"Свет! Почему такой тусклый свет? В таких условиях я совершенно не могу работать! Ну, сколько можно терпеть? Когда это закончится?"- ворчания еще долго продолжались. Один в маленькой неуютной слабо освещенной комнате пожилой мужчина что-то искал.
Стол посреди комнаты с закругленными краями, пластмассовый табурет, старая железная кровать в мягкой обивке, заправленная выцветшим бельем, и стены - все, что окружало стрика. Потолки испускали сумрачный, какой-то сказочный свет, оставляя серые разводья на полу.
Прошло совсем немного времени и безуспешный поиск был закончен. Научившись подавлять сильные эмоции, слабые всплески злобы проходили незаметно. После мелкой неудачи он обычно ничего не чувствовал. Оставался только томящий осадок грусти на душе. Все читалось у него по глазам.
Рабочий день только начинался. Эта мысль придала сил и улучшила настроение. Завтрак принесли прямо в рабочий кабинет. Мужчина расправился с ним час назад. Теперь по телу разливалось приятное тепло. Он попытался вспомнить, кто принес ему завтрак: черная форма, военные полусапоги. Лицо осталось в тумане. Опять поражение! В последнее время рассеянность перешла все возможные пределы. Ладно! Надо браться за работу.
Вот уже месяц прошел с тех пор, как ему в марте приписали одного больного. Тот был очень молод! Парень четырнадцати лет. Случай оказался необычайно интересным и жутким. Врач не мог упустить возможности взять дело больного себе. Восьми рабочих часов не хватало. Оставаться после работы означало заниматься делом урывками. И тогда врач бросил семью и переселился в клинику.
Работа в таких изматывающих условиях сказывалась на здоровье. Он похудел. Старик встал и подошел к зеркалу. Лицо осунулось. Костюм мешковато висел. Глаза скрывал мрак. Свет оказался очень тусклым. В зеркале можно было разглядеть только общие черты лица. Врач мог поклясться, что умолял техника поставить лампы поярче! Но, похоже, последний проигнорировал его просьбу.
Он сделал поворот, и зеркало осталось за спиной. Один шаг, и руки потянулись к столу с папками. В дальнем левом углу что-то щелкнуло, и глаза резануло яркой вспышкой света. Серые папки приобрели цвета и покрылись буквами.
Скривив гримасу, старик на ощупь дотянулся до верхней папки и потянул к себе. Превозмогая неприязнь, он перестал щуриться и прочитал номер дела и фамилию больного. Рядом со знаком Љ красовалась цифра сто один. Кто-то из работавших до него врачей присвоил этому делу такой нестандартный номер. Дело в том, что в клинике, в которой он работал, а теперь и жил, трех значные номера врачи давали только делам лечившихся коллег. Это была своего рода традиция клиники. Но на протяжении последних сорока лет в клинику не поступали сошедшие с ума психиатры, фельдшера или медбратья. Видимо, чтобы отделить папку мальчишки от папок других больных, кто-то решился на такой неординарный поступок.
В папку были вложены мягкие исписанные листы стандартного формата. А также имелись закладки. Одни закладки указывали на диагнозы врачей, работавших с мальчиком до него. Другие говорили о видах применяемого лечения. Но старика все это не интересовало. Какой смысл изучать диагнозы и применяемое на их основе лечение, которое не дало положительных результатов? Нет! Его интересовали только показания самого больного.
Прошло больше месяца с момента его первой встречи с больным. И с этого момента мальчишка не выходил из головы! Потребовалось всего несколько дней, чтобы забыть семью и порвать с окружающим миром. У него никогда не было такого больного! Каждый больной не был похож на предыдущего и требовал индивидуального подхода. Но случай с мальчиком не давал ему покоя! Он мог объяснить состояние мальчишки с помощью научных определений. Однако сухие термины не передавали изуродованного духовного состояния человека. При этом мальчик оказался близок ему. И врач пытался найти лечение, логический выход заблудшей душе. Он знал, что подсказка должна быть где-то в показаниях больного. И врач вновь и вновь перечитывал записи их встреч.
На глаза попался листок с текстом. Текст состоял из ответов мальчика на его вопросы, которые записывались на другом листе. Ответы следовали один за другим, образуя своеобразный рассказ.
Нет! Я не считаю себя больным. Я странник. Мне приходится жить в двух мирах: в вашем мире и в мире тумана. Это не просто туман! Это целый мир, находящийся где-то между миром живых и миром мертвых. Вы никогда не попадете в мир тумана. Меня туда отвел старик. Его волосы покрыты пеплом, а застывшие мышцы на лице и болезненный блеск глаз образуют маску ужаса. Еще у него нездоровая худоба. Я только недавно догадался, кто он. Он воплощение моего безумия. В мире тумана нет места живым! Его населяют только тени. Сначала я думал, что они люди. Но у теней нет лиц. Единственные лица, которые я видел, принадлежали моему безумию и смерти. Думаю, смерть для всех на одно лицо. Безумие уводило меня в свои прогулки по серому миру, где, мне казалось, мы бродили кругами. Смерть следовала за нами по пятам. Мы пытались убежать. Ведь даже безумие боится смерти! Но с каждым шагом, с каждым биением моего сердца я чувствовал ее приближение. Чтобы убедиться в этом, не надо было оглядываться. Сам мир изменялся, когда она приходила! Туман казался каким-то липким. Он как будто сжимался вокруг меня. Через мгновения туман становился таким плотным, что невозможно было дышать! Сердце лихорадочно билось в груди! Тело отказывалось слушаться! Однако погоня смерти продолжалась недолго. Смерть лишь протягивала ко мне свою руку. Но не трогала. Ее близость выжигала душу, притупляя способность чувствовать. Верно, ее веселили мои муки! Возможно, я не выполнил своего предназначения. И время еще не пришло.... Первым успокаивалось сердце. Оно начинало биться тяжело, но медленно. Тело вновь начинало слушаться, подрагивая от легких конвульсий. Туман расступался. И я вслед за ним устремлялся в небо. Не забуду невероятную легкость и ясность ума. Я становился частью тумана и осязал целый мир! Каждый вдох был продолжением внутренней пульсации тумана. Расслабившись, я засыпал. А проснувшись, понимал, что вернулся в мир живых.
Прочитав содержимое листа, у врача появилась какая-то идея. Надо было что-то еще прочитать и понять, тогда бы мысль окончательно оформилась...
В коридоре послышались шаги. За время своего добровольного заключения он научился различать количество идущих по звуку. Шли двое. Остановились напротив его двери. И тотчас он почти физически почувствовал касание руки черной пластиковой кнопки на стене рядом с дверью. Раздалось неприятное жужжание, и дверь в мягкой обивке осторожно задвинулась в стену.
Комнату озарил яркий дневной свет. Привыкшие к полумраку глаза обожгло. Старик протер пальцами глаза и увидел, как столпы света проникали сквозь чью-то фигуру, появившуюся на пороге в белой медицинской одежде. Причем медицинский халат был накинут на плечи входящего поверх вязаного зеленого свитера. В тот момент, когда его увидел хозяин комнаты, в помещение ворвался прохладный уличный ветер. Сильный порыв поднял полы халата, наполнив его воздухом, и раскинул в стороны рукава словно крылья. При этом халат чудом остался на плечах владельца! Обнаженный свитер под лучами прямого света приобрел бронзовый оттенок и походил на античные доспехи. А молодое мужское лицо вызвало улыбку.
Хозяин узнал гостя. Им оказался Степан, одаренный врач психиатр. Его ученик и друг. Он обладал решительным, но приятным взглядом. Заглянув в глаза молодому человеку и ощутив теплоту, хозяин поспешил на встречу гостю. Ему не терпелось узнать, чем вызвана внутренняя решимость последнего.
Надо сказать, что Степан, несмотря на свой молодой возраст, заставил себя уважать в клинике. Он знал свое дело и, бывало, приходил на помощь психиатрам, которые были старше него. Старика всегда удивляла манера поведения Степана в коллективе. Тот не хвастался своими успехами, не обвинял других в неудачах и, в целом, держался в стороне. При этом его появление всегда вызывало общее оживление. И все в глаза фамильярно звали его Степкой. Но был у Степана и недостаток. Старик знал, что молодого специалиста, случалось, мучила неуверенность, переходящая в апатию. Это был, пожалуй, единственный недостаток, который злил пожилого врача.
Старик обеими руками стиснул протянутую руку гостя и долго тряс ее.
-Как я рад! Как я рад! - восклицал старик, сажая гостя на стул. И сам сел рядом на кровать, не отпуская руки Степана и не замечая его смущения. Наступила короткая пауза. Желая начать разговор, молодой врач направил взгляд в сторону старика... и замер!
На него смотрели глазами, излучавшими благодарность и отцовскую любовь!
-Спасибо, что навестил меня, - не отрывая взгляда, произнес старик.
В груди у Степана остановилось сердце и неритмично забилось. Его словно с головой окатило холодной морской волной. Он весь сжался. Лицо осунулось. А медицинский халат изрезали глубокие складки, оставляя серые тени.
Не имея более сил выдерживать такого внимания к себе, Степан все же вырвал свою руку. Так ему удалось хоть немного снять напряжение. Он вытянулся и расправил плечи, пытаясь расслабиться. В этот момент непроизвольно посмотрел на старика и понял, что тот ему что-то говорит.
-Я продолжаю вести дело мальчика. Думаю, в его жизни что-то произошло. Что-то непоправимое, с чем он не может смириться.
-Извините, что перебиваю, Петр Васильевич, - сказал он не своим голосом. - Мальчишка умер - выпрыгнул из окна и разбился. Он оставил записку, в которой было написано "выхода нет".
Сказанное поразило старика - он открыл рот и выпучил глаза. В них с осмыслением услышанного пропадало веселье, уступая место пустоте.
Новая волна напряжения бросила Степан в жар. Он судорожно достал сигарету и закурил, окутывая себя дымом. Так прошло несколько минут. Оба были заняты своими мыслями. Неожиданный удар кулаком по столу обратил на себя внимание молодого человека.
-Прекратите курить! - кричал на него старик. - У меня астма! Вы что, забыли...?!
Внезапный кашель не позволил ему договорить. Казалось, приступ злости не удивил молодого врача. А просьбы и кашель товарища не заставили его отреагировать. Находясь в каком-то внутреннем оцепенении, он продолжал курить. В глазах старика начала разгораться злоба. Наконец, Степан, не поднимая глаз, тихо ответил:
- Нет у вас никакой астмы. Выдумали вы все.
Такой ответ стал последней каплей терпения для старика. Он, обезумев от злости, с невероятной для своего возраста силой кинулся на врача.
Встревоженные резким движением, по стенам забегали красные огоньки. Заметив неладное, охранник, карауливший у входа, отреагировал незамедлительно. Надев черный противогаз и выставив перед собой электрическую дубинку, он вынырнул из-за угла, в один прыжок пересек пол комнаты и ударил в грудь нападавшего. Попутно свободной рукой ему удалось вырвать из рук противника молодого врача и выпихнуть последнего в коридор. Вылетев и сильно ударившись спиной о стену, тот услышал, как откуда-то из глубины здания разносился низкий утробный гул и стук сапог.
Тем временем ему пришлось в считанные секунды переместиться подальше от дверного проема, так как охранник начал выбрасывать из комнаты все содержимое. Подбежавшие люди во всем черном и в противогазах, вероятно тоже охранники взяли его под руки и помогли встать. А затем спешно проследовали в комнату, из которой начал валить сладковатый одурманивающий газ.
"Я еще жив!"- с усилием шевеля губами, шептал поверженный на пол старик. Удар пришелся в грудь, которую теперь сильно жгло. Парализованные ноги и руки не слушались. А порожденная сознанием астма продолжала душить.
"Я еще жив!"- пытался сказать старик рыскавшим вокруг него черным фигурам. Они ломали его мебель и рвали папки, а затем выбрасывали все из кабинета. Отвратительные существа, вероятно в поисках добычи, издавали странный звук, похожий на звериный рык. А когда поворачивались лицом в его сторону, их пустые глазницы вспыхивали демоническим огнем. Старик ждал, пока они доберутся до него. Он не мог ни убежать, ни даже пошевелить пальцем. И это беспомощное состояние было мучительным.
"Я еще жив!"- повторил про себя старик, когда услышал страшный вой. Он доносился из коридора и наполнял тревогой все пространство кабинета. Казалось, неведомое существо, обитающее в застенках клиники, чувствовало его боль и близкую гибель. Тоска и печаль были мотивом его погребальной песни.
"Я еще жив!"- эхом разносились слова в воспаленном сознании. Даже когда мир вокруг начал растворяться в молочной дымке старик продолжал цепляться за эти слова. Где-то за молочной стеной пропали черные фигуры. И старик немного успокоился. Сладковатый привкус, остававшийся на языке после каждого вдоха, не удивлял. Будучи врачом он знал, что это наркотик. Поддаться его действию было так легко. Уже исчезли пугающие звуки, словно их никогда и не было. На душе становилось хорошо, словно все плохое осталось позади. А он проваливается в безмятежность. Сознание потухало. Мысли исчезали одна за другой. Пока не осталась последняя. Что это была за мысль? Наркотик сделал его ум тупым и неповоротливым. Лишь приложив огромное усилие воли, он вспомнил:
"Я еще жив!"
Слегка пошатываясь и чувствуя смертельную усталость, Степан медленно плелся по просторному коридору. Поразившая его слабость была вызвана наркотическим газом, который он случайно вдохнул. Но, вместе с тем, наркотик в малых дозах избавил молодого врача от сильного волнения и помог сосредоточиться.
Степан переживал двойственные чувства. С одной стороны, он вызвал приступ у больного. С другой стороны, выполнил обещание, данное близкому человеку. Ему хотелось себя оправдать. Он даже должен был снять с себя ответственность! Стоило только убедить себя в правоте. Возможно, случившийся приступ окончательно помутил рассудок больного. Последствия будут видны завтра. Однако, молодой врач жил днем сегодняшним. А сегодня в нем теплилась надежда!
Степан с трудом прошел до конца коридора, свернул на лестничную площадку и начал спускаться по ступеням.
Рассудок старого врача помутился не сразу. Годы брали свое. Приближалась черта, за которой лечебную практику прекращают и уходят на заслуженный отдых. Что же делать человеку, для которого работа и есть жизнь? Его уволили в начале весны. И первые месяцы прошли на даче весело и беззаботно. Потом стало скучно. А в конце лета Петр Васильевич под разными предлогами начал посещать клинику. Домой возвращался все чаще обиженным, злым и уставшим. Степан пытался занять пожилого друга, но работа не позволяла уделить достаточно внимания.
Спустившись на два этажа, молодой врач остановился. Его не покидало чувство обиды и собственной беспомощности. На глаза наворачивались слезы. Скорее всего, действие наркотика. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов. Сжав ладони в кулаки, он продолжил путь.
С Петром Васильевичем что-то происходило. Степан переживал за него, но не мог помочь. Визиты старика для работников клиники из приятных стали обременительными. Но он продолжал ходить! Даже начал требовать, чтобы ему направили больного! А когда получал отказ и видел открытые насмешки, отправлялся бродить по клиники в поисках несуществующего мальчишки. Потом были уговоры, жалобы начальству, угрозы и истерики.
Молодой врач спустился по ступенькам и вышел в приемное отделение, откуда можно попасть на улицу.
После очередной истерики старого врача пришлось успокаивать с помощью укола. В тот день его не отпустили. Поставили диагноз шизофрения, выделили отдельную камеру и назначили курс лечения. Степан после 2 неуспешных попыток забрал дело старика себе. Несмотря на все трудности, он смог создать в камере больного атмосферу рабочего кабинета, заполнив помещение мебелью с парой тройкой пластмассовых папок. Он чувствовал, что это должно было помочь. Бумажные листы были разрешены, поэтому их наличие в камере не считалось заслугой.
Степан показал пропуск охраннику и направился к дверям главного входа.
Занимаясь больным, молодой врач заметил важные особенности. У больного случались сильные головные боли, после прекращения которых, тот забывал все, что произошло с ним после увольнения. Кроме этого старик отказывался под предлогом занятости выходить из кабинета. Он утверждал, что все время работает с делом какого-то мальчика.
Степан остановился на расстоянии одного шага до двери. Он вытянул руку и толкнул железную дверь.
Однажды, когда молодой врач пришел навестить Петра Васильевича, тот не обратил на него особого внимания. Старик находился в глубокой задумчивости. Пропустив приветствие вошедшего мимо ушей, попросил оказать ему услугу. Он попросил вывести его на улицу. Пока они спускались, Петр Васильевич рассказал ему о своем сне. Ему приснилось, что он мальчишка, заблудившийся в темном помещении. Там было всего одно окно и не было дверей. Не найдя лучшего решения и набравшись смелости, он выпрыгнул из окна! Было высоко. По всем законам физики он должен был разбиться! Но он полетел и увидел, что в горах уже поздняя осень.
Сон подтвердил сомнения старика. По его подсчетам должна была быть весна. Но внутреннее чутье подсказывало иное. Свежие яблоки местного сорта, которые ему принесли на завтрак, являлись неоспоримым подтверждением догадок. Он не помнил пол года своей жизни. В горы действительно пришла осень. Он увидел это собственными глазами. Степан рассказал, что у него случаются головные боли, после которых он все забывает. Петер Васильевич не хотел так больше жить. Он понимал, что его жизнь превратилась в иллюзию. И с этим ничего нельзя было поделать. Тогда старик снова обратился к Степану за помощью. После уговоров тот пообещал в случае очередной потери памяти открыть правду.
Прохладный осенний ветер приятно обволакивал кожу. Потоки воздуха шелестели пожухлой листвой. В этом звуке было много схожего с голосом Петра Васильевича. Различая знакомые слова, Степан смотрел на нависшие над клиникой горы.
Осень на Кавказе. Время туманов и дождей. Природа словно замерла в немом ожидании зимы. Мир вокруг потускнел и выцвел. Пушистые ярко-зеленые горы будто состарились и стали болезненно хрупкими. В глубине ущелья извивалась коричневой змеей река, питаясь ливневыми дождями. Море превратилось в неподвижную глыбу мрамора фантастического темно-синего цвета. Над морем потухало солнце. На покрытые белым пеплом вершины перевала надвинулись, свешиваясь, дождливые тучи из мятой ваты. Цепляясь за верхушки деревьев, все выше и выше по склону волочились рваные клочья дымки. Значит, скоро спустится туман. Уже исчезли далекие горные цепи, которых успел коснуться своими щупальцами молочно-серый спрут. Он вдыхал, вбирал в себя всю свежесть уставших гор и погружал их в сон. Мир таял, оставляя после себя только маленькие бесцветные капельки такого густого тумана, что в нем тонешь.