Про два дневника, хранящихся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ).
"Новые" - в том плане, что в литературе по войне с Финляндией их ещё не использовали. В исследованиях, посвящённых блокаде, дневник Остроумовой-Лебедевой, естественно, использован. На и про дневник Звейнек я, кажется, узнал из книги Пянкевича "Люди жили слухами. Неформальное коммуникативное пространство блокадного Ленинграда" (при этом последние записи в дневнике - это апрель 41-го).
Новые источники по истории Ленинграда в дни Cоветско-финляндской войны 1939-1940 гг.: дневники А.П. Остроумовой-Лебедевой и А.П. Звейнек
Советско-финляндской войне посвящено немало литературы. Но пока нет специальных работ, посвящённых влиянию данного конфликта на жизнь прилегающих к границе территорий, в том числе - Ленинграда. Для изучения этой темы особый интерес представляют дневники жителей города. Два таких дневника удалось выявить в Отделе Рукописей Российской Национальной библиотеки.
Автор одного из источников - Анна Петровна Остроумова-Лебедева (1871-1955), второго - Ася Петровна Звейнек (1919-1942 [Год рождения установлен по дневнику. О смерти сообщает в своих записках работница Государственной публичной библиотеки Мария Васильевна Машкова: Машкова В. М. Из блокадных записей // Публичная библиотека в годы войны, 1941-1945: дневники, воспоминания, письма, документы. СПб., 2005. С. 14-16]). Остроумова-Лебедева - из дворян, художница, ученица Репина, в начале века входила в объединение "Мир искусств" [См.: Остроумова-Лебедева // БСЭ. 2-е изд. Т. 31. М., 1955. С. 351; Остроумова-Лебедева // БСЭ. 3-е изд. Т. 18. М., 1974. С. 592. Известность как художник она получила ещё до 1917 г., П. Н. Милюков упоминает её как одного из "дореволюционных мастеров" (Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2, ч. 2. М., 1994. С. 110)], вдова видного учёного-химика, академика С.В. Лебедева. Звейнек - студентка 4-го курса геологического факультета ЛГУ. Её отец в 1937-м году был какое-то время арестован, это сильно ухудшило материальное положение семьи (девушка периодически жалуется в дневнике на нехватку денег). Перед нами представители разных возрастных и социальных групп.
Остроумова-Лебедева вела дневники с дореволюционных лет и до конца жизни. Их фрагменты за 1941-1942 гг. были изданы ещё в советское время [Остроумова-Лебедева А. Из дневника // Художники города-фронта. Воспоминания и дневники Ленинградских художников. Л., 1973]. Но записи о днях Финской войны не публиковались и в работах, посвящённых военному столкновению СССР и Финляндии, не использовались [Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 1015. Ед. хр. 55, 56]. Звейнек завела дневник в 1938 году (точную дату назвать нельзя - первая тетрадь утеряна) и забросила его в апреле 1941-го [ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Ед. хр. 504].
Что же эти дневники могут сообщить нам о жизни Ленинграда во время советско-финляндской войны? Авторы в первую очередь писали о том, что делали и видели сами. Поэтому дневник художницы заполнен рассуждениями о живописи, а в относившихся к периоду Финской войны записях студентки одна из главных тем - сдача зимней сессии. Но так как война, проходившая в нескольких десятках километров от города, не могла не влиять на их повседневность, поскольку власти вынуждались военизировать городскую жизнь, то Остроумова-Лебедева и Звейнек ощущали перемены. Их дневники отразили изменения повседневной жизни горожан.
В первую очередь авторам дневников бросились в глаза внешние перемены: затемнение, передвигавшиеся через город войска. В записках Остроумовой-Лебедевой можно найти серию зарисовок прифронтового города. Например, она пишет "...улицы тёмные, как в печной трубе. Никакого движения, только небо иногда вспыхивает от редких трамваев, от вспышек проводов и освещается бегающими неутомимо прожекторами" [Там же. Ф. 1015. Ед. хр. 55. Л. 54]. Далее читаем: "Сейчас вечер. На улице темно, темно. Тишина. Очень редко кто-то проезжает, без фонарей, без гудков. Невольно прислушиваешься к каждому звуку в городе" [Там же. Л. 56об], "...видали как бесконечное количество войск проходит через Ленинград. И орудия и обоз. Сегодня ночью грохотали своей тяжестью танки и орудия, когда ехали по Лесному проспекту" [Там же. Л. 61об].
В дневниках содержится информация о кризисе снабжения, охватившем город. Остроумова-Лебедева отмечает "бесконечные" очереди, нехватку дров и, как следствие, - холод в домах [Там же. Ед. хр. 55. Л. 94об-95; Ед. хр. 56. Л. 11]. 2 января художница записывает, что теперь у неё нет "для автомобиля бензина" (машина была выделена ей городской администрацией как вдове академика), ибо "бензин идёт на военные нужны и почти ничего не остаётся для гражданского населения" [Там же. Ед. хр. 55. Л. 89об]. Звейнек же ограничилась одной фразой: "Холодно дома..." [Там же. Ф. 1000. Оп. 2. Ед. хр. 504. Л. 69]. Отметим, что в известном дневнике А.Г. Манькова кризису снабжения уделено значительно больше внимания по сравнению и со Звейнек, и с Остроумовой-Лебедевой [См.: Маньков А.Г. Дневники тридцатых годов. СПб., 2001. С. 237-257]. Видимо, это результат того, что, в отличие от авторов исследуемых нами дневников, Маньков был резко критически настроен по отношению к власти и постоянно сосредотачивался на негативных сторонах советской действительности.
Дневник Звейнек также интересен как свидетельство работавшей в госпитале санитарки. Во время войны с Финляндией несколько тысяч жителей города в качестве добровольцев "после окончания работы и учёбы дежурили в госпиталях" [Очерки истории Ленинградской организации КПСС. Л., 1968. Часть II. С. 568]. В советской литературе указывался лишь один мотив этих людей - патриотизм и преданность "социалистическому" отечеству. Записки Аси Звейнек указывают: мотивы добровольцев могли быть разными. Она, размышляя, почему пошла на дежурства в госпитали, написала, "что все идут", а также указала на стремление избежать работы в факультетской ячейке МОПР (Международная организация помощи борцам революции) [ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Ед. хр. 504. Л. 77]. Любопытно и другое свидетельство Звейнек. Рассказывая, как в хирургическом отделении она делала перевязку раненому, студентка говорит, что это "было очень комично", так как "больной сам говорил, что надо делать" [Там же. Л. 78]. Похожий случай встречаем в очерках писательницы Ирины Карнауховой, написанных для неизданной книги "Сто пять дней боёв" (собранные для этого издания материалы хранятся в ЦГАИПД СПб) [Центральный архив историко-политических документов г. Санкт-Петербурга. Ф. 25. Оп. 10. Д. 295. Л. 30-32]. Видимо, такие сцены были типичны: санитарки-добровольцы часто приступали к работе с минимальной подготовкой.
Вместе с тем рассматриваемые источники зафиксировали общественные и политические настроения обитателей города. И Звейнек и Остроумова-Лебедева полагали, что действия сталинского правительства в советско-финляндском конфликте справедливы. Звейнек, делая записи о предыстории войны, о создании "народного правительства" в Териоки и о действиях Лиги наций, ограничивалась кратким пересказом газет, воспроизводя их фразеологию [ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Ед. хр. 504. Л. 65-66об, 68]. Остроумова-Лебедева записав, что ей "тяжко и больно думать о фронте", оправдывала действия советского руководства: "Но иначе нам нельзя было поступить! Как можно терпеть в 70-ти верстах от Ленинграда плацдарм для таких врагов Советского Союза как Англия, Франция, Америка, да все северные малые государства, да в придачу и Германия. Единственное о чём можно пожалеть, что мы не могли уже несколько лет тому назад попытаться это ликвидировать!" (запись от 9 декабря 1939 года) [Там же. Ф. 1015. Ед. хр. 55. Л. 55об].
Несколько дней спустя художница писала: "А избежать этого не было возможности. Наше правительство право" (15 декабря) [Там же. Л. 61об]. Затем она рассуждала о том, что на финской земле "столкнулись лбами два миросозерцания: капитализм и коммунизм". И в этой схватке "правда, истина у нас! И весь мир придёт к ней!" [Там же. Л. 62].
При этом Остроумова-Лебедева регулярно жаловалась на нехватку информации. Первая такая запись появилась уже в день начала войны: "Благодаря положению печати в нашей стране, мы знаем только то, что хочет нам сообщить наше правительство. Ни одного звука извне не проникает к нам. Публика жадно ловит каждое слово, верное оно или неверное" [Там же. Л. 52об].
Подобные записи художница делала постоянно: "Почти ничего не сообщают, кроме малозначащих вещей, в сравнении с тем, что происходит у нас и что все жаждут знать". "Ещё очень тяжела полная неизвестность и неосведомлённость, в которой держат нас. Я сознаю необходимость этого, особенно во время войны, но это тяжело ... О войне почти ничего не знаем" [Там же. Л. 52об, 56, 61об].
Ленинградцы пытались выжать из скудных официальных известий максимум. Газеты каждый день публиковали сводки о положении на фронте. В этих сообщениях перечислялись занятые частями Красной Армии населённые пункты, но где они находились - понять было нельзя, карт к сводкам не прилагалось. В результате часть горожан с ажиотажем начала охотиться за картами вражеской территории. На страницах дневника Остроумовой-Лебедевой можно найти любопытное свидетельство:
"Ездила покупать географическую вновь изданную карту Финляндии. Была такая чудовищная очередь, что немыслимо было её получить. Я смотрела на публику - из кого она состояла? Всевозможные люди и всевозможных профессий. Моряки, красноармейцы, извозчики, школьники, старички, женщины с младенцами на руках и древние старухи. Кого, кого там не было! Карту издали 50.000 экземпляров и в продажу, наверное, пустили очень мало. Для ленинградцев это капля в море" [Там же. Л. 56об].
Из-за недостатка официальной информации главным источником новостей о фронте становились слухи. Остроумова-Лебедева упоминала их, но в большинстве случаев не воспроизводила в дневнике: "Не хочу записывать разные россказни - боюсь неточностей и преувеличений" (15 декабря). "Не могу писать о тех ужасах, о которых рассказывают раненые и приезжающие с фронта. Ни к чему! Сплошной кошмар!" (17 декабря) [Там же. Л. 63]. Впрочем, один слух она всё же записала: "Со всех сторон доходят слухи о невероятной ярости и озлобленности финских войск. Много женщин сражается среди финских войск. И они наиболее свирепы" (15 декабря) [Там же. Л. 61об].
О яростном сопротивлении финских военнослужащих и трудностях Красной Армии слышала и Звейнек: "С Финляндией плохо, очень плохо... Сколько людей гибнет... Финны просто фанатики, всех сознательных рабочих уничтожил Маннергейм... И мины, мины без конца" (12 января) [Там же. Ф. 1000. Оп. 2. Ед. хр. 504. Л. 72об].
Кроме того, в дневнике студентки оказались зафиксированы слухи о предательстве: "Говорят... на фронте было страшное вредительство, измена командования, шпионаж; красноармейцы ходили раздетые и голодные. Только с приездом Ворошилова, Жданова, Буденного начало всё укрепляться" (2 марта) [Там же. Л. 77].
Думается, оба дневника отразили пессимистичность восприятия ленинградцами военных событий Зимней войны.
Таким образом, записки А.П. Остроумовой-Лебедевой и А.П. Звейнек сообщают нам ряд взаимодополняющих друг друга деталей, которые позволяют лучше понять повседневную жизнь Ленинграда в дни советско-финляндского конфликта, царившую в городе атмосферу.