Тихонова Виктория Олеговна : другие произведения.

Филин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Автор Тихонова Виктория Олеговна
  Год рождения: 28.01.1973; г Смоленск
  Город проживания: г Смоленск
  
  
  ФИЛИН
  Пьеса
  (год написания: 2010)
  Зарегистрировано РАО за Љ17585 от 21 декабря 2010 года
  
  Филипп Егорович - житель леса (он же Филин).
  Степан, Шурик, Наталья, Катя - студенты, собирающие фольклор.
  Иваныч - охотник.
  Викентич - охотник.
  Ольга - жена Иваныча.
  Ульяна - жена Викентича.
  Николай Николаевич - егерь.
  Дмитрий - молодой участковый.
  Кузя, Лохматый, Лысый - браконьеры.
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
  На сцене большая комната. Старая мебель. Два окна. На кровати спит Филипп Егорович. Стук в дверь (за кулисами).
  Филипп Егорович, встает с кровати: Открыто, открыто. Чего стучать-то. Встает, потягивается. На сцену выходят Дмитрий (молодой участковый) и Николай Николаевич (егерь).
  Участковый: Ты когда научишься дверь закрывать?
  Ф.Е.: А от кого мне прятаться? Я ж у себя дома.
  Егерь: Слышали уже сто раз! Это свои да зверье твое тебя не тронут. А чужие люди, они не предсказуемы.
  Ф.Е.: Что, залетные птицы появились?
  Участковый: Появились, Филипп Егорович. Ориентировка пришла. Пока еще точно не известно: трое или четверо человек. Браконьеры.
  Ф.Е.: На зверей, значит, охотятся.
  Егерь: Мягко б было сказано, охотятся. Бьют зверье, головы и лапы отрезают, шкуру сдирают. И со взрослых, и с детенышей.
  Участковый: На соседнем участке нашли медведицу и двух медвежат, вернее то, что от них осталось.
  Ф.Е., очень огорченно: Вот ироды.
  Егерь: А что волчище твой? Не видно, не слышно? Куда запропастился?
  Ф.Е.: Как куда? Серго мой на гору побежал вчера. Полнолуние. Повыть ему надобно. Забыл что ли, Николай Николаевич.
  Участковый: И как ты, Филипп Егорович, с этим зверьем уживаешься?
  Ф.Е.: Так же, Митька, как ты со своим. Человек - он тоже зверь. Только мое зверье живет по закону природы. А твое зверье по какому закону живет?
  Участковый: Ладно, не начинай... а то опять поругаемся...
  Ф.Е.: Вот, Димочка, не знаешь, что мне ответить! Я со своим зверьем один в лесу справляюсь. А ты со своим даже общий язык найти не можешь.
  Егерь: Ну, все, хлопчики, прекращайте. Спорить потом будете. А сейчас надо решать, что делать будем?
  Ф.Е.: А что, ваши браконьеры сюда направляются?
  Участковый: Еще пока не понятно, сюда или мимо пройдут. Но ты, Егорыч, будь осторожен. Дверь закрывай. Ракетница у тебя есть?
  Ф.Е.: Есть.
  Участковый: Ну, тогда запоминай, Филипп Егорович. Один раз стреляешь - они у тебя. Мы сразу к тебе бежим. Если вдруг при них не сможешь подать знак, то как только они уйдут - два раза стреляй.
  Ф.Е.: И ты сразу ко мне бежишь.
  Участковый: Ну конечно. А куда еще? Ты у них все прознай, расспроси, ну и направь их по какой-нибудь тропе, чтоб мы их догнать смогли.
  Ф.Е.: Дмитрий, а вопрос тебе задать можно, интеллектуальный?
  Участковый (смущенно): Какой, какой? Интеллектуальный? Ну, задавай!
  Ф.Е.: Если я один раз стреляю - ты бежишь ко мне. Так. Если я два раза стреляю - ты бежишь ко мне. Так? Так. Тогда зачем мне стрелять два раза, если ты все равно прибежишь ко мне. А?
  Участковый мнется, не зная, что ответить.
  Егерь: А и правда, вопрос интеллектуальный.
  Егерь и Ф.Е. смеются. Дмитрий отмахивается от них руками.
  Участковый: Да ну вас! Чего ржете? Стреляйте, сколько хотите. Хоть сто раз.
  Ф.Е.: Да где ж я столько ракетниц возьму? Чудак человек!
  Опять смеются.
  Егерь: Так сколько ж раз ему стрелять, Дмитрий? Давай определяйся.
  Ф.Е.: Вот зверье мое, прежде чем что-то сделать, сначала подумает, а потом действует. А ты, человек, сначала мне наговорил, а теперь стоишь, думаешь? Все-то у вас не так, как в природе. Круговорот неправильный.
  Раздался вой волка.
  Ф.Е.: Пойду, Серго встречу. Выходит.
  Егерь: Ну, что? Опять тебя Егорыч сделал. Опять ты в дураках.
  Участковый: Да ну его, придирается к каждому слову. То он слово "здрасте" не понимает, надо ему "здравствуйте" говорить. То я шумно по тропе иду, ему, видите ли, леса не слышно... Скоро скажет, что я ему солнце загораживаю, дышать мешаю...
  Егерь: Не злись, Митька, не злись. Это вредно для здоровья. Слушай лучше мудрого человека.
  Ф.Е. возвращается: Ой, сколько недовольства здесь витает. Кто это у меня здесь негатив распускает?
  Участковый (обиженно): Кто, кто? Я, конечно! Больше, видать, не кому.
  Егерь: Ну, что Серго твой, навылся?
  Ф.Е.: Навылся. Я его послал, чтоб предупредил зверье, что опасные люди в лесу. Звери-монстры, пожиратели детенышей.
  Участковый: Прямо он тебя понял.
  Ф.Е.: Он-то меня понял. А вот я тебя не понял.
  Егерь: Ладно, пора нам. Ты, Егорыч, будь осторожней. Неизвестно, что у этих браконьеров на уме. Если что, дай знать.
  Ф.Е.: Дам, дам, Николай Николаевич, не переживай. Один залп из ракетницы, в любом случае. Да не бойтесь вы, ничего я не забуду. У меня голова посвежее вашей будет.
  Егерь: За твои мозги, Егорыч, я не переживаю, а вот за голову твою и тебя самого переживаю.
  Участковый: Хочешь, ребят тебе с поселку пришлем?
  Егерь (передразнивает Дмитрия): С поселку. Бестолочь ты. С поселку. Пошли. Нам еще до соседней деревни дойти надо. И вернуться дотемна домой.
  Участковый: Ты чё дразнишься?
  Егерь: Чё, чё, через плечо. До встречи, Филипп Егорыч. Будь. На обратном пути заглянем.
  Ф.Е.: Ладно. Ладно. Ступайте.
  Участковый и егерь уходят. Филипп Егорович подходит к окну. Открывает, прислушивается.
  Ф.Е.: Беги, Серго, беги. Спасай детенышей.
  Берет свирель. Свистит в окно. В ответ ему отвечают птицы. Шумит лес.
  Ф.Е.: Ну, что ты, матушка-природа! Тоже почувствовала неладное. Чужаки идут. Ничего. Не впервой. Прорвемся. Им нас не одолеть. Помоги детенышам своим, укрой их, успокой. Пусть будут тише воды, ниже травы. Передай, ветерок, и ты всем: звери опасные наведались в наш край.
  Шумит лес. Крики птиц. Слышны крики животных.
  Ф.Е.: Гони, ветерок, тучки, собирай дождик. Размывай тропки, чтоб чужаки их не заметили.
  Поднимается ветер.
  Филипп Егорович закрывает окно, берет с полки старое фото молодой женщины. Садится на кровать.
  Ф.Е.: Ну, что, мое солнышко? Как думаешь, приближается день, когда сбудется предсказание? Или время еще не пришло, не мой час подходит? Эх, Любушка моя, красавица, сгубил я тебя. Сгубила тебя любовь наша. Прости меня, любимая, и жди. Жди.
  Стук в дверь.
  Ф.Е.: Кажется, гости явились. Открыто, открыто заходите!
  Входят двое мужчин, Иваныч и Викентич.
  Иваныч: Здравствуй, Филипп Егорович. Здравствуй, дорогой.
  Викентич: Здравствуй, старый друг.
  Ф.Е.: Здравствуйте, касатики. Что это вы, опять на вылазку? Только вчера из леса, а сегодня опять сюда же? Иль Димке нашему на подмогу идете?
  Викентич: А чего ему помогать? У него своя работа. У нас своя забота. А он что, уже и у тебя побывал?
  Ф.Е.: С егерем Николаем. С полчаса, как ушли. Иль вы не знаете, что случилось?
  Иваныч: Еще бы, нам не знать! Он с утра пораньше весь поселок на уши поднял. Пробежался чуть ни нагишом, вдоль и поперек по всем улицам, со свистком в зубах.
  Викентич: Бежит, свистит, орет во всю глотку: "Идут". А кто идет, куда идет? Всех баб перепугал.
  Иваныч: Бабы с перепугу, быстрее нас, мужиков, к почте сбежались.
  Викентич: Ты б видел, Егорыч, эту сходку. Бабам бы нашим вилы да лопаты в руки. А Димку на трактор. Точь-в-точь, как ты рассказывал, Ленин на броненосце.
  Иваныч: Жаль, фотоаппарата не было. Бабы во всю глотку орут: "Что случилось? Кто идет?" А Димка двух слов связать не может. Говорит: " Идут". Мы: "Кто?" А он: "Изверги". А какие изверги - непонятно. Потом говорит: "Головы отрубают, кожу сдирают".
  Викентич: Мы ему: " Индейцы, что ли?" А он, видать, слова-то этого не знает и говорит: "При чем тут пираты?" А мы ему: "Какие пираты?" А он: "Как они к нам из Индийского океана попадут? По воздуху они еще не летают! Дураки вы деревенские!" А бабы наши: "Сам дурак! Не можешь индейца от пирата отличить! Чего пиратам у нас в поселке делать? У нас золота нет, бриллиантов нет. Одни бусы из жемчуга были и то, на Катькиной шее в город укатили".
  Иваныч: Короче, пока мы ему объяснили, чем индейцы отличаются от пиратов, все уже и позабыли, чего бежали к почте.
  Ф.Е. (с горечью): Да, скоро они не будут знать, кто такие партизаны и кто такой Гитлер. А ведь историю знать надо. Обидно...
  Иваныч: Да ладно тебе обижаться, ты, что ли, много знаешь о позапрошлом веке...
  Ф.Е.: Ну, много не знаю. А представление о том, как что было, имею... И что ж, Димка наш уразумел, кто такие индейцы?
  Иваныч: Ну, об этом, Филипп Егорович, сказать ничего не могу, так как вид он сделал умный, а что там у него в голове с извилинами, прибавилось, или убавилось, представления не имею. Однако, когда мы уже расходиться стали, он вспомнил, чего чуть ни нагишом бегал да как дунул в свой свисток. Все, как вкопанные, встали...
  Викентич: А он так умно заговорил, так умно... Вспомнил, чего нас собирал. Говорит: "Идут. Браконьеры идут. Бьют зверье наше". И заговорил, как песню запел ладную. Скомандовал, чтоб мужики наготове были. Если что, он даст знать и побежим браконьеров ловить.
  Ф.Е.: Ну, вы, конечно, под шумок этот от баб своих сбежали.
  Викентич: Конечно. Грех было не сбежать.
  Иваныч: А чё сидеть, их, что ль, сторожить. Так ты и сам знаешь, нашим бабам охрана не надо, они сами заместо нее могут. (Смотрит на Викентича) Отдубасят, заломают, фонарей наставят, а потом, как в кино: "Не виноватая я..."
  Викентич: Чего смешного-то. Сам-то от своей на прошлой неделе в голубятню забрался! Сколько дней просидел? А? Ты представляешь, Егорыч, она лестницу убрала, говорит ему: "Коль птицей себя возомнил, так слетай вниз сам, а лестницу не дам". Вот бабы! Равнодушные существа, не жаль живого человека. Мы с мужиками думаем: "И где ж наш Иваныч делся?" Один день кликаем, не выходит. На второй день кликаем, опять тишина. А Ольга его ходит, как ни в чем ни бывало. Я говорю: "Ольга, где муж твой делся?" "Взлетел к голубям", - говорит. Мы на нее: "Как так? ... А чего не спускается вниз?" А она: "А как же ж он спустится, коль летать не умеет. Вот и сидит там со своими курлыками". Мы с мужиками к голубятне пошли. А он... А он... (смеется) Чуть не плачет. "Мужики, - говорит, - спасите, тащите лестницу". Ну, мы вечера дождались, огородами к голубятне лестницу тащили. Бабину Лизину капусту потоптали, та потом наутро с соседкой своей ругалась, на весь поселок орала, что ее козлы всю капусту потоптали ... чуть ли не война началась из-за капусты...
  Ф.Е.: Ну, вы, конечно, не признались, что те козлы - это вы были.
  Иваныч: Да какие ж они козлы? Они слоны, бизоны, орангутанги... Сняли меня, значит, с голубятни. А я, представь, сам, как, голубок. Ну, домой к Ольге, конечно, не пошел. Мы с мужиками в баньку. Отмылися, напоилися...
  Викентич: А утром бабы наши в баню ворвались. Почти, как взятие Бастилии было... Намяли нам бока, кому фонари навесили... А Ольга его спокойно, как ни в чем ни бывало, зашла после побоища, забрала своего голубка отмытого и повела домой, счастливая. Ворковали, небось, все утро...
  Иваныч: Ну, ворковали... Я ж не виноват, что ваши вас не ворковать повели, а копытами побили. Да как били! Ты б видел, Филипп Егорыч. Безжалостные они, бабы эти. Своих родных мужей да так помять...
  Ф.Е.: А вы не пробовали женам своим слова любви говорить?
  Викентич: Какие слова?
  Ф.Е.: Ласковые. Глядишь, и они бы к вам по другому относиться стали. А, Викентич?
  Иваныч: Думаешь, Егорыч, их наши слова проймут? Да они ж такие толстокожие да еще с прослойкой... непробивные!
  Ф.Е.: А ты попробуй, вдруг что и выйдет...
  Викентич: Попробовать, конечно, можно.
  Иваныч: А вдруг, не поймут?
  Ф.Е.: Вот ты, Иваныч, кого из своей домашней скотины больше любишь?
  Иваныч: Как кого? Кобылу, конечно, Красавку свою.
  Ф.Е.: А ты, Викентич, больше любишь, небось, телку свою? Зорьку?
  Викентич: И ее тоже. Молочко жирное, сладкое дает, а сметанка с него...В следующий раз приду, принесу тебе, Филипп Егорыч.
  Ф.Е.: А вот вы и представьте себе, что жен своих так же любите. Да и направьте на них свою любовь, слова такие же ласковые говорите. Если сразу не получится, закрой глаза и представь, что это твоя кобыла, а ты представь, что это твоя телка. И говорите, как будто им.
  Иваныч: Это, что ж, получается, Егорыч? Закрою я глаза, подойду к своей Ольге и начну ей говорить те слова, что Красавке говорю. Закрывает глаза, представляет. Кобылка ты моя, длинноногая, красавица моя милая, покажи мне копытца свои звонкие, расчешу тебе гривку твою белую...
  Викентич, смеется: Ну, ладно, длинноногая да копытца твои звонкие, она, может, и пропустит мимо ушей, а вот гривка белая... Этого она тебе не простит, сразу по котелку получишь. Она ж у тебя не блондинистая...
  Иваныч, растроенно: Да не получится. Видишь, Егорыч, нестыковка получается, не буду ж я из-за бабы кобылу менять. Возмущенно. Да я вообще свою Красавку ни на кого не променяю. Лучше уж битым быть бабою, чем лишиться моей кобылушки.
  Викентич: А ну-ка, я попробую. Закрывает глаза, представляет. Зорюшка моя ясная, кормилица моя родимая, глазки твои умные, как бусинки, светятся, телочка ты моя дойная, вымечко молочное, теплое...
  Иваныч, смеется: Да, Викентич, у тебя тоже не прокатит, не поверит она твоим словам... Буфера не те. У твоей Ульяны вымечком молочным и не попахивает.
  Викентич: Вот видишь, Егорыч, получается, бабы наши ласки лишаются. Нет таких слов ласковых для баб наших!
  Ф.Е.: Эх, что ж вы за мужики, коль слов красивых сказать не можете?
  Сидят, переглядываются.
  Иваныч: Хорошо у тебя, Егорыч, спокойно с тобой, ладно на душе. Да только идти нам пора.
  Ф.Е.: Куда собрались-то?
  Викентич: Вчера мы, Егорыч, вдоль болота шли со стороны березняка, ну и наткнулись на кабанятину. Пока решали, бить иль не бить, его уже и след простыл. Мы решили сегодня опять на болото сходить. Вдруг опять встретим. Далеко ходить не надо... Тебе принесем мясца...
  Ф.Е.: А ты, Викентич, так уверен, что сегодня опять встретишь кабана? На том же месте?
   Иваныч: Попытка не пытка. Ты, Егорыч, разрешишь нам в твой военный арсенал заглянуть, может что выберем из твоих боеприпасов?
  Ф.Е.: Конечно, Иваныч, разрешу. Но условия мои все те же, не меняются. Лишнего не брать, остаток возвращать, все ставить по своим местам. "Максимку" руками не трогать... сами понимаете...
  Викентич: Да понимаем всё, раритет. История. Жаль, тачанки у тебя там нет...
  Ф.Е.: Хватит иронизировать. А по поводу охоты могу сказать вам, что сегодня вам понадобится только листок бумаги и ручка...
  Викентич и Иваныч, в один голос: С чего это вдруг?
  Ф.Е.: Пишите кабанчику записки и оставляйте их в разных местах. Где и когда, во сколько будете его ждать. Авось, что и получится. Иль вы думаете, он вас там так прям стоит и ждет?
  Викентич: Ладно тебе, Егорыч, над нами смеяться. Лучше честно скажи, почему думаешь, что бесполезно сегодня охотиться?
  Ф.Е.: А ты что ль забыл, куда мой Серго побежал?
  Иваныч: Точно. Забыли. Что ж теперь делать-то будем. А, Викентич? В поселок ведь не возвращаться?
  Викентич: Не, домой точно не пойдем.
  Ф.Е.: Сходите на реку. Порыбачьте.
  Викентич смеется: Скажешь тоже, на реку. Там волна, наверно, уже такая, что и рыба не рада своему пребыванию в воде. Ты, небось, уже и ветер успел поднять. Вон мы шли, тучи набегали. Подходит к окну, смотрит. Конечно, вон уже ветер во всю гуляет. А ты, Егорыч, на реку нас посылаешь.
  Ф.Е.: Ну вы пока до реки дойдете, он уже утихнет.
  Иваныч: Ты, что ль, его успокоишь?
  Ф.Е.: Коль на реку пойдете, успокою. Что ж, зря, что ли, от жен сбегали? Ну, захотели мальцы погулять, так идите... Охоты все равно сегодня не выйдет.
  Иваныч и Викентич переглядываются.
  Ф.Е.: Идите. На реке спокойно будет. Обещаю.
  Иваныч: Но на склад твой мы все равно заглянем. Удочки ж там у тебя, наготове стоят?
  Ф.Е.: Конечно, как всегда. Ключи, сами знаете, где лежат. Не забудьте замок проверить, как закроете. И ключ на место положите.
  Викентич: Спасибо тебе, Егорыч, душевный ты человек. Равных тебе нет.
  Ф.Е.: Перед богом все равны. Только понять это не каждый может.
  Иваныч: Спасибо, Егорыч. Рыбку поймаем и с тобой поделимся.
  Уходят.
  Филипп Егорович открывает окно. Слышен шум леса и ветра. Звериные крики.
  Ф.Е.: Ну что, ветерок? Разгулялся. Тучки нагоняешь. Ты уж сильно не бушеянь. Своих не пугай. На реке волны не поднимай, тучки туда не посылай. Пущай мальцы рыбки половят.
  Слышны голоса. Без стука входят Ольга и Ульяна.
  Ульяна: Здравствуй, Филипп Егорович!
  Ольга: Добрый день, Филипп Егорович!
  Ф.Е.: Здравствуйте, девоньки, здравствуйте! Каким ветром вас ко мне занесло?
  Ульяна: Ну уж, точно не тем, который ты наверняка нагнал. У тебя ж, в твоем лесном королевстве, просто так ничего не происходит.
  Ольга: Ну, признайся, ветрище твоих рук дело?
  Ф.Е.: Моих, скрывать не буду. Сами ж знаете, что происходит. Не могу же я быть безучастным. Это же моя вотчина.
  Ольга: Это да. Ты, Филипп Егорович, свое зверье спасаешь, а вот мы свое никак сыскать не можем!
  Ульяна: Вот идем по следу, идем, а эти два... чудовища прямо из-под носа утекают.
  Ольга: По запаху чую - только-только от тебя эти два звереныша ушли.
  Ф.Е.: Не пойму я что-то, за кого ж вы их держите: за мужей, за мужиков иль за неведому зверушку.
  Ульяна, серьезно: Это, Филипп Егорович, все зависит от обстоятельств. Я и сама иногда смотрю на него и понять не могу, кто он такой. По паспорту он, конечно, муж мой. Дети у нас с ним. Они ж не от святого духа, а от мужа моего, Викентича, значит, в первую очередь, муж он мне.
  Ольга: Я тоже иногда Иваныча своего мужем кликаю. Удивленно: Откликается. И даже не удивляется, что я его мужем зову. И он меня женой зовет, но только, правда, когда есть хочет. Кричит тогда, прям с порога: "Жена, а жена, жрать давай".
  Ф.Е.: Что, Ольга, прям так и кричит: "Жрать давай"?
  Ольга: А как еще? Ему только жрать полагается. Кушают тарелками. А он все ведрами уплетает. Легче коня прокормить, чем его, кабана. Он зараз полкастрюли борща, пол-литру сметаны, здоровенную миску каши либо картошки и все ж это ему с мясом или салом подавай, а еще и цельную буханку хлеба вприкуску съест. Разве ж так кушают? Так только жрут. Так это все квасом запивает, в лучшем случае. А если с горячительной, так ему в два раза больше еды надо. Вот так и кормлю его, как поросенка. Только от животины польза есть: мясо да сало. А от моего что? Пожрет, поспит, иногда вспомнит что рядом женщина, сделает свое мужское дело, и опять ему жрать подавай. И экономить- то на нем не получается. Если ж как только меньше покормишь, - меньше ласки получишь. А я женщина еще молодая, мне любви хочется, вот и приходится его кормить ведрами, чтоб силу и форму не потерял.
  Ульяна: Не, мой так много не ест. Мой, обычно, две тарелки борща. Хлеб, конечно, ест, но больше пирожки любит с картошкой. Пеку их обычно через день, ну а если кто в гости приходит, так пирогов как раз на вечер хватает. Потом, после жиденького, ему обязательно яйцо вареное вприкуску с грудинкой копченой. Ну и, как полагается, тарелочку кашки или картошечки тушеной.
  Ольга, смеется: Видела, Ульяна, я твои тарелки. В них утонуть можно. А яиц он у тебя зараз десяток съедает, а то и два, коль омлетом делаешь. Если ж все в ведро сложить вместе с твоими пирогами, вот и получится, что он у тебя не ест, а жрет так же, как и мой. Да... не зря они спелись вместе.
  Ульяна: И спелись, и спились. Всё, как две подружки, вместе везде шляются. Вот и сейчас взяли вместе и скрылись.
  Ольга: Ведь были ж у тебя? А? Признайся, Филипп Егорович.
  Ф.Е.: А я и не скрываю. Были.
  Ульяна: И куда ж они намылились? Иль просили не говорить нам?
  Ф.Е.: Почему ж не говорить? Они ведь не гулять пошли. Не скрыться куда-то. Они, девчата, пошли исполнять свой мужской долг.
  Ольга, испуганно: Какой мужской долг?
  Ф.Е.: Как какой? Они ж мужики, в доме. Кормильцы. Вот и пошли за добычей.
  Ульяна: Кормильцы, говоришь. За добычей пошли. В такую-то погоду?
  Ф.Е.: А погода позволяет.
  Ольга смеётся: Да, действительно, позволяет.
  Ф.Е.: На реке ветра не будет.
  Ульяна: Так, значит, рыбачить пошли.
  Ф.Е.: А я не скрывал.
  Ольга: Где ж мы их там найдем?
  Ф.Е.: Там, где ветра не будет, там и найдете. А чего ж вы их так ищите-то? Ну, пошли мужики в лес и пошли, что, впервой что ль.
  Ульяна: Да если б, Егорыч, не этот случай с браконьерами, мы бы и не двинулись никуда. Вдруг нарвутся на извергов.
  Ф.Е.: Боитесь, Ульяна, значит, за своих мужей. Переживаете. Значит, любите. Да... браконьеры, это не шуточное дело. Кто знает, что у них на уме?
  Ольга: Вот и я о том же. Вон как Димка перепугался. Да и нас всех перепугал. Не зря он такую шумиху поднял.
  Ульяна: Я так думаю, что-то он нам не договорил. Не просто это браконьеры. Они, может, и людей погубить могут.
  Ф.Е.: Так чего ж вы, женщины, из дому вылезли? Сидели бы там, в тепле, как в крепости.
  Ольга: Ты что ж это, Егорыч, не понимаешь? А вдруг мужики наши на них наткнутся?
  Ф.Е.: И что тогда?
  Ульяна: Кто ж им поможет, Филипп Егорыч, бандюг тех словить, коль не мы? Я ж за своего Викентича на куски порву, ежели его кто обидит.
  Ольга: И я за своего Иваныча постоять смогу. Что ж это, на моего, доморощенного, родного, еще какая-то заезжая дрянь руку поднимать будет? Да я им все глазья, точно, выцарапаю.
  Ф.Е.: В этом я не сомневаюсь. Ладно уж, бегите к реке, девоньки, сторожите своих доморощенных.
  Уходят.
  Ф.Е.: Ох, бабы, бабы. Странные. Это ж надо - сама своего мужика бить может, как хочет, а ежели чужой обидит, то и убить может обидчика. Бегите, бегите к своим жеребцам. Защищайте их, оберегайте, любите. Любовь - огромная сила. Они, небось, и сами не знают, что между ними это чувство живет, а надо-то всего лишь в глаза посмотреть, ладонью по щеке погладить, тепло ощутить, сказать несколько ласковых слов. И вот она - любовь. Сама себя проявит сразу же. Она не прячется, она вся наяву, когда её не стыдятся и не боятся. Надо только признать, что она живет в тебе, что ты не боишься о ней говорить и не стыдишься её. Любите открыто и не бойтесь любить. Любите любить. Любите в себе любовь. И она ответит вам взаимностью. Вот секрет счастья!
  За кулисами слышны голоса и грубые выражения:
  К черту эту погоду! Вот нечистая налетела! Проклятый дождь все попутал....
  В дом к Филиппу Егоровичу входят трое мужчин.
  Кузя: Это ж надо, вот тебе и погода. Насквозь промокли.
  Лохматый, глядя на Филиппа Егоровича: Давай, дед, печку топи. Не видишь, нам высушиться надо.
  Ф.Е.: Ну, здравствуйте, гости дорогие. Каким ветром вас сюда занесло?
  Кузя: Ветром? Это не ветер, а ураганище настоящий.
  Лысый: Ты, дед, нам зубы не заговаривай. Видишь, промокли насквозь? Так ты гостей встречаешь!
  Ф.Е.: Гости без стука не входят.
  Лохматый: Так тебе что, постучать надо? Сейчас постучу. Выходит за кулисы и стучит со всей силы ногой по двери. Возвращается: Так слышно было?
  Ф.Е.: Слышно, слава Богу, не глухой.
  Кузя: Верующий, что ли?
  Ф.Е.: А как же, кто в Бога не верит, тому неведома истина на Земле.
  Лысый: И в чем же она, истина?
  Ф.Е.: Истина в понимании добра и зла.
  Лысый: Ишь ты, какой правильный. И где ж зло, по-твоему, где добро.
  Ф.Е.: А это зависит от совести человека и понимания принципов жизни.
  Кузя: Прям философ какой-то.
  Ф.Е.: Философ иль не философ, спорить не стану, но точно знаю, что каждому воздастся за грехи его.
  Лысый: Не тебе, дед, решать о чужих грехах.
  Лохматый: Ты, дед, не суди, кто грешен, а кто не грешен.
  Ф.Е.: Так значит, верите тоже в Бога.
  Лохматый: А это не твое дело - веруем или не веруем.
   Ф.Е.: Но раз так говоришь, значит все же веришь.
  Лохматый: А это все равно не твое дело, в кого я верю.
  Ф.Е.: Ты прав: у каждого Бог свой и вера своя.
  Мужчины снимают с себя всю промокшую верхнюю одежду. Встряхивают ее. Снимают сапоги.
  Ф.Е.: Вообще-то это надо было проделывать не в хате, а в сенях.
  Лохматый: Ты что ж, старый, еще нас поучать будешь?
  Ф.Е.: Поучать не буду, я вам не родитель. И вы мне не грубите. Раз пришли в мой дом, относитесь с уважением.
  Кузя: Говоришь, поучать не будешь, а сам уже нотации читаешь.
  Ф.Е.: Вот вы, пришли без приглашения, ворвались без стука, не поинтересовались, можно ли войти в чужое жилище, не представились, не спросили, как звать меня.
  Лысый: А как же гостеприимство? Если ты такой правильный, что ж гостей хлебом- солью не встречаешь? Ради приличия хотя бы чаю горячего предложил.
  Лохматый: Пусть сначала печь растопит. Обсохнуть нам надо.
  Кузя: И когда этот дождь закончится?
  Ф.Е.: Когда добро победит зло.
  Лысый: Вот как? Что ж у тебя тут в лесу добро со злом заблудились, никак не встретятся, чтоб отношения выяснить.
  Ф.Е.: Зло крадется своей дорогой, а добро по пятам идет, как нагонит зло, так и дождь успокоится.
  Лысый: Тебе, дед, только сказки писать.
  Ф.Е.: Я их не пишу, я их предвижу.
  Кузя: А ты, дед, случаем, не колдун?
  Ф.Е.: А кто его знает, может и колдун. Глаз у меня, говорят, дурной. Сглазить могу.
   Лохматый присаживается на табурет и с грохотом падает.
  Ф.Е.: Ну вот, мало того, что грубишь, так еще и мебель мою ломаешь.
  Лохматый: А может, это ты меня сглазил?
  Ф.Е.: Ну, так ты ж не сломался, а сломался стул под тобой. Получается, я сам свою мебель сглазил.
  Лохматый: Да какая это мебель, рухлядь одна.
  Ф.Е.: Для кого рухлядь, а для кого историческая память.
  Кузя: Раритет, что ли? А где ж тогда подпись создателя?
  Ф.Е.: На ножке вырезана.
  Лохматый: Дай-ка погляжу, что у него там за создатель такой криворукий.
  Берет в руки разваленный табурет и рассматривает его.
  Лохматый читает: Сделал Дима. 12 лет. Ноябрь 1941 года.
  Лысый: Ни фига себе. Это что, дед, реальная надпись?
  Ф.Е: Посмотри, увидишь. По-твоему, я сижу и вырезаю это от нечего делать. Это память. Дорогая для меня память. А вы привыкли разрушать все на своем пути, не подумав, прежде чем сделаете. Даже на стул сесть ровно не можете, все рушите.
  Кузя: Тебя, дед, послушать, так мы, прям, как изверги какие-то, к тебе тут пожаловали.
  Ф.Е: Не я это сказал, а ты сам в этом признался.
  Кузя: В чем я признался?
  Ф.Е.: Что вы изверги.
  Кузя: Да какие ж мы изверги?
  Ф.Е.: А кто ж такие вы будете?
  Кузя: Охотники мы. Это Лохматый, это Лысый, а я Кузя.
  Ф.Е.: Ну, с этими понятно. Один лысый, поэтому и звать его Лысый, Лохматый, потому что непричесанный. А ты почему Кузя? У всех клички, а тебя, вишь, по имени величать надо.
   Лысый: Не имя это его, а кликуха.
  Ф.Е.: А я думал, ты Кузьмой будешь, а ты, вишь, тоже под кличкой ходишь. А я б тебе, если б кличку давал, то назвал бы тебя Лопоухим или Ушастым.
  Кузя: Это почему же меня так жестоко? Уши у меня вроде не большие.
  Ф.Е.: Уши у тебя и правда не большие, только ты трусоват, как заяц.
  Лохматый: А ведь дед правду говорит. Вечно ты трясешься да ноешь.
  Кузя: Это кто еще ноет?
  Лохматый: Кто, кто? Не я же! Как деньги делить, так поровну, а как дело делать - все отговорки какие-то. Только мешки с добром таскать можешь, больше ничего.
  Ф.Е.: Животных значит убиваете.
  Лохматый: Убиваем, дед, убиваем.
  Лысый: А ты что ж, дед, живешь в лесу и никогда не охотился?
  Ф.Е.: И не жалко вам зверюшек?
  Лохматый: Ты нас к совести не призывай. Мы такие же охотники, как и все. Законом это у нас не запрещено.
  Ф.Е.: Охотники разные бывают. Бывают охотники-фотографы, охотники-любители, охотники-профессионалы и охотники-изверги.
  Лысый: А мы, дед, охотники-добытчики. Так тебя устроит?
  Лохматый: Печь давай топи, да чаем горячим угощай! Сидит, зубы нам заговаривает. Где твое гостеприимство?
  Ф.Е.: Видишь, стар я. Что б печь топить, дрова нужны, а я тяжелое уже носить не могу. Сходил бы да принес дровишек.
  Лохматый: Где твои дровишки лежат?
  Ф.Е.: На улице, справа под навесом. Только ты тонкие не бери, бери что потолще, что б дольше горели.
  Лохматый уходит и тут же слышится грохот.
  Ф.Е.: Опять завалился. Весь дом разнесет. Вот нелегкая его метит.
  В комнату врывается Лохматый, держится за голову.
  Ф.Е.: Ай-я-яй, видать лоб расшиб.
  Лохматый: У тебя что, дед, лампочек нету?
  Ф.Е.: Ты представляешь, нету. Была, одна всего и то, когда Ильич подарил. Вот беда, перегорела, да и Ильич давно помер, так и сижу без лампочки.
  Кузя и Лысый смеются.
  Лысый: Сколько ж тебе лет, дед? Что тебе сам Ильич даже успел лампочку подарить?
  Ф.Е.: Достаточно, чтоб вы ко мне относились уважительно.
  Лохматый: Опять ты за свои нравоучения. Надоел ты мне, дед. Лучше молчи. Меня жить учить не надо, меня жизнь сама научила.
  Ф.Е.: Вижу, милок, вижу, шишек вон уже сколько набил.
  Лохматый: А ты что ж, по жизни шишек не набивал?
  Ф.Е.: Шишек не набивал, видать жил правильно.
  Лысый: И что ж, тебя жизнь никогда не била?
  Ф.Е.: Отчего же не била - била, еще как била. Надеюсь, вы слышали, что такое война и как она людей и судьбы калечит. Злая она тетка, несправедливая. Вот и мне довелось не единожды с ней столкнуться, и, поверь, свою порцию я получил сполна.
  Кузя: Сколько ж ты войн прошел?
  Ф.Е.: Все, что были на моем веку, во всех поучаствовал.
  Лохматый: Я тоже, дед, можно сказать, на войне был.
  Ф.Е.: Что ж тебя война таким сделала?
  Лохматый: Каким?
  Ф.Е.: Злым.
  Лохматый: Я не злой, а справедливый.
  Ф.Е.: Нет в твоем сердце мягкости. Сострадания в тебе нет. Даже, можно сказать, нежности.
  Лохматый: А откуда взяться во мне нежности, коль я с ней не знаком.
  Ф.Е.: Детдомовский что ли?
  Лысый: Так оно и есть. Сирота он.
  Ф.Е.: Значит всю жизнь на самовыживаемости? Так получается?
  Лохматый: Получается так.
  Ф.Е.: Нельзя так жить, нельзя. Ты сам себя лишаешь добра и справедливости. Ведь знаешь, что посеешь, то и пожнешь. Попробуй хоть раз поступить не так, как тебе хочется. Попробуй на все посмотреть с другой стороны, попробуй увидеть что-то хорошее. А ты, наверняка, видишь только один негатив. Погляди на жизнь иначе, не со своей колокольни, попытайся разглядеть ее светлые стороны.
  Лохматый: Что-то ты, дед, сильно загибаешь, насчет добра и света. Если я что-то делаю и мне от этого хорошо - это мое добро! А про светлое - солнце светит, на улице светло и мне этого достаточно. А темно будет - куплю лампочку Ильича, пускай освещает.
  Ф.Е.: А люди, которые тебя окружают, разве тебе всё равно, что по твоей вине кто-то может переживать, кто-то, не дай Бог, страдать? Разве тебя не тревожит, как они на тебя и твою жизнь смотрят?
  Лохматый: Поверь, не тревожит. Люди - те же звери. Все живут инстинктами. А добренькими и хорошими только прикидываются, для своей же выгоды. С этим, я думаю, ты не поспоришь. Сам, вон, в лесу живешь, среди зверей, отчего? Оттого, что знаешь - среди людей жить страшнее. Зверь предаст по нужде, а человек предаст из корысти. Зверь к тебе приласкается искренне, а человек, лишь видя выгоду. Еще скажи, что это не так. И зверь, и его детеныш друг за друга будут до последней капли крови биться, а человек подумает, стоит ли вообще начинать битву.
  Ф.Е.: Нельзя же всех под одну гребенку. Ты, я вижу, тоже особый индивидуум, со своим мировоззрением, довольно-таки устойчивым. Хотя, наверняка, считаешь себя человеком, а не зверем. Оттого, как понимаешь, что в тебе разума больше, чем у зверя. Так, что ж, по-твоему все люди сволочи?
  Лохматый: Ну почему все люди сволочи? Они просто все продуманные.
  Ф.Е.: Так же, как и ты, и ты с ними общаешься. Так как знаешь - без общения нет цивилизации. И живешь ты среди людей оттого, что знаешь - можешь избежать справедливого наказания. А если б жил среди зверей, давно бы был уничтожен.
  Лохматый: Ты, дед, меня жить не учи, и к совести не призывай, в душу ко мне не лезь. Я такой, как есть. А на людей я гляжу со своей точки зрения, ведомой только мне.
  Ф.Е: И что ж, на твоем пути ни одного доброго человека не встретилось? Друзья-то у тебя были?
  Лохматый: Еще бы! И друзья были, и есть до сих пор. Настоящие, преданные друзья. И воспитатель в детском доме был, справедливый и добрый.
  Ф.Е.: Отчего ж в сердце твоем жесткости столько много, сочувствия нет.
  Лохматый: Уродился такой.
  Ф.Е.: Не мог ты таким уродиться. Все в этот мир все приходят совершенно одинаковыми. Все дети Божьи равны.
  Лохматый: Значит, я исключение.
  Лысый: Не трогай ты его, дед. А то он ведь может не на шутку разозлиться и врезать.
  Ф.Е.: А тебе, что ж, от него уже доставалось?
  Лысый: Не твое дело.
  Ф.Е.: Что ж вас всех вместе держит?
  Кузя: Корыстный интерес, вот что.
  Ф.Е.: Значит, все вы сволочи, но только каждый по-своему.
  Лохматый: Эй, эй, ты, аккуратней с выражениями, следи за языком.
  Ф.Е.: Не могу я за ним следить, он, как тот предатель - что я думаю, то он и говорит.
  Лохматый: Предателей истреблять надо, сам знаешь. Но так как он неотъемлемо связан с тобой, дадим ему шанс реабилитироваться. Эй, Лысый, сходи за дровами! Просохнуть надо да идти дальше. Не хочется в этой глуши засиживаться.
   Лысый уходит за дровами.
  Ф.Е.: Неужто ты, Лохматый, смог бы убить старика?
  Кузя: Не бойся, дед. Это он тебя просто стращает.
  Ф.Е.: А я не боюсь, пуганый. Вот ты, Ушастый, вижу, боишься его, ведь знаешь, что он слов на ветер не бросает. Оттого и побаиваешься поперек него слово сказать.
  Кузя: И острый же ты на язык, дед. Ну, раз не боишься, значит прими, как злую шутку.
  Ф.Е: Правильно ты сказал, злую. Ведь он злой, значит и шутки у него злые.
  Лохматый: Ты, дед, начинаешь переигрывать. Убивать я тебя, конечно же, не буду, да и бить тоже. Стар ты, чтоб на тебя руку поднимать. А вот в глаза твои я поглядеть хочу, с удовольствием.
  Лохматый идет в сторону Филиппа Егоровича. В этот момент, в комнату вбегает перепуганный Лысый, сталкивается с Лохматым, и все дрова падают Лохматому на ноги. Оба падают на пол. Лохматый и Лысый вскрикивают одновременно: один от испуга, другой от жуткой боли.
  Лохматый: Ты что, обезумел? Ты что, как ненормальный, несешься.
  Лысый: Там, там... Лысый вскакивает на ноги и показывает в сторону двери. Там, там они... они на меня смотрели... вот такими глазищами... нет, там были только одни глаза... они сверкали, горели... они наблюдали за мной...
  Лохматый: Не ори, придурок! Отшиб мне ноги и еще орет как безумный.
  Ф.Е., встает, подходит к Лохматому: Вот видишь, как уважительно я отношусь к твоим желаниям. Ты хотел посмотреть мне в глаза. Теперь я посмотрю в твои, с превеликим удовольствием. И знаешь, что я в них вижу: боль, огромную боль, которую ты не видишь в глазах у зверей, когда убиваешь их.
  Лохматый: Отойди, лучше по-хорошему.
  Ф.Е., подходит к перепуганному Лысому: Не бойся тех глаз, это Серго.
  Кузя, тоже с перепуганным голосом: Какой еще Серго?
  Ф.Е., совершенно спокойно с некоторой паузой: Мой Серго. Друг. Волк. Живет он со мной.
  Лохматый: У, старый колдун. Кузя! Забрось дрова в печь! А то этот дед опять что-нибудь сотворит. Это же все ты делаешь, не правда ли?
  Ф.Е.: Что именно?
  Лохматый: Ты сам знаешь, что.
  Ф.Е.: У страха глаза велики.
  Лохматый: Ты думаешь, я тебя боюсь. Ни капли.
  Ф.Е.: Аккуратно с печью.
  Кузя и Лохматый разжигают печь. Лохматый, хромая, присаживается на скамью.
  Кузя: Что, тоже раритет?
  Ф.Е.: Еще какой! В позапрошлом веке была выложена. И до сих пор исправно служит. Видишь, как раньше люди работали, сколько любви и аккуратности вложили в свое дело, что оно и до сих пор живет.
  Лохматый: Так же, как и ты. Предполагаю, что ты тоже живой раритет. Природная ошибка, которую она хранит, так как больше таких экземпляров, наверняка, нет.
  Ф.Е.: Удивительно, но я первый раз с тобой соглашусь.
  Лохматый: Ну, дед! Все нервы ты нам потрепал.
  Ф.Е.: Что б нервы успокоить, надо что-то погорячительнее. Чаем нервы не успокоить.
  Лысый: А у тебя что, и такое найдется?
  Ф.Е.: Найдется. Причем разного фасона и выдержки.
  Кузя: Фасон - это, я так полагаю, ассортимент в твоем понимании.
  Ф.Е.: Пожалуй, так.
  Кузя: Откуда ж у тебя, дед, столько много горячительных напитков?
  Ф.Е.: Люди добрые несут, от чистого сердца. А я в этом не знаток, вот и стоит вся жидкость. Не выливать же. А если гости приходят, то я их угощаю.
  Лысый: Так что ж, ты нас уже за гостей признал.
  Ф.Е.: Ну, раз пришли ко мне, значит гости. Хоть и не желанные. И не добрые.
  Кузя: Хватит болтать. Где твоя коллекция?
  Ф.Е: В погребе, конечно, где прохладно.
  Лохматый: В погреб сами полезем, а то, не дай Бог, еще что-нибудь нам подсыплешь или наколдуешь.
  Ф.Е.: Вот и ладненько. Только вы туда пойдете и сами возьмете, что вашей душе приглянется.
  Кузя: А где же твой погреб?
  Ф.Е.: В землянке. На улице. Слева от дома, метрах в двадцати будет. Не заметить нельзя.
  Лохматый: Тоже, небось, какой-нибудь Дима 12 лет выкапывал.
  Ф.Е.: И не он один. Много детишек здесь в ту пору было. И все друг дружке помогали во всем.
  Лохматый: Старый поработитель детского труда.
  Ф.Е.: Не суди, да не судим будешь. А землянку ребятишки добротную сделали, сами убедитесь, когда туда попадете. Оцените по достоинству.
  Лысый: Пойдем все вместе.
  Лохматый: А ты, дед, сиди дома. И не вздумай из дома выходить.
  Ф.Е.: Куда ж я пойду в такой дождь? Мне самое время у печки свои косточки погреть.
  Лохматый: Ну, если еще что выкинешь... пеняй на себя, дед.
  Уходят. Филипп Егорович остается сидеть один.
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  Филипп Егорович сидит за столом и пьет чай.
  Стук в дверь.
  Ф.Е.: Входите, входите. Открыто.
   Входят студенты.
  Наталья: Ой, извините, можно к вам?
  Катя: Мы тут, нечаянно, под дождь попали.
  Степан: Можно нам у вас немного пересидеть?
  Ф.Е.: Можно, можно детки. Заходите. Вот и печка как раз прогрелась. Снимайте свои куртки и вешайте на просушку. Я вас сейчас чаем напою.
  Шурик: Спасибо большое.
  Степан: Спасибо. А то мы уже было расстроились.
  Наталья: А тут, смотрим, дымок.
  Катя: В общем, мы решили зайти к вам на огонек, если вы, конечно, не против?
  Ф.Е.: Я не против, заходите. Да и мне веселее с вами будет чай пить, чем одному.
  Шурик: А как вас величать? Как можно к вам обращаться?
  Ф.Е.: Меня зовут Филипп Егорович.
  Шурик: А я Александр - можно просто Шурик. Это Наталья, это Катя, ну а этот оболтус приятной наружности Степан.
  Ф.Е.: Очень приятно, очень. Искренно говорю, ребятки, вы мне уже нравитесь. Давно таких добрых и веселых гостей у меня не было. Что ж вас в лес к нам привело? Да еще в такую погоду.
  Катя: Да нет, мы когда в лес входили, погода была еще хорошая.
  Наталья: А пока шли, она вдруг резко испортилась.
  Шурик: Это все из-за того, что кто-то у нас паутинки да муравьев любит фотографировать.
  Катя: А кто-то и сам не прочь попозировать на стволах деревьев.
  Степан: Ну, все мы произошли от обезьян, поэтому и тянет на ветке поболтаться.
  Ф.Е.: Чудные вы, ребятки, мне уже весело с вами. А что ж вас все-таки привело в наши края?
  Шурик: Понимаете, Филипп Егорович, мы студенты. Нам задание дали на лето собрать песни, былины и все такое интересное.
  Катя: Мы собираем фольклор и различные жизненные интересные истории. Воспоминания о былых днях. Короче, кто что помнит. Нам интересно все.
  Наталья: Все события, старинные песни, частушки. Мы уже в соседней деревни побывали, в Верхней Дубравке, теперь идем в другую, в Нижнюю Дубравку. Нам объяснили, как идти, указали дорогу, а тут этот дождь, совсем некстати.
  Ф.Е.: Ну и что ж, много насобирали?
  Степан: Много. Четыре дня в Верхней Дубравке просидели. Хорошие там жители, добрые, каждый, к кому ни приходили, приглашал у него остаться переночевать.
  Ф.Е.: Ну и у кого ж вы ночевали?
  Шурик: А мы сразу, как вошли в деревню, в первый крайний дом, там бабушка живет одинокая, Нюра, ну мы у нее и остались. А что ж это у вас, Филипп Егорович, стул поломанный валяется?
  Степан: Давайте, мы его починим.
  Ф.Е.: Ну, коль сможете, буду очень рад. Гвозди там, Степан, за печкой посмотри. Значит, говорите, у бабы Нюры остановились.
  Катя: Да, у нее. Ребята дрова ей накололи. А мы в доме прибрались. Она такая старенькая. Говорит, уже забыла, когда окна открывала. А мы ей весь дом вымыли, окна отмыли. Даже светлее стало в комнатах.
  Наталья: Жалко ее очень, она такая старенькая и одинокая.
  Ф.Е.: Знаю я Нюрку. Она действительно старая. Ей уже много годков будет. Но она не одинокая, дети у нее есть, только все они в городе живут. И внуков у нее много. Но ни те, ни другие к ней не приезжают.
  Наталья: Странно. А почему? Они же ведь родственники. И вообще, как можно не приезжать к матери и бабушке?
  Ф.Е.: Видать можно. Она как перестала хозяйство держать, так они и приезжать перестали. Что со старой возьмешь? Раньше яичко, мяско, молочко, медок у нее свой был... А теперь что? Нечего. Вот и перестали навещать.
  Катя: Разве такое возможно? Забыть родного человека?
  Ф.Е.: Значит, Катюша, возможно. Но ее соседи не забывают, каждый, что может, приносит, угощает. Только поэтому она и живет, а так бы уже давно с голоду умерла. И как вам у Нюрки ночевалось?
  Катя: Честно говоря, страшно.
  Ф.Е.: Понимаю. Она, небось, вам на ночь одни страшилки рассказывала?
  Наталья: Да. А вы откуда знаете?
  Ф.Е.: Знаю. Она, Наталья, ничего другого рассказать и не могла. Старая она, а старые больше страшное все помнят. Приметы всякие да истории жуткие.
  Степан: Все остальные старики в деревне нам тоже много чего интересного рассказывали, конечно, жуткого ничего не было, но собрали мы много песен и историй. И даже вместе потом эти песни пели.
  Наталья: Ребята на камеру снимали, как мы запевали и танцевали с местными.
  Шурик: Очень здорово получилось. Потом мы из этого всего фильм смонтируем, еще лучше получится.
  Катя: Филипп Егорович, хотите мы вам что-нибудь споем?
  Ф.Е.: Ну, если возможно, уважьте старика, повеселите.
  Наталья: На какую тематику вы хотите, чтоб мы спели вам частушки или песни? У нас есть разные.
  Ф.Е.: Мне б что-нибудь времен Великой Отечественной войны.
   Катя: И такое есть, я их вообще в отдельную тетрадь писала. Сейчас, Филипп Егорович, усаживайтесь поудобней, мы вам споем.
  Поют частушки.
  
   Вышивала я платочек, На столе лежит клубок,
  Буквы ставила подряд. А в клубку - иголочка.
  Ты лети, лети платочек, Мой миленок на войне,
  Прямо милому в отряд. На боку - винтовочка.
  
  
  
  И на кофте кружева, Обожаю я, подружки,
  И на юбке кружева. Морячка походочку.
  Неужели я не буду Он идет, его качает,
  Лейтенантова жена. Как на море лодочку.
  
  Уточки, гагарочки Соловейка за рекою,
  Все плывут по парочке. Громко песни распевал
  А я в солдата влюблена, Как пришел фашист поганый,
  Хожу по полюшку одна. Соловейко замолчал.
  
  Ехал Гитлер на Москву, Думал Гитлер на яву:
  На машинах - таночках. "В десять дней возьму Москву".
  А оттуда из Москвы, А мы встали поперек:
  На разбитых саночках. "Ты Берлин бы поберег".
  
  Лез к Москве фашист - мошенник, От Москвы и до Берлина
  Через надолбы и рвы. Дороженька узкая.
  Крепкий русский подзотыльник Сколько, Гитлер, не храбрись,
  Получил взамен Москвы. А победа - русская.
  
  Гитлер вздумал угоститься - Как в Германии недавно
  Чаю тульского напился. Поросенок околел.
  Зря дурак позарился - Три недели Гитлер плакал
  Кипятком ошпарился. Поросятины хотел.
  
  Немец шел в Россию прямо, Русский веник крепко парит,
  Из России - косяком. Хлещет немцев между глаз.
  Шел в Россию он обутый, Раз ударит, два ошпарит,
  Из России - босиком. Спустит шкуру в третий раз.
  
  Сидит Гитлер на заборе, Ой на улице туман,
  Плетет лапти языком. Полное затмение.
  Что бы вшивая команда, Гитлер глянул на Москву
  Не ходила босиком. И лишился зрения.
  
  Где ты миленький воюешь, Там на Западе война,
  Где ты ходишь, где ты спишь? Миленький на фронте.
  Иль в зелененьком лесочке, Летите пули на фашистов,
  С пулеметиком сидишь? Милого не троньте.
  
  Ой, война, война, война, Мы с миленочком пойдем
  Что же делает она? Воевать на парочку.
  Не один милый воюет, Он пойдет за командира,
  Не одна страдаю я. Я - за санитарочку.
  
  
  Парикмахер испугался, Я на бочке сижу,
  Смотрит - в зеркале свинья. А под бочкой мышка.
  Голос Гитлера раздался: Скоро русские придут,
   "Успокойся - это я." Немцам будет крышка.
  
  
  Ф.Е.: Я тоже помню немного частушек.
  Поет частушки.
  
  Ты фашист, голодный волк, Сидит Гитлер на осине,
  Ты куда торопишься? Богу молится болван:
  К партизанам попадешь, "Помогите все святые,
  Больше не воротишься. Победить мне партизан".
  
  Не ревите, девки, бабы,
  Скоро кончится война.
  Гитлер в петле задавился,
  Похоронная пришла.
  
  Ф.Е.: Ну молодцы, молодцы, ребятки! Ай, спасибо вам, ай, спасибо!
  Катя: Вам тоже, Филипп Егорович, большое спасибо. Давайте чаю попьем.
  Наталья: Баба Нюра рассказывала, что в лесу живет настоящий колдун. Зовут его, как-то, по-птичьи. Он намного старше ее. И сколько еще проживет - неизвестно. Может еще и нас переживет. Заклятье какое-то на него наложила другая колдунья.
  Ф.Е.: Живет такой, знаю. Некоторые его Филином кличат. Но это только такие старые, как Нюрка. А остальные - по имени.
  Катя: А он сильно страшный?
  Ф.Е.: Ну, Катюш, кто его боится, для того он и страшный. А так, вроде, и несильно страшен. Даже, можно сказать, и не злой.
  Наталья: А правда, говорят, что Филин осушил болото?
  Ф.Е.: Болото? Навряд ли он мог сам осушить болото. Вот попросить его отступить немного в стороны он мог. А дальше - дело матушки-природы. Как она решит.
  Катя: А он просил?
  Ф.Е.: Просил. И не один раз.
  Катя: И что?
  Ф.Е.: Что, что? Подумала матушка-природа и осушила часть болота. Там, где люди топли... Не видно там было, что в топь идешь. Тропинка, как тропинка, широкая, крепкая. Вокруг березки и светло так, солнышко играет... никто и не подумал бы, что метр влево или вправо, - и ты уже по колено в воде. Это местные знали эту ловушку, а приезжие, они же что, идут себе и идут... вокруг красиво, а чем дальше, тем опаснее. Четверо утопли, не спасли. А многие шоком отделались. Повезло, что было кому вытащить из трясины.
  Степан: А правду говорят, что это болото местная ведьма сделала, давным-давно? И посылала туда людей, чтоб они пропадали и никто их найти не мог.
  Ф.Е.: Правда. Только, Степан, она туда никого специально не посылала. Плохие люди сами топли. За несколько лет до войны, она уже знала, что враги будут этой дорогой идти через поле. Там же раньше не болото было с тропинкой, а поле с широкой дорогой. У ведьмы той, старая она уже была, поэтому и много знала, и видела наперед. Так вот, у ведьмы той дочь была и внучка. Старая ведьма говорила, что враги поедут на колесах по дорогам, много шума и горя будет, и будут всех уничтожать на своем пути. Долго она думала, как защитить ей своих наследниц, и решила сделать вокруг дома, где жила, болото. Чтоб враги не добрались. Почти каждую ночь ходила она на ту дорогу и колдовала, а утром, как уходила, там дождь начинал идти, до самого захода солнца. А вечером она снова уходила. И так много месяцев подряд. А дождь все лил и лил на те поля. Зимой там, говорят, снега выпадала столько, что он почти до самого лета таял. И стала та дорога непроезжей.
  Шурик: А поле превратилось в болото.
  Ф.Е.: Да, Шурик, так народная молва гласит. Поля перестали засевать, смысла не было. Скотину тоже на выпас туда не гоняли. А видимость дороги стала обманом. Дорога стала непроезжей.
  Ф.Е. замолк, думая о чем-то своем.
  Наталья: Ну а дальше-то, дальше что было? Вы, Филипп Егорович, наверняка знаете.
  Ф.Е.: Люди из соседних деревень возненавидели старую ведьму, стали ей угрожать, требовали, чтоб она прекратила, а она отвечала, что не могу, мол, враги скоро придут, всех убивать на своем пути будут, спасаться, надо. И хотя вся округа ходила к ведьме за помощью, а она им всем помогала безотказно. Ходили, когда хворали, и за советом просто ходили, и за мазями, и за настойками, и просили, чтоб она помолилась за них, и душевно очистила... все равно озлобились люди, не поверили. Собрались как-то спьяну мужики, подстерегли её ночью и забили до полусмерти палками. А дочь её и внучка, тут же почуяли неладное, побежали спасать на ту дорогу, хотя старая колдунья им строго- настрого запрещала выходить в ту ночь, знала наверняка старая, что погибнуть могут. Подбежали они, значит, к мужикам, махающим палками, и стали умолять их остановиться, а те от злости, и на дочь её, и на внучку, с палками налетели. Зря они это сделали. Три ведьмы в одном месте... им надо было только взяться за руки и произнести заклинание. Если б только мужики знали, что их ждет, что нельзя ведьмам собираться в круг... Мужикам убежать бы в деревню, да прятаться подальше, грехи замаливать... А они всех троих в кучку сволокли и давай дубасить... женщины взялись за руки, подняли их кверху, произнесли заклинание и ... Силы неба стали пускать стрелы в мужиков...
  Катя: Какие стрелы?
  Ф.Е.: Наверно, острые и огненные. Говорили, двое из них ослепли, остальные были в жутких ожогах. Долго они потом лечились. К ведьмам теперь уж за помощью не пойдешь, вот и лечились сами. Говорили, что через несколько дней, как осознали мужики, что натворили, жутко плакали, молились, прощенья просили. Но их, видать, никто не простил. Сыны их все, что на войну пошли, никто не вернулся, все погибли. Да они и сами всю оставшуюся жизнь мучились и померли в муках, каждый в свое время.
  Шурик: А что же ведьмы?
  Наталья: Правду, говорят, что они долетели до дома, так как идти не могли?
  Ф.Е.: Идти они точно не могли, уж сильно побиты были. Ну, раз люди говорят, что долетели, то значит долетели. У старой ведьмы сильно было избито лицо, оно так и осталось все в шрамах, хотя, сказывали, в молодости красоты она была неописуемой, да и старухой была приятной, а они, вишь, изуродовали женщину. Да и спина была в сильных ушибах, вся синяя от синяков. У дочери ее рука была сломана и ребра, а у внучки нога была сломана, она срослась неправильно, девушка так и осталась хромой до конца своих дней.
  Степан: Так они ж ведьмы были, что ж они не могли себя вылечить?
  Ф.Е.: Могли, Степан, могли. Если б сразу начали лечение. А у них даже шевелиться не было сил. Неделю просто отлеживались. Потом потихоньку, кто что мог, то и стал делать. Так как больше всего досталось старой ведьме, она долго не могла восстановить свои силы. Очень долго выхаживали её дочь и внучка, уж сильно она пострадала. Когда жители соседних деревень прознали о случившемся, сначала боялись к ведьмам показываться, а потом, видать, нужда заставила, потянулись опять с просьбами, прощения просили за мужиков, говорили, мол, водка разум попутала, хотя не боялись и спрашивали, зачем ведьма из поля и дороги болото сделала. А та отвечала, что когда беда придет, болото не пустит врага, и людям будет где спрятаться. Не сможет враг добраться до защищенного места. И правда, когда война началась, болото себя оправдало полностью. Ни один фашист так и не смог перейти это огромное поле и проехать по дороге, все топли, с какой стороны ни пробуй зайти в лес - не пускало их болото. Зато к ведьмам все местные бабы с детьми в дни войны сбежались. Партизаны обосновались рядышком. Было построено несколько домов, сараев. Скотину и живность всю с деревень перегнали. Жили они в этом лесу - не тужили. Ведьмы раненых лечили. Партизанам помогали, подсказывали когда стоит выходить из леса, а когда притаиться надобно. Варили опасное зелье, очень уж любили фашисты самогоночку, а партизанки наши, особенно хорошо это у Нюрки получалось, носили ее и подсовывали гадам, те погибали непонятно отчего в течение нескольких дней. Партизаны и жители леса не боялись и знали, что болото поглотит врага. Даже когда предатель нашелся и обещал фашистам провести их до так называемой партизанской деревни, болото даже проводника обмануло и пропустило их вглубь трясины. Поговаривали, сначала предатель утоп, долго за жизнь боролся, но безуспешно, а враги от страха стали разбегаться в разные стороны. Дней десять по всему болоту были слышны вопли. Никто не спасся. Всех забрало болото.
  Шурик: Филипп Егорович, а те дома, в которых партизаны жили и жители деревень, сохранились?
  Ф.Е.: Ну, сейчас их, Шурик, посторонним взглядом в лесу не найдешь. Изменилось многое в лесу с тех пор, трудно разглядеть, где что. Местные хорошо знают те места и пользуются ими, коль надобно. Большие дома были, правильнее бы было назвать их временными постройками, очень добротными. Мужики по несколько печек в домах выложили, так что зима была нестрашна. Жили-то все под одной крышей. Ведьма ведь им сразу сказала, что две зимы враг будет рядом, а потом побежит прочь. Вот как только война началась, мужики быстренько и построили пристанище, а женщины его обустроили. Девки с детьми ведьмам помогали травы собирать, мази варить, настойки разные делали. Ягод да грибов собирали. Вы-то, небось, не знаете, поди, что сушеные боровики - это природный антибиотик и очень сильный. А... вот не знаете, вижу по глазам. Лисички, грибы такие, тоже очень полезны в сушеном виде. Ну, про мухоморы даже говорить не буду, чудо-грибы, только надо их секреты знать, когда это яд, а когда первая неотложка. А ягод сколько полезных в лесу! Мужики удочек наделали, сетей наплели, пацаны живность всякую ловили, короче, голодными не были. Еды всегда на всех хватало. Вот так и прожили и провоевали они.
  Наталья: А мы еще слышали про Филина, что он свалился с неба. Или эту историю выдумали?
  Степан: Да как это можно выдумать? Правда это была, Наталья. Это же не один человек рассказал, а все рассказывали, но каждый немного по-своему.
  Ф.Е.: И что же вам рассказывали про Филина? Если не секрет?
  Шурик: Говорили, что он прямо с неба свалился. В болото. И не утоп.
  Катя: Что ведьмы его выхаживали в своем доме.
  Наталья: И что ведьмы сами за ним ходили на болото.
  Катя: А одна бабулька рассказывала, она тогда совсем еще маленькой девочкой была, что с неба с гулом летела большая птица, похожая на филина, но она была вся в огне, это был огненный филин. Птица упала в болото, и оно сильно булькало, на весь лес. Дети, находящиеся в партизанской деревне, сильно испугались, совсем маленькие плакали. Ведьмы побежали за птицей, а когда ее принесли, все время говорили: "Дыши, филин, дыши." Но это была уже не птица, а настоящий человек. Это они из птицы сделали человека.
  Шурик: Ну, ты, прям, Катюшка, страшилки-небылицы рассказываешь. Сама-то веришь в то, что говоришь?
  Катя: Это, Шурик, не я говорю, а бабулька мне одна рассказала. Конечно, я понимаю, что глупо в это верить, но ведь ведьмы на самом деле жили в этом лесу.
  Наталья: Мне тоже старушка одна говорила, что когда филина нашли, он не дышал, все думали, что он мертвый, а ведьмы его оживили.
  Катя: Говорят, он до сих пор живет в лесу и летает по ночам.
  Наталья: Заглядывает в окна, предупреждает об опасности.
  Ф.Е.: Ну, люди много чего наговорят лишнего. А историю про Филина я знаю доподлинно.
  Шурик: Расскажите, пожалуйста, Филипп Егорович, а то эти две искательницы небылиц еще и преукрасят то, что услышали, и в результате получится ужасник, а не исторический факт.
  Ф.Е.: Ну, хорошо, слушайте. Когда началась война, и фашисты уже достаточно пострадали от партизан и потеряли всякую надежду добраться до них, решили они с воздуха разбомбить партизанскую деревню. Вот и делала авиация периодические вылеты. Уничтожали лес с неба. Только все было безуспешно. Им-то невдомек было, что партизаны у самого болота расположились, вот и бомбили вокруг да около. А может быть, их колдовство ведьм сбивало с пути, поэтому ни одна бомба не упала на партизанскую деревню. Весь лес изрешетили. А партизаны все равно успешно свою скрытую войну ведут. А немцы бомбят и бомбят, и все мимо. В один из дней очередной бомбежки леса мимо, с задания, пролетал наш советский летчик. Увидел он, что вражеские самолеты бомбят землю русскую и решил вступить с ними в бой. Началась неравная схватка. Наш-то один был, а врагов двое. Позывные у нашего летчика были "филин".
  Степан: Значит, на самом деле это не птица была, а наш летчик! А я, уж было, тоже подумал, что огромный филин...
  Ф.Е.: Ну как видишь, ты не ошибся, самолет-то действительно большая птица, да и разрисован он был под птицу.
  Степан: И что дальше, Филипп Егорович, дальше что произошло?
  Ф.Е.: А дальше, Степан, был неравный бой и, к сожалению, нашего летчика подбили, но он успел пойти на таран и задел одного из врагов своим крылом, тот рухнул в лес и взорвался. А Филин пытался посадить самолет на поле, не зная, что это болото. Так он оказался в трясине, благо совсем рядом с партизанской деревней. Но болото его не приняло. Поэтому, когда на помощь нашему летчику прибежали ведьмы и несколько партизан, они сумели его вытащить из горящего самолета. Рация в самолете еще работала, и они услышали позывные. Рация молила: филин, филин отзовись, прием....филин.... Так все узнали, что нашего летчика позывные "филин". А сам он был без сознания.
  Катя: Значит, летчика спасли?
  Ф.Е.: Спасли. А ведьмы вернули его к жизни. И рацию удалось вытащить, она потом, ох, как помогала нашим партизанам. Да и в летном отряде узнали, что Филин жив.
  Наталья: Филипп Егорович, а дом, где жили ведьмы, сохранился, можно его посмотреть и сфотографировать?
  Ф.Е.: Можно, Наталья, но для этого надо иметь огромное желание. И кто хочет, тот может разглядеть его в этом лесу.
  Катя: А вы, Филипп Егорович, можете нам показать дом?
  Ф.Е.: Могу, Катюш, могу. В этом нет ничего трудного. Ой, заговорили вы меня, совсем забыл. Мне ж надо Митьку предупредить, а то будет зазря по лесу бегать, бедняга.
  Катя: А кто такой Митька?
  Ф.Е.: Участковый наш. Хороший малый, добрый, ответственный. Ему б еще заняться самообразованием, цены б ему не было.
  Наталья: Что ж у вас участковый без образования?
  Ф.Е.: А кто ж в деревню, Наталья, с образованием поедет? Кто из молодежи останется? Никто не хочет. Не интересно им тут, все в город сбежали. А Митька, он добрый очень, мать у него старенькая, не смог он ее одну оставить. Когда все в город его друзья подались учиться, он остался тут. Вот его и назначили участковым, чтоб не скучал в деревне. Хороший он парень, очень хороший. Пойду, предупрежу власть.
  Ф.Е. выходит из дома, раздаются хлопки. Ребята переглядываются, удивляются. Ф.Е. возвращается.
  Степан: Это вы стреляли?
  Ф.Е.: Не стрелял я, так, с ракетниц пару залпов выпустил, чтоб Митьку предупредить. Сейчас примчится, если недалеко отсюда. Он у нас быстрый.
  Шурик: А что дальше случилось с Филином, вы знаете?
  Ф.Е.: Знаю.
  Студенты: Расскажите, пожалуйста. Расскажите.
  Ф.Е.: Когда Филин пришел в себя, первое, кого он увидел, это девушку необычайной красоты. И он влюбился в нее с первого взгляда. Она сидела рядом с ним и что-то шила. Он лежал и молча наблюдал за красавицей, а она и не замечала, что Филин открыл глаза. А дальше было все, как в сказке. Их взгляды встретились, и они поняли, что созданы друг для друга. И пока Филин находился в партизанской деревне, каждую свободную минуту они проводили вместе. Когда Филин пошел на поправку, он стал помогать партизаном. А когда наши погнали врага, Филину удалось вернуться к своим, и он продолжил войну с врагом в небе, пообещав вернуться после войны к своей возлюбленной.
  Катя: И он вернулся?
  Ф.Е.: Конечно. Вернулся живой и здоровый. Потому, что ведьма дала оберег, и Филину ничего не угрожало. Он не был ранен до конца войны ни разу. Ни одной царапины. Филин остался жить в лесу с ведьмами, хотя бабка и мать не одобряли этого и все время говорили молодой ведьме, что не стоит ей жить с мужчиной, мол, не положено им так. Но молодая ведьма не слушала их, слишком велика была любовь.
  Катя: А что за предсказание должно сбыться.
  Ф.Е.: А ты откуда ж о предсказании узнала, небось, Нюрка наболтала чего?
  Наталья: Да, нам баба Нюра сказала, была она рядом в ту минуту, когда колдуньи погибли. Перед смертью старая колдунья сказала: "Когда добро и зло вновь повстречаются в моей избе, и если добро победит зло, гром грянет три раза, град просыплется с куриное яйцо, ветер окна отворит, в тот момент откроется невидимый путь в мир иной - тогда и будет избавление от жизни земной. Взлетит Филин и громко закричит, да так, что вся округа услышит. Вот тогда и увидит он свою возлюбленную, и соединятся вновь их души".
  Ф.Е.: Предсказание такое и правда существует, но кто знает, на сколько оно верно. И когда именно это случится.
  Степан: Наверно, это все глупости. Сказки. Ну, какие могут быть превращения, колдуньи-то никуда не испарились, когда умерли. Их ведь похоронили, как обыкновенных людей.
  Шурик: Они же ведь никуда не испарились?
  Ф.Е.: В том то и дело, Шурик, что испарились. Видишь ли, их похоронили на маленькой светлой полянке, вокруг березок, было три могилы, как и полагается. А наутро, когда пришли, могил не было, была опять просто ровная поляна, только заросшая вся папоротником, как будто засеяна ровненько-ровненько. Так и стали ту поляну ведьминой кликать, там все время один папоротник и растет. Ни одно деревце там не присеется, не прорастет вот уж сколько лет. И ровная та поляна по весне, словно гладь, словно кто специально ее прогладил.
  Катя: А как ведьмы погибли?
  Ф.Е.: Случилось это через семь лет после окончания войны. Летом. Ведьмы в лесу ягоды собирали. Ну и наткнулись на неразорвавшийся снаряд. Бомба оказалась под пристальным взглядом ведьм, стоящих с трех сторон на равном расстоянии, солнце еще не село, а луна уже светила. И под этим жутким взглядом двух светил и трех ведьм бомба и рванула. Ведьмы были ранены смертельно, им ничто не могло помочь. Филин сразу же примчался к месту взрыва, да и бабы деревенские, что неподалеку ягоды тоже собирали, прибежали быстренько. Ведьмы еще живы были. Крику было, плача... Филин просто обезумел, он выл как раненый зверь, ну а бабы от страху и зловещей картины, увиденной перед собой. Старая ведьма попросила их рядом положить, чтоб соединиться в круг. Филин аккуратно перенес их всех по очереди на ровное место, ведьмы взялись за руки. А старая ведьма сказала, что отныне все, что они знают и умеют, перейдет к Филину и что жить ему, одинокому, в лесу до конца дней его, и что должен он людям помогать, как делали это они. А покинет он мир живых, когда добро победит зло. Сами же ведьмы умерли в одну секунду, все втроем, не разжав рук.
  Наталья: Значит, предсказание существует? Это правда?
  Ф.Е.: Правда. И сколько лет Филин живет в лесу, каждый день корит себя за гибель ведьм.
  Степан: Но он же ведь не виноват, что бомба взорвалась.
  Ф.Е.: Виноват он, Степан, еще как виноват. Видишь ли, нельзя было молодой ведьме влюбляться. Нельзя было страсти по любви отдаваться. Из поколения в поколение они рожали по одному ребенку, и всегда это была девочка. А вот от кого рожать и когда, это они решали с помощью гадания и звезд. А внучка влюбилась в Филина и забеременела. Да только не удалось ей выносить того ребенка. Нарушил Филин их бытие, их существование. Только поэтому погибли ведьмы, все вместе, из-за него.
  Ф.Е.: Да, трагичная история.
  Вбегает злой и выпивший Лохматый.
  Лохматый: Ах ты, старый пень, ты что ж это, думаешь, вот так запросто можно издеваться над людьми?
  Ф.Е.: Тихо, тихо, не кричи. Ты что, как курица потрепанная, кричишь. Что с тобой случилось-то? Что ты возбужденный такой?
  Лохматый: И ты еще спрашиваешь! Вот дал бы тебе хорошенько.
  Степан: Дяденька, поосторожней с выражениями!
  Шурик: Не надо так руками махать!
  Лохматый: А это что за звереныши у тебя тут пристроились?
  Ф.Е.: А это, Лохматый, внучики мои.
  Катя: А вы, дяденька, что ж такой грубый? Почему это вы себе позволяете называть нас зверенышами?
  Наталья: И с дедушкой таким неприличным тоном разговариваете.
  Лохматый: Ишь ты, защитники. Да вашего деда надо...
  Ф.Е.: Эй-эй, ты полегче, Лохматый, а то накличешь на себя беду. Гляди, как бы твои слова к тебе самому не приклеились.
  Лохматый присаживается на стул, отремонтированный ребятами, и опять падает.
  Лохматый: Ах ты, старый колдун, и не стыдно тебе перед твоими внуками.
  Ф.Е.: У ты, нелегкая, опять стул сломал. Видать, ушибся сильно? А? Ну что ж ты за человек такой?
  Лохматый: Я-то нормальный человек, а ты опять мне стул поломанный подсунул. Гостей взял и запер в погребе.
  Ф.Е.: Нехорошо врать. Не запирал я вас. Вы ж туда одни без меня пошли, а мне запретили выходить из дома. Я тут так и сижу до сих пор, вот только внучики в гости пришли, скрасили мое одиночество.
  Лохматый: Ты не прикидывайся невинным, скажи еще, не знал, что дверь захлопывается и изнутри не открывается.
  Ф.Е.: Отчего ж не знал, знал. Я тебя предупреждал, что погреб на совесть сделан, а ты не послушал.
  Входят Лысый и Кузя, обнявшись.
  Кузя: Ой, дед, ну и погребок у тебя - просто волшебный!
  Лысый: Я б там жить остался, если б не этот... Кивает в сторону Лохматого. Подходит к Ф.Е. и на ухо говорит ему: Ты знаешь, он тебе там дверь вышиб. Напился наверно, чумной. Подумал, что ты его там запер и вышиб. По досточкам почти разломал... Сказал, пойдем с дедом разбираться... А я не хотел...
  Кузя подходит к Ф.Е. с другой стороны: Мы там, в твоем подземном ресторанчике немного нашалили. Ну, не специально, конечно,... так вышло... пойми ты... мы сидим, пьем, а они пришли и смотрят на нас, глазища - во.... Мы им: "Брысь отсюда", а они уставились...
  Лысый: Смотрят, гады, и молчат.... Хотя б словечко какое сказали... поругались бы с нами... так нет... смотрят и молчат...
  Кузя: Мы их приглашали с нами выпить за жизнь..
  Лысый: ... не согласились... за здоровье тоже не согласились...
  Кузя: Это что ж такое, мы с ними по-хорошему... а они сидят, глядят и молчат...
  Лысый: Никакого уважения... Ну мы им и врезали хорошенько... А что? Пусть уважают!!!
  Ф.Е.: Все ясно, до грибнички добрались. Эко ж у вас руки длиннющие.
  Кузя: Ну, ты ж сам сказал, что можно пробовать все. Вот мы и дегустировали, с каждой бутылочки по глоточку.
  Ф.Е.: Поэтому и компания у вас пополнилась глюками.
  Лысый: Ах, значит, ты все-таки знал, что там еще кто-то, кроме нас, будет?
  Кузя: Или они потом пришли... ты их прислал.... Признавайся?
  Лысый Кузе: Тихо ты, смотри они уже сюда пришли, сейчас будут делать вид, что нас не слышат и не замечают.
  Лысый подходит к ребятам и начинает заглядывать им в лицо.
  Степан: Да отойди ты, алкоголик!
  Ф.Е.: Это не алкоголик. Это браконьер. И те, два дружка его, тоже браконьеры. Этот чумной Лохматым кличится, тот, что лысый, так и откликается на Лысого, а второй Кузя, но это не имя его, а тоже кличка.
  Шурик: Вот как. Интересно, интересно!
  Лохматый: Что тебе интересно, а! Что тебя так интересует?
  Шурик: Ну, уж жизнь ваша, как и личность, меня точно не интересует. Я, видите ли, Лохматый, так вас величать, все доброе люблю и справедливое.
  Лохматый: Одной крови со своим дедом. Только ты еще не вырос, чтоб меня поучать и рассказывать, что такое хорошо и что такое плохо, понял?
  Лысый: Смотри, заговорили! Только грубияны они какие-то. Мало мы им дали, надо добавить.
  Кузя: А может не надо, их, смотри, вон сколько, куда ни глянь, и все какие-то одинаковые. Близнецы, что ли?
  Лысый, машет руками по сторонам: Ну, иди сюда, иди, сейчас я тебе врежу. Все на одного, ничего, прорвемся. Делает выпад вперед и падает. Ах, вы мне еще подножку ставить будете, ну я вам сейчас!!!
  Кузя подходит к Лысому, сопереживая, помогает ему подняться: Ай-я-яй, забили тебя бедного, говорил же, не лезь. Их вон сколько. А я один. И ты один. И Лохматый один. Нас по одному, а их вон сколько. Давай не будем с ними драться. Давай завтра, когда они уйдут.
  Лысый, встает: Я им выпить за здоровье предлагал, а они мне подножку поставили!
  Кузя: Ну, ты же ведь их там побил? Побил. Вот и хватит. Помнишь, как ты врезал, аж все вокруг зазвенело.
  Лысый: И теперь побью!!! Бежит в сторону ребят, машет руками и опять падает.
  Степан: Э-э, бедный, ну сейчас совсем расшибешься, если будешь кувыркаться так. Давай, Шурик, мы его малость усмирим. Филипп Егорович, есть у вас рубашка какая?
  Ф.Е.: Есть, есть, Степан, вон в шкафу погляди.
  Степан достает рубаху, вместе с Шуриком одевают ее на Лысого, не продевая рук, застегивают и завязывают рукава. Усаживают его на скамью.
  Лысый, поет: Повязали гада, повязали. Повязали, срок мне припаяли.
  Шурик, шутя, обращается к девочкам: Девчонки, песня новая, не хотите слова переписать из первых уст.
  Катя: Да ну тебя!
  Наталья: У вас вон еще один безумный драчун, смотри.
  Кузя полез в шкаф и достал рубаху, подходит к Ф.Е.: Дед, попроси их, чтоб они меня тоже повязали, только чтоб не били, пожалуйста.
  Степан: Ну, об этом мог и не просить дедушку, мы и сами тебя повяжем, без твоих просьб.
  Лохматый: Вы что ж это творите, молодежь? А ну, не смейте моих ребят трогать.
  Шурик: Кто ж их трогает, разве мы? Это не мы. Это глюки ваши.
  Лохматый: Ну, дед, и вырастил ты злыдней. Над людьми издеваются.
  Ф.Е.: Они не издеваются, они их усмиряют. Для их же блага. Расшибутся мальцы, потом все болеть будет. Еще скажут потом, что ребятки мои их побили. До тебя вон никто не дотрагивался, а ты уже весь ушибленный, сидишь на своем мягком месте, даже встать не можешь. О, как пришибло.
  Лохматый: Чего-то я не могу? Могу. Сейчас встану.
  Ф.Е.: Нет, нет, нет. Сиди, сиди, коленки-то подкосятся и завалишься.
  В этот момент Лохматый уже встает, но ноги его не держат и он опять с грохотом валится.
  Лохматый: Ну, дед, и нахал же ты. Ноги мне попутал.
  Ф.Е.: А это не я, милок. Это грибничка, до которой вы добрались. Она еще только-только начинает действовать, дальше веселее будет. До утра теперь валяться будешь. Хочешь одеяльце дам да матрасик. А хочешь, ползи под печку, там теплее будет.
  Степан и Шурик усаживают связанного Кузю рядом с Лысым. Степан достает видеокамеру.
  Степан: А теперь, господа браконьеры, для истории и подлинности событий предлагаю вам исполнить русскую народную песню. А я ее, в вашем исполнении, сниму на камеру. Это будет самый эксклюзивный материал сезона.
  Лысый: Какие тебе русские события исполнить?
  Степан: Запеваем песню "Ой, цветет калина". Итак, камера, мотор, начали. Руководитель хора знаменитый Шурик - укротитель браконьеров и глюков. Народные артисты - Лысый и Кузя, браконьеры, взятые под пристальный надзор художественных руководителей Натальи и Екатерины. Раз, два, три - поем.
  Шурик дирижирует. Лысый и Кузя старательно поют в ритм:
  Ой, цветет кали-на, в поле у ручь-я-а.
  Парня молодо-го полюби-и-ла я-а.
  Парня полюби-и-ла на свою беду-у.
  Не могу откры-ы-ться, слов я не найду-у.
  Лохматый: Эй вы, запевалы! Кого вы там полюбили? Может вам компас дать? Чтоб ориентацию не теряли? А?
  Степан подходит с камерой к Лохматому.
  Степан: А это наш самый главный браконьер. Солист. Господин Лохматый, может быть, исполните что-нибудь для истории? Хочется запомнить вас не только агрессивным, но и романтичным, если вам это, конечно, свойственно.
  Наталья: Ты еще интервью у него попроси.
  Катя: И автограф.
  Лохматый: На барабанах могу играть. Несите свои черепушки. Я вам мастер-класс покажу.
  Шурик: Вы себе не изменяете, все такой же грубый и злой. Никакого романтизма. Ну что ж, придется вас запомнить таким.
  Лохматый: Отчего же, я могу и спеть. Поет:
  В траве сидел кузнечик, в траве сидел кузнечик.
  В траве сидел кузнечик, зелененький он был.
  Шурик: Содержательно. Степ, давай его перетащим поближе к хору, а то ж, что это, солист отдельно, хор отдельно. Пускай рядышком паркуются.
  Берут Лохматого под руки и усаживают на пол рядом с Лысым и Кузей.
  Степан: Извини, Лохматый, нельзя тебе на скамью. Завалишься, опять расшибешься, деда будешь винить. Придется тебе ютиться тут.
  Лохматый: Изверги. И дед ваш...
  Шурик: Мы, Лохматый, не изверги. Мы студенты. Изверги - вы. Вы мир поганите, а мы им наслаждаемся.
  Вбегают Иваныч и Викентич с палками в руках.
  Иваныч: Что случилось, Филипп Егорович?
  Викентич: Чего салютовал?
  Иваныч: А, сыскались, голубчики?
  Направляются в сторону ребят с палками.
  Иваныч: И девки, значит, с вами тоже промышляют.
  Викентич: Вот мы вам сейчас мозги поправим. На всю жизнь забудете дорогу в лес.
  Ф.Е.: Тихо, тихо, тихо. Не кричите. Не надо ничего им никуда вправлять. А то они фольклор весь позабудут, что собрали. А им для дела надо.
  Иваныч: Какой еще фольклор?
  Викентич: Это что за чудная зверушка в лесу у нас тут завелась?
  Ф.Е.: А это не зверюшка, это - песни. Ребятки эти - студенты, а не браконьеры. Они в гостях тут у меня. А браконьеры - вон сидят! Нелегкая их завалила.
  Викентич: Кто ж их так тут ровно усадил?
  Ф.Е.: Ребятки. Это Степа, это Шурик, то Катя да Наталья. Представляет ребятам охотников. А это земляки мои - Иваныч и Викентич.
  Степа: А мы уж думали, придется отбиваться.
  Шурик: Застали нас врасплох. Тут только с этими мы повоевали...
  Степа: Верней не мы с ними, а они с нами...
  Ф.Е.: Да, бой был не из легких. Особенно для них. Кивает в сторону браконьеров.
  Кузя: Смотри, еще пришли. Их становится все больше.
  Лысый: Ты слышал, они из боя только что вернулись.
  Кузя: Видать с победой.
  Лохматый: Нас им не сломить.
  Кузя: Ты видел, сколько их уже собралось?
  Лысый: А как кричат? Наверно тактика такая.
  Лохматый: Брать на испуг. Ну, это с нами не пройдет...
  Лысый: Смотри, нас окружают.
  Иваныч и Викентич подходят к браконьерам и удивленно смотрят на них.
  Иваныч: А это что-то с ними?
  Викентич: У них что, с головою не в порядке?
  Ф.Е.: Они грибничкой угостились.
  Иваныч: Ух, бедные...
  Викентич: Сильно буйные? А то ж грибничка всю сущность наружу выгоняет.
  Ф.Е.: Да нет, не так они страшны, как им хотелось бы казаться.
  Иваныч: Ну, это хорошо. А что ж, Митька еще бежит все до тебя?
  Ф.Е.: Наверно далеко ушел, бедняга. А сейчас, в такую непогоду, попробуй, доберись.
  Викентич: Мы все равно останемся с тобой, хоть и защита у тебя тут есть, на речку больше не пойдем.
  Ф.Е.: А где же рыба ваша?
  Иваныч: Там все побросали. Как увидали твой салют, бегом пустились, что есть мочи.
  Викентич: Вот елки-зеленки, и удочки забыли...
  В этот момент входят Ольга и Ульяна.
  Ольга: Конечно, позабыли. Рванули как подстреленные зайцы.
  Ульяна: А нам за вами, как всегда, все собирать?
  Иваныч: А вы откуда?
  Ульяна: Мы с рыбалки. В кустах сидели, вас оберегали.
  Викентич: Оберегали или стерегли?
  Ольга: Кому нужны вы, чтоб стеречь вас. От браконьеров защитить хотели. Вдруг повстречались бы.
  Ульяна: Мы б им задали бы по первое число. Филипп Егорович, и удочки, и рыба - все у входа в дом стоит.
  Ольга: А что же пропадать добру. Мы удочки да рыбу подхватили, и бежать за ними.
  А это что у вас тут за собранье? Народу столько собралось?
  Ульяна: А ж на полу сидят. Что, места не хватает? Вроде не тесно тут у тебя.
  Ф.Е.: Вон те, что в кучке, то и есть браконьеры, самые что ни на есть настоящие. А эти ребятки - студенты, они песни да частушки собирают. Идут в Нижнюю Дубравку, к вам, значит, в деревню. Вот, знакомьтесь.
  Ульяна: О, ребятки, мы вам столько песен и частушек пропоем.
  Ольга: Да и наши бабки знают не меньше, чем в Верхней Дубравке. Не пожалеете, что к нам пришли.
  Иваныч: А почему бы нам сейчас не повеселиться, а?
  Викентич: Ну что ж, можно и горло размять. Ну-ка давайте, запевайте.
  Ольга, Ульяна, Иваныч, Викентич поют частушки.
  
  Я по милому скучаю, Я хотел пойти домой,
  Выпиваю чашку чаю. К своей милой, дорогой.
  А когда скучает он, Да она ругается -
  Хлещет сволочь самогон. Тарелками бросается.
  
  На горе стоит сосенка, Хорошо траву косить,
  Под горою баобаб. Котора сама косится
  Странный взгляд у поросенка, Хорошо того любить,
  Когда смотрит он на баб. Который, сам напросится.
  
  В огороде - грохот, Ох, моя Олюшка -
  Муж поел гороху. Словно погремушка.
  Он так птиц пугает, Я ведь правда не шучу,
  Вроде помогает. Она гремит, а я молчу.
  
   Мою Ульяну только тронь, На палец нитки не мотай -
  Вся пылает, как огонь. Это не катушка.
  Потому я с ней в стогу, Меня больше не целуй -
  Обниматься не могу. Я ведь не игрушка.
  
  Дед на бабку рассердился, Бабка деду приказала,
  Говорит, невзрачная. Ждать ее возле вокзала.
  А она ушла к другому, Задержалась на минутку,
  И стала очень важная. Деда сняли проститутки.
  
  
  
  
  У миленка я просила: Я любила сокола,
  "Обними меня родной". Ему носочки штопала.
  Мне миленок отвечает: А он проклятый крокодил,
  "Я сегодня выходной". С другими шашни заводил.
  
  
  Мой миленок по аллее, Ох ты, милая моя,
  Ходит рядом и молчит. Такая ласковая.
  Мне с коровой веселее, Все конфеты из кармана
  Та хоть что-нибудь мычит. Повытаскивала.
  
  Слава Богу понемногу, Не стой милый у ворот,
  Стал я разживаться. Заходи к нам в хату
  Продал дом, купил ворота, Я сегодня пекла хлеб,
  Стал я запираться. Оближи лопату.
  
  Мне сказали про милого, Шумит белая береза,
  Что он худ, да маленький. Всем ветрам покорная.
  Посмотрела на гулянке, Не бывает мое сердце,
  Как цветочек аленький. Никогда свободное.
  
  Меня милый не целует, Что ж ты, милый, не пришел
  Только обещается. Аль рубахи не нашел.
  А любовь без поцелуев, Ты б хоть дедову надел,
  Строго воспрещается. Дед на печке б посидел.
  
  Я по бережку иду, У милого моего,
  А берег осыпается. На затылке нет волос.
  Я беззубого люблю, Я милого пожалею,
  Беззубый не кусается. И пришью овечий хвост.
  
  Ходит дядька по деревне, Я иду, а мне навстречу,
  Ходит улыбается. Трактора, да трактора.
  Оказалось, зубы вставил, Почему любовь не лечат
  Рот не закрывается. Никакие доктора?
  
  Ф.Е.: Ну и праздник вы мне устроили! Целый день кто-то да развлекает!
  Вбегает Дмитрий и орет: Лежать, всем лежать, руки вверх! Оружие на землю, лицом в пол, ноги на ширине плеч, руки за голову!
  Все стоят молча, никто не шевелится.
  Ульяна: Тьфу ты, сумасшедший, ты что, решил меня заикастой сделать. Сейчас сковородой тебя огрею, сразу утихомиришься.
  Дмитрий, орет: Нельзя! Сковородой нельзя! Молчать, всем молчать! Руки вперед, чтоб я их видел!
  Ольга: Раз сковородой нельзя, сейчас тебя утихомирю кочергой.
  Дмитрий: И кочергой нельзя! Нельзя представителю власти угрожать! Сковорода и кочерга будут расцениваться как орудие нападения!
  Ф.Е.: А чем же тебя тогда успокоить?
   Дмитрий: Ничем, ничем не надо, я сейчас сам, сам успокоюсь! Ну, где они? Кто тут браконьеры? Шаг вперед!
  Ф.Е.: Митька, не кричи. Здесь все свои. Мы все тебя прекрасно слышим.
  Дмитрий: Не могу! Я же представитель власти! Меня все должны бояться! Где они?
  Ф.Е.: Вон сидят, голубчики.
  Дмитрий подходит к браконьерам, рассматривает их.
  Дмитрий, расстроенный, тихим голосом: Так значит, вы уже их повязали? Без меня? Без представителя власти?
  Ф.Е.: Нет, нет, ты что? Мы их даже и не трогали. Они сами пришли и сдались. С повинной. Спросили, где наша власть, и сдались. А здесь сидят, тебя ждут. А мы их даже и не трогали, они сами повязались, для приличия.
  Все присутствующие стали поддакивать Ф.Е., успокаивать Дмитрия.
  Дмитрий: Говоришь, каются. Это хорошо. Значит, уважают власть и боятся. Хорошо.
  Лысый: Еще кого-то ловят.
  Кузя: Видать нагнали.
  Лысый: Сейчас повяжут и к нам посадят.
  Лохматый: Сидите тихо. Не шумите, быть может, не заметят нас.
  Вбегает Николай Николаевич: Митька, за тобой и не угонишься. Во рванул, как заяц. Прыгал так по дороге, что я его даже из виду упустил. Ну, где, где они, браконьеры?
  Ф.Е.: Вон, голубчики, сидят. А Митька вовремя прибежал, как раз в самый раз. Перепугал их, вишь, сидят смирненько, не шевелятся. Власть боятся, значит уважают. А Митька молодец, задал тут жару.
  Николай Николаевич подходит, смотрит на браконьеров: Э, как их прибило! А что ж это с ними случилось, Филипп Егорович?
  Ф.Е.: Грибничкой угостились, вот и расклеились. Теперь до утра их тут караулить будете. Нетранспортабельные они сейчас, сам видишь.
  Дмитрий подходит к Николаю Николаевичу и рассматривает браконьеров. Дмитрий: Ну, что, Николай Николаевич, завтра грузить их будем? Или так погоним, пехом?
  Лысый: Гляди, как вылупились, прям взглядом жалят? Может, это на них маски какие одеты. Вон, гляди, морды какие широкие?
  Кузя: А вдруг это туземцы или индейцы?
  Лысый: Они обычно скальпели снимают.
  Кузя: Ой, мамочки, попали мы.
  Лохматый: Какие тут туземцы и индейцы? Они почти что ходят нагишом, а эти вон одеты в камуфляж да в форму. Наверное, войска какие.
  Степан и Шурик подходят к участковому и егерю.
  Степан: Мы, студенты, фольклор собираем. Меня Степаном зовут, а это мой друг - Шурик.
  Шурик: А там вон, девчонки наши, Наталья и Екатерина. А вы, я так понимаю, наш представитель власти, участковый Дмитрий. А вы егерь - Николай Николаевич. Очень приятно с вами познакомиться.
  Лысый: Ой, Лохматый, смотри их сколько. Целая армия собралась. Сейчас перейдут в наступление.
   Лохматый: Сначала самолеты летят, потом танки должны пойти, потом пехота. У них стратегия такая.
  Кузя: Может, сдадимся без боя.
  Лохматый: Нет, бой должен быть. По правилам, так положено.
  Ф.Е.: Может песню какую споем?
  Николай Николаевич: А чего - и споем.
  Все смотрят на Филиппа Егоровича, он начинает петь "Катюшу", остальные подпевают.
  Лысый: Я знаю эту Катюшу. Ой, хитрая баба, раскрутит и не поймешь, что с тобой случилось.
  Кузя: Я тоже Катюшу знаю. Смертельное оружие. Бьет наповал. Сейчас и она сюда прикатит.
  Лохматый: Мы не сдадимся. Будем держаться до последнего, я сказал.
  Ульяна и Ольга подходят к браконьерам.
  Ульяна: Сидят, голубчики, притихли.
  Ольга: А чего им, они сейчас, наверное, такое диво видят, что нам никогда и не причудится.
  Ульяна: Не знаю, видят они чего или нет, но в глазах у них точно одна пустота. Как околдованные.
  Ольга: Может оно и к лучшему, а то бы буянили. Пришлось бы их усмирять, а так, вишь, как у нас тут все ладненько. Даже Филипп Егорыч повеселел, никогда его таким не видела.
  Кузя: Смотри у них какое-то секретное оружие. Все потемнело, ничего не вижу перед собой.
  Лысый: Пора сдаваться. Прям амбразура на меня сейчас наступит...
  Лохматый: Ну все, все, все сдаемся. Сдаемся мы, без боя. Поднимает кверху руки.
  В этот момент дождь усиливается, завывает ветер. Филипп Егорович встает и направляется к выходу.
  Дмитрий: Ты куда, Филипп Егорович?
  Ф.Е.: Пойду, Митька, воздухом свежим подышу. Что-то душно стало, сердце сжалось. Выходит. Гроза усиливается. Застучал сильный град. Раздался жуткий крик филина.
  Наталья: Что ж, Филипп Егорович там, на улице мокнет. Пойду за ним, а то заболеет. Выходит и тут же возвращается. В руках держит град размером с куриное яйцо.
  Наталья: Странно - его там нет. А град, смотрите, с куриное яйцо размером будет!
  Катя: Неужто предсказание сбылось? Так значит...
  Степан: Филипп Егорович и есть тот самый Филин?
  Шурик: И значит зло повержено?
  
  КОНЕЦ
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"