|
|
||
- Мы сами их возводим в страхе оголиться сверх меры перед другим живым существом.
- Ты имеешь в виду стены?
- Разумеется, разве это не ясно?
- Да, но ты сказала: 'перед любым живым существом', это означает, что я могу и от кота своего выстроить крепость и не пускать его внутрь?
- Снова да. Например, сегодня твой кот, хитрый Турок, клянчил еду громко и заунывно, все утро не затыкал пасти. Что же ты сделал? Кричал на него, а потом запер в туалете вместе с его кошачьим горем, его уязвленным самолюбием и обидой.
- Ты права.
Мужчина крепко сжал руку своей жены. Затем грубо схватил ее за волосы, зашептав в сладкой истоме:
- Как бы глубоко права ты ни была, тебя это не спасет от падения. Ты сдашься, словно глупая куртизанка продашься мне за один спелый персик.
- Хорошо, только выпусти для начала кота.
'Хитра, чертовка', - подумал мужчина, но ничего больше не сказал.
Старые тряпки больно врезались в нежные запястья. Стены рушились и возводились в такт грубым поступательным движениям таза. Глаза женщины то молили о пощаде, то выкатывались от болезненной неги. Ее вены вздулись так сильно, что казалось, они взорвутся ярким иссиня-кровяным салютом, так и не дождавшись конца полового акта.
- Давай! Ну же! Твои вены - стены, мне не прорвать тебя. Пусти... - хрипел мужчина, он был истощен силой ее обороны.
Послышался слабый крик. Завоеватель вгляделся в левый глаз жертвы, чью плоть он покорял годами. Белок залился красной краской, на женщину стало страшно смотреть, но это только раззадорило его пыл. Оставалось немного, если бы он не забыл о коте.
Турок вышиб дверь ударом мощной метровой лапы. Кот вбежал в комнату и стал шириться, подобно раздуваемому комку шерсти и злобы. Ненависть, гнев сверкали в голодных глазах, размер которых оповещал о скорой трагедии.
- Успокойся, место! - мужчина вскочил с постели и замахал руками, - обратно! За стену! Обратно в маленького кота! Я приказываю тебе!
Было неприлично поздно для этих выражений. Их время прошло сонмы моментов назад, тысячу лет сомнений вперед. В общем-то - вечность, которая уже успела закруглиться, замкнувшись на самой себе, и покоилась в приятной самодостаточности.
Слова лишь злили и без того взбешенного кота. Усатая сталь, мышцы и генетическое недовольство первобытного зверя. Стоило бы научить его говорить хотя бы для того, чтобы услышать отрывисто клокочущую в скромной черепушке фразу: 'зачем ты дал мне надежду'.
Тогда бы делать все равно было нечего, и незачем пытаться ответить, заведомо зная, что тебя не услышат. Первородный посыл помог мужчине за долю секунды замесить цемент своих мыслей и судорожно начать строить стену. Позабыв о плачущей жене, о былом желании и невнятном чувстве долга, он шептал, запинаясь на каждом втором слоге, шептал как можно быстрее, шептал, будто молился. Он закрыл глаза, но даже сквозь толщи небытия слышал стоны вроде любимой женщины и вроде ненавистного кота. Последним, что запомнило его угасающее сознание, был громовой, но мягко поглощаемый лапами, стук враждебного мира о хлипкую стену его души.
Проснулся мужчина совершенно голым в окрестностях некой всеми забытой деревушки. В развалинах своей на поверку не слишком прочной стены он нашел набедренную повязку и, недолго думая, направился на поиски новой жертвы.
Он нашел ее сразу, буквально сразу. Она лежала в ста метрах от него тоже в развалинах, но своих. Мужчина подал ей руку, они разговорились. Оказывается, она спасалась не от другого представителя его пола, а от поездов. Женщина выстраивала стену от всех видов транспорта по очереди. Ее смертельно пугал прогресс.
- А я пугаю тебя? - лукаво подмигнув, спросил мужчина.
- Нет. Ты ведь не железный, не на пару и токе? Ты не собьешь меня, когда я пойду в магазин? Мне страсть, как приятно ходить в магазин. Ведь ты не отнимешь это у меня?
- Что ты. Мы поладим, вот увидишь.
На следующий же день они обвенчались в ближайшей церкви и построили небольшой бетонный домик. Там они зажили между пятью толстыми стенами. Последняя - была главной бедой для мужчины.
- Я ничего не понимаю, - говорил он, пытаясь залезть ей под юбку, - ты же сказала, что только транспорт и поезда пугают тебя.
- Все верно, прости, я тогда не могла понять, что от тебя я тоже возведу стены. Точнее, они сами выросли. Так бывает, но нужно верить, что ты сможешь ее одолеть.
И он пытался, день за днем, неделю за неделей сверлил одни и те же болевые точки ее розоватой невинной стены. В ход шел молоток, кремень, гарпун и старый финский нож. Напрасно. Безнадежно. Тупик.
От его безысходности родилась месть. Она подло, незаметно вкралась в его мужественные мысли и стала травить их ядом. В одной капле был целый пуд жажды справедливости. Дикий концентрат, такой редко встречается.
Случилось то, что и должно было случиться рано или поздно, но лучше рано, чтобы не мучиться слишком долго. Прямо под окнами их дома стала строиться железная дорога. Как бы ни хотел мужчина остановить шпалы и рельсы от упорядочивания до состояния полной готовности, он ничего не мог сделать. Тьма внутри него стала сильнее тонкой струйки света. Ночами он подолгу не мог уснуть, вслушиваясь то в громкие всхлипы своей жены, то в душераздирающий скрежет железа.
Совесть мучила мужчину, поэтому он стал хотеть, чтобы все закончилось, как можно скорее. Его желание исполнилось теплым осенним днем в ничем не примечательную октябрьскую среду.
Женщина надела свое лучшее платье. Оно было темное багровое с яркими переливами на краю длинной юбки. Лучезарно улыбнувшись своему благоверному, она отправилась в магазин. Он знал, что будет дальше, и потому успел поцеловать ее на прощание.
Ноги сами привели бедняжку на железную дорогу. Она чувствовала, что именно по ним проходит кратчайший путь до магазина. Шла смиренно, шла тихо, излучая всему миру радость своего похода.
Ее радость оказалась весьма скоротечной и умерла вместе с первым свистком быстро набирающего скорость поезда. Вздрогнув всем телом, женщина сначала остановилась, словно вкопанная и, услышав второе звуковое доказательство непоправимого, бросилась бежать со всех ног. Увы, рельсы не выпускали ее с предрешенного пути, они расширялись неимоверно, как только она пыталась с них сойти. Понимая, что выхода нет, но ощущая в себе еще столько невыраженного желания жить, она устремилась вперед.
'Зачем ты дал мне надежду' - горько стукнуло в ее голове, когда женщина увидела впереди красную кирпичную стену любимого магазина. Железная дорога упиралась как раз в нее, в глухую стену милого сердцу заведения. Прелестная багровая женщина стала того же цвета, что и платье, что и эта стена.
К ней подбежали репортеры, наставили микрофоны, замигали лампочки видеокамер.
- Скажите, вы хотите что-нибудь сказать напоследок? - сказал один из телевизионных приставак.
- Да, - протянул слабый голос, но сразу утих, поперхнувшись своей кровью.
Затем она собрала остатки стремительно ускользающих сил и еле слышно протянула, представляя при этом родного мужчину в кабине машиниста рокового поезда:
- Я хочу быть покоем на его плече, - и скончалась.
А он все видел, все слышал, потому что сам создал ее смерть, своими рукастыми умелыми мыслями и смрадными порывами.
Мужчина опустился на колени, ощутив кожей боль от ударов тысячи мелких камней. Это пала пятая стена, но остальные четыре не простили ему этого. В комнате вновь появился огромный Турок. Он грозно зашипел и начал сдвигать четыре стены до тех пор, пока весь маленький бетонный домик вместе с ним и обессиленным мужчиной ни сжался в умопомрачительно маленькую точку.
Точка спряталась, однако стены остались. Они будут всегда. И не только у нас к миру, но и у мира к нам.
|