Аннотация: Последние слова человека, увидевшего закат цивилизации.
"Приветствую тебя, мой неожиданный читатель. Надеюсь, все же можно разобрать мой далеко не каллиграфический почерк. К тому же, не слишком удобно писать при свете двух свечей.
Странно. Как же странно все это. Кажется, что все это было минуту назад. Тихий шелест ветра. Любимые пластинки. Поскрипывание досок под ногами.
Теперь даже тишина звучит по-другому. Теперь... Теперь всё сгорело.
Мне повезло. Мой домишко находился в часе неспешной ходьбы от города. Именно это и ненадолго спасло меня.
Жаль, ведь ничто в мире не способно спасти их всех. Бедняги. Через несколько секунд мне на ум пришли строки молитвы. Надеюсь, они все умерли быстро. Пусть это и наглая ложь самому себе.
Не могу не отметить своей циничной, хладнокровной частью рассудка, что это было незабываемое зрелище. Я вышел на порог только после того, как иссяк свет. Сохранил глаза. Счастливый дурак.
Бомбы и ракеты... Они падали одна за другой. Я не видел смысла бежать, да и сейчас не вижу.
В первые мгновения, когда смерть ещё не достигла своих целей, эфир радио был наполнен криками. Очень быстро они сменились мольбой о помощи. До первой вспышки. После этого - мертвая тишина. То, чего я заслужил.
Тысячелетия развития... Все это сгинуло за несколько минут. Вот так просто. Без предупреждения. Без объявления тревоги.
История учила людей лишь тому, что она никогда и ничему не сможет научить.
И не будет больше поездок в город, встреч со старыми друзьями, костра в летнюю ночь и треска сверчков.
Мы шли к этому больше двух десятилетий... И за это время не смогли придумать ничего лучшего, чем взаимное уничтожение. Ха. Три раза. За такие слова пару дней назад меня бы отправили в тюрьму на десять суток, как паникера и подрывателя моральной дисциплины.
Теперь всем будет на это наплевать. Всем, кто выживет.
Остался один? Семьдесят пять лет... Дряхлый, никчемный, запутавшийся, жалкий старик, который приложил руку к сотворению. Сотворению конца света. Отработавший свое и отправленный на свалку, как износившийся механизм. Я был... Какая разница, кем я был? Архивариус, учитель, инженер, создатель бомб... Честно говоря, вам знать это не обязательно. Хватит того, что такие люди как я, и те люди, что отдавали приказы нам, погубили настоящее. Все мы знали, что именно к этому все и идет. Но во что-то верили. На что-то надеялись. Почему глаза человеку может открыть лишь катастрофа? Последний проваленный урок, который нельзя пересдать или отработать. За него мы заплатили бесчисленными миллиардами жизней.
Может быть, мы открыли дорогу новому миру? Надеюсь, хоть разум и отказывается соглашаться с такой утопической мечтой.
Наверное, я умираю. Уже несколько раз харкал кровью на свой любимый домашний ковер. Но чего радиации у меня не отнять, так это конца моей жизни. Его я буду выбирать сам. Пойду в подвал, открою свой сейф, достану револьвер и пущу пулю в висок. Это будет правильно.
Я не знаю, кто ты есть, мой читатель. Надеюсь только на то, что все же хороший человек. Будь таким. Будь лучше, чем я.
Чем все мы.
Кто бы ни нашел эти скупые строки... Поймите всех нас. Поймите тех, кто видел, как мир скатывался в безумную круговерть атомного пламени, в бездонную яму войны. Будь мы немного ответственнее, добрее, если бы мы просто постарались найти другой выход... Жаль, что люди сидели сложа руки, пока зло захватывало разумы.
Не буду молить о прощении. Это бесполезно. Что сделано, то сделано. За это меня можно лишь ненавидеть. И это я заслужил. К моему глубочайшему сожалению, история не терпит сослагательного наклонения.
Жаль, что я один не смогу заплатить за всё. Моя вина, за то, что позволил привести мир к этому, будет со мной до конца.
Моя последняя исповедь... И просьба. Не повторяйте наших ошибок.
Я попытаюсь в последний раз увидеть звезды. Надеюсь, мне хватит сил.
Прощайте.
Максвелл Кэлдан. Полночь, двадцать четвертое октября две тысячи семьдесят седьмого года."
Одинокий странник медленно поднялся с проржавевшего металлического стула и, поправив ремень дробовика, направился к выходу, отпихнув носком сапога с дороги скелет с зажатым в сухих костяшках револьвером.
В этом доме не было ничего интересного... Ничего, кроме этого листа бумаги.
Одна из миллионов и миллионов оборванных войной судеб. Только путнику было наплевать.