Сегодня начался первый день Нового года. И я, незадолго до этого вдруг пробудившись ото сна, стала опять как всегда размышлять о прошлом, о людях, которых мне довелось повидать, о судьбах, в разрезах которых живым свидетелем я была. И вспомнился мне вдруг наш старый многоквартирный дом в пять этажей, построенный во времена брежневского застоя, типовая многоэтажка, по три-четыре соседа на лестничной клетке с планировками одно, двух, трех и четырехкомнатных квартир. С учетом того, что в каждой семье было от двух -в однокомнатной до пяти членов (это с дальними бабушками, прописанными на родственной жилплощади), это означало, что на протяжении 25 лет, что я там с перерывами на учебу в другом городе жила, мне довелось просмотреть судьбы нескольких сотен людей. Конечно, не всех из них я хорошо знала лично, но, как говорится, информационное поле соседского судачения снабжало меня сей пользительной для моей писательской души информацией. И я никогда не думала, что в одни день и час, это все вдруг соберется в один большой комок, чтобы вспыхнуть, быть проанализированным и навсегда умереть в анналах моей памяти...
Итак, кто же жил с нами?.. Скажу сразу, что дом был построен на средства и для тракторостроителей, то есть работников тракторного кишиневского завода, которому тогда безвылазно принадлежал мой папа. Это были инженеры и простые труженники: кузнецы, слесари, механики, электрики. Большинство , конечно же, некоренной национальности. Это были те самые приезжие из многих крупных городов России, Украины, Белоруссии, которых социалистическая Родина- мать послала поднимать разрушенное войной, да и никогда до этого не развивавшееся бессарабское хозяйство. Молдова, отошедшая в состав Союза сразу перед войной в 40-ом, и претерпевшая фашистко-румынскую оккупацию в годы военного лихолетья, окоровавленная яссо- кишиневскими битвами, обесточенная сложенными на ее плечи непомерными тяготами многовекового исторически турецкого рабства, эта вечная невольница судьбы, только-только задышала свободно в пятидесятых годах прошлого столетия. Тогда новая и большая социалистическая родина, вложив средства, послала специалистов, стала образовывать с помощью своих профессоров местные кадры, чтобы поставить эту буферную территорию с колен на ноги. Что, впрочем, получилось, но ненадолго, всего лишь на какие-то недолгие сорок лет. А потом- развал Союза, слабые попытки обрести самостоятельность, не очень талантлвое руководство - и опять вечный плен, протяженностью в сколько же лет, десятилений, столетий? - скажет история.
Так вот наш многонациональный ковчег на Флакэре был заселен украинцами, русскими, белоруссами, в меньшей немного мере молдаванами и евреями. И был готов отправиться в свою первую кругосветку судеб в 1971 году, ровно в тот год, когда мне исполнилось пять... Сегодня мне уже грубоко за тридцать и многие из тех, кто выросли со мной вместе, давно уже не живут в стенах старого дома. Там доживают свои последние десятилетия наши старики или уже даже другие старики, дети которых купили квартиры после уехавших или умерших. Дом, некогда бывший большой живой массой молодых специалистов- тракторостроителей и их только что созданных семей, с кучей копошашихся по обе стороны двора детей, превратился в тихий мортиролог ушедшим и уходящим...
Собственно, уезжать люди стали задолго до того, как стали умирать. Уезжали в основном евреи в свои теплые страны. Потом пришел новый строй - перестройка, и через несколько лет подозрительно быстро стало косить нестарых в общем-то людей. Кто-то умирал на больничной койке от неправильно проведенной операции (на моей памяти двое из одного подъезда с небольшим промежутком в пару месяцев), кто-то, наверняка от того, что не выдерживал гонки по вертикали и новых правил разлагающейся после крепких устоев социализма жизни .Так ушла из жизни нестарая еще женщина, Эллочкина мама, потому что, таская с базара и на базар тяжелые сумки, что то надорвала во внутренностях, истекла в тазике кровотечением и скоренько, чтобы никому не досаждать, покинула наш, видно утомивший ей мир.
Умерла от какой-то непонятной желудочной болзни акушерка Шурочка, принимавшая роды большинства детей нашего дома. Ушла после нее, сгоревши за полгода от рака в 1991ее ровесница, моя мама. Через полгода был убит, найдым в ванне зарезанным наш сосед Толик-дельтапланерист. Правда, такие смерти, через убийство, случались не только в смутные времена перестроки, но и в старые добрые времена. Помню себя школьницей, которую отводит в школу папа, и по дороге рассказывая попутчику, как ночью сосед с пятого этажа зарезал от ревности свою жену. Вот так вот (тут следовал знак рукой наотмашь) - топором по голове. Меня берет оторопь. До сих пор помню этот момент, хотя мне было едва ли больше 10-12 лет, ведь накануне шел концерт, посвященный Дню Милиции, а тут вот те раз - такой беспредел. Волосы поднимались дыбом и в моей еще не застресованной жизнью голове это не укладывалось - почему? Почему не спасли, не защитили? Убивец Миша был тишайший, как сейчас помню человек. Жена была, что называется, дамочка с характером. Клик- совпал конфликт с фазой полной Луны, которая открывает тайные программы подсознания, напился мужик до беспамятства (хотя его это не оправдывает) и пошел топором рубить...
Долго потом в этой квартире никто не мог ужиться. Заезжали и съезжали квартиранты, которых Иветочкина (дочки пострадавших) бабушка запускала для подмоги к пропитанию. Ведь папаша девочки сидел в тюрьме, а маменька благополучно пребывала на небесах. А их постояльцы, чем-то всегда неудовлетворенные, и от этого часто съезжавшие, таскали на пятый этаж очередные тумбы и мебель, не раз и не два заставляя нас сторониться. Сейчас в этой, уже купленной в период приватизации квартире, живет довольно продолжительный кусок времени бывший полицейский с женой и с детьми. Видно, то ли священника вызывали для очистки квартиры от бесов (в нашей культуре это практиковалось), то ли полицейским все ни по чем...
Были с нашем доме и счастливые женщины, были и несчастные. Так помню дебелую молдованку Галю, что всегда боролась со своим мелкокостным мужем- алкоголиком. Однажды, я лично была свидетелем того, как он в период белочки (белой горячки) решился прыгнуть с балкона. И уже полетел бы, если б не зажала с поручней его тяжелая супружняя рука. Алкоголик был спасен и после этого случая сдан на лечение в дурку. Кстати, дочка их, такая подавленная жизнью и плохой наследственностью девочка, потом, выйдя замуж за таможенника, не только кардинально изменила свою весовую каторию, но и разжилась тремя детьми, прикупив еще одну квартиру в нашем доме на первом этаже и пристроив к ней гараж с кусоком жилого здания. Почему это было разрешено в период архитектурных самостроек и за какую сумму в соответсвующих инстанциях, судите сами, но если прогуляться по нашим Боюкана в районе моего дома, ох, каких еще красот из серии "архитектурные чудовища -пристройки" можно насмотреться!.. Понятно, что возникло все это самовольное строительство не от излишков, а скорее недостатков жилой площади, и от того, что там должны были ютиться порой несколько поколений, отчаявшихся получить или купить в силу нового экономического состояния общества свое автономное жилье. Мне лично довелость какой-то период (и довольно немаленький) прожить в двухкомнатном бункере с моей дочкой, братом и его беременной женой, прилетающим из Америки время от времени мужем, и приходящим устроить нам всем разгон "для профилактики" папашей, главой нашего предприятия и ответственным квартиросъемщиком). Воспоминания не для слабонервных, особенно, если учесть, что все члены этой команды считали себя яркими личностями, единственно достойными права проживания. Но бумаги показывали коллективное владение, и пятьдесят квардратных метров общей площади (из них только 30 были жилой) делились таким вот образом. Мы не первые и не последние! В таких же "шикарных" апартаментах до сих пор живут многие мои ровестники, или те, кто немного младше меня, с женами, мужьями, детьми и престарелыми родителями за стенкой, с общей кухней и туалетом, без возможности разрешить свой квартирный вопрос, как только ценой отъезда или смерти кого-то из близких (и почему- то всегда при этом думатся не о своей). Общество, поставившее своей экономикой людей на колени, не вправе отторгать и новую мораль, которая родится в этих обстоятельствах.
Когда я перепросматривала в памяти все знакомые мне прежде лица старого дома, которые я не видела уже больше года и не знаю, когда еще и увижу, передо мной вдруг промелькнули женские лица, которым нет еще сорока, и которые, как я вдруг догадалась, никогда не были счастливы физиологически, как женщины, никогда не открыли глубинную природу женского начала, радости свечения навстречу любимому, потому что... их личная жизнь прошла в тех же родительских половинах, где каждый шум боязливо фиксировался стенкой, где зачинались дети, матери которых ничего не ведали о природе оргазма, и где отцы этих детей, не выдержав пресса чужих родителей , просто тихо и незаметно сбегали, и при этом, не будучи по своей природе подлецами, оставляли такой отпечаток в сознании своих детей...
Но у иных, даже испытавших все переливы страсти, тоже не всегда складывалось. Так, помню красавицу Зойку, чьи родители, переехав в Росию, оставили ей просторную трехкомнатную квартиру, куда она и привела молодого мужа. Суть да дело, пошли годы, появился Ванька, а потом что-то стряслось- случилось с этой содрогающейся от экономических потрясений в обществе, семьей. Как - то, вернувшись с заработков, муж, прослушав "доклад" соседей о якобы "похождениях" супруги, взялся ее поучать по дедовскому канону- рукоприкладством. Этот современный молодой человек так колотил ее, что переполошил весь дом, поднявшийся среди ночи от криков обезумевшей жертвы. "Наука" продолжалась не час и не два, потому что на стуки наши с требованиями урезониться двери не открывались, а полиция до утра приехать не удосужилась. Так мы и провели эту ночь под аккомпанимент криков - избиваемая и соседи, бессильные ее спасти... Днем музыкантшу- Зойку, уже в гибсах и перевязках "благоверный" сопровождал на прогулку, нежно вынеся ее на скамеечку перед домом на руках...
Много чего можно рассказать из истории старого дома. О моей ровеснице Бэлле и ее муже скрипаче Яше, уехавших со своей столь колоритной для наших южных мест родней в места обетованные. О девушке-корабеле, получившей прекрасное образование в Ленинграде, а на родине, в связи с профессиональной невостребованностью, не от хорошей жизни занявшейся раскошеливанием "доходных" мужиков. Об Алене по прозвищу Сахарок, решившейся в голодные годы перестройки родить без мужа, потому что удивительным было ее зачатие при окончательном диагнозе "бесплодие", и о том, как весь подъезд доглядал ее сынка в коляске, пока Алена, зарабатывая, строчила на своей машинке. О Руслане из многодетной неполноценной семьи, который прорвался, выучился и стал неплохим актером в Москве. О его сестрице, которая рано познала преимущества "кошки, которая гуляет сама по себе", но неблагополучную семью свою, в которой выросла, не оставила, не забыла: приехав из очередного "брака" в Греции, сделала на свои деньги не только полный капитальный ремонт, но и обставила квартиру бесприютной своей мамаши и младших братьев. О Леночке-гагаузке, которую, как только она окончила школу, родной брат, предприниматель Андрей благополучно "продал" в брак корешу из горячих южных народов. Леночка, впрочем, и сегодня благополучна, и среди бриллиантов и пальм, теперь живет за границей, снабжая родительскую семью необходимым запасом денег на проживание и редкими приглашениями в гости. А если посмотреть да задуматься, не всем -то так и повезло. Знаю соседку тетю Лиду из первого подъезда, которая всю жизнь собирала по мусоркам бутылки, чтобы от голода не умереть, и чья задолженность за коммунальные услуги в несколько тысяч леев была постоянным позором объединенного в Ассоциацию владельцев приватизированных квартир, дома.
Кстати, немного по поводу той самой приватизации, которая вдруг, с приходом нового строя, в один день сделала из нас, просто проживающих на государственном жилье с пожизненным правом, владельцев собственных метров. Это было в году, наверное, 1993-1994. Новый экономический порядок вдруг решил, что распределение народного некогда достояния, должно попасть хоть немного и в руки того самого народа, который все эти богатства создавал. Поэтому каждому, в зависимости от стажа и выслуги лет, были выданы боны. Это уже история, и при этом весьма комическая, потому что в один момент все эти боны, вложенные, например, в акции предприятий, превратились в дым. Но те, у кого хватило ума - а хватало его практически у всех - просто внесли боны как долю в приватизацию некогда государственных квартир. То есть государство как бы перекупило боны, отдав людям их собственные, обжитые и засиженные метры. О законности такого очередного "напаривания" трудового народа можно говорить долго, но тут и без этого началось... По закону, на жилье назначался основной владелец, а остальные были как бы совладельцами. То есть продать, обменять или что-то решить без участия главного квартировладельца, они не могли. Как, впрочем, и он без них. Это уже в новое время дельцы, поднаторевшие на подложных бумажках, творили за определенную мзду чудеса - так участники сделок изымались, случалось, из домовой книги, и квартира переходила в руки новых владельцев, минуя распределение каравая прибыли между всеми участниками приватизационного процесса. Свято соблюдалось лишь одно - интересы детей до 16 лет. То есть они не могли быть сброшенными со счетов, доколе не были прописаны в каком-либо другом месте. Или сделка по происшествии времени, обнаружь ее, запросто аннулировалась - и новый владелец искал старого, чтобы бить ему морду, и попытаться получить назад кровные, по коммерческому тарифу оплаченные "бабки" (потому что обычно все акты купли-продажи осуществлялись по заниженному в 5-10 раз государственному реестру). Ох, сколько таких сделок развалило сколько судеб! Помню, жившую некогда в той самой квартире убийцы, который зарубил жену топором, предприимчивую гинекологиню цыганских кровей Марианну. То, что эта достопочтенных лет дама умудрилась сделать - так это продать квартиру то ли пяти, то ли шести лицам одновременно. И благополучно скрыться. Жилье под номером 34 ( удачный все-таки номер) находилось все эти годы под арестом, а к нам на протяжении пяти лет захаживал участковый, который все составлял протоколы, когда мы в последний раз видели предприимчивую дамочку. Потом о ней все забыли (потому что, как говорили, она "подмазала" саму полицию) и она свободно разгуливала по нашем микрорайончику, а за ней, ночи напролет, порой в зимнюю холодрыгу, дежурил на лестничном пролете один из таких пострдавших . Подле неудачной сделки от него ушла жена и он, наверное, хотел заглянуть в глаза разрушительнице своей судьбы. Мы сначала боялись и сторонились паренька (страшно ведь открывать дверь, зная, что в твоей квартире пусто), когда на расстоянии лестничного пролета нависает мрачная фигура, поэтому приходилось предварительно имитировать - звонить в собственнную дверь, стучать кулаком, и громко взывать: "папа, проснись!". Или просто звонить соседу по лестничной клетке, чтобы как бы поболтать, но на самом деле заручиться свидетелем в этой процедуре вхождения в собственную дверь. Потом, мой молодой сосед Славка, ровесник дежурившего паренька, поговорив с последним по душам, выяснил причины его дежурства, и мы уже охотно предлагали ему, сочувствуя, кто огоньку прикурить, кто табуретку с кухни посидеть, тихонько радуясь, что у нас на этаже есть такая бесплатная "живая" охрана.
Все видали и слыхали стены старого дома... И алкоголиков побродяжных, решивших заночевать, а заодно и помочиться в подъездах, и побирушек-попрошаек, просивших кусок хлеба, и его же во дворе выбрасывавших. Знал дом гостей, разного чина и звания, знал любовников счастливых и разгневанных, новорожденных и свежепредставившихся... Знавал старый дом и добрые и недобрые времена. Наверно, особенно добрыми они были времена его и нашего детства и молодости наших родителей, в то особое время окрыленности силами и надеждами, которое бывает лишь в период первоначального цветения и стабильного обшественного уклада. Когда дом только зачинался со всей этой массой снующих и определяющих свою судьбу новых жильцов, чтобы обжить пространство, наши отцы сажали по весне деревья - молоденькие тополя, цветущие вишни, орех, которым так славна наша черноземная земля. Тополя уже давно переросли вышину нашего пятиэтажного дома, иные из них не так давно срублены, за излишнюю пушистость в мае. Когда -то завивался доброе двадцатилетие вокруг нашего балкона на четвертом этаже виноград. А потом сосед-идиот, разъяренный, что пацаны, ограбившие его квартиру сбежали по этому стволу виноградника (сам дурак- дверь оставил незапертой) рубанул топором по живому и отсек ствол жизни - и не стало по весне прозрачного сока в лозе, не стало курчавящейся над головой тени в августе, не стало доброго черногроздьевого цвета мусса в сентябре- умер наш балконный виноград!
Ушли из жизни старые добрые привычки наших родителей сушить и хранить на балконах орехи - повадились белки -домушники. Поменялись старые из пресованного картона двери на тяжелые, литые из металла на том же заводе тракторостроителей- чтобы справиться с домушниками- людьми. Кропотливым и кровавым трудом создаваемый хоть и малый достаток стал под угрозу - и никто уже не отворял тебе приветливо по-соседски двери, предварительно не посмотрев в глазок и для верности не спросивши: "кто там"?
Ушли из жизни последние столпы, корифеи и легенды старого дома. Почили бозе тетя Маруся, а годом спустя и ее почтенный супруг дядя Миша, на правах старожилов по возрасту, знавшие, не сходя со своих скамеечек обо всех и вся. Если нужно было разжиться новостишкой- стоило лишь на минуточку присесть к ним на крылечко- и вести настигали тебя, и ты сам становился объектом для новых вестей, когда засидевшись, нечаянно пробалтывался о сокровенном... Тетя Маруся- да будет ей молдавская земля пухом, ушла от нас быстро, в жаркий августовский полдень, убитая трудно переносимым для наших гипертоников климатом. Ее супруг дядя Миша, оженившись в свои семьдесят шесть по второму кругу, потому что по его словам в доме ему не хватало "женщины", взявши "молодуху" лет пятидесяти пяти, не выдержал темперамента ее пост-климактерического горения, и сам сгорел меньше чем за год. "Молодуха" проводила в последний путь дядю Мишу с почестями цыганского барона, по положенному молдавскому народному канону разложив на пути следования гроба до тумбы во дворе роскошные расшитые подушки. Вообщем, общественую пристойность соблюла - а почему бы и нет, ведь за один год семейного "труда" ей отошла в личную собственность приватизированная квартира, которую она потом впрочем, к своей вящей выгоде быстро продала. И то, что другие получали годами труда на заводе, или выкупали семьями у государства бонами во время приватизации, то, что составляло благословение (все-таки своя крыша над головой) и проклятие (под этой "крышей" ютилось слишком много голов) многих, к иным отходило легко, в один день, как и все, во вдруг перевернувшейся жизни, где можно было в один день выиграть то, что обычно раньше зарабатывалось годами , а в другой все потерять...
...Сегодня, когда меня разделяют почти сутки перелета от старого дома, где навсегда для меня остановилось время и заглохли голоса дорогих моему сердцу соседей, в чьих стенах теперь наслаждается покоем от нас, детей, мой папа, где по прежнему пульсирует время и развивается какая-то другая, уже неизвестная и неведомая мне жизнь, где влюбляются, страдают и женятся, перекупают площади, рождаются и умирают старые и новые люди, где навсегда замерла в измерениях пространства и стен моя прошлая судьба, я хочу понять: случайно или нет свело нас тогда, более тридцати лет, назад под этой большой крышей общего дома? Что распорядилось тем выбором: прихоть ли загадочных обстоятельств, или какая другая планида? Что было есть и будет в судьбе каждого из нас? И чем, как говорят карты, "сердце успокоится"? Потому что как бы мы ни считали дом и все, что в нем было, своим, увы и ах, в тонкий мир нам будет дано пронести с собой лишь немногое: матрицы воспоминаний, энергетические модели времени, в которых мы были счастливы или несчастны или делали таковыми своих близких. Старый дом, вероятно, хотя все прихоти судьбы возможны, переживет еще во много раз каждого из нас! Или даже наших детей, племянников, внуков. Которые войдут в эти стены, пребудут там, и наслоят на свои судьбы то, что мы уже до них в этом пространстве прочертили - заделали. Доброе, злое, постоянное и не очень. Ветренное, верное, жадное и щедрое, великодушное и доброе. Потому что мы все дети одного племени- землян. Мы сделаны на любом континенте пусть из разного цвета кожи и разных языков, на которых мы говорим, но из одного теста- человеческого сознания, его противоборства, противоречий и поиска тропы- к истине, к самому себе...
И откуда-то издалека навевает мне память песенку на стихи Евгения Евтушенко: