Аннотация: Повесть в новеллах. Ленинград - Санкт-Петербург, контрразведка, подразделение антитеррора, конец 70-х - середина 90-х. Первые 5 новелл.
А.Тиранин
РАЗРАБОТЧИКИ
повесть в новеллах
Жёнам сотрудников Госбезопасности,
c низким поклоном за их верность и терпение
Кум Королю и Сват Министру
Седьмой этаж Большого дома, служба антитеррора. Начальник отдела, неофициально именуемого "Разработка", Георгиев Владимир Геннадьевич довёл СИ[1] до аудитории, собравшейся в его кабинете:
- Вот, в основном, вся информация, которой мы располагаем об их составе и намерениях.
Его аудитория, он же заместитель Виктор Андреевич, протянул в раздумье:
- Не густо. Цель приезда даже приблизительно не известна?
- Даже приблизительно, - подтвердил Владимир Геннадьевич. - Но, судя по тому, как конспирируются - в Ленинград не вместе поедут и не прямыми поездами, а с пересадкой: один в Прибалтике, другой в Пскове и ещё двое в Москве, - что-то замышляют. Даже билеты на первую часть пути покупали не сами, а кто родственников попросил это сделать, кто знакомых. Какие, Андреич, будут соображения?
- Какие тут могут быть соображения... Работать надо. Для начала выявим их связи в Ленинграде, если таковые имеются. А дальше посмотрим.
- Хорошо. Время на подготовку у нас есть, но его не так много. Не тяни. Кому думаешь поручить?
- Кипяток пусть поработает.
- Пусть, - одобрил кандидатуру Владимир Геннадьевич.
Вернувшись к себе, Виктор Андреевич вызвал Кипятка, то есть, капитана Кипятильникова.
- Через пять дней в Ленинград намерены выехать следующие установленные лица: Прутиков Эдуард Савельевич - через Прибалтику. Бобин Олег Вадимович - через Псков. Щерба Роман Иванович и Секундов Антон Петрович - через Москву. В конспиративных целях по пути следования сделают одно- двухдневные остановки для осмотра достопримечательностей: Щерба и Секундов в Москве, Бобин в Пскове, Прутиков в Нарве. Цель приезда в Ленинград не установлена.
Следующим утром Кипятильников доложил:
- Установлены две связи. В Ленинграде проживает дальняя родственница жены Щербы, Ильясова, в девичестве Максимова, Валерия Сергеевна. Вдова, живёт одна, работает на ткацкой фабрике. Тесных отношений не поддерживают, лишь открытками обмениваются на Новый год, Восьмое марта и дни рождения. Прутиков знаком с сыном музыкантов Цехиновых, Всеволодом. Их родители познакомились в семейном санатории и некоторое время переписывались. Переписка прекратилась из-за занятости Цехиновых: много времени проводят на гастролях. Сейчас тоже в отъезде. Всеволод закончил музыкальную школу, играет на бас-гитаре в самодеятельном ВИА. В течение последних десяти дней Прутиков дважды звонил Всеволоду по межгороду. Содержание разговоров не установлено.
- И что мы имеем?
- Кое-что имеем. У Пахомова[2] и Всеволода Цехинова есть общие знакомые.
- Уже неплохо. Звони ему.
- Коляныч, надо бы свидеться...
По форме вопрос, по сути предложение согласовать время встречи на явочной квартире. Согласовали, встретились.
- Коля, - спросил у Лоистова Кипятильников, - ты как насчёт того, чтобы недельку-другую за городом пожить? Прекрасное селение Токсово. Места лыжно-курортные, отдельный двухэтажный дом девять на четырнадцать с мансардой и с двумя балконами. Один балкон на втором этаже, другой на мансарде. Даже завидую тебе, Коляныч: жить будешь, как кум королю и сват министру.
- Владимир Валентинович! Душа моя! Ты Токсово да Кавголово мне не рекламируй. На заре туманной юности я в обществе "Динамо" состоял и в Кавголове с трамплина прыгал. Можно сказать, все позднеосенние, зимние и ранневесенние месяцы в отрочестве и юности у меня и у моих друзей, там прошли. На трамплине и на склонах. А между снегами - на Крестовском, в гребной клуб "Знамя" ходил, волны Невки байдаркой рассекал.
- Я не агитирую, Коляныч, я по-честному завидую. И на воздухе поживёшь, и молодость вспомнишь.
- Да уж! Есть что вспомнить! - И Николай рассмеялся.
- Что такое?
- В школе ещё учился... Поехали с одноклассником Борькой Васильевым, в десятый класс тогда перешли, в Кавголово купаться. Конец августа, но день жаркий, накупались вдоволь и даже больше, чем вдоволь. В буфете возле станции бутылку плодово-выгодного вина купили. За девяносто две копейки - такие цены тогда были. И бутылка небольшенькая, пол-литра всего, но на жаре и перекупались... Развезло нас, тут же в кустах уснули. Просыпаемся, а на наших ногах по одному ботинку. По левому. Шутники какие-то сняли. И ладно бы разные, тогда б один нормально, в двух, поехал, а так... Поискали, поискали снятые, не нашли. Выбросили и эти, не ехать же в одном. В электричке ноги под скамейку прятали, в город приехали, тут уже полегче, стемнело, и носки у нас чёрные, не особо заметно, что за обувка. Заскочили в трамвай, народу много, опять довольны: кто ж ноги в такой толчее увидит. И только Неву переехали, вваливается орава солдат. И один из них в здоровенном сапожище Борьке на ногу взобрался. Вижу, больно Борьке, кривится от боли, морщится. А вскрикнуть боится, сразу все увидят, что он без ботинок, в одних носках. Толкает он солдата и бубнит: "Дяденька... Дяденька... Сходи, дяденька, с ноги, твоя остановка..."
- Да, не позавидуешь.
- Ну, это так, маленькое лирическое отступление. Надо, значит, поживу. Вот только для дома как замотивируем? Моя свет-Егоровна после предыдущего мероприятия ещё не отошла. Чуть что, сразу в гвалт: вечно ты где-то шляешься, такой-сякой-разъэтакий! И сейчас, такой-сякой-разъэтакий, мне улыбаешься, а сам на дверь смотришь!
- Ой-ё-ёй, Коляныч! Кто из нас без таких проблем? Прихожу домой... Очухаться бы, отдышаться... Да какое там! Жена на одной руке висит, дочурка на другой, одна сверчком заливается, другая птичкой щебечет! - Кипятильников обхватил руками голову: - Ка-а-ко-о-й та-ам от-ды-ы-х!!!
Навестил Лоистов ту компанию, где Всеволод Цехинов часто бывает. Друг о друге они знали, и раньше виделись, нужно было лишь зафиксировать знакомство. На следующий день позвонил и поехал к нему. Поставил на стол бутылку армянского сладкого "Айгешата". Посидели, побалакали о том, о сём, о необязательном - общения ради. А когда бутылка почти опустела, Лоистов сказал:
- Сева, я к тебе, среди другого прочего, и по делу тоже. Мои хорошие знакомые, заядлые лыжники, ищут жильё на выходные в Токсове или в Кавголове. Дом у вас пустует, а деньги, полагаю, тебе лишними не будут. В цене не стесняйся, люди не бедные и снимать будут вскладчину, значит, помногу с каждого не придётся, заплатят, сколько скажешь. В пределах разумного и сложившихся в Токсове цен, разумеется. Плата вперёд. Сейчас до конца месяца, потом помесячно: первого числа за весь месяц. Сразу оговорюсь, я лицо заинтересованное. Пообещали, если удастся снять отдельный дом, то возьмут меня на две должности: сторожем и завхозом. В будни имущество сторожить, а к выходным, к их приезду, продукты закупить, весь дом протопить и еду приготовить.
- Надо подумать.
- О чём?
- Я-то не против. А предки...
- Они ж на гастролях.
- Приедут когда-нибудь.
- Ну и что. Ты на ситуацию посмотри вот с какой стороны: Постоянно живу там только я, дом под моим присмотром, тебе ни о чём беспокоиться не нужно. А лыжники приезжают ко мне и только на выходные. Предки тебе ещё спасибо скажут: и дом охраняется, и денежка капает.
- Ну, если дом полностью на тебе, а они только приезжать будут - тогда годится. - И замялся: - Вот только...
- Что ещё? Японская певица Атомуто Ядалата вознамерилась исполнить очередной романс из цикла "Сомнения"?
- Гости ко мне могут приехать, недели на полторы или две. Собирался на даче их поселить.
- И много персон?
- Четверо.
"Вот и славненько. Содержание телефонных разговоров теперь известно".
- Сева, это что, тема для саратовских, пардон, для токсовских страданий? Твоих четверо, моих семеро, я-сам один. Итого, двенадцать. А в вашем доме: девять на четырнадцать метров помножь на два с половиной этажа. Сколько получится? За триста, по двадцать пять квадратов на каждого лежащего, стоящего или сидящего. Тут можно поселить не только двенадцать, но ещё раз двенадцать, ещё пол-двенадцать и ещё место останется.
- Ну, это ты лишнее насчитал, столько не поместится. Девять на четырнадцать - это с верандами, кухней, кладовками А мансарда и веранды не отапливаются.
- Сева, не сотвори себе проблему. Тем более, из пустяка. Лыжники на втором этаже, причём, только в выходные, я и твои гости на первом. Поместимся, не подерёмся.
- Не подерётесь. Но удобно ли?..
- Удобно. Отказаться от охраны дома и заработка или поселить гостей на вокзале - куда как неудобнее.
С логикой Николая Всеволод согласился, но видно было, по внутренней напряжённости, чувство некоторой неловкости его так и не покинуло. И настаивать дальше Николай не может: нельзя быть большим роялистом, чем сам король.
Прикинул Лоистов и так, и этак, как бы "повеликатнее" безропотной своей Егоровне сказать, что уезжает он за город на две недели. Потом поразгонялся на разговор. Да сколько ни разгоняйся, говорить, всё равно, надо. Сказал. И услышал:
- Интересное кино... Куда ж это я, из своей квартиры, вылечу?
- На улицу! К бомжам! Меня с ребёнком никто не выселит, а ты нам такой не нужен! Так что убираться из квартиры придётся тебе! Нормальные мужики на работу ходят, на совместительство устраиваются, халтуры ищут! Деньги в дом несут! А ему на семью наплевать! На всё наплевать! Ему, видите ли, "обшаться" нужно! Уедешь, и не возвращайся! Не нужен мне такой муж! Не нужен моему ребёнку такой отец! Куда поедешь, там и оставайся! А нам ты больше не нужен! Кот блудливый!
- Ну что ты мелешь? Прекрасно знаешь, что я не блудливый.
- Не знаю!
- Знаешь.
- Не знаю! Не знаю! Не знаю! Не знаю! Не знаю! - И в такт словам, от стола до плиты сердито, очень сердито по полу протопала, будто гвозди пятками в пол вколотила. - Вы посмотрите на него! Раз в неделю на работу сходит, печурку там протопит, а потом шесть дней ни шиша не делает! Да ещё норовит семью бросить, из дома улизнуть!
- Во-первых, у меня не печурка, а две котельных. Во-вторых... Да, на работу хожу раз в неделю, но в эти сутки работаю за двух кочегаров и за каталя. И получаю соответственно.
- Что-то я твоих денег не много вижу! Зато вижу другое: шесть дней свободен, а для семьи палец о палец ударить не хочешь! Мог бы в эти шесть дней ещё подработать!
- Ну, не шесть, а пять. Сутки после вахты я выключен: нужно выспаться и отдохнуть. Котельные-то не газовые, уголь надо подвезти, в топку перекидать, потом топку вычистить, шлак вывезти. А топка не одна. Да что я тебе рассказываю, была у меня на работе, сама всё видела. А пять дней... Мне ведь, и рисовать когда-то нужно.
- Рисовать ему, видите ли, нужно! А семью кормить не нужно?!
- За те годы, что мы вместе живём, ты хотя бы один день голодной была?
- Ну, не была! Ну и что!
- А то. Нечего клеветать.
- Клеветать! Оклеветали его бедненького!
- Конечно. В выходные закончили декорации для ДК. Так что, заработал.
- Я этих денег пока не видела, значит, для меня, их не было, и нет!
- В конце этой или в начале следующей недели заплатят. Принесу, увидишь.
- Вот когда принесёшь, тогда и будешь говорить: заработал! А до той поры, все твои слова - пустые. Сотрясание воздуха, и ничего больше! - Опять протопала пятками, теперь от плиты к столу. Но про деньги услышала и пар уже подвыпустила, и те шаги были не громовыми раскатами ураганных волн, а плеском о берег послештормовой зыби. Постояла у стола. Глубоко вздохнула. - Ой-ёй! Заработал он, видите ли... - Спокойнее проговорила: - Ну, надо тебе рисовать... Ну, надо... И о семье думать нужно! - И вновь по амплитуде вверх пошла: - А работа как?! Работать это время не будешь?!
- С какой же стати? На сутки раз в неделю смогу в город приехать.
- И какой леший тебя в этот загород понёс?
- Знакомые уезжают в отпуск, попросили дом посторожить.
- А ты и рад стараться! Ну, конечно, не для жены ведь, для чужих людей!
- Отчего ж не постараться: питание полностью за их счёт, плюс деньги на карманные расходы. Так что и жене прямая выгода: и продукты на мне сэкономишь, и от меня отдохнёшь. Выходит: для жены.
- Я не от тебя устала, я от твоего безделья устала!
- Хватит, не заводись.
- Не заводись... А ты не заводи, и заводиться не стану! Есть будешь? Бараньи рёбрышки с овощами в латке потушила. Как ты любишь. А всё у тебя жена плохая...
- Сказано: не заводись.
- А я не завожусь, это ты меня заводишь! - Положила тушёную баранину и овощи в тарелки.
- Раз завожу, пойдём в спальню.
- У тебя только одно на уме: в постель и за дверь! - Поставила тарелки с бараниной на стол.
- Я же не виноват, что ты такая красивая и соблазнительная.
- Трепло!
- Не трепло. Могу расписку написать.
- Не нужна мне твоя расписка! Лживая!
- Ничуть не лживая. Схожу в жилконтору, там печать на ней поставят, будет самый настоящий казённый документ: "Светлана Егоровна краше всех на всём белом свете". В любую организацию сможешь предъявить.
- Хватит чушь всякую молоть! Надоело уже! - Открыла холодильник, указала на бутылку "Экстры" за скобой на дверце, спросила спокойно: - Будешь?
- Наливай.
- Ещё чего? У меня что, мужика в доме нет! Сам нальёшь.
Поставила бутылку на стол и, уже не топая пятками, а мягко ступая пошла за стопками.
Посмотрел вслед, посмотрел сочувствуя: достаётся ей бедолажке. Днём он где-то - где именно, для неё места потаённые; что там делает - для неё поступки неведомые. К ночи, как правило, возвращается. Да и то не всегда, может и утром, и следующим днём прийти - оперативная обстановка по-разному складывается. И не всегда один, бывает и амбрея духмяного в себе принесёт. Нюхай, жёнушка дорогая: с вечера резкий свежачок, а поутру перегар гнетущий. Что ей думать, как реагировать... Такова её нелёгкая планида. И её, и других женщин, у чьих мужей такая же, как у него, работа. Целы их семьи до той поры, пока жёны мужьям доверяют. А уйдёт доверие, на его место неизбежно развод ворвётся и семью порушит.
Оставить своё дело?
Так душа моя, свет-Егоровна, если каждый мужик, и я в их числе, в главнейший приоритет поставим житейский покой и эмоциональный комфорт своих семей, то рано или поздно станешь ты, неотъемлемая моя половинка, не Светланой Егоровной, не женой моей и не дочерью запорожского казака, майора артиллерии Егора Трофимыча, а униженной полонянкой, без имени, без семьи, без роду и без племени. Будете, вместе с сыночком нашим Матвеюшкой не людьми, а трофеями во вражьих руках. В одном ряду со скотом и посудой. Как Геннадьич говорит: "Кто не хочет проливать кровь врагов своего Отечества, будет проливать свою; кто не хочет слушать дома вздохи жены, услышит её стенания во вражеском плену". Так что, ворчи, брани... Лишь бы мне доверяла. А я буду дело своё, о вас же, о тебе и о сыночке нашем Матюшеньке, заботясь, делать.
Взял её за руку, притянул к себе, усадил на колени. Обнял, прижал.
Посидела так недолго, упёрлась ладонями в плечи:
- Потом. Баранина остынет, невкусная будет, - вздохнула: - Николашка ты Лоистишкин, горе моё луковое...
Легонько, едва прикоснувшись, обозначила щелчок по его носу, и быстрой птахой перепорхнула на свой стул.
- Геннадьич, пока не очень надёжно складывается, - пришёл с сомнениями Кипятильников. - Цехинов продолжает интеллигентничать, и стопроцентной гарантии, что эту компанию привезёт в Токсово, у нас нет. Если застесняется такую орду селить в уже сданный дом, попросит приютить кого-нибудь из знакомых - что тогда?
- Что... А что нам остаётся. Надо забирать инициативу у Цехинова. Попросим[3] Пахомова, командируем его в Нарву и там заводим под Прутикова.
- Понятно, - Кипятильников снял трубку, набрал номер. - Коляныч, приветствую! Как курортная жизнь? И на лыжах покатался?! И пообедать успел?! Живут же люди! Развлекаются, жируют... Спасибо, Коляныч, с удовольствием бы приехал, но сам понимаешь, об этом говорить, только душу травить. Так что, приезжать придётся тебе. Надо сегодня встретиться. Да, на квартире. Во сколько? В... в... в... - Вопросительно посмотрел на Владимира Геннадьевича.
- Не откладывайте.
- Прямо сейчас. Доберёшься до метро, позвони. Я в Управе, после твоего звонка сразу выхожу.
Встретились на квартире. С Кипятильниковым приехал Владимир Геннадьевич. Подробно обсудили все детали предстоящей поездки в Нарву, и Владимир Геннадьевич положил на стол фотографию:
- Прутиков.
Лоистов подвинул её к себе: форма лица, глаза, уши, лоб, нос, рот, подбородок, причёска. На секунду закрыл глаза, представил лицо Прутикова. Открыл. Возникший в памяти образ сравнил с фотографией. Совпали. Всё. Запомнил. Вернул фотографию.
- Прутиков прибудет в Нарву послезавтра между пятнадцатью и шестнадцатью часами. Вы вдвоём выезжаете туда завтра утром на машине. Пораньше. Володя, устроишь так, чтоб у Николая в гостинице был отдельный двухместный номер, решишь остальные организационные вопросы, и сразу возвращайся, - распорядился Владимир Геннадьевич, пожелал им удачи и уехал. Владимир и Николай засиживаться не стали: до Нарвы путь не близкий, обо всём успеют в машине поговорить. Условились, где и во сколько завтра встречаются, попрощались, и Лоистов ушёл.
В Токсово ехать нет резона, в Ленинграде надо быть рано утром. Но это не беда, это неудобство. Вот если у электричек какой-нибудь сбой случится, и он в город вовремя не попадёт, тогда... Нет, рисковать нельзя. С другой стороны, этюдник в Токсове остался... Впрочем, на антресолях ещё один, старенький, лежит. С ним поедет. А самое сладкое от того, что ехать не надо - со свет-Егоровной ночевать будет.
Николай уже заканчивал оформляться, когда в вестибюль гостиницы вошёл Кипятильников. Дождался, когда Лоистов получит ключ от номера, поздоровался с администраторшей, спросил:
- Свободные места есть?
- Отдельные номера, - склонилась к бумагам, - четырёхместные. А в остальных - только койки свободные.
- М-да... Это не есть хорошо: соседи всякие могут попасться...
- У нас сейф, - указала за свою спину, - деньги и ценные вещи можете сдать на хранение.
- Я не про то. В последние дни подустал крепенько, тишины и покоя хочется. Не попались бы шумные соседи...
- Тогда... А вот, кстати... Тот товарищ, - указала на Лоистова, рассматривавшего стенд с фотографиями Нарвы, - в двухместный вселился. Вторая койка свободна.
Кипятильников внимательно посмотрел на Николая, зацепился взглядом за этюдник.
- Человек, смотрю, он творческий, такой вряд ли будет шуметь и буянить. И спокойно побеседовать с ним, конечно же, интересно... Но с интеллигентом надо вести себя интеллигентно, - подал администраторше паспорт. - Отложите на минутку, сначала познакомлюсь с ним.
Подошёл к Лоистову.
- Добрый день, - подал руку: - Гонщиков Борис Степанович.
- Здравствуйте, - пожал поданную. - Николай.
- Вы не будете возражать, если нас вместе поселят?
- Не с чего, вроде, возражать. Селитесь, пососедствуем.
- Спасибо.
- Не за что.
Кипятильников, в нынешней ситуации Гонщиков, вернулся к стойке:
- Хороший парень, спокойный. Оформляйте.
Николай досмотрел стенд, пошёл в номер.
Через несколько минут появился Кипятильников. Из пакета с потёртым рисунком - портретом Моны Лизы - достал изрядно поношенный, но чисто выстиранный спортивный костюм, расправил его на плечиках, повесил в шкаф. Развернул на середине детектив в мягком переплёте, положил на тумбочку текстом вниз. Возле книги - газету с частично разгаданным кроссвордом и дешёвенькую шариковую ручку. Встряхнул, расправил полотенце, сложил его кое-как, криво повесил на спинку кровати. Свёз, сморщил одеяло, постучал по подушке кулаком. Присмотрелся к вмятине, показалась неубедительной. Лег, и по-честному отпечатал на подушке голову. Встал, кинул пакет на кровать, ближе к ногам. Остался доволен: сразу видно, место обжитое. А обживал профессиональный командировочный, привыкший к гостиничным постоям и редко вкушающий тепло и негу домашнего уюта. Подошёл к Николаю, шёпотом проговорил:
У двери, слегка приоткрыв её, Кипятильников обернулся, громко сказал:
- До завтра, сосед. Я сейчас на "Мануфактурку", потом к подруге, у неё заночую. Счастливо оставаться!
- И Вам удачи.
И ещё раз попрощались: взглядом.
Опустил кипятильник в литровую банку с водой. Обедает один, можно не шиковать: суп концентрат, а к чаю то, что из дома привёз - сэкономленные командировочные деньги и семье пригодятся. Посмотрел на этюдник. Морозно, толку с него не будет. Взял планшет и угольные палочки. На всякий случай, без уверенности, что понадобится, сунул в карман коробку с пастелью, и пошёл к Нарвскому замку.
Нарва город старинный, с 1171 года под названием Ругодив упоминается в новгородских летописях, входила тогда земля эстов в состав Новгородской республики. И нынешняя слава Эстонии, университетский город Тарту, заложен в 1030 году как русский город Юрьев. И эстонская столица Таллин, изначально, с 1154 года, именовалась Колывань, а в Вышгороде, в центре нынешнего Таллина, находилась резиденция русского князя. С начала XIII века Нарва значится как село Нарвия. В 1220 году её захватили датчане. С 1346 по 1558 годы принадлежала Ливонскому ордену. В 1558 году во время Ливонской войны отвоёвана русскими. В 1581 году захвачена Швецией. 19-го, по новому стилю 30-го ноября 1700 года под Нарвой, плохо вооружённые и недостаточно обученные русские войска, получили изрядную трёпку от шведов. После чего Пётр I заочно поблагодарил шведского короля Карла XII за горькую науку, и сразу же приступил к реорганизации и перевооружению армии. В 1704 Нарва вновь отвоёвана уже хорошо обученными и достойно вооружёнными войсками Петра Первого. И такое сказание о той поре существует: После взятия Нарвы Пётр посетил городской магистрат и спросил собравшихся там городских советников об их пожеланиях. Те стали просить императора о сохранении своих прав, земель и привилегий. Пётр их внимательно выслушал и обещал все исполнить. Потом он спросил, не забыли ли отцы города ещё о чём-либо попросить. Те были очень довольны уже оказанной милостью, и отвечали, что им больше ничего не надо. Тогда Петр сказал: "Права ваши я дам, привилегии и земли оставлю, но так как вы сами забыли Бога и не вспомнили про церкви, то я лишаю вас церквей". Церкви городу Нарве были возвращены только при Анне Иоанновне. А с 1919 года Нарва в составе Эстонии.
Сделал несколько набросков углём. Замок со стороны города. Замок со стороны реки, с моста "Сыпрус", что по-эстонски означает - дружба. Колодезная башня. Висячая дозорная башня. Боевой ход на западной стене. И, конечно же, Длинный Герман, высокая, свыше 50 метров башня, увенчанная двумя флюгерами: львом и драконом.
Солиден и добротен замок - убедительно выглядит. Ещё бы пару набросков... Но замёрз. И темнеть уже начало. Достаточно на сегодня. А пастель действительно, не понадобилась: оборонительные сооружения в средневековье строили отнюдь не в пастельных тонах.
Утром заварил кофе, неторопясь позавтракал. Оделся потеплее, взял этюдник, сдал ключ и пошёл на площадь Коммунаров, прежде Ратушную.
В этот раз и пастель пригодилась. Дворец пионеров, бывшая ратуша - красивое трёхэтажное здание на высоком цоколе, с восьмью пилястрами на фасаде, сложенное из местного плитняка. Портал венчают три женские фигуры: Мудрость, Справедливость и Умеренность - назидание членам магистрата. Над островерхой кровлей стройная башня с флюгером. Флюгер в виде журавля, а журавль символ бдительности. Выбрал точку, с которой ратуша выглядит эффектнее, принялся за дело. Увлёкся и не заметил, как пролетело время. Закончил рисунок, сравнил с оригиналом. Несколько слащаво получилось, тут больше подошли бы краски посуровее и построже. Но пастель есть пастель. Взглянул на часы: пора.
Возле гостиницы расположился так, чтобы видеть всех идущих к ней. Сделал набросок углём, принялся за прорисовку. Часто смотрел на натуру, но при этом больше внимания обращал не на улицы и дома, а на идущих к гостинице.
И вот: издали - рост, фигура; вблизи - форма лица, глаза, уши, часть лба, нос, рот, подбородок. Причёски под шапкой не видно, но и без неё нет сомнений: Прутиков.
Выждал необходимое время, вошёл в вестибюль. Прутиков второй в очереди, женщина перед ним уже заканчивает оформление. Подошёл к стойке, попросил ключ и сказал:
- Подмёрз немного, но, вроде, удачно сходил.
- Хорошо нарисовали? - Из вежливости, не из заинтересованности, спросила администраторша.
Пусть только из вежливости. Но не упускать же такую возможность. Не спросила бы, тогда б сам предложил. Так надо. Достал из планшета рисунок, подал ей.
- Посмотрите.
Взглянула мельком:
- Хорошо, - и уже к бумагам своим возвратиться собралась, но задержала взгляд, всмотрелась, в руки взяла и искренне восхитилась: - Красиво как!
- Правда, нравится?
- Конечно! Цвета такие нежные - ратуша, будто изнутри светится.
- Ну, раз нравится, забирайте.
- Нет, что Вы!
- Берите, это подарок вашей гостинице. Повесите где-нибудь.
- Спасибо большое! Обязательно повесим! Здесь, в вестибюле. Только в рамку вставим. Спасибо!
Взял ключ от номера и, ни на кого не взглянув, отошёл к газетному развалу.
Не сомневался: все в очереди обратили на него внимание, и Прутиков наверняка его запомнил. И что замёрз, услышал.
Выбрал несколько газет, расплатился.
Прутиков получил ключ, спросил, где поблизости продовольственный магазин.
- Там их много, - администраторша махнула рукой в сторону окна.
- Спасибо. Отнесу сумку в номер, схожу, куплю что-нибудь покушать.
- Конечно, купите. Зачем же голодному быть.
"Принято", - и Лоистов направился к себе в номер.
Дверь оставил открытой, принялся раскладывать на столе вчерашние этюды. Мимо прошёл Прутиков, глянул в растворённую дверь. На долю секунды встретились взглядами, но никак не прореагировали. Скрипнула, потом стукнула дверь - Прутиков вошёл в номер. Николай подождал немного, оделся. Сдал ключ, прошёл в сторону "магазинной" улицы, остановился поодаль, но так чтобы видеть вход в гостиницу. Особо не прятался: солнце светит из-за его головы в дверь гостиницы, оно замаскирует. Прутиков направился к магазинам, Лоистов пошёл на лидирование: мимо хлебного и гастронома, остановился за высоким крыльцом вино-водочного. Прутиков зашёл в хлебный, вышел, посмотрел на вывески других магазинов, задержался взглядом на вино-водочном (ага, глаз положил!) и вошёл в гастроном. Дождавшись, когда Прутиков начнёт расплачиваться - через огромное окно-витрину хорошо видно - Лоистов направился в вино-водочный. И не промахнулся, через несколько минут туда вошёл Прутиков. Боковым зрением разглядел: заметил, узнал, направился в его сторону. Остановился рядом. Молчит. Заговорить не решается? Поможем. Повернулся и три "у" - увидел, узнал, улыбнулся:
- А-а, сосед!
- Сосед-художник! - Тоже улыбка в ответ. - Какими судьбами в этом заведении?
- Околел слегка на этюдах. Водочки для согрева думаю купить. "Кристалл" или "Виру Вальге".
- Дело хорошее. А давайте так: Вы берёте одну, я другую и посидим вместе.
- Никогда и ни за что не скажу, что это неправильное предложение.
И оба рассмеялись.
- Николай, - подал руку.
- Эдуард, - ответил рукопожатием.
Купили водку, докупили закуску, вернулись в гостиницу.
- Пойдёмте ко мне, - предложил Николай, - никто не помешает. Сосед мой, Борис Степанович, командировочный. Сюда, на "Кренгольмскую мануфактуру", часто ездит, иногда, по два, а то и по три раза в месяц. Давно оборудовал себе лежбище у тёплого бока какой-то вдовицы. К ней сегодня пошустрил, у неё заночует. Сказал, если завтра до семи вечера не придёт, то и завтра у неё останется.
- Это уже без разницы, - махнул кистью руки Эдуард. - Мне завтра до вечера надо в Ленинграде быть.
- Да? Значит, вместе поедем. Мне тоже до вечера надо быть дома.
За разговорами время и водка быстро утекают, скоро за окном стемнело и у первой бутылки дно высохло. Лоистов у Прутикова о Прутикове не расспрашивает: что надо, сам скажет, а ничего не скажет, так и не надо. Время есть, и будет ещё возможность за язык потянуть. О себе рассказал: Родители - врач и учительница. У самого в жизненном багаже средняя школа, кружок рисования, художественная школа, да три курса Мухинского училища. Три, потому что ни в какой казённой организации работать не хочет и не может, по натуре он свободный художник и претит ему всякая казёнщина. А для завершения образования, вольнослушателем на некоторые лекции ходил. Не только в "Мухинку", и в Академию тоже.
Ещё посидели, поговорили. И уже не Эдуард и не Николай они, и даже не Эдик с Колей, а Эд и Ник - ещё не друзья, но уже, несомненно, приятели и единомышленники. Ну, почти единомышленники. А у приятеля и почти единомышленника, не грех помощи попросить:
- Ник, не подскажешь, где в Питере или под Питером, но недалеко от города, можно недельку-полторы перекантоваться?
"Угу, значит в Цехинове не полностью уверены. Это хорошо, тут моя поддержка будет кстати".
- Это нужно тебе?
- Да. Но нас четверо.
- Надо подумать... Точнее, поговорить, - Ник на Эда смотрит хмельными, но доброжелательными глазами, и по ним видно: всегда рад помочь. - Одни мои друзья у других моих друзей в Токсове на зиму дом сняли. Они, которые снимают, отчаянные лыжники, можно сказать, лыжные наркоманы, приезжают только на выходные. И то не на каждые - в другие места иногда ездят. А я в том доме и сторож, и завхоз. Доход невеликий, но всё-таки. Комната отдельная, продуктами снабжают полностью и кое-какие деньги на карманные расходы выдают. А всех забот: при доме топтаться, дорожки чистить да котёл топить. Так что с этой стороны препятствий не будет. И мне в компании веселее. Но с хозяевами надо согласовать. Вдруг лоб наморщат. Скажут, договаривались: лыжники в выходные, а в будни только сторож. А тут: и в выходные лыжники, и на буднях толпа. Люди они нормальные, интеллигентные, думаю, возражать не станут. Но всё-таки...
- А хозяева - что за люди?
О чём конкретно спрашивал Эдуард, Николай уточнять не стал. А не уточнил вопрос, значит, может толковать его по своей воле, и отвечать, как посчитает нужным.
- Музыканты. Цехиновы. Правда, сейчас они на гастролях, рулит их сын. Но он тоже парень нормальный...
- Севка, что ли?
- Да-а?! - У Лоистова от удивления брови на середину лба поднялись, и глаза величиной по яблоку сделались. - А ты что, его знаешь?
- Конечно! И давно уже.
- Надо же, как мир тесен! Тогда, я думаю, проблем вовсе не будет. Ну, ничего себе! - Никак Николай от удивления не отойдёт: - Чуть не за тридевять земель от дома случайно встретился с человеком, и оказывается - общий знакомый есть. И Севка не просто знакомый, приятель можно сказать. - Надо же!
- Сам же сказал: мир тесен, - Прутикову хочется взять под своё, пусть поверхностное покровительство этого доброжелательного, но не набравшего достаточного житейского опыта человека. И откуда ему жизнь знать, если кроме папы, мамы да этюдника с мольбертом ничего в ней не видел.
- Я думаю, всё получится. Но знаешь, Эд, сделаем так: всё-таки, я сторож и не более того, поэтому лучше, если Севка сам вас на дачу привезёт: хозяин привез, с хозяина спрос. И перед моими, в случае чего, отмазка: хозяин попросил. Хотя, с моими - чистая теория, они послезавтра на две недели на Эльбрус улетают. Тут стопроцентно никакой отмазки не потребуется.
Утром проснулись: Николай на своей кровати, Эдуард на кровати Бориса Степановича. Завелись вчера не слабо, мало двух показалось, за добавкой ещё бегали. Так и уснули, поверх одеял.
Посмотрели друг на друга мутными глазами, потрясли головами и, не сговариваясь, пошли за пивом: ничто так не сплачивает, как общая смертельная опасность и ничто не рождает такого единомыслия, как общее беспощадное похмелье. И в поезде пиво пили. Но уже неторопясь: время коротали да заливали тлеющие угли, оставшиеся от пылавшего поутру нутряного пожара. В Ленинграде на вокзале простились, но не навсегда - до встречи в Токсове.
Убедившись, что Прутиков спустился в метро, Лоистов позвонил Кипятильникову, сказал одну недлинную фразу:
- Контакт есть. Продолжение отношений возможно и подозрений не вызовет.
И после встречи с ним, уехал в Токсово. Ждать. Ждать-ожидать.
И нервы напрягать. Существует пусть крохотный, пусть мизерный процентик, но всё же он есть, и его не спрячешь и не выбросишь: вдруг Цехинов приезжих не в Токсово повезёт, а к кому-нибудь из знакомых на постой определит. Стёкла на окне в сторону станции, едва не до дыр просмотрел. И на месте не сиделось. Всё время ходил по дому, и дом его нервность утишал. Просторный, со множеством разного назначения помещений, с немалым числом коридоров, коридорчиков и иных проходов и переходов, по нему можно не только перемещаться, по нему можно бродить, как по старинному замку и, отыскивая ходы-выходы, отвлекаться от тянущего нервы вопроса: приедут - не приедут.
Но всё рассчитали верно, дождался. На следующий день позвонил младший Цехинов, и ближе к вечеру приехали Всеволод и Эдуард, а с ними Роман, Олег и Антон. Посидели за столом, выпили за встречу и за знакомство. Всеволод спросил:
- Никола, ты не против, если мои друзья здесь некоторое время поживут?
И к Николаю облегчение пришло, будто тяжкую ношу с плеч сбросил.
- Не только не против, даже наоборот. Живые человеческие души в доме будут. А то живу как старый бобыль на глухом хуторе.
- А твои лыжники? Не забузят?
- Мои лыжники сегодня утром должны были на Эльбрус улететь. Сейчас уточню, - набрал номер Кипятильникова. - Привет. Как дела? Лыжный десант на Эльбрус спровадил? Все улетели? Вот и славно, доброго им пути и лёгкой лыжни. Пока.
Информацию Кипятильникову передал. Улетели на Эльбрус, значит, приехали в Токсово и остаются на жительство. А все улетели, все и есть, то есть, все четверо остаются.
Взглянул на Всеволода и на Эдуарда:
- Пересказывать, полагаю, не надо, сами всё слышали: лыжники подались на Эльбрус. На две недели. Так что, не забузят.
Допили, доели. Всеволод попрощался и домой уехал. Оставшиеся на жительство, принялись обустраиваться. Жильё на втором этаже - только для хозяев. Ну, теперь, коль сдано, то для лыжников. На первом этаже просторная кухня-холл-столовая с камином и кухонными плитами: газовой и дровяной. Газовая для скорости, а дровяная для вкуса и смака. Две комнаты. Двенадцатиметровую, с окном почти во всю стену, занимает Николай, пятнадцатиметровая свободна. В комнату Николая принесли раскладушку для Эдуарда. Во второй комнате спальных мест и так достаточно: два дивана-книжки, один родной, другой на зимний период, чтоб не плесневел от оттепелей, перенесён с веранды. Надо только порядок навести. С осени никто в ней не живёт, зато всякую мелочёвку, которую до кладовок почёму-то не донесли, сюда сложили.
Пока обустраивались, присматривался: кто есть кто. Эдуард, внешности вальяжной, командует с удовольствием, но физическую работу норовит выполнять не прикладая рук. Нередко своё мнение высказывает Олег. Роман и Антон работают в паре и, в основном, молча, притом, что совсем не похожи они на простоватых и покорных исполнителей.
С утра прогулялись по окрестностям. Показал и близстоящие магазины, и расположенный в отдалении трамплин. Возле трамплина ностальгия в носу слегка пощекотала. Некогда рядом с большим, металлическим, стоял старенький тридцатидвухметровый деревянный. С него Николай прыгал в школьные годы. На "махачах". Так прыгуны меж собой называли грубые дубовые прыжковые лыжи, которые выдавали им в спортивной секции общества "Динамо".
После обеда Эдуард прилёг вздремнуть - чтоб жирок завязался. Олег раскрыл книгу по психологии. Роман и Антон оделись и вышли во двор. Постояли недолго у крыльца, повернули в сторону надворных построек. Николай накинул ватник, взял планшет, карандаши и прошёл на трапециевидную веранду, с неё хорошо просматривается весь внутренний двор. Принялся за набросок.
Роман и Антон остановились возле дровяного сарая, оглянулись на дом, внимательно всмотрелись в окна. Его они не видят и не увидят - скрывают тюлевые, в мелкую сеточку, занавески. Сейчас они прозрачны только в одну сторону, а в обе прозрачными станут только в том случае, если зажечь свет на веранде. Убедившись, что за ними никто не наблюдет, вошли в дровяной сарай. Пробыли там минут пять-семь. Заглянули под навес, который летом гараж и мастерская, а зимой строение без функций. От навеса к бане. Она заперта. Подёргали замок и повернули обратно. На полпути между баней и навесом остановились. Долго и внимательно осматривали участок и прилегающую территорию. Пошли в сторону дома. Николай вернулся на кухню, а Роман и Антон вышли за калитку. Неторопясь, внимательно всматриваясь в окрестности, прошли по улице вдоль фасада, свернули в переулок, вышли на параллельную улицу. Оттуда возвратились по другому переулку.
Понятно. Территорию и пути подхода и отхода изучают. Спасибо, ребятушки, за информацию. И сразу следующий вопрос: а для какой вам это надобности?
Во время ужина Прутиков спросил:
- Ник, у пруда под замком, случайно, не баня?
- Баня.
- Попаримся?
- Эд, она же насквозь промёрзла. А времени, посмотри, сколько. Пока оттает, пока прогреется, в лучшем случае, к трём часам ночи будет готова. Давай до завтра отложим. С утра затопим, пусть хоть весь день кочегарит, пока до кондиции не прожарится.
- Я не про сегодня. И завтра не получится, в город едем. Поедешь с нами?
- Надо бы съездить. На семью хоть одним глазком взглянуть. Но дом так не бросишь.
- Олег здесь останется.
- Тогда поедем.
- Ты улицу Петра Лаврова[4] знаешь?
- Конечно.
- Поможешь туда добраться?
- Ничего ж мудрёного. В Девяткино садитесь в метро, прямая ветка до Чернышевской. Из Чернышевской направо, первая улица.
- Ник, я Ленинград знаю плохо, они вовсе не знают, а нам и в другие места надо. Поедем с нами, помоги.
- Помогу, какие вопросы.
К вечеру выделил отличительные признаки[5] поселенцев:
Эдуард - "Барин". Олег - "Психолог". Роман, роста он невеликого, - "Коротышка". Антон - "Вторушкин", и от фамилии, и от обычая быть всё время при Щербе и всегда вторым номером. Будто адъютант или телохранитель. "Мы с Романом ходим парам, мы с Романой ходим парой". А может быть, на самом деле, адъютант и телохранитель? Надо поконкретнее к их коалиции присмотреться: на чём зиждется и куда стремится.
По Петра Лаврова пошли к Литейному проспекту. У Американского консульства остановились, посмотрели иномарки. Но не только иномарками интересовались. Вся троица, по одному, недолгими, но внимательными взглядами, всматривалась в здание консульства. Рекогносцировка? Пути подхода и отхода? Весьма на то похоже. Но для чего?
Прошлись по другим улицам, на большинстве из которых находились консульства или иные иностранные представительства. Не случайно, факт. Но непонятно зачем, тоже факт.
Николая, под предлогом: город не знают, нужен провожатый - от себя так и не отпустили, вместе уехали, вместе вернулись в Токсово. Сели ужинать. Олег поставил на стол то, что приготовил: суп из пакетиков, варёные макароны, пачку сливочного масла, три банки говяжьей тушёнки. Не шедевр кулинарного искусства. И две бутылки водки. А это приправа добрая, с ней, как с чесноком, всякая еда вкусной делается. Первую бутылку распили под суп. Под макароны и тушёнку откупорили вторую. К той поре разговор оживился, вели его, преимущественно, Эдуард с Олегом. Роман и Антон больше молчали. Добили макароны с тушёнкой, а водки ещё полбутылки недопито. Тоже неплохо, под беседу пойдёт.
- Николай, - спросил Антон, - ты только Севкин дом сторожишь, или ещё где-то работаешь?
- Да, котлы топлю.
- В смысле, в котельной?
- В котельных. Рядышком две маленькие котельные, одна в институте, другая в музее. Начальник на обе один, и бригада одна.