Все началось с юбки. Или, должно быть, с того, что в одной семье родилась девочка, и назвали ее Марусей. А в далекой глухой деревне, за семью лесами, за семью холмами, жили три ее бабушки. Узнав о рождении внучки, они тут же пришли ее навестить. Склонившись над колыбелью, бабушки беззвучно пошептались и решили подарить Марусе юбку. Обычную льняную юбку с незатейливой вышивкой по краю. И еще дали девочке другое имя, потому что был такой обычай: в их деревне все имели другие имена, не те, что в городе. Имя ей дали - О?йме, что на языке бабушек означает - душа.
Юбка оказалась длинной, почти до самых пят, но Марусе это так нравилось, что она всегда и везде ходила только в этой юбке. Даже самые красивые платья, которые мама приносила из магазина, Маруся надевать не хотела, и маме приходилось относить новые наряды обратно в магазин. Потому скоро девочку и прозвали - упрямая Маруся.
Шло время. Маруся ходила в детский сад, потом в школу. Летом родители отвозили ее в далекую глухую деревню за семь лесов, за семь холмов, и девочка гостила по очереди у каждой бабушки. Бабушки называли ее сйме и рассказывали ей давние истории, похожие на сказки. Так, не торопясь, катились годы как старая скрипучая телега. Маруся росла, вместе с ней росла и юбка, и была по-прежнему длинной, почти до самых пят.
Но вот однажды, когда Маруся легла спать, мама, как обычно, потихоньку взяла юбку, чтобы постирать. Наутро, одевшись, Маруся увидела, что юбка вдруг стала коротка.
- Ты просто выросла, моя девочка, - сказала мама, - все вещи когда-нибудь становятся малы.
- Не знаю, - заупрямилась девочка, - но эта юбка никогда не была мне мала. Отвези меня к бабушкам, и пусть они пришьют к юбке оборку, чтобы она стала такой же, как прежде.
- Я не могу, - ответила мама. - Это очень далеко, а мне нужно на работу. Подожди хотя бы один месяц - тогда я смогу взять отпуск и отвезу тебя в деревню, а лучше давай мы купим тебе новую юбку.
Но Маруся не хотела другую юбку, и ждать целый месяц она не могла. Поэтому, когда мама ушла на работу, девочка и решила пойти в деревню сама. Дороги туда Маруся не знала. Родители, когда везли ее к бабушкам, ехали на автобусе, потом на электричке, потом снова на автобусе и еще долго шли через поле и лес. Но бабушки всегда приходили в город пешком, что получалось гораздо быстрее. И Маруся отправилась пешком, чтобы не терять времени даром.
Вышла Маруся из дому и пошла прямо по улице. Долго ли, скоро ли, но улица закончилась, а начались поля и луга, вдали виднелись длинные домики фермы и пастбища с пятнистыми коровами. Огляделась Маруся и видит: справа, в лихом бурьяне, два столба стоят каменные - ни ворот, ни забора, только петли ржавые на ветру скрипят. И тянется к столбам тропинка едва приметная, а меж ними совсем теряется. Пошла Маруся по тропинке, прошла меж столбов - глядь: перед ней знакомый подлесок, лужайка зеленая и пыльная кривая дорога, что в деревню ведет. А по дороге - старая телега едет, такая старая, что все в ней ходуном ходит, и скрипит, и грохочет: ку?л-дор - ка?л-дор-р, ку?л-дор - ка?л-дор-р. В телеге, как в корыте, сидит старуха, такая худая и костлявая, будто из палок сделана. Другой бы назвал ее Бабой-Ягой, но здесь ее зовут Ку?лдор-баба, или Кулдырка?й, что значит - скрипучая, как старая телега.
- Здравствуй, упрямая сйме, - проскрипела старуха, будто не она, а телега заговорила, - Не в деревню ли идешь?
- В деревню, - ответила девочка.
- Садись - довезу.
Села сйме в телегу, на соломенную подстилку, сняла башмачки, и, болтая босыми ногами, смотрела, как медленно тянется из-под кривых колес пыльная дорога, а птички с деревьев испуганно разлетаются от громкого скрежета телеги. Казалось, пешком добраться было бы скорее, но, не успела сйме оглянуться, как телега остановилась у ворот дома ее первой бабушки. Спрыгнув с телеги, сйме смахнула часть соломы и увидела, что сидела на большом плоском камне.
- Что это ты везешь, КЩлдор-баба? - удивилась девочка.
Но старуха вдруг так пришпорила свое корыто, что его и след простыл, только пыль поднялась до небес.
Бабушка сидела на крыльце и вязала носки.
- Здравствуй, бабушка, - бросилась к ней девочка.
- Здравствуй, упрямая сйме, - обняла ее бабушка.
- Посмотри, - сказала ей сйме, - юбка стала мне коротка. Ты можешь пришить к ней оборку, чтобы она стала длинной, как прежде?
Открыла бабушка сундучок с рукоделием и говорит: - Есть у меня и ткань на оборку, и нитка тоже есть, только вот беда - все иглы переломались. Найдешь иглу - будет тебе оборка.
Попрощалась девочка с бабушкой и отправилась на поиски иглы. Вышла сйме за ворота, пошла по дороге, долго ли, скоро ли, оказалась в лесу. Шла, шла, да задумалась: куда идти и как же в лесу иголку найдешь? Где вообще эти иголки водятся, у кого встречаются и из чего же они делаются? Пока думала - тропинка без нее в другую сторону убежала, и девочка заблудилась. Долго плутала сйме по лесу. От назойливых дум разболелась ее голова, от долгого пути устали ее ноги. Наконец, она вовсе измучилась и решила, как бы то ни было, выбираться из этого леса. Только девочка это подумала и хотела забраться на дерево - посмотреть, не близко ли деревня, ее остановил запах еды. сйме вдруг вспомнила, что давно ничего не ела, и ей так захотелось есть, что у нее даже голова закружилась. Она пошла в ту сторону, откуда так вкусно пахло, и скоро вышла к избушке, сидящей в земле по самые окна. Возле избушки у костра - КЩлдор-баба крутит на вертеле большого жирного гуся. Увидев сочное жареное мясо, сйме едва сдержалась, чтобы не кинуться к огню, согреться и поесть. Увидала ее старуха и спрашивает:
- Чего ты хочешь, упрямая сйме?
- Мне нужна игла, - еле выговорила девочка, едва держась на ногах.
Тогда старуха поднялась и вынесла из избушки миску с отваром и связку перьев. Отвар дала выпить сйме, и та сразу почувствовала в себе силы и тут же забыла об усталости и голоде. Перья же КЩлдор-баба воткнула в жареного гуся. Гусь встрепенулся, спорхнул с вертела и полетел, без головы, но быстро и верно.
- Скорей беги за ним! - крикнула старуха, и сйме побежала за гусем, что было сил.
Долго ли, скоро ли, долетел гусь до большой поляны. На одной ее стороне стоит дом: синий, белый, голубой - весь ледяной; на другой стороне - тоже дом: желто-красный - огненный. А посреди поляны - кузница. Покружил гусь над поляной, залетел в кузницу и упал на наковальню - только перья посыпались, а наковальня зазвенела громко на всю округу - хоть уши затыкай. Услышав звон, выскочили из домиков два старика: один седой с голубой бородой, другой - огненно-рыжий. Подбежали они к сйме, стали палками трясти и кричать наперебой: кто это такая к ним пожаловала да посмела их будить, триста лет они тут никого видеть не видывали, слышать не слыхивали, или двести? или даже пятьсот! - заспорили старички меж собой. сйме только удивлялась и смотрела, как спорили старички: один при этом вспыхивал и искрился, другой - плевался и шипел. Наконец, они вспомнили о девочке:
- Чего тебе надо, упрямая сйме?
- Зачем ты пришла?
- Мне нужна игла, чтобы пришить оборку к юбке, - ответила девочка.
Старички почесали макушки и наперебой стали объяснять, что сначала сйме должна приготовить им обед и навести порядок в их домах, потому что уже двести лет, или пятьсот? дома их никто не прибирал и обеды им никто не готовил. И старички снова заспорили. Долго бы сйме пришлось их слушать, если бы не гусь - сбросив перья, он снова стал горячим, как на костре, и от него снова потянулся вкусный сочный запах жареного мяса. Сладкий запах долетел до старичков и те, вдохнув его, тут же будто онемели, сразу сообразили - откуда так пахнет, и бросились в кузницу наперегонки.
сйме взялась за работу. Заглянув в один дом, она чуть не превратилась в ледышку прямо на пороге. Дом был похож на большую ледяную гору, так, что окон даже не было видно, двери примерзли, и проем заледенел до узкой щели, в которую едва можно было проскользнуть бочком. От другого дома исходил такой жар, что, казалось, он вот-вот вспыхнет как спичка. Невозможно было подойти близко даже к его крыльцу.
сйме нашла длинную палку, намотала на ее конец сухой травы, мха и коры, и зажгла свой факел от огненного дома. Растопив огнем заледенелую дверь, она набрала в лесу хвороста и развела огонь в оледенелой печи. Печка топилась, и наледь с домика текла ручьем. сйме сделала небольшую канавку от одного дома к другому и направила по ней воду от ледяного дома - к огненному, и еще сама из ведер поливала рассохшийся от жара дом. Дом шипел и от него клубами шел пар.
Много хвороста сгорело в печке, много ведер перетаскала сйме, пока, наконец, один дом совсем оттаял, а другой остыл. Старички остались довольны работой сйме и выковали ей прочную стальную иглу. Только дома после уборки оказались совсем одинаковыми и, проводив сйме, они начали спорить который дом чей.
сйме скоро вернулась к бабушке, и та пришила к юбке широкую оборку. Девочка так обрадовалась, что тут же заспешила домой, но на дворе уже темнело, и бабушка сказала:
- Куда же ты пойдешь, на ночь глядя? Утро вечера мудренее.
И девочка осталась до утра. Но наутро, одевшись, сйме увидела, что даже с оборкой, юбка опять коротка.
- Я больше не могу тебе помочь, - сказала первая бабушка, - вторую оборку может пришить только вторая бабушка. Но прежде чем ты уйдешь, я подарю тебе... - и бабушка одела внучке на руку старинный широкий медный браслет. Девочка поблагодарила ее, попрощалась и направилась по дороге к домику второй бабушки.
Вторая бабушка сидела на скамье за прялкой и пряла грубую толстую нить из овечьей шерсти. Выслушав просьбу сйме, она сказала: - Я пришью тебе вторую оборку. Есть у меня и лоскут ткани, и игла тоже есть, только вот нить у меня грубая, толстая, - шерсть овечья уже старая, такой нитью только худые мешки зашивать.
И сйме отправилась на поиски нити.
На сей раз, она ни о чем не думала, просто шла себе и тропинка расстилалась перед ней, птички кружились вокруг, весело чирикая, деревья играли листвой с солнечными лучами. сйме с такой радостью смотрела на цветущую пахучую траву, слушала шелест и щебетанье, что не заметила, как подошла к знакомой избушке, вросшей в землю по самые окна. Вылезла ей навстречу старуха КулдыркАй.
- Здравствуй, КЩлдор-баба! - обрадовалась сйме.
- Здравствуй, упрямая сйме, - проворчала старуха, схватила девочку и сунула ее в глубокую черную яму, а сверху накрыла большим плоским камнем, оставив только узкую щель, в которую едва проникал тонкий лучик света. сйме даже крикнуть не успела, как оказалась в этой западне, не успела опомниться, как очутилась в кромешной тьме, и услышала уже вдалеке скрип шагов КЩлдор-бабы.
Земляные стены были гладкие и высокие, и сйме не могла даже дотянуться до камня. Лучик света, пробивавшийся сквозь щель, скоро исчез, сйме села на соломенную подстилку, которую нашла у себя под ногами, и задумалась: что же ей теперь делать? Сначала она думала, что скоро вернется КЩлдор-баба и скажет, зачем она ее сюда посадила и что нужно сделать, чтобы отсюда выбраться. Но КулдыркАй все не шла, и сйме показалось, что она может здесь что-то найти. Она пядь за пядью обшарила всю яму, но ничего не нашла и снова села ждать. А вдруг старуха КЩлдор просто решила ее съесть? сйме не спала всю ночь, и только когда узкая полоска щели стала едва заметно светлеть, а в лесу послышались первые голоса ранних пташек, она успокоилась и заснула.
Наутро пришла КулдыркАй и спустила в яму корзинку с кувшином молока и миской каши.
- Не буду есть, - крикнула сйме, - пока не скажешь, зачем ты меня сюда посадила!
- Ну и не ешь, - проскрипела старуха, - не больно дорогА.
- А к чему посадила, коль не больно дорога?
- Знать время пришло, - села КЩлдор у ямы, сложив свои кости, словно дрова для костра. - Большая А?нге, жена солнца-Шка?я, мать всего живого на земле, решила тебя выдать замуж. Попала ты ей на глаза, не сидится тебе дома, упрямая сйме.
- Как это - замуж? Я не хочу замуж! Я еще маленькая! - испугалась сйме.
- В самый раз. Посидишь еще несколько дней и дозреешь.
- Дозреешь? Я же не редиска!
- Ну, редиска, не редиска, а пора, так пора...
- А за кого хоть замуж?
- За медведя, О?вто его у нас зовут.
- За медведя? За настоящего медведя? - удивилась О?йме.
- А то какого же? - ответила Кулдырка?й, вытягивая из ямы корзину, - Так и есть: бурый, лохматый... зато как спать с ним тепло.. особенно зимой... - старуха собралась, встала с земли и поскрипела к своей избушке.
Просидела сйме в яме еще день и еще ночь, и еще день, и еще ночь. Она разбила миску на черепки и попыталась скрести ими стену, чтобы сделать хотя бы выступ и дотянуться до камня, но стена оказалась такой твердой, что черепки просто крошились в мел. Старуха больше ничего не говорила, только приносила еду, и на вопросы только ворчала: - Скоро уж, скоро...
Так прошло несколько дней. Наконец, однажды, уходя уже, старуха проворчала: - Расплетай, красавица, свои косы - завтра в баню пойдем.
Испугалась сйме. От КЩлдор-бабы нелегко сбежать, у нее руки длинные, шаги семимильные, а телега ее - не гляди, что скрипит, как разгонится, то и вчерашний день догонит. И помочь сйме некому.
Тут увидела сйме на стене последний лучик уходящего солнца. Говорят, нельзя наступать на луч света - наступишь на ногу солнцу-Шка?ю. Этот лучик, может, всего лишь, был клочком его бороды, но сйме стала что есть силы колотить по нему кулаками, даже пыталась схватить его и дернуть, и, кажется, один раз ей это даже удалось. Но и спасительный лучик скоро исчез. Делать нечего, и села сйме ждать следующего дня.
Она почти уже засыпала, когда услышала наверху чей-то шорох - кто-то быстро перебирал лапками у самой щели.
- Кто здесь? - прошептала сйме.
- Я - зайчик ушастый, - пропищали в ответ, - а ты кто?
- Я - сйме, упрямая сйме. Помоги мне, зайчик, отсюда выбраться. Завтра Большая А?нге выдаст меня замуж за медведя, а мне еще нитку для оборки найти нужно.
Потоптал зайчик лапками, посучил ушками и сказал: - Ладно, упрямая сйме, завтра на рассвете я опущу в яму свою руку, по ней ты и выберешься на землю. До завтра, упрямая сйме, - и зайчик убежал.
- До завтра, - удивленно ответила сйме, но тут же обрадовалась. Как же она сразу не догадалась, что это был сам солнце-Шка?й! Все знают, что по ночам он любит превращаться в зайца, когда ходит по лесу, или в свинью, когда идет в деревню подслушивать под окнами - где что происходит. Конечно, у него много помощников, и он всегда все знает - ему сверху все видно, но он же такой непоседа - сам хочет видеть, что ночью без него на земле творится. И сйме спокойно заснула.
Первый лучик солнца, попавший в яму, был такой тонкий и прозрачный, что сйме испугалась: щель слишком мала, как рука ШкАя пролезет в нее, да и сама сйме сквозь нее не протиснется. Вслед за первым лучом пришла КулдыркАй. Она подвинула камень, и в яму упал широкий солнечный столб.
- Ну что, красавица, - склонилась КулдыркАй над ямой.
- Погоди-ка, а что это горелым пахнет? - спросила сйме, - Не твоя ли телега там горит?
Испугалась КЩлдор, бросилась к своей телеге. Солнце залило всю поляну так, что ослепило ей глаза, а сйме забралась на руку ШкАя и полезла вверх, цепляясь за рукав его рубахи. Увидала старуха, что обманула ее сйме, стала вскидывать свои длинные костлявые руки и сдернула с плеча сйме косынку. сйме так испугалась, что полезла еще быстрее. Тогда КЩлдор прыгнула на руку ШкАя, но рука рассыпалась под ней на множество солнечных лучей и старуха упала в яму.
По руке ШкАя сйме забралась на самое солнце. В желтом мареве посреди него стояла широкая круглая кровать. На ее краю, болтая босыми ногами, сидел старичок в белой вышитой рубахе, с длинной седой бородой, всклокоченными волосами и большими смешными ушами. Его глазки искрились, и он весь хохотал.
- Здравствуй дедушка солнце-ШкАй! - поклонилась ему сйме, - Спасибо тебе за помощь.
- Здравствуй, упрямая сйме, - ответил ШкАй, утирая рукавом смешливую слезу. - Это тебе спасибо, - махнул он рукой, - так меня повеселила. Давно так не прыгала старуха КулдыркАй! Как она в яму угодила! - и он снова расхохотался.
Огляделась сйме и удивилась: - Не думала, что на солнце только кровать стоит, и больше нет ничего.
- Все у меня есть, только - зачем? - пожал плечами ШкАй. - Лежу тут целый день, рукою - в поле, ногой - в лесу, борода - в реке плескается, носом облака гоняю, все вижу, все знаю. Надоест, так повернусь в другую сторону, и уже рука - в реке купается, с бороды в поле солнечный дождик идет. Вот. Работа у меня такая... А вообще - скучно стало. Очень давно не приходил к нам никто... Да ты садись, - махнул он рукой, и перед сйме появилась широкая лавка, убранная мягким солнечным светом.
- Спасибо тебе солнце-Шкай, но мне пора идти, - заспешила Ойме.
- Куда же ты идешь, упрямая Ойме?
- Мне нужно отыскать нитку, чтобы вторая бабушка пришила к юбке вторую оборку.
- Но это же прямой путь к анге! - вскочил с кровати Шкай, - она у нас великая ткачиха и пряха.
- Значит, я пойду к Анге.
- Она же выдаст тебя замуж!
- А я скажу, что ни за что не выйду замуж, пока моя юбка не станет такой же, как прежде, и пока сама не захочу выйти замуж, может, даже, вообще никогда не пойду!
- Ну, юбка тебе тогда уже не понадобится - для тебя давно готово другое платье, а вот на такие слова анге может обидеться и превратить тебя в курицу. Курица - любимая птица Анге, знаешь - почему? Потому что она каждый день несет яйца! - и Шкай вдруг расхохотался. - И будешь ты Ойме-курица! Вот потеха!
- Хорошо, - сказала Ойме, - Я знаю, что летающая по осени паутина - это шерсть с прялки Анге-бабы. Я дождусь осени, соберу ее и спряду нить.
- Тебе понадобится не одна осень, - ответил Шкай.
- Тогда я иду к Анге, и пусть она превращает меня хоть в курицу! - воскликнула Ойме.
- Подожди, - Шкай перестал смеяться. - Раз ты такая упорная, Ойме, я помогу тебе. анге-баба своей нитью каждый год вышивает мне новую рубаху...
Шкай расправил подол своей рубахи, потянул за нить и начал сматывать в клубок шитые цветы и травы. Он распустил целую полосу и протянул Ойме клубок: - Ступай, упрямая Ойме. - Шкай посадил ее на свою ладонь и опустил на землю прямо перед крыльцом домика второй бабушки.
Пока бабушка пришивала к юбке вторую оборку, Ойме заснула на лавке и проспала всю ночь. Наутро она увидела, что юбка, даже со второй оборкой, ей коротка.
- Ты совсем выросла, внучка, - сказала бабушка.
- Нет, - ответила упрямая Ойме, - я пойду к третьей бабушке, и она пришьет мне новую оборку.
На прощанье вторая бабушка крепко обняла ее и подарила ей свои серебряные серьги.
Третья бабушка была самая старая и уже ничего не шила, не вязала и не пряла. Иглу и нить она нашла, но, как ни искала, не могла найти куска ткани для оборки, и отрезать его не от чего - все уже старое, ветхое. И Ойме пошла искать полосу ткани.
Долго ходила Ойме по лесу и никак не могла никуда придти. Все в лесу от нее будто пряталось: идет, идет, обернется - знакомый пень торчит - и как мимо него прошла? А вернется - не пень это - муравейник. Раз показалось, что за кустом сама Кулдыркай стоит, подошла - сломанное дерево. Только тропинка - бежит себе, будто все как надо.
Сильно рассердилась на Ойме старуха Кулдыркай когда вылезла из ямы, но вспомнила, что осталась у нее косынка Ойме. Взяла Кулдор косынку и заколдовала ее неодолимым страхом. Позвала старуха из леса злую девчонку-оборвыша Варду и сказала ей: - Поди, отыщи Ойме и повяжи ей на шею эту косынку крепким-крепким узлом.
Побежала Варда, нашла Ойме и выскочила к ней из кустов. Остановилась Ойме, видит, выскочила из кустов навстречу ей девчонка: платье лоскутами, косички растрепаны, держит в руках знакомую косынку - ту, что Кулдор-баба с Ойме сорвала, когда она от нее сбегала. Протянула девчонка косынку, улыбнулась хитро и за спину спрятала: догони! - и побежала. Ойме за ней.
Девчонка лихо скачет да бойко увертывается, хихикает, да еще и рожицы корчит: то язык покажет, то глаза выпучит. Вредная девчонка да юркая. Ойме только ее вот-вот схватит - та закружится веретеном и - уже в другой стороне. Никак Ойме поймать ее не может, а Варда хихикает да глазки строит: все равно не поймаешь! Остановилась Ойме, думает: что за подвох? И девчонка встала, постояла, и... сама к Ойме пошла. Подошла, косынку на плечи Ойме накинула, узелком завязала, а сама улыбается, так, будто любимой подружке подарок делает, и - стрелой убежала - исчезла в глуши лесной.
Потемнело вдруг в глазах Ойме, нашло на нее наваждение - страх неодолимый. Лес вокруг нее вдруг стал другим - чужим, страшным. Птички перестали весело щебетать, а теперь суетились в заботах о гнездах и в страхе за своих птенцов. Деревья стояли равнодушные, как истуканы. Тропинка исчезла совсем и больше не появлялась. Ойме стало страшно: и как она раньше могла спокойно здесь ходить, когда лес полон змеями, дикими зверями, а по ночам холодно и сыро? Ойме захотелось поскорее выбраться отсюда. Она шла в одну сторону, потом, вдруг, пугалась, что идет не туда, шла в другую сторону - и снова пугалась и пыталась вернуться назад.
К вечеру Ойме проголодалась, но от страха не могла понять, что можно есть, а чем можно отравиться. Ей очень хотелось пить, но она не могла сообразить, как можно добыть воды. Наконец она поняла, что в лесу придется ночевать, и это напугало ее еще больше. Она в ужасе забегала от дерева к дереву, собирала ветки, рвала траву, пыталась устроить себе ложе в разросшемся кустарнике у опушки, но вспомнила о ядовитых змеях и полезла на дерево. На дереве она боялась заснуть и упасть - тогда она слезала вниз и сидела, прижавшись к стволу. Но какой-нибудь шорох, крик, хруст, снова загонял ее на дерево. Так она металась до утра, не смыкая глаз, затаив дыхание, то сидела внизу, вздрагивая и дрожа, то забиралась наверх.
Но и новое утро было тяжелым: Ойме хотела есть, хотела пить, еще больше хотела спать и снова не знала куда идти. Голова ее кружилась, сердце стучало в ушах, она боялась солнца, боялась тени, ей хотелось бежать, бежать куда-нибудь, лишь бы укрыться от этого страха, который не давал ей ни остановиться, ни найти нужную дорогу.
Так, без сна, одержимая страхом, днем и ночью шаталась безумная Ойме по лесу. Она уже ничего не видела на своем пути - только страх. Даже дикие звери шарахались от нее и провожали недоверчивым взглядом. Рассудок почти покинул ее, осталась лишь одна мысль: идти, идти, но куда и зачем Ойме уже не понимала.
Мало ли, много ли времени прошло - успокоилась Кулдыркай, перестала сердиться. Пожалела она Ойме, умирающую от страха, позвала из леса медведя - Овто, того самого, за которого Ойме замуж идти не хотела, и сказала ему: - Поди, Овто, отыщи Ойме, сними с ее шеи платок, избавь от неодолимого страха.
Пошел медведь-Овто, нашел бродящую по лесу Ойме и вышел к ней из кустов, преградил ей дорогу. Увидела Ойме медведя и так испугалась, что тело ее онемело. Она встала как столбик и не могла даже моргнуть глазами. Медведь повернулся, и Ойме показалось, что глаза у него человеческие. И в тот момент, когда Ойме на минуту забыла о страхе и удивилась, медведь поднял лапу и дернул когтем узел косынки, развязал его и стянул косынку с плеч Ойме. Вдруг в глазах Ойме все закружилось, потом стало светло-светло, и она опустилась на траву и крепко-крепко заснула. Тогда Овто поднял ее и отнес в свою берлогу.
Долго и крепко спала Ойме, а когда проснулась, оказалась в незнакомой землянке на мягкой лежанке укрытой овечьими шкурами. Она тут же вспомнила, как в страхе бродила по лесу, но поняла, что уже ничего не боится, и обрадовалась. Ойме вышла из землянки и увидела медведя. Он сидел у костра и жарил на железном пруте куски мяса. Удивилась Ойме: - Никогда не видела, чтобы медведь жарил мясо.
Медведь не ответил. Он подвинул ей деревянную миску с мясом и берестяной кувшин с молоком, и протянул Ойме лепешку.
- Спасибо, что ты меня спас, сама бы я, наверное, никогда не выбралась. А не тот ли ты медведь, которого свто зовут? - спросила Ойме и взяла лепешку.
- Это здесь я стал Овто-медведем, а когда-то я был человеком, - ответил медведь.
- Ты был человеком? - удивилась Ойме и села с ним рядом.
- Да, - сказал Овто. - Я жил далеко отсюда, и был самым обычным мальчиком, в самой обычной семье, но мне очень хотелось чуда. Мне так хотелось, чтобы со мной случилось чудо, что я ушел из дома и отправился путешествовать. Много исходил дорог, много повидал земель, но однажды попал в глухую, забытую всеми деревню. Приютила меня на ночь добрая старая-старая бабушка, рассказал я ей о разных дорогах, о чудесах, о которых слышал, и посетовал, что со мной-то чудес настоящих так и не случалось. Наутро отправила меня старушка в лес и сказала: - Найдешь в лесу старуху Кулдыркай - будет тебе чудо. Долго ходил я по лесу - никого не смог отыскать. Вышел я, наконец, на пыльную дорогу, и снова пошел в ту глухую деревню. Вдруг подъезжает ко мне телега древняя, а в ней старуха - еще древнее телеги, остановилась, и говорит: - Не в деревню ли? Отвечаю: - В деревню. - Ну, садись, подвезу, - говорит. Сел я на телегу, а телега-то еле движется, и скрипит, я прислушался: - Кул-дор-р-кал-дор-р - скрипит. - Ага, - говорю, - значит, ты - Кулдыркай! - Ну, раз ты узнал меня, - отвечает она, - будет тебе чудо! Будешь ты у нас медведем-Овто, а то в нашем лесу все медведи повывелись! И превратила она меня в медведя. Ничего чудесней я никогда не видел! - засмеялся Овто.
- Когда же ты снова станешь человеком? - спросила Ойме.
- Не знаю. Стану. Когда-нибудь.
Ойме поела, выпила молока, и сказала: - Спасибо, Овто, но мне нужно идти.
Овто в ответ кивнул головой.
Ойме попрощалась с ним и отправилась в путь. Теперь она знала, что ей нужна ткань для оборки и по-прежнему ничего не боялась.
Ойме шла, тропинка бежала перед ней, и лес вокруг был прежним, обычным лесом, где жили самые разные звери, шумели деревья, росли цветы и травы, где птицы пели и вили гнезда, ползали змеи, рыли землю кабаны, и волки рыскали по путанному заячьему следу, лес, где жила Кулдор-баба и солнце-Шкай поливал бородой сочную землянику.
Ойме уже довольно далеко ушла от землянки Овто, когда заметила, что медведь идет за ней. - Я все же пойду с тобой, - сказал он. - Вдруг тебе понадобится помощь? - и они пошли вместе.
Долго ли шли они, не зная куда, только Большая Анге сама спустилась к ним с неба. Задрожала земля и прогнулась под ее ступней, и стала перед ними большая женщина, сложения не богатырского, но сила от нее исходила, как жар от раскаленной печи.
- Не меня ли ты ищешь, Ойме? - раскатился ее зычный голос. - Не хочешь ли сказать, что выходишь замуж? Будет свадьба веселая, Ойме. Много будет волшебных подарков. Будете жить вы долго и счастливо. Будет все у вас: доброе имя, красивые дети, хозяйство в достатке и старость в почете.
- Не хочу я выходить замуж, мне нужна только ткань для оборки, - ответила Ойме.
- Овто станет опять человеком, если выйдешь за него замуж, а не выйдешь - навсегда останется медведем.
Сжалось у Ойме сердце. Повернулась она к медведю и взглянула Овто в глаза. Тверд был взгляд его и спокоен.
- Разве он не спас меня от страха, чтобы я не боялась идти до конца? - ответила Ойме.
- Хорошо, - сказала Анге-баба, - вот тебе полотно для юбки. Но за это ты станешь птицей.
Взяла Ойме полотно, поклонилась Анге до земли, и пошли они с Овто к третьей бабушке.
Бабушка была совсем стара, долго пришивала оборку. Когда юбка была готова, Ойме попросила медведя: - Овто, обещай мне, что если Анге превратит меня в курицу, ты разорвешь меня на куски тут же, не мешкая.
Овто молча кивнул головой.
- Но прежде чем ты наденешь свою юбку, упрямая Ойме, - сказала бабушка, - прими подарок и от меня.
И бабушка одела на шею Ойме подвеску из золотых монет.
Юбка оказалась ей впору и длинной - почти до самых пят. На минуту Ойме и Овто вместе отразились в большом старом зеркале: Овто стал молодым мужчиной, Ойме уже стала девушкой, сама того не заметив. Но через минуту Ойме присела, закинула руки назад, выгнула шею, и... нос ее стал вытягиваться в клюв, но серебряные серьги - подарок второй бабушки, вдруг закружились вокруг головы Ойме, и вместо нее появилась птичья головка, сияющая серебром. Золотые монеты рассыпались по стану, и перышки и крылья Ойме стали золотистыми. Браслет первой бабушки упал с крыла к ногам и сделал их медными.
Взмахнула птица-Ойме крыльями, вылетела в окно и закружила над домом, сияя опереньем. Взлетела птица-Ойме над землей, и, увидев как глубоко небо, вдохнула она полной грудью; увидев, как широка и красива земля - расправила свободно крылья, и наполнилось ее сердце радостью. Но вспомнила она родной лес, своих бабушек, Овто-медведя, и наполнила ее печаль. От радости и печали родилась в ней песня. Запела Ойме о солнце и лесе, об Овто и старухе Кулдыркай, о счастье и страхе, о радости и о любви. Долгая получилась песня, красивая. Все, и звери и птицы заслушались ее песней, люди вышли из домов, завороженные ее сиянием. Только бабушка сидела у старого зеркала и печалилась. Зеркало это было таким старым, что уже не могло ничего отражать, и последнее, что оно видело - Ойме и Овто, ставшие вместе на минуту людьми, они так и остались в зеркале, как на картине.
Услышали люди песню, доселе неслыханную, увидели птицу, доселе невиданную, стали меж собой говорить: что за птица такая невиданная? что за песня такая неслыханная? Тут нашлись сразу герои-охотники пойти в лес - разузнать, найти и поймать эту редкую птицу. Неспокойно стало в лесу: тут и там охотники крадутся, из ружей стреляют, силки-ловушки ставят. Не могла больше петь птица-Ойме - приходилось только скрываться и прятаться. Тут снова пришел ей на помощь Овто: он всегда был с ней рядом, находил ей надежные укрытия, примечал хитрости охотников. Но скоро прознали охотники о медведе-помощнике, стали ставить на него капканы, разорили его землянку.
Узнала третья бабушка о том, что творится в лесу, и послала отражение старого зеркала к Анге на небеса, стала просить Большую Анге помочь Ойме и Овто. Увидела Анге отражение, где Ойме и Овто в человечьем облике за руки держатся, услышала просьбу старой бабушки, подумала и сказала: - Снова сделать людьми я их не могу... разве только... если, на время могли бы они принимать человеческий облик...
С тех пор сйме и свто могут снова бывать людьми. Они построили себе дом в лесу, и стали жить вместе. Превращаясь в медведя, Овто уходил в лес, а Ойме, делаясь птицей, летала высоко-высоко, но уже не пела. От этого ей было очень тяжело. Песня копилась в ее груди и росла, и мучила, не имея выхода. Однажды Ойме поняла, что больше не может терпеть и скопившаяся песня вот-вот разорвет ее на части. Она полетела в старую землянку где раньше жил Овто, уже почти засыпанную землей, забралась в нее, и... скоро снесла яйцо. Из яйца вылупился птенчик весь в перышках с медным отливом и со звенящим, как лесной ручей, голоском. Он расправил крылышки и полетел по свету, за леса, за моря, петь новую песню Ойме. С тех пор каждая новая песня Ойме рождается птенцом, который летит по миру, и поет ее песни.
Возвращаясь в свой лесной дом, птица и медведь превращаются в людей и живут как муж и жена. Охотники останавливаются у них на ночлег, но не догадываются о том, что едят щи, приготовленные той самой птицей, которую они давно ищут, и сидят за столом с медведем, на которого ставят капкан. Но свадьбы играть Ойме и Овто не стали - боялись, что Анге сделает их людьми навсегда, и Ойме больше не сможет летать, а Овто умрет от тоски по звериной свободе.
Недавно у Ойме и Овто родился сын. Он растет не по дням, а по часам. В темноте его голубые глаза светятся яркими вишнями. Он любит слушать, как ветер играет на трубе и говорит, что скоро пойдет ее искать... Но это уже другая сказка.