Сквозь решётчатые ставни вечернее солнце протянулось полосами по земляному полу, по длинному закопчённому столу, по плюющейся жаром печи. На столе лежал большой лист лопуха. На нем дрожала и переливалась в лучах заходящего солнца капля размером, может быть, с детскую ладошку. Лопух лежал своей матовой стороной вверх, кочерыжкой толстого стебля глядя в чёрный потолок мастерской, и иногда покачивался от сквозняка. Тогда мастер Грегор Дувка с тонкой трубкой в руках хмуро посматривал на него. Удостоверившись в том, что лопух на месте и поползновения его слететь со стола незначительны, мастер опять принимался дуть в трубку с раскачивающейся соплёй жидкого стекла на конце.
Иногда он говорил, обращаясь к лопуху:
-Подожди, скоро уже.
Подогревал густую соплю синего цвета в печи и продолжал колдовать над ней. А та уже выросла в размерах, распухла в указанных ей стеклоделом местах. Откусив щипцами готовый сосуд от трубки, стеклодел отложил заготовку в сторону. И проговорил, рассматривая её:
-Если чистый песочек речной плавить, то жара в моей печке маловато будет. Если смешать с золой из папоротника, то в самый раз. Только получится слабое стекло, "жидкое". Поэтому надо извести добавить, тогда стекло станет устойчивым к воде. Из него я делаю сосуды и амфоры для короля. А для тебя, - тут он опять посмотрел на лопух, - я ввёл свинцовую охру, глёт. И тебе достанется бутылочка из хрусталя, мой друг.
И вновь глянул на лопух. Лопух по-прежнему молчал.
Дувка взял стоявший в стороне, уже остывший сосуд и поднял его на свет. Хороший хрусталь. Особой прозрачности. Стекло светится изнутри и имеет свой голос.
-Вот ты говоришь, что живёшь далеко, что там нет лесов и полей, как у нас, что тебе больно в нашем мире, и ты хочешь назад, домой. Зачем же ты тогда заявился к нам?
Разговаривая так, он поднёс остывший сосуд к лопуху и осторожно, свернув лист кулём, наклонил. Капля, вязко цепляясь за тёплую, насиженную поверхность листа, стекла в сосуд. И студенисто задрожала на дне, медленно расплываясь.
-Ну что, доволен? - спросил Грегор.
И приложил ухо к бутыли. Глухой, будто из-под одеяла, голос ответил:
-Так-то лучше. Но меня убыло на четверть, - голос слабо хихикнул, - это ваше светило, что б его.
Стеклодел улыбнулся.
-Ну вот, ожил, наконец.
Поставил бутыль на стол и сел на деревянный стул. Наклонившись, уперев подбородок в большой палец, Дувка рассматривал в упор содержимое сосуда. Непонятное совершенно для него существо. Почему-то говорящее. Сначала он испугался, когда лопух заговорил. Тысячи глупостей пронеслись в голове от нечистой силы до чуда. Но кричать и размахивать руками Грегор не умел, призывать на помощь было для него непривычным, и он долго стоял и ждал, пока уймётся противная дрожь в коленках. Существо висело на тыльной стороне листа и еле слышно просило о помощи, среди бела дня, на родном языке Дувки... чистая прозрачная дрожавшая капля, словно водяная. И мастер решил сосредоточиться пока только на этом, отбрасывая то странное, от чего холодело за душой...
-И что? Ты - вот эта густая жижа?
-Жижа... Хм... - недовольный голос проворчал, - ну, я это, я.
-Где же... твои руки, ноги?
-Что такое руки, ноги? Эти твои длинные, нитевидные отростки с щупалками? Надо признать, ты здорово ими орудовал, выдувая мне дом из песка.
-Щупалки! - захохотал Грегор, откидываясь на высокую спинку стула. - Значит, они тебе не нужны. А чем же ты будешь строить себе дом сам? Ведь я мог и не услышать, и тебе точно пришлось бы засохнуть на этом лопухе.
-Роса.
-Что роса? - не понял Дувка, его брови поползли вверх.
-Выпадает.
-А-а, да.
-Ну, вот она меня и спасала.
-Выходит, вся твоя жизнь - это лежание до полного высыхания?
-Ой, - прогундел из сосуда издевательски голос, - только не надо вот этих вот. Не надо. Лежу себе, философствую, иногда детей рожаю. Это ли не жизнь, достойная разумного существа?
-Детей рожаешь... Прямо, как наши великосветские особы. Лежат, философствуют, иногда детей рожают... Тьфу ты! Что-то я тебя не пойму, так ты девица что ли?
-Фуу... мужик я, если тебе от этого полегчает. Пока мужик.
Расползшееся было по сосуду жижей существо скукожилось зябко каплей.
- Окно закрой. На лопухе было теплее.
-Ишь, ты, неженка, - покрутил головой Дувка, но окно закрыл. - Одного не пойму, чего тебе дома не лежалось?
- Так... не лежалось, - уклончиво ответило существо. - Дурак потому что. Захотелось мир повидать. Да корабль в дождь метеоритный попал.
- Простой, метеоритный, - показалось, что существо улыбается или даже смеётся, потому что оно вдруг заколыхалось, - каменный, в общем.
-Где это у нас такие дожди идут? - усмехнулся стеклодел. - Ври, да не завирайся!
- И не у вас совсем, - колыхалась в ответ капля, - я же говорю, что я с другой планеты.
-Слышал я, слышал, - отмахнулся Дувка, - кто ж тебя знает, что ты под этим словом думаешь себе.
-То и думаю, только тебе не понять.
-Ну, конечно! Мы же тут дураки. Только тише. Как бы меня в богоугодное заведение не свезли из-за тебя. Говорящая жижа!
Стеклодел принялся разводить потухший было огонь в печи. Раздул угли и стал разогревать остывшую массу.
-Нет, я, конечно, посидел бы, поболтал с тобой о том, о сём, но главный камергер мне заказал пятьдесят синих хрустальных двуручных бокалов, да обвитых золотой нитью по самому выпуклому месту. Ты спросишь, как сделать, чтобы стекло приняло глубокий синий тон? Очень просто, мой жидкий друг, очень просто. Кобальт... это всего лишь он. А нить золотую, что мне камергер под страшное слово выдал, прокатать надо ещё по горячему. Вдавится она в стекло и застынет внутри, в синеве. Красота же...
Дувка прислушался. Но собеседник молчал. И стеклодел больше не проронил ни слова. Лишь гудел огонь в печи. Синие стеклянные груши на конце трубки надувались, раскачиваясь и увеличиваясь в размере. Дувка наматывал золотые канители и осторожно прокатывал сосуд - чтобы нить не утонула в стекле вовсе, а выпуклилась золотым барельефом на синем. Подносил сосуд к одному из канделябров и смотрел на свет - нет ли в нём мошки или свиля.
Любой намёк на дефект заставлял его морщиться. Он качал головой и бросал картошку в горячую массу - картошка заставляла её вскипеть и выгнать все ненужные пузырьки воздуха наверх. Свили же у него случались редко - уж, мешать стеклянную массу он научился давно.
Готовые чаши мастер садил на тонкие витые ножки с синими же кружками-основаниями. Ловко приваривал витые ручки.
Иногда он поглядывал на сосуд, стоявший в центре стола, игравший бликами в свете трёх канделябров. Существо в нём замерло и, казалось, спало. Лишь однажды оно проговорило:
-В тридцать восьмом сосуде от меня свиль.
Стеклодел схватился за фужер, за один, другой, третий. Потом бросил это и принялся считать. Нашёл, поглядел на свет и покачал головой:
-Непорядок.
Бросил отбракованный сосуд в корзину с ломом и набрал на свою дудку ещё синей массы.
-А про свиль я тебе не говорил. Я про него подумал. Вот ведь какая ерунда получается, - задумчиво сказал он.
Существо молчало. А потом проговорило:
-Если бы ты мой корабль отыскал, мастер.
-Корабль... Где же я тебе его отыщу? - удивился Дувка. - Здесь и реки-то поблизости нет.
-Я не по реке приплыл.
-А как же тогда, не по земле же?
-Ты бы сказал, что я с Луны свалился, - заколыхалась жижа, - и был бы недалеко от истины. Вот и поищи то, чего никогда в жизни не видел, необычное в привычном. Это и будет мой корабль. Или след его.
Мастер продолжал растерянно улыбаться, потом перестал, устало присев на стул возле стола. Ряды удивительных фужеров стояли перед ним. Только он их не видел, хотя обычно мог подолгу любоваться своей работой, придирчивым глазом отыскивая изъяны.
-То, чего я никогда в жизни не видел, необычное в привычном... - повторил он задумчиво. - Так я много чего не видел. И необычным мне покажется то, на что ты можешь и внимания не обратить. Вот утром сегодня была радуга в ведре, которое я нёс от колодца. Или удивительна вчерашняя новость - у башмачника родился сын, а у него один глаз зелёный, а другой - голубой. Или вот ещё - рассказывают в пересохшем давно озере, что само по себе и невозможно будто, потому что весной воды от него разливались до самых Предгорий... так вот там этим летом находят камни замечательной красоты, а в сердцевине того камня, будто в смоле увязшая, мушка какая-нибудь сидит. Или муравей... А камни те словно стеклянные. Или вот...
Дувка перечислял ещё долго. Сначала принялся загибать пальцы на одной руке, потом на второй, а потом и вовсе бросил это занятие.
-Прошлым годом дичка во дворе мельника по осени второй раз зацвела. Зайцев в эту зиму было видимо-невидимо... По весне опять же сухая гроза случилась, ветер поднялся страшный, у горшечника, друга моего, трубу сломало, а у заброшенного дома на опушке Дальнего леса крышу так поискорёжило, что никто не узнаёт теперь его...
-Сухая гроза, - хмыкнуло существо в сосуде, завозившись. - А что с крышей?
-А кто ж знает? Туда никто запросто так не пойдёт, там, говорят, нечистая сила давно поселилась.
Дувка широко зевнул и пригасил щепотью свечи на одном из канделябров.
-Так долго можно перечислять, только, боюсь, наврал ты мне и, кто тебя знает, что вызнать теперь пытаешься. Корабль. Вот ведь придумал.
Мастер задул свечи на втором канделябре. И на третьем. Стало темно в доме. Лишь угли светились красным в жерле печи. Да фужеры тускло отвечали им тем же.
- А что ты назвал сухой грозой? - уже в темноте глухо спросило существо.
- Так гром гремит, небо чистое, солнце светит, молнии в землю бьют, а дождя, как не бывало.
-И что, часто так бывает?
-Нет. Ты же просил необычное.
Лёгкий всхрап донёсся из угла, где стоял топчан Дувки. Где-то за печкой сверчок запиликал назойливо. Или он уже давно трещал, да только собеседники не слышали его. И теперь он отводил душу в наступившей тишине. Мастер перевернулся на другой бок и проворчал:
-Вот найду я тебя когда-нибудь, пиликалка.
И опять заснул. Старая яблоня за окном прочертила чёрные полосы сквозь решётчатые ставни по тусклому пятну лунного света на полу...
Мастерская стеклодува находилась в Кривобережном переулке. Утро здесь начиналось в доме молочника. Молочник вставал затемно и отправлялся в сарай. Возвращался он, когда солнце уже выбралось за первый из холмов, видневшихся на горизонте. Садился на крытую телегу с резвой, мохноногой лошадкой, тпрукал на весь околоток и развозил по домам молоко в толстостенных стеклянных бутылках, глиняные запотевшие широкогорлые кувшины со сметаной, миски с творогом, накрытые куском белой ткани от назойливых смердушек, больших зелёных мух.
Вслед за ним просыпался кожевенник и, открыв вонючий чан, принимался вытягивать оттуда тяжеленные мокнущие шкуры.
-Да чтоб ты провалился со своими вонючими шкурами! - просыпалась прачка из дома напротив.
Улица оживала постепенно. Открывали свои лавки булочник, мясник, галантерейщик. В это время по улице проползала по пути на базар и телега стеклодела с его хрупким, укрытым в корзинах с соломой товаром. Но в это утро Дувка так и не появился.
Уже солнце поднялось до третьего холма на горизонте. Скоро ударят часы на ратуше, извещая город, что наступил полдень. И сосед мастера горшечник Люциус Глинщик решил стукнуть в дверь к другу. Костяшкой пальца он громко постучал в дверь. И только тут обратил внимание, что она заперта.
-Вот ведь, Грегор, - проговорил он, - обещал мои черепки до рынка подвезти, а сам уехал без меня.
Покачал укоризненно головой и ушёл, придумывая на ходу, с кем отправиться на базар...
Мастер Дувка встал затемно. Не стал раздувать огонь и наскоро перекусил хлебом и мягким овечьим сыром. Сунул хрустальную бутылочку с молчавшей мутью на дне в потайной карман кафтана и вышел на улицу.
Рассвет только лёг лёгким румяным облаком на линию горизонта. Чечевичка сонно и настойчиво спрашивала из колючего боярышника, разросшегося вдоль пыльной дороги: "Витю видел? Витю видел?". Обычно Грегор ей с улыбкой отвечал:
-Нет, чечевичка, не видел я твоего Витю...
А сегодня ему было не до чвикавшей пронзительно птахи. Он сосредоточенно шагал, поднимая пыль, и думал, почему говорящая жижа попросила его пойти к высохшему озеру. Неужели ей любопытны эти стеклянные жёлтые камешки с мурашами внутри? Правда, ему и самому хотелось на них посмотреть.
Но ещё больше ему хотелось знать, кто такой сам Жижа. Что-то вроде заговорившей вдруг собаки или кошки?.. Чудеса.
Вот только к бывшему озеру мастеру идти не хотелось, и согласился он не сразу. Всё отговаривался. А потом пошёл, но хмурился всю дорогу и молчал...
Озеро Жёлудь, ровное и вытянутое, славилось зарослями мелкой и сладкой малины, глубокими омутами с толстыми карасями и сомами. Тёмная неподвижная вода прогревалась к середине лета. На высоких валунах вдоль его сонных берегов, окружённых стеной соснового бора, хорошо было вялиться на солнышке, выползши из воды. А прыгать рыбкой в воду - ещё лучше. Парочки назначали здесь свидания. Их голоса долго слышались по ночам в укромных бухтах...
Но вот уже больше десятка лет, как озеро обмелело. А вскоре и вовсе высохло. Его дно обнажилось. И огромный овраг уродливо раззявился на опушке леса...
Добравшись до высохшего Жёлудя, Грегор сел на валун и достал бутылочку. Капля висела на стенке и вопреки ожидаемому не сползала. "Будто смотрит", - подумал Дувка и хмуро спросил:
- Ну? И где он этот твой корабль?
- А ты не видишь? Это и понятно. Его слишком долго носило в космосе, чтобы он походил на то, что вылетело с родной планеты. К тому же меня угораздило сесть в кипящую лаву Юдоны. И когда корабль выбрался оттуда и остыл, то больше походил на каменную глыбу. К бортам приварилось всё, что кипело на поверхности этого ада.
Поморщившись от обрушившихся на него непонятных слов, выделив самое понятное для себя, Дувка проворчал:
- К бортам приварилось, а сам, выходит, цел?
После слов существа "а ты не видишь", мастер с растерянной улыбкой обшаривал глазами каждый камень, и они все теперь казались ему выступами огромного корабля.
Вот эта глыба справа показалась кормой, даже часть палубы тянется дальше, а там - будто бортом большое судно выперло...
-Не из того сделан он, чтобы на Юдоне расплавиться. Вон, над высохшим истоком плита торчит, - говорило тем временем существо.
Тут только Дувка понял, что капля прилепилась к стеклу и "смотрит" как раз в том направлении. Но выперший угол плиты на вид ничем не отличался от пласта породы, который всю жизнь был здесь. Он, Дувка, прыгал с него в детстве в озеро.
Мастер скептически поджал губы, готовый взорваться вслух возмущением, что как дурак, искал останки самого обычного корабля, каких видел десятки в бухте Озолья. Он не особо задавался вопросом, откуда здесь взяться кораблю, не очень прислушивался к глухому бормотанью существа в бутылке. Не очень серьёзно искал...
Да он и не верил по большому счёту. Просто этот голос в бутылке... Это существо, оно заставляло самим своим существованием думать мастера о всяких глупостях - о каменных дождях, кораблях, ныряющих в огненный ад, о непонятном космосе.
- Ты совсем меня запутал, - буркнул недовольно он, отводя взгляд от каменного выступа, - как это может быть кораблём? К тому же эту плиту я помню ещё мальчишкой. Правда, с того лета, когда здесь утонула моя Лаура, я больше сюда не ходил, - голос Дувки стал тише и задумчивее, - тогда, казалось, что всё дно я прошарил руками. Заныривал во все впадины и омуты, выползал на берег отогреться и снова нырял, - мастер задумчиво смотрел на песчаное дно бывшего озера, - ничего. Будто под землю провалилась.
А существо по-прежнему висело на стенке сосуда, обращённой к глыбе.
-Ну, что молчишь, Жижа? - грустно вздохнул Грегор. - Где ещё хочешь искать свой корабль? Или ты так и будешь пялиться на эту скалу?
Существо вздохнуло. И проговорило тихо из своей бутылки:
- Если бы я знал, что был так близко от него...
Дувка озадаченно перевёл взгляд на глыбу, висевшую над обрывом. Может, она и была излишне округлой, и эта странная, будто влипшая в неё каменная мелочь, всегда коловшая голые ноги... Но... что он думает себе, когда говорит об этом камне, как о корабле?!
Существо в бутылке завозилось, закорчилось. Сокращаясь и растягиваясь, оно переместилось, чтобы лучше видеть. Дувка тут же себя одёрнул: "Да как оно может видеть, в самом деле?! Опять же... оно со мной разговаривает, а я до сих пор не знаю, чем оно это делает..."
- Лаура... это кто, мастер? - спросило существо.
- Лаура, - повторил Грегор, растерянно пытаясь найти слова, которыми можно было бы описать ту, что снилась долгие годы, память о которой заставила его уйти в себя и оставаться одиноким всё это время, - мне казалось, что я помню её всю до мелочей... а вот спросил ты меня сейчас, и я вспомнил лишь россыпь золотых веснушек и серые лучистые глаза, тонкую фигурку в облепившей её мокрой камизе... Я её любил. Мы... любили друг друга. Кто это, спрашиваешь? Её уж нет. Не стоит беспокоить её дух.
Грегор сидел на краю обрыва, одной рукой облокотившись о колено, другой упёршись в подбородок. Он ушёл с головой в воспоминания тех дней, когда торопился сюда, вот к этому камню, на встречу с его Лаурой. Ветер ерошил чёрные волосы. Губы шевелились, будто говоря что-то невидимому призраку.
- Женское тело в одежде с длинными рукавами затянуло однажды в водозаборный шлюз корабля. Этого не должно было случиться, но по неизвестной причине не опустились фильтры. С этого начались все наши беды. Нам нужно много воды. А тело порвало водоносные сосуды корабля. Удалить мы его не смогли сразу. Оно стало разлагаться...
После слов "женское тело в одежде с длинными рукавами" Грегор повернулся к существу. И слушал, не шелохнувшись. Мастеру казалось, что он медленно застывает, превращаясь в ледяную скрюченную статую. Его Лаура, Лаура там... в этом каменном мешке.
А существо говорило и говорило:
- ...интоксикация корабля сказалась на всех системах жизнеобеспечения. Ведь большинство блоков имеет органическую природу. И нам пришлось выбираться. Связь не работала. Роботы не откликались. Выбравшись на воздух, многие из нас погибли сразу. Некоторым повезло. Но боюсь, что я остался один. Остаётся надеяться, что запущенное биовосстановление продолжилось...
- Что... - хрипло перебил Грегор, - что вы с ней сделали?
- Ничего не смогли сделать. Она, наверное, и теперь там.
Грегор, схватив бутылку с существом, спустился с обрыва, оступаясь и скользя, хватаясь за клочья травы и под конец покатившись. Встал и остановился перед валуном. Теперь хорошо было видно, что глыба "вросла" в берег ручья глубоко. Широкая прореха зияла у самого бывшего дна. Заросшая травой и засыпанная наполовину оползнем.
Дувка принялся разгребать руками землю. Сначала медленно, потом быстрее. Кровавя пальцы и ломая ногти. Ему казалось, что начав хоть что-то делать, ему удастся отогнать охвативший его ужас. Лаура, его Лаура не хотела становиться "телом в одежде с длинными рукавами". А ещё ему казалось, что он должен освободить её.
- Пусти меня вперёд.
Мастер едва услышал голос существа. Он позабыл о нём совсем. И теперь нехотя взглянул на него, невольно сжав кулаки. Дувка не знал, как ему относиться теперь к этому странному существу.
Они застыли друг против друга. Человек и существо-капля, повисшее, словно просящее, на стенке хрустального сосуда. Волей случая повстречавшие друг друга. Могли ведь не встретиться, мастер мог не услышать, не поднять, не принести домой...
Кулаки Грегора вдруг разжались. Ему стало жарко. "А ведь этому... тоже невесело. Это несчастье. Страшное несчастье".
Боль-змея туго свернулась в груди холодным клубком. Сейчас она положила голову-лодочку на свои скользкие кольца и смотрела злыми глазами на него.
Грегор зло выдохнул, отвернулся, поискал камень поострее и принялся им разгребать землю. Суглинок, высохший после дождей, подавался плохо. Но вот отверстие расширилось, камень неприятно скребанул по чему-то иному.
- Пусти... - просяще протянуло существо.
Дувка взял сосуд и положил его в отверстие.
И вздрогнул.
Внутри камня раздался будто едва уловимый шорох или стрекот. И тишина.
Грегор невесело усмехнулся, он впервые слышал радость, такую радость, в голосе этого жидкого существа.
И отшатнулся. Гора перед ним дрогнула. Ровный гул раздался из-под камня, и прямо перед ним открылась небольшая, с блюдце, дверца. Маленький паучок с железными блестящими лапками выбежал и спрятался обратно. Но дверца осталась открытой. Холодный свет шёл изнутри.
- Твои что ли, Жижа? - хмуро усмехнулся мастер, обернувшись на существо.
А существа уже не было. Он исчез. Лишь расколовшаяся бутылка поблёскивала в полутьме расчищенного отверстия.
- Ты что это?! - тихо проговорил мастер, встал и зло закричал во весь голос, стукнув кулаком по безразличному камню: - Жижа, не делай так! Не исчезай! Ты не можешь просто так уйти и оставить меня! Отдай... отдай мне Лауру!
Дверца закрылась. А Грегор шептал, глядя на то место, откуда только что шёл свет.
- Лауру отдай, Жижа!
Сел на землю и закрыл лицо руками...
Он просидел так долго. Вставал, пытался копать и просовывать руки в отверстие под глыбой. Но далеко забраться не мог. То ли маловата была лазейка, то ли перекрыта чем. И он ходил вкруг горы, присматриваясь к выбоинам и щелям, приноравливал суки покрепче и пытался отворотить ими камни... Но всё пустое.
И он опять садился на землю и сидел. Не было сил уйти. Рассказ непонятного существа разворошил в нём былую боль. И казалось теперь утихнет она, лишь, когда он похоронит Лауру... или то, что от неё осталось.
Он был наверху, возле глыбы, когда уже к вечеру тихий стрекот внутри плиты заставил его вздрогнуть и встать. То, что верхняя часть глыбы вдруг дрогнула и поплыла перед ним вверх, выпуская в вечерний сумрачный воздух сноп холодного света, его даже не удивило. Потому что он ждал. Вот откинувшаяся огромная крышка распахнулась, обнажая нутро. И Грегор торопливо, боясь, что его не захотят пустить, вскарабкался по каменистому борту и забрался внутрь. Ноги скользили по гладкому влажному покрытию.
"Улитка", - первое, что подумал мастер.
Свернувшаяся туго прозрачная спираль внутри каменной глыбы будто дышала. А сквозь странный материал было видно существо.
Грегор почувствовал, что улыбается.
Существо, его знакомец Жижа, лежал во влажном углублении на спине железного паучка. Паучок быстро бежал по спирали навстречу Грегору. Добежал до выхода из улитки и замер.
Жижа что-то говорил ему, но мастер уже не смотрел на него.
На выходе из улитки лежало что-то большое, серебристое, спелёнутое словно куколка бабочки.
Отчего-то Грегор знал что это. Но не хотел верить.
-Это она, - сказало существо.
Грегор покрутил растерянно головой. Теперь ему не хотелось, чтобы этот серебристый куль оказался его Лаурой. Странная апатия навалилась на Грегора. Сначала "женское тело в одежде с длинными рукавами", теперь этот куль...
- Смотри, - коротко сказало существо.
Куда смотреть? Зачем? На Жижу? Не хочет он никуда смотреть, не хочет он ни с кем разговаривать. Отстаньте от него все...
Свет, расползшийся по стене напротив, заставил его перевести взгляд. И закрыть глаза тут же. Но через мгновение он впился глазами в картину, открывшуюся ему.
Картина не двигалась, не шевелилась. Будто то, что случилось пятнадцать лет назад, было остановлено непонятной силой и теперь показано ему, Грегору.
В узком проходе, освещённом всё тем же холодным светом, лежала она. Лаура. Скрученное тело её застряло, перекрыв просвет. Волосы... длинные её волосы, русые, теперь казались чёрными змеями... И ужас на мёртвом лице...
Дувка отвёл взгляд.
В голове всё смешалось. Было желание зажмуриться и открыть глаза, и пусть этого ничего не будет! Пусть проваливаются к чёрту или откуда они там появились!..
Но паучок стоял перед ним. Существо молчало. А серебристый куль... он будто ждал.
Дувка наклонился и поднял его на руки.
- Лёгкая. - Голос его дрогнул.
- От неё мало что осталось, мастер, вы называете это мумией, - с грустью проговорило существо.
Сначала грусть в его голосе покоробила Грегора. А потом мастер принял её. И молча кивнул.
-Бывай... жижа, - и вдруг добавил: - Ты мог и не отдать её мне...
- С корабля ничего не может быть выброшено. Ни в другие миры, ни в космос. Должно быть утилизировано. Она ждала моего решения. Это называется "вопрос, требующий решения разумного существа", - ответило существо и добавило: - и ты... бывай, мастер. Ты вернул мне надежду оказаться снова дома.
Откинулась часть стены, будто у огромного лица челюсть упала. И гладкий спуск протянулся до тропинки по краю обрыва. Грегор шёл по влажному, всасывающему его ноги покрытию медленно, боясь упасть и причинить боль... своей ноше.
Положив кокон перед собой, он сел. Долго сидел так, уставившись в темнеющий лес на той стороне оврага. Потом огляделся и решил копать могилу под старой берёзой. Там они с Лаурой сидели в последний раз. Говорили ни о чём. Смеялись. Купались и снова говорили. Слова теперь не помнились, а тепло осталось.
Стал разбирать камни и понял, что ему придётся идти домой за лопатой и киркой. Остановился в растерянности - оставлять ему здесь останки Лауры не хотелось.
Дувка посмотрел на корабль. "Мог бы и помочь", - подумалось вдруг с обидой ему.
А крышка на каменном корабле дрогнула и принялась подниматься.
Странный механизм, выехавший перед пауком с трясущимся в нём Жижей, заставил Грегора посторониться.
- Я хочу помочь тебе, мастер, - проговорил Жижа, - скажи, где копать.
С тихим жужжанием выдвинулся бур из нутра механизма и принялся буравить землю, где указал засуетившийся от неожиданности Дувка.
Две загребущие руки-лопаты гребли землю. Странная каракатица быстро углублялась, и вскоре Грегор, опомнившись, замахал руками:
- Хватит! Хватит, скажи ему, Жижа! Как же тебя звать, в самом деле?! - в сердцах добавил он.
С одной стороны ему не хотелось знать имя этого существа, и Жижей он его теперь называл даже с долей злорадства, пытаясь этим малым досадить тому, кто его лишил самого дорогого. Но им приходилось вновь и вновь обращаться друг к другу, к тому же мастер был не злой человек...
-Тумс В Пятьдесят Четвёртый Раз Возрождённый, - ответил Жижа, заколыхавшись от смеха в своей колыбели на спине паука.
-Ох, ты ж, - покачал головой Дувка и тоже улыбнулся, и понял, что улыбается первый раз за весь день, - если тебе не сильно тошно, то я всё-таки буду звать тебя Жижей.
- Называй, - продолжало колыхаться существо...
Холмик вырос под старой берёзой быстро. Уже туман наползал из леса, комариные стаи звенели в вечернем воздухе, когда Грегор застыл возле могилы. Тумс В Пятьдесят Четвёртый Раз Возрождённый стоял рядом. Но Дувка не замечал ни его, ни его страхолюдного паука.
А казалось ему, будто Лаура стояла здесь же. Долго стояла. И ушла.
Тугой клубок в груди дрогнул и распустился тёплой волной, сменив застарелую боль.
Грегор ушёл уже поздно. Луна выкатилась над лесом, и тёмная тень совы пронеслась над оврагом. Ухнув, она спикировала вниз. Пискнул грызун в её лапах...
А мастер шёл по влажной от росы дороге. И вдруг удивился тому, что впервые тень Лауры не идёт рядом с ним. Он не думал о том, как она смотрит на него и что думает, что бы она сказала вот сейчас или как засмеялась...
Грегор пришёл к озеру в следующий раз через неделю. Не мог не прийти. Пятнадцать лет не ходил. А теперь тянуло. Здесь всё было по-прежнему. Большая глыба всё также висела на краю оврага. И мастер с сожалением подумал, что лучше бы их не было. Не хотелось больше разговоров с Жижей, не хотелось непонятного корабля. Тяжёлое чувство сейчас нарушало зыбкое равновесие, в котором находился последние дни Грегор. Непрощение. И он ничего не мог поделать с этим. Ведь если Жижа не прилетел бы, то и Лаура была бы жива.
Грегор сел возле свежего могильного холмика и стал смотреть на другую сторону оврага. Он демонстративно старался не замечать махины, которую больше не мог считать камнем. Он даже в мыслях привык называть её кораблём.
"Я сам по себе, они сами по себе. Вряд ли им нужно моё внимание, и вряд ли они назовут его так. Нет, они назовут меня любопытным. Скажут, что сую нос не в своё дело... Они остаются здесь до сих пор, потому что ищут своих... или что-то там не исправно. Да. Жижа говорил... Но я-то чем могу помочь, Бог мой! Зря я сегодня пришёл. Надо было ещё недельку подождать... Или Лауру в другом месте надо было похоронить... Вот я дурак! Опять же нести её в город - расспросами замучают. Или того хуже - в ведьмаки запишут... Пусть уж лучше тут..."
Дувка не смотрел на корабль. Обитатели корабля ничем не выдавали своего присутствия.
"А ведь и озеро Жижа гад извёл... Помнится, он говорил, что им много воды надо. Вот и забирают её всю подчистую... Ну, вот досиделся. Так тебе и надо..."
Он с неудовольствием следил, как поднимается каменный верх корабля. Даже встал, пытаясь сделать вид, что собрался уходить. Но быстроногий паучок уже сучил навстречу ему лапками по густой траве. В круглом навершии его под колпачком колыхался Тумс. Тумс - это было всё, что запомнилось из длинного имени Дувке.
Мастер недовольно разглядывал странное насекомое, у которого мягкое, будто живое тельце соседствовало с металлическими ножками-спицами. Трава лесная, сочная, ложилась под этими ножками, словно подкошенная. "Какой же ты уродец..."
-Рад видеть тебя, мастер, - проговорил Тумс.
"Вот ведь враль", - невесело усмехнулся Грегор, шлёпнув присосавшегося на щеке комара, и ответил:
- Рад и я, Тумс.
"Врать, так врать. А сам первый начал... Хотя, может, он и рад. Очень даже может быть, что рад... "
- Ты запомнил моё имя, - в голосе существа послышалась радость, - улетаю я, мастер.
Грегор нависал горой над небольшим, с кота, паучком, чтобы видеть на нём каплю-Тумса.
- Я думал, вас уже сегодня не будет, - помолчав, ответил он.
- Я надеялся, что кто-нибудь из наших отзовётся, - ровно ответил Тумс, хотя Грегор всё ждал, что существо откликнется на его язвительные мысли, ведь сумел он тогда подслушать про свиль.
- Стало быть, не отозвались?
- Нет, - коротко ответил Тумс.
- Жаль.
Грегору, действительно, вдруг стало жаль Тумса, окружённого странными неживыми пауками и землеройками, и неизвестно каких ещё образин скрывает его корабль.
- А я теперь девица, мастер, - вдруг тихо сказал Тумс и заколыхался.
"Что ж ты так, братец!", - чуть не сказал в сердцах Дувка, но во время осёкся и представив, какое у него сейчас глупое лицо, рассмеялся.
А Тумс заколыхался ещё сильнее, и Грегор побагровел, поняв вдруг, что тот понял, что он подумал.
- Так мы устроены, - проговорило, наконец, существо, - после войн и потрясений наступает пора новой жизни.
Мягкий купол вдруг дрогнул и разошёлся в разные стороны. Капля радужно переливалась под играющими на листве бликами солнца. А внутри её замерла маленькая точечка.
- Ишь ты, - Грегор улыбнулся, - стало быть, ты теперь не господин Тумс, а госпожа Тумс.
Капля колыхалась, а паучок уже натягивал на неё свой колпак.
- Защищает, - хмыкнул мастер, растерянно следя за пауком, - ну, что ж. Лети домой, Тумс, нечего по миру шататься, теперь ты не один.
- Прощай, мастер. И прости. Видно судьба мне такая - прилететь на окраину мира и сделать больно тому существу, которое меня потом спасёт.
- И ты прощай. Надоели мы тебе, наверное, за эти годы.
Паучок просеменил по скошенной траве к кораблю, скрылся там, и каменная глыба опустилась.
Стало тихо. Ветер гулял в вершинах деревьев. Прилетела чечевичка и, дрыгнув рыжим хвостом, чвикнула:
- Витю видел?
И блестящими бусинами-глазами с любопытством уставилась на Грегора.
- Нет, не видел, чечевичка...
И пошёл домой. Дома его ждал заказ от портного на партию жёлтых стеклянных пуговиц. А госпожа Поленка просила две вазы для цветов. Она жила со стариком отцом, выращивала чудесные розы и продавала их на рынке совсем рядом с лавкой мастера Дувки.
Люциус Глинщик принимался несколько раз выспрашивать у друга, где он пропадал тогда целый день, вместо того, чтобы торговать на рынке. Но мастер лишь грустно посмеивался.
"Где же может пропадать мужчина в самом расцвете сил, Люциус, если не у прекрасной дамы?", - отвечал он.
Люциус тогда не поверил ему, да и сам Грегор понимал, что несёт ерунду - все знали, что у одинокого мастера вот уже пятнадцать лет нет никакой прекрасной дамы. "Но не рассказывать же, как всё было на самом деле?!", - думал он, отшучиваясь в ответ на сомнения друга.
"А госпожа Поленка очень приятная дама, сделаю я ей вазы первой", - подумал Грегор, подходя к дому...
К высохшему озеру он отправился вновь только через две недели. Каменной глыбы не было. Словно её не было никогда. А по дну оврага бежал ручей. Вода бормотала, пробираясь по разросшейся траве, ворчала, обтекая коряги, и небольшая грязная лужица ничем не напоминала, что когда-то здесь было озеро.
Мастер перебрался через ручей. Поднялся по развороченному склону и остановился у могилы. И улыбнулся грустно. Его хрустальная бутылочка стояла целая и невредимая в изголовье. В бутылочке катались камешки. Янтарные, с травинками, жучками.
Дувка сел на траву, взял камешки в ладонь и долго, задумавшись, держал их в руке. Тёплые, гладкие. Смотрел отрешённо перед собой. Пока не понял, что что-то блестит в траве. Поднялся и, приглядевшись, понял, что это ещё один камень. Крупнее и прозрачнее тех, что в бутылочке.
Подумал: "Странно, Тумс, как ты его проглядел..."
А потом понял.
В сердцевине камня виднелось скрученное туловище смятой бабочки. "Меня пожалел..."
Камешки из бутылочки мастер рассыпал по могиле и сровнял с землёй. Зарастут травой, затянутся. А один, самый большой камень забрал с собой...