Аннотация: Не всем дано смотреть во тьму: там страх и сырость подземелья, грязь и отвращение. Там ответы на все вопросы. Там огромная пугающая туша, которая раздавит тебя, если не успеешь вовремя скомандовать "Лево руля! Полный назад!"
Ну, Уолт, старина, что ты увидел сегодня?
О, он много чего видел. Груды кирпичей, щепа и зола на месте домов; повсюду мусор и битое стекло, обломки стен и обрывки обоев - руины, кругом руины. Там, где вчера стояла церковь, дымились развалины. В пепелище можно было найти тлеющий ковер или расколотую голову херувима.
Уолтеру попалось даже чудесным образом уцелевшее кресло-качалка.
Еще он фотографировал, как пожарные команды работали на Чансери-лейн. Как горела баржа рядом с Лондонским мостом, отбрасывая причудливые блики в воды Темзы. Как усталые, испуганные люди, похожие на призраков, бродили по улицам пылающего города.
И как чумазые, но бойкие мальчишки волокли немецкую бомбу, намереваясь утопить ее в реке.
Все это было днем, а сейчас Уолтер торопливо шел: скорей попасть в укрытие, под защиту стен; оштукатуренной иллюзией загородиться от жуткого воя Ю-88 и огненной смерти, что сыплется с небес.
Прошлую ночь он провел в темноте лондонского метрополитена и не особо желал туда возвращаться. Теснота, что давит, мрак, что душит, и лица, которые не видишь - нет, в метро куда страшнее, чем на поверхности. Даже на улице уютнее себя чувствуешь во время бомбежки.
Пронзительно заголосили сирены воздушной тревоги, не оставив ему выбора.
Уолтер чуть промедлил - вспомнился крест из руин, весь в золе и копоти - тряхнул головой и решительно направился к церкви, что белела невдалеке.
*
В храме было шумно. Но здесь шум совсем другого рода, нежели звуки улицы: нет ни криков сирены, ни грохота взрывов, ни хриплых ругательств пожарных; вместо звона стекла и воплей Уолтер услышал музыку органа вкупе с музыкой еще более спокойной и умиротворяющей - человеческой речью. Кто-то тихо молился, кто-то с воодушевлением пел церковные гимны.
Многие пережидали немецкие налеты в криптах. Впрочем, немало было и тех, кто пренебрегал безопасностью в угоду собственной гордости. Встретить врага с открытым забралом, не уступить, не посрамить. Английское пижонство против мощи Люфтваффе. Уолтеру рассказывали, что сам Черчилль наблюдает за атаками Ю-88, сидя на крыше и покуривая сигары.
Веселая дерзость и сила духа, а, Уолт? Или глупость людей, доведенных до отчаяния? Или же пробудилась древняя сила, имя которой - толпа? Та самая толпа, что тащила на эшафот Карла Стюарта и судачила в пабах о кровавой загадке Ист-Эндского Потрошителя, гневно потрясая пивными кружками и смакуя каждое убийство во всех подробностях.
Теперь это мифическое существо бродит в развалинах, путается под ногами у пожарных, плачет, смеется, разбирает на сувениры остатки чужих жизней, поет песни и смотрит, смотрит, смотрит...
Дикое и странное зрелище для американского журналиста Уолтера Хойта.
Впрочем, он их не осуждал. Шла война, и здесь этой войны не ждали. Немецкая авиация налетела подобно саранче - очень тяжелый удар для Лондона. Уолтер пробыл в английской столице всего два дня. Пожалуй, слишком короткий срок, чтобы увидеть город - увидеть по-настоящему, заглянув дальше разбросанных кирпичей и развороченной взрывом мостовой; настроение города нужно понять и прочувствовать. Ведь так, Уолт?..
Ну а раз он еще не превратился в веселого и безумного лондонца и до сих пор ценил свою жизнь, не мешало бы спуститься в крипт.
Электрические лампы не работали, и неф освещался свечами, большая часть которых находилась у алтаря. Уолтер двинулся туда. Он осторожно пробирался между скамьями и вдруг услышал:
- Льды! Льды!
Справа, в двух шагах от него, сидел человек. Мужчина в строгом черном костюме: тусклый свет помог Уолтеру разглядеть лицо незнакомца - орлиный нос, глубокие морщины на бледно-желтом пергаменте кожи, снежная шапка волос и тонкие губы поверх острого подбородка.
Старик был один - возможно, горожан отпугивало его поведение. Уолтера оно, напротив, заинтриговало. Незнакомец что-то рисовал в блокноте: время от времени он принимался задумчиво вертеть в руке карандаш, с интересом осматривался, то улыбаясь, то хмурясь, и, наконец, с грустью и драматизмом, достойным Гамлета, восклицал:
- Льды! О Боже, Льды!
Еще один осколок разбитого зеркала, одна маленькая миниатюра в большом театре трагедии и абсурда. Да, Уолтер уже видел на улицах Лондона таких людей - мучения и утраты лишали бедняг рассудка. Он решил отделаться от старика парочкой лживых и утешительных фраз, но тот внезапно преобразился - исчезли блеск в глазах и лихорадочность движений, появились степенность и спокойствие.
Бурю сменил штиль.
Незнакомец отложил в сторону блокнот и карандаш, убрал серый плащ со скамьи и жестом предложил Уолтеру сесть на свободное место.
Что Уолтер и сделал.
*
- Разве вы не понимаете, что все дело в льдах?
- Эээ... если честно, нет.
- Это плохо, - вздохнул старик. - Плохо, что никто не понимает.
Они по-прежнему сидели в храме. Все так же играл орган и пелись гимны; старик рассказывал Уолтеру что-то про свои загадочные льды, а Уолтер прислушивался к уличному шуму, стараясь определить, далеко ли от церкви находятся немецкие самолеты.
Судя по всему, силы Люфтваффе бомбили другой район Лондона.
- А что вы рисуете? - американец попытался сменить тему разговора.
- Льды.
Ну да, конечно, Уолт, как же ты сразу не сообразил-то, черт побери!
- Извините, молодой человек. Вы, должно быть, считаете меня сумасшедшим? - улыбнулся незнакомец и предостерегающе поднял руку. - Бросьте, я знаю, что вы думаете и что хотите сказать. Я знаю и уже не жду веры и понимания. Просто все так... знакомо. Дежа вю. Дежа вю, понимаете?
- Дежа вю? - переспросил Уолтер, сбитый с толку.
- Да-да! Смерти, молитвы, стоны. Испуганные лица. И это чувство... Чувство, что ты совершенно не властен над своей жизнью. Все это было, - лицо старика исказила мучительная гримаса. - Осень! Вы слышите?! Они играют Осень! И тогда они то же играли Осень!
Уолтер с трудом сообразил - звуки органа и нестройный хор голосов действительно слились в церковный гимн, известный как "Осень".
А старик говорил все быстрей, все громче: выглядел он смешно и в то же время пугал своей убежденностью, похожей на истовую искренность проповедника. Слова струились ручейком, текли рекой и, в конце концов, загрохотали водопадом. По крайней мере, так показалось Уолтеру - он забыл про Ю-88, уютную прохладу церковного крипта и здоровый прагматизм, которым гордился. Он плыл в теплых водах Атлантики, плыл...
*
...С того момента, как мы покинули порт Саутгемптона, прошло пять дней. Это были удивительные дни, юноша, можете мне поверить. Ведь нам довелось плыть на величайшем корабле из тех, что когда-либо создавал человек: быстрый, как птица, прекрасный, как дворцы Самарканда, он поражал воображение.
Такого судна мир не видел со времен библейского Ковчега.
Я думаю, вы слышали о нем? Тогда все газеты трубили о новом Чуде Света, что затмит собой пирамиды Египта и крикливые залы Лувра. О да, ведь здесь: бассейн и турецкие бани, в каютах - камины и огромные окна; на палубах - зимний сад и библиотека, тренажеры, лифты, теннисный корт...
Желаете пообедать? Что ж, вы можете посетить шикарный ресторан в стиле Людовика XVI. Или "Кафе Паризьен" - оно расположено рядом. Эта очаровательная веранда привлекала молодежь: плетеные стулья и небольшие столики, деревянные решетки, увитые зеленью, и много-много солнца и озорного морского ветра.
Кхе, извините, я, кажется, увлекаюсь. Судно дорого мне. Любой, кто хоть раз видел Титаник, невольно восхищался им. Быть может, священный трепет перед мощью и надежностью корабля и привел к катастрофе.
Знаете, что люди говорили тогда? САМ ГОСПОДЬ БОГ НЕ СМОГ БЫ ПОТОПИТЬ ЭТО СУДНО! Даже той ужасной ночью, не веря неизбежному, они кричали - Титаник непотопляем!
Я думаю, что Ноя спасло смирение, а людей с Титаника погубила гордыня.
Лучшие материалы для отделки, лучшая сталь, лучшие повара, моряки и музыканты. И лучшие люди, элита общества, на борту. Миллионеры, артисты, дипломаты, члены королевских фамилий. В их багаже - картины, золото, драгоценности и совсем экзотические вещи вроде бронзовой Артемиды или египетской мумии.
Впервые со времен строительства Вавилонской башни человечество бросило перчатку высшим силам.
Увы, корабль не мог не потонуть.
Да, мне грустно, вы правы... Нет, не спрашивайте, я не хочу говорить.
Скажите лучше, вы когда-нибудь видели айсберги? Никогда? О, юноша, айсберг в океане - это незабываемое зрелище. Волшебное, но смертельно опасное. Та небольшая часть, что возвышается над водой очень красива; синие, зеленые, бирюзовые - айсберги похожи на драгоценные камни, которые извлекли из гигантской сокровищницы. Если у человека есть дар фантазии, он может оживить плывущую глыбу льда: и вот мы уже любуемся шпилями и башенками средневекового замка; смотрим на белого лебедя или чудесный островок, в очертаниях которого угадываются горы, леса и долины; ахаем при виде огромной, как индийский слон, голубоватой скалы.
Это очень красиво.
Той ночью люди на Титанике смеялись и забавлялись с кусочками льда - его вдоволь упало на носовую палубу, когда корабль и айсберг столкнулись. Белоснежные горки блестели и весело искрились в лунном свете, подобно алмазным россыпям. Помню, кто-то из пассажиров предложил сделать по охлаждающему коктейлю.
Подводная часть айсберга, между тем, с ужасающим скрежетом пропорола стальную обшивку судна. Сразу шесть водонепроницаемых отсеков стала заполнять вода. Корабль медленно погружался в морскую пучину с дифферентом на нос - он был обречен...
Едва ли я сказал вам что-то новое о трагедии Титаника. Все факты давно известны: они изучены в суде, пережеваны желтой прессой, обсосаны в пивных и салонах и вот-вот станут легендой, коих в истории человечества - легион. И так ли теперь важно, как встретил смерть старик Гуггенхейм - во фраке или нагишом? Или судьба капитана Смита - погиб ли он, как герой, решив умереть вместе с кораблем, своим кораблем, либо просто не успел сесть в шлюпку? И что за страшный взрыв потряс Титаник в последнюю, роковую минуту? Быть может, тут побывала немецкая подлодка, и ее торпеды принесли в жертву океану полторы тысячи жизней? Добавьте сюда разговоры о сокровищах, что покоятся на месте катастрофы - миллионы Гуггенхейма, Асторов, Страусов, золото и драгоценности, антиквариат.
Эта история - обильное пиршество для алчных двуногих стервятников и гиен.
Я не помню, в какой каюте жил Гуггенхейм, не знаю, сколько сапфиров везла с собой миссис Дейкер. Я помню другое.
Холод.
Крики.
Как немели руки и ноги. Как люди в шлюпках уплывали прочь и пели, чтобы не слышать стоны умирающих.
Помню, как смотрел на последние мгновения жизни исполинского корабля. Затопленные нижние палубы еще были освещены. Но вот огни погасли, и корма судна поднялась почти вертикально, возвышаясь над океаном, насмехаясь над стихией, гордая и монолитная, как башня Вавилона. И подобно библейскому, пал и этот Вавилон - Титаник ушел под воду, утянув с собой сотни человеческих тел.
Что еще?
Жаль, что человек не хочет видеть то, что скрыто. Его не учит кровь, его не вразумляет боль. Он все так же любуется холодной красотой и блеском и не желает заглянуть чуть-чуть дальше верхушки айсберга. Не всем дано смотреть во тьму: там страх и сырость подземелья, грязь и отвращение. Там ответы на все вопросы. Там огромная пугающая туша, которая раздавит тебя, если не успеешь вовремя скомандовать "Лево руля! Полный назад!"
Люди ведь тоже немного айсберги. Да что люди - есть страны-айсберги и айсберги-народы. Не верите? Зря.
Представьте себе айсберг-Германию. Видите верхушку: смешное и безобидное лицо, аккуратные усики и забавная челка. Вы очарованы, любуетесь искрящейся разноцветной поверхностью, фотографируете это маленькое чудо природы, посылаете ему воздушные поцелуи и прощаете детские шалости, вроде захвата Судетов. Ах ты, проказник, говорите вы, грозя ему пальцем.
А подводное чудовище тем временем подбирается все ближе и готовится нанести смертельный удар...
Впрочем, я несправедлив. Да и странно - все переживают о Титанике, но никто не опечален судьбой того айсберга. Ведь, вполне возможно, он пострадал еще больше.
Почему никто не плачет о льдах?!
*
- Почему никто не плачет о льдах?! - закричал старик и умолк.
Повезло тебе, Уолт, повезло. Мило общаешься с сумасшедшим философом в хлипкой церквушке, которая того и гляди обратится в пыль немецкой авиацией.
Впрочем, внутренний гнев американца был только ширмой, за которой нетерпеливо прыгали на месте любопытство и возбуждение. История Титаника, конечно, исхожена репортерами и исследователями вдоль и поперек, но остались и непроторенные тропы.
И Уолтер принялся задавать вопросы: те вопросы, которые в свое время будоражили общественность.
Почему в "вороньем гнезде" судна не оказалось биноклей?
Можно ли было избежать столкновения?
Существовал ли злой умысел в действиях капитана или его помощников?
Почему не вышел к шлюпкам конструктор корабля Томас Эндрюс?
- Кто ты, старик?! Кто?! Почему ты не отвечаешь?!
Подобно бурным волнам, слова разбивались о молчание незнакомца. Кажется, его уже не интересовали ни слухи, что хотел подтвердить или опровергнуть Уолтер, ни интерес американца к тайнам Титаника, ни сам американец.
Старик, похоже, ушел в себя.
Либо он просто заснул.
Оставив тщетные попытки достучаться до собеседника, Уолтер решил зайти с другого фланга. Черт, игра ведь стоила свеч!
Не делая резких движений, плавным жестом иллюзиониста, он позаимствовал у старика блокнот - благо, тот лежал рядом. Раз, два и готово. Владелец блокнота отреагировал на этот, признаться, не слишком джентльменский поступок Уолтера самым удачным образом.
То есть, никак.
*
Странные рисунки.
Льды. Да, здесь были льды. Самые разные, причудливой формы и геометрически правильные - конусообразные, пирамидальные. Целая галерея айсбергов собрана умелой рукой художника на страницах блокнота.
И все же изображения необычны. Глыбу льда разрезала на две части волнистая линия: судя по всему, она обозначала водную поверхность. Тут и проходила граница тайны.
Сколь обыденной выглядела верхняя часть нарисованного айсберга, столь загадочной была часть нижняя, подводная. Там, где должен находиться только лед, Уолтер увидел маленькие фигурки - не одну, не две, не три, а десятки, многие десятки. Кто это? Неужели люди? Масштаб изображения не позволял с уверенностью судить о природе неизвестных существ.
Уолтер листал страницы блокнота и недоумевал все больше.
Странный старик.
Странные рисунки.
*
Человек с Титаника не спал.
Он размышлял.
Конечно, можно было еще кое-что рассказать. Нет, не про бинокли или прочую несуразицу, выдуманную газетчиками. Корабль погубила трагическая случайность - и только. Ему ли об этом не знать.
Он мог бы поведать совсем другое. О причинах двух мировых войн, об истоках человеческих страданий, о камушке, который вызвал страшную лавину, что вот-вот погребет под собой мир.
Тогда, морозной ночью в Атлантике, Титаник вмешался в важный, многовековой, природный процесс. Плотиной встал на чужом пути. Еще не скоро человечество расплатится за свою вольность, ой как не скоро.
Пожалуй, парень бы не поверил. Никто не верил. Эту историю можно рассказывать лишь как сказку, легенду. Люди глотают самую невероятную истину, если ее завернуть в яркую, фантастическую обертку.
Легенда о народе Хау-И - так бы он назвал ее...
Однажды на бескрайних просторах синего-синего океана встретились Человек и Хау-И.
Тот Человек был изможден и слаб. Лютый холод сковал его тело, ледяной страх сковал его душу. Смерть касаткой плескалась в здешних водах, звала его и манила, словно сирена, приглашала в чертоги, где серый тлен танцует унылый вальс под музыку стучащих костей и шелестящих на ветру асфоделей.
Но Хау-И, веселые и добрые Хау-И, отогнали Смерть и взяли Человека на борт корабля, белого, как снег, и сверкающего, словно брилльянт. И поили они Человека живительным соком Номи-Ну - снежного древа; и кормили его диковинными фруктами Соу-Хо и рыбой Риу-Ти, чья мягкая плоть прибавляла сил и излечивала любые хвори; и пели дивные песни народа Хау-И свистящими, пронзительными голосами.
Так плыл Человек на корабле Хау-И восемь дней и восемь ночей. И возликовал Человек, ибо вдохнули Хау-И в его тело жизнь, и счастье вдохнули в душу его. Но на девятый день заметил он, что грустят Хау-И, и печалью запечатаны уста их.
И тогда спросил Человек:
- Почему же грустите вы, о мои спасители?
- Мы грустим о судьбе наших родичей, о младший брат, - пропели ему в ответ Хау-И переливчатыми, будто трель соловья, голосами. - В тот день, когда на небосводе зажигается сиятельная Ца, лучшие из Хау-И собираются в великое путешествие. Они плывут на Хаури-Ока, священном корабле, плывут до неведомого края, где правит ужасный демон Чво-Лике. Чво-Лике медленно поглощает плоть мира, и если наш народ не будет его усмирять, посылая каждый восход Ца корабль Хаури-Ока ему в дар, то мир падет, ибо так было предсказано.
- Но что же случилось с вашими родичами?
- Их погубил шум моря.
- Шум моря?
- Да, - Хау-И печально смотрели на Человека. - Когда плохо тебе, о младший брат, море начинает стонать, и Хау-И начинают стонать, и Хау-И становится больно. Когда плохо не только тебе, а твоему брату, и брату твоего брата, и всем младшим братьям, море шумит очень сильно. Это плохо для Хау-И. Плохо для Хаури-Ока. Очень плохо.
- Но ведь вы тоже слышали? Ведь так? И вы живы!
- Да, младший брат, мы живы. Но мы боролись с шумом моря, а Хау-И, что отправились в страну Чво-Лике - они не боролись. Очень, очень слабые Хау-И. Это называется Со-Мати, священное Со-Мати, сон и покой для Хау-И, как символ покорности воле Ца.
- Значит, ваш корабль погиб? Что же ждет всех нас?
- Мы не знаем, младший брат. Хау-И не дано видеть то, что грядет. Сейчас некому умилостивить Чво-Лике, и ужасный демон будет поглощать плоть мира еще быстрей, еще истовей. Быть может, все погибнет раньше, чем придет сиятельная Ца. Быть может, Ца все же отвратит неизбежное. Мы не знаем, младший брат, мы не видим сквозь пелену времени.
Эта легенда оборвалась в теплых водах Гольфстрима, когда французский корабль вытащил из океана обессиленного человека, всю дорогу твердившего что-то про Титаник и конец света. Моряки посмеивались - еще бы, трагедия произошла гораздо севернее этого места три недели назад - а судовой врач лишь качал головой, да вливал в глотку больного очередную порцию куриного бульона.
Быть может, человек с Титаника и забыл бы все, как страшный сон, но якорь воспоминаний удерживал его на месте, не давал уплыть в забвение. Нужно сообщить миру, удержать от ошибки, сказать...
Теперь все зависит от твоего народа, младший брат. Мы будем ждать восхода Ца, мы будем ждать, ждать, ждать...
Но как сказать что-то глухому?
Как это сделать, о мудрые Хау-И?
Человек с Титаника много раз рассказывал свою историю. Говорил об айсберге, что просто должен плыть тогда, когда ему предначертано. О древнем, неизвестном народе, который добровольно приносит себя в жертву, дабы мир существовал и дальше. О черном облаке страха и боли, повисшем в воздухе. Том облаке, что странные создания Хау-И прозвали шумом моря.
Он не рассказывал лишь о снах. Они преследовали его постоянно.
Крики тонущих людей. Стоны. Призрачные фигурки Хау-И; как они дергаются, закованые, сдавленные глыбой льда. Истончаются, меркнут в лунном свете. Свете, что отражается в красных, вечно голодных глазах существа, имя которому - Чво-Лике. Чво-Лике поет, вопит, он ликует. Он свободен. Он силен. Чво-Лике вихрем проносится по миру: он в отблеске стали, в свисте пуль, топчет землю сапогом и всполохом пожаров горит в разрушенных городах.
Ужасен и многолик Чво-Лике.
Но стоит людям узреть истинную природу, подлинное имя демона - наваждение исчезнет, растает, точно туман над поверхностью Темзы.
И Чво-Лике отступит.
Ветер развеет черное облако, и, быть может, люди вновь смогут увидеть живые, искрящиеся на солнце, белоснежные корабли...
Он все еще сидел в старой английской церкви. И смотрел на изображение нагого человека, распятого на кресте.
Спрашивал себя - и спрашивал Его:
"Ты тоже принес себя в жертву ради человечества... Ты тоже творил чудеса... Но мог ли ты докричаться до глухих, и если же ты мог это, то скажи, помоги, просвети! Как?!"
*
От взрыва содрогнулись своды храма, потухли свечи, со звоном разлетелись витражи. Завизжала женщина. Жалобно простонал орган, перед тем как умолкнуть.
Уолтер вскочил на ноги, выронив блокнот, и бросился бежать. Скорей, в крипт, подальше от жужжания немецких самолетов.
Уже в дверях, американец резко остановился. Оглянулся.
Старик безмятежно восседал на своем месте. Его глаза были направлены куда-то на стену храма, губы плотно сжаты. Но вот взгляд незнакомца медленно, очень медленно, переместился на лицо Уолтера. И вдруг, несмотря на грохот, на вой самолетов, Уолтер услышал крик.
Губы старика не двигались.
Кричали его глаза, его руки, плечи, белые, как луна, волосы.