В ночь на 1 декабря N-ский полк героической стрелковой дивизии, действующей на левом фланге Карельского перешейка, остановился близ города Териоки.
Завязался бой.
Он был суровым. Полк двигался через завалы и каменные стенки, построенные бело-финнами. В полдень Териоки были заняты красными частями, и полк двинулся дальше.
Едва основные боевые части покинули город, как с колокольни лютеранской церкви застрочил пулемет.
Стреляли шюцкоровцы.
Несколько красноармейцев было ранено.
Тогда наш танк дал три выстрела по засевшим на звоннице бандиты, и пулемет затих.
Но обстрел бойцов, оставшихся в Териоках, продолжался еще несколько дней.
В лесах, в кучах сосновых ветвей, в снежных сугробах прячутся бело-финны, озлобленные, как волки, голодные, оборванные. Это они бьют нам в спину.
Они боятся честного, открытого боя. Советские танки наводят на бандитов ужас. Наша артиллерия вытряхивает из них души.
Первые же часы войны показали, что хваленая "доблесть" финской армии не стоит выеденного яйца. У бело-финнов хватило "доблести" испортить дороги, насовать на каждом шагу мины, взорвать мосты и убежать, сломя голову, при первых же выстрелах советских пушек.
Сопротивляются шюцкоровцы. Зато им и влетает по первое число.
Я видел, как двигалась огромная масса наших бойцов, легкая и тяжелая артиллерия, танки си сложнейшие саперные машины, - двигались по дороге от границы к Териокам, и ничто их не останавливало.
Завалы моментально расчищались, рвы заполнялись хворостом и землей, каменные стенки сокрушались, и могучая лавина катилась с грохотом все дальше и дальше непрерывной чередой в два и три ряда. Шли гаубицы, пушки, артиллерия всех видов, повозки, броневики, могучие автоколонны, питающие армию всем - начиная с хлеба и кончая снарядами.
Движение советских частей и обозов я наблюдал три дня и не видел ни одной серьезной поломки, катастрофы.
Застрянет тяжелое орудие среди дремучего леса, среди завала - и ни с места. Но налягут красноармейцы, и пошло орудие дальше громыхать по шоссе...
Идет великая армия, посланная для помощи финскому народу.
* * *
Машина бежит мимо чудесных мест вдоль залива. Когда-то здесь был курорт. Потом финская военщина превратила эти места в сплошной военный лагерь. Здесь проводились маневры финляндской армии и репетировались "нападения на Советский Союз".
Ривьера. Сосны на пригорках, крошечные домики-дачи, окрашенные в разные цвета, необозримая даль залива.
На берегу оставлены рыбачьи сети. Вот лодка, перевернутая вверх дном. А около нее куча мин, вырытых бойцами с придорожьев, с дорог, во дворах. Желтый домик. В окне вижу множество кукол разных размеров.
Соблазн велик, и я решаю остановить машину и зайти в этот кукольный домик.
Он открыт. Беспорядок страшный. Валяются шинели, портянки, офицерская фуражка. Видно, уходили отсюда наспех, дрожащими руками отодвигая ящики столов, забирая то, что не нужно, и оставляя нужное.
Вряд ли он ушел отсюда по доброй воле. Огромная доска, наполненная только-что сформированными кукольными ногами, стоит около печи. Вероятно, доску только-что хотели сунуть в печь и обжечь кукольные ноги, но пришел шюцкоровец и сказал:
- Выметайтесь! Не уйдете - сожжем дом!
Так они говорили всем.
* * *
Переезжаем железную дорогу.
- Привет, товарищи, - кричу я, разглядев группу советских железнодорожников, восстанавливающих порванную белофиннами связь.
- Привет! Куда?
- В Териоки!
- Ну, передавайте поклон нашим.
- Головы нехватит, чтобы кланяться всем нашим, - зубоскалит парень, забравшийся на телеграфный столб, - я давеча захотел кланяться всем нашим - так шея до сих пор болит.
На станции - советский бронепоезд. Он тащит платформы с колоссальными стальными брусьями. В Териоках взорван железнодорожный мост. Советские железнодорожники едут его восстанавливать.
Опять едем дорогой вдоль залива и, наконец, видим синий столб с надписью по-фински:
Териоки.
Нет сил, чтобы ехать дальше, не поглядев хотя бы несколько пустых домиков.
Заходим в первый.
Пахнет ладаном, свечами. В углах неисчислимое количество икон. Висит лампада с выгоревшим маслом. Знакомая картина - дом священника. Шкаф забит богослужебными книгами, рядом с библией примостился какой-то роман Локка на русском языке, епархиальные ведомости за 1910 год.
А вот место более интересное - кучи николаевских денег и портрет царя вместе с его семейством.
Роюсь в книгах и нахожу белогвардейский журнал за 1922 год, а в нем записки известной фрейлины Вырубовой - любовницы Николая - бывшего императора. На книге надпись: "Отцу диакону с уважением и благодарностью - автор".
Госпожа Вырубова была здесь не так давно. Она очень дружила с попами и местными властями. Зато жители Териок вспоминают о ней с отвращением.
Здесь жили и генерал Воейков и другая белогвардейская шваль. Они удрали отсюда задолго до событий. Удирали попы, офицеры, минировав свои дома и дворы.
* * *
Телефонная станция, электрическая подстанция, склады, главные магазины сожжены шюцкоровцами перед отступлением. Но уцелели весьма поучительные для нас здания.
Вот белый дом с надписью "Полиция". На флагштоке еще флаг Суоми - белый с синим крестом через все полотнище.
В полиции - ужасающий кавардак. Видимо, господа полицейские очень спешили уйти отсюда. Они оставили даже штаны - я не шучу. И не только штаны. Кто-то убежал без сапог.
Оружие, кандалы для преступников, фотокартотека, все дела и акты, черные резиновые дубинки полицейских мордобойцев - все это оставлено здесь. Все это рассортировано, опечатано и доставлено в надлежащее место.
Недалеко от полиции, в глубине двора, - скромный дом, который занимало бюро политической полиции. Такая же картина панического бегства, неразбериха. Но дела и архивы целы.
Териоки в системе финской разведки занимали почтеннейшее место. Тут была школа шпионов и разведчиков. Это шпионское гнездо работало на весь Карельский перешеек. Оно снабжало финские пограничные кордоны шпионскими сводками и одеждой для тех, кто должен был переходить границу СССР.
В первый день войны я видел в сарае одного пограничного кордона множество больших пакетов с разнообразнейшим платьем. Тут были формы красноармейцев и командиров, одежды крестьян, рабочих, шляпы, партикулярные хорошие платья, женские платья и т. д. На всех пакетах стояло одно слово "Териоки".
Теперь назначение этих пакетов стало понятным.
В столе начальника бюро я нашел доклады шпионов о состоянии некоторых заводов СССР, вырезки из советских газет, плакат с изображением знаков различия в Красной Армии. Улов, одним словом, богатейший.
Скорее на улицу из этого смрадного гнезда!
Улицы запружены повозками, орудиями, танками, бойцами. Только что сняли с звонницы кирхи снайпера бело-финна, и все благодарят танкиста за меткую стрельбу. Танкист отдает честь и ведет машину вдоль улицы. Он останавливает ее около бензиновой колонки, на которой написано "Шелл", и наполняет бак англо-голландским бензином господина Детердинга - известного капиталиста-нефтепромышленника.
Вот здесь был его филиал, филиал нефтяной компании "Роял Детч Шелл". Снилось ли воротилам треста, что их бензином будут заправляться советские танки и автомобили советских журналистов?
Налив свой бак, танкист уступает место нам. Скоро английский бензин кончается.
Но тут под'езжает огромная цистерна с советским бензином, и бензиновая колонка начинает подавать советский бензин сорт N 1, не хуже англо-голландского.
* * *
На улице встречаю старого знакомого - комиссара N-ской стрелковой дивизии.
- Куда едете, товарищ комиссар, как дела?
- Некогда, Вирта, право слово, некогда, спешу. Еду в полк. Он третий день не выходит из боя. Не задерживайте.
- Ну, скажите хоть пару слов. Что там, на фронте?
- А вы, что в тылу?
- Ну, ладно шутить. Где же ваши части?
- Наступают, берем деревни одну за другой. Завтра возьмем станции Райвола. До скорого свидания, приезжайте в Хельсинки.
Комиссар машет рукой и уезжает.
И вот душа разрывается на две части. Одна тащит за комиссаром к передовым позициям, другая - к бойцам и командирам первого корпуса финской Народной армии. Подчиняюсь второй и бросаюсь вслед за колонной финских товарищей. На них зеленоватые шинели и шапки-треухи из светлого меха. Плечевые ремни пропущены в погоны, в петлицах на воротниках треугольники. Ремни новенькие, желтые.
Подхожу к командиру соединения. Кое-как он мне об'сняет, что это лишь часть батальона, посланная командиром корпуса в качестве квартирьеров.
Группа солдат корпуса стоит около танка и рассматривает его с величайшим удивлением, коего он безусловно достоин. Это невообразимая махина и сила.
- А в финской армии были танки? - спрашиваю я у солдат.
- Были.
- Сколько?
- Пятнадцать.
- Нет, не пятнадцать, - говорит другой, - а двадцать два.
Кругом раздается смех. Настроение у бойцов корпуса боевое.
- Скорее бы в бой, - говорит мне Иосиф Катала. - Мы бы показали маннергеймам, как умеют драться настоящие финны.
Солдат Хирвунен с помощью переводчиков расспрашивает наших бойцов о Красной Армии, о Советском Союзе. Те отвечают. Смех, поговорки, соленые словечки.
Сговорились братки. Да и как не сговориться. Слово "капиталисты" известно и тем и другим. Слово "народ" тоже.
* * *
Ночуем в каком-то финском домике, который нам любезно предложил майор - комендант города Териоки. У майора в эти дни была пропасть дел. Сколько было положено труда на то, чтобы вывезти архивы финских учреждений, выискать спрятанное оружие, принять оставшихся в Териоках мирных людей и об'яснить им, что их никто не убьет, не с'ест, дома их не сожгут, клочка земли не отнимут, в колхоз насильно не поведут.
Жители от майора уходили просветленные.
Длинный дядя в смешном пальто - рыбак, специалист по разведению дорогих сортов рыбы для аквариумов, спрашивал меня:
- А, скажите, в Ленинграде есть нужда в аквариумах?
- Есть.
- Так, значит, можно продолжать свою работу?
- Конечно.
- А окопы нас не погонят рыть?
- Не погонят. Нас окопы не нужны. Мы наступаем.
- Отлично. Наступайте, пожалуйста, поскорей. Я, знаете ли, дам для Ленинграда и для Хельсинки замечательных рыбок. На свете таких рыб нет. А вот мой сосед - огородник, он даст превосходные огурцы. Ах, какие замечательные огурцы он выводит. Приезжайте в Хельсинки кушать наши огурцы.
И он уходит. Представляю себе размышления этого дяди, который был бы расстрелян финнами на месте, если бы они поймали его в погребе, где он скрывался все дни до прихода красных.
* * *
Люди здесь понемногу приходят в себя. Жизнь вползает в норму. Правда, норма - это понятие здесь относительное. Мы проснулись утром пятого дня войны от пулеметного стрекота. Били из леса. Потом в лес пошли наши и "разобрались".
Но это мелочь. В Териоках в общем уже спокойно. Открываются магазины.
В местное отделение финской реакционной газеты "Карелия" в'езжает редакция финской народной газеты, органа финляндского Народного правительства.
Сегодня утром я был свидетелем передачи власти в Териоках командованием Красной Армии представителю финляндского Народного Правительства г. Кархо. Я беседовал с новым комендантом Териок. Он сказал, что связался с частями Народного финского корпуса, очищает город от всякой нечисти, проверяет и берет на учет дома, ликвидирует мины, восстанавливает телефонную связь с Ленинградом и окрестностями.
- Завтра откроем магазины и почту. Приезжайте к нас в гости.
- Спасибо.
- Будем стараться, чтобы пулеметы в лесу молчали.
- Да, уж пожалуйста.
Комендант смеется и уходит с солдатами проверять пустующие дома.
В обеденное время уезжаем из Териок. Вперед, - узнали, что наши войска заняли станцию Райвола и победоносно движутся дальше.
По дороге мы встречаем министра обороны Финляндской Демократической Республики г. Анттила.
Я попросил министра рассказать нам о первом корпусе финской Народной армии.
Министр ответил, что солдаты и командный состав корпуса рвутся в бой.
- Настроение замечательное, уверенность в победе полная. Вы слышали, что "правительство" бело-финнов бежало из Хельсинки? Они оттуда, мы туда. До скорого свидания в Хельсинки!
Третий человек за один день приглашает меня в Хельсинки.