Аннотация: Рассуждение о различных формах патритизма - русского соборного, имперского и советсткого, лже-патритизме россиянском и современном русском трайбализме, а также почему областники не сепаратисты.
Представление о "единой и неделимой" России не соответствует исторической достоверности.
Оно отражает специфику государственного строительства России - распространение власти и идей из одного центра - Москвы, планомерное и неуклонное поглощение окружающих территорий, подчинение единообразному порядку, в котором не оставалось места многим аспектам оригинальности. Но этот процесс был растянут на столетия, в течение которых многие территории имели устройство, весьма отличное от Великороссии, и обладали при этом значительной автономией. Память об этом была уничтожена в общественном сознании и заменена клише о единой и неделимой России, однородной во времени и пространстве. Особое влияние на формирование этого клише оказал советский период, к концу которого действительно удалось добиться уникальной степени "единости и неделимости" - что, кстати, совершенно не помешало крушению сверхдержавы. Иными словами - это распространение психологического аспекта восприятия явления на подлинные исторические факты, а потом - селекция исторических данных в соответствии со сложившимся представлением, преувеличивание одних и забвение неугодных.
Если проанализировать эволюцию представления о внутрененем устройстве России - о ее единообразии или же мозаичности, то выяснится, что рождено оно не более двух столетий назад, а догмой стало только в двадцатом веке. И только незнание истории заставляет думать, что так было всегда, что этими идеями вдохновлялись чуть ли не ратники на Куликовом поле. Представление о территориальной монолитности "России", под которой подразумевался Советский Союз, на самом деле имело чёткие социальные причины, о которых речь пойдёт позднее.
Россия на самом всегда была мозаичной, состояла из множества регионов, весьма различных по уровню развития, степени автономности и влиянию на центр. Только тотальным идеологическим воздействием можно объяснить, почему в общественном сознании утвердился образ "единой и неделимой России" как явления абсолютно однородного. Более того - утвердился только политический аспект этого явления, за гранью понимания оказались другие составляющие трудного и продолжительного процесса, обеспечивающего существование Российской империи -СССР. Воцарилось мнение, что единство страны удерживалось только военно-полицейскими мерами, жесточайшим подавлением любого инакомыслия в этом вопросе. Царские и советские бюрократы шибко бы обиделись на своих ново-русских преемников, поскольку внутренняя политка России всегда была гораздо гибче и изобретательнее нынешнего примитива.
Россия выросла из великокняжеской московской вотчины. Именно в её рамках осуществились отношения "господин - холоп", которые были перенесены на всю страну, в ней формировалось особые отношения собственности одного хозяина на все ресурсы земли и населения.
В качестве оправдания следует указать на то, что без таких отношений Россия как страна не состоялась бы. Наследие московских князей было весьма скромным: малоплодородная пустынная земля в окружении конкурентов и врагов. Русские могли предоставить своему харизматичному владыке одно - собственную пассионарную энергию для достижения цели. Всё, включая их жизнь и честь, находилось в руках одного человека, который мог концентрировать все ресурсы на переспективных направлениях и приобретал таким образом преимущество над окружением, которое жило по прежним феодальным законам. Великороссы опередили своё время - в то время как Европа пребывала в феодальной анархии, Московия стала абсолютистской монархий.
Также необходимо уточнить, что самопредставление русских о своём вечном и непререкаемом холопстве отнюдь не означали полноценного рабства вроде античного. На самом деле была создана особая система взаимоотношения между властью и народом, основанная на взаимном уважении неписанных законов и чётком понимании взаимовыгоды сотрудничества. Такой режим имел название - "соборность". Российская соборность имела давние традиции, уводившие к вечевому строю славянских прото-государств и Киевской Руси, а также к православной соборности. В предельно упрощённом виде соборность является добровольным согласием народа на единение ради осуществлении какой-то цели. Социальный аналог соборности - вече, сходка, на котором большинством принимается решение, обязательное для исполнения всеми. Религиозный аналог - объединение людей в молитве, в ощущении сопричастности сакральным ценностям, всем кругам мироздания - от Бога к святым и усопшим, к самим молящимся и всему православному миру. Великороссия осуществилась как Святая Русь, то есть сочетание духовного и мирского: обе соборности слились в одну.
Власть великого князя - царя не была самодержавной. Она постоянно требовала поддержки низов. "Глас народа - глас Божий" было не просто афоризмом. Власти приходилось очень чутко прислушиваться к тому, что происходит внизу, чтобы иметь возможность эту власть осуществлять. Соборность требовала предварительного обсуждения и согласования с народом важных решений. Для этого служила практика местных и общегосударственных Соборов. Они были нерегулярными, в них принимали участие в первую очередь дворяне, духовенство, именитые купцы, ремесленники и богатые крестьяне. На Соборы представлялись проекты указов, которые требовалось утвердить или внести изменения. Великий князь Московский - царь Российский не имел законов, ограничивающих его абсолютную власть: но над ним давлели древние традиции, требующие учёта мнения интересов правящего класса и прочих сословий, а также ориенитироваться на сверх-задачу своего царствования - построения Святой Руси. Царская власть не могла действовать без санкции церкви. Византийский принцип "симфонии", то есть согласия светской и духовной властей был краеугольным камнем России. Царь был персонификацией строя - но не был "самодержцем" в полном смысле этого слова, единственным источником власти. Патриотизм народа не концентрировался на фигуре царя и на его режиме: он относился ко всем элементам соборного строя Святой Руси. В том случае, если царь выступал против соборности - он лишался лояльности подданных, что имело для него плачевные последствия. Это имело место в Смутное время.
Судить о российской соборности с европейской точки зрении невозможно - в ней отсуствовала законнодательно закреплённые права и обязанности власти и народа (что делало обоснованными обвинения в незаконной тирании), зато присутствовала сила традиции, на Западе к тому времени исчезнувшая. Назвать это демократией трудной, но и тоталитаризмом - тоже. На фоне остальных государств это была вполне работоспособная и гуманная система власти.
Если представить реалии Великороссии четырнадцатого-шестнадцатого веков, то такую систему нужно признать и оптимальной: она позволяла достигать управляемости подданными и мобилизации их практически без помощи бюрократического аппарата. Княжеская власть не обладала избытком кадров для создания полноценной бюрократии с её иерархией и специализацией. Реально князь располагал только ограниченным кругом доверенных лиц, в первую очередь воинов - им было бы затруднительно организовать функционирование государства без добровольного согласия на это подданных. К специфике России относилось то, что население её было малочисленно и разреженно на огромной территории. Если бы затерявшиеся среди лесов землепашцы отрицательно относились бы к власти - им бы ничего не стоило исчезнуть, уйти в Литву, в Заволжье, просто раствориться в глухомани, где бы их никто не сыскал. То, что население всё-таки участвовало во всех мероприятиях центральной власти, может означать только санкционирование низами действий правящего режима.
О том, насколько принципиальным был принцип соборности для населения России, служат события Тарского бунта 1722 года. Окрестности Тары оказались местом сбора консервативных элементов, изгнанных из Европейской части России преследованием старобрядцев Романовыми и наведением европейских порядков Петром Первым. Император издал указ о порядке престонаследия, в котором вопреки праву народа избирать себя царя (формальности уже более столетней давности) заявил о своём единоличном праве назначать наследника. Тара отказалась присягнуть и долго сопротивлялась карателям, причём в сопротивлении приняли участие не только находившиеся на нелегальном положении старообрядцы, но и вполне лояльные граждане и даже представители местной администрации. Тара стала последним очагом сопротивления соборности бюрократическому самодержавию. Только в конце царствования Петра Первого обозначился окончательный разрыв с великоросской соборностью как легитимности власти. Но к тому времени была создана полноценная бюрократическая империя с мощным карательным аппаратом и удержание народа в покорности могло осуществляться другими способами.
Великокняжеская вотчина за счёт внутренней монолитности и согласованности действий имела преимущество перед наследниками Киевской Руси. Московиты рьяно действовали там, где князьям прежней формации приходилось добиваться лояльности от строптивых окольничих или же принуждать к чему-то простонародье. Так Великое Княжество Московское поглотило Владимирскую Украину-Залесье и сломило сопротивление вечевых республик, Новгорода и Пскова. Сама Великороссия к концу царствования Иоанна Грозного превратилась в унифицированное государство, в котором не осталось ни рудиментов феодальной раздробленности, ни полу-самостоятельных уделов родичей царя.
Правда, сам Иван Грозный проводил малопонятные эксперименты с земщиной и опричниной, делил страну на две части, но, скорее всего, он добивался изничтожения прежних вольностей и воспитания населения в трепете перед царской властью. Ему это удалось. Несмотря на передряги Смутного времени, русские никогда уже не забывали, что они холопы царя и что они существуют для государства - а не государство для них.
При Иване Грозном Россия перешла к внешней экспансии. Тут сразу же проявились два подхода к включению покорённых земель в расширившуюся великокняжескую общину.
Первый из них - великоросская крестьянская колонизация под контролем государства. Контроль - не означает полную организацию. Свою роль играло самовольное перемещение крестьян, которые предпочитали полную тягот и опасностей жизнь на русском фронтире вместо налогового пресса в освоенных местностях. Ещё бОльшее значение имело монастырское землевладение: собственно, освоение Севера в первую очередь обязано хозяйственной деятельности монахов и крестьян, находившихся под их защитой. На юге под защитой укреплённых линий власть заселяла землепашцами плодородные земли Поволжья и Черноземья. Поселенцы на время избавлялись от тяжести сношений с великокняжеской администрацией, но не думали порывать с привычным им строем. Поэтому приращение территории приводило к расширению великоросской государственности в её самом чистом варианте. Так совершенно незнакомое московитам Поволжье вскоре стало основой России, а Волга - сакральной осью государства, так было колонизированно Поморье.
Второй подход - замирение инородческих земель, зачастую имевших до этого собственную государственность и уж наверняка - свою элиту и первичную администрацию. Непосредственно завоеванию обычно предшествовал долгий, растягивающийся на десятилетия, период торговли, миссионерства, взаимных набегов, поисков соглашателей из местных, приведения во власть про-российских сил, попыток взимания дани. Московская власть стремилась действовать гибко и миролюбиво, прибегая к силе лишь в случае крайней необходимости ( но если уж до этого доходило дело - уничтожалось всё, что имело несчастие сопротивляться). В отношении инородцев московские власти отказывались от краеугольного принципа своей внутренней политики - отказа от договорных отношений между властью и подданными. Для царя договариваться о чём-то со своими холопами-великороссами было делом бесчестным: в сношениях с инородцами - допустимым. Таков был подход к включению в состав России татарских Казанского и Астраханского ханств, башкирских и пермяцких земель. Первоначально Москву вполне устраивали марионеточные лояльные властители из местной аристократии при зорком надзоре русских воевод: переход к чисто русской провинциальной администрации затягивался надолго. На низшем уровне туземная власть оставалась в неприкосновенности. Москва была заинтересована в получении регулярных и полных налогов от присоединённых земель, поэтому обеспечивала инородцам прежний образ жизни и даже защиту от слишком ретивых русских администраторов.
Поскольку никаких надежд на включение инородческих массивов и соборный строй России не было, а контролировать их только силой означало в перспективе полное уничтожение населения - то есть лишения казны прибыли, то договорные отношения оказывались единственно возможными. Патриотизм новых подданных имел другой характер - просто лояльности государству в надежде на улучшении жизни от замирения в составе мощной державы и в страхе перед её силой.
Московия первоначально не имела опыта управления инородческими землями, а подход к новым подданным как к великороссам был заведомо неперспективен. Для управления ханствами был создан особый "приказ" - министерство. Приказ Казанского дворца занимался присоединёнными землями комплексно и рассматривался как промежуточный между приказами, управлявшими отдельными сторонами жизни Великороссии, и Посольским приказом, занимавшимся международными отношениями.
Присоединённые земли с инородческим населением при последних Рюриковичах и первых Романовых, то есть до реформ Петра Первого, таким образом имели своеобразный статус автономий, находящихся с цнтром в иных отношениях, чем великоросские земли. На их территории действовали особы законы.
В пределах России и за её границами в то время сформировалось казачество - вольное преимущественно русское население, которое напрямую Москве не подчинялось, а искало взаимовыгодного сотрудничества. Россия имела нужду в прикрытии своих границ и ослабления вероятных противников (казаки были идеальны для подрывных операций), а казакам был нужен прочный тыл и источник снабжения. Поэтому несмотря на вопиющее с точки зрения Москвы зрелище "гуляющих людишек" в стране было многочисленное сословие, которое холопами царя признавало себя только в челобитных о присылке вина и пороха. Казачьи территории не имели официального статуса, но центральная администрация молчаливо признавало их независимость и самоуправство.
Можно упомянуть ещё Строгановские вотчины, в период максимального расширения достигавшие размера европейского государства. Ближайшая аналогия им - договор между испанским королём и партией конкистадоров о завоевании какой-то территории. В качестве компенсации вложенных средств и собственных стараний инициативная группа получала патент на управление и экплуатацию покорённых земель, корона же приобретала долю от доходов и приращение империи.
Такая картина не соответствует исторической обусловленности "единой и неделимой" России. Единость и неделимость относилась только к историческому ядру- Великороссии, к тому же не имела характер строительства со стороны государства, а была объединением народа и власти в согласии. Само же Московское царство было скорее федерацией.
События Смутного времени наглядно продемонстрировали особенности царской власти и соборного строя в России, а также специфику русского патриотизма.
Смутное время началось с того, что царская власть лишилась легитимности в глазах подданных. Произошёл сбой в тончайших взаимоотношениях царя и народа, основанных на традиции, таких фундаментальных понятиях как правда, совесть, сила. Тут свою роль сыграли эксперименты Иоанна Грозного, которые расшатали соборный строй и повысили роль репрессивной бюрократии - появилась иллюзия, что Россией можно управлять только сверху без согласия снизу. С Бориса Годунова была снята народная санкция на право царствовать: он был обречён, хотя располагал всей мощью государственного аппарата и был не самым плохим управленцем. Дальнейшая чехарда с царями, которые правили только Москвой, наглядно показала, что управлять Россией только законом и силой, не опираясь на негласные традиции, невозможно. С точки зрения закона и Лже-Дмитрий, и Шуйский, и польский королевич Владислав были правомочны управлять страной, так как при их выборе были соблюдены формальности и они имели поддержку в правящем классе. Но их избрание только московской элитой противоречило принципу соборности, тому, что царь является олицетворением всего народа и может править только с молчаливого согласия народа.
Результатом стало восстановление соборного строя в ходе кровоприлитной гражданской войны. Русский соборный патриотизм решительно отверг вариант патриотизма, существующего только в форме лояльности к правящему режиму, то есть патриотизм опричнины и личной верности царю. Первые Романовы не забывали мощного рыка "гласа Божьего". Они сами были плотью от соборного строя, не забывали собирать земкие Соборы и советоваться с народом по серьёзным поводам. Сам наследник на рон становился царём только после подтверждения его прав народом на Соборе. Это было достаточно формально, но поддерживало иллюзию согласия.
С Романовыми связано построение в России полноценного бюрократического аппарата, регулярного войска, закабаление крестьян и постепенное превращение подданных в настоящих холопов. Царская власть уже не терпела прежние шалости казаков, обращая их в полноценных подданных со всеми вытекающими обязанностями. Иным стало отношение к завоеванным царствам - стирались различия в управлении между ними и великоросскими уездами. Государство вышло победителем из борьбы с церковью - отвергло никоновское посягательтво на верховенство, что было правильно, но при этом уничтожило и прежнюю "симфонию", что самым печальным образом сказалось на нравственном климате страны.
То, что раньше было словесной формулой, стало реальностью. Появилось настоящее самодержавие и настоящие холопы, к которым относилось всё население страны. В окончательном виде преображённая Россия стала иной при Петре Первом - Российской империей. В империи не было место прежней соборности и прежнему соборному патриотизму. Всё, что выходило за рамки личной безусловной преданности подданного к монарху, считалось государственной изменой. Тех, кого это не устраивало, имели выбор между гарью - самосожжением или гибелью во время подавления бунта. Великороссы оказались в сфере наиболее методичного и продолжительного воздействия такого представления. Соборный строй был вытравлен из них без остатка, сохранившись в рудиментарных формах - на уровне деревенской общины - "мира".
В таком состоянии Россия сделала рывок на восток.
Сибирское ханство имело длительные отношения с Московией, в которых выступало то торговым партнёром, то не слишком почтительным данником, то источником угрозы. Неожиданный набегом казачества Западная Сибирь оказалась присоединённой к России. Первоначально на неё автоматически распространились все распоряжения приказа Казанского Дворца. Вероятно, что если бы сопротивление Кучума не было бы длительным и упорным, то Западная Сибирь могла войти в состав России как вассальное царство. Принципиальность Кучума отразилась на судьбе местной татарской аристократии и особенностях вхождения Сибири в состав России.
Во-первых, в Сибири не было экспериментов с сохранением туземной аристократии в провинциальной власти. Сибирь сразу становилась воеводством под центральным управлением, которое делилось на части по мере экспансии.
Во-вторых, русские сразу перешли к налаживанию отношений напрямую с властью низшего уровня, с родами и общинами. Сибирь была источником единственного экспортного товара тогдашней России - пушнины, а аборигены - единственными людьми, кто мог поставлять мягкое золото в требуемом количестве. Отсюда особое отношение к сибирским туземцам, за котороми сохранялись все охотничьи угодья, традиционные права и обеспечивалась защита от русских поселенцев.
Вплоть до революции 1917 года туземное население Сибири было выведено из общероссийской юрисдикции и управлялось особыми законами. Значительная часть Сибири представляло собой подобие современных национальных округов, которые уменьшались за счёт экспансии русских землепашцев (но это только на начиная с девятнадцатого века). В соответствии с собственными бюрократическими представлениями центральные власти пытались сохранить особый статус инородцев и приобщить их к культуре. Получалось "как всегда" - и всё же взаимоотношения московских времён продолжали действовать в имперский период за неимением лучшего. Аборигены Сибири ввиду малочисленности и удалённости вообще не привлекали особого внимания центральной администрации, что послужило им на пользу.
Для разнообразия отличий Сибири от центра России следует упомянуть горнозаводческие районы восемнадцатого века, в которых существовала своеобразная форма государственного крепостничества в сочетании с передовыми техническими достижениями. Были ещё и Кабинетные земли Его Императорского Величества, которые управлялись непосредственно царским двором - они занимали обширные территории на Алтае.
Ещё одной особенностью Сибири явилось отсутствие помещечьего землевладения. Русское население Сибири подчинялось непосредственно царской администрации. Это также было спецификой окраин Великороссии - Поморья, Новороссии и казачьих областей. В Сибири изолированное свободное развитие дало начало новой народности, которая за пару веков своего существования превратилась в особый этнографический тип - сибиряка, чалдона, кержака, который чётко осознавал свою отличность от типа "расейского". В жизни сибиряков огромную роль играла соседская община - мир: по сути, русская Сибирь состояла из сельских "миров" и надстоящими над ней уровнями администрации. В Великороссии взаимоотношения были гораздо сложнее - помещечье и монастырское землевладение дополнительно угнетало крестьян, лишало их хозяйственной инициативы и личной свободы.
Сибиряки, равно как и жители прочих окраин, оказались вне сложившейся системы московского периода, состоящей из великоросского ядра и национальных автономий. Они не были великороссами - но и не имели другой национальности. Эту особенность всегда чётко ощущало само население Сибири и имперская власть. Имперская власть воспринимала русское население Сибири как великороссов во всех отношениях, только территориально удалённых от ядра страны. Различия в управлении территорий до - и за Уралом корректировались только из учёта нужд бюрократического аппарата. Такое отношение имело встречало сопротивление. Причина его была в разном восприятии государства у обитателей по обе стороны Урала. Сибиряк восемнадцатого-девятнадцатого веков оказался носителем архаичного мироззрения древнего московита и исповедовал соборный патриотизм, давно уже исчезнувший в собственно Великороссии. Он не хотел или не мог избавиться от обязанностей, налагаемых властью, но ощущал неудовлетворение от того, что государство не собиралось реализовывать его право быть услашанным властью и принимать участие в решинии вопросов, касающихся хотя бы его лично. Имперская бюрократия принципиально не проводила разницу между забитым обитателем Подмосковья и вольным обитателем Сибири. Поэтому идеи областников пали на уже подготовленную почву.
Центральная власть признавала особый статус восточной окраины. Так, на Сибирь не распространялись некоторые из реформ 60-х годов девятнадцатого века - судебная и земская. В ней продолжали хождение прежние законы или же особые, разработанные специально для Зауралья. Сибирь считалась не достигшей уровня Великороссии для внедрения передового законодательства. Поэтому не стоит винить областников в том, что они разрабатывали свои альтернативные варианты развития своей малой родины.
Идея об отделении от России по позднейшему признанию Ядринцева была провокационной, вброшенной с целью будировать общественное мнение, обозначить с самого начала предельный градус дискуссии. За исключением прокламации и нескольких высказываний эта тема не имела развития. В обосновании самостоятельного существания Сибири первые областники исходили из общемировых закономерностей неизбежного отделения колоний от метрополии. В том, что Сибирь управляется Петербургом исходя из интересов центра без всякого учёта нужд самой Сибири, сомнений у них не было. Так же как и в том, что свободная независимая Сибирь из места каторги и примитивного хозяйствования может превратиться в образцовое передовое государство. Но крайние идеи не привлекли сочувствия населения Сибири и в дальнейшем не поднимались. Более популярной были представления об автономном развитии Сибири в рамках единого государства с хозяйствованием, не испытваающем запретов Петербурга. Призывы областников к автономии основывались также на отличии этнографических типов и призывали сохранить инициативный и крепкий образец русского народа - сибиряка в неприкосновенности, дать ему развитие не по великоросским шаблонам, а в соответствии с внутренними устремлениями.
Если обращаться к истории русской экспансии на Кавказе, в Европе и в Туркестане, то они демонстрируют ещё бОльшее разнообразие форм заимоотношения центра и окраин. Это даже если не брать во внимание такие экзотические формы управления территорий как деятельность Российско-Американской Компании на Аляске и вассалитет Кокандского ханства при полной внутренней автономии.
Во внутреннем устройстве Российской империи особое место всегда занимали западные земли, занятые в восемнадцатом-начале девятнадцатого веках - Прибалтика, Польша, Финляндия. Русские власти достаточно долгое время традиционно не вмешивались во внутрениие дела вновь завоеванных владений.
Это выглядело странно, если исходить из общих представления о взаимоотношениях "колония-метрополия" и из клише об унификации России. "Колонии" зачастую обладали куда бОльшими правами чем "метрополия". При том, что в самой России царил просвещённый абсолютизм, Польша и Финляндия могли обладать собственными конституциями и своего рода парламентами, которые даже ограничивали власть царских наместников.
Я обращаю ваше внимание, что тогдашнее многообразие внутреннего устройства вовсе не препятствовало нарастанию могущества империи. Тогдашний режим не видел в польской конституции никакого подрыва собственному самодержавию, потому что отчётливо проводил грань между самобытностью завоёванной европейской страны и представлением о власти великороссов. Требование о введении конституционной монархии со стороны российского дворянства в декабре 1825 года было государственным преступлением, со стороны шляхты - допустимым и терпимым. Герцогство Польское лишилось конституции только после подавления вооружённого восстания. Финляндия, которая не видела в русском владычестве особых тягот и не выступала с оружием в руках против него, сохраняла конституционный строй практически во всё время своего входжения в составе империи. Герцогство Финляндское так и не вступило формально в Первую мировую войну, оставаясь в составе империи фактически нейтральной: на её территории размещались российские военные базы почти как контингенты иностранного государства, а сейм регулярно субсидировал займами воюющую метрополию. Насколько финнов устраивало такое положение можно судить по тому, что Февральская революция оставила их равнодушными и только увеличивающийся хаос в самой России, брожение в Гельсингфорсе и в армейских частях на территории Суоми заставили их говорить о собственной независимости.
Если сделать общий вывод об отношения центральной власти весьма бюрократичной империи с регионами, то представляется весьма сложная и многообразная картина, в которой петербуржская власть пыталась учитывать специфику окраин. Россия представляла из себя мононациональное ядро - Великороссию в окружении территорий разной степени автономности и степени имперской унификации. В перспективе представлялось, что естественное распространение русского крестьянства и не менее естественная замена русской культуры - как более "высокой" - местных нравов приведёт к унификации всего населения империи, повышению его лояльности и управляемости. Но это было слишком отдалённой перспективой.
Поэтому если обратиться к откликам на действия исторических областников в период их деятельности, то очень трудно найти негативные. Общественность в целом относилась к областничеству положительно и не видело в этом угрозу единству России. Гораздо более острую реакцию вызывал польское национально-освободительное движение. Тут присуствовала вся гамма эммоций - от безусловного восхищения до призывов вывести всё польское на корню. У современников Потанина и Ядринцева вопрос о причислении их к сепаратистам не стоял - скорее в них видели людей, которые действовали в соответствии со сложившейся практикой государственного строительства и расходились по второстепенным признакам.
То, что признаётся за "Россию" в истории и в восприятии всего мира на самом деле было только частью империи - Великороссией. Многие качества, которые относят к России в целом, на самом деле концентрировались в округе обеих столиц и не имели широкого распространения. Угнетающее крепостничество, всевластие борократии, робость народа и его ужасающая бедность имели место только там: за пределами этого проклятого круга Россия была совершенно иной. Но представления о темноте и забитости всего русского народа, всей России идеально ложатся в многие идеологические схемы, поэтому объективное историческое рассмотрение до сих пор не произведено. Куда выгоднее представлять страну "единой и неделимой" в дикости и осталости. В такой парадигме деятельность областников имеет одно объяснение - они, мол, были сепаратистами и врагами России. Хотя вернее было бы сказать, что "единой и неделимой" России их деятельность не могла угрожать, так полностью лежала в рамках действующей модели государственности.
Стоит подробнее рассмотреть объективную основу советского патриотизма, чтобы понять его прочность, почему он возник - а также то, почему он не не имеет шанса на возрождение в нынешних условиях.
Советский Союз был унитарным государством, в котором сепаратизм не имел никакого шанса проявить себя. Объяснений этому несколько. Как это ни странно, карательную мощь государства в 80-е годы двадцатого века следует отнести к второстепенным факторам.
Единство страны основывалось на однообразии действующих законов, в первую очередь экономических, и на осознанной доброй воле подавляющего населения. С точки зрения широких народных масс, желающих жить в едином государстве, репрессии против сепаратистов - а это приравнивалось к измене Родине, были оправданны.
Подлинную устойчивость советского строя, в том числе против отпадения отдельных частей от единого целого, создавали социалистические предприятия. Коммунисты преобразовали многоукладную дореволюционную экономику в совершенно однородную структуру. Они хорошо помнили обстоятельства своего прихода к власти, чтобы оставлять кому-то лазейку для контр-переворота в виде готового экономического базиса - какой-то иной формы социально-экономических отношений кроме социалистических.
На территории бывшей Российской империи сосуществовали множество различных экономических укладов - от "прогрессивных" капиталистических до общинных и даже полу-феодальных. (Официально насчитывалось пять основных). Монархисты и тогдашние либералы видели будущее страны в ускорении капиталистического развития, в то время как подавляющая часть населения не понимала их устремлений и справедливо считала, что осуществление этих планов приведёт к разрушению привычного им миропорядка. Когда исчезла легитимность прежней власти и перестала действовать инерция лояльности, то организаторы переворотов 1917 года обнаружили пренеприятнейшую для себя вещь: они оказались лицом к лицу с массой, которая их не понимала и хотела совсем другого - просто, чтобы их оставили в покое и дали жить по-прежнему. У белых не было никакой возможности хоть как-то расшевелить основную часть населения и заставить бороться за капиталистический уклад. Тактика большевиков была хитрее - они пообещали, что всё будет по-прежнему, но лучше прежнего. С этим они и победили.
На "одной шестой части суши", в глухой глубинке и в пределах Садового кольца, в сельском хозяйстве и в космической промышленности - функционировали совершенно одинаковые по форме предприятия, действовавшие по единому, спущенному сверху плану, подчинявшиеся одинаковым приказам и имевшие однообразную социальную функцию - воспитание советского человека и обеспечение его потребностей. Человек, прошедший эту производственную школу - а это подавляющее большинство работоспособного населения - автоматически воспринимал социалистические догмы. В числе их было ощущение себя частью единого огромного механизма, который может работать только при условии бесперебойной работы всех составных частей. Работник советского предприятия не мог представить себя лично вне трудового коллектива, а своё предприятие - вне отрасли, вне общей экономической системы, вне плановой системы распределения ресурсов и продукции. Это психология советского работника противилась любому нарушению социальной однородности и отделению от единого целого в своём высшем проявлении - советском государстве.
Процесс формирования такого мировосприятия был сознательно организован советскими идеологами: он был завершающим этапом школьного и вузовского обучения, дополнительно укреплялся идеологическим воздействием на протяжении всей жизни всеми средствами советской культуры.
В том случае, если бы эта политика была доведена до своего завершения, стала бы всеобъемлющей, охватила все территории и слои населения - Советский Союз благополучно существовал бы до сих пор. Возможно, он даже пережил бы кризисные явления застоя.
В советское время, которые сейчас справедливо вспоминаются как эпоха централизации, командно-административной системы, огромная страна в обстановке холодной войны была весьма далека от современного монопольного положения Москвы. СССР действительно был Союзом (хотя созданным принудительно и насильно поддерживаемым) формально независимых республик, теоретически имевших право на выход из состава страны. Практически в стране было несколько "центров силы" кроме Москвы - Ленинград, Киев, Куйбышев (Поволжье), Свердловск (Урал). В этой системе достаточно гибко учитывались интересы местных элит. Кроме территориального существовал ведомственный баланс сил. Сложные взаимоотношения были между силовыми министерствами, Политбюро и Правительством: исторически соотношения между игроками менялось.
В перечне положительного советского опыта можно вспомнить разделение между целью и инструментом её достижения. Стратегической задачей советского общества было построение коммунизма. Руководила обществом на этом пути Коммунистическая Партия Советского Союза, которая играла двоякую роль: с одной стороны, она была хранительницей высших сакральных знаний и цели, с другой - была (должна была быть теоретически) собранием - собором людей, исповедающих эту веру. Государство и советский народ служили физическим воплощением идеи, средством её осушестствления. Подобное разделение не давало государственному аппарату сделаться окончательно забюрократизированной системой, работающей только над удовлетворением своих потребностей. Цель, трансцендентная по отношению к аппарату, позволяла контролировать его и направлять его развитие. К сожалению, цель постепенно стала фикцией.
Но в советской экономике были свои изъяны, трещины и каверны, через которые смогло просочиться чужеродное влияние - оно и разорвало социалистический монолит. Значительные слои населения оказались выведены из-под общегосударственного контроля, не участвовали в общественном производстве, более того, паразитировали на нём, были проникнуты другой идеологией.
Советский строй породил свою бюрократию - ничего не производя, она отнимала часть общественного продукта только за счёт своего влияния на экономику. В этой среде появились осторожные предположения, что общественное производство может получить частных хозяев, а социалистический строй, препятствующий этому - может быть заменён другим. Недостатки неповоротливой плановой экономики использовали для незаконных производства и перепродажи излишне инициативные люди - цеховики и спекулянты. "Органы" боролись с ними, но в какой-то момент само государство осознало влияние дефицита на управление массами. Советская экономика исправно обеспечивала минимальные потребности населения, в то же время планомерное повышение доходов образовывало необеспеченную товарами денежную массу. Реализовать её в государственной системе распределения, официальной торговле, было невозможно: поэтому государство было вынуждено смотреть сквозь пальцы на распространение дефицита советского производства и товаров импортного производства по незаконным каналам.
Особая ситуация сложилась на национальных окраинах, где отсутствовало полноценное социалистическое производство, формирование "советского народа" буксовало в сохранившихся национальных отличиях и традиционно была высока безработица в скрытой форме. Там складывался уникальный для советской действительности клановый характер распределения государственных средств, который обеспечивал ограниченный круг лиц. У советской власти не было возможности бороться с таким нарушением социалистической законности, так как это была плата за лояльность. Национально-клановые метастазы распространялись из Кавказа и Средней Азии по всей стране - формировалась система "шабашек", бригад строителей-выходцев с национальных окраин, которые работали на других принципах, чем государственные строительные управления.
Вот эта фактическая многоукладность экономики при её формальной однородности стала экономическим базисом будущего развала страны. Часть населения СССР жила по своим законам, отрицая общегосударственные. В их числе оказалась бюрократия, мозг государства. Идеологическая интервенция Запада принесла свои плоды - советская бюрократия стала исповедовать идеалы, чуждые советским: она же вдохновлялась шкурными интересами - захватом общественной собственностью. В этом был смысл гласности и перестройки. Страна, в которой верхушка общества предала интересы государства, в которой часть населения не подчинялась общегосударственным законам - была обречена.
В 1991 году ситуация 1917 года повторилась с точность до наоборот. Печальный опыт предшественников заставил зарубежных аналитиков и потенциальных бизнесменов из бюрократов начинать не с захвата власти, а с идеологической обработки народных масс. На этот раз организаторы переворота сумели убедить население, что переворот улучшит их положение.
Я оставлю за гранью своего обзора последствия экономической неоднородности СССР, сказавшиеся на территориальном размежевании - хотя они имели к отделению союзных республик самое прямое отношение. Отпадение союзных республик в 1991 году следует отнести не к политической пропаганде сепаратистов, потере политической воли центра и к стремлению либералов разрушить все государственные советские институты с тем, чтобы отхватить свой кусок пирога во время хаоса. На мой взгляд, определяющее значение имело далеко зашедшее размежевание между социалистической общегосударственной экономикой РСФСР, Украины, Белоруссии и Казахстана с теневым частно-клановым предпринимательством в союзных и автономных республиках. Процесс инициировала Прибалтика, в которой создание социалистической экономики ещё не приобрело бесповоротного характера. Литва, Латвия и Эстония без проблем вернулись в братскую семью европейских демократических государств. Следующими отошли Средняя Азия и Закавказье. Здесь бывшая партийная элита трансформировалась в марионеточные или диктаторски-патриархальные режимы. В оставшихся славянских республиках и русифицированном Казахстане захват собственности выглядел гораздо сложнее и не имел дальнейшего территориального размежевания. Вместо территориального сепаратизма настал разгул сепаратизма экономического и социального. В рамках формально единого государства были созданы области, не имевшие чёткой территориальной, правовой или социальной привязки, но котороые, тем не менее, были фактически отделены от государства, в которых не действовали общегосударственные законы.
За 20 лет реформ Российская Федерация превратилась в нелепый гибрид формальной сверх-централизации со скрытым социально-экономическим сепаратизмом, который фактически разделил страну на несколько самостоятельных способов хозяйствования.
Даже формальная сверх-централизация на самом деле разделяет страну на две части, между которыми возрастает антагонизм.
Нынешней политической и экономической сверх-централизации в РФ нет никаких оправданий.
Принятие исключительно командной модели управления оправдано только в условиях внешней угрозы. Советское общество принимало эту модель только потому, что действительно находилось во враждебном окружении (хотя и во многом спровоцированном самой коммунистической идеологией). Напомню, что СССР постепенно развил систему противовесов единому командному центру. Нынешняя РФ не имеет явных противников (хотя бы потому, что не имеет собственного чёткого курса, в соотвествии с которым можно делить другие государства на враждебные или дружественные). Поэтому роль Москвы как Ставки Верховного Главнокомандования не может быть принята. Тем более, что никаких прочих шагов по укреплению обороноспособности страны не наблюдается.
Тогда на ум приходит иная модель, при которой оправдано существование одного-единственного центра. Таковыми были торговые фактории европейских колонизаторов на завоёванных территориях. Появление колонии невозможно без разрушения традиционного общества на этой территории: разгрома сил сопротивления, слом прежней структуры общества, принуждения населения к производству нужного для колонизаторов сырья и формирования новой администрации, которая должна обслуживать не потребности прежних общин, а потребности регулярной эксплуатации колонии.
Такая грабительская система хозяйствования не может существовать без центра с несколькими функциями. Фактория играет защитную функцию, так как препятствует проникновению иных колонизаторов. Фактория должна быть единственным торговым центром, в который стекаются ресурсы колонии и из который они уходят в метрополию. Наконец, администрирование - управление территории. Фактория замыкает на себе все сферы жизни колонии, она становится единственным центром, в котором решаются все вопросы. Попутно на факторию возлагаются функции культурного строительства - идеологической обработки эксплуатируемых аборигенов в духе лояльности. Задача эта особенно актуальна, так как прежние традиционные связи в обществе разрушаются и необходимо построение новых, в нужном направлении. Понятно, что фактория должна быть только одна, так как между двумя возможно возникновение конкуренции, переходящей в междусобицу.
Роль современной Москвы полностью отвечает роли фактории в колонии и даёт понимание факта единственности как административного, торогового и культурного центра колонии - России.
Современная Москва воспитывает особый "россиянский" патриотизм. Он эксплуатирует мираж патриотизма советского, прежнего патерналистского общества, которое обеспечивало гражданам достаточно высокий уровень жизни в обмен на лояльность и работу во благо общество. Но сегодняшняя РФ не обладает прежними советскими ресурсами для исполнения этих социальных обязательств, так речь идёт о намеренном обмане. Такой патриотизм нетерпимо относится к любым инициативам, исходящим не из центра, к построению иных центров влияния. Те полу-независимые центры силы, которые образовались на территории РФ и проводят самостоятельную политику, образовались не с согласия Москвы, а вследствии её слабости. Для современной Москвы они означают уменьшение ее роли фактории, объема перекачиваемых через неё ресурсов и финансов.
С появлением Москвы в новом качестве задача разгрома СССР может считаться полностью осуществлённой. Формально РФ может считаться суверенной страной, вволю играться атрибутами государственности. Фактически - это не имеет никакого значения. Независимая страна подчиняется сверх-обществу, даже не осознавая этого. Город Москва интегрируется в "золотой миллиард", она там полноправный член сверх-общества, её обитатели обладают те же права, что и полноценные западоиды. Москва оказывается включённой в совершенно другой мир, иную цивилизацию со своими представлениями о планете, о том, "что такое хорошо и что такое плохо". В России же происходит разделение нации на две части - русских западоидов, пусть даже сохраняющих русский язык и остатки русской культуры, и остальной народ.
Самое интересное - что возможность такой ситуации отсутствует в сознании населения России. Поэтому новое положение Москвы описывается в каких угодно категориях, кроме одного - правильного. И это делает невозможным противодействие политике Москвы до тех пор, пока не будет проведён хотя бы анализ сложившегося положения.
Москву нельзя считать пионером "западоизации" страны, за которой последуют все остальные регионы. Как раз сущность сверх-общества заключается в предельно чётком, качественном разделении мира на две части, граница между которыми непреодолима. Сверх-Москва в России может быть только единственной. Измениться это положение может в одном случае - если управление России потребует её раздела и тогда закономерно возникнут новые метрополии - очаги сверх-общества на эксплуатируемой территории.
Нет ни одного факта, позволяющего думать, что ВСЯ Россия может войти в сверх-общество. Она нужна только как объект эксплуатация, территория без реальной государственности, желательно с минимум населения без всяких политических амбиций. На примере Латинской Америки, которая в 80-90-х стала экспериментальным полигоном с целью адаптации к сверх-обществу, можно сделать определённые выводы. Вкратце - приобщение общества иного типа, традиционно-капиталистического, к современным формам глобального общества не означает процветания всего хозяйства и подъём благосостояния широких масс. Бурно развиваются только некоторые секторы экономики, связанные с обеспечением потребности глобального общества. Часть населения, включённая в анклавы сверх-общества, начинает жить по стандартам "золотого миллиарда". За пределами круга избранных начинается архаизация экономики и населения - возврат к устаревшим формам хозяйствования.
Всё вышеперечисленное было полностью подтверждено постперестроечным периодом в России и странах СНГ. А это подводит к весьма неутешительным выводам. Хотя бы к такому, что ситуация в Российской Федерации не уникальна и не объясняется оригинальной русской ментальностью, которая даже прекрасную идею способна реализовать себе во вред. Современная Россия - типичная страна, входящая как источник ресурсов в состав сверх-общества. И никакие даже самые благие начинания, самые продуманные реформы не могут изменить положения, привести страну в состояние, при котором обеспечивается устойчивое развитие экономики и самого общества. Если Россия найдёт в себе силы вырваться из-под контроля сверх-общества, то ей придётся это делать первой в мире, причём ценой собственных ошибок.
Процесс "западоизации" Москвы начался не так давно, и всё же многие характерные его черты можно уловить даже сейчас.
Когда мы встречаемся со странными представлениями продвинутых москвичей о стране, то это можно считать естественным. Это уже другой народ, который мыслит даже не европейскими категориями, которые нам хоть как-то близки, а западоидными. Общение с ними становится всё более затруднительным.
Они отказались от представления о стране как о едином целом: есть Москва, единственная ценность - и есть остальная Россия, которая может быть только в подчинённом эксплуатируемом положении. Интересов населения периферии быть не может - есть только интересы метрополии. Россия - абстрактная территория, по которой перемещаются потоки ресурсов и финансовые поступления. Представления об исторической судьбе, специфике регионов, оригинальности общественных групп и народов полностью отсутствуют. Это просто никому не интересно. Это западоидная точка зрения, которая предпочитает мыслить абстрактными понятиями, не связанными с действительностью и приводить весь мир к общему шаблону.
Крушение СССР, явление крайне сложное и многоплановое, может быть описано как развал единого социалистического хозяйствования, возобладание теневой экономики, преступный передел собственности. Для бывшей страны с плановой экономикой это имело катастрофические последствия. Поскольку, как указывалось выше, единообразие социалистической экономики обеспечивало единство общества и страны, то развал плановой экономики привёл к её фактическому расчленению.
В настоящий момент в РФ, которая де-юре живет по единообразным законам, на самом деле существует несколько самостоятельных укладов, которые находятся в разной степени зависимости друг от друга, имеют разные механизмы функционирования, влияние на развитие государства, цели и общественные группы - носители соответствующего мировоззрени, зачастую - собственные вооружённые формирования (весьма значительные, достигающие размеров армейских соединений) .
Политика Путина имела определённые успехи в восстановления минимальной государственности в стране, но не смогла покончить со скрытым экономическим сепаратизмом и угнетающей формой зависимости от глобального миропорядка.
Первый из них, самый динамичный и влиятельный, обеспечивает вхождение территории России в глобальный миропорядок, обеспечивает добычу полезных ископаемых и их транспортировку на Запад. Территориально уклад привязан к обеим столицам РФ, где глобальный мир практически внедрился в государственный организм и находится в отношении инородного тела. Влияние глобалистов ограничено так называемыми "рентабельными" отраслями, то есть теми, которые позволяют получить прибыль на международном рынке. Если в 90-х "глобалисты" были полностью независимы от официальной власти, то в 2000-х положение изменилось. Политика Путина имела определённые успехи в восстановления минимальной государственности в стране, но не смогла покончить со скрытым сепаратизмом и угнетающей зависимостью от глобального миропорядка. Выше уже указывалась роль единственного центра - Москвы в этом процессе.
Государственный уклад - тот, который лежит на поверхности и служит единственной опорой страны. К нему относятся государственные монополии и госпредприятия разных уровней подчинённости, отрасли, обеспечивающие обеспечение жизнеспособности страны, легальные финансовые институты. Его особенность состоит в том, что кадры, управляющие им - созданная Путиным новая бюрократия - чувствует себя самостоятельной силой и не управляется из центра: она совершенно автономна.
Наконец самый отсталый и малозаметный, но к которому принадлежит значительная часть населения - натуральное хозяйство в сельской местности при минимальной поддержке государства. В городских условиях подобный уклад сочетается с мародёрством на бесхозной собственности. Иногда такой уклад приобретает агрессивный характер и приобретает влияние на государство - например, в северо-кавказских автономиях, в которых старый добрый разбой - абречество перенесён в другие регионы страны и подпитывает малые родины кавказских ОПГ.
Есть ещё несколько укладов, менее значительных. В таких условиях особое значение приобретает теневая экономика, которая находится под контролем организованной преступности, но тем не менее выполняет общегосударственную функцию - служит связующим звеном между укладами, обеспечивает перемещение средств и ресурсов. Но без ведома официальной власти и в своих интересах.
Иначе говоря - суверенное якобы государство Российская Федерация де-факто разделено на несколько автономий нового типа, которые не имеют формальных атрибутов самостоятельности, но тем не менее воздвигли между собой практически непреодолимые границы и развиваются в противополжных направлениях. Ни одни из этих укладов не заинтересован в существовании единого государства, в любом случае - не способен проявить волю и инициативу в создании легальной экономики в общегосударственных масштабах. Воспитанное в таких условиях население только по инерции считает себя гражданами "единого и неделимого" государства. При этом каждый из так называемых "россиян" прекрасно осознаёт своё место в сложившейся системе хозяйствования, враждебно относится к представителям прочих укладов, а в случае кризисной ситуации склонен искать путь собственного выживания, но никак не отдавать свою жизнь за абстрактную Родину. Государство не имеет ни желания, ни возможности изменить данную ситуацию; возможно, федеральные органы даже не подозревают об остроте проблемы.
Процесс социально-экономического размежевания с Россией пройден до логического завершения в одном месте - в Ичкерии. Никто не гарантирует, что примеру чеченцев не последуют другие.
Чеченские общины по родственному признаку, кланы-тейпы, оказались весьма жизнеспособными в период деградации советских социальных структур 90-х годов. СССР несколько десятилетий методично и жестоко сокрушал традиционные социальные связи и препятствовал образованию новых, поскольку они мешали создании новой исторической общности 'советский народ'. Без идеологии и планомерной организации со стороны государства подавляющая часть населения СССР превратилась в амфорную массу. Кавказские землячества быстрее многих образовали организованные преступные группировки, которые фактически стали выполнять квази-государственные функции низшего уровня. Великая криминальная революция привела эти группировки в теневую власть. Нынешние отношения между Москвой и Грозным отражают фактическую капитуляцию центра перед автономией: Чечня отказалась от формальной независимости потому, что существующее положение во всех отношениях выгоднее и обеспечивает фактическую независимость чеченцев от России.
'Большая Ичкерия', то есть полная сетевая структура чеченского народа в нынешней РФ, включает в себя следующие элементы:
- территориальное ядро - собственно Чеченская Республика-Ичкерия, в которой проведён геноцид русскоязычного населения и фактически действуют только местные традиционные законы;
- система власти Чеченской Республики - формально бюрократически организованная, фактически - отражающая баланс сил между тейпами и харизматичными вождями, вооружённые формирования из нукеров и народного ополчения под видом силовых структур;
- бывшие чеченские ОПГ на всей территории РФ, которые со временем трансформировались в финансовые учреждения, производства и центры влияния на многие сферы в России и даже в международных отношениях;
- чеченская диаспора, не обязательно напрямую связанная с центрами влияния, но лояльная к ним и находящаяся в состояния взаимовыгодного сотрудничества: этнические чеченцы обложены своего рода налогом на поддержание общечеченского общака, а в качестве компенсации имеют защиту у центров влияния.
В совокупности такая система в недрах РФ даёт совершенно независимый анклав, который паразитирует на ресурсах и обществе всей страны.
Образовавшиеся социально-экономические уклады вопреки усилиям Москвы объективно формируют представление о разделённости страны на враждующие территории, группы и сословия. Такие представления нельзя даже отнести к категории патриотизма. Это, скорее, махровый трайбализм, откат к представлениям, господствовавшим в Северной Евразии до начала подъема Московии. История завершила круг. Вместо прежнего объединения двух континетнов, хотя бы и со своими представлениями, Москва разлагает государство.
Поэтому сибирское областничество в современных условиях не является призывом к развалу страны, который является свершившимся фактом без всякого участия гипотетических областников и немногочисленных националистов. Углубляющееся расчленение страны обусловлено объективными экономическими причинами и является продолжением процесса деградации хозяйственного организма СССР. Современное областничество - это всего лишь поиск выходя из сложившейся ситуации для отдельных территорий в тех условиях, когда федеральные органы не способны справиться с возрождением страны или прямо занимаются вредительством на этом пути
И ещё.
В завершении обширной темы патритизмов рельных и мнимых, действенных и не очень, следует обратиться к опыту великого южного соседа. Неплохо понять причину устойчивости Китая на протяжении тысячелетий.
В Китае утвердилась теория мандатов Неба на управление Поднебесной. Согласно ей, нет родовой знати, политической партии, группировки бюрократов, которые бы обладали вечными и незыблимыми правами на господство в Китае. В Китае никогда не было взгляда на императора как на человека, обладающего властью по праву рождения, по праву принадлежности к определённому слою - хотя он обладал властью, намного превосходившей власть королей европейских абсолютистских монархий. Император любой династии, получивший власть по наследству, был избираем дважды - сперва из круга многочисленных отпрысков царственного семейства, потом - и самое главное - выбор людей одобряло Небо, под которым подразумевалась высшая истина. Император получал возможность отправлять свои функции и пользоваться выгодами своего положения только при одном условии - неукоснительном соблюдении законов небесной гармонии в той части, которые касались Поднебесной, её территории и населения. В том случае, если император оказывался непригоден к исполнению своих обязанностей, Небо знамениями или "гласом народным" указывало на допущенные недостатки и настаивало на их исправлении. В том случае, если ситуация не менялась к лучшему, император лишался санкции Неба на правление. Если династия находила в себе силы устранить недостатки, появлялся новый император того же рода, если правящая клика упорствовала в своих заблуждениях - следовала смена самой династии. Лояльность верноподданных распространялась только на императоров с явными признаками небесного мандата на свое правление и сохранялась только до того момента, когда этот мандат изымался. Сразу после этого долгом любого патриота становилось устранение тирана.
Система кажется нам довольно экзотичной, но стоит задуматься о том, что появилась она миинимум две с половиной тысячи лет назад и за прошедшее время в Китае сменились десятки династий, столиц, страна переживала оккупации и опустошительные бедствия - но Китай остался Китаем, огромным и самодостаточным миром, который вновь готов играть ведущую роль в мировой политике. Появлялось царство, которое объединяло страну, в этой фазе объединения несколько династий сменяли друг друга, пока не наступало время очередного кризиса - и снова наступал неизбежный цикл новой консолидации страны и возрастания её мощи. В том, что власть преходила из рук в руки, перемещалась из одной столицы в другую, никто не видел падения патриотизма или государственной измены: такие изменения допустимы, если при этом соблюдается главное условие - единение страны в любых формах.
Китайская историческая мысль мудро сочетала представление о своём государстве как единственной ценности, смысле существования всего народа и высшего достижения мировой истории - с тем, что исполнителем великой миссии мог стать любой человек, любая партия, любая провинция. Лишь бы у них были понимание задачи и воля к их исполнению. Китай бессмертен как государство, потому что у него никогда не было общепризнанного сердца, которое можно поразить, не было одного мозгового центра, который можно было бы порализовать или одурманить, заставить изменить всей стране. "Китаем" был весь Китай, китайский патриотизм не концентрировался в определенных людях или столицах, он был достоянием всей страны. В эпоху кризисов, когда падали столицы, провинция принимало это не как сигнал к капитуляции - но как призыв к мобилизации всех сил, к отпору захватчику.
Именно такое ощущение помогло выстоять России в Смутное время.
Поэтому в Китае "перестройка" захлебнулась. Дело даже не в том, что там не нашлось достаточно руководителей, которые бы с радостью перевели бы своё положение в наличные, не в отсутствии "демократически" настроенных групп, которые бы видели в приобщении западным ценностям спасение от многих проблем. Всё это было, причём в количестве, ненамного уступавшим их коллегам по другую сторону Амура. В нашу перестройку измена Москвы автоматически означала капитуляцию страны - при такой государственной модели провинция не имела политических сил и опыта для сопротивления. Для Китая победа демократов на площади Тяньаньмынь означала бы захват центра Пекина - и только. Если бы пал Пекин - сопротивлялись бы Шанхай, Нанкин, прочие провинциальные столицы.С их капитуляцией борьба бы продолжалась в уездах. И так до бесконечности. Танки против демонстрантнов на Тяньаньмынь были твёрдым и ясным ответом всего Китая; в то время как танки в Москве в дни ГКЧП - бессмысленным метанием перед неизбежным падением.
Примерно такое же восприятие исторической гегемонии в Западной Европе, поскольку "Европа" действительно ощущает своё единство перед лицом остального мира. Лидерство может переходить от одного политического центра к другому. От Рима - первого объединителя силой и законом к империи Карла Великого - консолидации верой, потом к католическому универсуму христианейших королей под папской эгидой, затем к клубу метрополий, разделивших весь мир, и наконец, сегодня - к "глобальному миру" демократии и рыночной экономики. Европейцев не смущает, что роль столиц переходит от одного города к другому или вообще выходит за географические рамки континента. Для них важнее идея, а не её привязка к конкретному географическому пункту, национальности или сословию.
Китайская теория государственности представляется мне более соответствующей пониманию исторической роли России как очередного этапа консолидации Северной Евразии.
Невозможно думать о России как о "стране". Это взгляд упрощённый, который на порядок снижает значение отечественных исторических процессов. Этот взгляд навязан извне, он родился из аналогии с сопоставлением с европейскими государствами, которые сами по себе являются органической частью чего-то бОльшего, что выходит за рамки их национальных границ - а именно общеевропейской цивилизации. Сопоставление, к примеру, Английской и Российской империй - это сравнение величин разного порядка, частного и общего, несмотря на сходство по формальным признакам вроде общего населения или занимаемой территории. Англия - часть, Россия - сама по себе целое. Англия немыслима без Европы, Россия отдельна и самодостаточна. Но есть терминологическая путанница, которая автоматически переносит значение частного на общее. К сожалению, их смешивание и есть причина чрезмерного возвеличивания роли страны "России" в истории "России" - континента.
Россия начиная с семнадцатого века есть материк, целый мир наподобие других миров, из которых состоит мировая цивилизация: Западной Европы (теперь с Северной Америкой), Ближнего Востока (сейчас с Турцией и Северной Африкой), Ирана, Индии, Китая и прочих "миров", с которыми Россия не соседствует и упоминать которых в данном перечне излишне.
Российский период в истории Северной Евразии - такое же преходящее явление как господство династии Тан в Китае. Всего четыре века длится имперский период в истории России и русский - в истории мировой. По длительности и последствиям он действительно сопоставим с танским периодом в истории Китая, разве что в первом тысячелетии от Р.Х. не было возможности для создания двух соперничавших за мировое лидидерство супердержав - а вот в двадцатом веке объединённая под руководством России Северная Евразия могла играть роль претендента на мировое господство. Танский период отмечен как один из самых значительных в истории Китая, но с точки зрения китайцев принципы, на которых строилась Танская империя, мало чем отличаются от предшествующих и последующих периодов.