|
|
||
\expndtw-1ВИДЕНИЯ
Ночь, живущая загадочным шумом, непонятными и потому завораживающими, заполняющими душу шорохами. Она вливается в этот мир, наполняет его и придает всему какой-то тайный, чудесный смысл. Чувствуется глубина, всепоглощающая красота темноты. Это не простая, однотонная и мрачная чернота, нет. Она переливается, искрится и блестит, как бархат. Она мерцает множеством огней. Сам воздух, кажется, сочится звездами, даже здесь, на земле. Свет фар проезжающей машины выливается на дорогу, обволакивая выступы и вымывая ямы. Он налепливает на стену светлые, прыгающие пятна, заставляя их танцевать лихорадочный танец, когда машина объезжает очередное препятствие. Вот этот свет припечатывает к стене тень ветки непонятного дерева. За одно мгновение я успеваю рассмотреть каждый листок, заметить, как он вздрагивает от ветра, колышется как бы в раздумье. Машина заворачивает за угол, и тени сползают, стекают со стены на землю, теряясь в траве. Я не вижу во тьме траву, но почти слышу, чувствую ушами давление воздуха, чувствую, как поворачивается одна единственная травинка. Сверчки. Они появляются ниоткуда, везде, сразу. Они были здесь до меня, наверное, уже долгое время, но я не ощущал их присутствия, погруженный в собственные мысли. Теперь они заявили о себе сотней неповторимых, ни на что не похожих голосов. Маленькие сверчки заставили подвинуться и шум проезжающих машин, и дыхание ветра, и шепот травы. Ради меня они устроили целый концерт, хотя вряд ли они даже подозревают о моем существовании. Они живут по каким-то своим, неизвестным мне законам и мне нет места в их развернувшейся жизни. Я смотрю на свет фонаря, застывший в воздухе, переплетающийся с ним, просеивающий его для того, чтобы найти какие-то небольшие точки насекомых, посмотреть на них, дивясь их причудливому танцу, и показать другим. Брошенный кем-то с балкона во тьму летит окурок - крохотный огонек, не больше звезды, все еще продолжающий жить, гореть. Он разбивается об асфальт и рассыпается на еще меньшие огоньки, уже не в силах оставаться в этом мире. Одно за другим гаснут окна дома напротив, как будто многоглазое чудище, засыпая, смыкает постепенно веки, погружая в сон какую-то часть своего мозга. Я знаю, что час уже поздний, но сон не идет. Я продолжаю стоять на балконе, дыша сырым, опьяняющим воздухом, пробираясь взглядом между звезд, следить за игрой света на дорогах, за танцем мошкары и попытками луны обогнать невидимые облака.
О ЗВУКАХ И О ЗАПАХАХ
Как темно... Это странно. Похоже на то, что у меня закрыты глаза и я по какой-то причине не могу открыть их... Ну вот, стоило подумать об этом и сразу откуда-то появилось такое знакомое, липкое чувство беззащитности, которое делает меня пустым и холодным внутри. Что это за звук? - странный жестяной звук, который мне что-то напоминает, что-то уже слышанное раньше, давным-давно. Он исходит от того, что у меня под ногами. Как будто металл прогибается под весом моей ноги и распрямляется, когда я убираю ее, чтобы сделать следующий шаг... И запах... Запах свежести и в тоже время ... Это запах недавнего дождя. Жесть и дождь... Жесть и дождь... В этом было что-то знакомое, но знание уходило, исчезало как утренний сон. Как если бы я держал веревку с тяжелым грузом на конце, а она скользила сквозь мои руки, срывалась, и я уже понимал, что не удержу ее, но хватался за нее сдирая руки и ломая пальцы. Жесть и дождь... Я же на крыше! Как я здесь очутился, что делаю, и куда это я иду? Странно, но жестяной звук кончился и в ушах появился новый звук, свистящий и холодный, а тело стало легким и невесомым. Ну вот... Все же я вспомнил... Я - лунатик...
ДОЖДЬ
Небо раскололось, трещина вспыхнула, потянулась к земле и, спустя мгновение, я услышал гром. Гроза поражала своими масштабами. Молнии вспыхивали одна за другой, и на сетчатке глаза я сохранял их гаснущие образы. Начался ливень. Ветер, дувший с невероятной силой, часто менял свое направление, и дождь тянулся за ним. Было заметно, как слои дождя не успевали за резкими порывами ветра, и тогда он схлестывался сам с собой, он волочился по земле, извиваясь и уворачиваясь. Дождь хлестал меня, ветер толкал и, когда я не выдерживал его напора, заставлял пригибаться. А я смеялся. Я радовался и кричал. Я чувствовал себя сильным, чувствовал энергию, вливающуюся в меня. Я хохотал, зажмуривал глаза и открывал рот как ребенок. Я старался вобрать в себя все - дождь, ветер, вспышки молний, слабость травы, волнами расходящейся от ветра. Кожа стала стягиваться, я понял, что замерз, но я стоял, откинув голову и моргая, когда капли попадали на лицо. Я раскинул руки, я был с дождем.
ПУТЬ
Сначала под ногами был мокрый песок, покрытый слоем ила и водорослей, потом песок высох и стал сухим, как ощущение во рту во время жары.
Смерть шла за ним. Она пряталась за скользкими влажными камнями, когда он оборачивался. Она текла по рваным трещинам в черной земле. Ни разу он не встретился с ней взглядом, ни разу не увидел ее лицо.
Один раз его сознание вывернуло наизнанку. Ощущение было такое, как будто он стал круглой жестяной крышкой с рваными краями, вырезанной из консервной банки, и края этого ребристого круга начали равномерно и аккуратно закручивать к центру.
Вдруг он почувствовал боль. Воздух вокруг него застыл, превратился в тяжелую неподвижную массу, и его, безвольного, на невероятной скорости, тащили сквозь эту глыбу. Внезапно через веки его глаза обожгло светом. В уши забились какие-то звуки, потом эти звуки поменялись местами, еще раз, и вдруг выстроились в слова: "Да, парень... Наглотался ты воды. Еще бы чуть-чуть..."
ДЖАЗ
Сегодня слушал джаз. Целый поток музыки. Удивительно, как такой огромный поток может так быстро менять свое направление, перестраиваться заново, будто каждый раз заново рождаясь. Как горный поток перепрыгивает через малые камни и огибает большие. Как луна, отражающаяся в луже во время дождя. Она подпрыгивает, рвется по краям. Нет, скорее луна - это блюз, а джаз - солнце. На магнитофоне подпрыгивают и опускаются огоньки, иногда задерживаясь, а иногда, только появившись, робко выглянув, сразу прячутся обратно. Вот вступает саксофон. У него немного низкий, но приятный голос. Я начинаю мыслить этими звуками, жить в одном с ними ритме. Слова в голове следуют так же неторопливо и величаво. Звук саксофона иногда прерывается, опять заставляя ждать своего рождения. Ждать, каждое мгновение думая, что здесь, нет, здесь, вот сейчас, в этот момент он появится вновь. И опять ошибаться. Он как всегда очень своенравен. Каково это, играть на саксофоне? Чувствовать, что ты стелешься по музыке, что ты перетекаешь в музыку, пытаясь завоевать ее, так, как она, уже давно, завоевала тебя. Ритм опять меняется. Вместе с ним опять меняюсь я. Кровь уже быстрее бежит по венам, организму нужно больше кислорода. Кажется, что клапаны инструмента находятся у тебя в голове. Ты ясно видишь их. Они открываются и закрываются, пропуская одни мысли и задерживая другие. Клавишные. Пальцы то забегают вперед, то возвращаются назад. Они танцуют, опережая друг друга. Вдруг они устремляются в полет, перепрыгивая через несколько черных и белых ступенек. Вы когда-нибудь пробовали танцевать на ступеньках? А вот они могут. Да еще и рождают эту чудесную музыку... Если и есть здесь какой-то порядок, то причина ему ударные. Вот они звучат, как будто кто-то ставит точки в конце предложения, вот запятая. А это наверное щеточка. Звук длинный и шуршащий, как у дефиса. Даже звучит так же. Вдруг раздается щелчок - кончилась кассета. Но я не замечаю этого. Я сижу и смотрю на стену. В голове моей звучит чудесная музыка. Джаз.
СУЩЕСТВО
Сердце своим припадочным стуком било мне по ушам, а я все бежал и бежал. Я не мог остановиться, потому что в спину меня толкало отпечатавшееся в памяти это ощерившееся в издевающейся улыбке существо. Я боялся его, я ненавидел его, я бежал от него. Я захлебнулся очередным вдохом и упал на пыльную исплеванную мостовую. Мои руки скользнули по гладким камням. Это немного успокоило меня... И вдруг я опять увидел... Оно смотрело на меня с противоположной стороны улицы из витрины какого-то магазина. Существо сидело на четвереньках, а из уголка его рта текла слюна. Боже! До чего же он похож на меня! Рука сама нащупала какой-то камень и толкнула его по воздуху в это искореженное ухмылкой лицо. Звон стекла придал мне уверенности. Он не должен больше найти меня. Я больше не выдержу этого. Моя рука потянулась к осколку.
ОСЕНЬ
Тучи - громадные темные камни в небе, они собирались, они подтягивались все ближе и ближе. Глядя на них, я чувствовал тяжесть осенней воды в реке. Ее отстраненность от плывущего по ней мусора из грязных листьев и намокших обрывков бумаги, когда-то бывших корабликами. На улице было еще тепло, но ветер... Ветер был осенний. От него как-то по особенному мерзли руки. Не как зимой. Зимой руки болели от мороза - это была острая колющая боль, а осенью руки ломило. Не знаю в чем дело - болели суставы или же кости. Осенью мерзнут руки. Думая об осени, я почему-то вспоминаю мокрый холодный песок. Это ощущение осталось с детства, когда я маленький играл во дворе. Мокрые зеленые листья прилипли к бетонным плитам двора.
КРАДУЧИСЬ
Я замер - так замирает, вскинув голову, животное, уловив непонятный шорох, который, как все неизвестное, несет в себе опасность. Мне показалось, что разломался камешек под чьей-то ногой. Я задержал дыхание и прислушался. Я услышал гул ветра в пустых и голых комнатах, стук своего сердца, шорох складок моей одежды. Стены были серые, бетонные, с множеством маленьких округлых выемок, как хороший сыр. На полу валялись заляпанные побелкой газеты, а сам пол был покрыт слоем белой пыли. Я сделал несколько шагов, отозвавшихся эхом по всему этажу, и опять прислушался. Вроде бы тихо. Я пошел по коридору и вышел к лестнице. Справа была пустая шахта лифта. С плохо сдерживаемым страхом я заглянул туда. Стенки уходили вниз, меняя свой цвет с грязно-серого на черный. Ощущение глубины и пустоты от этого усиливалось - я надолго запомнил это ощущение. Стал подниматься по лестнице - лестнице без перил. Ступеньки были довольно широкие, но я все равно жался к стене, слегка приседая и пригибаясь. Передо мной дверь. Я открываю ее и выхожу на крышу. Я - ребенок, мальчишка. Мне всего восемь лет. Если меня поймает сторож, то в лучшем случае мне надерут уши, в худшем - расскажут родителям. Но я стою здесь, на крыше строящегося на берегу реки шестнадцатиэтажного дома, и передо мной лежит лес, а в обе стороны, далеко, пока хватает глаз, раскинулась Волга.
ХУЛИГАН
Свет желтых фонарей. Двойные, тройные тени переплетаются, пересекаются на асфальте. Они играют с людьми. Люди-арлекины, люди-гиганты, люди-карлики. Как хорошо бывает так просто пройтись по улице. Желтый, приятный свет. Где-то позади меня появляется тень, резко устремляется вперед и вдруг приклеивается к моей ноге. Я иду по дороге, по бокам которой растут деревья, и я то ныряю в изрешеченную лучами темноту, то выплываю из нее, натыкаясь глазами на свет фонаря. Впереди, из-под ветки, опускается круг дорожного знака. Шум чьих-то шаркающих ботинок, звонкий и точный стук каблучков. Я нарочно начинаю волочить ноги, слушать успокаивающий шорох трения моих подошв об асфальт. Под ногу попадается невидимый камешек, он подпрыгивает, слетает с дороги и шуршит опавшими листьями, скрытый травой. Впереди разрастается звук испорченного фонаря - низкое и ровное гудение. Он приближается, сравнивается со мной и безнадежно отстает, все так же обиженно гудя. Сворачиваю за угол. Черт! Откуда здесь взялся этот бледный, больничный свет? Видно, в одном фонаре забыли заменить лампу или просто посчитали, что старая прослужит еще долго. Этот неприятный свет встречался мне раньше в лампах дневного освещения. Свет из комнаты для допросов - резкий противный свет, бьющий в глаза. Я оглядываюсь, выбираю подходящий на вид камень и бросаю его в лампу. Фонарь отвечает мне тонким вскриком разбившегося стекла и я убегаю в темноту.
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
Опять дождь. На глаза попадаются только серые от дождя стены. Вы задумывались о том, как успокаивает звук дождя? Вообще, вода успокаивает. Есть гипотеза, что жизнь вышла из воды. Рядом с водой, в воде, человек чувствует себя в безопасности. Я люблю плавать - мягкое, плавное ощущение тишины, легкость во всем теле. Дождь кончился и в тоже время он все еще жил. Жил в деревьях, так как листья их намокли, ветви набухли от воды. Дождь жил в потоках и ручьях, он стекал с крыш по старым желобам. Асфальт стал черным и блестящим, он блестел как ночь в большом городе, отражая иногда в небольших лужах спешащих домой редких прохожих. Я ошибся. Дождь, казалось бы, затихший, пошел с прежней силой, разрастаясь, скрывая за своей завесой далекий лес, наполняя воздух свежестью. Туч не было видно. Небо было затянуто какой-то пеленой непонятного, то ли серого, то ли просто грязно-белого цвета. В домах зажгли свет. В такие дни бывает непонятно, какое сейчас время суток - утро, день, вечер? Жизнь застывает. Такие дни похожи один на другой. В такой день не надо сидеть одному - непременно станет скучно. На столе стоит телефон. "Алло, ты дома?"
ОСКОЛОК
Волны падали на берег, медленно скользя назад. Песок темнел от зеленоватой воды и тут же быстро высыхал, становясь твердым, тяжелым и холодным. На берегу лежало бревно. Оно набухло от воды. Кора лопнула и закручивалась в забавные кольца. Такие кольца из коры выносили иногда на берег волны. Я шел по пляжу, оглядываясь на свои следы, кажущиеся мне следами дикаря. Утро - людей не было. Я собрался уже опустить ногу на песок, чтобы сделать еще один след, как вдруг увидел под ступней бутылочный осколок и неловко сделал шаг в сторону. Он лежал, наполовину занесенный сырым песком. Волны набегали на берег, и он то скрывался, то неожиданно поднимался из воды, разрезая белую пену. Зеленый, прозрачный осколок стекла. Мне понравились его плавные изгибы, его резкий рваный край - какое забавное сочетание. Сам осколок обтекаемой, приятной глазу формы, а его грань зазубрена, остра. Этот причудливый образ отпечатался в моей в памяти и иногда, когда я вижу что-нибудь странное, непонятное и забавное, я вспоминаю гладкий осколок с рваными краями.
ВОЗДУШНЫЙ ШАР
Люди бежали по полю, срывали шляпы с голов, подбрасывали их, пытаясь поймать, промахивались, смеялись, на бегу наклонялись к земле, чтобы подобрать их, и опять - бросали, смеялись, ловили. Высоко в небе летел воздушный шар, такой красивый на фоне неба, красивее всего, что они видели. Множество ярких красок на фоне голубого неба. Хотелось плакать и смеяться, хотелось бежать, падать на траву, не замечая испачканных брюк, подниматься на четвереньки, рывком вставать и опять бежать, высоко подняв голову. Когда легкие начали болеть от холодного воздуха, грудь стала тяжело вздыматься и опадать, а рот пересох, я упал на спину, не отрывая глаз от живой точки в небе. Голубое, огромное небо, трава темно-зеленого цвета и летящий воздушный шар, за которым все еще бегут люди. Это была черно-белая фотография. Я увидел ее в каком-то журнале.
РЕШЕТКА
Я шел по дороге. Внезапно на моем пути выросла ажурная решетка. С коваными переплетениями листьев и цветов. Но они были холодные и застывшие - изогнутый металл. Я попытался обойти ее, но она странным образом перемещалась, все время оказываясь у меня на пути. Я делал шаг влево и она, непонятно как, но плыла влево, преграждая мне дорогу. Я поворачивался на месте и она кружилась вокруг меня. Бросался резко в сторону, но она каждый раз вырастала передо мной. Я стал пятиться назад, не отрывая от нее глаз, но через некоторое время опять почувствовал спиной ее неживой холод. Я сел на землю и посмотрел вверх. Туда, где было небо - еще незакрытое и казалось бы легко доступное.
ПРОГУЛКА В СНЕГОПАД
Мир, Люди, Жизнь, Добро и Зло - сколько здесь нагромождено условностей. Набор звуков. Сотрясение воздуха. Условности, условности. Что стоит за всем этим? Как можно определить неопределимое? Как-то меня поразила сама мысль, что поэт, художник не оставляет надежды донести свои чувства до других людей. Я представил себе холодное весеннее утро, раннее утро в лесу. Капли росы на паутине, на листьях. Свежий, сырой воздух. Как? Как описать все это так, чтобы совершенно незнакомый мне человек понял бы всю красоту жизни. Захотел бы бросить все свои дела и бежать. Просто бежать вперед, в никуда, навстречу ветру. Я написал всего лишь несколько слов. Разве могут они передать все цвета, краски, запахи и звуки, рождающиеся в моей голове? Мой стиль, мой язык несовершенен. Но в моей душе возникают картины, полные красоты. Они живут, благодаря им я постоянно оправдываю жизнь, с ее болью и горечью. Если человек "видит" красоту, то ему уже не так страшна людская злоба, бездушие. Как? Как донести этот сумбур, этот набор моих мыслей, промелькнувших в моей голове за считанные мгновения, до остальных людей? Условности. Слово. В сознании каждого человека каждое слово рождает тысячи ассоциаций. Он накапливал их годами, со дня своего рождения. Для разных людей одно и то же слово может быть связано с радостью и болью. Что я говорю?! Для одного и того же человека не существует конкретного набора чувств, которые вызывает у него какое-то событие или понятие... Радиоволны. Для обмена сообщениями нужны передатчик и приемник. Где гарантии, что они работают на одной волне? Мы используем одни условности, чтобы определить другие. Но это и хорошо. Человек с детства учиться настраиваться на чужую волну. Неважно, ищет ли он выгоду или искренен. Но люди не всегда понимают друг друга. И с какой-то стороны это хорошо. Это здорово, что существуют разные взгляды на, казалось бы, такие простые вещи. Большое количество точек зрения дает надежду, что какая-то из них окажется верной. Не дай мне Бог узнать какая... Да это и невозможно. Абсолюта не существует. Существует творчество, развитие, движение. Опять. Я ловлю себя на мысли, что снова пытаюсь навязать сам себе определенный взгляд на вещи. Движение прекрасно. Но откуда мне знать? Чем хуже постоянство и определенность? Вы скажете, что все это пустое. Что это не имеет ничего общего с реальностью. Но это действительно здорово, что вы со мной несогласны. Пусть существуют циники. Пусть существуют романтики. Пусть существует красота... Уродство. Что знали бы мы о красоте, не будь его? Как хорошо, что у людей меняется настроение. Еще вчера я хотел написать рассказ, полный горечи и сарказма, но сегодня, сегодня я взглянул на такие обыденные вещи и увидел их красоту. Я разглядел ее в самом простом и знакомом. Это хорошо, что я "вижу" красоту. Это хорошо, что я могу испытывать боль - мне легче будет понять боль чужого человека. Пусть мне в голову приходят мысли, которые наверняка рождались в умах тысяч людей до меня. Это значит, что жизнь существует. Свет, страх, темнота и радость. Все существует. У меня бьется сердце. По моим венам и артериям течет горячая кровь. А мокрые холодные снежинки падают на мое горячее лицо.
ОДЕЯЛО
Деревья. Много деревьев. Я сидел, прислонившись спиной к одному из них, и учился дышать. Я раздвигал грудную клетку настолько, насколько это вообще возможно и замирал, слушая, как стучит в ушах сердце. Потом я выдыхал, становясь мягким, податливым, словно уменьшался в размерах. Я забрал в горсть листьев и посмотрел на них. Они были желтыми, все в черных крапинках. Они не казались мертвыми, совсем нет. Листья были так же упруги и мягки. Я лег на спину и сгребал листья руками. Небо так далеко... До него в два раза дальше, чем до верхушек самых высоких деревьев. Хотелось остаться здесь навсегда. Уснуть... постепенно погружаться в землю. Стать частью этого леса. К чему, зачем вся эта спешка? Я хочу уснуть под печальный скрип деревьев, чувствовать тепло земли. Глазами с закрытыми веками чувствовать солнце. Утром мое лицо покрылось росой. Моя одежда стала сырой. Подул ветер, и мне стало холодно. Я проснулся. Во сне я сбросил одеяло с дивана.