Трещалин Михаил Дмитреевич : другие произведения.

Я не просто грустен, я февраль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Михаил Трещалин

  
   Я не просто грустен,
   Я - февраль...
  
  
   Соцреализм
   Не коснулся меня.
   Я не писал по его канонам.
   Лишь фанатизм
   Веры в правду огня
   Может поэту служить законом:
   Хочешь убить? Не убий!
   Хочешь солгать? Не лги!
   Хочешь украсть? Беги!
   Если писать? Люби!
   Если любить? Тогда
   Любовь на всю жизнь - всегда!
   Хочешь хотеть? Давай,
   Душу вложи, дерзай!
  
   1. Пейзаж любви
  
   Носило меня по России,
   Великой и необъятной...
  
   * * *
  
   Весло, и плеск воды,
   И скрип уключин.
   Еще до первого луча,
   Чуть-чуть не час.
   В душе царит покой.
   Рассвету он созвучен.
   Рыбак, покой такой,
   Возможен лишь сейчас.
  
   Затон. Здесь поплавки
   Застыли недвижимо.
   Глянь, только гладь реки...
   Понять непостижимо,
   Где розова вода,
   Где пурпурен восход,
   А соловей в ветвях,
   Так за душу берет.
  
   Очнись, мечтатель мой,
   Вокруг унылый город,
   А за окном февраль,
   Метель и зимний холод,
   Поземкой злится даль,
   И плеск воды не скоро.
   Сковавший землю лед,
   Так за душу берет...
  
   Бологое, 22.02.2006 г
  
   * * *
   Трактор едет, трактор едет,
   Гусеницами скрипит,
   Трактор едет, трактор едет
   Очень громко тарахтит.
   В чистом поле трактор едет,
   Небо синее коптит.
   Трактор едет, трактор едет!
   Ну и мать его ети.
   Малоярославец 1967 г.
  
   А мне до фонаря
  
   Фонарик горит, тихонько поскрипывая.
   Что ты стоишь, башку задрав?
   Ты что, из деревни? Здесь электричество
   Просто забыл погасить домуправ.
  
   Фонарик горит сиреневым светом,
   Может быть, этим летом свалится,
   А, может быть, будет встречать приветом,
   И ты под светом его измаешься.
  
   Фонарик горит довольно ярко.
   В него ватт двести лампочка ввернута.
   Мне чудится, будто чуточку жарко,
   И мысли путаются, как у ребенка
   Малоярославец 1965 г.
  
   * * *
  
   Я помню этот день, этот час и мгновенье,
   Когда, словно летнего солнца кусок,
   Огонь твоих губ - поцелуй-сновиденье
   Мои не обритые щеки обжег.
  
   И черные тучи - обрывочки мыслей
   Поднялись, распутались, грянули в ряд
   И стайка невзгод, что жила той минутой,
   Исчезла, и счастье вернулось назад.
   Малоярославец 1965 г.
  
  
  
  
   Портрет
  
   Я пятый день тоскую...
   Моей любимой нет.
   По памяти рисую
   В душе моей портрет.
  
   Я силюсь вспомнить губы,
   Вот их бы целовать,
   Но с болью стиснув зубы
   Приходится мне ждать.
  
   Пишу с любовью очи,
   Стираю и опять
   О ней мечтаю ночи...
   Да как же не мечтать!
  
   Крутые вижу плечи,
   Как пасмурный рассвет.
   На всем на белом свете
   Прекраснее их нет.
  
   Я мучаюсь, рисуя,
   Кладу за штрихом штрих,
   Ужасно я тоскую,
   Хотя я ждать привык.
   Москва 1979 г.
  
   В.С.С.
  
   Как за Рыбинским за морем,
   За рекою за Шексной
   Мне на радость и на горе
   Вырос город молодой.
  
   Ветер северный уносит
   Рыжей тучей домен дым,
   Я отвечу, если спросят,
   Как мне город стал родным.
  
   В этом городе девчонка
   Ясноокая живет.
   Светлый локон пахнет тонко,
   Нежный голосок зовет.
  
   И за эту за девчонку,
   Что годами молода
   И за чистый голос звонкий
   Все на свете я отдам.
  
   Ничего-то мне не надо,
   Лишь бы свет ее очей
   Был всегда со мною рядом,
   Рядом музыка речей.
  
   Как за Рыбинским за морем,
   За рекою за Шексной
   Мне на радость, не на горе
   Вырос город молодой.
  
   В этом городе девчонка
   Только в юности жила
   Нежно и совсем не громко
   Дорогим меня звала.
   И за эту за девчонку,
   Пусть прошли года, года
   И за чистый голос звонкий
   Все на свете я отдам.
   Москва 1979, Уссурийск 1981 г.
  
   Приглашение в Бологое
  
   На пути меж двух столиц
   У роскошного вокзала
   Бологое - место мало
   Разрастаться не спешит,
  
   А вокруг все перелески
   В промежутках средь озер.
   Дятлы - клювы, как стамески
   Свой заводят разговор.
  
   Бологовцы чинно ходят
   По висячему мосту,
   Что за озеро уводит
   В рощу - дивну красоту.
  
   А по озеру все стежки
   Разбежались в блеске льда,
   По линеечкам дорожки,
   Место ровное - вода.
  
   Улицы у нас, поверь-ка
   Хоть и плоские, кривы,
   А одна зовется Змейка,
   Убегает от "горы".
  
   А гора - одно названье,
   Высота-то три вершка.
   Всюду здесь очарованье,
   А не горькая тоска.
  
   Приезжайте в Бологое.
   После суеты столиц,
   Чудный край для вас откроет
   Лес в снегу и щебет птиц.
   Москва 1986 г.
  
   * * *
  
   Подзык.
  
   Ты это слово в словаре
   у Даля не найдешь,
   Зато к колодцу на горе
   наклонишься и пьешь
  
   Родник -
  
   Он чист, как мысль дитя
   И холоден, как лед.
   Из разных мест идет шутя
   Сюда попить народ.
  
   Привык
  
   Я с юных детских лет
   Идти, бренча ведром,
   С улыбкою нести привет,
   Судьбой вперед ведом.
  
   Возник
  
   В душе моей кошмар -
   Житейский поворот,
   Бегу я, словно на пожар -
   Подзык меня зовет.
  
   Приник,
  
   Склоняясь к струе твоей,
   Я жадно воду пью.
   Один из верных сыновей
   Твоих. Тебе пою,
  
   Подзык.
   Бологое 1987 г.
  
   * * *
   Андрею Растоцкому
  
   Кивер, ментик, ташка, шашка,
   Закрученных два уса,
   Пуншем залита рубашка
   Да рубахою душа...
  
   Был Давыдов ростом малый
   И не вышел он лицом,
   Но, притом, был славный малый,
   Был, поверьте, молодцом.
  
   И скажу я вам по чести:
   "Много подлости видал,
   Но своей дворянской чести
   Никому он не продал".
  
   Пусть, он не писал романы,
   Но от чудных тех стихов,
   Начиналися романы
   Пра-пра-бабок и дедов.
  
   Их читайте, молодые,
   И от тех горячих слов
   Вспыхнут души огневые
   Жаром давних биваков.
   Бологое 1987 г.
  
   Перед грозой
  
   Пахнет черемухой душно и нежно,
   Застит глаза белоцветье святое,
   Всюду пространство лежит безмятежно,
   Скоро гроза - омовенье земное.
  
   А на душе хорошо и светло
   И ни малейшего нет огорченья.
   Западный ветер несет мне тепло.
   Ах, как хмельно в голове от цветенья...
  
   Майские грозы напоят хлеба,
   Травы воспрянут - не скоро морозы.
   Приторно-сладко запахли луга,
   В их аромате застыли березы
   Бологое 1987 г.
  
   * * *
  
   Бывают минуты слабости,
   Когда вспоминать мне хочется
   Годы той чистой радости,
   Где имя бывает без отчества,
  
   Но время неумолимое
   По жизни меня уводит,
   Оно все бежит, незримое,
   И годы уходят, уходят.
  
   Носило меня по России,
   Великой и необъятной,
   И жизнь была то счастливой,
   То трудной, то непонятной...
   Родная моя сторонка,
   К тебе так душа стремится,
   Стоит там кривая избенка,
   Которая с детства снится.
   Бологое 1987,1997 г.
   * * *
  
   Не физик я и, в общем-то, не лирик,
   Скорей, во мне бурлит шальная кровь,
   Но счастлив я, поскольку в этом мире
   Живет большая чистая любовь.
  
   Люблю морозы я и воющую вьюгу,
   Июльский зной и неба синеву,
   Я с юных лет люблю свою подругу,
   Люблю, люблю и этим лишь живу.
  
   Люблю я птичий гам и благодать рассвета,
   В лесной тиши люблю искать грибы,
   Грозу люблю в жару, в начале лета -
   Не может лучше быть вот этакой судьбы,
  
   Люблю детишек, брата, мать, Россию,
   Люблю сидеть у озера с удой.
   С такой большой любовью я осилю
   Все трудности, что посланы судьбой.
  
   Но не люблю я трусость, лож и хамство,
   Невежество ужасно не люблю,
   Всего же больше ненавижу пьянство...
   Души порыв - вот это я ценю.
  
   Уже под сорок мне, я много видел в мире,
   С любовью всю страну изъездил поперек
   Я счастлив, и всегда в любой моей квартире
   Горит любви неугасимый огонек.
   Рязань 1987 г.
  
   Андрею Леонкину
  
   Денис Давыдов был гусаром,
   И это все известно вам.
   Он саблею, одним ударом
   Разил врага напополам.
  
   Но это что за наважденье:
   Он пил, любил прелестных дам,
   Имел, представьте, увлеченье...
   Мог двинуть в гневе по зубам.
  
   Но все прошло, как дождь из тучи,
   В наш век, как видно, не по нам
   Рубать врагов рукой могучей
   Сплеча, наотмашь, пополам.
  
   Что до стихов -
   Здесь есть поэты,
   Те, что из рода простаков,
   Творят по разному куплеты -
   Для чудаков...
  
   А чудаки - они все те же
   Во все века, во все года,
   Нет, не исчезнут, есть надежда,
   А остальное - ерунда.
  
   Денис Давыдов был поэтом.
   Кто не читал его стихов?
   Он сочинял свои памфлеты
   Для чудаков...
   Бологое 1987 г.
  
   Кредо жизни
  
   Простая арифметика -
   К чему мне энергетика,
   Заводов шум и дым?
  
   Тепла немого надо бы,
   Иметь бы друга рядышком
   Да быть бы молодым.
  
   Но, как-то так, случается,
   Что молодость кончается.
   Жизнь летам счет ведет,
  
   Но, кое-что сбывается,
   Из памяти стирается...
   Летит за годом год.
  
   А в нашей жизни прошлое
   Лишь помнится хорошее,
   А не раздоров плач.
  
   Простая арифметика -
   К чему мне энергетика,
   Ведь чаще нужен врач.
   Бологое 1987 г.
   * * *
  
   Этот поезд скоростной
   Гнал меня домой, домой
   В тишину озер твоих -
   Глаз знакомых, дорогих.
  
   Там шумит зеленый бор -
   Наших деток разговор...
   Сонечка и Ванечка
   Папу ждут, как праздничка.
  
   Не длинна была разлука,
   Но скучаю: вот ведь штука,
   Я в столичной маяте
   По глубинке-простоте.
   поезд Москва - Ленинград 1987 г.
  
   * * *
  
   Хорошо бы нам, как в детстве
   Жить одной большой семьей
   Вместе с мамой и сестрой,
   Братец мой.
  
   Хорошо бы с песней старой
   Посидеть у самовара
   Вместе с мамой и сестрой,
   Братец мой
  
   Чтобы песня, как бывало,
   Детство нам напоминала,
   Нам, и с мамой, и сестрой,
   Братец мой.
  
   Чтобы с песнею негромкой
   Жены сели бы в сторонке
   Вместе с мамой и сестрой,
   Братец мой.
  
   Рядом детки в уголке
   С пирогами в кулаке.
   Сынок рядышком с сестрой,
   Братец мой.
  
   Пели б, слушали, чай пили
   И друг друга все любили
   И не ссорились с сестрой,
   Братец мой.
  
   Лишь мечтать об этом можно.
   Впрочем, всякое возможно
   Вместе с мамой и сестрой,
   Братец мой.
  
   Раз нельзя нам жить всем вместе,
   Так давайте помнить песни
   Детства с мамой и сестрой,
   Братец мой.
  
   Может в холод и в ненастье
   В нашем доме будет счастье,
   В доме с мамой и сестрой,
   Братец мой.
   Бологое 1987 г.
  
   Ю.Визбору
   * * *
  
   А знаешь, не так уж и плохо,
   Что многое в жизни не так,
   Что катятся с горки горохом
   Дела, что цена им пятак.
  
   Так важно, что живы и сильны
   Слова поэтических строк,
   Что, так же как в юности, пыльны
   Обочины дальних дорог,
  
   Что честность - по-прежнему честность,
   А ложь, что ни делай с ней - ложь
   И что впереди неизвестность
   Все также остра, будто нож.
  
   А знаешь, не так уж и плохо,
   Что солнце уходит в закат
   Сегодня с каким-то подвохом.
   Нам вновь петухи прокричат.
  
   Вновь радостью день будет залит,
   Возможно, в судьбе поворот,
   Но плохо, что друг очень занят
   И нынче ко мне не придет.
  
   Но жизнь оставляет не даром
   Глубокий и ломаный след,
   И греется сердце пожаром
   Тернистых и сладостных лет.
  
   Не горе, что мы не допели,
   Здесь новые песни звучат,
   И, также как прежде, метели
   На ветреных крыльях летят.
  
   Все также мы слушаем вьюгу,
   Как прежде, стираем белье
   И ставим себе мы в заслугу
   Нелегкое наше житье.
  
   А знаешь, не так уж и плохо,
   Что многое нужно не так,
   Что сыплется с горки горохом
   Вся жизнь... Не грусти же, чудак.
   Бологое 1987 г.
   * * *
  
   Тишина шелестящей хвои
   Уносящейся ввысь сосны,
   Затихающий плеск прибоя
   Белопенной озерной волны,
   Рванооблочносинее небо,
   Тонконогий солнечный луч,
   По волнам проскользнувший бегло,
   Сыплет злато с березовых круч.
   Здесь глухие грибные поляны,
   Моховые, для шага мягки,
   И, как крошечные великаны,
   В ярких шляпах грибы-красники.
   Они в дружные стали колонны,
   Единя небывалую рать
   Под свои боровые знамена:
   Листопад над собой защищать.
   И уже не возможно не слушать
   Вопль немой литопадовых бурь,
   Не раскрыть во всю ширь свои души,
   Расплескав затаенную дурь.
   Гузятино 1987 г.
  
   * * *
  
   Все мужчины такие разные:
   Хмурые, грустные, веселые, праздные,
   Есть болтливые, чаще - молчащие,
   Но, когда глядят на огонь,
   Если только они настоящие,
   Думу думают о былом,
   А глаза говорят их горящие:
   "Как умеем, брат, так и живем..."
   Бологое 1987 г.
   * * *
  
   Небо ясное, солнце яркое,
   И мороз трещит на дворе...
   Память давняя - мысль желанная,
   Зимний лес стоит в серебре...
   А на озере - снег полозьями,
   Благодать кругом и простор...
   Поле чистое - даль лучистая.
   Затихающий разговор.
   Ах, как дышится - будто слышится
   Детской сказочки голосок...
   Нагуляешься - там намаешься,
   Загляни ты к нам на часок...
   И бормочется: "Жить так хочется,
   Очень многое впереди!"
   Солнце яркое - сердце жаркое
   Вырывается из груди...
   Бологое 1987 г.
  
   * * * В.С.С.
   Красотой, наверно, ты и не блистала -
   Для меня же ты была прекрасней всех.
   Говорила - будто реченька журчала,
   Жаворонком лился твой веселый смех.
  
   Может быть, на свете есть еще пригоже?
   Для меня же лучше в мире не сыскать.
   Разве может кто-то быть еще дороже?
   Ну, пожалуй, только дети, только мать.
  
   Ты, бывает, осерчаешь (я тоскую)
   На мою неосторожность или дурь,
   Я снесу с тобой, стерплю любую бурю,
   Но, совсем не нужно мне семейных бурь.
   Бологое 1987 г.
   * * *
  
   Дождь хорош, когда он редок -
   Его месяц ждешь,
   А бывает мелок, редок,
   Беспросветный дождь.
  
   Этот дождик лужи мутит,
   Ночь и день идет,
   Непогодой всех он мучит,
   По душе скребет.
  
   Уродился низкий, хилый
   Лен - почти пропал...
   Даже я, такой счастливый,
   Вдруг затосковал.
   Бологое 1986 г.
  
   Февральская бессонница
  
   Ночь громадна и черна
   Да клоками тучи.
   Ветер свищет из окна
   Призрачный, могучий,
  
   Наполняет грудь тоской -
   Громом крыш железных...
   Спит дружок сердечный мой
   В сказках-снах безбрежных.
  
   А меня забот волна
   Бьет водоворотом,
   Мысль - ни берега, ни дна:
   Очень важно: что там?
  
   Там, в космической дали -
   В черни беспредельной...
   В детство мысли вдруг пошли
   К песне колыбельной.
  
   Нужно осязать любовь,
   Мне она награда...
   Ветер воет вновь и вновь,
   Как исчадье ада...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Спит любимая моя,
   Нежная подруга,
   Дети спят и спят друзья,
   Задремала вьюга...
   Бологое 1988 г.
  
   * * *
  
   Свет далекой звезды
   Через рваный разрыв
   Чернокаменных туч
   И пронзительный холод
   Октябрьской ночи,
   Сквозь извивы волос
   Распустившихся кос
   Так ничтожен, так мал,
   Так безмерно могуч,
   Что пронзил воспаленные очи.
   Он открыл в этот миг
   Твой чарующий лик
   И любить не тебя, мне нет мочи...
   Та звезда - не звезда,
   А, быть может, беда?
   А, возможно, возмездие за прегрешенья?
   Черных туч череда,
   И закрылась звезда...
   И искать, не сыскать утешенья...
   Бологое 1988 г.
  
   * * *
  
   Белая ночь. Зной
   Спадает дневной.
  
   Алым горит закат.
   Черные окна глядят.
  
   Звенят, звенят комары
   Вплоть до дневной жары.
  
   - Что ты глядишь? Нужно спать.
   Завтра рано вставать.
  
   - Подушка слишком жарка.
   Смотри, вдали облака.
  
   -Что ты волнуешься зря?
   Уж утренняя заря,
  
   И петухи опять
   Вот-вот начнут кричать.
   Бологое 1988 г.
  
   В.С.С.
   * * *
  
   Девочка, милая, нас разделяют
   Только прожитые врозь года
   Друг мой любимый, соединяют -
   Дети, заботы, любовь и беда...
  
   Теперь мы с тобою настолько едины,
   Что в венах у нас стала общей кровь...
   Слитые души непобедимы.
   Могучая сила - любовь!
   Бологое 1989 г.
  
   * * *
  
   Я не просто грустен, я - февраль.
   Не ковром, поверьте, путь мой выстелен,
   Рассуждаю просто, как букварь,
   А пишу, так прописные истины.
   Бологое 1989 г.
  
   Палитра
  
   Мне в цвете голубом свободно, вольно,
   А в синем беспредельно глубоко.
   Мне в красном цвете больно, больно, больно.
   Мне в черном - жутко, жутко, но легко.
  
   Зеленое волною плещет в душу,
   Ласкает кожу и ласкает глаз,
   Оно, как море выплеснет на сушу
   Восторг и счастье, и оставит нас.
  
   Зеленым сердце нежное согрето.
   Надежд оно струит зеленый хоровод.
   Пусть будет зелена строка поэта,
   Но то, что зелено, надеюсь, не умрет.
   Бологое 1989 г.
  
   В.С.С.
   Сонет с припиской
  
   Погода - хлябь! Погода - дрянь!
   Распутица, распутица!
   Видать, в невиданную рань
   Березонька распустится...
  
   А все же праздник всем хорош!
   Вот стали речи жаркими,
   И гости все с подарками,
   А мой, за пояс не заткнешь
   И не поставишь в вазу:
   Его, как будто бы и нет,
   Не сразу виден глазу.
  
   Подарок мой тебе - сонет,
   Любовь моя и разум,
   Он долговечней, чем букет.
  
   P. S.
   Навеки твой,
   до смерти раб,
   всегда любуюсь лишь тобой,
   не замечая прочих баб...
   Так что, бесплодно не ревнуй,
   живи в согласье и любви,
   будь на пути твоем лазурь,
   люби и с радостью живи!
   Бологое 1989 г.
  
   К брату
  
   сонет
  
   Доброта, подари доброту
   Всем скупцам.
   Простота, подари простоту
   Хитрецам.
   Мудрость, мудростью поделись
   С самым глупым глупцом.
   Честность, честностью обернись
   Пред лжецом.
   Ах, любовь, будь достойна любви,
   Всех, кто холоден сердцем
   С собою зови.
   И, как хочешь, тогда нашу жизнь назови:
   Благодатью ли, сказкой желанной зари...
   О, мечта, подари мне мечту...
   поезд Бологое - Москва 1989 г.
  
   * * *
  
   Ручьи весенние журчат.
   Еще совсем недавно в белом
   Помойки, безграничным телом,
   Как ситцы пестрые лежат.
  
   Лед побурел, ходить опасно.
   Рыбак у лунки не сидит,
   И по льду школьник не бежит,
Не хочет рисковать напрасно.
  
   В грязи плывут автомобили,
   В автобусах полно народа,
   Но плечи радует свобода
   От шуб тяжелых, что носили
  
   Недавно. Громкий птичий гам
   Над перелесками несется,
   В сердцах весельем отдается
   И льется песней по полям.
  
   Про огороды разговоры
   Повсюду. Вот начнут копать,
   А там уже пора сажать
   Картошку, позже помидоры.
  
   Пусть грязь, но улица красна
   От пестроты людской одежды.
   Да, оправдаются надежды,
   Поскольку к нам пришла весна!
   Бологое 1988 г.
   Сонет
  
   Восторгом светится шоссе,
   Оно меня приводит в детство,
   Туда, где не было шоссе
   С кривой избушкой по соседству.
  
   Теперь оно летит стрелой,
   Покрыв асфальтом буераки,
   И мимо, мимо дом родной,
   И скрылось прошлое во мраке...
  
   А как мне было хорошо
   В том доме с изразцовой печкой...
   Не все, совсем не все ушло,
  
   Все что-то светит теплой свечкой
   И память нежно шевелит:
   Вот день забыт, вот - не забыт...
   Малоярославец 1989 г.
  
   Портрет-акростих
  
   Самые черные очи,
   Острый с лукавинкой взгляд,
   Носик - изящный не очень,
   Яблочки-щечки горят.
   Тихо присядет. Вдруг
   Разом звонким зальется звонцом.
   Если приструнишь, тут
   Щечки вдруг запылают пунцом,
   А озорна, шаловлива -
   Лучше не смей приставать
   И, скажем прямо, болтлива...
   Нет, в ней речей не унять!
   А, все же, девица-душа - ах, хороша!
   Бологое 1989 г.
  
  
   Неотправленное письмо
   неизвестной даме
   Я вам пишу из восемнадцатого марта
   В, такой далекий мне, двадцатый март.
   Досталась мне, как видно, бита карта,
   Хотя давно не брал я в руки карт.
  
   У нас пока не изжито гусарство,
   И ставят честь, пока-что, с жизнью в ряд,
   В двадцатом, слышал я, в ходу сплошное хамство,
   А здесь еще пред дамами стоят.
  
   Пока девиц зовут: Мадмуазели,
   А к прочим обращаются: Мадам...
   Балы, сказать по правде, надоели,
   И мы одни сидим по вечерам.
  
   У нас за озером распутица и слякоть,
   И дворники не чистят тротуар...
   Целую ручки (в смысле, жму вам лапу),
   Жду на стихи, пирог и самовар.
   Бологое 1989 г.
   Бологовский диалект
   (шутка)
   Проехавши,
   Уставши,
   Нагулявши
   При этом зверский аппетит,
   Присевши
   И поевши,
   Сказавши:
   "Милая, спасибо, сыт",
   Прилегши
   И уснувши,
   А за ночь отдохнувши,
   При встрече молвил я с утра:
   " Привет, как спавши, как дела?"
   Бологое 1989 г
   В.С.С.
   * * *
  
   Ах, как было здорово!
   Вихрастые головы
   Огромных и белых, как снег хризантем.
   Не самые лучшие
   (Достались по случаю,
   мне давешним вечером, ветреным тем).
   Ты в рыжих кудряшках
   И волны в барашках...
   Твой странно-нелепый с разводами плащ.
   Трепал его ветер
   И гнал все на свете
   Серьезные мысли подальше, хоть плачь.
   А ты, все смеялась,
   То мне улыбалась,
   А то, щебетала: то вздор, то пустяк.
   Ты, верно, забыла,
   Как все это было?
   А я помню точно. Все именно так!
   Бологое 1990 г.
  
   * * *
   Еще вчера был снег да снег,
   А к ночи вдруг пустился тихий дождь.
   К утру, он вымыл розги красных верб,
   Вонзился в лед тропинки, будто гвоздь.
  
   Дохнуло черным паром все вокруг.
   Болотце замочило берега.
   В его разливе скрылся низкий луг.
   Блестит на ветке капля, как серьга.
   Забредил звоном капель мокрый лес.
   Повсюду слышно только: "Динь-динь--динь"
   И даже в чаще снег почти исчез...
   Вот-вот сквозь тучи вдруг проглянет синь.
  
   Хотя февраль не сдал свои права,
   Он что-то проглядел, чудак седой...
   В хмельном веселье кружит голова,
   Чу, всходит робко стебель молодой.
  
   Как дышит благодатью капель звон,
   Что шепчет он сквозь ситечко дождя?
   Я слышу! Я по-прежнему влюблен:
   "О Русь, как я люблю тебя!"
   Бологое 1990 г.
  
   * * *
   А почему? Да потому,
   Что был солдат бумажный.
   Б.Ш. Окуджава
   У солдата оловянного оловянные глаза.
   Штык и сабля оловянные... Какова его душа?
   Битва, буря окаянная - не вздохнет, не дрогнет он,
   У него мечта желанная - безнадежно он влюблен.
   Мысли все лишь о красавице, ах, как чудно хороша.
   Он танцовщице не нравится - оловянная душа.
   О наградах, славе, почестях - не о том мечтает он,
   Изнуряет одиночество - в нем он жалок и смешон.
   Служит детскою забавою удивительный солдат,
   Не гоняется за славою, в этом он не виноват,
   И таинственною искрою не блеснут его глаза,
   Только вдруг нечайно выскользнет оловянная слеза.
   Он сквозь слезы улыбается и ведет простую речь:
   "За тебя, моя красавица, я готов в любую печь".
   Катит звонко оловянная непорочная слеза,
   У солдата оловянного чисто золото душа.
   Бологое 1990 г.
  
   Солнцеворот
  
   Средь бесконечной маяты
   Забот, грехов
   Из года в год цветут цветы,
   Кричат без слов.
  
   Они кричат о красоте,
   О праве жить,
   В красноречивой немоте:
   "Любить, любить..."
  
   Морозом полыхнет метель,
   Их бьет озноб.
   Зима закрутит канитель -
   Везде сугроб,
   Но солнца вешние лучи
   Разбудит грач.
   Кричи подснежничек, кричи,
   Ликуй, не плач.
  
   Не плач, что год сменил другой,
   Что мчится жизнь.
   Твой цвет небесно-голубой
   Велит: "Держись".
  
   И пусть в сединах борода,
   Так то пустяк.
   Пришла весна, ушла беда,
   И тверд мой шаг.
   Бологое 1990 г.
  
   Неделя до Рождества
  
   Предновогодней кутерьмой
   Скупых улыбок, поздравлений
   Прощался старый год со мной,
   Без грусти и без сожалений.
  
   И грянул новый год хмельной,
   Объял меня своим дурманом,
   Волнистой мутной пеленой
   В своем застолье окаянном,
  
   А следом дребеденью дел,
   Нахлынувших водоворотом,
   Пришел опять рабочий день,
   С похмелья, обливаясь потом.
  
   Но странно так, хмельной дурман
   Очистил душу от сомнений.
   Покоен мыслей океан.
   Во мне проснулся добрый гений.
  
   Я полон сил, надежд, забот,
   В сочельник полон покаянья,
   Надеюсь, что удача ждет,
   И все исполнятся желанья.
  
   Жаль, а так надо бы, увы,
   В день светлый Рождества Христова
   Сюда не явятся волхвы,
   Чтобы прославить Божье слово...
   Бологое 1990 г.
  
   * * *
  
   Я спал, а скрипка ворожила
   На длинной радиоволне,
   И мне пригрезилось так живо:
   Ты тихо улыбнулась мне.
  
   Я спал, а скрипка бушевала,
   Вспенив вселенский океан.
   Мне так тебя не доставало,
   И сердце мучилось от ран.
  
   О, скрипка, скрипка, пой же скрипка,
   Продли мой нежный сладкий сон.
   Гляжу: везде твоя улыбка,
   Она вокруг - со всех сторон.
  
   Замолкли звуки. Тихо стало.
   Пора опомниться от грез.
   С тех пор прошло ночей немало,
   Довольно смеха, меньше слез.
   Москва 1990 г.
  
   * * *
  
   Не достает мне только тишины,
   Незыблимой, как льды на полюсах,
   Так не хватает русской старины
   И бригантин на полных парусах,
  
   Речей мне не хватает без вранья,
   Бессонницы предутренней порой...
   Совсем не каждый годен мне в друзья -
   Февральский ветер - вот приятель мой.
   Бологое 1990 г.
  
   * * *
  
   Тишина - явление могучее,
   Ничего нет краше тишины,
   Жаль вот, сердце больно невезучее,
   Звуки день и ночь ему слышны.
  
   Тишина - союзник одиночества
   И собой являет Божий дар.
   Для меня союз сей, как пророчество,
   Без нее все хаос и кошмар.
  
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Тишиною, ясной, как зарница,
   Мысль блеснет - успеть бы, записать,
   Не везет мне: дочка-озорница
   Спрятала и ручку, и тетрадь!
  
   Но ведь было: в плотной, как отчаянье,
   Влажной непроглядной тишине
   Мы друг другу подарили чаянья -
   Свою верность, я тебе, ты мне.
   Бологое 1990 г.
  
   Двойной сонет
  
   Укрою я тебя цветами, Осыплю пеплом я главу,
   Так велика любовь меж нами Любовь во сне и наяву
   Ты улыбнешься - я ликую Сердита - крах моим богам.
   И гневную тебя люблю я, Разбито сердце пополам.
  
   Но ранней утренней зарею Все в полумрак погружено.
   Я над твоею головою Пусть это глупо и смешно
   Застыл, как камень в изваянии В лицо твое смотрю, смотрю,
   Я в полутьме, в полусознании Шепчу: люблю, люблю, люблю,
  
   Жду пробужденья в нетерпении Не смею взор отвесь, мигнуть,
   Любуюсь россыпью волос, И робость наполняет тело
   Я весь в порыве и смятении Так, что не вздрогнуть, не вздохнуть,
  
   Недвижен, словно в землю врос На помощь призываю грусть
   И ощущаю в изумлении, Ведь это дьявольское дело,
   Ты вся из лепесточков роз... И я к щеке твоей прижмусь.
   Бологое 1990 г.
   * * *
  
   Я-то вовсе не по-бабьи,
   А по своему люблю,
   И от той осенней свадьбы
   Многое перетерплю:
  
   Черт с ним, пусть не будет денег,
   Пусть в квартире холода
   И в конец истерся веник,
   Пусть - все это не беда.
  
   Да и ты, худой и сивый,
   Нет уж тех кудрей-волос.
   Для меня ты тот же, милый,
   Хоть и бородой оброс.
  
   Между нами перемены
   Прежде не было, и нет,
   Нет, и не было измены
   С давних пор, до этих лет.
  
   Знаю: я всегда желанна,
   Тихий ты, и я молчу.
   Лишь бы не было обмана,
   В нем конец. Я не шучу.
   Бологое 1991 г.
   * * *
   Надежды маленький оркестрик...
   Б. Ш. Окуджава
   Жизнь покатилась, как заново:
   Холодно, сыро, серо.
   Бледно закатное зарево
   Чуть осветило окно.
   Ой, же, накуролесила,
   Некогда даже поесть.
   Ветреным вечером бешено,
   Ржаво грохочет жесть.
   Словно ударами обуха
   Все по больной голове:
   "Только не сдохнуть без продыха!
   Кабы не жизнь, а две...
   Можно позволить первую
   Мучиться, голодать,
   И, как награду за верную
   Службу, сыскать благодать
   В жизни второй развосторженной.
   Только вот нету другой!"
   Да не тревожься, тревожный мой,
   Этой не лучшей судьбой.
   Станется - все перемелется,
   Слюбится, сгинет, пройдет.
   Лютая нынче метелица
   Стает, быльем порастет,
   И защебечет воробушка,
   Тот, что дрожит под стрехой,
   Не одолеет хворобушка:
   Глянь, я здоровый какой.
   Станется - все образуется.
   Вспыхнет улыбка в устах,
   И расхохочется улица
   В солнечных бликах, в цветах...
   Может, покатится заново,
   Вновь переменится жизнь.
   Встанет рассветное зарево...
   Бейся, надейся, держись!
   Бологое 1992 г.
  
   В.С.С.
   Сонет
  
   Средь безденежья и растерянности
   В годы царствования подлецов
   Очень важно, с великой бережностью,
   Сохранить в чистоте любовь.
  
   Сохранить ее в лихолетье,
   Не растратить по пустякам,
   Как былых хризантем соцветья:
   Лишь тебе - другой не отдам.
  
   Не сердись, что стою в неуверенности,
   Нет вины, что не стал богат,
   Что так часто хмурюсь в растерянности,
  
   Я все тот же вихрастый солдат,
   Что тебя повстречал в пору юности
   И давно на тебе женат.
   Бологое 1993 г.
  
   Сонет
  
   В приоткрытые ресницы
   Утра ранний луч струится,
   Превращаясь в реки струй.
   Льется дивно, льется вечно,
   Изменяясь бесконечно,
   Словно первый поцелуй.
   Он, как чудное виденье,
   Разрушает все сомненья,
   Серебром узор плетет,
   Столь красиво, столь беспечно,
   Изменяясь бесконечно,
   Что от тягостных невзгод уведет.
   То-то глупо, то-то странно,
   Но велик соблазн обмана.
   Бологое 1993 г.
  
   * * *
  
   Тает за окнами, тает,
   Тает, не ведая сна.
   Именно так и бывает:
   Вот и дождались. Весна!
   Бологое 1993 г.
  
   Сонет
  
   Синий лес утонул в снегу.
   Тишина, так что слышно сердце.
   Целый месяц пуржит пургу,
   Словно пряха вертит веретенце.
  
   Одолела меня глухомань.
   Краток день. Маловато света.
   Это все, как трава-дурман
   Для несбывшегося поэта...
  
   Тихой дремой лежит в снегу,
   Не проснувшись, шальная рифма.
   Пробудить ее не могу!
  
   Вот ведь бестия! Вот ведь Нимфа.
   Кабы был на дворе апрель,
   Да звенела звоном капель...
   Бологое 1993 г.
  
   * * *
  
   По небу, цвета слоновой кости,
   Нехотя катятся облака...
   Откиньтесь навзничь, руки разбросьте
   И любуйтесь, как пламенеет закат.
  
   Забудьте на время свои невзгоды.
   Пусть будет закат вам подарен впрок.
   Не часто заходят такие погоды
   В наш мелкий и суетный, зыбкий мирок.
  
   Ну, что вы про будни, судьбу-лихоманку,
   Про ранний подъем в предрассветный часок...
   Вас ждет это завтра с утра, спозаранку,
   В часы, когда даже не брезжит восток.
  
   А нынче, по небу слоновой кости
   Нехотя катятся облака.
   Откиньтесь навзничь, руки разбросьте
   И любуйтесь, как догорает закат.
   Бологое 1993 г.
  
   Сонет
  
   Пронзительно, морозно и торжественно,
   Бессчетнозвездно, тихо и темно,
   Как самая застенчивая женщина,
   Смутясь, украдкой бросит взгляд в окно,
  
   В заветный миг возник из пустоты,
   Из безграничной черноты вселенной,
   (Так всякий раз бывает неизменно)
   Не пряча неизвестности черты,
  
   Приняв все, что осталось от былого,
   Хранимого лишь в памяти теперь,
   Пообещав не совершать плохого
  
   И в прошлое, прикрыв тихонько дверь,
   Взошел на круг, исполненный забот,
   С надеждой трепетною Новый Год.
   Бологое 1993 г.
  
   Круг
  
   С трескучими морозами,
   С промерзшими березами
   Является январь.
  
   Тропиночки завьюжены,
   Тростиночки застужены
   И на сердце печаль.
  
   Протаяли проталинки,
   Согрелися завалинки,
   Закапала капель,
  
   А солнышко красивое,
   Как молодость - счастливое,
   Ручьем бежит апрель.
  
   Настало лето красное,
   Сияет солнце ясное,
   В лугах поет свирель.
  
   Лес хвастает нарядами
   И сыплет листопадами
   Осеннею порой.
  
   Дня только поубавится -
   Идет зима-красавица
   Под белою фатой.
   Бологое 1993 г.
  
   * * *
  
   В день зимнего солнцестояния
   Морозно трещит по лесам -
   Такое души состояние,
   Что даже не выскажешь сам,
  
   Такая надежда на лучшее,
   На солнышко, свет и тепло:
   Возможно плохое и худшее
   Случилось уже, утекло?
  
   В день зимнего солнцестояния
   Я, люди, прощаю вам то,
   Что камнем, без сострадания,
   Ложится за лацкан пальто.
  
   Дарю вам все самое лучшее -
   Улыбку кратчайшего дня
   И то, что припрятал до случая,
   До этого самого, для
  
   Дня зимнего солнцестояния.
   Дарю вам закат и рассвет -
   Бесценнешее состояние,
   И шлю вам сердечный привет.
   Бологое 21.12.1994 г.
  
   Отцу
  
   Меж нами смерть,
   Года меж нами,
   Как море. Меж нами
   Могильный камень...
   Там может быть
   Чудесный град?
   А здесь лишь то,
   В чем виноват,
   Иль, право, не виновен ты?
   А на могиле первые цветы,
   Надрывный крик грачей,
   Совсем ничей...
   Ты все поймешь: зачем, к чему?
   Да только это никчему,
   Здесь голос мой почти затих,
   И это, собственно не стих,
   А лишь обломочки души...
   Принять их, очень не спеши,
   Ты постарайся их собрать
   Все воедино и понять
   О чем печалюсь...
   Смерть - не грех,
   Она уравнивает всех.
   В дороге 1994 г.
  
   * * *
  
   Как-то мне Сережа Морев
   Кинул рифму: факт - инфаркт,
   Принял я ее, не споря:
   Пригодится, как-никак,
  
   И не думал я об этом,
   Как живется, так и жил.
   Безызвестным был поэтом
   Все, что нравится - любил,
  
   Жил себе в мирских заботах,
   По ночам стихи писал,
   Днем, без удержи работал,
   Правда, устали не знал.
  
   Но, однажды, словно громом,
   Поразил меня инфаркт,
   Стал для жизни переломом:
   Так и эдак, вот-те факт.
  
   Взять бы под руку старушку,
   Или пнуть ногою мяч,
   Но нельзя давать нагрузку
   Сердцу. Что тут не понять?
  
   Встал инфаркт, как в жизни веха:
   До инфаркта и потом.
   Да! Он словно переехал
   Жизнь трамвайным колесом.
  
   Очень кстати эта рифма,
   Что Сережа удружил:
   Факт - инфаркт. Похоже, вышло,
   Что он мне наворожил.
   Бологое 1995 г.
  
   * * *
  
   Сплю с женой и не хожу налево.
   Говорят: "Хороший семьянин".
   Пусть моя жена не королева,
   Все же я по духу дворянин.
   Бологое 1996 г.
  
   Сонет с глагольной рифмой,
   которая считается плохой
   Любим, злимся, ненавидим,
   Расстаемся, плачем, ждем,
   Верим только в то, что видим,
   Во что верим - тем живем,
  
   Огорчаемся, болеем,
   Спим, едим, растим детей,
   Верим в Бога, иль не верим,
   Не считаем прошлых дней.
  
   Все торопимся куда-то,
   Все спешим куда-нибудь,
   Редко смотрим виновато
   На уже пройденный путь...
  
   Лишь под старость узнаем,
   Как мы суетно живем.
   Бологое 1996 г.
   * * *
   Родителям
  
   Отшумела речка Лужа половодьем.
   Засияли яркой зеленью окрестные леса,
   И крапива поднялась на огороде...
   Льют лазурь свою на зелень небеса.
  
   За рекою в душном мареве черемух,
   Расшвыряв весенней силой палый лист,
   Нежный ландыш, с детства мне знакомый,
   Встретил солнце, птиц веселый свист.
  
   Как давно знакомых, но забытых
   Встретил их густой Варяжский лес,
   Молодых, здоровых, не убитых,
   Полный радости и всяческих чудес.
  
   Окропил росою с темной хвои,
   Солнышком на щечках заиграл.
   "Мы друг-другу посланы судьбою", -
   Митя нежно Аллочке сказал.
  
   А она, пылая тихой страстью,
   Позабыв про тысячи обид,
   Ощутила сказочное счастье
   И его надолго сохранит.
   Москва 1997 г.
  
   * * *
  
   Молчать и видеть,
   Смотреть в глаза,
   На снег, на сосны,
   На небеса.
  
   Молчать и видеть
   Своих родных
   Веселых, юных
   И дорогих.
  
   Молчать и видеть
   Свою семью,
   Тепло жилища,
   Жену свою.
  
   Как это много:
   Дышать и жить,
   Все, что от Бога
   Сносить, любить,
  
   Тогда не страшно
   Закрыть глаза
   И смертным часом
   На небеса!
  
   Живя на свете,
   Судьбу свою,
   В беде, замете,
   Я не корю.
   Бологое 1997 г.
  
   * * *
   В.С.С.
  
   Ты спишь. А у меня бессонница,
   И залегла на сердце грусть:
   Нет, вовсе я с тобой не ссорился,
   А так, не спится, да и пусть!
  
   Зато раздолье для раздумия,
   И тихо, просто благодать.
   Возможно, что от скудоумия
   Я в шуме не могу писать.
  
   А тут, при свете тусклой лампочки,
   Порой, придет такая мысль,
   Что даже вскрикну я: "Ой, мамочки!
   Теперь осмелься, удержись!"
  
   Я эту мысль на зуб попробую,
   На вкус, на твердость, на перо,
   На чистоту ее особую
   И запишу ее хитро,
  
   Возможно в прозе, лучше рифмами...
   Ты спи. Так нужен крепкий сон.
   Тебе пусть снятся сказки с нимфами
   И я, сквозь чистый нежный звон.
   Бологое 1998 г.
  
   * * *
  
   Было б денег, сколько тараканов
   Я б подарки подарил друзьям,
   И дарил, дарил бы беспрестанно,
   И, конечно, подарил бы вам.
   Бологое 2000 г.
  
   Осколки
  
   Был песок,
   Но жар и пламя
   Создали хрусталь.
   Он податлив под руками,
   А остыл, как сталь.
   Его резали алмазом
   Под струей воды,
   Сотворили чудо-вазу -
   Плату за труды.
   Любоваться ею можно
   В блеске света дня,
   Прикасаться осторожно -
   Вещь из хрусталя.
   Но упала ваза на пол:
   Миг и чуда нет.
   Мальчик маленький заплакал -
   Первая из бед.
   Крики мамы, кривотолки
   Больно давят грудь.
   На полу лежат осколки,
   Их уж не сомкнуть...
   И души дитя осколок,
   Не звеня, упал,
   А ребенок, что так дорог,
   Чуть взрослее стал.
   Бологое 2000
   .
   * * *
   В.С.С
   Жужжит тихонечко стиральная машина.
   Жена на кухне ложками гремит,
   Я - твой единственный на всей земле мужчина,
   Сижу над книгой, я доволен всем и сыт.
   Жена щебечет, запустив на кухню кошку,
   Она сегодня без причины весела:
   То бросит тихий взгляд на снежный двор в окошко,
   То вдруг замрет, оставив все дела.
   Меж нами мир и лад,
   Гармония и счастье,
   Понятен каждый вздох, понятен каждый взгляд,
   И март здесь ни причем, могло бы быть ненастье.
   Тому виной любовь, уж много лет подряд.
   Бологое 1997 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2. Летопись
  
   Я живу меж пространства и времени.
   Не писать я о том не могу.
   Я потомок славянского племени
   И пол жизни провел на снегу.
  
   * * *
  
   Вера - что о ней говорить,
   Давно все сказано.
   Безверье, алчность, жестокость,
   Ханжество,
   И девичье имя Вера забывают,
   Все больше Вероникой -
   Веры никакой
   Дочерей называют
   По теории вероятности возможна невероятность:
   Вера, что наказуема ложь, ханжество, алчность.
   В жизни, самое невероятное случается:
   Параллельные судьбы людские пересекаются.
   А любовь, нежность, честность - невероятность?
   Нет! Вероятность. Да! Вероятность.
   Обыденный факт. Просто пустяк.
   Может, и вы считаете так?
   Только, скорее всего, я чудак,
   И дело мое, похоже, "табак".
   Бологое 1986 г.
  
   * * *
   Эта женщина не знает слова "брать",
   Что имеет, она людям отдает.
   Эта женщина не знает слова "лгать" -
   Чистой правдой весь свой век она живет.
  
   Не знакомо также ей и слово "Власть".
   Истомилось ее сердце от забот.
   Никогда она не ела, чтобы всласть,
   Но, частенько, было все наоборот.
  
   Дорогих никто ей платьев не дарил,
   Золотых она не видела серег...
   Был один, который так ее любил -
   Навсегда покинул он ее чертог.
  
   Эта женщина не в силах обижать,
   А сама так много видела невзгод.
   Эта женщина, конечно, моя мать.
   Кто еще, вот так, по совести живет?
   Бологое 1987 г.
  
  
  
   Январь 1953 года
  
   Скрипели фуры. Жарко пахло хлебом,
   И индевели гривы лошадей
   Под серо-звездным предрассветным небом
   Могучим воплощением идей
   О милосердии, любви и сострадании,
   О беззаботной радости детей.
   Казались мне, ничтожны все желания
   В сравнении с хлебом, что всего ржаней,
  
   Того, что с черной и блестящей коркой,
   Вобравшей запах мира и добра.
   Она на вкус была немного горькой,
   Но, все же, как вкусна она была тогда...
  
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Я не слышал в те годы ни разу,
   Чтобы кто-то купил про запас,
   Или чтоб, как сегодня, все сразу,
   А не в будущем где-то, сейчас.
  
   Поглядев в помутневшее небо,
   В зимний холод, чуть высунув нос:
   "Мама дай мне немножечко хлеба", -
   Я шепчу и иду на мороз...
   Бологое 1987 г.
  
   Маме
  
   Вот она сидит в уголке совсем маленькая,
   Руки сложила, палец к пальцу в руке - старенькая.
   Губы пали вниз, в углах два треугольника...
   С братом моим мы собрались - два "разбойника".
   Нежность свою ей отдать - за пережитое...
   Многое видело счастье ее избитое.
   А война? А война ей во всем унижение -
   Вот судьба так судьба - страх, не Божье прощение...
   Вражий плен - зол во всем, по щекам нахлестывал...
   Раб без смен, без замен зимы с веснами.
   А потом, в лучшем том, даже праздничном,
   Мирном дне, в тишине, многим радостном,
   Ей опять по мордам, звали падалью,
   Попрекали отцом, невиновным, судом, бедной матерью...
   Мужа Бог ей послал - будто с неба упал, нежный, ласковый.
   Долго счастья он ждал, но так мало видал: трудно было ужасно им.
   Пережили они эти трудные дни, все стерпели они - жизнь в согласии.
   Народили детей, их растили они в трудном счастии.
   Но, однажды, отец, дед, супруг, наконец, того тяжкого счастья не смог нести,
   И ушел от живых - безо время затих нрав веселый его, полный нежности.
   Вот она сидит в уголке совсем маленькая,
   Руки сложила - палец к пальцу в руке - старенькая.
   Нежностью светят глаза ее ясные...
   Нужно в дела воплощать ее думы прекрасные.
   Бологое 1987 г.
  
   Вместо очерка
  
   "Бологовское вагонное депо продает на снос
   дома по переулку Свободы. Оплата по договоренности".
   из объявления в газете.
   "Промолчи, попадешь в палачи,
   Промолчи, промолчи, промолчи..."
   Александр Галич
  
   Я хотел написать о бревенчатом рубленом доме,
   Но мне дали читать: эта книжечка Галича томик,
   Просто так, разрозненные листки -
   Никогда не встречал я
   Правдивей строки...
   Эти строки -
   Бессонные ночи
   Просят справедливости,
   Милости просят, Милости!
   Я хотел написать о фашистском осколке,
   Что сидит сорок с лишним лет в бревне,
   В деревянном рубленом доме, в стене,
   Но я взялся читать. Это надобно знать!!!
   Мне сегодня не спать,
   Не лежать в полудреме...
   Вот бы Галича томик,
   Чтобы не путать строки,
   Прочитать у Уссури-реки
   Или в Сучане
   В вечернем тумане
   (Не разрозненные листки -
   наспех, в чужой квартире)...
   Нет, не читал я правдивей строки,
   Вряд ли есть подобная в мире.
   Эти строки жутки, но близки...
   У сильного мира, от его шалости,
   Слабые просят жалости,
   Жалости!
   Я хотел написать о старушке-бабушке Тоне,
   Что жила много лет в том бревенчатом доме.
   (Его на снос утвердил горсовет)
   В нем она прожила много лет:
   Одинешенька, ой, одна,
   Осиротила ее война...
   Но я взялся читать, позабыв о бревенчатом доме,
   И о том, что на снос он, и о бабушке Тоне,
   И о том, что барахлишко ее свезти,
   Все ж нашлись старички-мужички -
   Добрые, но чужие люди,
   Не за рубль
   И не за пятак -
   Так...
   Я об этом хотел написать, но я Галича сел читать.
   Онемел, перестал дышать, ожесточился, как тать...
   Нет, не томик -
   Разрозненные листки...
   Сердце грохочет в виски,
   Глаза бегут от строки до строки
   И просят справедливости,
   Милости просят,
   Милости!..
   Бологое 1987 г.
  
   * * *
  
   Да не член я партии зеленых,
   Что идут, ряды свои сплотив,
   По брусчатке Ольстера и Бонна
   Против струй кислотно-дождевых.
   Я то, просто майский луг зеленый.
   Хвойный запах кедровой тайги,
   Океан я, солнцем опьяненный,
   Яр крутой у матушки-реки.
   Я - журавль, летящий в небе с клином,
   Муравей, былинка на лугу,
   Я живу со всем зеленым миром.
   Без него, представьте, не могу.
   Был бы зелен от роду до века,
   Что с того, что локон поседел,
   Но я вынужден топтать мою планету
   Сапогами мелких, серых дел.
   Бологое 1987 г.
  
   * * *
  
   "В городе Порто-дель-Гада..."
   А. Городницкий
  
   В городе Сентпитерсбурге
   На полноводной Миссури
   Пляшут, беснуются пурги,
   Ветры, циклоны и бури.
  
   В мокром седом Ленинграде,
   В городе над Невою
   Память жива о блокаде,
   Страшной рожденной войною.
  
   В Богом забытым Имане
   Скалы над бурной Уссури.
   Сопки лежат в тумане,
   Брови лесов нахмурив.
  
   Над незнакомой Миссури
   Белой дымит трубою,
   Шторками окна зажмурив,
   Сер-пароход "Том Сойер",
  
   А на Уссури далекой,
   Возле китайской границы
   Небо высоко-высоко,
   Солнце в распадок садится.
  
   Вы фантазер, Том Сойер,
   Придуманный Марком Твеном,
   Ваш городок перестроен,
   Его не узнать, наверно.
  
   Нет уж на картах Имана
   Возле китайской границы,
   Лишь Дальнеречинск - так странно,
   Он мне все реже снится.
  
   Только ревет Уссури
   Вторя шумам Ленинграда
   Также течет Миссури,
   Да не забыта блокада.
   Бологое 1987 г.
  
   Не совсем по Канту
  
   Небытие, оно одно лишь существует вечно.
   Оно повсюду и всегда, бескрайне, бесконечно,
   Безвременно, безмерно, безымянно,
   Бесчувственно, бездумно, беспрестанно.
   Оно само себе судья - само же враг.
   Так было прежде. Вечно будет так.
   В небытие самом, все ж что-то было,
   Такое, что вдруг в нем сознанье разбудило.
   Возникло, как-то, бытие-сознание,
   Возник великий спор, что все же было ранее:
   Снесла ли курица яйцо в начала всех начал?
   Или цыпленок из яйца все ж раньше запищал?
   Оставим этот спор, уж ясно нам: мир вечен,
   В пространстве беспределен, бесконечен,
   Безмерен, не подвержен словесам,
   Непостижим он ни одним часам.
   Но разум - он тождественен сознанию,
   Так хочет подобраться к мирозданию,
   Его безмерность всю, так хочет он понять.
   Уж многое постиг: злословить, убивать,
   Лгать, осуждать невинных, сквернословить
   И, созидая, разрушать все то,
   Что веком ни одним природа создала. Ничто,
   Ничто, ничто теперь его не остановит,
   Пока, как зверь, безудержно, он все пространство обескровит...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   И все придет тогда на прежние круги...
   И канут в вечность люди - други и враги.
   Небытие - оно везде восторжествует вечно...
   Оно повсюду и во всем, всегда, безмерно, бесконечно...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Но этого не должно быть,
   Нельзя пространство истребить!
   О, мудрецы! О, мудрецы -
   Владыки мира и отцы,
   Остановите эту бойню!
   Душа кричит моя: "Довольно,
   Я не хочу небытия,
   Безмерной, вечной, черной бездны,
   И пусть живут мои надежды -
   В потомках пусть продолжусь я!
   Бологое 1987 г.
  
   Деду
  
   Где твоя могила
   В местечке Чибью?
   Низкое светило
   Кануло в зарю...
   Северные воды
   Леденят свинцом...
   Был убит народа
   Ты "Родным отцом"!
   Виноват безвинно,
   В чем же виноват?
   В том, что на гражданской
   Выжил ты-солдат,
   Что всю жизнь работал,
   Не смыкал очей,
   Что ты жил в заботах
   О стране своей...
   А твоя могила
   В местечке Чибью -
   Речка да светило,
   Павшее в зарю.
   Бологое 1988 г.
  
   Ровесникам
   (сонет)
   А Васька слушает, да ест.
   И. А. Крылов
  
   Задумайтесь! Дано ль нам это право,
   Не ведав пекла мировой войны,
   Не зная сталинизма срок кровавый,
   Жить просто так, не чувствуя вины
  
   Пред прадедами, дедами, отцами,
   Пред всеми теми, кто во тьме почил,
   Пред множеством безвестных нам могил,
   Теперь прикрыть себя застойными годами.
  
   Ведь мы тогда уж не были малы,
   Казалось нам: "Мы честно хлеб свой ели".
   Да только и теперь не очень поумнели:
  
   Все разглагольствуем о трудностях страны,
   Как будто в годы те мы в стороне сидели
   И за свершенное не чувствуем вины.
   Бологое 1988 г.
  
   * * *
  
   В объятьях чудодейственной любви
   Не замечаешь, как крадется старость.
   И горе легче, что ни говори,
   И в целом наша жизнь - восторг и радость.
   Бологое 1988 г.
  
   * * *
  
   Через дырочку в листике клена
   Все мне кажется вечнозеленым:
   И дымящие черные трубы,
   И домов недостроенных груды.
   Бологое 1986 г.
  
   * * *
  
   В. Маканину
   Я это читал - душа моя горела!
  
   1
  
   "Там, где небо сходится с холмами".
   И тогда нашла такая грусть,
   Что казалось даже, временами:
   Глухи люди! Шпарят наизусть,
   Обезумев, роки барабаны,
   Трубы оголтелые кричат.
   Души, опоенные дурманом
   Музыку услышать не хотят...
   Да возможно ль, что-нибудь расслышать
   В реве самолетов и такси,
   Где с эстрады - словно домна дышит
   Какофония бесовых сил...
  
   2
  
   Исчезли ритмы, сгинули гармонии,
   И песня превратилась в дикий крик!
   Глухому вовсе не нужны симфонии,
   Глухой не внемлет музыки язык...
  
   3
  
   "Там, где небо сходится с холмами",
   Может быть, по-своему, не прав,
   Слышу я: меж вашими домами
   Льется хор средь обгорелых трав.
   Бологое 1988 г.
  
   * * *
  
   И лучший стих -
   Тот белый лист,
   Что мной чернилом не измазан!
   Но видно Богом я наказам -
   В грехе проходит жизнь моя.
   Чего же добиваюсь я
   Ночами, пачкая страницы? -
   Не может мир переродиться
   Средь мира вечного вранья!
   Бологое 1989 г.
  
   * * *
  
   В моем стихе не сыщешь пышных слов,
   Божественных, изящных сочетаний,
   Живет в нем мирно вечная любовь
   Плечом к плечу с минутами страданий.
  
   Сюжет рождают будни для меня,
   Роятся строки в полуночной черни.
   Не нужно мне парнасова огня:
   Бушуют мысли - сказочные тени.
  
   Подчас, в моих стихах я одинок...
   Пусть стих иного вдохновит к улыбке,
   Но я пишу! Я не писать не мог.
   Ошибся я? Я тверд в своей ошибке.
   Бологое 1989 г.
  
   Размышления далеко от кладбища
  
   Погост. Березы. Серенькое небо
   И тишина пустых грачиных гнезд.
   Я так давно на том погосте не был,
   Не стряхивал тайком нечаянных слез.
  
   Кресты. Оградки. Бедные могилы
   Бойцов, что вынесли кошмары той войны
   И для победы отдали все силы,
   Какие были так для мирных лет нужны.
  
   Нужны, чтоб не заметить унижения,
   Чтоб всюду не увидеть злую ложь,
   Смолчать, не допустить самосожжения
   И спьяна вдруг не броситься на нож.
  
   Они так просто жили-поживали,
   Овеянные славой боевой,
   Отчаяние водкой заливали
   И горевали спьяна, кто живой.
  
   И в разные года, и в разные погоды
   Они уходят мерной чередой,
   С трудом, дожив мучительные годы,
   На свой, давно заслуженный покой...
  
   Погост. Березы. Серенькое небо
   И тишина пустых грачиных гнезд...
   Прости, отец, что я давно здесь не был,
   Что я силен - не лью нечаянных слез.
   Торжок 1989 г.
  
   К портрету А. С. Пушкина работы
   Ф. А. Бруни, генваря, 30, 1837 г.
  
   С парадного портрета
   Нехитрого сюжета
   Кипренского работы
   Без видимой забота
   На нас глядит поэт.
   Изысканно одет,
   Изящен он, красив,
   Пожалуй, горделив.
   А в жизни у поэта
   Лицо не для портрета,
   Он не хорош собой,
   Зато велик душой.
   И вовсе не в бриллиантах,
   Не в пышных бакенбардах
   Краса его души...
  
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Портрет карандашом:
   Несчастье входит в дом.
   Убитый, некрасивый,
   Но бесконечно милый
   В гробу лежит поэт -
   Вот подлинный портрет.
   Нет пышности и блеска,
   Для горя много места
   Художник уделил.
   Отчаяние излил.
  
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Прижизненно известный живописец
   Для не родившихся еще потомков пишет
   Портрет в гробу бессмертного поэта.
   Подобного ему, нет Пушкина портрета.
   А, как хотел он написать живого,
   В порыве дружеском и молодого...
   Не написал, не из-за многих дел,
   Не то, чтоб не собрался - не посмел.
   Бологое 1989 г.
  
   На исходе века
  
   Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
   А. Блок
   "Ночь. Улица. Фонарь. Аптека".
   Далеко слышатся шаги.
   Начало нынешнего века.
   А дальше, вьюжный мрак пурги.
  
   И сонная еще Россия
   Лениво дремлет средь веков.
   Еще не ведом нам мессия,
   Забравших власть, большевиков.
  
   Еще потоки русской крови
   не окропили белый снег.
   Еще не ищет в жизни нови
   Простой российский человек.
  
   Еще ни белых и ни красных,
   Товарищей нет - господа,
   И нет идей марксизма ясных,
   Над Русью крест, а не звезда...
  
   "Ночь. Улица. Фонарь. Аптека".
   Далеко слышатся шаги.
   Начало нынешнего века,
   А дальше? - Вьюжный мрак пурги.
   Бологое 1989 г.
  
   Сонет
  
   По коричневой ржави иссохшей травы,
   По последним кой-гдешним листочкам берез,
   Необъятно, беззвучно, как ходят волхвы,
   Снег идет, тихий снег, предвещая мороз.
  
   И от снежного чуда томится в груди
   Одинокая, хрупкая девица-мысль:
   "Что нас ждет впереди?
   Что нас ждет впереди?"
   Да подспудно зудит: "Оглянись,
   Оглянись!"
  
   Но в ответ тишина. Только кружит метель,
   Укрывая, что скоро быльем порастет.
  
   Страшно, нет, не война, не на срок канитель,
   А средь мира сумбурное время грядет...
   Бологое 1990 г.
  
   * * *
  
   Хлещет март, то снегом, то дождем,
   Гонит строй свинцовых туч неистово,
   Воет в трубах, прямо зверь-зверьем,
   Будто хочет насмерть душу выстудить,
  
   А ее и так, всего на вздох.
   В сердце боль: страна лежит кошмарищем,
   Всюду в ней царит переполох,
   Миг еще - займется все пожарищем.
  
   Что слыло каноном - стало прах.
   Ложь во всем, от мала до великого,
   И сердца людей сжимает страх
   Да обида, от обмана дикого...
  
   Хлещет март, и видно нет конца
   Лжи бесстыдной, что во всех газетах...
   Ни пророка нет, ни мудреца,
   Кто бы знал, что делать. Нет ответа.
   Бологое 1990 г.
  
   Стихи в прозе
  
   Это постепенно входит в привычку: который год в январе идет дождь. День угас как-то бессмысленно-бесполезно не оставив в памяти никакого следа. Монотонное падение капель за окном повергает душу в тихое смятение. В голове ясно представляется карниз балкона третьего этажа, на его кромке набухает холодная гладкая капля.
   Она пока еще полусферична, но вот, настает мгновение, и она вытягивается, принимает грушевидную форму, отрывается. Падая, она отражает в своей пузатости оконную раму, люстру в кухне, штору и весь наш уединенный семейный мирок. Жаль только на одно мгновение. Остановись она в полете, хотя бы на минуту, и вот, уже отражается в ней двор, поле за ним, синий лес и весь-весь мир, да такой ясный, со всеми своими бедами, невзгодами, проблемами, радостями, но безо всякой лжи.
   Увы, капля со звоном разбивается о железный карниз нашего балкона и умирает. Вместе с ней умирает, отразившись на миг, правда. Правда не увиденная и не услышанная.
   И вновь: кап, кап, кап - умирает январский дождь. Голова полна только этим дождем. Ни планов, ни замыслов. Только дождь...
   Бологое 1990 г.
  
  
   Сонет
   (былинный)
  
   Не собаки особачились - озверели
   звери лютые
   На добычу в злобе-ярости,
   В злобе-ярости накинулись,
  
   Не ветра дождями шумными
   Без продыха, без усталости
   На луга, на нивы ринулись,
  
   Это души человечии
   Обуяла злоба страшная,
   Злоба страшная, неуёмная.
  
   Изгнала она любовь к ближнему,
   Породила в сердцах
   Люту ненависть.
  
   Оттого-то я пригорюнился,
   Пригорюнился, закручинился.
   Бологое 1990 г.
  
  
   Считалка
  
   Выйдешь в полдень.
   Это день?
   Это день.
  
   Встанешь в полночь.
   Это ночь?
   Это ночь.
  
   А неполных полведра
   Ведь вода?
   Да, вода.
  
   А пол правды,
   Что тогда?
   Что тогда?
  
   Нет, пол правды,
   Парень, врешь,
   Только ложь.
   Москва 1990 г.
  
   * * *
   Ю. Визбору
  
   Когда его вкрадчивый голос звучит
   со старой магнитной пленки,
   в ушах, будто молотом сердце стучит:
   "Теперь это память, потомки".
  
   Дрожит от волненья скупая слеза
   в глазах у седого мужчины,
   безмолвно над ним разразилась гроза -
   сердечная скорбь кончины.
  
   Но искренний, тихий, слегка с хрипотой,
   с душевным теплом и болью,
   тот голос всегда вместе с нами живой,
   с улыбкой открытой, с любовью.
  
   Так страшно подумать, не верится нам,
   что лишь магнитная память
   по схемам транзисторным и проводам
   спешит его с нами оставить.
   Так ясно отчаянно, что больше нет
   ему никакого выбора.
   Никто не увидит восторженный свет
   чарующих глаз Юры Визбора.
  
   Но голос его, как прежде, звучит
   с пластинки, со старой пленки.
   "Давайте беречь его, - сердце стучит, -
   бессмертная память, потомки".
   Бологое 1990 г.
  
   * * *
  
   Я прилег. Я объят дремотою.
   День угас. Пора отдохнуть
   Задремал. Оставлен заботою.
   Удалось, похоже, уснуть.
  
   И роятся пчелами мысли,
   Гулом слов, созвучием фраз
   Мысли в явь кошмарами вышли,
   Чертовщиною напоказ.
  
   Ясно вижу доселе не виданное:
   Стол в углу, круг - от лампы свет,
   Словом, место такое обыденное,
   Споро пишет покойный дед.
  
   Встать, вскочить, прочитать написанное...
   Но бумага бела, как снег.
   Горе годами перелистанное
   Мелким почерком пишет дед.
  
   Буквы вряд за мыслью торопятся,
   И спешит строка за строкой...
   О, как хочется мне, как хочется
   Прочитать его непокой.
  
   Почему непокой? А, может быть,
   На душе его благодать,
   Может, Там ему только жить и жить?
   Да нельзя никак прочитать!
  
   В светлом круге бумага бела до слез
   И безмолвна, как ночь в пургу.
   Деда в рай поселил Христос.
   Знать другого, я не могу.
   Бологое 1991 г.
  
   * * *
  
   Ой, как в стае черна-ворона,
   Не ко времени пришлась,
   Белоснежная ворона
   На свет Божий вывелась.
  
   Не на радость созидания,
   Не на светлую любовь,
   Но на горе и страдания,
   Да на пролитую кровь.
   Ухта 1991 г.
  
   * * *
   В городском саду играет
   Духовой оркестр...
   Б. Ш. Окуджава
   На площади вокзальной
   У выхода метро
   Поет кларнет печальный,
   Труба манит хитро,
  
   И банджо звук случайный,
   Им вторит бас-труба.
   Играет джаз отчаянный,
   Как чья-то несудьба.
  
   Здесь в жестяную банку
   Кладет прохожий рубль:
   Заглянет он в жестянку -
   В чужую душу, вглубь ...
  
   А юные цыганки,
   Оркестр не спрося,
   Танцуют у жестянки,
   Такое колеся,
   Что выдумать не можно,
   Нельзя изобразить,
   Представить не возможно,
   Увидев, не забыть...
  
   Подаренные розы,
   Небрежно бросив в грязь,
   Девчонки корчат рожи
   И денежки, смеясь,
  
   Бросают щедро в банку,
   Танцуя просто так,
   И юность, как жестянку,
   Не продают никак...
  
   А розы, увядая,
   Валяются в пыли!
   Прохожие, вздыхая,
   Посмотрят, и пошли...
  
   Друзья мои, простите,
   Здесь ни к чему мораль.
   Судите, не судите -
   Мне эти розы жаль!
   Москва, Ленинградский вокзал 1991 г.
  
   Аллегория
  
   Я обделен.
   Разруха не коснулась
   Меня костлявой мертвенной рукой.
  
   Я обделен.
   Свободно не рванулась
   Душа в революционный непокой.
  
   Я обделен.
   Родные не метались
   Мои стихи, скрывая от невзгод.
  
   Я обделен.
   Меня не расстреляли
   Полярной ночью в мареве снегов.
  
   Я обделен.
   Мне и не обещали
   Издать дешевый сборничек стихов.
  
   В моих кудрях еще редки седины,
   И, статься, удосужусь я хлебнуть:
   Войну, разруху, тюрьмы и глубины
   Тоталитарного разврата. Страшен путь,
   Намеченный рукой ГКЧП...
   Но, к счастью, был не долог жуткий сон.
   И вновь: я обделен! Я обделен!
   Бологое сентябрь 1991 г.
  
   * * *
   ... Немного пройдет, немножко,
   Каких-нибудь тридцать лет.
   И вот она эта книжка
   Не в будущем, в этом веке!
   Снимет ее мальчишка
   С полки в библиотеке!
   А вы говорили - бредни!
   А вот через тридцать лет...
   А. Галич
   Да, он ошибся немного,
   Всего-то самую малость,
   И вовсе не волею Бога,
   Без времени жизнь прервалась,
   Но, все-таки издана книжка
   Его, в голубом переплете,
   И, бывший в те годы мальчишка,
   Читает ее в самолете,
   А рядом читают "Правду",
   Но в "Правде" по-прежнему ложь.
   И я надеюсь на Бога,
   Надеюсь самую малость,
   Что к тем, кто нас судит строго,
   Не совесть вернется, а жалость.
   И будет издана книжка
   Моя, хоть в каком переплете,
   И в будущем взрослый мальчишка
   Прочтет ее в самолете,
   А в "Правде" напишут Правду,
   Правду напишут - не ложь.
   Как вера крепка в человеке,
   Что все ж существует жалость.
   Появится в будущем веке
   Стихов моих тоненький томик,
   Пополнит он старенький домик -
   Полку в библиотеке,
   В каждой библиотеке,
   Надеюсь, в будущем веке,
   И ждать не так много осталось.
   А "Правда"? Причем тут, правда?
   Она всегда, только, правда,
   До боли ясно - не ложь.
   Бологое 1991 г.
   * * *
   Научиться за гривенник петь
   И за тридцать отречься от Бога
   С. Морев
   Мы поем не за гривенник даже,
   За копейку, за черствый сухарь.
   Пусть Атланты со стен Эрмитажа
   Тупо смотрят в промозглую даль.
  
   Бога продали. Что с него проку?
   Нет Его! Зато есть суета.
   Словно дань и привычка к оброку
   Обуяла глупцов слепота.
  
   Слепо смотрим в безокие лица,
   Верим в ложь, прославляем ворьё
   Белой чайкой над нами кружится
   И гортанно кричит вороньё.
  
   В слепоте растоптали культуру,
   Честь бездумно раздали за так,
   Уничтожили литературу,
   Совесть предков, сменяв на пятак.
  
   Зачерствевшую, черную душу
   (Нет ее - говорим не спеша)
   На позор, на попранье, на стужу!
   Спим, и жизнь в слепоте хороша.
   Бологое 1991 г.
  
   В день весеннего равноденствия
  
   Поезд стучит вагон о вагон.
   Разносит чай проводница, без сахара.
   Мутен, на вкус неприятен он,
   Словно песок в пустыне Сахара.
  
   Я погружен в извечный вопрос,
   Тот, что живет от рождения с нами:
   "Зачем я родился, зачем я рос?"
   Ложечкой муть мешаю в стакане...
  
   Конечно, родился, чтоб жить и жить...
   Что знаю - вполне для меня довольно,
   Но нужно прожить мне эту жизнь,
   "Чтобы не было мучительно больно"
  
   Но как? Не закончив задуманных книг,
   Не дорастив детей,
   Сад молодой, не посадив,
   В дом не созвав гостей...
  
   Боли предсмертной я не страшусь.
   Да и есть ли такая боль?
   От правды своей не отрешусь,
   И не проси - уволь.
   Но страшно: не кончено столько книг,
   Дети еще малы,
   В замыслах лишь, мой сад возник,
   Гости? Здесь гости мы...
   Поезд стучит вагон о вагон.
   Разносит чай проводница, без сахара
   Мутен, на вкус не приятен он,
   Словно песок в пустыне Сахара...
  
   И продолжает терзать вопрос,
   И угнетает меня вопрос,
   Сводит с ума извечный вопрос,
   Под стук колес...
   поезд Москва - Бологое 1991 г.
  
   Инфляция (либерализация цен)
  
   Новогодней, слякотной, дождливой,
   Черной ночью, не щадя детей,
   Вождь высокий, статный и красивый
   Погубил надежду у людей:
  
   Ту, что уж давно едва теплилась
   Средь кошмара алчности и зла,
   Ту, что с безнадежностью смерилась
   И сама бы вскоре умерла.
  
   А теперь в душе, как в черной яме,
   Царствует могильный холодок.
   Всякий под рубахой прячет камень,
   Как в мороз для суженой цветок.
  
   Точно наказание, в расплату
   Вижу сотни разъяренных лиц.
   Пусть пока не бьются брат на брата,
   Но беда грозится: "Падай ниц".
  
   Я иду теперь, как звонкий бубен:
   Легок, пуст, все словно трын-трава,
   И хоть в омут прыгнуть, будь, что будет!
   Вновь обман! Слова, слова, слова...
   Бологое январь 1992 г.
  
   * * *
  
   Стало дорого: чай и сахар,
   Фантастически дорог хлеб,
   Но не дорог нам хвойный запах
   И не дорог писатель Лев
   Николаевич, тот, что
   Одарил мир "Войною и мир",
   Что всегда было дорого точно:
   Ночь, мерцающий блеск светил,
   И бессмертный Рембрандт, и Гётте
   Нынче стали в иной цене.
   Скажите: "Не богохульствуй, что ты?"
   Дорог хлеб - видно быть войне!
  
   Ну а Родина? Бросим даром.
   В Телль-а-вив, как в чумном бреду.
   Отчий дом? Да гори пожаром.
   Купим дешево в штатах еду...
   И пошло: дорожает столетье,
   Дорожает безумнейший век...
   Прежде дороги были дети,
   Ни за грош теперь человек.
   Бологое январь 1992 г.
  
   Сонет
  
   В родную речь, безудержной лавиной,
   Нарушив мерное течение годов,
   Ворвался хаос иностранных слов,
   Страну родную делая чужбиной.
  
   Бороться с этой напастью - тщета.
   Да, что плохого в иностранном звуке?
   Так тем словам созвучно "нищета
   Берет во всеобъемлющие руки".
  
   С утра звучит не ласковый: "привет",
   А протяженное: "дороговизна"
   Не то упрек, не то ответ...
  
   Нет слова доброго: "Отчизна"
   И вместо "Родина" - "Совет",
   Как пережиток коммунизма...
   Бологое 1992 г.
  
   О державе
  
   Волновалось Куликово поле.
   В ковылях за Доном стала рать.
   Дорога была для русских воля,
   И отваги им не занимать.
  
   Гнали и татар, и печенегов.
   На вратах Царьграда - русский щит.
   Золотой орды лихих набегов
   Пламя вечно память сохранит.
  
   И упрямый, ловкий и лукавый
   Князь московский Ваня Калита
   Русь объединил не ради славы:
   Ради веры, святости креста.
  
   Минин и московский князь Пожарский
   Во главе дружины шли в поход,
   Как отцы от нечисти татарской,
   От поляков защитить народ.
  
   Да, ходила Ермака дружина
   За Урал на берег Иртыша,
   И Сибирь, веками, не чужбина:
   Нам она - российская душа.
  
   Александр немцев бил на Чудском,
   Под Полтавой был низложен швед.
   Над Невой и даже над Якутском
   Реял флаг блистательных побед.
  
   И потом, потом их много было:
   Бит Мамай и бит Наполеон.
   Наше поколение не забыло,
   Как фашизм германский побежден!
  
   Крепла Русь, и на века Державой
   Прослыла средь прочих королевств,
   Звание заслужила ратной славой
   И богатством городов и мест.
  
   И под сень ее, ища защиту,
   Туркестан пришел, пришел Кавказ.
   Как же вышло так, что позабыта
   Рать веков за год на этот раз?
  
   Страх берет! Пришел конец Державе!
   Все растаяло, как ледяной дворец,
   И, взамен могуществу и славе,
   Распри междоусобной бьет свинец.
  
   И большущее святое слово:
   "Русь - Россия" ввержено во прах.
   Да, Держава, для всего основа,
   Рухнула при нас, не при дедах!
  
   Нам стоять пред Богом для ответа.
   Как мы допустили? Как могли?
   Нет, не замолить греха за это.
   Это мы, страну не сберегли!
   Бологое 1992 г.
   * * *
  
   Снятся яйца к богатству,
   Море снится к покою,
   Косы - признак женитьбы,
   Красны зори - к войне.
  
   Но зачем мне богатство?
   Мне не видеть покоя,
   Минул день мой женитьбы,
   Не случиться б войне...
   Бологое 1992 г.
  
   Хорей
  
   Пистолеты, сабли и дуэли,
   Рифмы легкой тонкая вуаль,
   Словно тихий март, капель в апреле,
   Пробудили на сердце печаль.
  
   Хорошо б в Австралию умчаться,
   Посмотреть живого кенгуру,
   На роскошной яхте покататься
   В теплом море рано по утру.
  
   Говорят: "Красивы индианки,
   Строен стан и сари, словно снег".
   А в России мчатся чудо-санки,
   Краше их не повстречать во век.
  
   У ворот с утра судачат бабы,
   Только, жаль, теперь не в соболях.
   На дорогах вечные ухабы,
   И чечены ходят в королях.
  
   На Кавказе мокрый снег и слякоть
   Жерла пушек, танков мрачный строй,
   А в солдатских душах грязь и пакость,
   Новый день встречает их войной.
  
   Пистолеты, сабли и дуэли,
   Галич, Пушкин, Александр Блок -
   Ваши рифмы, как капель в апреле,
   Как давно не понятый урок.
   Бологое 1994 г.
  
   Летопись
  
   Дочь с утра играла гаммы,
   Ночью выпал первый снег,
   А в Чечне на поле бранном
   Рухнул русский человек.
   И такая ненадежная
   Обуяла тишина...
   Бьется, бьется мысль тревожная:
   "Это же война, война!"
   Бологое 15.12.1994 г.
  
   Никифорово
  
   День убавился. Темнеет
   Только-только расцвело,
   Стынет, мерзнет, леденеет
   Захолустное село.
  
   Одинокая старуха
   На дорогу бросит взгляд.
   Между рам уснула муха,
   Галки стаями летят.
  
   Не дождаться бабке сына -
   Всю неделю пьяный он.
   Топчется в хлеву скотина,
   Верно, видит скверный сон.
  
   Загрустила баба Таня.
   Третий год вдова она.
   В огороде стынет баня.
   На деревне тишина.
  
   Бологое 1994 г.
  
   Три дня спустя после инфаркта
  
   Я не умер, я еще живой
   И еще нуждаюсь в разговоре,
   Только рядом, будто ветра вой,
   Голоса в совсем мне чуждом хоре.
  
   Я прошу, я обращаюсь к вам:
   "Приезжайте, но не на поминки".
   Если б мог, давно б примчался сам
   Посидеть на скромной вечеринке.
  
   Но, увы, теперь я слишком плох,
   Не хватает так родного слова,
   Ноет сердце и не полон вздох,
   Ладно, хоть душа пока здорова.
  
   Нужно мне так много вам сказать,
   Это не изложишь на бумаге,
   Заглянуть в глаза, к груди прижать...
   Только бы дожить мне-бедолаге.
  
   Трудно уживается мечта
   В изболевшем никудышном теле
   И, порою, жутко: пустота
   В тех руках, что прежде были в деле.
  
   Поспешите, я еще живу:
   Дни сменяют тягостные ночи.
   Трудно мне во сне и наяву,
   А пожить так хочется мне очень.
   Бологое 1995 г.
  
   * * *
   И. Губенману
   Уехать из своей страны
   Евреи многие вольны.
   Судить из Телль-а-вива
   Россию не красиво.
  
   Дорожная песня
  
   Горбатый "Запорожец"
   Моих надежд кумир
   Открыл мне необъятный,
   Просторный светлый мир.
  
   Дорога чудной тайной
   Летит вперед-вперед,
   И, будто бы, случайно,
   Меня с собой берет.
  
   Промчались лимузины,
   Колесами шурша -
   Шикарные машины...
   И наша хороша!
  
   Добавлю в бак бензина -
   Вот радость до небес.
   Прекрасная машина,
   Ну, чем не "Мерседес"?
   Бологое 1997 г.
  
   Три четверостишья
  
   *
   Вечер. Июль. Гвоздики.
   Омут небес глубок.
   Первых звездочек лики.
   Я совсем одинок.
  
   *
   Наивен и восторжен,
   Как в юности дурак,
   И, что мой труд ничтожен
   Не признаюсь никак.
  
   *
   Не слушаются дети,
   Рассержена жена,
   И не по человечески
   Живет моя страна.
   Бологое 1997 г.
  
  
   Московский пейзаж
  
   За окном серо-синее небо,
   Валит дым из высоких труб.
   В этой комнате был я и не был,
   Все мне некогда. Труд да труд.
  
   Вот отсюда, с высот полета,
   Расширяющих горизонт,
   Валится на меня забота,
   Укрывает всего, как зонт.
  
   И ни дождь, ни жара, ни вьюга
   Не заставят меня молчать.
   "Люди, нужно любить друг друга", -
   Продолжает душа кричать...
  
   За окном серо-синее небо.
   Валит дым из высоких труб.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Москва 1998 г.
  
  
   * * *
  
   Спиваются безвестные поэты
   И растворяютя в толпе бездарных.
   Потом они уходят тихо в лета,
   Как ударения средь гласных безударных.
  
   Теперь никто не скажет: "Сгинул гений".
   Здесь часто приключается такое.
   Мы, окружив себя бездарным кругом чтения,
   Хотим, чтоб нас оставили в покое.
   В посредственности, что искать таланта?
   На сереньком, не видно серых пятен.
   А, все же, у большого музыканта
   Звук музыки коварен и приятен.
   Прежде были меценаты,
   Были просто добряки,
   Только вывелись когда-то,
   А остались ............... .
   Москва 1998 г.
  
   * * *
   Та суббота была последняя
   И в году последняя ночь
   Словно в царском дворце передняя:
   Сбросить шубу и дальше проч.
  
   Я оглядываюсь на пятницу,
   На четверг, на прошедший год,
   День за днем продолжаю пятиться,
   Хотя, нужно идти вперед.
  
   Что же было, чего же не было?
   Много радостей и хлопот,
   Только это все былью-небылью
   В скором будущем порастет.
  
   Пусть останутся в нашей памяти,
   Кто ушли от нас навсегда.
   С наступающим, с наступающим,
   Бог даст, нас минует беда.
   Бологое 2000 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Поэмы
  
   Jedem das Seine
  
   Всем осужденным, но не виновным,
   Достойным доброго теплого слова,
   Всем, судьбой понапрасну избитым,
   Обиженным всем, забытым.
  
   1
  
   Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три-раз.
   Вальс-чаровник - воплощенье надежд
   Льется с эстрады, льется с небес.
   Переполняет, уносит нас -
   Тот довоенный вальс...
  
   Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три-раз.
   Школьником я не видал корабля -
   Далеко от моря сторонка моя,
   Но форма морская пленила меня -
   Ах, как танцевать в ней вальс!
  
   Из тридцать восьмых, из далеких лет
   Несет жизнь меня-моряка.
   Оттуда, где ясный свет маяка,
   Волна, где встречает рассвет,
   И слабому места нет.
  
   Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три-раз,
   Ленточки, тельник, ботиночки, клеш -
   Был я в те годы собою хорош.
   Мальчишки с восторгом смотрели на нас -
   Кружили курсанты вальс.
  
   Снег, снег, снег на фонари.
   Снег, снег, снег на корабли,
   Снег по бульвару в пляс...
   Вчерашний курсант -
   Морской лейтенант -
   Отважный морской лейтенант.
   Владивосток в голубой дали,
   Вовсе не важно, что край земли -
   Бал выпускной у нас,
   Льется матросский вальс...
  
   2
  
   Раз, раз, раз-два-три. Раз, раз, раз-два-три.
   Холодно ленточкам в снежной пыли.
   Морские бушлаты в атаку пошли -
   Война отдала приказ
   В опасный для Родины час.
   Какой тут, братишки, вальс?
  
   Kom, kom, kom nacht West. Kom, kom, kom nacht West.
   Распластан средь снега, земельно сер,
   Но, кажется, жив морской офицер...
   Фашист гортанно, как-будто вальс:
   "Marschieren, marschieren, вставай!"
  
   Kom, kom, kom nacht West. Kom, kom, kom nacht West.
   В телячьих вагонах
   Больных, изможденных
   Пленных везли от невест,
   От русских, родимых мест...
  
   Kom, kom, kom nacht West.
   Попали мы в венский лес.
   Здесь нам был устроен ночлег.
   Отсюда мой первый побег,
   А следом и первый арест.
   И снова: marschieren nacht West!
  
   А следующими побегами
   Калеки мне стали коллегами...
   Стучат по камням костыли,
   И лают овчарки вдали...
   Не знаю я здешних мест.
   Попался. Последний арест.
   Пропал я - неугомонный,
   Взят в лагерь концентрационный.
   Отсюда сбежит разве бес!
   Во мне же бараний вес.
  
   Ни вальса, ни песен Гейне -
   Один рабский труд и терпение -
   Немой, изнуряющий труд.
   Как мухи, здесь пленные мрут.
   И время пришло в смятение,
   По кругу теней движение...
  
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Победа! Весь пленный народ
   Отправки на Родину ждет:
   Откуда-то взялись силы
   У нас, глядевших в могилы.
   "Родина-мать зовет!" -
   Воззвание у ворот.
  
   3
  
   Раем - вагон мне телячий.
   Жизнь хуже жизни собачьей.
   Из сел, городов и мест
   Меня гонит страх, ждет арест.
   Не мил мне теперь белый свет:
   Мой паспорт - волчий билет.
   И скитаюсь я здесь и там,
   По полям степям и волнам.
   Кавказ и Черное море,
   Батумский порт - Евпатория:
   Я лоцман в морском порту.
   Кажется, встретил мечту.
  
   Но быть суждено беде -
   Досье уже в НКВДэ.
   - И чикаться с ним не надо.
   Посадим этого гада.
   -Сажать, да на полный срок...
   Вот тут я бежал на восток.
  
   "Кружится, кружится желтый листок.
   Слышится, слышится старый вальсок..."
   И закружила меня беда:
   Попал я, невесть куда.
   Укрылся я от тревоги
   Вдали от железной дороги.
  
   Мир не без добрых людей,
   Поверили, что не злодей.
   Не сразу, с чужой заботой,
   Нашел, наконец, я работу...
  
   На школьном дворе в этот час
   Гармошка играла вальс.
  
   И целое десятилетие,
   Не в самое лихолетье,
   Я в школе учителем был.
   Учил и детей любил...
  
   Физика, алгебра - вечности мать.
   Ночь. На тетрадку седая прядь.
   Вроде бы все и сказано,
   Будто бы все уже сделано,
   И не терзают уж больше меня
   Звуки задорного вальса-огня...
  
   Кажется все. Поздравляю вас!
   Все интернанты танцуйте вальс...
  
   И снова в горле слезный комок.
   Ужель не последний в жизни урок?
  
   Считать ошибкой мою вину! -
   Орден: "За достойное поведение
   В фашистском плену"!
  
   Бологое-Малоярославец- Москва , январь 1989
  
  
  
   Дачники
   не по Чехову
  
   1
  
   Объятый сладостною ленью
   Все придаешься ты сомненью,
   Чем бы занять досуг.
   Балы, пустые разговоры
   И долгие в театр сборы,
   Или охота на волков -
   Все не решение задачи,
   Вот, если б летом жить на даче
   С тобой, любезный друг!
   Там дивно по лесу скитание,
   Чудесно в жаркий день купание
   И сон, средь прелести цветов.
  
   Вот летняя жара настала.
   На горожан тоска напала.
   По улицам гулять
   Теперь занятие пустое,
   Вздыхать и мучиться от зноя,
   К тому же, нет девиц.
   Они, как птички, что на воле
   Уж где-то в роще или поле
   Изволят щебетать.
   Нет, в городе вам нет удачи.
   Весь свет теперь живет на даче,
   Оставив шум столиц.
  
   Но я признаюсь: вот ведь штука,
   На даче тоже, та же скука,
   Безделица во всем.
   Опять пустые разговоры,
   Никчемные к соседям сборы,
   Да! Скука! Вот беда.
   Нет, не решение задачи
   Вам лето провести на даче,
   Коль праздно мы живем!
   Мы о рабочем человеке,
   Обиженном так в нашем веке,
   Болтаем без труда.
  
   А сами утопаем в лени
   Среди лесов прозрачной тени
   И осуждаем свет,
   Что он бездарен и ничтожен,
   К большим делам не расположен,
   Не правильно живет,
   Погряз в обжорстве и разврате,
   Купается в вине и злате...
   Так сядем за обед!
   Нет, не решение задачи
   Искать забвения на даче,
   Безделье не пройдет.
  
   И так, из года в год.
  
   2
  
   Ты замотался на работе,
   Ты всю неделю жил в заботе
   И, что-то не успел.
   Ликуй! Рабочая неделя,
   Пусть сделал ты, или не сделал
   Дела свои, пришла к концу.
   Уж, мысли все твои в субботе,
   В приятной "каторжной" работе,
   В той, что всех дачников удел.
   Вот, вновь ты в грязной телогрейке,
   Ни в картузе, так в тюбетейке,
   Что так тебе к лицу.
  
   Ты с топором или лопатой,
   Весенним воздухом объятый
   Готов копать, пилить...
   Наследственный, похоже, плотник
   И, верно, от сохи работник,
   Вся суть - крестьянский сын,
   Пусть, по прописке горожанин,
   Пусть индустрией одурманен
   И в городе ты счастлив жить.
   Ты не один, нас миллионы
   Отравой дачной опьянены -
   В душе крестьяне, как один.
  
   Мы, оторвавшись от работы,
   Оставив производств заботы,
   Деревни прелести вдохнув,
   Мечтаем о красивом доме
   И просим ссуду в исполкоме,
   Да ищем, где достать
   Для начинающейся стройки
   Доски-дюймовки, брус на стойки.
   Достав, лишь переводим дух.
   А дальше, рамы, снова доски,
   Мы перемазаны в известке...
   Такая благодать!
  
   И так, без праздника святого
   И без суббот, без выходного,
   Поверь, без отпусков,
   Мы все в решении задачи:
   Где денег раздобыть для дачи...
   И дел невпроворот.
   Смотрите: дом уже построен.
   Он восхищения достоин,
   Поставлен на века!
   Но дел ничуть не стало мало:
   Клубника за зиму пропала -
   Не счесть теперь хлопот...
  
   И так, из года в год!
   Бологое 1988 г.
  
  
   Великому Петрарке мой сонет
  
   Стансы дьявола
  
   " Великий Боже! Твой исполнен
   Правдой суд..."
   Жак де Барро, 1756 г.
  
   Анонс
  
   В чаще девственного леса,
   Где нет жизни суеты,
   Скачут черти, пляшут бесы.
   Только злоба - их мечты.
  
   Им бы всех объять пороком,
   Одурачить, обмануть,
   Навести на ложный путь,
   Черным обложить оброком,
  
   Сделать скаредной мечту,
   Навести на преступленье
   И, поднявшись в высоту,
  
   Наблюдать, как в исступлении,
   Душу, бросив в пустоту,
   Жертва корчится в мучении.
  
   Не знаю, когда это было,
   Но только бытует сказка,
   Вечернее в ней светило -
   Венера. Есть смерть и ласка,
   Любовь, политая кровью,
   Страданья невинной девицы,
   Которых могло не случиться
   Рассудок будь дружен с любовью,
  
   Будь сила великодушней,
   Будь мягче сердце мужчины
   И руки будь чуть послушней
  
   Рассудку. Ревность не будь достойной
   Супруга, не став причиной
   Кончины столь непристойной.
  
   Глава I
  
   1
  
   Подобно спелому колосу,
   Лугу, негой покрытому
   В кудрях злотых, волос к волосу
   Лентой тугой перевитому,
  
   Аия прекрасна, как утро,
   Средь луга в дымке тумана.
   Таиру она столь желанна,
   Что даже представить трудно.
  
   Их счастье кажется вечным.
   Меж ними любовь и согласье.
   Летит мгновеньем беспечным
  
   Возлюбленных жизнь. Словом, счастье
   В блаженстве этом сердечном,
   Весна на дворе, иль ненастье.
  
   2
  
   Аия красива. Прекрасен
   Таир, силой - ветру подобен.
   Его смелый взор остр и ясен,
   Размашистый шаг свободен.
  
   Иссиня-черная грива
   Спадает на крепкие плечи.
   Не любит он длинные речи -
   Молчание красноречиво.
  
   Силен он и очень гибок,
   Быстр в беге, удачлив в охоте.
   Не знают губы улыбок,
  
   Всегда он сосредоточен.
   Себе не прощает ошибок
   И честолюбив он очень!
  
   3
  
   Цветет нежно пахнущий вереск
   У входа в сухую пещеру.
   Сюда доносится шелест
   Лугов. Видно к ночи Венеру.
  
   Пещера служит им домом.
   В суровые дни непогоды
   Спасает детей природы
   Огнем очага знакомым.
  
   Здесь ложе из трав ароматных
   Супругам служит постелью.
   Лежа на нем, приятно
  
   Прислушаться к вьюжному пению,
   Рокоту громов раскатных,
   Или пернатых веселью.
  
   4
  
   Крепок свод той пещеры -
   Надежен приют обоим.
   Таир, любви без меры
   Воистину же достоин!
  
   Он ласков и нежен с супругой.
   Опора. Пример подражанья.
   Ее он предвидит желанья
   И чтит ее верной подругой.
  
   И дико на юной планете,
   Свободно, без мысли и страха
   Гуляет реликтовый ветер.
  
   Кричит во тьме росомаха...
   Таир ее ночью встретил -
   Он не изведал страха.
  
   5
  
   Таир с огромной дубиной,
   Устав от ночной охоты,
   Нес зверя на завтрак любимой,
   Оставив другие заботы.
  
   Но дьявол жену попутал.
   Приняв человечье обличие,
   Ухаживать стал без приличия.
   Назвался ей юным Крутом.
  
   Любовь и прелюбодеяние,
   Покой и безумство бури,
   Прозрачность небесной лазури
  
   И недр земных клокотанье,
   Как тайное вечно желание,
   В невинную душу плеснули.
  
   7
  
   Плеснули, отхлынули, смолкли,
   Исчезли, как наваждение.
   К чему же теперь кривотолки?
   И было ли это видение?
  
   Но дьявол, весь - нетерпение,
   Спешит завершить интрижку:
   Таира, будто мальчишку,
   В ревность ввести, в смятение.
  
   И испытать наслаждение,
   Беззвучно смеясь над Таиром,
   Видя его смятение -
  
   Ревности черные силы,
   Желание мстить и мщение
   Безвинной, любимой, милой.
  
   8
  
   Скачут блики, пляшут тени,
   Меркнет отблеск очага.
   По пещере, по постели
   Зримым обликом Врага,
  
   Возле спящей безмятежно,
   Видящей, безвинно, сны,
   Верной, любящей жены.
   У нее любовь безбрежна.
  
   Ей неведомо во снах,
   Что лежать в сырой могиле
   Будет скоро ее прах
  
   На угоду черной силе,
   И не искажает страх
   Чистой прелести Аии.
  
   9
  
   Средь призрачных бликов пещеры
   Таиру в видении ночи
   Почудилось: кто-то в постели
   С Аией его. Страшно очень!
  
   Таир, бросив в угол зверя,
   Воскликнул: "Коварство, какое!
   Я в миг тебя успокою!
   Тебе, Аия, не верю!"
  
   Вскипает кровь, негодуя,
   Взбесившись, рвется наружу.
   Таир помрачнел, ревнуя.
  
   Злоба наполнила душу,
   А сердце кричит, тоскуя:
   "Не нужен я ей, не нужен!"
  
   10
  
   Смерть! Смерть! Ударом дубины
   Расколот череп неверной,
   Так прежде Таиром любимой.
   - О, Боги! О, как мне скверно! -
  
   А дьявол расхохотался
   Неистовым, жутким смехом.
   И вторила страшным эхом
   Пещера, пока он смеялся.
  
   Дьявол кричал: "Послушай,
   Ты в сети мои попался,
   Ревнивец, мне отдал душу!", -
  
   Кричал он, не унимался...
   Таир не слышал, не слушал,
   В безумстве он в чаще валялся.
  
   11
  
   Убийство, даже во гневе,
   Даже в минуту отчаянья,
   Любого делает зверем.
   Инстинкт заменяет желания,
  
   Рассудок людской искажает,
   Плотским делает чувства.
   Убийство очень искусно
   Пороки преумножает,
  
   Не оставляет в покое
   Убийцу, хотя бы ночью -
   Вот, страшное действо, какое.
  
   Оно утверждается прочно,
   Сердце губит людское.
   Становится сердце порочно.
  
   12
  
   Ревность беспричинная
   Лишает лица.
   Давняя, старинная
   Мерка подлеца.
  
   Из палеолита,
   Из глухих веков
   Ее слышен зов:
   "Честь твоя задета.
  
   Где же твоя месть?
   Накажи изменницу,
   Заступись за честь".
  
   Эхо бьется в стену:
   Месть, месть, месть!
   Злоба брызжет пеной...
  
   * * *
  
   О, звезда золотая!
   Венера - любви Богиня,
   От зла любовь охраняя,
   Что ж не была ты с ними?
  
   О, звезда золотая,
   О, звезда золотая...
   . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
  
   Глава II
  
   1
  
   Эти милые простушки
   В райском сказочном саду,
   Все послушницы-пастушки
   У Венеры на виду.
  
   Ночь проходит, и девицы,
   В небо, выпустив Тельца,
   Всем копытным праотца,
   Начинают веселиться.
  
   Днем, младые, на лугу
   Забавляются игрою,
   На привольном берегу
  
   Дружно скачут чехардою,
   С громким криком на бегу,
   Иль, какой другой игрою.
  
   2
  
   А Венера в облаках,
   Нежно арфы струн касаясь,
   Вся в божественных мечтах,
   О подушки опираясь,
  
   Призывая все к любви,
   Осмотрев спокойно Землю:
   "Все богов веленьям внемлют
   Подопечные мои, -
  
   С легким вздохом скажет кратко,
   Изогнув слегка свой стан, -
   Ой, с Таиром дело гадко.
  
   Дьявол ввел его в обман,
   Обойдя меня украдкой.
   Зол владыка черных стран!
  
   3
  
   Но, свершенное Таиром
   Мне, богине, не подвластно!
   Наказанье заслужил он,
   И оно будет ужасно.
  
   Будет в страхе безрассудном,
   Порожденьем черной злобы,
   Дни, и месяцы, и годы,
   Ночью, вечером и утром
  
   Он бродить в полусознании,
   Совершенно одинокий,
   В бесполезном ожидании,
  
   Чтоб его простили боги.
   Он не стоит сострадания,
   А, к ревнивцам боги строги ...
  
  
   4
  
   Но я, видно, за беспечьем
   Проглядела преступление
   И корить себя за это
   Вечно буду, вся - сомнение.
  
   Чтоб смягчить его страдания,
   Я послушницу-пастушку
   Юну, милую подружку,
   Отошлю, с ее желания
  
   В край лесов, озер, зверей
   В утешение Таиру.
   Может, будет веселей
  
   Им идти вдвоем по миру.
   Дьяволу же тяжелей
   Применить к ним злую силу".
  
   5
  
   Метут снега, цветут цветы,
   И вновь, снега, снега...
   Годов чреда, но дни пусты -
   Жестокая судьба!
  
   Таир один. Безумен он,
   Живет в глуши лесов,
   Средь птичьих голосов,
   Убийством оглушён.
  
   Он пьет из быстрого ручья,
   Питается травой
   Стал хил от этого питья,
  
   Ослаб, едва живой.
   Не ищет лучшего житья,
   Наказанный судьбой.
  
   6
  
   Таир, тоской удрученный,
   Бродил по дикому лесу.
   Валун валяется черный,
   Здесь будто совсем не к месту.
  
   У камня юная Юна,
   Вся в мареве дымки туманной,
   Улыбкой небесно-желанной
   Манит за собою чудно.
  
   Глаза у нее смеются,
   Так и зовут любовью.
   Волосы пышные вьются.
  
   Платье на ней голубое.
   Слова ее нежные льются:
   "Жить нам общей судьбою".
  
   7
  
   Таира рассудок неясный
   Опоен любовным дурманом.
   Стремится он к Юне прекрасной,
   Любуется девичьим станом.
  
   Не грезит ли, сон ему снится?
   Пылает сердце любовью:
   "Клянусь тебе собственной кровью
   Хочу на тебе жениться".
  
   А Юна: "Мне клятв не надо.
   Тебе я послана Богом,
   Любовь моя и отрада.
  
   Нам скалы станут чертогом.
   Дитя нам станет награда
   В нашем жилище убогом".
  
   8
  
   Луны сменяют луны,
   Из лун слагаются годы.
   Все есть для счастья у Юны:
   Таира любовь, заботы
  
   Об очаге и пище,
   Одежде и теплом доме
   Таир только ночью стонет,
   И зверь у жилища рыщет.
  
   Да ночи приносят тревогу
   О том, что наступит старость,
   И нет до сих пор в подмогу
  
   Ребенка. Вот если бы радость
   День ото дня, понемногу,
   В дом приносила младость.
  
   9
  
   Средь скал, где ручей бурлящий
   У хижины из бамбука,
   Звучит голос Юны молящий:
   "За что же, такая мука?
  
   Была я много моложе
   И встретила много закатов
   Со дня, как стали женаты
   Мы с Таиром. И что же?
  
   Богов днем и ночью просила,
   Да, видно, просила без толка,
   Мечту в душе я носила:
  
   Пошли нам, Богиня, ребенка!
   Я бы его любила
   Так, как тигрица тигренка".
  
   10
  
   Звезда зелено-златая,
   Венера - любви богиня,
   Что счастье детей охраняя,
   О каждом заботится сыне,
  
   О дочери каждой вздыхает,
   В беде их не оставляет,
   Всем счастья большого желая
   И с Юной вместе страдая,
  
   С грустью ей отвечает:
   "Таир мне во всем послушен,
   Но он, несомненно, знает
  
   Что дьяволу отдал душу,
   Вас боги за это карают.
   Напомни об этом мужу".
  
   11
  
   Черный камень у болота.
   Ночь черным-черна.
   С сучьев дуба смотрит кто-то -
   Леший ли, сова?
  
   Сердце плачет, сердце рвется.
   Сильно удручен,
   В страшном горе он
   Головой о камень бьется:
  
   "Я поверил черной силе,
   Не смог разгадать,
   Что в возлюбленном Аии
  
   Дьявола печать.
   Мне никто помочь не в силе.
   Что теперь кричать.
  
   12
  
   Я наказан так жестоко,
   Я жену убил.
   Каюсь, каюсь я глубоко.
   Больше нету сил".
  
   " Ты, приятель мой, -
   Вдруг ответил чертыхаясь,
   Дьявол, злобно усмехаясь,
   Ухая совой, -
  
   Чертов сын, Таир, ревнивец,
   Уж меня прости,
   Успокойся, нечестивец,
  
   Камень отпусти.
   Одарю тебя, убивец,
   Ради верности.
  
   13
  
   Я не Бог, но дьявол тоже
   На дела мастак.
   Знаю: вам всего дороже
   Дочь. Возьми, чудак.
  
   Вырастет она, пригожа,
   Матери под стать,
   Будет помогать
   Безотказно, осторожно.
  
   Но она познать не сможет,
   Что среди людей
   Есть любовь, есть злоба тоже -
  
   Чувств не будет в ней.
   Трезвый ум ее дороже
   Всяческих страстей".
  
  
   Глава Ш
  
   1
  
   Не шумите ветры ветками дерев.
   Ой, не войте ветры в трубах очага,
   Не швыряйтесь в окна снегом, озверев,
   Ой, уймись, уймись ты, лютая пурга,
  
   Не мешай спать Зиме-доченьке,
   Столь любимой, столь желанной,
   Столь для Юны долгожданной,
   Будет утро мудреней зимней ноченьки.
  
   Баю-бай, баю-бай,
   Филин дочку не пугай,
   Ворон криком не буди.
  
   Зима-дочка спи, усни,
   Нам на радость подрастай,
   Баю-баю-бай.
  
   2
  
   Я видел детей послушных,
   Такие - родителям в радость,
   Реже - великодушных
   Всякому, будто сладость,
  
   Встречал озорных, шаловливых,
   Знаю подвижных и шумных,
   Не редко, встречаю умных,
   Застенчивых, молчаливых.
  
   Я видел и равнодушных,
   Не знающих состраданья,
   Но не встречал бездушных,
  
   Без всякого в жизни желания.
   Нет, хуже, пожалуй, не нужно
   Родителям наказания.
  
   3
  
   Время прошло немало
   С тех далеких событий,
   Зима, меж тем, подрастала.
   Дни ее полны открытий.
  
   Прилежна она в учении,
   Послушна, беспрекословна,
   В беседе немногословна.
   Все выполнит поручения
  
   Не испытав при этом
   Чувств никаких совершенно,
   Будь то мороз, или летом,
  
   Изо дня в день, неизменно,
   Следуя трезвым советам
   Твердо, спокойно, степенно.
  
   4
  
   Светило смотрит свысока,
   Укрыл туман долины -
   Все в сердце девичьем снега,
   В душе у Зимы - зимы.
  
   Ни шаловливых волн прибой,
   Ни жемчуг водопада
   (Для глаз моих награда)
   Ни муравьишко под сосной,
  
   Что выбился из сил,
   Ее не трогают покой,
   Никто душе не мил,
  
   И даже камень гробовой -
   Ей просто камнем был,
   Не наполнял ее тоской.
  
   5
  
   Зиму ничуть не тревожит
   Музыка птичьего пения,
   К грусти не расположит
   Луг под луной в цветенье
  
   В день середины июля
   Минуло Зиме шестнадцать.
   "Может ли так продолжаться, -
   С грустью подумала Юна, -
  
   Доченька дорогая,
   Можно ли быть холодной,
   Юность свою встречая?
  
   Деве быть вечно свободной
   Трудно, любви не зная.
   Видно богам так угодно".
  
   6
  
   Плачет юная Зима,
   От боли телесной плачет.
   Горем лицо исказило
   Страданье, а это значит,
  
   Что в ней растревожить чувство
   Ничтожнейшая попытка -
   Для Зимы страшная пытка.
   В том дьявольских чар искусство.
  
   От этих речей ей больно.
   Бледна, помутились очи:
   "Не нужно, мама, довольно,
  
   Мне слушать тебя, нет мочи.
   Я вынести боль, не вольна,
   Возможно, умру я к ночи".
  
   7
  
   Зима долго болела,
   Ночами часто стонала,
   Почти ни чего не ела
   И очень слабою стала.
  
   Но молодость, все ж, победила
   Болезнь, что ее снедала,
   Зима поправилась, встала,
   Как прежде, умна и красива.
  
   И часто в часы заката
   Гулять девица ходила
   На луг, за речку куда-то,
  
   Где ветви сплетает ива,
   Растет душистая мята
   И местность очень красива.
  
  
   Глава IV
  
   Раз Бог веселый Водолей
   Решил устроить пир,
   Велел он старшине дождей
   Отмыть пред пиром мир.
  
   Явился дождик грозовой,
   Белее снежных круч,
   Упруг, как солнца луч.
   Тряхнул кудрявой головой
  
   И начал свой рассказ:
   "Я вымыл край подзвездный твой,
   До блеска в этот раз,
  
   Но на земле есть грех такой -
   от дьявольских проказ,
   Его не смыть простой водой.
  
   2
  
   Живет девица, холодна,
   Бесчувственна, как снег,
   В своем бесчувствии она
   Одна проводит век.
  
   Не знает ни добра, ни зла,
   Ни горя, ни страстей,
   Но ясен разум в ней.
   Как лед она, а уж весна
  
   И ей любить пора,
   Пора гореть, цвести, пылать,
   Но Зиме зиму со двора
  
   Не суждено прогнать.
   А мне, хотелось бы добра
   Ей сердцем пожелать!"
  
   3
  
   "Добра!? рождению греха, -
   Воскликнул Водолей, -
   Твоя задача не легка,
   Как справишься ты с ней?"
  
   Ответил старшина дождей -
   Веселый летний дождь:
   "Меня зовет туда любовь,
   Я слышу силу в ней.
  
   Хочу бездушье победить,
   Разрушить чары зла.
   Не стану жизни я щадить,
  
   Что б к ней любовь пришла.
   Лед в сердце должен растопить,
   Знай, Зима не зима!"
  
   4
  
   Зима за речкой гуляла,
   Для заготовки мяты:
   Юна ее послала -
   Любит она ароматы.
  
   К вечеру, к этому месту
   Юноша незнакомый
   Шел, зовом сердца влекомый,
   Шел, чтоб сыскать, невесту.
  
   Он Зиму средь трав повстречал
   С букетом душистой мяты
   И радостно так закричал:
  
   "Найдя тебя в час закатный,
   Похоже, я путь увенчал
   Мне встречаю столь приятной.
  
   5
  
   О, дева! Останься со мной!
   Любовь мое сердце тревожит.
   Будь верною мне женой".
   А Зима: "Женой? Быть может
  
   Ты должен вначале свершить
   Отчяянно-смелый поступок -
   Двух хищников саблезубых
   У ног моих положить".
  
   Так Зима ему говорила
   Совсем без всякого чувства,
   Она его не любила,
  
   Ей, вовсе, не было грустно,
   Не страшно за юношу было...
   Как прежде, в душе ее пусто.
  
   6
  
   Семейство тигров вышло в ночь
   По зову живота,
   С дороги их, уходит прочь
   Младых лосей чета.
  
   Белеют хищные клыки
   Под серебром луны.
   Во мраке хищники легки,
   Бесшумны их прыжки.
  
   Тут, замер в страхе древний лес,
   Притих в кустах ручей,
   За тучей лунный луч исчез,
  
   Лишь сердца звук звончей.
   И наш герой наперерез,
   Но кто из них ловчей?
  
   7
  
   "Да будут живы лоси!", - тут
   Воскликнул наш жених.
   И, тиграм преграждая путь,
   Стеною встал, затих...
  
   Но, прежде чем, вонзился нож,
   Успел вонзиться клык...
   Охотник яростен и дик,
   На демона похож...
  
   В бою упал сраженный зверь,
   Удар, и мертв другой...
   Жених стучится к Зиме в дверь
  
   Весь в ранах, чуть живой,
   А на плече убитый зверь:
   "Любимая, открой.
  
   8
  
   Богиня моя, я исполнил
   Твое роковое желанье.
   Вот тигры, омытые кровью.
   Я ранен смертельно. Страданья
  
   Ничтожны, рядом с любовью,
   Но, все же, я умираю во имя любви прекрасной,
   Желанная, свет мой ясный,
   Побудь со мной, дорогая".
  
   Тут сердце, болью нежданной,
   На части рвется у Зимы:
   "Единственный мой, желанный,
  
   Отныне навеки любимый".
   И оба лежат недвижимы...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   9
  
   Охотник от ран умирает младой.
   Клыки истерзали грудь.
   А девичье сердце любовной тоской
   Убито. Окончен путь.
   Все ж дьявола чары сразила любовь,
   Но, страшной какой ценой,
   Равной смерти самой.
   Не бьется у Зимы по жилам кровь.
  
   Умер охотник младой.
   В объятьях его тело Зимы лежит -
   Бесчувственной, неживой.
  
   Тоненький стебель травинки дрожит
   Над мертвой ее головой...
   Души влюбленный летят в зенит...
  
   * * *
  
   Над надгробием печальным
   Жаворонок песнь поет
   С воплем горестно-отчаянным
   Юна слезы льет.
  
   Нем Таир. Не понимая
   Смотрит, удручен,
   Впал в безумье он.
   Ой, жестока кара злая!
  
   Звезда зелено-златая
   Венера - любви богиня,
   Возлюбленных охраняя,
  
   Что ж не была ты с ними?
   О, звезда золотая!
   О, звезда золотая!
  
  
  
  
   Бологое 1988-1991-2006 г.
   Так называется колодец с очень вкусной водой в городе Малоярославце Калужской области.
   Андрей Растоцкий киноактер и режиссер, сыграл роль Дениса Давыдова в фильме "Эскадрон гусар летучих", погиб, упав со скалы во время съемок очередного фильма.
   Николай Островский, Как закалялась сталь
   Из песни, исполняемой Клавдией Шульженко.
  
  
  
  
   57
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"