Аннотация: Немного о Скарамуше, как если бы происходящее стало продолжением Дирижаблей... Рассказ появился после того, как один из читателей заметил, что про этого героя в романе слишком мало сказано.
Рельсы остались от старого аттракциона "Великий сибирский путь". Заброшенный унылый парк зарос кряжистыми дичками груш и яблонь и раскидистыми елями, кое-где торчали ярко-желтыми шляпами кроны маньчжурского ореха да белели плешины первого снега.
На Яблоневом перевале, в самой высокой точке магистрали, дрезина всегда и глохла. А потом катилась как безумная вниз, дребезжа и раскачиваясь. Скарамуш любил проезжать это место, закрывал глаза и будто вновь оказывался на дирижабле. И говорил, улыбаясь:
- Думаю, на этом самом месте все пассажиры дико визжали, или орали, позабыв о приличии, да. Это прекрасно...
Дрезина постукивала на стыках. Два прожектора освещали хорошо, но недалеко. А надо ли далеко освещать? Скарамуш думал, что такой вот его дом на колесах - несется по темному парку. Ёлки выбегали навстречу, появлялись из темноты со скоростью допотопных двадцать километров в час и тут же исчезали.
Скарамуш разжег газовую горелку, подвесил чайник.
- Кого ты пригласила на ужин? - спросил он, прошел по платформе к ручнику, подгоняя старую колымагу...
Дрезину они нашли с Бедолагой в завалах возле старой шахты. Благодаря Бедолаге же дрезина эта встала на шесть колес, получила рулевое управление, дизель и даже могла долго идти сама, только вот в гору у старого движка не хватало тяги, приходилось разгонять вручную.
Марта ответила не сразу, она сидела в пуховике в старинном кресле, мягком и пухлом, сунув руки в меховые рукавицы. Лицо ее в отсветах пламени было особенно нежным. Пряди волос выбились из шапки-ушанки, вязанной, оранжевой и смешной. Но улыбка... Скарамуш усмехнулся и отвел глаза. Улыбка у нее была чудесной, такой, словно Марта была все это время не здесь.
- Макса Черепаху с семьёй и Чёрного Кота с Брусникой, - наконец ответила она.
Семья Черепахи состояла из хромого пса по кличке Бродяга и черепахи, которую Макс вечно носил за пазухой. А Брусника... Марта так звала свою школьную подругу. Брусника любила ходить в длинных платьях, носила на голове ободок из цветной проволоки и большого куска янтаря с красиво влипшим в него травяным мусором.
- Ни одно насекомое не пострадало, - говорила Брусника, когда кто-нибудь начинал интересоваться ее янтарем, - только доисторическое сено. У меня мурашки от того, сколько этому сену лет. Знаешь, там, внутри, какой-то мир, мне кажется, еще немного и я попаду в него, надо только суметь.
Если ее спросить, зачем ей туда, она будет долго молчать, а потом буркнет:
- Ты ничего не понимаешь, они, там, в этом мире, не умеют воевать. Ведь если только они устроят войну, это янтарное чудо... оно ведь... они его разнесут вдребезги, нет, они не могут. Поэтому.
Помнится, она отдала за него всё, что было дорогого, - нитку довольно крупного жемчуга, оставшегося от мамы, чучело гекона, хранившегося в память об отце геологе, и все деньги. Сдала родительскую квартиру в аренду, жила на старой даче и всем говорила:
- На что живу, на что живу, на ренту!..
Иногда она путала слова.
А Макс забыл, где у него дом вообще.
Кот любил свой дом, но никому не говорил, где он.
- Когда-нибудь я вас всех приглашу туда, а пока... пока у меня не прибрано. Ставил камин прошлым летом в гостиной. Знаете, как это бывает... ну вот, примерно так и у меня. А что, Брусника, выходи за меня замуж.
Кот, с хвостом длинных волос и папкой рисунков, которую таскал везде с собой, открывал свой альбом, принимался рисовать курносый профиль Брусники и смеялся:
- Ты будешь королевой Белых? Или Чёрных? Ты любишь ходить первой, Брусника, или тебе всё равно?
- Я люблю ходить босиком, - Брусника кривила губы. - Не люблю зиму.
На ногах её были угги, а на голове - чалма из шарфа Кота...
- Для этих достойных людей у меня будет к устрицам графинчик саке, - сказал Скарамуш.
Это были друзья Марты и сплошь чудаки, он к ним привык и всегда ждал.
- Макс обещал приготовить хигаси, похожие на снег. Мне лишь нужно будет немного бобовой муки и сахара, - ответила Марта.
- Помнится, в прошлый раз он пожелал приготовить оленину на вертеле, - хмыкнул Скарамуш.
- Гринпис его наказал, - поджала губы язвительно Марта.
- Ты забыла, это был Бродяга. Это он тогда стащил вертел вместе с зайцем, которого Макс назвал оленем.
- Так ему и надо, - слабо выраженный злобный выпад нисколько не портил Марту.
Она не злилась никогда по-настоящему. Скарамуш подумал, что не очень понятно, кому так и надо. Максу или Бродяге, который обжёгся и отказался есть оленину, или зайцу. А Марта ушла в дом.
Этот дом на колёсах Скарамуш построил почти сразу, как только появилась дрезина.
Поставить прицеп-автодом на дрезину - что тут сложного. Оставалось подыскать подходящий по габаритам и весу автодом - такой быстро нашелся. Отопление от старенького дизеля дрезины, бак для воды на сто литров, биотуалет, пара спальных мест, холодильник... Когда на дрезину наведывались гости, Скарамуш развешивал полосатые гамаки и выдавал на всякий случай гостям спальники. Но в небольшом доме обычно было тепло.
- Ты никогда не говорил, что хотел бы жить за городом, - рассмеялся Бедолага, когда с удивлением остановился впервые посреди этого сооружения на колесах.
- Я сбежал от скрипки, эта зараза мне душу выворачивает наизнанку, а Марта ее любит. Скрипку. Ну а я люблю Марту. Я много кого люблю, я знаю, - кивнул Скарамуш, - но так уж. А потом привез ее сюда. Это все из-за этого места.
Он притащил тогда Бедолагу, чтобы подумать об отоплении дома. Стояла осень, парк аттракционов шелестел опавшими листьями. Собирался дождь. Скарамуш, сидя на краю дрезины, сказал:
- Ты же видишь, как оно здесь. Начинаешь как дурак глубокомысленно искать горизонт и смотреть за него. В городе все по-другому. Оказавшись здесь, я будто оглох. Гонял дрезину, выучил всю трассу наизусть. Старая колымага стучала на стыках, этот монотонный звук сливался с дождем. Даже подумал, что стал так стар, что должен обзавестись домом и всем-всем, что с этим связано. Пил тогда неделю... Вчера утром выпал снег. Ты знаешь, что уже был первый снег? В городе он будет еще не скоро.
Тогда они с Бедолагой всю ночь кружили по Великому сибирскому пути, потом загнали дрезину в тупичок возле колеса обозрения и упали спать. А утром и правда выпал снег...
Небольшая дрезина петляла по замысловатой прогулочной колее среди леса, постукивала на стыках. Белый автодом сидел на платформе как влитой, окна светились, дым шел от барбекю. Хозяева перемещались как тени. Умный дом голосом вечной Алисы сообщал, что впереди поворот или мост над детским аттракционом "Ракушки". Алиса могла даже запустить торможение, если ей не понравится ответ подвыпившего гостя или видеорегистратор отметит на рельсах движение или препятствие.
Бедолага долго выверял все возможные Алисины выверты, приводил в соответствие со странностями хозяев и странностью дома на колесах.
"Скорость выставь, Ваня, чтобы можно было затормозить - вдруг какой-нибудь олень на рельсах окажется. Сам понимаешь..." - просил Скарамуш. Но разгонялся иногда чего уж там, глубокой ночью, когда тишина стояла одуряющая, и казалось, все спят, даже зайцы...
- Проходи, Макс. Как поживает крошка Мими? О, у Бродяги появилась подружка!
Макс забросил пса, его подружку и взобрался на дрезину, придерживая за пазухой Мими.
- Еле успел, - Макс довольный развалился в кресле и укрылся пледом, - знал, что сегодня ты должен проезжать здесь ровно в семь часов... Да! Мими нужна капуста. Марта, у тебя есть капуста?
- Как я рада тебя видеть, Макс. У нас есть устрицы по-японски и хигаси, а капусты нет, - грустно покачала головой Марта.
- Это ничего, - ответил Макс, - Мими, ты вполне могла бы уйти в спячку и подождать ужина там. Там сухо и тепло. Всегда есть ужин и крыша над головой.
- Да, а потом просыпаешься и думаешь, что бы это значило, такое счастье и даром, - хмыкнула Марта, - здесь же, Мими, можно ни о чём не думать. Потому что ничто ничего не значит.
Дрезину сильно качнуло. Чёрный Кот с Брусникой забросили баул, промелькнули их улыбающиеся лица. Скарамуш стал притормаживать. Этого хватило, чтобы Кот втолкнул Бруснику на дрезину и запрыгнул сам.
Брусника забралась в старое плетёное кресло с ногами. Пёс Макса ловил тени, потом свой хвост, потом свою подружку, потом опять тени, пьющие за их, теней, здоровье.
Огонь плясал на лицах, на рюмках с устрицами и икрой летучей рыбы.
Марта подвязала пуховик как кимоно. Вскинула руку со скрипкой и взмахнула смычком. Длинный пронзительный звук разрезал небо надвое. Потом натрое. Ещё, и ещё... Взошла луна. И Бродяга, подняв матёрую голову к небу, завыл.
- Это прямо какой-то ажиотаж, - сказала Брусника, глядя в небо, потягивая тоненькую папироску.
- Нет, это высокие ноты, - сказал Макс, - вы не слышали, как Бродяга обрушивает их на меня, когда хочет жрать. А когда Мими хочет покушать, она делает вот так...
Макс сидел, завернувшись в плед, и выглядывал теперь из него, как его Мими из панциря. Он покрутил головой, вытащил руку и поскрёб себя по шее.
- Марта, - вдруг сказал Макс, - я же тебе принёс хигаси.
И протянул ладонь. На ней лежали три маленьких белых шарика. Как снег.
- Говорю же вам, это ажиотаж, - сказала Брусника и взяла три хигаси, - а вы всё про еду.
Она встала и начала танцевать. Сложила руки, помахала веером, просеменила вправо. Влево. Съела хигаси. Опять помахала веером. Ей казалось, что она гейша. С хигаси в руке и веером. Она семенила вдоль края дрезины. Веер разворачивался и сворачивался. Разворачивался и сворачивался. Брусника закрыла глаза.
Лицо спящего Будды плыло над веером. Марта играла на скрипке.
Сколько раз говорила Марта, что пятая доска с краю выпирает. То, что доска по-прежнему выпирала на том же самом месте, Скарамуш понял, когда лицо Будды накренилось. И медленно упало. Бродяга с подружкой психанули и принялись искать выход с дрезины.
- Ты бы не упала, Брусника, - расхохоталась Марта, - если бы съела одну хигаси и оставила бы мне попробовать.
- Лучше бы я вместе с Мими ушла в спячку, - ворчала Брусника, закутываясь в плед в своем кресле.
- Давайте все, все уйдём в спячку, - придерживая Мими за пазухой, ворковал Бруснике на ухо Макс.
Скарамуш виновато пожал плечами. Но, глядя на счастливые лица друзей, понимал, что вечер удался. И подгонял дрезину. Они шли в гору. Колёса постукивали на стыках. Марта убрала скрипку в футляр и, положив ее на колени, сунув руки в варежки, сказала:
- Вчера встретила маму Януша. Он так и не появлялся.
Скарамуш нахмурился, задумчиво кивнул:
- Она нашла меня вчера здесь. Стояла на Яблоневом перевале. Там всегда иду тише - самая верхушка склона. Она стала звать. Егор, да Егор. Я у компа - как обычно, связь была хорошая, почему наушники снял, сам не знаю. Так бы и проехал. Но в том месте часто приходится дрезину подгонять. Вышел. А тут она. Оказывается, это ей сторож подсказал, что меня лучше ловить на самой высокой точке трассы. Пока поил ее чаем - по твоему, Марта, рецепту - чуть черного чая, чуть хвои, чуть ягод рябины, мед и корица, - она без конца плакала, но вроде немного успокоилась. Да, надо идти.
Макс кивнул, будто говоря: "Надо идти, понятное дело, что тут непонятного".
Кот кивал, уставившись на огонь в старой барбекюшнице. Брусника с мрачным видом дважды сделала свой коронный знак из двух пальцев буквой V, означавший, по ее словам, суровый восторг и согласие. Марта сидела, неподвижно глядя на огонь, лицо ее было по-детски сосредоточенным, серьезным и упрямым, как если бы она сейчас сказала без всяких переходов и игры: "Надо идти, но я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы ты шел... пусть все будет хорошо".
Все помолчали. Потому что знали, что идти надо во Внеземелье, которое, говорят, закрыли. Что теперь тем, кто решит туда прийти, грозит непостижимая в современном мире каторга. Играла музыка, Сальваторе Адамо "Падает снег". Марта любила ее, говорила: "Она смешная". Любил ли ее кто-то еще, никто не знал, но все слушали. Падал и настоящий снег, сырой, хлопьями...
Головастик шел на глубине сто два метра. Шел медленно, как если бы пробирался мимо пограничных буев, не меньше. Он мимо них и шел. Только обнаружить здесь его было некому. В одном времени не знали как, в другом - не считали нужным знать, потому что никто с противоположной стороны не пойдет. На такой глубине с той стороны не ходили.
Небольшое судно с прожектором на носу ползло к подводной пещере. Внутри сонно перемещались три человека. Капитан, его помощник и пассажир. Капитан сказал, что доставит через пару часов. Оставалось полчаса. И единственный пассажир уже проснулся.
В темноте еле виднелся один занятый гамак, остальные были пусты. Впереди слышался голос капитана:
- Головастики простаивают теперь. Ты - первый за долгое время.
Скарамуш сидел в своем гамаке и молча кивнул.
- Я за Янушем, - глухо ответил он. - Ушел перед самым закрытием Внеземелья и до сих пор не вернулся. Мать его меня нашла, стала спрашивать, а я не знаю, что сказать. И не знаю, где искать. Поспрашиваю.
- Это рыжий такой? Видел иногда с тобой, - то ли спросил, то ли сказал капитан.
- Да, - коротко сказал Скарамуш.
- Связь оставлю включенной. Буду возвращаться сюда, поймаю вызов, тогда буду ждать до твоего появления. Сколько планируешь пробыть?
- Не знаю. Дольше недели вряд ли. А за меньшее время не уверен, что найду его. Кроме того, если найду, надо будет думать, как вывезти и что делать. Почему-то же он не смог выбраться. Ты говоришь, сообщений от него не было.
Он вопросительно уставился в спину капитану, который подошел к перископной трубке.
- Не было, - кивнул тот, - я сюда раз в неделю хожу, поднимаюсь наверх с той стороны. Ничего не приходило. Если было бы сообщение, я бы его поймал, думаю. Хотя...
- Вот именно, - кивнул, глядя перед собой Скарамуш.
- А между тем, мы пришли. Затонувший барк только что миновали...
К обычному месту стоянки решили не подходить, прошли чуть дальше, к скалам. Стояла ночь. Море казалось спокойным.
- Ну бог не выдаст, свинья не съест, - сказал Скарамуш, выйдя на капитанский мостик.
Нажал и бросил в воду плотик. Плотик принялся надуваться, разворачиваться.
Скарамуш, уже в гидрокостюме, перебрался на плотик, помахал капитану, но подумал, что тот, наверное, его не видит. Темень непроглядная. Только едва различимо бликовал мокрый борт качающегося на волне головастика.
Скарамуш оттолкнулся ладонью от лодки, но его опять качнуло к машине. Еще раз оттолкнулся. Принялся грести коротким широким веслом. Попытка так себе, но больно неохота было нырять в воду. Холод собачий. Плотик ожидаемо перевернуло. Скарамуш чертыхнулся, и, удерживая тючок с одеждой, опять полез на плотик. Прибой тащил его прямо на скалы. Там уже мелко, надо просто успеть отпустить плот.
Плот наткнулся на обломок скалы, пробороздил по нему, накренившись, но выровнялся.
"Как только камни в воде показались - мелководье пошло. Оттуда лучше своим ходом", - помнились слова капитана перед уходом с лодки.
Скарамуш сполз с плотика, оказавшись по пояс в воде. Побрел дальше, оскальзываясь на камнях, чертыхаясь, держа высоко над головой тючок с одеждой. Кто его знает, что произошло за это время во Внеземелье. Может, все его друзья уже сменили адреса, и не будет возможности переодеться. Что и говорить, удобно было раньше заходить сразу на пристань, дилижансы притормаживали возле нее, подбирая прибывших внеземельцев. Никто их не ловил, их ждали как праздник. Теперь все по-другому.
Плотик уже уполз на тросе в головастик. Очередь за гидрокостюмом и тюком.
- Обычная гимнастическая страховка, ничего особенного, натяжение минимальное, - сказал капитан, крепя плот и тючок с одеждой.
Оставлять вещи на берегу, даже в тайниках, было опасно.
Добравшись до берега, Скарамуш, озираясь, стараясь не скрипеть галькой, стянул гидроскостюм, переоделся в шерстяные брюки местного производства и свитер, из тючка же выудил короткое пальто... Переоделся, обулся в хорошие местные высокие ботинки. Упаковал и отпустил свою одежду на головастик. Тючок запрыгал по волнам и быстро скрылся в темноте.
Скарамуш пошел в сторону рыбацкого поселка. Поднял воротник, закинул неудобный кожаный кофр за плечо. Вещей себе он определил всего ничего. Часть бросил в сумку, часть рассовал по карманам.
Тянуло промозглым холодом с моря, в воздухе висела водяная пыль. Провел ладонью по лицу. Нашарил кепку и часы в кармане пальто. Чиркнул спичкой, посветил на циферблат, погладил его пальцем - серебряный, с оленями и зайцами, приятная вещь. Шесть утра. Время на этих часах местное, как было однажды выставлено здесь, во Внеземелье, так и не переводилось. Городской дилижанс должен бы уже ходить.
Скарамуш привычно свернул к дороге. Нащупал в кармане папиросы, закурил, закрываясь ладонями от ветра. Дома он почти не курил. А здесь... Холодно. Да и на душе было муторно. На небе ни звездочки, ни луны. Ветер с моря дул ледяной. Места хоть и знакомые, но не знаешь, чего ждать.
Показался дилижанс. Он шел, раскачиваясь. Черный, пухлый как саквояж. Через пару минут стало ясно, что он не собирается сбавлять скорость. Значит, не остановится. Скарамуш некоторое время шел рядом с дилижансом, побежал, побежал вприпрыжку, вскочил на подножку. Высунулся водитель, окинул взглядом. Исчез.
Скарамуш открыл дверь, заглянул внутрь салона - сонные лица виднелись светлыми пятнами в темноте, забито все до отказа. Топчась на узкой ступеньке, с опаской покосился за спину - проезжали реку.
- Какое безобразие, такой холод! - запричитала, завозилась полная пассажирка на ближнем к двери сиденье. - Что вы себе позволяете, немедленно закройте дверь!
- Лучше закрой дверь, парень, - спокойно сказали из темноты справа.
Голос был грубым, сонным.
- Мест нет? - улыбнулся дружелюбно Скарамуш, втискиваясь в салон в узкую хлипкую дверь. - Прошу прощения, действительно холодно.
Поставил кофр на пол в проходе, сел на него. Взглянул в правый угол, откуда прозвучал последний голос. Глаза привыкали понемногу к темноте, и уже можно было разглядеть, что в углу сидел парень в рыбацкой куртке, надо понимать, рыбак, который сонно его изучал. Скарамуш подмигнул. Тот усмехнулся и отвернулся. Вопли понемногу стихли.
Дилижанс трясло из стороны в сторону. "Это тебе не по рельсам и не по шоссе гонять... Донесет на меня? Или не донесет? Понял ведь, откуда я", - подумал Скарамуш.
Спрыгнул он, не доезжая до города. Уже открыв дверь, вися на подножке, протянул парню рубль:
- Отдай потом, брат, за проезд за меня.
Тот ничего не сказал, а деньги взял. Высунулся со своего места сонный водитель, погрозил кулаком.
"Проспал ты, дядя", - усмехнулся Скарамуш, помрачнел, подумав, что этот может донести про подозрительного пассажира, севшего на пристани, где обычно подсаживались внеземельцы. А может и не донести, получив деньги. А может и не получить деньги, ведь рыбак может и не отдать...
Закинул неудобный кофр на плечо, натянул кепку. И улыбнулся. Это ведь не кепка, а кепи, какое ему положено носить здесь, - так сказала Марта. Она вчера строго и молчаливо следила за тем, что он на себя торопливо напяливал. Отобрала его горнолыжную шапку, дала кепи. Кепи оказалось франтоватое, с ушами и пуговицей - обтянутой тканью - на макушке.
- Клоун, - рассмеялся Скарамуш, надвинул на лоб кепку и, скорчив дурацкую физиономию, пошел на Марту с раскинутыми руками.
- Ну-у, - протянула Марта задумчиво, окинув его взглядом, - подходящий клоун...
Не спали всю ночь. Ходили варили кофе, ругались, потом мирились. За окном шел снег. Дрезина стояла в тупичке. Горели редкие фонари, сторож включал только те, которые торчали вдоль их трассы. Мельтешили и стукались о стекло снежинки. Было очень тихо. Иногда налетал ветер, и тогда ветки огромной ели мотались где-то в темноте и скребли по стене дома. Уже под утро похолодало, он пошел прибавить тепла, Марта уснула, и он не стал ее будить. Ушел, сказав Алисе, чтобы закрыла за ним...
Скарамуш поднял воротник, двинулся по обочине к городу. Шел и улыбался, все-таки он был рад, что вновь оказался здесь. Первым делом к Полю...
Мимо катили на базар телеги, крытые брезентом, тянулась вереница повозок с рабочей слободы и лишь один конный экипаж в это раннее время чинно процокал поперек - на центральную улицу. Мостовая была усыпана листьями, дворник махал метлой. Начинал накрапывать дождь. Господин в черном пальто раскрыл огромный зонт с позолоченным набалдашником. "Куда можно идти в таком пальто с таким зонтом с такое раннее утро? Такому господину сейчас, в этом мире, положено быть дома и видеть десятый сон. Что могло выгнать его из дома и заставить перемещаться пешком?" - думал Скарамуш, стараясь двигаться под козырьками витрин. Под ними было еще сухо. В окнах зажигался свет. Булочная, аптека, галантерея, бакалея, от колбасника потянулся такой дух, что Скарамуш прибавил ход, задумавшись теперь - а есть ли что у Поля кроме кофе и коньяка, и шампанского, это у него водилось всегда... И вообще обнаружится ли сам Поль по старому адресу? Скарамуш нахмурился, забыл про ароматы из колбасной лавки и свернул - здесь было ближе. Успел с уважением отметить - господин с зонтом вошел в аптеку - и отругал мысленно при этом себя.
По счастью ничего не изменилось, и Поль Трессильян значился в табличке на знакомой двери. Он и вышел, как обычно, с похмелья и в своем халате, открыл почти сразу. Почти. Пришлось, правда, пару раз приниматься стучать - сначала Скарамуш с улыбкой и издевкой помолотил молоточком, что остался от прежних хозяев. Потом потренькал в звонок. Потом пнул со злости пару раз ногой. После этого дверь распахнулась. Хозяин взъерошенный, размахивая пистолем, рявкнул:
- Меrdе!!!
Скарамуш стоял, улыбаясь, уставив одну руку в косяк.
- Пистоль я у тебя куплю! - кивнул он. - Надеюсь, пара. Дуэльные?
Поль довольно рассмеялся, потащил Скарамуша в квартиру, схватился за голову - она трещала нещадно.
- Как мы тебя ждали! - говорил, приглушая голос, он.
- Это я рад! - хохотнул Скарамуш, перемещаясь в сумерках коридора вслед за хозяином. Озабоченно спросил: - Надеюсь, про мастерскую не забывали? А то меня уже спрашивают, есть ли что-то новенькое? Родился ли у вас новый Ван Гог?
- Э-э, как болит голова, - пробормотал Поль, открывая ногой дверь в гостиную.
- Опять смешивал шампанское с пивом, - проворчал Скарамуш. - Не осталось? Замерз как черт...
В доме Поля было все по-прежнему, только не было Фиби.
- Уехала, у нее умерла мать. Где-то под Сорренто, - рассказывал Поль, сунув в руки Скарамушу кофемолку и полотняный мешок с зернами кофе. - Будь добр. Я сейчас найду поесть, кажется, оставалось что-то от фазана. Кстати, ужин вчера прислал заказчик за мраморный фонтан в виде грустной-грустной наяды. Вот удивительно, почему никто не хочет заказать смеющуюся!
- Потому что случись горе, тебе ее смех покажется насмешкой, - раздался голос Оленьева. Он вышел из боковой комнаты и остановился, увидев Скарамуша, раскинул радостно руки, при этом он говорил Полю, будто продолжая вчерашний спор: - Ты будешь искать, чем занавесить ее кривляющееся личико, а вот, если тебе хорошо, плачущей ты умилишься, ты пожалеешь ее!
- Может, ты и прав, что-то в этом есть, - задумчиво буркнул Поль, водрузив блюдо с остатками дичи на стол.
Скарамуш, улыбаясь, крутил ручку кофемолки, пока под треск зерен здоровались с проснувшимся Оленьевым, пока пили за его, Скарамуша, появление, пока знакомились с заспанными и улыбчивыми натурщицами Софи и Мышкой, пока расшифровывали их настоящие имена, Поль рассказывал, как они попытались в прошлом году поднять дирижабль Игнатьева в небо. Как все забыли про внеземельцев, и про них ничего не слыхать, что, говорят, будто они где-то обжили необитаемый остров и там ждут своих. Потом варили кофе и пили его, потом опять пили коньяк.
Скарамуш сначала пил, смеялся, ковырял остатки фазана, поддразнивал сидевшую рядом с ним Мышку, но по мере того, как Поль рассказывал и рассказывал, он мрачнел все больше.
- Подняли? Дирижабль? - вдруг спросил он, вскинув глаза на Поля.
- Подняли! - пожал плечами тот. - И что? Игнатьев был вынужден отправиться в Китай. Пришлось срочно ехать туда, оказывается, у него там филиал!
- А остров? Что за остров? - перебил его Скарамуш.
Поль посмотрел на него. Он сидел взъерошенный и пьяный, на халате застыли плюхи гипса, в руке болтался из стороны в сторону фужер с коньяком. Но взгляд оказался неожиданно очень серьезным.
- Кто-то из знакомых застрял? - сказал он.
Скарамуш невесело рассмеялся. Увидел, что Поль, Федор, все, кто его слышал в общем разговоре, замолчали. Ждали, что он скажет дальше. Он кивнул:
- Да, мне бы одного человека найти. Не вернулся отсюда, мать плачет. Не знаю, есть ли возможность. Только, как бы это сделать так, чтобы никому не вышло боком! Вот в чем дело.
Поль посмотрел на Оленьева, тот сложил руки на груди. Он был в одной из своих белоснежных рубашек с пышными рукавами. Теперь рукава были безжалостно закатаны до локтя. Федор наклонился вперед и задумчиво сказал:
- Узнаем, но как ты туда доберешься? Игнатьева нет. На вашей этой... лодке? Попадетесь все разом. Остров этот и внеземельцев особенно не ищут, но, если начнете на своих лодках ходить, всем ведь не поздоровится.
- Надо подумать, - очень серьезно сказал Скарамуш.
И больше ничего не сказал. Было ясно, что быстро такой вопрос не решить, что Януш может оказаться на этом острове, если он существует действительно. С другой стороны, если Януш даже и не там, остров из головы так просто выбросить не получится. Ведь, выходит, много народа осталось в этом времени. Надо будет про него разузнать. Он вздохнул, обвел всех глазами. Усмехнулся.
- Рад я вас всех видеть, черти! Но валюсь с ног, - сказал он и повернулся к Полю: - Можно, я у тебя переночую? Место будет?
Поль кивнул, встал и пошел.
- Мог бы и сам найти! У нас... - говорил он, распахивая двери, переходя из комнаты в комнату, пока не дошел до самой дальней.
- Самообслуживание, я помню, - рассмеялся Скарамуш, оглядываясь.
Эта комната была холодной, сюда Фиби обычно приносила жаровню с углями, ставила на витой чугунный столик и выдавала гостю свое любимое пуховое атласное одеяло. Фиби не было, да и Скарамушу после купания в осеннем море и коньяку хотелось просто упасть скорее и уснуть, и даже без жаровни с углями.
Знакомый диванчик был свободен. Поль выдал чистую шелковую простынь в маковых лепестках, подушку. И пошел уже к двери, буркнув:
- Располагайся.
- Одеяло бы, - подсказал Скарамуш в тайной надежде на то самое, пуховое. - Иначе я у вас превращусь в ледяную статую. Спальника нынче со мной нет.
Поль хлопнул себя по лбу и полез доставать с антресолей Фибино пуховое одеяло.
- Завтра я уйду, - сказал Скарамуш, вытянувшись на диване, укутавшись одеялом, сложив не входившие на приставленный табурет ноги.
- Что так быстро? - спросил Поль, нахмурившись.
Его хмельное черноглазое нервное лицо с крупным носом и узкими губами требовательно уставилось на Скарамуша. Это лицо совсем не было испорчено чрезмерной заботливостью, скорее походило на гробовщика. Скарамуш закрыл глаза, улыбнулся и ничего не сказал. Он был рад, что этим людям есть до него дело, что Оленьев обещал помочь, что Поль встревожен тем, что он уже завтра уйдет... Значит, в этом чужом для него мире есть хоть кто-то, кто вспомнит про него. Иначе ему совсем некуда было бы возвращаться.