У нее был сын Женька, она не любила город и ненавидела ухоженные сады. У него была хорошая работа, любящая мать и много плохих привычек.
Знали друг друга, кажется, целую вечность, встречались редко и не спали вместе. Время от времени он приезжал к ней. Они пили кофе и ели смешные булочки-фигушки, которые пекла ее мама.
Он рассказывал о себе. А она слушала его молча, кивала и иногда говорила:
- Тебя слишком все любят, Вовчик, тебе это вредно.
И они смеялись. Остывший кофе казался вкусным. В открытое окно дачи заглядывала мокрая сирень. Ночь тихая и беззвездная бродила по саду. Шорохи ее шагов раздавались то у старых яблонь, то у сарая с лопатами и граблями.
Несколько раз на веранду выходила ее мама, тетя Шура, и, закуривая, присаживалась к ним. Расправляла на краю стола смятый кроссворд из прошлогодней газеты.
- Главный герой смертной казни, восемь букв, - читала она, смолила сигаретой, жадно затягиваясь, и ворчала: - Что-то у меня тяму не хватает на эти новомодные выверты.
Тетя Шура была соседкой Вовчика и его мамы, и работала нянечкой в детском саду, куда ходили маленькими они с Катей. Вовчик Катю всегда звал почему-то Котей.
Тетя Шура с его мамой здоровались и забирали по очереди из садика детей. Были обе одиноки, независимы, но дружбы не водили - у Зинаиды был заскок по поводу отсутствия у Александры высшего образования.
- И когда ты только женишься, Владимир? - спрашивала иногда тетя Шура, подкладывая ему румяных булочек или подливая густого, бордового, с белыми разводами сметаны борща. - Всегда появляешься голодный и злющий.
Вовчик усмехался и отмалчивался.
- Поди опять с очередной пассией разругались? - продолжала словоохотливая тетя Шура...
- Как там Зинаида поживает? - спросила она и теперь будто мимоходом. - Все ей невесты твои недостаточно хороши. То хрустальная ваза, то пиявка. А ты вроде как и согласен с ней, а, Володя?
Обычно Володе стелили на веранде, на старом диване. Катя с мамой и Женькой спали в доме, в единственной комнате с печкой и в два окна.
Тетя Шура долго гремела панцирной сеткой кровати, укладываясь и ворочаясь. Женька давно спал, намотав на велосипеде километры по дачному поселку за день.
Катя, уходя с веранды, погасила свет.
- Коть, а ты бы вышла за меня замуж? - в темноте уже спросил Вовчик, потянув ее за руку к себе.
Тихо. Капли прошедшего недавно дождя падали с деревьев, шлепали по дорожкам, заросшим травой. Шапки цветущей сирени в темноте были не видны, но запах их полз удушливой сладкой волной. Ступеньки широкие, без перил, блестели влажно в свете лампы, висевшей на углу дома. Крыльцо вот уже лет восемь стояло недостроенное. Так и не достроил. Саня.
Саня. Счастливое время длинною в год, которое казалось теперь безумным. Взахлеб. И восемь лет алиментов Женьке. Всё, что осталось от Сани, если не считать глухую, затаенную тоску, давно поселившуюся в глазах.
На цыпочках пройдя по веранде, Катя ушла в дом. Долго не могла уснуть. Тетя Шура все вздыхала у себя за печкой. На веранде светился огонек сигареты.
Утром Вовчика уже не было. До города полтора часа езды, выезжать приходилось рано.
Вечером машина к калитке подъехала уже в жиденьких сумерках. Женька повис на заборе, увидев знакомую Тойоту. Справная Зинаида ловко вывалилась с переднего сиденья и топталась теперь возле машины. Сын медлил, она психовала.
- Нет, ну сколько можно, Володя! - не выдержала она, поведя недовольно округлыми плечами.
- А ты, Зина, в дом проходи, - Александра, свесившись из окна, с любопытством разглядывала прибывших. - У нас сегодня окрошка - за уши не оттянешь! Да, Жень?
Женька молчал. Потом хмыкнул, хитро глянув на мать, сел на велик и покатил вдоль по улице. Зинаида прошла в дом, пытаясь прилепить простую улыбку, но она никак не шла к ней. Старые обои лезли в глаза, скромные шторы в блеклый цветочек встали поперек горла, детская фотография, где Катя с кошкой на руках сидела в углу дивана, показалась ненужно трогательной, словно кто-то здесь вознамерился ее разжалобить.
Зинаида была против затеи сына. Разведенка. Нищета. С ребенком. Пиявка, да и только. А сыну карьеру делать надо. Невестка с приданным ее бы устроила. Но Катька...
Катя вышла на улицу. Вечер в раз стал душным, пыльным. Хотелось немедленно нахамить, прервав это затянувшееся молчание. Однако необычно растерянный взгляд Вовчика ее останавливал. Тот нерешительно достал с заднего сидения букет ее любимых зеленых роз, но медлил.
Заготовленная заранее фраза ему казалась сейчас лишней, а сказать нужно было почему-то именно ее. Или не нужно.
- Катя... Не хочу я никуда от тебя уезжать, хочу быть с тобой и Женькой, есть булочки-фигушки и борщи, - он улыбнулся и добавил: - Люблю я тебя, Кать, давно люблю.
- Но я же пиявка, Вовчик, - она давно знала, как называет ее респектабельная тетя Зина, - самая обычная пиявка.
- Да параллельно мне, Кать, кто и что обо мне и о тебе думает...
А по огороду тетя Шура водила недовольную Зинаиду. Та все надменно отмалчивалась, аккуратно ставила ножки в хорошеньких туфельках, а Александра, разволновавшись и раскрасневшись, вызывающе громко трещала без остановки:
- Тут у нас огурцы, Зин, помидоры. Лук, значит, редиска хорошая нонче, яблоня вот померзла этой зимой, просила соседа выпилить. Гад все не идет. Шифер снегом стянуло по весне, поллитру ему поставила, так быстро прибежал и стучал, как дятел, весь день.
- Знаю, Шур, - буркнула Зинаида в спину Александре, - сама всю жизнь одна, все через поллитру. А яблоня еще отойти может.
- А, помнишь, Зин, ты меня яблочным мармеладом угощала как-то?
- Ну-у...
- Ты мне рецептик передай через Вовчика.
- Охомутали вы Вовчика, Шурка! - сердито рявкнула Зинаида, останавливаясь.
Пунцовые ее щеки не предвещали ничего хорошего. И Александра, вдруг тоже разозлясь, посмотрела в сторону дома, словно ее там могли услышать.
- Кто кого охомутал еще, Зина?! Вовчик-то ни уму, ни сердцу, болтается, не знамо где, как дружок его Сашка был, так и этот, непутевый. - Шура чуяла, что ее понесло, но остановиться уже не могла. - Давно бы женила его, Зин, чего все ищете?
- Да?! А чего вы в него вцепились-то, если непутевый?! - Зинаиду захлестнула нестерпимая обида.
- Да кто вцепился-то, очнись, Зина?! - Шура аж задохнулась от гнева.
Кричали они громко. Но случилась на беду дачная пятница, шашлычная, пиво-водочная. И слушать их было некому.
Уже поостыв, заключив молчаливое, напряженное перемирие с Александрой под девизом "пусть сами разбираются", угрюмая Зинаида стояла у окна, поджидая сына, чтобы ехать домой. Катя под окном что-то говорила Женьке. Было не слышно, лишь в свете фонаря видно, как она пытается выправить сиденье у велосипеда. Женька помогал ей. И Вовчик.
Вот и она всю жизнь все сама...
И толкнула полуприкрытое окно рукой.
- Катерина, чего ты с сидушкой толчешься? - голос ее заставил Катю вздрогнуть. - Пусть Володька с Женькой делают! Шура, - проговорила она, не оборачиваясь, чуя, что Александра где-то за спиной, - я пришлю тебе мармелад-то... с Володей.