Раз уж книга открыта, давай познакомимся, а потом я, тот, кто написал эту книгу, расскажу, что да как.
Кто я такой? Зовут меня Годфри ван Меньер, я третий сын рыцаря Жана ван Меньера. Как ты понимаешь, читатель, наследство мне совсем не светило; мало того, что я родился третьим сыном, я к тому же оказался неспособным к рыцарским делам. С самого детства у меня при беге кололо в правом боку, под ребрами, и меч, даже деревянный, оказывался всегда слишком тяжел. Так что дорога была одна - в монастырь. Но взнос в монастырь денег требует, и пока эти деньги собирались родителями, меня отправили к дядьке, в славный город Цунгенштайн, столицу герцогства Фрезского, чтобы он пристроил немощного племянника в монастырскую или какую другую школу - пусть поучится грамоте да церковным правилам. Пристроил.
А дело вдруг пошло. Грамоте я научился быстрехонько, и пары лет не прошло, дальше - того лучше. И языки легко дались - и церковный, и наши - древний и новый, и соседские, благо они от нашего не слишком отличаются. Ректор монастырской школы стал брать меня сначала на заседания капитула нашего собора (он там каноником был), протоколы писать; я это шустро делал, все успевал записать, что было очень важно - каноники частенько от своих слов отказывались, особенно когда дело поворачивалось так, что желаемых доходов не поступало или еще что такое случалось.
Другой каноник приметил это дело, а был он секретарем канцелярии герцога, - и выпросил меня у ректора, мол, то да се, в канцелярии работы много, давай мальчонку пристроим, все лучше, чем в монастырь.
И попал я в замок, в герцогскую канцелярию.
Работы там было - сказать "невпроворот" - ничего не сказать. Но работа была в основном у меня, остальной народ умело делал вид, что постоянно занят. А занят народ был своими делами - кому надо было грамоту о благородном происхождении нарисовать, чтоб не меньше пяти поколений рыцарей было, пожалуйста, пятьдесят золотых - и грамота ваша, по всем правилам оформлена, с приложением всех подтверждающих документов - в копиях, само собой, поскольку оригиналы всегда успевали сгореть при пожаре, пропасть при бунтах или войнах или еще каких подобных обстоятельствах. О жалованных грамотах на землю и не говорю. У нашего герцога и земли-то столько никогда не было, на сколько этих самых жалованных грамот выдано в канцелярии было. Оно, кстати сказать, и хорошо получилось - с этими земельными делами отбою от просителей не было, соответственно, и доходы не иссякали! И не иссякнут, уж поверьте!
А мне по первости приходилось ту бумажку переписать, эту грамотку поправить - скучно и не доходно. Но ничего, со временем все наладилось, вот и домом в городе обзавелся, пусть не сразу, и не очень большим, но все же...
И вот копаюсь я однажды в архиве, по делам подтверждения родословной какого-то просителя... Попадается в руки свиток, старый-престарый, а в свитке описана жизнь некоего Двайта ван Вардена, четвертого сына рыцаря Лукоса ван Вардена. Самое то для изготовления родословной - все давно умерли, никто не будет против. Но читаю-читаю я этот свиток, и как будто разговаривать начал с этим самым Двайтом - до того он мне понятен стал, прочувствовал я его и жизнь его, бурную и тяжкую. Прибрал я найденный свиток, еще в архиве покопался, и вот - книга о Двайте ван Вардене. Но уж прости, не мог я удержаться от своих комментариев, вот и вставил их где надо (а, может, и там, где не надо). И еще вот какое дело. Рассказываю я эту историю, то есть пишу. Вдруг обнаруживаю, что некоторых людей из этой самой истории понимаю так, как будто это я сам и есть, ну вот каждое слово, каждое дело - мое, да и только! Поэтому придумал я рассказ вести так, словно несколько людей его по очереди рассказывают, а тебя, читатель, буду предупреждать, кто сейчас рассказчик. Вот так. Ну, почитай, почитай, может, интересно будет.
--
Земли рыцаря Лукоса ван Вардена, манор.
(Аллод рыцаря расположен между герцогством Фрезским и ничейными землями, фронтир, то есть).
По влажной от росы каменистой дороге, тянущейся от подножия к вершине похожего на деревянный башмак холма, кобыла везет человека. Человек мотается в седле, но поводья давно бросил на шею кобылы и даже не пытается управлять движением. Он занят, очень занят. Он мается. Чем? Конечно, похмельем; чем же еще маяться утром? А кобыла делает привычное дело: везет хозяина из деревенского трактира домой, в манор. Холм пологий и гладкий, как этот самый башмак, ну разве что там-сям выступают на поверхность камни, как задиры и забоины на старом сабо. Еще чуть рассветет, и на склоны холма выгонят скот. Но пока склоны пусты, так, туман слегка стелется, больше ничего. Но кобыле это неинтересно, хозяину - тем более. Скорее бы в манор, что-то сегодня и похмелье уж очень сильное, и дорога длиннее обычного.
Интересно, упал этот холм-башмак с ноги бога в день сотворения земли случайно или бог в раздражении или ярости запустил в землю башмаком? Похоже, второе - уж очень неприглядное место получилось, а переделывать некогда было (или просто лень), вот и шваркнул, чем под руку подвернулось, в расстройстве. Саданул и забыл - навсегда. А людям в таком месте жить. И маяться. Впрочем, при хорошей погоде и отличном настроении человеку может понравиться, пусть и ненадолго, что угодно. Тогда появляется мысль, что бог сабо не носит. Но сейчас у человека, того, что на кобыле, мыслей нет, потому что думать ему несвойственно, а сейчас и просто больно. У него есть только желание - напиться из колодца во дворе манора и - спать!
На самой высокой точке холма - манор, что-то такое, напоминающее укрепление, частокол, ров, ворота с мостом перед ними. Но частокол давненько не ремонтировали, бревна кое-где действительно напоминают неровные зубы, а уж ров не чистили бог весть сколько. Мост через ров самый простенький, плахи на двух бревнах, никаких и намеков на подъемный механизм, ворота вполне гармонируют с мостом. Правда, сейчас ворота открываются, зевающий детина толкает створку и оглядывается, чтобы какая скотина из выходящего стада не задела.
Кобыла приняла в сторону, пропуская стадо, ее хозяин высматривает колодец во дворе манора - очень пить хочется. Ну, все, приехали. Хозяин сползает с кобылы, конюх, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая - дело-то привычное, берет повод. Кобылу ведут в конюшню, хозяин тащится к колодцу. Все как обычно.
Нахлебавшись воды и сполоснув опухшую рожу, хозяин, тяжко и горестно вздыхая, тоже тащится в конюшню, ему сейчас предстоит подвиг - надо взобраться по лестнице на сеновал. Одолел. Далеко от лестницы он не уходит, со стоном падает в сено, чуть ворочается и засыпает. Обычное утро четвертого сына хозяина манора, Двайта ван Вардена. Нельзя, конечно, сказать, что такое происходит каждое утро, нет. Иногда барчук возвращается не таким пьяным, иногда - абсолютно трезвым (это когда он ночь провел с девкой из деревни, а не в трактире), но картина утреннего прибытия за последний год повторяется все чаще и чаще. А барчуку всего семнадцать. Что ж, естественный процесс, трое старших братьев тоже погуляли и взялись за ум. И Двайт возьмется, отец вколотит понятие. Да и мать веником поможет остепениться. Шуму обычно при этом бывает на весь манор и часть окрестностей. Но сейчас баре спят, так что пока тихо.
Что такое манор? Этот манор - просто большая изба за забором, очень напоминающая избы в деревне. Построена изба еще дедом нынешнего хозяина, после него избу только чинили - перекрывали тростниковую крышу, это само собой, подправляли печи, ну, двери там перевесить, в окнах пузыри поменять. Изба называется господским домом. Перед господским домом - двор, куда выходят конюшни, часть амбаров, дома для прислуги и воинов. Да, воины в маноре ван Варденов тоже есть, аж семеро, включая старого Хрольва. А как же иначе, кто будет быдло деревенское в узде держать? За господским домом - задний двор, там хлева, те же амбары, даже огородик есть. Птичник тоже там. Все это огорожено частоколом, с внутренней стороны частокола - помост, на котором должны находиться воины при отражении нападения. У ворот даже есть что-то вроде башни, тоже бревенчатой, с навесом. Внизу, около ворот, лежат бревна - ворота подпереть, если что.
Вот на эти бревна и садится хозяин манора, рыцарь Лукос ван Варден, только что вылезший из господского дома. Само собой, рыцарь сначала отметился в отхожем месте, а потом - у колодца, поскольку рыцарское лицо весьма припухло после вчерашнего питья хмельного меда и домашнего пива. А вот не надо мешать, рыцарь, тогда морда с утра будет поменьше!
Рыцарь Лукос хозяйским взглядом обводит двор, конюшни (окинуть взглядом не получается, поскольку это предполагает если не резкие, то хотя бы энергичные движения, а это сейчас не для рыцаря) и видит, как конюх чистит кобылу, ту, что недавно привезла четвертого сына рыцаря. Это наводит хозяина манора на мысль, что его младшенький уже дома и, стало быть, с ним можно поговорить. Но сначала - пиво, жбан пива из погреба. Как раз из дверей людской выглядывает голова какой-то девки.
Уточнять, сколько пива и холодного или теплого, не надо - все как всегда, все идет своим чередом. Девка несет хозяйский жбан, хозяин удовлетворенно рыгает после питья - все при деле. Жизнь определенно становится лучше - вон и солнышко выглянуло, и окрестные горы из тумана выступили, все веселее, чем в эту муть глядеть. Опять же и голова полегче стала, и внутрях не так погано. Наступает умиротворение, рыцарь Лукос клюет носом и дремлет, прислонившись к стене башни. Но бревна жесткие, особо не разоспишься, глаза рыцаря открываются и зрят младшенького, который опять пристроился на водопой у колодца. Младшенький не сам собой проснулся, его согнал с сеновала шум, который подняли мужички, поправляющие частокол. Староста вот уже неделю пригоняет каждый день по шесть мужичков из деревни на починку барского укрепления, а то гляди завалится. Сегодня, само собой, тоже: "Мы, барин, того, ето, староста послал... Тын поправить". И с самого раннего утра - крики, все больше матерные, топоры стучат. Ну какой тут сон! Даже похмельного Двайта разбудили. Кричать, чтобы подозвать сына, рыцарь не хочет и не может, он просто сидит и смотрит, как Двайт плещется и утирается. Увидев отца, Двайт тащится через двор к нему, посидеть на бревнах и проверить, есть ли пиво в жбане.
Пиво в жбане есть, настроение улучшается, можно и поговорить.
Двайт еще раз отхлебывает из жбана, утирает рот ладонью:
- Слышь, я вчера в трактире был...
- Опять в долг?! Сколько будешь семью позорить?! И так хозяин все кости нам перемыл. Да еще с хиханьками, вот, мол, есть тут рыцари... А имени не называет, гад, боится. И правильно делает, а то бы кости-то быстро ему перемолол, самолично, не побрезговал...
- Нет, я вчера расплатился, ещё и осталось...
- Откуда деньги-то?
- У них, в трактире, постоялец больной, ну, не больной - раненый.
- Раненый?
- Да, купец. Разбойники у перевала напали, охрана-то возы защищала, а остальные - кто как. Ну, вот и досталось ему. До трактира компаньоны его довезли, а дальше не рискнули, оставили. Он уже с неделю там отлеживается, при нем слуга, лошади. Знахарка сказала, что ему оленью струю надо, вот я и добыл оленя.
- То-то тебя вчера целый день видно не было...
- Ну да... Я оленя-то привез, знахарке отдал, раненый купец и расплатился, ещё и за стол позвал. А тут ещё постояльцы подъехали - монахи да рыцарь. Посидели...
- Ясное дело. А потом ты еще и полежал - в канаве.
- Да ну тебя - "в канаве". На сеновале...
- Эка новость - "на сеновале"! Ну, оно, конечно, это же совсем другое дело - в канаве валяться пьяным как свинья, или на сеновале - уж не знаю, какую тварь и подобрать, но точно пьяную надо, да только ни одна пьяная сволочь на сеновал не полезет. Кроме тебя, само собой...
- Ну, новость - не новость, а вот что я тебе расскажу. Раненому-то купцу показалось, что полегчало, когда подпил вчера, он и захотел дальше ехать, а знахарка сказала, что только через месяц можно трогаться, иначе нельзя. Тут монахи и рыцарь давай рассказывать про разбойников на дороге, да про зверей - волки, мол, нападают, это в июне-то месяце! Купец-то и предложил мне - давай, мол, ко мне в охрану. Доедем, говорит, до города, десять червонцев дам, в дороге - всё за его счет.
- Какой из тебя воин! На лошади-то сидишь, как собака на заборе, с мечом едва-едва управляешься.
- Так у меня же месяц есть, а то и больше - купец-то поправиться должен. Хрольв подучит. С тобой тоже можно пофехтовать...
- Ладно, вояка, чем просто так лошадь по ристалищу гонять, вон лучше лису излови - сколько уже птицы извела и в деревне, и у нас. Возьми собак да погоняй рыжую, убить, может, и не убьешь, так хоть верхом ездить научишься.
- Лису... Прошлой осенью я на волка с Хрольвом ходил, а ты - "лису".
- Так то с Хрольвом. Ты один попробуй, или и в купеческую охрану тоже Хрольва возьмешь? Хотя и волк на примете есть - пастух вчера с гор спустился, сказал, что у кошар овцы пропадать стали, недели уж две, а третьего дня и пастушонок еле отбился - на дерево залез, полдня просидел, как птичка божья, на ветке. Следы у ручья нашли, крупные... Даже очень крупные. Но волк один был, и, похоже, старый - овцу тащил с трудом, несколько раз останавливался. В лесу следы потеряли, так что где логово - неизвестно. А так - поучись, поучись. Воинов у нас немного, а в округе - разбойники да соседи, что хуже разбойников. На границе тоже что-то плохо стало, со стороны ничейных земель стали нападать, а до границы - неделя верхом, хоть и через перевал.
- Ну что я, дурак, что ли, - в одиночку за лисой гоняться? Засмеют же!
Разговор рыцаря Лукоса с младшеньким сыном продолжился чуть позже, приобретя уже практическую направленность. Означенную направленность разговору придала палка в руках рыцаря, правда, в дело палка не запускалась - пока. - А когда ты перед мессой неделю назад не смог на коне через канаву у церкви перемахнуть, да что там - "перемахнуть" - переступить, это не смешно было? Да ладно бы - не смог перемахнуть, ты же ещё в эту канаву и плюхнулся! Трезвый, трезвый плюхнулся! Все путные парни в церковь, девицам там святой воды подать да трали-вали, а ты - в корчму, штаны сушить! Так что нечего и рассуждать - бери лошадь, и вперёд! Да смотри, поосторожнее; как в прошлом году у соседей, из Цвайталя, племянник шею-то сломал? За лисой охотился, а ветки не заметил - и на тебе.
- Какой племянник? Не помню...
- Какой-какой... Ты ещё на поминках по какой-то их родне нажрался да под юбку дочке соседской, Берте, полез прямо за столом. Братья-то её, помнишь, как бока тебе мяли? Ну, вот тот, что на тебя упал - это он и был. Ты ещё укусил его брата за задницу в свалке-то...
- И не за столом вовсе... И уж точно не за задницу - за ляжку, хоть и сзади!
- Да как - "не за столом"? Как - "за ляжку"? Все же видели! Горе ты моё! Брательник твоей зазнобы, тот, что укушенный, тогда же грозился тебя в суд приволочь, и приволок бы, когда бы мы тебя не спрятали. Он же потом укус судье показывал! Видок был, я тебе скажу! Как ты только сумел рот так разинуть! Считай, вся ягодица у тебя во рту была, ну половина - точно. Ладно, судья со смеху чуть не помер, хохотал чуть не до обедни, не стал даже штраф накладывать! Сказал, что собака укусила, просто очень большая, человеку, мол, тем более благородного происхождения, несвойственно рот на чужие задницы разевать, во всяком случае - так широко, а когда истец спорить начал, судья предложил, чтобы ты истца этого самого опять укусил, само собой - за задницу, рядом со старым укусом, сравнить чтобы, значит, и тем доказать или опровергнуть обвинение. Пострадавший было насчет испытания каленым железом начал вякать, ну, чтобы тебя маленько прижечь, мол, ты и сознаешься, но судья стоял крепко, сказал, что если каленым железом, то начнет с истца, то есть сначала его испытает, мол, не выдумал ли все это и не возвел ли напраслину на честного парня. Словом, либо каленое железо к заднице, либо укус, для сравнения. Истец что-то не стал настаивать на железе, а тебя, слава богу, не было, а то ты, конечно, с радостью тут же в суде и укусил бы. Вот смеху-то было бы! Особенно когда укусы того, одинаковыми бы оказались. Ладно, дело прошлое. Ну а под юбку-то за столом чего вдруг полез? Ну не получится же за столом ничего, едят за столом, понимаешь! Другого времени и места искать надо...
- Да нашли мы и место, и время. Это она попросила посмотреть, нет ли пятен на юбке да отряхнуть...
- Господи!!! Да ты её... На поминках!!... Да у неё рожа длиннее, чем у любой лошади...
- Так пьяный же был, сам знаешь... А поминки чем не подходят? Все пьяные, как в любое другое время.
- Ладно, хоть не понесла... Хотя, может, лучше бы понесла... Приданое...
- Тут такое дело...
- Какое ещё дело?
- Да понесла, похоже...
- Ты что, совсем обалдел, это же когда было! Видно уж давно бы стало...
- Ну и стало...
- Что - "стало"? Да Бертешку я неделю назад видел - ничего там нет... Или ты каких соседей имеешь ввиду?!! Из Цвайталя хоть?!!
- Нет... Из Бергбрюкена...
- Хильду? Из Бергбрюкена?!
Рыцарь Лукос ошалело пялится на сынка, дар речи потерян, а в голове грохочут мысли: "Да ведь они же сводные, мы с ее матушкой тогда хорошенько повозились под Иванов день, вот что и получилось... Ну Хильда, вся в мать! А как матушка-то хороша была... До сих пор интересно, кто тогда моей донес? А моя-то как тогда горяча была, ну адское пламя просто, хоть в этом, хм, деле, хоть в любом другом: не стала дожидаться, пока войду, у дверей ждала. Со сковородкой. Я шлем снять поленился, дождик моросил, войду, думаю, - тогда и сниму, тем и спасся. На шлеме до сих пор вмятина. Господи, ну почему все напасти приходят, когда я с похмелья маюсь!"
А потому, рыцарь, что ты всегда либо пьян, либо с похмелья! Просто спьяну ты на напасти внимания не обращаешь.
Дар речи возвращается (а то как же без него рыцарю!).
- Да тебе голову оторвут!!!
- Ну, оторвут - не оторвут... А пузо-то куда денут?
- Денут!
В рыцарской голове опять появляются мысли: "Надо будет перемолвиться с матушкой-то Хильды, она в этих делах ох как опытна, скольких "дела". Но ведь дочка же... А, всё одно, женить их нельзя". Но дело житейски важное, поэтому звучит ключевой вопрос:
- Сколько у ней?
- Ну, месяц, может два...
- Что значит "может месяц, может - два"? Это как так? В таких делах все точно...
- Так не один же раз мы с ней... А с последнего разу месяц, считай, прошел... На прошлой неделе только мельком и повидались, чертова нянька...
Двайт мащет рукой, мол, что тут еще скажешь, одно слово - не повезло.
- Так где же "видно" стало??
- Да нянька её уследила, что нет ничего в срок... Ну, ты понимаешь... Давай к Хильдехен приставать, что да как... Хильда, конечно, начала сказки рассказывать, простудилась, мол, задержка... Та её лечить, да матери рассказала...
"Ну, мать-то не обманешь, стало быть - там всё знают. А этого надо куда-нибудь на время спровадить".
- Так, надо тебе с глаз исчезнуть, пока всё не уляжется... Вот за волка и примись, поживи в кошарах да на хуторах. Да на наших, слышишь, НА НАШИХ, хуторах. В Цвайталь и Бергбрюкен не суйся, и так хлопот - не расхлебать.
От таких новостей глотка рыцаря Лукоса, естественно, пересохла, рыцарь тянет ко рту жбан и обнаруживает, что пустой он, жбан-то... Глаза рыцаря округляются, как, мол, так, полный же был... Взгляд переходит на младшенького, который как раз утирает губы после доброго глотка.
Все ясно. Тяжкий вздох вырывается из рыцарской груди: соседских дочек обрюхатил, пиво выхлебал... Жбан летит в грудь Двайта:
- Сходи за пивом!
В голове хозяина манора мысли комом, много их там, в голове, все друг за друга цепляются, все разные, все - о неприятностях. Каких неприятностях? Да всяких, уже случившихся и будущих (впрочем, о будущих неприятностях не только голова болит, еще одно место сильно тревожится).
"Надо с женой переговорить насчет наших дочек, нет ли чего, а то потом замуж не выдать, а взносов в монастырь не собрать, это точно. Ну надо же, вот, вроде, все есть - аллод, проход на ничейные земли, даже дело на этих землях пошло, а вот доходов серьезных нет. Вот нет и все! Ну что бы купчишкам этим торг у меня вести - так нет, тащатся в Бергпас, мимо Вардена. Что за сволочи! Купчишки, мироеды, так и норовят каждый грош отторговать, и сено, мол, тут волглое, и водка слабая, а товары с ничейных земель дорогие! А как им быть дешевыми...
Двайта надо к делу приставлять, семнадцать уже, пора. С Хильдой как нехорошо выходит, вот ведь невезуха. На пастбища его, до осени!"
Вечером того же дня рыцарь Лукас, сидя с кружкой пива перед очагом, инструктировал непутевого сынка.
- Пастушонок, конечно, не убегал от волка, просто увидел его издали. Перепугался да и залез на дерево. Волк, само собой, был очень занят - тащил очередную овцу, ему не до караула под деревом. Мальчонка посидел-посидел на дереве, волка нет давным-давно, ветка жесткая, чего зря мучиться? Слез с дерева, да и сообразил, что под эту сказочку можно полдня, а то и день посачковать: мол, просидел на дереве, боялся спуститься. Вот и не стал торопиться, вдобавок он же еду пастухам нес - чего же лучше-то? Пролежал день на травке, голодать не пришлось, а вечером пришел к кошаре и исполнил песнь "Меня чуть не съели".
- Волка действительно видели, рассказ складный, еда почти вся тут - поверили. Опять-таки волк и пастухам полезен - баранина - она вкусная, убыль всю - на волка. Ну, ладно, пару-другую овечек съели - и хорошо, пора и честь знать. Вот ты это им это и объяснишь, лучше всего - сидя в кошаре на шкуре известно какого волка.
- Смотри в оба - волк, он и лошадь загрызёт, не то что недоросля. Бери коня, собак - да и отправляйся. Кольчужку какую тоже прихвати, может, сгодится.
О поездке в деревню, в свете открывшихся обстоятельств, и речи, конечно, быть не могло.
Так что лежал четвертый сын рыцаря Лукаса Двайт ван Варден на родительском сеновале и жалел сам себя.
Говорит Двайт ван Варден, четвертый сын рыцаря Лукоса ван Вардена (про себя говорит, то есть это - внутренний монолог, посвященный самому себе, хе-хе).
"Н-да, вот такие дела... На пастбище, стало быть, подальше от деревень. От девок, то есть. Нет, чтобы в город отправить, с купцами, еще деньжат получил бы. Но что ж делать, я самый младший, трое старших братьев, один только женат, - отцу надо думать, как сыновей пристраивать. Если всякие скандальные дела постоянно на слуху будут, хрен невесту с хорошим приданым найдешь, а без приданого - э, да что говорить. Вот и ссылают меня, пересидеть шум. Девок там нет на мили вокруг, скандалов точно не будет. А делать-то что?! Но придется терпеть, отцу еще двух дочерей пристраивать надо, с приданым туго... Ну, положим, одну можно в монастырь сплавить, там взнос все поменьше, чем приличное приданое, да и возьмут, даст бог, деньгами, не землей. А вторую? Жалко сестренок... Ну, все, терплю, терплю".
На этом жалостливые мысли закончились, поскольку Двайт ван Варден заснул, причем сном праведника - спокойно и без сновидений. И то сказать, что за грехи такие за рыцарским сыном? Ну, драки, ну, девки, пьянки, само собой, - так это дела житейские, чего волноваться?
2. Земли рыцаря Лукоса ван Вардена, горное пастбище.
Солнце давно зашло, соответственно, и дела дневные давно закончены. Овцы - кошаре, пастухи - тоже, и те, и другие уже задремали. Но один человек не спит, и даже не дремлет, хотя по старости лет это было бы позволительно. Этот человек - старший на пастбище, звать его Сване, в прошлом - воин на службе отца рыцаря Лукоса ван Вардена, а потом - и на службе нынешнего хозяина Вардена. Давно, стало быть, служит.
Только вот старость пришла, мечом махать, да и на коня взобраться стало тяжело - то болит, это ноет, глаза опять же, того. Вот и определил хозяин старика приглядывать за стадом и пастухами - благо понятие о дисциплине и порядке старый воин не утратил. Да что там "старый" - бывший воин, вот так.
Вот и сидит у очага бывший воин Сване и думает, приговаривая про себя.
2.1. Говорит Сване, бывший воин, а теперь - старший на пастбище.
Всё, вроде, на месте, всё обыкновенно... В углу очаг, вокруг - овчины. Остальное место - для отары. Пастухов человек пять, да, пять - Неждан вниз, в деревню подался, про это рассказать хозяевам, да дом проведать. Вот я ему проведаю, если завтра к вечеру не вернётся... Уже барчук притащился, а Неждана всё нет, видать, хозяину рассказывает, что да как тут у нас... Вот я его завтра... Если, конечно, поперека пройдёт, а то согнувшись поучишь - только добрым словом, ярлыгой-то не больно помашешь... А слова до них без ярлыги не доходят..
Надо бы камень из очага на ночь приложить, погреться...
Овцы давно в кошаре, за стенами - темень-тмущая. Поели (и тут ведь барчук не в жилу, без мясца долго не протянешь, а как барашка при барчуке... Нет, сущее божье наказание эти баре), байки послушали. Но вставать надо будет рано, да и ночь неизвестно как пройдет, так что не до баек. Последние недели две неуютно в кошаре - страх пришел. Волк. Матёрый, людей не боится. Но и на рожон не лезет. Не просто хитер - умен. Стар, поди, вроде как я... Только поясница у него не болит, это точно. Пока не жадничает - раз в два-три дня овцу унесет, и всё. Зря овец не режет; но последние две ночи стал приходить к кошаре. Собаки в драку с ним не рвутся - что странно. Обычно псы и в одиночку на волка кидаются, а тут даже сворой - ни-ни. Да что "ни-ни" - даже голосу не оказывают... Старики говорили, что так себя собаки держат с оборотнями. Да вот только оборотней никто никогда не видел - только сказки страшные меж людей ходили. Но всё-таки страшно - вдруг нам "повезло" и мы первые оборотня увидим. Ну, увидеть - это пустяки, главное, чтобы потом об этой встрече рассказать можно было. Опять-таки, по стариковским сказкам выходит, что оборотни - они больше по людям, а этот - не то, этот по овцам... Правда, может, пока что дело до нас не дошло... Не зря же к кошаре по ночам ходит... Да... А страшно, если правду сказать. Есть, правда, ещё одно мнение. А мнение это такое: волк - людоед. Не скажу, что это успокаивает... Но из людей пока никто не пропадал. А вот овцы - пропадают. Может, все ж не людоед...
Как бы там ни было - пора принимать меры. Кому их принимать - известно. На то и рыцари в усадьбе да их воины. Рыцарь, правда, в усадьбе один - хозяин. Но сыновей у него четверо, все хотят рыцарями стать. Хозяевами. Вот пусть и займутся. Вон в углу барчук, четвертый сын хозяина, спит - сегодня приехал разбираться, что да как тут у нас. Завтра с утра и начнет, а там - посмотрим. Если хозяев меньше станет - то же хорошо, между нами говоря. Но парня, конечно, подставлять зазря не будем - волк, он - не подарок, особенно если людоед, пусть барчук время с пользой для дела проведёт... Хотя чего его, барчука то есть, беречь - он не шибко девок наших бережёт, обидно...
Старый воин все же задремал, сидя у очага, потом проснулся, лег на лавку, укрылся кожушком...
А поперекой бывший воин Сване называет поясницу.
С утра все было как обычно, вот только барчук малость поегозил, а так все хорошо. Пастухи посмотрели на это дело и подались со стадом на пастбище. Оттуда, мол, и виднее будет, как барчук с волком разбираться будет, да и дело надо делать, овец пасти.
Таким образом, главной фигурой на пастбище в это утро стал Двайт ван Варден; что ж, ему и слово, пусть порасскажет о своих подвигах, изнутри, как говорится, виднее.
2.2. Говорит Двайт ван Варден, четвертый сын рыцаря Лукоса ван Вардена.
Утро. Отара на пастбище. Трое пастухов и собаки ждут волка. Я - тоже. Лошадь - под деревом, мои собаки - рядом. Всё пока обычно, но пастухи жмутся в кучу, похоже, действительно боятся. До опушки - не меньше двухсот шагов, но место неровное, ямы, бугры. Кусты и деревья, так что волк может появиться у самой отары неожиданно - пастушьи собаки сейчас не окружают отару, как положено, а сидят рядом с хозяевами. Мои собаки пока спокойны, лошадь - тоже.
Полдень. Всё тоже. "Волк - это оборотень, волк - это людоед!" Да какой оборотень? Оборотень - он по ночам, при полной луне, мне Хрольв рассказывал. И только людей того, никак не овец... А тут что?! А тут овцы, овцы пропадают! И днём! Волк, он, что, не разбирает, где пастухи, где бараны? Хотя может и так, отличить трудно, я вот вчера сильно сомневался... А что людоед - так чего же он пастухов не трогает? Брезгает?
В жару двигаться не хочется, так что буду ждать. Упорно. До тех пор, пока не спадет жара. Потом, если не появиться волк, проедусь вдоль опушки, может, собаки что учуют.
Шум. Просыпаюсь. Лошадь рвется с привязи, собаки (все) воют, лают и жмутся в кучу. Пастухи - как собаки, то есть тоже воют и жмутся в кучу.
Между отарой и опушкой - волк тащит овцу. К лесу тащит. Здоровый волк. Пожалуй, даже - волчище. Зря кольчужку не надел. Ну, ладно, попробую сесть в седло - пешком волка не догнать. Как же, лошадь имела всё это в виду.
Словом, пока волк не скрылся в лесу, лошадь пыталась оборвать поводья и смотаться. Но всё-таки удалось влезть в седло и двинуться к лесу. Желания куда-то скакать у лошади никакого, у меня - чуть побольше, но надо. Собаки плетутся следом. Вместо галопа - рысь.
Кое-как погнал лошадь галопом, взбрыкивает на каждом шагу. Чем ближе к лесу - тем сильнее. До опушки - саженей десять. Лошадь - на дыбы. В кустах - что-то белое. Овца!! Да, волк, похоже, старый, бросил добычу. Тем лучше, вперёд!
Сейчас подъеду, следы найду - и погоним. Ща я его...
Ну, зараза, нашла время взбрыкивать! Куда тебя вправо-то понесло, да еще боком...
Ё-моё, волк!!! Слева!!! Сажень, не более, уже в прыжке. Глазищи желтые, а уж клыки...
Он не от усталости овцу бросил, он её отложил пока, чтобы со мной без помех разобраться. Вот и разбирается.
Лошадь волка раньше меня увидела, вбок отпрыгнула, тем и сама спаслась и меня спасла - расстояние-то хоть на два локтя, а увеличилось. Волк уже в воздухе летел, махать ему, чтобы ко мне подлететь была нечем, вот он и ударился об меня и лошадь. То же, поди, матернулся... Вместо горла (моего горла) перед ним оказались две задницы - лошадиная да моя...
Волк непросто с лошади меня сбил, он ВМЕСТЕ с лошадью меня сбил. Что и спасло - волк запутался в ногах лошади. А я как держал в руках рогатину, так вместе с ней и шлепнулся. Но без больших повреждений, так что на правом боку отъехал по траве и камням сажени две и вскочил на ноги. Рогатина - в руках. Задница и правый бок ободраны, но болеть не болят, не чувствую, то есть. Волк - в двух шагах, прёт на меня. Надо попадать либо в шею, либо в бок, под лопатку, так учили. Эх, учителей бы этих сюда. Позади волка - лошадь, всё ещё на земле, ржет, бьет ногами.
В шею не попасть, просто не видно шеи. Надо в сторону, чтобы сбоку ударить. Шаг вправо; волк уже прыгнул, повернуть не может, бью рогатиной в бок, острие скользит по ребрам, распарывая шкуру, но вглубь не идет. Меня опять бросает на землю, на спину. Волк ранен, весь левый бок в крови; приземляется на правый бок, вскакивает, поворачивается и - опять ко мне. Движения легкие, видно, рану ещё не почувствовал; но кровь хлещет. Лошади позади меня уже нет, вскакиваю на ноги и отступаю на пару шагов. Волк опять разгоняется (в два прыжка!) и прыгает, а я скольжу и падаю почти навзничь, на левый бок, да еще и рогатина оказывается подо мной! Наконечником рогатина ударяется о камень, аж искры летят! А ратовище ломается, блин, почти у самого наконечника! Ну, все! Хоть встать, что ль... Опять падаю, ноги не держат... Но за обломок ратовища держусь, как порося за горбушку хлеба! Ратовище целым концом упирается в землю, а я пытаюсь встать, опираясь на него. Обломанный конец идет вверх и волк напарывается на него!! Везет дуракам и пьяницам...
...
Да, пара ребер, похоже, сломана. Волк упал на меня и ратовище рогатины больно ударило в бок. Из-под волка едва выполз, весь в крови, своей и волчьей. И в волчьих потрохах, а также в дерьме, которое в этих потрохах было. (Потом говорили, что дерьмо было моим, но, ей-богу, волчьим, волчьим! Но драться пару-тройку раз с остряками пришлось. Один раз посмотрели, какое дерьмо у остряка.).
Но это потом, а пока надо до кошары добраться. Пастухи, сволочи, даже с места не двинулись. Точнее, двинулись, но не ко мне. А от меня - к кошаре. Хотя, скорее всего, меня они просто не видят. Они увидели, как волк опрокинул меня вместе с лошадью, видели, как поднялась и ускакала лошадь. И всё. А я в это время лежу под волком.
Еле выполз. Бок болит, но идти можно. Ковыляю к кошаре. Наконец, меня увидели, показывают руками. Но не подходят. Ну да, волка они не видят и ждут, что он сейчас догонит меня, а потом и ими займется. Ковыляю. Волка всё нет, пастухи соображают, что делать. Ковыляю дальше. Машу этому быдлу рукой, мол, сюда идите. Ну, дошло. Слава тебе, господи, идут ко мне.
Опять на пастбище главным человеком стал Сване - хозяйского сынка притащили к кошаре просто как мешок, как грязный мешок. Пастухи, само собой, деревенские драки не раз видали, и сами тоже дрались, но вот так, чтобы с волком, да чтобы весь в крови и потрохах, - нет, такого не бывало в деревне Варден. А Сване картина была не в новинку - воин он и есть воин, без ран воинов не бывает. Так что принял бывший воин командование на себя. Пусть об этом сам и рассказывает.
2.3 Говорит Сване, бывший воин, а теперь - старший на пастбище.
- Ну, дотащили барчука-то? Живой, сам вижу. А чего охает? Бок болит, говоришь... Наверное, ребра помял, дай я погляжу... Тут больно? Ну, больно, ясное дело, пара ребер сломана. Кровью не харкаешь? Нет? Хорошо, стало быть зарастет. Может, даже и нет переломов ребер, может, трещинами дело обошлось.
- Эй, ты, Шако, давай неси сюда полотенца да воды горячей - барчука лечить будем. На боку-то еще какая-то рана - не то от волка, не то о камень приложился. Да, великовата для царапины, больно глубока. Тащи иголку с ниткой да ветку отломи от яблони. Тоже мне умник - ты бы еще саженную жердь притащил. Ветка для чего нужна? Барчуку меж зубов засунуть, чтобы зубы не поломал, пока его зашивать буду. А твою оглоблю я куда ему засуну? Ну, ты особо-то не заговаривайся, лучше позови кого - барчука подержать. Да кликни Длинного... Слушай, Длинный, ты возьми барчукову лошадь, вон она сама к кошаре пришла, да притащи сюда волка. Знатная зверюга, шкура сгодится. Да бери кого хочешь - почитай все уже около кошары толкутся, все одно бездельничают. За овцами хоть кто-то приглядывает? Шугани-ка парней, пусть делом займутся.
- Приволок? Да, огроменный зверь, я таких не видывал... Повезло барчуку, ох, повезло... Ведь как вовремя упал да обломок рогатины выставил...
- Слушай, Длинный, а овцу-то чего не приволок? Какую-какую овцу - сам знаешь какую: которую волк задавил. Чего мясу-то пропадать - там его никак не меньше, как фунтов сорок - волчара овечку не самую маленькую выбрал. Опять-таки барчука кормить чем-то надо, а он одним овечьим молочком да хлебцем сыт не будет. Что, еще одну овцу резать, что ли? И нам мясца перепадет.
- Ты меня не зли, как это: "Не было там овцы"? Убежала, что ли? Как с волчьего загривка соскочила, так, стало быть, и дала деру, пока кровушка еще из горла хлещет - ведь как хлестать перестанет, значит, все, хана - помирать надо. Вот я тебя сейчас поучу сказки сочинять! И Нежданку, подельнику твоего, поучу! А ну, пошли, пошли за овцой! Ты еще поговори! И пойду, только вам с Нежданом от этого только хуже будет, уж я найду, чем вас, гультяев, подгонять, когда вы овечку-то к кошаре тащить будете! Вот не пожалею старые ноги, сам с вами схожу. А ты, как шкуру с волка обдерешь, голову его с золой вывари, чтоб череп белый был. Шкуру, само собой, на просушку растяни. Да чего ты еще тут вякаешь: "Сам знаю!" Вон, погляди, на Длинного с Нежданом - тоже "сами знали", дохлого волка приволокли, а сорок фунтов баранины оставили. Сорок фунтов! Ну хоть бы по фунтику мозгов в их головы, так нет, господь не сподобил! Теперь вот приходиться мне им ума в задние ворота вкладывать. Ох, трудно-то как! Пошли, умники.
Во как оно. Овцы нет. Кровь есть - целая лужа, а овцы - нет. Это как? Парни уже грудь колесом, "мы же говорили, ну вот, нет же овцы". Ну, пройдохи! Похоже, зря я насчет их мозгов разорялся! Сообразили, что, ежели овечку припрятать, то мяса можно получить вдвое больше: для барчука овцу так и так резать будут, а эту, волчью добычу, и без барчука очень даже хорошо можно оприходовать. Но хитрить по-настоящему все же не умеют: замялись, стало быть, рыло в пуху, в этот раз - в овечьей шерсти. Ладно, хоть какое-то соображение выказали. Опять-таки, баранинки и мне хороший кусок перепадет - это они сообразить должны, что делиться надо. Только интересно, как они возвращение овцы обставят? И сегодня-то ее находить нельзя - значит, надо где-то хранить. И ведь могут, раз...аи, поворачиваться, когда захотят: я барчука зашивал всего ничего, из кошары вышел, как перевязку закончил, смотрю - эти двое еще на только на подходе. Правда, лошадь у них была... Ну, ладно, все равно даже гордость какая-то за них: моя школа, сообразили, что к чему, не пропало добро.
- Эй, парни, овцу хорошо спрятали? Зверь ночью не попортит? Да ладно, вижу, не совсем дураки, есть надежда, что умными мужиками будете. Передо мной чего ломаетесь, все равно не поверю, что не при чем вы здесь. Ты еще скажи, что овечку ангелы на небо унесли, как невинно убиенную душу. Па-арни, перестаньте придуриваться, видите же, что не серчаю больше, даже забавно стало. Не злите меня, парни, не хотите говорить - не говорите, у вас на рожах все и так ясно видно. Но лапшу мне на уши не вешайте! Обмана не люблю! Словом, так. О том, как вы овцу прибрали, больше не разговариваем, - это раз. Овца должна быть в целости и сохранности - не дай бог, зверье пообдерет-обкусает, не говоря уже о том, что сопрет, - это два. И чтобы не протухла! Мясцо, само собой, в общий котел - вот барчука завтра поутру спровадим, тогда и... И перестаньте мяться, как медведь, который не знает, где посрать! Лучше молчи, - сказал же: "О том, как вы овечку прибрали, больше не разговариваем!". Молодцы, что добру пропасть не дали, но мне надо было сразу, все как на духу, рассказать - вранья не прощаю, а научить еще много чему смогу. Молчите, говорю, а то хуже будет.
Куда же эти обормоты овцу-то пристроили на хранение? Аж интересно...
- Длинный, ты чего зенки вылупил, делать больше нечего? Какой мужик?
Смотрю на прогалину, куда показывает Длинный. От нас саженей двести, если по прямой считать, но между нами и прогалиной ложок, заросший орешником. По прогалине идет мужик и несет нашу овцу. Положил себе на загривок и несет, можно сказать - тащит. Овца тяжелая, мужику явно тяжело, чуть только пыхтенье не слышно. Но тащит, гад, ворюга бесстыжий, тащит, к себе тащит, хотя и отару нашу, и кошару видит. Нет, чтобы нам вернуть... Все, притомился, останавливается. Сбросил овечку на землю и налегке пошел к кустам. Э, да он местный, он знает, что в кустах водичка есть, ключ там бьет! Напиться, вишь, решил, употел, ворюга... Вот мы его сейчас и догоним, и поучим... Ну, чего встали, пошли, авось догоним!
Ребятишки мои стоят камнями, не шевелятся, на прогалину смотрят...
- А, гультяи, чего испугались, трое против одного, чего боитесь! Вот я вас ярлыгой-то подгоню! Чего вылупились, чего вы там не видели?
Оборачиваюсь к прогалине, а там... Из кустиков, куда мужик-ворюга ушел, вышел огроменный волчище и деловито этак потрусил к овечке. Взял ее за горло и потащил к лесу, легко так потащил, без усилий. Волк что без овечки, что с овечкой двигался легко, свободно... А мужик-то где?! Не видно мужичка... Волк из кустов вышел, как только мужик в эти самые кусты зашел... Не успел бы волк его загрызть, да и кусты по сию пору неподвижно стоят, нет там никого, значит... Это что же получается: был мужик, стал волк. Это ж...
- Вот что, ребятки, пойдем-ка в кошару, пока не стемнело...
К кошаре в гору идти, но быстро добрались, даже очень быстро.
Около кошары только мальчонка, остальные - незнамо где, около отары то же не видно. Хотя нет, кто-то около трется, не разгляжу отсюда - кто. Чего это он там делает? Нагнется, рукой помашет, снова нагнется... Ну, это я вам скажу - "пробрало, так пробрало". Это же пастушок пращей своей машет, каменья швырять учится. Наклонится, подберет камень, пращу раскрутит - и все сызнова. Это когда же он последний раз-то пращу из сумки вытаскивал? Ведь как я ни старался, никак не мог заставить их, оглоедов, научиться камни метать. "Да чего, да какие волки..." А вот какие волки, повидали сегодня ...Сами учиться начали, всерьез, на совесть... Вон как машет, не останавливаясь... Это хорошо, а вот куда остальные-то подевались? А чего это они в рощице делали? Неужто всех сразу пронесло - похоже, так... Вот вечером позабавлюсь! Однако они какие-то деревья из рощицы тащат к отаре. Вот, дотащили, ветви срезать начали... Концы острят... Да это они копья делают! Ну, молодцы...
Барчук после настоя травяного спит, от раны и лечения отходит, спит, правда, беспокойно, но так оно и должно быть. Раны несерьезные, но большие, крови много потерял. Оклемается...
Сване обмозговывал дела прошедшего дня. Медленно обмозговывал, шамкая почти беззубым ртом, почесывая бороду и тем показывая старческие коричневые пятнышки на тыльной стороне ладони. Выводы получались безрадостные, совсем даже печальные. Не говоря уже о ближайшем будущем, которое окрашивалось исключительно в оттенки черного цвета.
- Эй, ребятки, подойдите-ка сюда.
- Чего, дедушка?
- Всем рассказали? Про мужичка и волка?
- Рассказали... Ты ж не запрещал.
- Не запрещал, правильно... И что рассказали - то же правильно. Стеречься надо, и отару стеречь... Теперь мне расскажите, что видели...
- Так вместе же были, чего рассказывать?
- Тебе что велено? Рассказывать? Вот и рассказывай...
"Правильно все рассказывает, что я видел, то и они видели, ничего мне не показалось..."
- Ты это, про косую сажень в плечах, того, приврал. Мужик был крепенький, но не такой уж великан.
- Так ведь не приврешь - не расскажешь.
- Я тебе что велел? Рассказывать, что видел, а не что приврал. Давай дальше.
"Точно говорит: как мужик в орешник вошел, так сразу оттуда волк и вышел. Никакого шума-драки там не было."
- Ну, вот, все, что видел?
- А ты, Шако, что видел?
- То же самое, что Длинный рассказал.
- И я то же самое. Стало быть, все так и было. Как так мужик с волком разминулся? Как волк его не загрыз? Даже если разминулись они, должен был мужик волка видеть, должен. А от такого волчары ломанешься так - никакие кусты не помеха. Но мужик не ломанулся. Вот в чем дело. Вот мужик - и вот тебе волк. И все тихо. И как быстро-то - я только на Шако обернулся... Вона оно что! Обернулся! Похоже, дело совсем того... Похоже, оборотень это был...
- Да чтобы оборотень овцу на плечах нес? Разве они, оборотни, бараниной питаются? Да и волчью добычу чтобы подбирали - такого я и в сказках не слыхал.
- В сказках одно, а на деле - сам видел, что и как... Может, добыча и не волчья была, может барчук оборотня завалил. А ты сейчас на череп оборотня, может, и пялишься. И шкура оборотня, а не волка, у кошары сохнет, видишь, собаки близко к ней не подходят, хвосты поприжали.
- Да какой оборотень! Чтобы барчук - оборотня! Это ж не девка деревенская, барчук только их заваливать умеет!
- Что он умеет, мы сегодня видели. Он волка, пусть не оборотня, на обломок ратовища как насадил, а? Вот... А ну как оборотня! Шако, посмотри, на барчуке крест есть?
- Да что ты, дедушка, конечно, есть!
- Ты посмотри, какой он, крест барчуковый? Ну, быстрее, быстрее, не проснется барчук, снадобье еще действует, и до утра действовать будет. Ну, давай, смотри... Я-то, пока барчука зашивал, не глянул, и мысль не пришла ведь...
- Дедушка, а крест весь в крови...
- Так оботри, вот ведь послал бог в помощники...
- Серебряный крест, дедушка.
- Серебряный... Барчук с лошади свалился, волка рогатиной ткнул и упал. А ратовище на рогатине сломалось, так?
- Ну, похоже, что так: первый раз барчук целой рогатиной орудовал, наконечник еще на солнце блеснул, а во второй раз наконечник не блестел, барчук волка обломком пырнул.
- Обломком, обломком... Как колом, да?
- Да, дедушка... Это ты куда клонишь?
- Куда тут клонить - заворачивать. Тут и так все ясно: у барчука и в самом деле только с девками хорошо получается, а сегодня его две вещи спасли - серебряный крест и обломок. Серебра, сами знаете, вся нечисть боится, вот волчара и оплошал, промахнулся с первого разу. И вторая вещь - обломок ратовища. А обломком, колом то есть, кого протыкать положено?
- Так упыря, дедушка... А оборотень, он, что, и упырь?
- Так получается, Шако, так получается... Нечисть - она и есть нечисть, человеку не понять, как да что у ней, нечисти, происходит. Барчука, похоже, бог хранит, хоть и до девок допускает...
- Кол я сейчас сделаю, а крест серебряный как с пастбища вернемся, так и куплю, ничего не пожалею!
- Сначала вернуться надо...Сначала вернуться...
Шако, пастух, мялся-мялся, а потом сказал:
- Дедушка, а, дедушка!
- Чего тебе?
- Да я все о мужике, ну с волком который.
- Ну?
- Какой-то он не такой. И овцу нес уж очень легко, и шагал не так, как мы.
Вновь говорит Сване, бывший воин, а теперь - старший на пастбище.
Утро. Ночь прошла - лучше не вспоминать. То и дело кто-нибудь во сне кричал, и людей, и овец перебуторивал. Барчук тоже то бредил, то стонал... К утру, правда, попритих - видно, полегчало, сон спокойный сделался, дыхание глубокое. Поправится...
Похоже, видел я уже такое, давно, мы тогда с Хрольвом совсем молодые были. Это ж сколько лет-то прошло... Нынешнему барину тогда лет десять было, может, и меньше..
Надо барина известить, что да как у нас тут, и Хрольву тоже знать об этом надо. Мы с ним, похоже, одни и остались, кто такое дело видел...
- Эй, Шако, бери кобылу барчука и поезжай к барину, расскажешь, как и что... Все, что видел, то и расскажешь. Расскажешь барину и старому Хрольву, понял? Не обязательно, чтобы они тебя вместе слушали, важно, чтобы оба знали про наши дела. Хрольву еще скажешь, что все это похоже на дело у Коровьего брода лет сорок назад. Все понял? Давай, верхом до завтрашнего вечера успеешь.
- А волк?
- Что волк? Волк теперь овечку доедает, так что не бойся. Да и не питается волк ...костями, а мяса не тебе, считай, нет...
- Барчук за кобылу не взъестся?
- Ему до кобылы еще неделю дела не будет, так что езжай. Да поедешь ты, наконец?
Надо, однако, разобраться со вчерашним волком. Хочешь - не хочешь, а надо на тот склон, к источнику идти.
- Длинный, бери дубину, пойдем со мной.
- Куда, дедушка?
- Увидишь, не слепой.
- Это ты намекаешь, что к ключу пойдем?
- Туда, куда же еще.
- Я туда не пойду.
- Пойдешь, куда денешься. Опять же, хочешь атаманом быть - не трусь. А ты хочешь, я вижу. Пошли, что ли...
Притащились. Вот тут овечка лежала, вот следы мужичка у воды... Странные какие-то следы, во что он, мужичок этот обут был? Вроде постолы, но большие, и скроены не по-нашему. А куда мужичок потом делся? Следов, идущих от ключа, не видно... Хотя тут камни, может, он по камням ушел. Волчьи следы... Ну, вот и волчьи есть, опять же с камней идут... Эх, надо было вчера сюда придти, да дело к вечеру было, боязно, если уж честно говорить, было...
Да уж, только оборотня нам не хватало, волков, вишь, мало было, так оборотень объявился. Ребята правы, странный какой-то оборотень, днем шныряет. Но, опять же, кто их, оборотней видел и повадки ихние изучал? Я не видел, только рассказы слыхал в детстве...
Но: вот следы мужичьи на камни пошли, и тут же - волчьи - с камней. Ох-хо-хо...
А тут еще поперека разболелась с этими хождениями...
- Эй, кто там есть? Ражко? Нагрей камень, на попереку мне положить.
3. Земли рыцаря Лукаса ван Вардена, манор.
В маноре ван Варденов хозяин, рыцарь Лукос, оторвался от кружки и скривившись поглядел на вошедшего. Хотел рыкнуть, мол, кто тебя, быдло, звал, но вошедшим был Хрольв, лицо доверенное, так что сдержался рыцарь, мотнул головой в сторону лавки, присаживайся, мол.
- А, это ты... Вовремя пришел, распорядись, мы с тобой завтра на пастбище поедем, там Двайт ранен, да и с пастухами разобраться надо, разбаловались совсем... Сказки какие-то рассказывают, кстати, прикажи этого Шако выпороть, больно уж большую волю взял! Плетей десять, а? Чтобы сказки мне больше никто не рассказывал! А то, похоже, меня они за малое дите держат - тут у них и волки, и мужики какие-то овец прут!
- Только вдвоем поедем, хозяин?
- Ну да, а что?
- Я Шако поспрашивал маленько, надо бы побольше людей взять, хозяин.
- С чего бы это?
- Хозяин, я тебе тоже сказку одну расскажу, ты уж послушай. Что расскажу, то и было, кроме нас двоих со Сване никого уже в живых нет, кто в том деле сам участвовал и все своими глазами видел и своими руками делал. При твоем батюшке, хозяин, лет этак сорок назад (тебе еще меньше годков десяти было), начали у нас так же овцы пропадать. Вот нас со Сване, молодых еще воинов, и отрядили волков извести. И оказалось, что людишки к нам наведались, с собаками, а собаки эти огроменные были, крупнее волков. Люди те научили, здесь ли, заранее ли, этих своих собак овец из стада воровать, а пастухи так же в один голос пели: волки, волки! Ну, пришлось тогда сильно напрячься, чтобы людишек тех отвадить, как я вам и говорил, все воины во главе с вашим батюшкой этим занимались целую неделю. Истинная правда.
- И ты туда же... Правда, говоришь? И что вы тогда с людишками сделали? Как вы их отвадили?