Трещевская Ольга : другие произведения.

Ошибка Профессора. Части 1-3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Ошибка профессора. Часть 1. Кафедра
  
  Ольга Трещевская
  
  
  История отношений профессора института и студентки.
  
  
   СИМПАТИИ И АНТИПАТИИ
  
  
   В ресторане "Арбат" сидели два совсем юных создания, парень и девушка. Парень - его звали Андрей - был в дорогом замшевом пиджаке, светлые волосы тщательно зачесаны, взгляд серых глаз напряженный, колючий, видно было, что он очень волнуется.
   - Возьмем медальоны из горячей вырезки. На закуску - телячий язык под соусом. А вот лосось лучше не брать. Лосось лучше готовят в "Метрополе".
  В "Метрополе"? - В глазах девушки зажглись насмешливые огоньки. - Похоже, ужинать в шикарном ресторане для тебя - самое обычное дело. Сколько тебе вообще лет?
   - Восемнадцать.
   - Восемнадцать? О господи! Мне уже двадцать два.
   - И что? - лицо его покрылось красными пятнами, он готовился возненавидеть ее, если она откажется встречаться из-за возраста. Лиза улыбнулась, - Ладно. Неважно.
  Ей не понравилось, как он говорил с официантом, называя его "гарсон", подчеркивая
  свое могущество и ничтожность обслуживающего их человека. Но с ней он был внимателен, она приняла предложение пойти к нему домой.
  Они вошли в его уютную, хорошо обставленную квартиру. Из шкафчика, который Андрей именовал баром, он достал пузатые бутылки с ликерами. Принес соки из холодильника. Сделал для нее коктейль "Маргарита" и еще яичный коктейль, окунув мокрые края бокала в сахарный песок. Бокал оделся снежинками.
   - О! Красиво. - она сделала первый глоток. - Вкусно!
   Пересели на диван, начали целоваться. Она собиралась уже отдаться ему, неважно, что это - первое их свидание. Но тут послышался звонок в дверь, пришли его родители.
   - А я уже совсем пьяная! - рассмеялась Лиза.
   - Это ничего. Я сейчас и для них приготовлю коктейли. Я знаю такую волшебную последовательность, - всего три бокала, пьются легко, и опьянение наступает неожиданно.
   Все получилось именно так, как он задумал. Они приятно посидели за столом. Он вышел проводить Лизу.
   - Надеюсь, ты понравилась моим родителям. - в тоне его слышался упрек, он не очень доволен ее поведением.
   - Да хрен с ними. Какая разница.
   Лицо Андрея приняло обиженное выражение. Через двор они шли молча. Возле гаража он остановился.
   -Там стоит моя машина.
   - Жигули?
   - Девятая модель.
   - Круто.
   Для восьмидесятых годов это действительно было очень даже круто.
   - Папа подарил на восемнадцатилетие. Он курирует электроснабжение всей Москвы. - взглянул в ее лицо, хотел узнать, произвели ли его слова впечатление.
   Она улыбалась рассеянно и легкомысленно.
   - Мне хочется увести тебя куда-нибудь на выходные. Хочешь - поедем в Питер?
   - В Питер - нет. Я бывала там раз сто.
   - Ну а в Казань?
   - Далеко. Вот в Суздаль я бы, пожалуй, съездила.
   - Я закажу гостиницу.
   - Да ну к черту. Заночуем в чистом поле. У тебя есть палатка?
   - Я достану.
   С ними поехали его друзья, парень и девушка.
   Водил машину Андрей еще очень неуверенно, но при этом его распирало от гордости, что порой было забавно. При выезде из Москвы он не сразу сообразил, что на трамвайной остановке следует тормозить, и какой-то человек наклонился к остановившейся, наконец, машине и просунул в окно кулак. Огромный кулак - и прямо к морде Андрея! Лиза не удержалась и расхохоталась.
   Они выехали из Москвы. Лиза смотрела в окно на проплывающие мимо пшеничные поля, на серебристую гладь озер, на сады, утопающие в зелени. Встречный ветер приятно обдувал лицо. Настроение было прекрасным, она почти всю дорогу улыбалась.
   К вечеру компания добралась до Суздаля. Нашли небольшой лесок, установили две палатки, разожгли костер. Пробовали петь песни Визбора, получалось не очень складно, гитара была расстроена.
   Пили шампанское. Волосы Лизы, каштановые с рыжеватым отливом, в свете костра светились, как очень темный янтарь. Огонь озарял лица друзей. Влюбленные глаза Андрея сияли в ночи. Лиза улыбалась ему - чуть насмешливо и снисходительно.
   Костер погас. Андрей распрощался с друзьями и увел ее в свою палатку. При свете карманного фонарика расстелил плед, огромный, из мягкой пушистой шерсти. Лиза видела, что он возбужден и весь дрожит, а руки его зачем-то все переставляют подушки, привезенные из Москвы. Целых шесть атласных подушек! И он, перекладывая их с места на место, все время спрашивает, - так лучше? Или так?
   - Стоит ли так возиться, ради одной какой-то ночи? - смеется Лиза, отшвыривая подушки в сторону.
   Они целуются, она сбрасывает свое легкое платье. Короткое жаркое соитие. Она затрепетала, застонала в его объятиях и, обессиленная, откинулась на одну из его подушек. Он встал на колени, весь пунцовый, лицо в капельках пота. Ей стало неприятно, она отвернулась. Вышла наружу. Смотрела на звезды.
   Он тоже выбрался из палатки. Тревожно огляделся - не видят ли его друзья ее голое тело,
  светящееся во тьме матовой белизной?
   - Вон там знакомое созвездие. Кассиопея. Звезд больше, чем в Москве и они такие яркие!
   - Здесь воздух чище. Травами пахнет, клевером.
   - Да, здесь здорово. Но пойдем, надо как следует выспаться.
   Андрей подкрадывается сзади и обнимает ее за талию. Шепчет слова благодарности и страсти.
   - Спать? Не смей даже думать об этом!
   Она пыталась остановить ласкающие ее руки, но снова почувствовала возбуждение. Они упали на плед, слились в любовном экстазе.
   - Ну, все! - выдохнула она. - А теперь спать, спать!
   - Спать? Мы не будем сегодня спать! Умоляю тебя, не будем спать! Ночью у нас будет настоящий праздник. И в машине еще есть шампанское!
   - Да не хочу я больше шампанского! Я терпеть не могу эти ночные оргии. Все напиваются, потом не помнят, кто был и с кем.
   Он снова попытался ее обнять, но она резко его оттолкнула.
   - С ума ты, что ли, сошел? Пошел к черту!
   Ночь была прохладной. Она постаралась устроиться поудобнее. Завернулась в шерстяное одеяло, отодвинулась от него в самый край палатки.
   - Все! Приятных сновидений!
   Последняя фраза прозвучала как издевка. Она уже почти засыпала, и вдруг услышала его приглушенный плач.
   - Да что с тобой?
   Она выскользнула из одеяла, неохотно пододвинулась к нему, обняла за плечи. Он весь содрогался от судорожных, непрерывных рыданий. Запинаясь, что-то говорил про праздник, феерический праздник, который он для нее задумал. Наконец она поняла, что это была его первая ночь с женщиной. Поверить в это было непросто. Ведь он повел себя с нею, как умелый любовник. Но оказалось, что это были теоретические, книжные знания, которые ему неплохо удалось применить на практике. Она плохо представляла себе, как лучше его успокоить, какой нужен к нему подход. Ведь он был и оставался для нее абсолютно чужим человеком
   Она гладила его волосы, но потом все-таки настояла на своем, - ночью они должны спать, ведь завтра ему предстоит вести машину.
   Днем осмотрели Суздальский кремль. Андрей казался рассеянным, у него были красные глаза.
   Молодые люди, которые приехали с ними, оказались нудными, они тщательно осматривали каждую церковь. Остановили проходящего священника, задавали бестактные вопросы.
   По дороге в Москву Лиза снова смотрела на проплывающие мимо пшеничные поля, но радости, как накануне, уже не испытывала.
   Думала, - как бы поскорее избавиться от Андрея, как бы сделать это поделикатнее. Она ощущала неприязнь, раздражение, и то, что он оказался неплох в постели, уже не могло изменить ее отношения.
  
   Поездка в Суздаль пришлась на последние выходные августа.
   В сентябре начались занятия в институте. В сентябре вспыхнула ее любовь к Бестужеву.
  
   Лиза во всех деталях, во всех мельчайших подробностях помнит тот день, когда она впервые увидела Бестужева. Константин Кириллович Бестужев был доцентом кафедры пластической деформации металлов. Внешность его с первой же минуты поразила ее, впечатлила, покорила. Высокий, широкоплечий, строгое волевое лицо, гордая посадка головы. Темные волосы откинуты со лба назад, лицо совсем молодое, но у виска - широкая серебряная прядь ранней седины. Безукоризненно одет - темно-синий костюм-тройка, переливающийся серебристый галстук.
   Бестужев начал читать лекцию. Приятный звучный тембр голоса. И вот уже - вспышка свежего чувства и безумно-беспечные шаги навстречу ускользающей судьбе.
   Лиза помнила, как оживились студентки между первым и вторым часом лекции Бестужева, как побежали в туалет краситься и причесываться и, смеясь, обменивались впечатлениями.
   - Вот это мужчина! Потрясающий! И говорят, ему всего тридцать четыре года.
  
   В отличие от более благоразумных своих подруг, Лиза никогда не избегала красивых мужчин, не страшилась их непостоянства и не задумывалась о том, что они никогда не бывают свободными по самой своей сути, более других являясь игрушкой чужих страстей и обстоятельств.
   На второй лекции Бестужева она отчаянно кокетничала со своим соседом Гришей, но не ради Гриши, а из желания привлечь внимание Бестужева. Должен же он заметить, какая она женственная и грациозная, и какие у нее изящные руки с тонкими запястьями, и какие пышные волосы!
   Гриша, конечно, охотно отвечал на ее бурное, изощренное, показное кокетство. Бестужев остановил лекцию и сделал ей замечание. Попросил повторить услышанное. Лиза поднялась, - стройная, гордая, уверенная в себе, - и звонким своим голоском повторила последнюю фразу лекции.
   - Больше не разговаривайте!
   - Я не разговаривала, я только пояснила своему соседу место про касательные напряжения. Вы не очень четко это объяснили.
   - Вы можете задать вопрос после лекции, - возмущенно сказал Бестужев и густо покраснел. Лиза попала в точку, - место про касательные напряжения было очень трудное, и сам Бестужев был не очень доволен своим изложением.
   В конце семестра она блестяще сдала экзамен. Бестужев остался доволен, - женщина, и так хорошо разбирается в сопромате!
   После экзамена Лиза пришла на кафедру. На ней, - лучшее ее алое платье, в волосах, - сложное сооружение из заплетенных косичек, плод искусства парикмахера самого дорого салона, что в центре Москвы, на проспекте Калинина.
   - Чем я могу вам служить? - взгляд Бестужева охватил ее тонкую фигурку, дерзкую складку губ, упрямый подбородок.
   - Я хотела бы заниматься научной работой. Как и подобает серьезной, целеустремленной студентке.
   Желание такое рекомендовалось всячески поощрять. Лиза училась на вечернем факультете, и Бестужев предложил ей пойти в отдел кадров, написать заявление о приеме на работу.
   - Я возьму вас в свою лабораторию.
   И вот она уже - полноправный член коллектива кафедры. Получила свое первое задание. Оно принеприятнейшее - нужно нанести размерную сетку на металлический образец под электронным микроскопом. Лиза обрадовалась, когда лаборант Ряховский вызвался ей помочь. И тут же получила замечание от Бестужева.
   - Если вы хотите чего-то добиться в науке, вы должны научиться все делать самостоятельно, своими руками.
   На кафедре было полным-полно рутинной работы, и новую помощницу, аккуратную и исполнительную, встретили тепло и радушно. В конце рабочего дня вокруг нее всегда было некоторое оживление, - шутки, предложение проводить домой, дежурные комплименты, лишенные фантазии и разнообразия.
   Но самым приятным для нее было чувствовать внимание Бестужева. Не оборачиваясь на его взгляд, она ловко и быстро переключала кнопки на приборной доске, на плечах ее - ажурная тонкая шаль, подчеркивающая изящество движений. Вечерами она проводила время с очередным своим любовником, чувственная удовлетворенность придавала ей уверенности, она млела от сознания собственной привлекательности.
   Иногда у нее возникали вопросы, с которыми она старалась обращаться непосредственно к Бестужеву. Бестужев делился с ней своими академическими познаниями, ему доставляло удовольствие преувеличенно восторженное внимание эффектной студентки. Иногда во время его объяснений она отвлекалась (незаметный маневр, который у нее хорошо получался), разговор плавно перетекал в другую плоскость. Она всегда спохватывалась первая, - ах, я злоупотребляю вашим вниманием. Бестужев сердился и на себя, и на нее, но все неизменно повторялось, и в течение рабочего дня он разговаривал с ней больше, чем с любым из своих аспирантов.
   Интерес его к ней был холодноватым. Он не флиртовал с ней, подобно другим сотрудникам, постоянно подтверждая сложившуюся у женщин на кафедре репутацию самого недоступного мужчины.
   Среди сотрудников кафедры у Лизы появились поклонники. Лаборант Ряховский и доцент Митин были в нее слегка влюблены.
   Для некрасивого, болезненно хрупкого Митина эта влюбленность явилась благом, ибо позволила ему отвлечься от настоящего горя.
   Два года назад у его жены Татьяны на работе случился роман, за ней начал ухаживать ее начальник. Она тогда спрашивала у Митина, - может, мне лучше уволиться? Митин ее отговорил, - ну зачем тебе увольняться, тебе же твоя работа нравится. И не заметил, не понял, что Татьяна и сама влюблена в начальника. Наступил день, когда она призналась Митину, что любит другого, собирается уйти, забрав дочь. Митин совершенно растерялся, начал со всеми советоваться, все спрашивал, может быть, мне простить измену? Бестужев сказал, что он бы не простил. Профессор Штром заметил, что это вряд ли уже имеет смысл, но добросердечный Митин склонен был жену простить. Между тем начальник уже подал на развод, чтобы соединиться новым браком с Татьяной. Жена начальника в отчаянии покончила собой, отравилась. Митин все сокрушался, как же его Татьяна, которая всегда была плохой хозяйкой, справится в четырьмя детьми, ибо у начальника детей было трое. Митин все еще чего-то ждал, скучал, надеялся на примирение. И тут подоспела его влюбленность в Лизу, и тогда сама собою начала проходить его хандра и тоска.
   И вот Митин, в сереньком помятом костюме, но при галстуке, подсел к столу Лизы и сразу стал жаловаться на духоту, - вот-вот голова разболится.
   - Ну так примите таблетки, - равнодушный голос, подробности его самочувствия ее не интересуют.
   - Слышала? Бестужев разводится.
   Лиза слегка отвернулась, чтобы скрыть внутреннюю дрожь.
  
   - Бестужев разводится? Ну-ка, расскажите подробнее. Я никогда не понимала, почему это взрослые мужчины так плохо уживаются со своими женами.
   -Да обычная история. Половая несовместимость. Жена его - огромная баба, Бестужев почувствовал себя с ней импотентом. Как водится, появилась новая женщина. Бестужев говорил, - она сделала из него мужчину, да еще какого мужчину!
   - Очень уж он хвастлив, ваш Бестужев. Да рассказывайте уж, вы же знаете подробности.
   - Какие уж там подробности. Он давно хотел уйти от жены, но тянул, не хотел расставаться с маленькой дочкой. Жена сказала, - уйдешь, - дочь свою больше не увидишь.
   - Жесткая позиция.
   - Вынужденная. Она его очень любит. Когда он приходил навещать дочь, ей делалось плохо, даже неотложку вызывать приходилось. Каждый раз она надеялась, что он останется навсегда. Он уже несколько раз к ней возвращался, потом заболевал очередной своей ангиной, она за ним ухаживала, лечила. А по выздоровлении он опять уходил. Бестужев очень жесток с женщинами.
   - И с любовницей тоже?
   - И с любовницей. Он ее несколько раз прогонял, просто вышвыривал за дверь, как щенка.
   - Значит, жениться на ней он не собирается?
   - У нее бесплодие. Бестужев говорит, - если не будет ребенка, он не сможет забыть свою дочь.
   - Что за чертовщина - хотеть забыть свою дочь? Зачем забывать своего ребенка?- лицо Лизы раскраснелось, горело жадным интересом. Почувствовав, что Митин заметил ее волнение, она пояснила, - Вы не представляете, как меня возмущает подобное отношение к детям. Потом спросила:
   - Как вы считаете, Бестужев вообще любит женщин?
   - Он любит не женщин, а обожание женщин.
   - Получается, что он просто какой-то монстр. Самовлюбленный эгоист. От него надо держаться подальше, - рассмеялась Лиза.
   В кабинете Бестужева зазвонил телефон. Кокетливый голос секретарши:
   - Константин Кириллович! Вам женщина звонит.
   Бестужев подошел к телефону. Лиза через неприкрытую дверь слышала, что говорил он сухо, даже с некоторой враждебностью.
   Весь вечер она обдумывала услышанное. Бестужев вскоре получит развод. Сколько времени может быть свободен красивый мужчина? Вероятно, совсем недолго. Ждать, когда его внимание по отношению к ней станет более конкретным, рискованно. Вся ее авантюрная натура восставала против пассивного ожидания.
  
   На следующий день она вошла в кабинет Бестужева.
   - Я хотела бы поговорить с вами наедине. Это для меня жизненно важно.
   Бестужев внимательно на нее посмотрел и невольно понизил голос.
   - В восемь часов вечера вас устроит?
   Лиза, нервными пальца вертя авторучку, набросала план разговора, словно речь шла о техническом эксперименте. Она все предусмотрела, - с чего начать, чем заполнить неизбежные и неприятные паузы. Она волновалась, но странным образом при появлении Бестужева волнение ее улеглось, она почувствовала себя легко и уверенно. Это показалось ей хорошим предзнаменованием.
   Они вышли в институтский дворик. Бестужев взял свою спутницу за локоть, чтобы не затеряться в толпе студентов-вечерников.
   - Вашей репутации не повредит, что мы выходим из института вместе?
   - У меня достаточно прочная репутация, я могу позволить себе выходить с кем угодно и когда угодно.
   Ответ прозвучал резко. Лиза поздравила себя с первой ошибкой. В дальнем конце двора, где было уже достаточно тихо, она прислонилась к стволу древнего тополя.
   - Я хотела вам сказать, что я вас люблю. Вас очень удивило мое признание?
   - Честно говоря, нет. Я ждал чего-нибудь в этом роде. И что же вы хотите от меня услышать? Я ведь тоже кого-то люблю, у меня есть свои обязанности перед семьей.
   - Я ведь тоже кого-то люблю, - задумчиво повторила Лиза. - Я все думала, что вы мне ответите, перебрала в уме десятки возможных вариантов. А такого, самого простого, почему-то не ожидала.
   Выражение лица Бестужева оставалось слегка надменным, глаза его были слегка прищурены.
   - А я многое отдала бы за одно-единственное свидание с вами.
   - Не ставьте себя и меня в неудобное положение.
   - Вы мне даже мечтать запрещаете? - улыбнулась Лиза. Бестужев сразу почувствовал облегчение. Кажется, объяснение не будет чересчур тягостным.
   - Я все-таки хочу, чтобы вы меня выслушали до конца, - голос ее был не молящий, не униженный, а скорее требовательный.
   - Я готов вас выслушать, - покорно согласился Бестужев. Он взял ее под руку.
   - Пойдемте к метро?
   - К метро? Было бы ужасно, если бы наш разговор состоялся в толпе, в метро. Не слишком это уютное место для беседы.
   - Я тоже терпеть не могу метро. Особенно при том, что я всю жизнь ходил на работу пешком, и только совсем недавно мне пришлось переехать в замечательный район Тушино.
   - Тушино - это далеко.
   - Тушино - это ужасно. - Как и на своих лекциях, он немного рисовался. Истерик не ожидалось, он привычно наслаждался своей способностью нравиться женщинам. Великодушно предложил выпить кофе в ближайшем кафе.
   - В "Шоколаднице"? Там почти как в метро. Самое бестолковое кафе в Москве. Может, дойдем до "Паланги"? Это ведь тоже совсем близко.
  
   Она лукавила. Путь до кафе "Паланга" был не таким уж близким. Они шли по Ленинскому проспекту. Лиза грациозно покачивалась на своих высоченных каблучках. Разговаривая, она оборачивалась к нему, и он невольно ею любовался. Они прошли метров пятьсот, и между ними нежданно-негаданно для Бестужева, возникла та волшебная феерическая нить, о которой так часто говорят влюбленные. Все вдруг непостижимым образом изменилось, мысли их, слова, движения пришли во взаимную гармонию. Словно зазвучала невидимая мелодия, которая завораживала и подчиняла их своему ритму.
   В "Паланге" царил полумрак. Бестужев заказал два бокала шампанского и две шоколадки. Он удивительно быстро пьянел. Реальность растворялась. Дым от чужих сигарет окружил их полупрозрачной своей пеленой, и они словно плыли в этом дыму. У Лизы, непривычной к шампанскому, легко и приятно кружилась голова. Беседа лилась непринужденно и свободно.
   - Вы очень хороший собеседник.
   - Мне никто этого раньше не говорил. Я ведь ничего не успеваю читать, только техническую литературу.
   - Но вы все понимаете с полуслова.
   - Все потому, что я очень эмоциональный человек. Из-за этого в моей жизни было много тяжелых моментов.
   - Вот послушайте, - каким я вас вижу:
   А остались - улыбкой сведенная бровь,
   Сжатый рот и печальна власть
   Бунтовать ненасытную женскую кровь,
   Зажигая звериную страсть.
   - Это написал человек, который очень много знал о неразделенной любви.
   Бестужев был словно под гипнозом, и любой, самый напыщенный комплимент, даже эти слова Блока, звучали естественно и уместно. Череда полуулыбок и полукасаний. Очень мало слов, и за каждым - странная недоговоренность влечения.
   - Извините, мы закрываемся, гибко наклонилась к Бестужеву официантка.
   - Можно - еще один бокал шампанского и еще одну шоколадку! - он подарил официантке одну из своих обворожительных улыбок. Девушка ушла выполнять заказ.
   - Вот и она не смогла устоять перед вашим обаянием.
   Когда они выходили из кафе, Лиза уронила шарф. Бестужев с пьяной элегантностью наклонился за шарфом и стал бережно ее укутывать. Она чувствовала, как руки его коснулись ее шеи. Это было почти объятие.
   Они пошли по маленькой улице мимо Донского монастыря и дальше, через сквер, засаженный липами. Стояла удивительная, полная тишина. Причудливые силуэты черных деревьев. Редкие фонари, их неверный свет.
   - Как хорошо! Я словно в волшебной сказке!
   А до конца сказки оставалось всего пять минут.
   - Это все из-за Митина. Он сказал мне, что вы разводитесь. И мне стало страшно. Я испугалась, что могу опоздать.
   Опоздать куда? На упоительный праздник жизни? Но опоздание ее случилось в другом времени. Может быть, десять месяцев тому назад.
   - Он не все вам рассказал, - голос Бестужева сделался очень тихим. Он с тревогой посмотрел на свою спутницу, сожалея о том, что его слова принесут ей боль.
   - Я развелся, чтобы жениться на другой женщине. Она родила мне сына.
   Наваждение рассеялось. Чудная мелодия, которая звучала в ее душе, смолкла, уступая место другой, щемящей и безнадежной.
   Она неплохо владела собой.
   - Какого цвета глаза у вашего сына? Карие, как у вас?
   - Я еще не знаю. Ему всего три недели, у детей в это время цвет глаз меняется.
   - Ваша жена сейчас, наверно, волнуется, вам нужно ей позвонить.
   - И что же я ей скажу?
   Очаровательная беспечность. Его жена, должно быть, сильная женщина. Только очень сильная женщина могла выдержать характер Бестужева. Его капризность, жестокость, избалованность, сочетающуюся с постоянной потребностью в восхищении его действительными и мнимыми достоинствами.
   Бестужев признался, что не чувствует себя очень счастливым.
   - Я встречался с ней долгих восемь лет, и наши отношения уже должны были закончиться. И тут она неожиданно забеременела.
   - Мне рассказывали, что у нее было бесплодие.
   - Было. Но женское бесплодие, - это такая непредсказуемая вещь. Оно то возникает, то вдруг исчезает...
   Он женился и был вправе гордиться своей порядочностью. Поэтому так легко простил себе маленькую вольность, - эту вечернюю прогулку с Лизой. Он был доволен, что родился сын. Но боже, сколько горечи звучало в его словах, когда он говорил о своей жене!
   - Как они меняются, эти женщины, получив заветный штамп в паспорте!
   - Но вы все-таки ее любите?
   - Обязан любить! - сказал Бестужев, ядовитой интонацией подчеркнув слово "обязан". - Жена моя - удивительно тактичная женщина. Мне всегда было трудно с ней поссориться.
   Кажется, сейчас он немного об этом сожалел.
   К дому Лизы они подошли, когда было уже три часа ночи. И тут Бестужев сказал самое для нее важное.
   - Конечно, мы могли бы быть вместе. Нам просто не повезло.
   Он сказал - НАМ не повезло. Для Лизы его слова были равносильны признанию в любви. Они поцеловались, - не страстным, но долгим и нежным поцелуем, и он, не оглядываясь, ушел в ночь.
   Лизой овладела светлая грусть. Иногда, ненадолго, такое настроение посещает очень верующих людей, похоронивших близкого человека, - прощаясь, они тихо радуются, представляя его отбывающим в рай.
  
   Они с Бестужевым будут встречаться на кафедре, обмениваясь улыбками. Они станут добрыми друзьями, бережно хранящими от посторонних свою глубокую симпатию. Это тоже счастье. Не нужно требовать от жизни слишком многого. Полного счастья, яркого, как метеор, в жизни не бывает. Жизнь дает нам только намек на его существование, оно всегда ускользает, покидает нас, обещая вернуться в другой жизни, в другом измерении.
   Ночью она написала Бестужеву письмо, - сплошное безумие, восторг, экзальтация - я тоже могла бы сказать, как Богу : Да святится имя Твое! Письмо она разорвала, Бестужев так никогда его и не прочитал.
  
   На другой день, собранная и внешне спокойная, она сидела возле электронного микроскопа.
   Бестужев положил руку ей на плечо.
   - Все в порядке?
   Сколько теплоты и участия в этих простых словах!
   - Все в порядке. Только я хотела просить вас назначить для меня научного руководителя. Мне неудобно будет обращаться с вопросами к вам лично.
   - Дайте мне один день. Я должен подумать.
   На следующий день она узнала, что ее руководителем назначен ассистент кафедры Миша Рыков по прозвищу Миша Голливуд. Стройный блондин с лучистыми глазами, очаровательный ловелас, имеющий длинный шлейф любовных похождений.
   Лиза стояла, слегка покачиваясь, сложив руки на груди, и смотрела на Мишу с чувственной, порочной улыбкой.
   - И за что мне такая удача? Другие годами мечтают, чтобы быть к тебе поближе, а я вот и не просила, счастье мне само, как снег, на голову свалилось.
   - Издеваешься?
   - Да нет. Всегда приятно иметь дело с интересным мужчиной.
   Лиза понимала, что Бестужев выбрал Рыкова не случайно. Наверное, хотел испытать прочность ее чувства. Ну что же, беспокоиться ему не стоит. Миша Рыков абсолютно не в ее вкусе.
   Между Лизой и Рыковым установились дружеские, доверительные отношения. Рыков рассказывал ей о своей невесте.
   - Она стюардесса международных линий.
   - И это хорошо?
   - Это просто отлично! Она привозит мне из рейсов потрясающие подарки. Он достал из бумажника цветную фотографию. На снимке - блондинка с пепельными длинными волосами, рядом с ней - Миша в белоснежных джинсах, все это на фоне белого теплохода.
   - Ну как?
   - Похоже на рекламу международного круиза.
   Рыков самодовольно усмехнулся.
   - У нее отдельная квартира в Москве. Как ты думаешь, можно изменять жене в ее квартире? По-моему, это не очень красиво.
   - Не все ли равно, где изменять? - И они оба расхохотались.
   Руководителем Рыков оказался никудышным. Ему было вечно некогда, и он с бесцеремонной наглостью злоупотреблял своим обаянием, сдабривая свои бесконечные поручения слащавой улыбочкой, так что возникала чувство, что ты не можешь отказать в просьбе такому приятному мужчине, а если отказываешь, то ты вроде и не женщина вовсе, а так, тварь бесполая.
   Спокойной дружбы и красивой тайной любви с Бестужевым у Лизы не получилось. Бестужев был крайне требователен и к себе, и к другим, резок, вспыльчив, нетерпим. От его характера давно уже взвыли все его подчиненные. На Лизу он обращал внимания больше, чем на других, поэтому и замечаний ей доставалось больше.
   - Видите ли, я слишком часто пью чай, - пожимая плечами, жаловалась она Митину. - Как будто я одна пью чай.
   Отношения ее с Бестужевым складывались из его бесконечных придирок и ее колкостей, - она отвечала ему с дерзкой фамильярной находчивостью, не выходя, впрочем, за рамки формальной почтительности. И при этом безукоризненно выполняла свою работу.
   Она возвращалась домой, приятно возбужденная, напевая сочиненную ею песенку, - перефразированные строчки Бальмонта:
   - Не с огнем я, а с льдинкой играю,
   Проходя по блестящему краю
   Острия...
   Кто из нас проиграет, не знаю.
   Может, гордость погибнет моя?
   - Совершенно вызывающее поведение, - шипела ей вслед секретарша Светлана Юрьевна, уже десять лет безнадежно влюбленная в Бестужева.
   - Она доиграется, - вторила ей лаборантка Майя.
   На кафедре война самолюбий шла не только между Лизой и Бестужевым. Много интереснее была необъявленная война - напряженнейшее противостояние - существующее между Бестужевым и профессором Штромом. Это было негласное состязание, которое развлекало всех, не только Лизу.
   Бестужев возглавлял на кафедре экспериментальное направление работ, а Штром - теоретическое направление. Служебное восхождение вверх началось у них приблизительно в одно и то же время. Бестужев работал, как одержимый, и первые его успехи были весьма впечатляющие. Но Штром раньше его защитил докторскую диссертацию. И научных статей и изобретений у Штрома было больше, чем у Бестужева. О его собранности на кафедре ходили легенды.
   Рыков с Лизой готовили статью, в вычислениях что-то не сходилось, все цифры рассыпались, как карточный домик, и конечная картина складывалась в абсолютный математический абсурд. Рыков попросил Лизу обратиться за помощью к математику Штрому.
   - Зайдите в 15.45, - буркнул Штром.
   Она пришла в 15.30, и ей пришлось подождать. У Штрома была массивная фигура, он восседал в своем кабинете, как император на троне, лаконично отвечая на продуманные до мелочей и заранее письменно сформулированные вопросы своих аспирантов. Ровно в 15.45 он пригласил в кабинет Лизу. Она присела на вертящийся стул, который своей неустойчивостью словно приглашал собеседника быть максимально кратким.
   - Вот здесь кривые деформации вольфрамого сплава. Мы предполагали получить экспоненциальную зависимость. Возможно, мы неверно оценили исходные данные...
   - Потрудитесь коротко и четко сформулировать ваш вопрос, - прервал ее Шторм.
   Привыкшая к безукоризненной вежливости и внимательности мужчин, Лиза обиженно замолчала. И просто положила перед Штромом листок с вычислениями, на котором авторучкой обвела пункт 3.
   - Здесь что-то не сходится.
   К ее немалому удивлению, Штром не попросил никаких дополнительных разъяснений и уже через минуту передал ей листок с указанием допущенной ошибки.
   Вечером, стоя на автобусной остановке рядом со Штромом, она еще раз поблагодарила его за помощь. Штром приблизился к ней близко-близко. Она чувствовала его учащенное дыхание. Мгновенно поняла, что сейчас последует. Попыталась превратить его наступление в шутку.
   Слегка отодвинувшись, она состроила очаровательную рожицу и тоном маленькой кокетливой девочки нараспев спросила:
   - Наум Семенович, вы у нас на кафедре самый талантливый человек. А кто на втором месте, как вы считаете?
   Ей вдруг захотелось услышать комплимент Бестужеву из уст профессора Штрома.
   - Кто на втором месте, я не знаю. А кто самый бездарный сотрудник, могу сказать абсолютно точно. Доцент Бестужев. Занимается экспериментом, потому что голова не работает.-
   И Штром, не прощаясь, прыгнул в подошедший автобус.
   Лизе не понравилось, что Штром проник в ее тайные мысли. Она наивно полагала, что ее симпатия к Бестужеву для всех является тайной. Но огорчение было недолгим, ибо она уже готовилась получить маленькое злое удовольствие.
   Она вошла в кабинет Бестужева. Он встретил ее сияющей мальчишеской улыбкой.
   - В свежем номере журнала "Металлургия" напечатали мою последнюю статью. Хотите взглянуть?
   - Конечно. В последнее время публикаций было совсем немного. И, изобразив глубокое огорчение, добавила:
   - Вчера было так больно слышать, когда при мне вас назвали самым слабым сотрудником кафедры.
   - И кто же это сказал? - поинтересовался Бестужев. Глаза его сузились, на губах появилась насмешливая улыбка.
   - Профессор Штром! Он говорит, что вы занимаетесь экспериментом, следовательно, голова не работает. Логично, не правда ли?
   Она с наслаждением наблюдала, как красивое лицо Бестужева исказилось, как от пощечины.
   - Какой негодяй. Сказать такое женщине, да еще интересной женщине!
   - Не берите в голову, - Лиза улыбнулась и выпорхнула из кабинета.
   И вскоре услышала, что на очередном банкете по поводу защиты диссертации одним из сотрудников опьяневший Бестужев пытался затеять драку с профессором Штромом.
   Они с Майей, язвительной, насмешливой и вечно всем недовольной Майей, долго смеялись, обсуждая этот забавный инцидент. Но веселье оставило неприятный осадок. Вот во что превратилась ее любовь. Море зла, сарказма и мстительной недоброжелательности.
   Было ли в ее отношениях с Бестужевым что-нибудь романтическое, хотя бы отдаленно напоминающее вечер в "Паланге"?
   Пожалуй, можно было бы вспомнить майские праздники.
   На кафедре решили устроить небольшую вечеринку. Все складывалось очень кстати. Зав. кафедрой был в командировке, и это означало, что можно будет приятно посидеть, по-настоящему расслабиться.
   Лиза украшала закуски веточками петрушки, пытаясь превратить пролетарские бутерброды в аристократические сандвичи.
   - Да брось ты ерундой заниматься. Неси-ка лучше стаканы! - командовал профорг Миша Ханевский. Он водрузил на стол кастрюлю с дымящейся картошкой. Выстроились в ряд бутылки с коньячной настойкой.
   Часом позже Лиза и Бестужев, покинув застолье, курили в маленькой комнате, отгороженной от постороннего вторжения хламом устаревшего оборудования. Тускло горела лампа оптического прибора.
   - У вас волосы отливают зеленоватым светом. Фантастически красиво!
   Взгляд Бестужева подернулся чувственной пеленой. Внезапно он привлек девушку к себе. Они целовались, - страстно и исступленно.
   Послышались шаги. Лиза выскользнула из его объятий.
   Бестужев ушел к сотрудникам, а Лиза еще долго сидела в этой грязной комнате, и металлический хлам продолжал сиять зеленоватым марсианским свечением. Она ждала, что он возвратится, пока не услышала шум заканчивающей вечеринки, - смех, грубые шутки, пьяные голоса. Она выглянула в коридор и увидела, как вся компания вывалилась на улицу, увлекая за собой шатающегося Бестужева.
   Она вышла на Ленинский проспект, села в подошедший автобус. С отвращением смотрела на хмурые незнакомые лица. Они выражали усталость, равнодушие, раздражение, - многие оттенки человеческих чувств, кроме одного, - желания.
   И только в ней оно все поднималась и нарастало, - могучее, властное, неутоленное, проникая в каждую клетку ее разгоряченного тела.
   На следующей остановке она вышла из автобуса и пешком вернулась на кафедру. Туда, где еще светилось одно окно. Туда, где у Миши Рыкова шел круглосуточный эксперимент.
   Она без стука распахнула дверь. Мгновенно поняв ее настроение, Рыков поднялся ей навстречу.
   - Не думал, что ты вот так придешь.
   - Я тоже не думала.
   Он обнял ее, уверенные руки скользнули по ее бедрам. Черные кружевные трусики соскользнули на бетонный пол. Он легким движением подтолкнул ее к столу, и здесь, на этом грязном пыльном столе, овладел ее гибким содрогающимся телом.
   Когда все закончилось и обнимающие ее руки опустились, Лиза неожиданно разрыдалась.
   - Что с тобой? У тебя неприятности?
   - Нет. Просто я не ожидала, что может быть так хорошо без любви. И зачем тогда она нужна, эта проклятая любовь?
   - Ах, ты об этом? Ну, любовь любовью, а секс, в общем, тоже совсем неплохая штука.
   - Ты никому не расскажешь, - приказала Лиза.
   - Ну конечно, нет. После истории с Леной я для всех - примерный и скромный молодой человек.
  
   История Лены. Безобразная история с тяжелым, трагическим концом. Миша Рыков тогда еще учился в аспирантуре, а Лена была студенткой, натуральной блондинкой, - как ему нравилось. Они встречались всего месяц на летней практике, а по окончании практики он объявил ей, что видеться с ней больше не хочет. С Леной случилась жуткая истерика. Ее рыдания, всхлипывания завершились долгим обмороком, так что пришлось вызывать врача. Потом - две недели уколов, успокоительные и витамины. После лечения Лена вроде бы неплохо себя чувствовала.
   Она стояла в институтском коридоре в кругу своих подруг. Миша проходил мимо, сказал только, - Леночка, ты прекрасно выглядишь! А она вдруг упала, потеряла сознание. Ее увезли в больницу. Диагноз оказался неутешителен, - шизофрения. Ее вводили в инсулиновую кому. Лена пришла в институт вместе с матерью. Она была вся расплывшаяся, некрасивая. Пришла только для того, чтобы забрать документы.
   На кафедре было собрание, разбирали персональное дело Миши Рыкова. Бестужев предложил объявить ему строгий выговор. Сотрудники Бестужева не поддержали, и первым, кто заступился за Мишу, был, конечно, добрый и вечно всем сочувствующий Митин. Миша был не женат, старше Лены всего на три года, а Лена как была, так и осталась девственницей. Никакого криминала в действиях Миши не было, дело постарались замять. До этого случая Миша частенько хвастался своими любовными победами, но после истории с Леной он научился держать язык за зубами.
   - Прости, что не могу тебя проводить. Из-за этого чертова эксперимента.
   - Сама доберусь. Возьму такси.
   Они никогда не вспоминали о случившимся и в дальнейшем вели себя так, словно ничего между ними не было.
  
   В институтском коридоре студентки-третьекурсницы окружили Бестужева, расспрашивали его о будущей летней практике. Одна из девочек отчаянно кокетничала.
   - Нам хочется работать под вашим руководством. Именно под вашим. В какой город повезете вы своих студентов?
   - В город Златоуст. Там большой металлургический комбинат.
   - В Златоуст - нет. В Златоуст мы не поедем. Даже ради вас не поедем...пропела она томным голоском.
   - Напрасно. - Бестужев улыбнулся той своей ласковой улыбкой, которая появлялась у него в обществе нравящихся ему женщин.- Златоуст -замечательный город.
   Его оживление вызвало у Лизы горькое, мерзкое ощущение, почти боль.
   Она вернулась в лабораторию. В углу в небрежной барственной позе расположился Левин, лучший аспирант профессора Штрома. Лиза поморщилась - Левина она считала своим врагом. Всегда найдется такой гад, который будет сначала ухаживать, а потом, получив от ворот поворот, начнет мстить. Левин донимал девушку мелкими колкостями. Митин ее утешал:
   - Не обращай внимания. У него комплекс неполноценности.
   - Да он просто сволочь. Злобная сволочь.
   Ряховский снимал показания с осциллографа и вдруг заметил - цифры пляшут в совершенно фантастическом беспорядке.
   - Черт! Прибор вывели из строя. Кто последний на нем работал?
   - Ясно кто. Лиза. Кому-то следует руки оторвать, - съязвил Левин.
   Лицо Лизы в один миг покрылось алыми пятнами, вспыхнуло чувство досады и возмущения.
   -Заткнись, ничтожество!
   - Это я? Я - ничтожество?
   Бестужев артистическим жестом поднял руку. - Прекратите пререкаться! - он подергал ручку прибора. - Лиза здесь ни при чем. Это старье. Хлам. Надо заказывать новое оборудование.
   - Новое тоже превратится в хлам, если так обращаться с техникой.
   - Ладно. Иди отсюда. Тебя это не касается. - сказал Рыков.
   Левин и не думал уходить, сидел, развалившись, надменный, ироничный, полный презрения к окружающим. Рыков подозревал, что он что-то вынюхивает в их лаборатории. Утечки информации раньше уже бывали, данные их исследований чудесным образом обнаруживались в чужой статье.
   Лиза вышла в коридор, за ней вышел Бестужев.
   - Не знал, что вы можете так грубо выражаться.
   - Это вы насчет Левина? Мне тошно от его еврейского высокомерия избранности.
   - Высокомерия избранности? - Бестужев удивился. И улыбнулся.
   - Это определение из "Доктора Фаустуса"
   - Не читал.- сказал Бестужев. Но выражение ему явно понравилось, возможно, из-за его давней вражды со Штромом.
   Левину все же удалось испортить ей настроение. Лиза вернулась домой хмурая, подавленная. Все казалось гадким, видеть никого не хотелось. Вот уехать бы на далекий остров, чтобы вокруг - только океан, овцы, собаки и - никаких людей. Люди - самые мерзкие, злые, мстительные существа.
   Потом призналась себе, что Левин, в сущности, прав что ее пребывание на кафедре было бессмысленным, ее увлечение наукой - фальшивым. Она приходила сюда ради Бестужева и еще, может быть, ради мужского общества, в котором чувствовала себя желанной и красивой. Но любовь Бестужева ускользала, а кокетство и флирт уже не приносили былой радости. Вся ее жизнь вдруг показалась бессмысленной, пустой и унылой. А ведь совсем недавно - еще в выпускном классе школы - она читала Мишеля Монтеня и пыталась понять, как устроен мир, разгадать его тайну, смысл. Казалось, она каждый день все ближе и ближе к этой тайне. Но все это осталось в прошлом - забытое, далекое, нереальное и уже недостижимое.
   Весь май настроение ее оставалось неровным, иногда даже тоскливым. Листы отчета в беспорядке лежали на столе, она рассеянно смотрела в пространство, ненадолго оживляясь при появлении Бестужева. Работая, часто отвлекалась, выходила в коридор и шла, как сомнамбула, не замечая окружающих, - тоненькая, элегантная, волосы уложены кое-как, губы подведены яркой губной помадой. Эта небрежность облика придавала ей новый, особенный шарм.
   На выходе из институтской столовой к ней подошел профессор Штром. Он вертел на пальце ключ от квартиры.
   - Что, если нам с тобой встретиться после работы? В более интимной обстановке?
   - Дерзкое предложение.
   - Ну так как? Идет?
   - Почему бы и нет.
   Они подошли к панельному девятиэтажному дому, поднялись на лифте на четвертый этаж, оказались в маленькой однокомнатной квартире. Принадлежала она не Штрому, а его аспиранту. Его подчиненные оказывали ему подобные услуги. Лиза окинула комнату критическим взглядом. Кремовое шелковое покрывало на тахте, тяжелые шторы, темно-красный ковер на полу.
   - Уютное гнездышко.
   - Особенно если погасить свет.
   Штром снял очки, положил их на стол, близоруко улыбнулся. Обнял ее за талию, повел к тахте. А дальше все произошло быстро, чересчур быстро.
   - Ну как я тебе? Как мужчина?
   - Да не очень, - честно призналась Лиза и рассмеялась нежным, журчащим смехом.
   - Ты так очаровательна, что я не смог удержаться, - сказал Штром, улыбаясь милой, обезоруживающей улыбкой.
   - Так это я во всем виновата?
   - Нет, я. Нужно было выпить коньяка. Это обычно помогает. Ты ведь придешь еще?
   - Наверно, нет.
   - А почему ты вообще пришла?
   - Потому что вы гений.
   Это короткое приключение странным образом немного улучшило ее душевное состояние. Она с новым энтузиазмом принялась за учебу и работу.
  
   Весны она не видела, - экзамены в вечернем институте поглотили чудное время цветения яблоневых и вишневых садов. Наступило душное пыльное лето. Красные сережки тополей падали на раскаленный асфальт изнывающей от жары столицы.
   На кафедре наступило время командировок. Лиза и Миша Рыков уехали на металлургический завод в Волгоград. Лиза сразу возненавидела безликий город, - одинаковые пятиэтажки, пыльные улицы, скудная зелень, скучные песчаные пляжи. Свободного времени было много, даже слишком много.
   В середине июля в Волгоград приехал Бестужев, и любовное томление накрыло ее, и так уже изнывающую от безделья и летнего зноя.
  
   Она не могла сосредоточиться на работе. Пыталась читать, но буквы расплывались. Видела только руки Бестужева, глаза Бестужева, губы Бестужева. Картины эти врывались в ее раскаленный мозг и терзали ее, словно хищные монстры, не принося желаемого успокоения.
   В воскресенье паром перевозил отдыхающих на другой берег Волги. Местные жители тянулись семьями, неся в авоськах кольца краковской колбасы и спелые помидоры. На пляже играли в баскетбол.
   Лиза устроилась возле самой воды. Рядом расположилась молодая пара. Женщина, блондинка, с томным видом потягивала пиво из пузатой бутылки, ее тугие груди почти вываливались из тесного купальника. Она легла на спину, широко расставила ноги, подставляя роскошное тело полуденному солнцу. Лиза заметила, что из трусиков ее выглядывают завитки крашеных огненно-рыжих волос. Мужчина наклонился над ней, провел рукой по ее груди. От его грубого лица, от всей его мощной фигуры так и разило еле сдерживаемой страстью. Лиза поняла, что они любовники. Она отвернулась. Встала, ушла вверх по течению реки, туда, где отдыхающих почти не было, - пляж там был неуютным, грязноватым, а из песка торчали редкие колючие кустики. Она опустилась на колени и попробовала кататься по песку, пытаясь сбросить с себя мучительное вожделение. Оно никак не уходило, и тогда она вошла в прохладную воду и плавала долго-долго, пока на коже не появились мурашки, а изматывающее желание ушло, сменившись неприятным ознобом.
  На следующий день Рыков повел студентов-практикантов на экскурсию по заводу. Лиза поднялась в дешевый гостиничный номер, где поселился Бестужев, чтобы показать ему сделанные фотографии микроструктуры металла. Фотографии были удачные, Бестужев радовался, что получится хорошая статья.
   Лиза попросила стакан воды.
   - Нестерпимо хочется пить.
   - Сырой воды? Вы хотите получить дизентерию?
   Он достал кипятильник, окунул его в стакан. Когда вода закипела, вынул кипятильник, хотел перенести его во второй стакан. Лиза испуганно схватила его за руку, ей казалось, что вынимать кипятильник из воды, не выключая его, опасно. Бестужев откинулся назад и расхохотался. Как же она любила этот его раскованный смех!
   Они снова склонились над фотографиями. Обнаженные руки их все время соприкасались. Через раскрытое окно в комнату врывался душный запах резеды. Лиза поднялась, выглянула в окно, - что это за цветы?
   Бестужев тоже поднялся, взглянул на нее исподлобья и неожиданно привлек к себе.
   Руки ее взметнулись вверх, скользнули по его волосам, впились в его плечи. Он резким движением развернул ее, наклонил вперед, задрал вверх ее легкое платье. Держа ее одной рукой за волосы, а другой за талию, он заставил ее выгнуться и вошел в нее сзади. Член его двигался короткими ударами. Это походило на истязание. Она чувствовала легкую боль. Наконец сладкая волна судорогой прошла по ее телу. Долгое, дивное, мучительное наслаждение. Она почувствовала, что он тоже кончает.
   А потом - потухающий жар и сладкая истома, закрытые глаза Бестужева, усталые тени на его худом точеном лице.
   Летний день догорал. Прохладный ветер с Волги проник в комнату, коснулся ее растрепанных волос, заставил задрожать тени на поблекших розовых обоях, шевельнул выцветшие легкие занавески.
   Они пили остывший чай. Бестужев сожалел, что у него только сахар, нет ни конфет, ни печенья.
   Он вышел ее проводить. Поцеловал снисходительно, игриво, как бы шутя. Лиза услышала ласковое "до завтра" и ушла в счастливом ожидании следующего дня.
   Утром Бестужева на заводе не оказалось. Миша Рыков сказал, что он вылетел в Москву, получив телеграмму о смерти отца.
   - Он что, болел?
   - Нет. Он сказал - внезапно умер. Вчера вечером у него случился сердечный приступ.
   Лиза почувствовала липкий страх. Она не сомневалась в существовании некой мистической связи, словно их греховный секс и явился настоящей причиной его несчастья.
   В ужасе думала она о том, как ее Бестужев, впечатлительный, нервный, ранимый Бестужев, отреагирует на это странное совпадение. Она с нетерпением ждала возвращения в Москву.
  
   В Москве она снова увидела Бестужева. Он шел по институтскому коридору мимо, не замечая ее или не желая замечать. Она приготовилась высказать ему свои соболезнования, но он холодно взглянул на нее, рука его поднялась, словно устраняя невидимую преграду, и он прошел - даже не мимо нее, а как бы сквозь нее, ни на минуту не замедляя шаг.
   Она еще немного постояла, - может быть, он остановится. Но он не остановился, не оглянулся. На нее навалились пустота, тупое безразличие, оцепенение.
   Между тем на кафедре Лизу поздравили с положительным ответом на заявку на изобретение. Она получила вознаграждение, - приличную сумму, а Миша Рыков сказал, что ее дипломный проект станет основой ее кандидатской диссертации. А она за эту неделю два раза писала заявление об уходе. Писала и каждый раз его рвала.
  
   Часть 2. Сын министра
  
  
   Лиза не помнила, в какой именно день она впервые заметила Сашу, но очень скоро общение с ним стало для нее желанным и приятным. Новый сотрудник лаборатории Бестужева был высоким, плотного телосложения, пожалуй, немного полноват. Холеное бледное лицо, бархатные карие глаза. Мягкий свет его глаз повсюду следовал за ней, и она радовалась, - он влюблен, и улыбка снова играла на ее губах.
   От него исходили теплые, убаюкивающие волны.
   Саша приносил к чаю шоколадные конфеты в обертке из золотой фольги. Чаепитие, начавшись чинно, быстро переходило в забавную игру.
   - Мы с вами обжоры! - смеялась Лиза. Когда на столе осталась одна конфета, Лиза накрыла ее рукой, - моя! Последовала шутливая борьба. Он скатал золотой шарик из конфетной обертки. Колючий шарик полетел ей за шиворот. Она изогнулась, волна чувственной дрожи прокатилась по ее телу. Ее серебряный смех. Бархатная нежность в восхищенных глазах Саши. Испепеляющий взгляд выходящего из кабинета Бестужева.
   Саша уходил, а радостное настроение держалось еще долго после его ухода.
   Бестужев сделал ей замечание за не выключенный прибор. Она рассеянно оправдывалась, тщетно пытаясь скрыть совершенно неуместную счастливую улыбку.
   В коридоре снова столкнулась с Сашей.
   - Руки вверх!
   - Руки прочь от народа!
   Угрожающе-шутливая поза, он пытается схватить ее за шею. Она смеется, в веселом негодовании отводит его руки в сторону, но не выпускает их из своих, и они стоят друг против друга, сначала смеющиеся и веселые, потом смех вдруг замирает, и они продолжают стоять молча, как два зверя, готовые к соитию. Лиза смущается, хочет уйти. Саша обматывает ее длинный шарф вокруг ее шеи.
   - Ты знаешь, как погибла Айседора Дункан?
   - Ну конечно, я знаю!
   Кружась, она высвобождается из его рук, шарф разматывается, но на следующем полукруге своего игривого танца она снова попадает в его объятья.
   Вновь увидев тихое сияние на ее лице, Бестужев окончательно вышел из себя.
   - Я просил вас подготовить материалы по последнему проекту! Я, кажется, говорил вам, что это срочно!
   Лиза безмятежно откинулась на спинку стула.
   - А вы внимательно просмотрели переданные вам утром документы?
   Вместе с Бестужевым она прошла в его кабинет, взяла стопку бумаг, лежащих в углу на окне. Бестужев вырвал бумаги из ее рук, начал лихорадочно листать, одна страница выскользнула у него из рук и белой птицей опустилась на пол.
   - Я так и знал, что здесь не все! Здесь нет самого главного - акта испытаний! - он весь по-прежнему кипел от негодования.
   - Ах, как вы красивы во гневе! - она подняла упавший листок, подала его Бестужеву. В ее взгляде странным образом смешались восхищение и насмешка.
   Саша с удивлением посмотрел на разъярившегося Бестужева.
   - Что он все время к тебе цепляется?
   - Он у нас сумасшедший.
   - А по-моему, ты ему нравишься, - с проницательностью влюбленного заметил Саша. - Если верить старине Фрейду, агрессивность означает сексуальную неудовлетворенность.
   Лизе нравилось, что, в отличие от прочих ее коллег, Саша абсолютно не боялся гнева Бестужева.
  
   - Счастливая ты, Лизка! За тобой Саша Бочаров ухаживает, - вздохнула лаборантка Майя.
   - За мной, между прочим, не только, Бочаров ухаживает.
   - Да знаю я. Еще Митин. Только это совсем другое. Митин - он же никто.
   - Как это никто? Он доцент кафедры.
   - Подумаешь, доцент! - фыркнула Майя. - Да ты, может быть, еще не знаешь?
   - Не знаю - чего?
   - Что у Бочарова отец - член правительства! - выпалила Майя, гордая знанием свежей новости.
   - Вот как, - рассеянно сказала Лиза.
   Сообщение не произвело на нее особого впечатления. Она росла вообще без отца, но поступила в институт, ей казалось - все пути для нее открыты.
   Но вскоре даже не слишком наблюдательная Лиза начала замечать, что отношение к Саше на кафедре - особенное. Она видела подчеркнуто-вежливое, настороженное внимание профессора Штрома и подобострастно-услужливое - секретарши Светланы Юрьевны. А Ряховский - тот вообще юлой вился вокруг Саши, а у Саши все не находилось для него времени.
   - У вас к нему какая-то просьба? - догадалась Лиза.
   - Ну да. Это для мамы. Мне нужно выйти на хирурга N. Его называют "золотой скальпель", он лучший специалист в Москве по щитовидным железам. А оперирует он в Кремлевке, услугами которой пользуется Бочаров. Вот я и надеюсь, - может, поможет.
   - Вы лучше обратитесь в хозрасчетную поликлинику. Заплатите деньги, и вашу маму проконсультирует профессор.
   - Но к такому, как N., с улицы не попадешь, даже за деньги.
   Увидев входящего Сашу, Лиза бросилась ставить чайник. Саша от чая отказался - слишком много работы. Он достал матовый фотоаппарат "Никон" и стал фотографировать испытательные стенды.
   - Ну ка, стань так, чтобы свет падал сзади, - он подвел Лизу к стенду и несколько раз сфотографировал. Пленку отдал проявлять лаборантке Веронике.
   Вероника сосредоточенно возилась с негативами.
   - Что это? - вскрикнула она так, словно ее ужалила ядовитая змея. Она держала пленку двумя пальцами с выражением одновременно отвращения и праведного гнева.
   К ней подошла Майя.
   - Боже! Да это же наша красавица! А ручку-то, ручку как держит! Прямо королева!
   С одобрения Майи, Вероника отрезала часть пленки, где были изображения Лизы, выбросила ее в мусорное ведро.
   Саша в конце недели все-таки нашел время попить чай с Лизой.
   - Я принес пирожные. Свежайшие! Купил их утром в булочной на углу Тверского бульвара.
   - И опоздали на работу на два часа. Что по этому поводу скажет Бестужев?
   - А я предупредил его, что мне нужно зайти в библиотеку, - улыбнулся Саша. - Расскажите мне о наших сотрудниках. Я все никак не сориентируюсь.
   - Давайте начнем по порядку. Светлана Юрьевна у нас старушка, ей сорок пять лет. Давно и безнадежно влюблена в Бестужева. А вот лаборантке Майе двадцать. Она, по-моему, вами интересуется. Мы с вами пили чай, и они обе смотрели на меня, как разъяренные тигрицы. Вернее, кошки. На тигриц они не тянут.
   Саша улыбнулся. - Женщины меня не очень интересуют.
   - Как это женщины вас не интересуют? По- моему, это неправильно.
   Саша не поддержал ее кокетство, он казался рассеянным, мысли его были далеко.
   - Расскажите мне про профессора Штрома.
   - Штром - человек странный. Безусловно, очень талантливый. Математик и шахматист. Читает только детективные романы. Шутит очень подло - с непроницаемым каменным лицом, стараясь застать врасплох. ( Лиза вспомнила старую обиду).
   - Вот это уже интересно.
   Внезапно появилась Светлана Юрьевна.
   - Лиза, мы идем в столовую. И все тебя ждем!
   Надо же, Светлана Юрьевна зовет ее обедать. И когда это она обедала со Светланой Юрьевной? Да и другие женщины на кафедре частенько ее игнорировали, уходили обедать без нее. И вот сейчас они захотели как-нибудь, любым способом прервать ее разговор с Сашей. Стервы!
   - Я не пойду в столовую, у меня с собой бутерброды, - Лиза изображает любезную улыбку и снова поворачивается к Саше. Но продолжить разговор не удается. Сашу срочно вызывает к себе заведующий кафедрой.
   - О, что за восхитительный запах! Кажется, пирожные? - Митин останавливается возле ее стола. - Можно присесть?
   - Да уж садитесь.
   - Саша принес?
   - Нет, это из нашего буфета, - насмешливо отвечает Лиза.
   - Да ну? - коварно улыбается Митин. - Я, конечно, понимаю твой интерес к Саше. Перспективный молодой человек. Может абсолютно все!
   - Вы преувеличиваете.
   - А ты присмотрись внимательнее, какие сейчас чудеса происходят на нашей кафедре.
   - Ну и какие же?
   - Оборудование новое привезли. Заказывали его еще два года назад, и просили, умоляли, и ничего, никаких сдвигов. А сейчас каждый день принимаем целые контейнеры. Он только позвонит, - и любая проблема решается.
   Пребывало не только ранее заказанное оборудование. Привезли и совершенно новое, на кафедре еще невиданное, - лазеры для резки металлов, установку для напыления. Предоставили новое помещение, а это уже был настоящий прорыв.
   Саша Бочаров занимался сборкой нового оборудования и подводом коммуникаций. К удивлению Бестужева, этот флегматичный молодой человек с мечтательными семитскими глазами оказался технически вполне компетентным.
   Но времена менялись, в воздухе веяло то, что позже назовут Перестройкой. Институту уже нельзя было полагаться только на центральное финансирование. О платном обучении еще только мечтали. Приходилось искать заказчиков, готовых оплатить научные разработки, заключать выгодные в финансовом отношении договора. Саша Бочаров все чаще уезжал в командировки, - на заводы Ижевска, Барнаула, Сургута.
   А пока он находился в Москве, его буквально рвали на части. Он уже не приходил на чаепития к Лизе. Лиза злилась на Бестужева, на заведующего кафедрой, на всех, кто отнимал драгоценное Сашино время, которое, по ее мнению, должно было принадлежать ей.
   Миша Ханевский защитил кандидатскую диссертацию и пригласил сотрудников кафедры на банкет в кафе "Гжель".
   Столы в кафе соединили полукругом. В центре стола усадили заведующего кафедрой, по правую руку от него сидел Миша Ханевский, по левую - профессор Штром, только что вернувшийся из командировки в Англию.
   Зазвучали тосты. Вероника прочла посвященное Ханевскому стихотворение, над которым накануне билась весь вечер. Сравнивала его с Фигаро, который все успевает - Фигаро здесь, Фигаро там. Тост встретили овациями - Браво, Вероника! Умница, Вероника!
   - Хреновые стихи, - тихо сказала Лиза, надеясь, что кто-нибудь все же ее услышит. Миша сидел довольный, улыбался.
   Поднялся профессор Штром, торжественный, важный, в новом светло-сером костюме. Дорогой костюм, привезенный из Англии, все равно сидел на грузном Штроме как мешок. Штром в обществе обычно бывал молчалив, и только коньяк мог сделать его хорошим собеседником.
   Сегодня Штром был в ударе, рассказывал о своей поездке, о том, как впадал в панику прикрепленный гэбист, как мерещились ему в математических терминах тайные шпионские шифры. Как Шергов с кафедры сварки, в финских кримпленовых брюках, в итальянском пиджаке и японском галстуке, спрашивал, - Похож я на европейца? Подошли к автобусу, Шергов впереди. Шофер только взглянул на него, говорит: Салют, Россия! Шергов смеется - Все потому, что на мне кримпленовые брюки. В Европе кримплен уже не носят.
   - Как это - не носят? - вскричал Ряховский.- Да что вы все на меня уставились? У меня-то как раз брюки шерстяные!
   Все расхохотались. Светлана Юрьевна разлила шампанское, предложила выпить за светлое будущее кафедры. Выпили, Рыков, жадно глядя на спиртное, нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.
   - Следующий тост?
   Все начали дружно скандировать: Штром! Штром! Штром!
   Штром поднялся, близоруко улыбаясь сквозь квадратные очки, лицо его светилось умом и неприметным обаянием. Произнес экспромтом пару строк в рифму, получилось острее и оригинальней, чем у Вероники.
   Следом за Штромом поднялся Бестужев. Он уже заметно опьянел. Слегка пошатываясь, предложил выпить за профессора Штрома.
   - Отставить!- Штром гордо запрокинул свою лохматую львиную голову. - Сегодня пьем только за Ханевского.
   В середине банкета говорили уже только о политике. В стране происходило что-то новое, непонятное. В уважаемом журнале появилась критическая статья о ранее всеми любимом Михаиле Ивановиче Калинине. О добром дедушке Калинине малышам рассказывали в детских садах. Злая статья в пух и прах разгромила прежний образ.
   - И как это только опубликовали? Написал кто-то отчаянно смелый.
   - Причем тут смелость? Статья наверняка была согласована с партийным руководством. Так ведь, Саша? Вы же лучше всех знаете!
   - Я не в курсе, - говорит Саша, голос у него вялый, даже сонный. Лиза видела, - Митин не оценил его паранойяльную осторожность, во взгляде его - легкая тень презрения. Вот, мол, болван, ничем, кроме своих лазеров, не интересуется.
   А за столом продолжался спор, звучали фамилии Горбачева, Чубайса. Ряховский горячился - всех, всех надо снимать с их постов.
  - Не снимать - расстреливать! К стенке, к стенке! - пробормотал Саша. Рыков толкнул Ряховского в бок. - Слышишь? Другой размах, другое мышление.
   Cнова вернулись к вопросу о провокационной статье. Опьяневший Саша в конце концов не выдержал и, забыв наставления отца, перестал скрывать свою осведомленность.
   - Да не так же все было! И сама статья была согласована с ЦК КПСС, и снятие редактора за эту статью тоже было согласовано!
   Все на короткое время умолкают, не вполне веря, что в ЦК могут играть в такие грязные игры.
   Лиза с нетерпением ждет, когда же, наконец, заиграет музыка. И вот послышались звуки танго.
   Саша сидит далеко от нее, на другом конце стола, Митин успевает пригласить ее на танец первым. Танец длится и длится. Лизе нестерпимо скучно. Она слышит, как объявляют белый танец, Вероника приглашает Сашу.
   Саша танцует с Вероникой и не смотрит на нее, глаза его ищут Лизу. А ее снова приглашает Митин, потом Ханевский, потом снова Митин. Ну почему Саша такой робкий, деликатный? Сидит за столом с бокалом вина и вообще ни с кем не танцует. А она просто физически не может терпеть эту бесконечную муку. Она смотрит на Митина умоляющими глазами и, махнув на приличия, открыто говорит ему, что хочет быть с Сашей. Благородный великодушный Митин подводит ее к Саше, передает ее своему сопернику.
   Саша радостно заключает ее в свои объятья. И тут она, к своему ужасу, обнаруживает, что Саша уже совершенно пьян. Он пытается схватить ее за ягодицы, валится на нее в танце, выглядит это абсолютно неприлично. Лиза понимает, что ниже ее достоинства, - танцевать с абсолютно нетрезвым кавалером.
   Конечно, пьян не только Саша. Бестужева тошнит, он содрогается от подступившей к горлу блевотины. Митин уводит его из кафе, вытаскивает на свежий воздух. Миша Ханевский отплясывает в центе зала, галстук его съехал на бок, ширинка расстегнута, - он выглядит полным идиотом.
   А за Сашей в одиннадцать вечера отец высылает машину с шофером.
   - Не поеду... Никуда не п..поеду, - язык его больше не слушается, а сам он вот-вот упадет на пол. Лиза зовет на помощь Ряховского, вместе они выводят Сашу из кафе и с помощью шофера буквально запихивают в ожидающую его машину.
   На следующий день Майя, которая не смогла прийти на банкет, расспрашивала Веронику, - кто с кем танцевал, кто сколько пил.
   - Саша Бочаров вообще ни за кем не ухаживал, никого не провожал, уехал домой один.
   - Он у нас просто какой-то положительный герой из индийского фильма.
   - Ой, и правда! Похож! Как ты здорово подметила!
   - А у Лизы просто слюньки текли, так ей хотелось его соблазнить!
   - Ну, она ему совсем не пара, - заметила рассудительная Вероника.
   Лиза закончила отчет и, скучая без дела, слонялась по лаборатории. Саши нигде не было видно, он опять уехал в командировку. Лиза уже злилась на себя, что никак не воспользовалась его опьянением.
   До нее дошли слухи, что Бестужев Сашей недоволен, он уже сыт по горло его отрицательными качествами. Многое, конечно, можно списать на молодость, но все-таки уж слишком он самонадеян. Больше всего Бестужева возмущает необязательность Саши.
   Приходит профессор с другого факультета, с которыми Саша договорился о встрече, но самого его нигде не видно. Прибегает заведующий кафедрой, спрашивает у Бестужева, где Саша Бочаров.
   - Кажется, в командировке.
   - Так в командировке или это только кажется? - взрывается зав. кафедрой.
   - Он не предупредил меня о своем отсутствии, - мрачно говорит Бестужев.
   По поручению Бестужева Сашу разыскивают во всех углах лаборатории и в соседних помещениях института. Бестужев несколько раз с раздражением заглядывает в книгу разъездов, где должны регистрироваться все передвижения сотрудников, но Саша то ли забывал об этой книге, то ли сознательно ее игнорировал.
   Однажды в институт приехал директор завода из Барнаула. Крупный заказчик, уважаемый человек, он хотел обсудить условия договора. И тут выяснилось, что означенные задачи вообще не могли быть решены в условиях кафедры.
   - Как же так? - недоумевает директор, - вот же подпись вашего сотрудника.
   Из-за этого инцидента Бестужев должен был идти на поклон к ректору института, просить помощи на других кафедрах.
   - Не смейте больше ничего подписывать без моего разрешения! - набрасывается Бестужев на Сашу. - И я должен абсолютно точно знать, где вы находитесь в рабочее время! Дисциплина для всех одна! Безо всяких исключений!
   Он просит Митина подменить его на лекциях, потому что вынужден лично лететь в Барнаул и улаживать все вопросы. Тут еще обнаруживается, что допуск "совершенно секретно", необходимый для командировки, у него не продлен, и Митин хохочет, ерничает, - как это у тебя ничего нет, - ни допуска, ни партбилета! Бочаров моложе тебя, а у него есть все!
   Бестужев валится в кресло, измученный и измочаленный. И слышит серебристый голосок Лизы:
   - Константин Кириллович! Скажите, а вы, случайно, не потомок графа Бестужева?
   - Нет! У меня мать - простая кассирша. Я всего добился сам, своим трудом! - гордо заявляет Бестужев и уходит.
   Явный упрек в адрес Саши. Ему-то все на блюдечке подносили.
   - Я все думаю, что в Бестужеве не так? Оказывается, вот что, - у него мать - простая кассирша, - ядовитым голосом говорит Лиза. И досадует на себя, - и зачем нужно было говорить такое при Митине, при Светлане Юрьевне? Она не удивится, если кто-нибудь из них передаст ее слова Бестужеву.
   Почему она злится на Бестужева? Опять проснулись обиды за отвергнутую любовь? Нет, на этот раз враждебность к Бестужеву вспыхнула из-за его отношения к Саше. Саша ей дорог, она чувствует с ним абсолютную солидарность. Что бы он не сделал, что бы не сказал, - она всегда будет на его стороне.
   Она выходит в коридор. У окна стоят Саша и Бестужев. Бестужев взвинчен, он весь дрожит от еле сдерживаемого гнева.
   - Вашу командировку в Ижевск я не подпишу! Нечего вам там делать!
   Саша остается абсолютно невозмутим. А на следующий день на доске объявлений появляется новый приказ, согласно которому Саша Бочаров больше не является сотрудником лаборатории Бестужева. Он назначен заведующим самостоятельной лаборатории - лаборатории сверхпрочных материалов.
   Бестужев врывается в кабинет заведующего кафедрой.
   - Почему меня не предупредили заранее? Почему я оказываюсь последним, кто об этом узнал?
   - Я и сам ничего не знал, - разводит руками зав. кафедрой. - Мне из министерства позвонили!
   Месяц спустя в комнату, где работает Лиза, как вихрь врывается профорг кафедры Миша Ханевский.
   - Слышала? От нас Шторм уходит. Его назначают заведующим кафедрой инженерной кибернетики.
   - Ну и черт с ним! - говорит Лиза, но спустя минуту до нее доходит, что вместе со Штромом уйдет и Саша Бочаров. Слезы подступают к глазам, все вокруг меркнет, все словно погружается в туман. Сквозь этот туман она слышит деловитый голос Ханевского:
   - Штром устраивает прощальный вечер. Ты пойдешь?
   - Пойду, если он прощальный.
   - Он приглашает всех в ресторан "Октябрьский". Как раз рядом с институтом.
   - Знаю. Новый ресторан, стеклянная коробка. Там не очень уютно.
   - Да какая разница? Коньяк будет, оркестр тоже пригласили. А чего еще надо?
  
  В ресторане собрались все сотрудники кафедры. Нет только Бестужева, он болен. Лиза воспринимает это известие с облегчением.
   С первыми звуками музыки Саша подходит к ней, берет ее за руку, ведет в центр зала. Они танцуют без слов, вместе им бесконечно хорошо.
   - Прощальный вечер. Неужели мы действительно расстаемся?
   - Об этом не может быть речи, - решительно говорит Саша. В его словах, в его голосе она ощущает какую-то исключительную основательность, твердость. Нет для нее человека, более надежного, чем Саша. И пусть Бестужев упрекает Сашу в необязательности, непунктуальности. Обязательность и надежность - это все-таки совершенно разные понятия. Такой спокойной, такой защищенной она никогда себя ни с кем не чувствовала.
   Танцует он великолепно. Они движутся в такт музыке, они сейчас словно единый организм, - не только движения, но и мысли, чувства у них одни.
  
   Оркестр замолкает. Они уходят туда, где никто им не помешает, поднимаются на третий этаж гостиницы.
   - Это служебное помещение. Как вы сюда попали? - набрасывается на них ворвавшаяся горничная. Саша вежливо извиняется. Очарованная его интеллигентностью, горничная уже тоже извиняется.
   - Вы ее пленили своими манерами.
   - А мне бы хотелось пленить вас.
   Они останавливаются на лестничной площадке, сливаются в поцелуе. Саша целует ее осторожно и робко, ощущает прикосновение ее шелковистых волос. Его пьянит запах ее арабских духов. Поцелуи становятся все более страстными.
   Спустя некоторое время они возвращаются в ресторан. Их коллеги, утомленные и разморенные, сидят уже за почти пустым столом. Только у Саши и Лизы еще остались вино в бокалах и еда на тарелках. Не замечая обстановки, Саша поднимает свой бокал, предлагает новый тост.
   - Надо же, Бочаров и тут на особом положении. У нас пустые стаканы, а ему все подливают и подливают, - беззлобно шутит Ханевский.
   Они выходят из ресторана на улицу. Пьяный влюбленный Митин бредет за ними, Лиза его прогоняет. Они садятся в трамвай и, увлеченные друг другом, проезжают свою остановку. Идут пешком по ночной Москве. Огней становится все меньше. Проходят под сенью старых раскидистых лип через сквер. Скрепит под ногами песок, тускло горят желтые матовые фонари. Подходят к пятиэтажному кирпичному дому, где Лиза живет в квартире своего отца. Маленький тихий дворик. Снова - объятия, поцелуи, нежные слова.
   Саша приглашает свою девушку в театр. Она перерывает вещи в шкафу. Шарфики, блузки, даже кружевное белье, - все летит на пол, все вдруг кажется безвкусным и унизительно дешевым. Белая шелковая блузка, пожалуй, может спасти положение. Она, наконец, одета, летит на свидание. Опаздывает уже на полчаса, длинные темные волосы развеваются на ветру, на щеках горит яркий румянец.
   Саша берет у нее пальто, а Лиза выхватывает билеты у него из рук и устремляется вперед.
   - Вот, - говорит она, задыхаясь от бега, - у нас партер, второй ряд!
   - Какой еще партер, - шипит возмущенная билетерша, - спектакль идет уже полчаса. Поднимайтесь на галерку!
   Сзади неспешной своей походкой приближается вальяжный Саша. Охватив его фигуру многоопытным взглядом, билетерша сразу меняет тон, предлагает проводить их в ложу.
   Лиза отмечает про себя, что, если она хочет оставаться с Сашей, ей следует вести себя с большим достоинством.
   В ложе они целуются. На сцене - премьера с Джигорхоняном, достать билеты практически невозможно. Но только не для Саши. У него - особый пропуск на два лица, по которому можно попасть на любой спектакль. А зал - весь внимание, зрители затаили дыхание.
   - Я ничего не понял, - говорит Саша, целуя ее душистые волосы.
   - Там какие-то эротические сцены, это считается новаторством, все в восторге.
   - Мразь! Мразь! - кричит Джигорхонян со сцены.
   - Как это от нас далеко, - томно говорит Лиза, и они снова целуются.
   Он приглашает ее к себе. Тихими переулками они проходят мимо здания ТАСС, мимо посольских особняков, выходят к памятнику Низами Гянджеви.
   За высокой металлической оградой расположен дом, в котором живет Саша. Входят во двор. Лиза замечает "топтуна", скромно прячущегося за деревьями, - камеры наблюдения, видимо, полного доверия не вызывают. Мимо них через двор на бешеной скорости проносятся два черных лимузина.
   - Громыко проехал.
   - Министр иностранных дел?
   - Ну да.
   Уже в вестибюле Лиза чувствует себя словно в другом мире. Все кажется ей необыкновенным, - и консьержка, поднявшаяся им навстречу, и огромные зеркала в просторном лифте. В голове ее вертится мотив - "Гордо назваться избранницей"...
   Квартира Саши огромная, пятикомнатная. После сталинских коммуналок, после панельных хрущоб она производит на Лизу потрясающее впечатление. Она и представить себе не могла подобную роскошь!
   Ноги ее утопают в пушистых коврах. Люстра с сотней светильников огромная, как в Колонном Зале. За стеклом - изумительный фарфор, подобными вещами она любовалась в музеях. Она останавливается возле стеклянных стеллажей. На полках - резные будды из драгоценного дерева. В полузакрытых глазах - отрешенность, космическое спокойствие. Красота их так не похожа на строгую страдальчески-одухотворенную красоту Христа, и все-таки они прекрасны.
   - Папа привез из Индии, - пояснил Саша.- Он там строил гидроэлектростанцию. Они соревновались с американской фирмой. Наши построили быстрее. Папа получил Орден Ленина.
   Лиза застыла у книжных полок. Бесконечные ряды книг, собрания сочинений Достоевского, Фолкнера, Голсуорси. Удивилась, - Константина Федина?
   Она помнила библиотеку деда. Дед собирал книги годами, тщательно подбирая любимые издания. Помнила пожелтевшие от времени тома " Гимназии на дому", в которых было все, начиная от уроков немецкого, в которых буквы были написаны изысканным готическим шрифтом, до трогательно-понятных уроков "Закона божьего". А Сашин отец просто заказывал все подряд, пользуясь особой привилегией в период тотального книжного дефицита. Она взяла в руки стихотворный томик Сергея Щипачева.
   - Это хлам. Выбросите его к чертовой матери.
   Саша нахмурился, - Пусть стоит.
   Перешли на кухню, поужинали котлетами, оставленными домработницей. Домработница была приходящая, Сашиной маме не нравилось присутствие посторонних людей в доме. Лиза заглянула в холодильник, обнаружила там открытую баночку черной икры, уже заплесневевшую, - домработница не посмела ее выбросить. Лиза спросила, -А где твои родители?
   - Отдыхают в Барвихе. Мы сегодня одни.
   Лиза посмотрела на него туманным, загадочным взглядом. Волшебство начиналось.
   Перешли в гостиную. Лиза уютно устроилась в глубоком кресле. От выпитого вина у нее приятно кружится голова. Полумрак. Возле ее ног - огромная хрустальная ваза, в ней налита вода. По воде, медленно кружась, плывут свечи. По невидимой панели музыкального центра бегут голубые, зеленые, фиолетовые огоньки. Приятная музыка. Шарль Азнавур. Френк Синатра. Боже, как хорошо!
   Они перемещаются на диван. Лиза вся дрожит от его осторожных, нежных поцелуев. Удерживает его руки, и он покорно прекращает свое любовное наступление. И тогда она судорожно, страстно прижимает его к себе. - Нет, я хочу, чтобы все, все произошло!
   Она охвачена любовным томлением, но голова у нее ясная, мысли работают совершенно автономно от чувств. В нужный момент она вскрикивает, словно от внезапной боли.
   Саша уходит в ванную, а она хищным взглядом ищет в комнате острый предмет. Не найдя ничего подходящего, резко и решительно вонзает в тело свои острые ногти. Закусив губу от боли, промокает простыней выступившую кровь.
   Саша возвращается. Она уже почти одета. Застенчиво спрятав лицо у него на груди, она просит разрешения застирать простыню.
   - Домработница постирает.
   - Это неудобно,- продолжая прятать лицо, она рукой показывает на кровавое пятно.
   Саша растроган. Она с таким доверием отдала ему всю себя, отдала свою девственность, не потребовав никаких гарантий. В порыве благодарности он решительно заявляет:
   - Мы обязательно должны пожениться!
   - Ты правда этого хочешь? - она поднимает лицо, мокрое от слез, расцветает блаженной улыбкой. И тут же улыбка гаснет, лицо становится печальным.
   - Твои родители не разрешат тебе на мне жениться. Они потребуют, чтобы твоя невеста была из вашего круга.
   - Нет. Мама хочет, чтобы я женился на интеллигентной девушке. Она говорит, что будет хорошо, если невеста будет из простой семьи. Тогда она не будет слишком избалованной.
   - Но я как раз избалованная, Саша.
   - Тогда мы тем более подходим друг другу!
   - А знаешь, как тебя называют на нашей кафедре? Положительный герой из индийского фильма!
   - А знаешь, как я буду называть тебя, когда мы поженимся? Маленькая хозяйка большого дома.
  
  Часть 3. Крушение семейной жизни
  
   Впечатления Лизы от знакомства с родителями Саши были весьма противоречивы. Отец Саши, Алексей Антонович, безусловно, к себе располагал. Прозрачные пронзительные глаза, - они словно видят человека насквозь. При этом не возникает никакого дискомфорта, - взгляд очень теплый, доброжелательный. Но он уже стар, Саша его поздний ребенок. Мать Татьяна Натановна, - яркая женщина, красивая своеобразной еврейской красотой. Бархатные темно-карие глаза, как у Саши, холеное лицо, ухоженные руки в перстнях. Она высокая, статная, в осанке, - подлинное достоинство и, безусловно, властность. Такую женщину можно или очень сильно любить, или сильно ненавидеть. Лизу она и пугала, и восхищала одновременно.
   Во время разговора Саша закашлялся, и Лиза непроизвольно, с инстинктивным испугом, устремилась к нему, положила ладонь ему на грудь. Алексей Антонович оценил этот жест, он сказал ему больше, чем слова. Он понял, что Саша девушке действительно очень дорог.
   Приехала из Сочи Лизина мама Анна Антоновна, - миниатюрная, хрупкая, очень женственная. Она держалась скромно и была бесконечно благодарна Саше и его родителям за внимание, с которым они отнеслись к ее дочери. Родителям Саши она понравилась. Решено было готовиться к свадьбе.
   Саша был неприятно удивлен нежеланием Лизы устроить большую пышную свадьбу. Из-за этого они чуть не поссорились.
   - Не хочу видеть на свадьбе никого с нашей кафедры. Они мне и так осточертели.
   - Это что, каприз?
   - Да, каприз!
   - Ну как я могу не пригласить Бестужева? Мы столько раз вместе ездили в командировки!
   - Бестужева - нет и еще раз нет! Ты забыл, каким тоном он с тобой разговаривал?
   - Но Штрома я приглашу обязательно!
   - Хорошо, пусть будет Штром, - сдалась Лиза. Черт возьми, один из ее бывших любовников все-таки будет присутствовать!
   Лиза зашла в кабинет Бестужева, чтобы подписать заявление на отпуск.
   - И куда же вы поедите в марте? Погода такая скверная, - спросил Бестужев, в голосе его звучали ласка и теплота.
   - Я уезжаю в горы, в свадебное путешествие.
   - Ах вот что! Торжественное событие все-таки совершилось, - глаза Бестужева сузились, улыбка пропала.
   - В апреле я вернусь на кафедру.
   - А стоит ли? По-моему, вы уже получили здесь все, что хотели!
   Никогда еще она не видела в лице Бестужева такого крайнего презрения.
  Лиза вспыхнула, гордо вскинула голову.
   - Да, я знаю. Я получила самое лучшее! - и, круто повернувшись, вышла из кабинета.
   Митин сидел грустный, рассеянный. Ряховского нигде не было видно. Рыков поздравил ее с обычной своей пошлой, все понимающей улыбочкой. Вероника и Майя, словно сговорившись, не желали ее замечать. Кафедра показалась ей чужой и враждебной. Она решила, что больше сюда не вернется.
  
   Семейная жизнь молодой пары поначалу напоминала праздничный фейерверк. Или веселую карусель, от которой приятно кружится голова. Как картинки в пестром калейдоскопе, чередовались театральные премьеры и модные выставки, встречи в дорогих ресторанах и уютные домашние застолья.
   Август они провели в Абхазии. Лежали на песке у самого берега, и их разгоряченные тела ласкала пена набегающих волн. Они наслаждались той чудесной бархатной теплотой, которая бывает только в Гаграх, когда на светло-сером небе солнца почти не видно, но воздух насыщен негой, и вода теплее парного молока.
   Между тем, жизнь старших членов семьи Бочаровых менялась, и очень круто. Генеральный секретарь Коммунистической партии Константин Устинович Черненко, в правительстве которого работал Алексей Антонович, умер. Могущество Сашиного отца уже не было столь безграничным. Государственную дачу в Архангельском пришлось освободить. Столько чудесных летних дней, столько чудесных вечеров прошло на этой даче! А розы, белые и красные розы, за которыми с огромной любовью и заботой Алексей Антонович ухаживал лично. Они будут радовать взоры чужих, незнакомых людей. Может быть, даже погибнут, лишенные должного ухода. Вместо дачи в Архангельском предоставили другую госдачу, но всего на два месяца. Переезды, расставания были очень болезненными, они надорвали здоровье Татьяны Натановны, она слегла с тяжелым воспалением легких.
   Услуги домработницы, которые раньше предоставляло государство, теперь приходилось оплачивать из личных сбережений. Домработница Рая начала дерзить. А когда-то в Архангельском на важных приемах блюда к столу приносила целая стайка прислужниц, они были в кокошниках, в русских сарафанах. Да, славные были времена! Все теперь по-иному.
   Изменения были абсолютно предсказуемы, но Татьяне Натановне казалось, что это Лиза приносит несчастье ее семье. Присутствие ее в квартире безмерно раздражало. Конечно, в перспективе Саша и Лиза будут жить отдельно, но это потом, когда Лиза родит ребенка.
   Только сама Лиза чувствовала себя вполне комфортно. Нарастающую нервозность в семье она почти не замечала. Для нее, пережившей развод родителей, это не было чем-то необычным.
   Она была в восторге от Сашиной любви, от их ночей, полных нежности и страсти. Ей нравилась новая работа в Институте информации, где она возглавляла маленький отдел технических переводов. Вместо приборов, - тексты и словари, и в этом бумажном раю она чувствовала себя вполне комфортно.
   К зиме восторги и эйфория первых месяцев семейной жизни стали ослабевать, постепенно подкрадывалось пресыщение. А жизнь становилась все более напряженной и сложной. Саша ушел из института, он теперь возглавлял малое предприятие, возвращался с работы поздно и совершенно измученный. Он лихорадочно спешил делать карьеру, пока его стареющий отец не растерял свои бесценные, полезнейшие связи.
   Татьяна Натановна, желая помочь сыну, собирала в доме "нужных" людей. Лиза загорелась, представляя себя светской львицей, она желала сама принимать гостей. Получалось скверно. Порывистая и страстная, она слишком увлекалась в разговоре. За столом спешила высказать свое мнение и удивленно замечала вместо обычного восхищения, которым одаривали ее в студенческих компаниях, сдержанные улыбки, за которыми скрывались снисходительные насмешки и неодобрение. Скоро игра в светскую жизнь ей надоела, она сердилась, когда в доме собирались гости. Душа ее рвалась за город, на природу.
  
   Очень скоро обнаружилось, что они с Сашей абсолютно разные люди. В короткие часы досуга они сидели на диване, каждый со своей книгой. Саша читал Джойса, пытаясь разобраться в его многочисленных примечаниях. Лиза читала "Супружеские пары" Апдайка, на каждой странице взрываясь удивленными и восторженными замечаниями.
   - Надо же, эти барышни умеют ловить оргазм с любым из своих партнеров. А партнеры толстые и лысые. Разве так бывает?
   Саша пожал плечами, потянулся за пирожным.
   - А ну, положи на место! А то сам станешь толстым и лысым.
   Пирожное она отняла. Саша опять уткнулся в Джойса.
   - Ой, ты только послушай! Беременная дамочка изменяет мужу с любовником. И его возбуждает ее огромный живот, в котором сидит чужой ребенок.
   - Любишь ты читать про всякие гадости.
   - Это же Апдайк, классика. Ты только посмотри, как он пишет! "Женщины с безнадежным изяществом обменивались мужчинами"!
   - Ладно. Не мешай.
   - Ну и изучай своего Джойса. То-то никто не может дочитать его до конца.
   - Я дочитаю.
   - Знаю, что дочитаешь, - недовольно сказала Лиза. Его упорство ее раздражало. Вот так и с английским - английский он знает лучше нее. Каждый вечер, как дятел, долбит и долбит новые слова.
  
   Больше всего их разделяло отношение к еврейскому вопросу.
   Мать Саши была чистокровной еврейкой. Саша тоже ощущал себя евреем. С некоторых пор он увлекся иудаизмом, стал дружить с сыном раввина.
   Иудаизм стал его отдушиной. На работе вечно сроки, сроки, в бизнесе, который теперь стал частью науки, - деньги, деньги, деньги. И только иудаизм давал что-то прочное, надежное, высокое и чистое.
   Когда в Москве возле метро Тульская открылся еврейский центр, Саша весь загорелся. Он смотрел фильмы, посвященные культуре еврейского народа, рылся в рекламных проспектах, советовался с консультантами о возможности трудоустройства в Тель-Авиве и Иерусалиме. Лиза отчаянно скучала и всеми силами старалась поскорее увести его домой. В конце концов он стал приходить туда без нее.
   Скучая, она слонялась по квартире, а, когда он приходил домой, начинала искать ссоры. Врубала телевизор на полную катушку, зная, что Сашу раздражают резкие звуки.
   - Да выключи ты этот чертов телевизор!
   - Не выключу! Я хочу послушать депутатов. Посмотри, какие придурки! Эта страна никогда не станет богатой.
   -Станет, станет богатой.
   - Нет, не станет! Надо валить отсюда!
   - Ну так учи язык. Учи английский, учи иврит.
   - И что? Мы поедим в Израиль? Знаешь, что мне однажды сказала моя подруга, сама, между прочим, еврейка? Сказала: Лиза, там жить нельзя! Там же одни жиды!
   Она торжествующе взглянула на мужа, - пусть он, в конце концов, обидится, разозлится. Но Саша только добродушно улыбался.
   - Ты чучело! Действительно, положительный герой из индийского фильма!
   - Ну и хорошо. Но пожалуйста, выключи телевизор! Давай лучше музыку послушаем.
   Он поднялся, взял в руки виниловый диск. - Что ты больше хочешь? Моцарта? Или Мендельсона?
   Он довольно долго пребывал в уверенности, что музыка их сближает. Лизе нравилось, когда он пел "Ананасы в шампанском", аккомпанируя себе на гитаре или на пианино. Она отказывалась подпевать, ссылаясь на очарованность именно ЕГО голосом. На самом деле у нее не было слуха. Саша помнил вечер в зале Чайковского, органный концерт. Гарри Гродберг уже раскланивался с публикой, и какая-то дама в экстазе крикнула, -Токкату Баха! Пожалуйста! Лиза вскочила, принялась аплодировать, казалось, она тоже пребывает в экстатическом восторге. В тот вечер она действительно была в восторге, но не от музыки, а от праздничного настроения, предчувствия счастья. Музыку она не любила, не только классическую, вообще, - никакую.
   - Я поставлю "Сон в летнюю ночь" Мендельсона.
   - Ой, только не это! Твой Мендельсон мне уже осточертел!
   - Мендельсон осточертел? Что ты такое говоришь?
   Лиза прищурилась, взглянула на мужа с ненавистью, вскричала, - Если ты хочешь знать, мне нравится только один композитор - Вагнер!
   Вагнера Саша никогда не слушал. Правоверные евреи не признавали его музыку, в Израиле не устраивали его концертов. Вагнера включали в Дахау во время работы заключенных.
   - Ну что ж, у всех свои предпочтения, - Саша вздохнул. Лиза смотрела, как он вытирает пыль с пластинки, бережно кладет ее обратно в конверт. Грустно говорит, - Я только хотел доставить тебе удовольствие. Он замолчал. В комнате словно пахнуло холодом. Лиза знала - он будет молчать весь вечер. Лучше бы ссора, крики, оскорбления. Но нет, он никогда не повышал голоса. Лиза ждала ночи - в постели он оттает, так уже бывало неоднократно.
   Но и интимная жизнь ее уже не радовала, она чувствовала разочарование. Саша был ласковым любовником, он любил целовать все потаенные местечки ее гладкого шелковистого тела. Лиза с трудом привыкала к этой бесконечно затягивающейся любовной игре. Ее прежние любовники были резче, грубее, энергичнее.
   Саша, все еще молчаливый и удрученный, перед сном выпил стакан молока и упал в постель. Лиза обняла его сзади за плечи и тихонько толкнулась животом - обычная прелюдия к сексу.
   - Я устал. Мне сегодня не до любви.
   - Не до любви? - нежный голосок прозвучал игриво, чуткие пальцы дотронулись до его вялой мужской плоти, он возбудился. Разогретая вечерними мечтами, Лиза удовлетворилась почти мгновенно и покорно и терпеливо дожидалась его оргазма. Казалось, этому не будет конца. Она уже испытывала боль и в конце концов сбросила его с себя. Засыпали они, недовольные друг другом.
   Из всех любимых Сашей еврейских местечек Лиза охотно посещала только театр "Шалом" и еврейский ресторан на Малой Бронной.
   В еврейский ресторан приходили только свои. Там было уютно, тихо, спокойно. Изящные семисвечники на столах, голубоватый полумрак. Кухня была кошерная, стейк из свинины заказать было нельзя, но цыплят-табака и форшмак готовили превосходно.
   Лиза с любопытством смотрела на мужчин в кипах. Кипы были даже на мальчиках. Это выглядело забавно. Лизу раздражали только еврейские мамаши, приводившие с собой в ресторан детей. У Саши здесь было полно знакомых. Он шутил, улыбался малышам. Однажды с серьезным интересом и даже с почтением терпеливо разговаривал с маленькой еврейской девочкой. Девочка была очень красива, ее кудрявые темно-каштановые волосы были подвязаны голубой лентой. Лиза лицемерно улыбалась девочке и тайно ее ненавидела.
   Придя домой, не без кокетства спросила:
   - Если я к еврейским мужчинам отношусь хорошо, а еврейских женщин не люблю, это будет считаться антисемитизмом?
   - Это и есть самый настоящий антисемитизм! - вспыхнула неожиданно вошедшая в комнату Татьяна Натановна. Удалилась на кухню, - проверить качество ужина, приготовленного домработницей. Потом, недовольная, с поджатыми губами, вернулась в комнату. Саши рядом не было.
   - Лиза, я хотела с тобой поговорить. Скажи мне, ты уже ждешь ребенка?
   - Нет. Пока нет.
   - Вы как-нибудь предохраняетесь?
   - Нет, - Лиза невольно покраснела, смущенная строгим, внимательным взором свекрови.
   - Тебе следует проверить свое здоровье, - нахмурившись, сказала Татьяна Натановна. Она дала Лизе телефон своего врача.
   У Лизы обнаружили спайки в маточных трубах - последствие перенесенного воспаления придатков. Это могло быть причиной бесплодия.
  
  
   Она начала курс лечения, ездила в грязелечебницу. Заметила, что отношение к ней свекрови резко переменилось. Не еврейка, да еще и с бесплодием, - разве о такой жене для своего единственного сына мечтала Татьяна Натановна? По ее поведению Лиза поняла - свекровь начала искать для сына новую невесту.
   Лиза тщетно старалась не замечать холодности Татьяны Натановны.
   Саша, между тем, все чаще уезжал в гости к своим еврейским родственникам. Не желая раздражать мать, Лизу он с собой не брал, говорил, что там будут пожилые тетушки и ей будет скучно. Ожидая возвращения мужа, подозревая, что в гостях его обхаживают невесты, Лиза приходила в бешенство. Мстила, стараясь ранить его колкими замечаниями. Свои обиды она вымещала только на Саше. Татьяна Натановна держалась с таким гордым и непроницаемым достоинством, что обидеть ее Лиза не могла, даже если бы и посмела.
   Весной из Америки для Саши пришло приглашение от дочери хорошей подруги Татьяны Натановны. Саша обрадовался. Лиза беспечно улыбалась, - привезешь мне из Чикаго кучу подарков!
   Вечером к ним зашел Сашин приятель. Принес с собой марихуану. Сказал, что трава очень качественная. Лиза ему нравилась, ему приятно было ее развлекать. Он рассказывал ей о знаменитых наркоманах, - о Тимоти Лири, Джиме Моррисоне и Берроузе. Расхваливал удивительные свойства наркотика, - покуришь, и все, что раньше было как в тумане, станет вдруг совершенно ясным. Откроется скрытый смысл.
   Ближе к ночи Саша проводил гостя и отправился спать. Лиза никак не могла заснуть. Последний косяк оказался судьбоносным. Она вдруг почувствовала, что все действительно становится абсолютно ясным. Разбудила мужа.
   - Саша, в Америке ты будешь жить в квартире у этой вашей американки. Как ты себе это представляешь? Она молодая женщина и только получила развод. А если она захочет, чтобы ты стал ее любовником?
   - Может быть, и захочет, - рассмеялся Саша. - Наконец-то ты ревнуешь!
   - Это не просто возможно, это обязательно произойдет, если ты к ней поедешь. Она захочет, чтобы ты стал ее женихом. Но я не собираюсь тебя отдавать!
   Характер у Саши был мирный. Просто замечательный характер. Поэтому и на это раз ссоры не получилось.
   - Ты не хочешь, чтобы я ехал в Америку? Значит, я не поеду. Ты хочешь, чтобы мы отправились в Сочи, в гости к твоей маме? Ну так заказывай билеты, мы едим в Сочи!
   Они уехали в Сочи, к огромному неудовольствию Татьяны Натановны. Мама Лизы жила в Большом Сочи, в поселке Лоу на берегу Черного моря.
   Лиза сидела в салоне самолета, смотрела на проплывающие под ними облака. Она надеялась, что ее мудрая чуткая мама поможет ей разобраться, что же все-таки не так с ее семейной жизнью.
   В последнее время она ощущала тоску, мучилась от холодности Саши, от его грустной и безнадежной отчужденности. А когда они в последний раз смеялись? Она смотрела на мужа, ощущая щемящую болезненную нежность.
   Саша вертелся в кресле, пытаясь уснуть. Лицо его все еще оставалось напряженным и усталым. Мама, мама! Помоги нам! Может быть, еще не все потеряно? И можно снова быть счастливыми, как всего год тому назад?
  
   В Сочи цвели магнолии, пахло розами и вчерашним дождем. На столе, накрытом в саду, стояло домашнее вино, настоянное на розовых лепестках, чахохбили, грузинская аджика с кинзой, и еще - варенье из молодых грецких орехов, которое Лиза так любила в детстве.
   Саша разомлел от выпитого вина, от тепла южного вечера. Он дремал в шезлонге, довольный, умиротворенный, похожий на сытого кота.
   На следующее утро к ним заглянули две подружки, с которыми Лиза росла. Принесли клубнику того особого сорта, которая созревает уже весной и почти сразу удалились, не желая мешать отдыхающим москвичам.
   Следом за ними в сад ввалилась соседка Татьяна со своим кавалером Артемом. Эта парочка оказалась шумной и довольно бесцеремонной.
   - Лизка! Ну ты звезда! - бросилась она целоваться с подругой. Потом отступила на шаг.
   - Боже, какой у тебя шикарный вид! А какой прикид! Смотри, Артемчик, какая чудная маечка! А как груди облегает? Класс!
   Она схватила себя за обе груди и, пританцовывая, показала, как здорово торчат Лизины грудки.
   - А у меня, - ну что это? - она потянула себя за бесформенную футболку. - Хрень российского производства! Артемчик, ты совсем не заботишься о своей жене!
   - Жаркая моя! - Артем обнял ее за талию. - Я куплю тебе все, что пожелаешь!
   - Так вы что, уже поженились? - обрадовалась Лиза.
   - Ага, поженились. Только не официально. Повенчались - вон там, на небесах! - кривляясь, Артем указал рукой вверх, в чистое южное небо, на котором не было ни облачка.
   Не дожидаясь приглашения, они уселись за стол. Перебивая друг друга, рассказывали последние сплетни, в лицах изображая соседей, хохоча и все время обнимаясь.
   Лиза, слушая их, смеялась до слез. Саша тоже смеялся, не всегда понимая, о чем идет речь. Они наконец ушли.
   - До завтра! Слышите? Не вздумайте куда-нибудь испариться!
   - Завтра у нас утреннее купание, а потом мы обязательно будем дома, - пообещала Лиза.
   - Ну как они тебе? - спрашивала она у мужа после их ухода.
   - Жуткие! Но, конечно, очень забавные. Неужели ты с ней дружила?
   - С Танюшкой, - всю жизнь! Она всегда меня защищала. Дралась за меня, когда ребята пытались меня обидеть. Сама я драться боялась, в случае опасности спасалась бегством. Саша! - она посмотрела на мужа умоляющим взглядом. - Конечно, они не нашего круга. Я это прекрасно понимаю. Но какие же они веселые! Может быть, это именно то, чего нам с тобою не хватает?
   Саша смотрел на жену с насмешливой лаской, радуясь, что она в хорошем настроении.
   - Тебе не кажется, что они обкурились?
   - Может быть. Но Татьяна всегда была веселая. Она вся как вулкан. У нее солнце в крови!
   На следующий день Татьяна и Артем заявились снова, но не к одиннадцати часам, как обещали, а часам к двум. Татьяна не умела быть пунктуальной.
   - Поехали в Хосту! Жрать шашлыки! Там есть одно отличное местечко!
   - На автобусе?
   - На кой черт нам автобус. У меня тачка классная - он махнул рукой в сторону стоящего у ворот раздолбанного жигуленка. - Мотор - зверь! Кстати, там и наркотой можно закинуться.
   Саше не понравилось такое предложение от малознакомых людей.
   - Может, посидим в местном кафе?
   - Слушай сюда! Ты когда-нибудь пил на Кавказе вино, которое воняет тиной? Нет? Ну конечно, нет! Молодец! - Артем снисходительно похлопал его по плечу. - А хочешь попробовать? Тогда дуй в это поганое кафе! Хозяин там настоящая жопа. Уж и не знаю, где он достает свое тухлое пойло!
   - Да он виноград с рыбьими потрохами мешает! - расхохоталась Татьяна.
   - Точно! Короче, хорошего вина в этой забегаловке сроду не бывало. Местечко для тупых туристов. Местные его игнорируют. Ну так что, едем?
   Через час все четверо уже мчались по горному серпантину в направлении Хосты.
   Вскоре пошел дождь, дорога сделалась мокрой и скользкой. Артем одной рукой держался за руль, другой обнимал свою девушку. Она оттолкнула его руку.
  - Жми на газ , придурок! Ползем как черепахи!
  - Осторожнее, - попросил Саша.
  - Осторожнее? - захохотал Артем. Он специально вывернул руль так, чтобы машина сильно вильнула.
  -Ну ты, обморок! - прикрикнула на него Татьяна. Все внезапно развеселились, даже Саша. Опасность приятно щекотала им нервы.
   Татьяна высунулась в окно, строила жуткие рожи встречным водителям, показывала неприличные жесты. Ветер в ответ донес реплику "Козлы!". Общий хохот, визг тормозов, свист ветра в ушах, ритм дорожного радио.
   Машина резко нырнула вниз. Открылся великолепный вид горной долины. Небо было свинцово-серым, лишь по краю светилась полоска дивного ярко-бирюзового света. Внезапно выглянуло солнце.
  - Солнце! Ура! - восторженно заорала Лиза. - Мы летим! Летим! - она широко раскинула руки. Вот он, адреналин, кипящий в крови!
  - Тело ее пело, каждая клеточка жила полной жизнью. Она искоса взглянула на мужа. Его одухотворенное лицо сияло отвагой.
   - К черту осторожность! - закричала Лиза.
   Машину, между тем, бросало из стороны в сторону. Пассажиры ее ревели, визжали, и это еще было не страхом, это была радость, озорство, бравада!
   На повороте машину занесло, и их дружный рев превратился в душераздирающий крик, вопль ужаса. Пробив дорожное заграждение, машина остановилась и застряла между камней на самом краю горного склона. Сильный толчок. Лиза почувствовала резкую боль в груди. Все, что случилось дальше, она отчетливо помнила, словно все происходило в замедленной съемке.
   Ей удалось кое-как приоткрыть дверцу. Превозмогая боль. она выползла и принялась вытаскивать своего неуклюжего мужа. Саша, наконец, вывалился из машины, упал на косой склон и, стараясь удержаться, уцепился за чахлый придорожный куст.
   Артем неистово рвал заклинившую переднюю дверцу. Татьяна начала в истерике колотить его кулаками по спине.
   - Открывай же! Быстрее, ****ь! *****!
   - Убери свои гребаные руки! Да помогите же, гады! Суки! Сволочи!
   - Сейчас! Сейчас! - закричал Саша, пытаясь подняться на ноги. И вдруг отпрянул. Машина начала медленно сползать вниз.
   - Нет!- заорала Лиза. - Нет!
   Далеко внизу машина вздрогнула и, накренившись, замерла.
   И тут раздался взрыв. Адское пламя мгновенно взметнулось вверх, оранжево-черный огненный столб поднялся до самого неба.
  От неожиданности Лизу отбросило в сторону. Она ударилась о камень и потеряла сознание.
   Пришла в себя в машине скорой помощи. У нее началась истерика.
   - Не уезжайте! Там же остался Саша! Саша! Саша!
   Но Сашу уже везла в больницу другая машина. Он отделался сравнительно легко - у него был только перелом ноги.
   У Лизы были сломаны ребро и ключица.
  Артем и Татьяна погибли, сгорели заживо.
   Несколько раз Саше и Лизе пришлось встречаться со следователем. Несколько раз приходила мать Татьяны, орала, визжала, изрыгала проклятья. Проклятья ее очень скоро начали сбываться.
   Трагедия, произошедшая на их глазах, неудавшийся отдых, взаимные упреки - все это быстро разрушило их и без того непрочный союз.
   Уже восемь месяцев они жили раздельно. И вот, наконец, состоялась официальная процедура расторжения брака. По взаимному согласию. Лиза не стала цепляться ни за квартиру, ни за материальное положение семьи Саши. Они вышли из ЗАГСА.
   - Вот мы и свободны.
   - Ну и прекрасно!
   - Что ты собираешься делать?
   - В ближайший месяц? Наверное, поеду к морю. Надо же как-то приходить в себя.
   - В Сочи?
   - Нет, только не в Сочи - содрогнулась Лиза.
   - За границу?
   - За границу не получится. Я теперь должна выбирать для себя более скромные варианты.
   - Если тебе понадобятся деньги, я могу помочь - великодушно предложил Саша.
  Она усмехнулась, - Сама как-нибудь справлюсь. Она уже знала все его недостатки и то, что он был довольно скуп.
   Саша смотрел, как она удаляется - легкая изящная, еще более похудевшая, слегка покачиваясь на своих высоченных каблучках. Обернулась, махнула рукой, в прощальном жесте отразились грусть, безнадежность, отчаянье. Саша с трудом подавил вспыхнувшее вдруг безумное желание окликнуть ее, попытаться вернуть. Этот ее образ - хрупкую удаляющуюся фигурку - он постарался запомнить, запечатлеть в душе, это видение стало дороже ярких цветных фотографий.
   Только через шесть лет он снова женился и, похоронив отца, уехал в Америку. Перед отъездом они в последний раз встретились с Лизой - в его любимом ресторане на Малой Бронной.
  
   Приятный ужин, но ненужный.
   Чужой страны он гражданин,
   Чужой жены он раб послушный,
   И бог чужой да будет с ним.
  
  Продолжение следует...
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"