Аннотация: Темно. Дышать нечем. Да не очень-то и хочется...
Дурочка, наверное с учебы шла. Или на свидание. Студенты и влюблённые всегда такие рассеянные. А влюблённые студенты - особенно... Что? Можно забирать?
Санитары быстро, привычными движениями завернули тело в плёнку. Машины с выключенными мигалками - а куда теперь торопиться? - разъехались. Зеваки ещё немного постояли, с интересном разглядывая тёмную красноватую лужицу, медленно впитывающуюся в асфальт, валяющиеся у края дороги рюкзак и ботинок на толстой подошве. "Что случилось-то?" - "Девчонку сбили" - "Ой, кошмар какой!" - "Сама виновата". Старикан бомжеватого вида по-хозяйски цапнул рюкзак и поковылял прочь. Остальные тут же разошлись.
Темно. Дышать нечем. Да не очень-то и хочется. В голове звенит. Нет, не звенит - стучит, гудит... Поёт. Cuncti simus... Латынь? Да ладно! ...Ave Maria! Только католических гимнов не хватало. Concanentes... Ого! Волынки появились! ...Ave Maria!
Рука не хочет слушаться, но Машка всё-таки ухитряется подтянуть её к голове. Из уха торчит что-то, похожее на обрывок тонкого проводка. Ватными липкими пальцами она ухватывает проводок и тянет. Неохотно, с противным чавканьем из уха вытаскивается наушник. Музыка стихает. Нет, так неинтересно. Машка запихивает наушник обратно, вместе с проводом, чтоб не мешался. Так-то лучше.
Глаза открыты. Это точно, их даже потрогать можно - мокрые и скользкие, как лягушки. Тогда почему ничего не видно? Вытянутые вперёд руки (Машка уже поняла, как двигать руками, чтобы они вдруг не сгибались в самых неожиданных местах) натыкаются на что-то мягкое и шуршащее. Поворочавшись немного, Машка сбрасывает плёнку на пол. В глаза сразу бьёт яркий белый свет. Надо бы моргнуть. Но моргнуть получается только одним глазом. А, всё равно.
После нескольких неудачных попыток Машке удаётся сесть и кое как уравновесить своё неестественно изгибающееся тело. Грязно-зелёный кафель на стенах, коричневый - на полу. На кажется белом потолке - длинные лампы дневного света. Одна из них мигает и противно трещит. Вдоль стены - какие-то шкафы. Вдоль другой - каталки вроде той, на которой сидит Машка. Надо бы встать и осмотреться. Она спускает ноги с каталки, осторожно встаёт... И чуть не падает. Одна нога почему-то короче другой. Машка смотрит вниз - босая правая ступня, грязная и без ногтя на большом пальце. А рядом - левый ботинок от пары любимых гриндеров. Жаль, второго нет. Шаг - неудобно. Она опускается на пол и, помогая себе зубами, развязывает шнурки и стаскивает ботинок. Ступня при этом подозрительно хрустит, но остаётся на месте.
Virgo sola... Песня по-новой пошла. Ладно, пускай крутится. Другую всё равно не поставить - плеера-то нет. Тяжёлая металлическая дверь не заперта. Из грязно-зелёной комнаты Машка выходит в полутёмный коридор. Она идёт медленно - приходится продумывать каждый шаг, чтобы ноги случайно не подломились. В конце длинного коридора ещё одна дверь. За дверью - ещё один коридор. Но в этом коридоре очень светло, а стены выкрашены в бежевый цвет. Женщина в белом, увидев Машку почему-то вскрикивает и, зажав рот руками, падает на колени. Снова дверь. За ней - люди, много людей, сидящих на стульях вдоль стен, возле других дверей с номерами и табличками. Люди гудят, как пчёлы в улье. Но внезапно гул смолкает - все глаза устремлены на Машку. А она идёт на своих переломанных ногах, оставляя на чисто вымытом полу красновато-бурые следы и не понимает, почему все так смотрят на неё, почему встают со стульев и опускаются на колени.
Ave Maria! - звучит в Машкиной голове. Ave Maria... шевелятся губы коленопреклонённых. Мужчина средних лет, почти распластавшись по полу, протягивает руки к Машке. На секунду потеряв равновесие, та судорожно дёргается и задевает пальцами его лоб. Идёт дальше. А по щекам мужчины катятся благоговейные слёзы, вытирая которые, он размазывает по лицу тёмную, начавшую сворачиваться, Машкину кровь.
Коридор кажется бесконечным. Медленно-медленно, стараясь уворачиваться от множества тянущихся к ней рук, Машка идёт к выходу. Дверь - сколько же их здесь? Сумерки, небо затянуто облаками. И отовсюду звучит "Ave Maria...". Прохожие падают ниц, машины останавливаются. Весь город на разные голоса повторяет: "Ave Maria". Машка смотрит на собирающуюся вокруг толпу и ничего не понимает. У неё нет мыслей, её мозг не в состоянии проанализировать происходящее. Остаётся только принять всё, как есть. Так не должно быть, но так случилось. Ей следовало бы испугаться, но страха нет. Как нет желания искать причины. "Ave" - произносит Машка одними губами, в почти величественном жесте подняв над головой посеревшие уже руки. "Ave Maria!" - отвечает ей ревущий хор бьющихся в экстазе голосов.