Последнее время меня тошнило всякий раз, когда я приходил в себя.
Меня тошнило от белого тумана, который не имел границ.
Сначала я заинтересовался и изучал.
Я шёл в ЛЮБУЮ сторону, под ЛЮБЫМ углом и НИГДЕ не встречал преграды.
Ноги касались основы, но она не имела поверхности! Я мог идти вниз или вверх, ничего не менялось.
Руки не могли нащупать перегородок. Казалось, я нахожусь в бесконечном пространстве, которое достаточно плотно, чтобы поддерживать тело, и достаточно прозрачно, чтобы пропускать его.
Меня стошнило.
Я не помню, чтобы я ел или опорожнялся.
Единственное, что напоминало мне о себе, это тошнота.
Забытье не спасало.
В бреду душу раздирали картины моей и чужих жизней.
Неизвестные люди делали мне больно.
Я мучил животных и стыдился.
Любимые женщины представлялись продажными суками.
Я сходил с ума, потому что ковырялся в своих болячках, слизывая гной с пальцев.
Меня тошнило.
Я распят и отбываю наказание за чужие грехи.
В лучшие минуты я осознавал, что это - бред, такое со мной не может случиться, тогда становилось немного легче.
Я думал, это когда-нибудь кончится, я что-то смогу сделать.
Но затем бред накатывал и поглощал снова.
- О! Господи, - взмолился я.
И понял - Бога нет!
Есть плотный белый туман, который меня растворяет, впитывая в себя.
После этого мне стало легче. Перестало выворачивать наизнанку.
В мыслях появились свет и прозрачность.
«Меня пропитывают парафином, как бабочку», - пошутил я над собой.
Это был не бред. Первая мысль, которая не сопровождалась невыносимой болью. Это был ясный образ красивой бабочки, опущенной в парафиновый раствор, и, вяло подрагивающей тяжелеющими крыльями.
Я мог видеть то, о чем думал.
Самым трудным было решить, о чем думать.
Мысль: - почему я здесь, не вызывала никакого образа.
При мысли о родителях, я увидел лицо мамы. Почувствовал, как она меня любила.
Это было первое положительное чувство.
Следующая мысль - дети.
Я увидел ВСЕХ детей!
Некоторые были счастливы, некоторые больны, некоторые были очень умны.
Я был сражен и, наверно, открыл рот от неожиданности, что я МОГ это видеть.
Вдруг я услышал детский голос:
- Господи, верни мне маму!
Спокойствие! Мне стало страшно.
Я должен кого-то найти!
Я могу кому-то помочь!
Туман связал и дал безграничность.
Я попытался сосредоточиться и понять, куда надо идти и что делать.
Мне нужен кто-то, у кого я могу спросить.
Но я знал, что никого не найду.
Я потянулся, проникая в туман и впитывая его, как парафин, подумал о себе и увидел внутри нескончаемый мир.
По какой дороге идти?
...Кто-то тряс меня за плечо и звал по имени.
Открывать глаза не хотелось. Тело было тяжелым и непослушным.
Опять вернулась тошнота. Голова кружилась.
- Миленький, попробуй сесть, - я различил слова. Кто-то вытирал мне лицо влажной тряпкой.
Я приоткрыл с усилием глаза и различил две темных фигуры в полумраке.
- Ну, вот и хорошо, - кто-то похлопал меня по щеке.
Сознание возвращалось, я всё вспомнил!
Несколько часов спустя, кутаясь в тонкое больничное одеяло, я рассказывал симпатичной сероглазой девушке о своих нравственных мучениях, запинаясь на каждом слове и затрудняясь передать, что мне на самом деле пришлось пережить.
Мой рассказ был похож на бред сумасшедшего. В нем не было ни крупицы истины, к которой я приблизился.
- Спасибо, - она улыбнулась, выключила диктофон, - Вы нам очень помогли, отдыхайте, набирайтесь сил!
Когда она ушла, я с трудом сполз с кровати, облокотившись на подоконник, долго смотрел на белый туман за окном.
«Во время эксперимента по сенсорной депривации у испытуемого последовательно разрушалось самосознание, возникали яркие эйдетические образы, неконтролируемые галлюцинации, сопровождающиеся снижением общего эмоционального фона, астенизацией нервной системы и развитием гипнотических фаз в коре головного мозга.»
Я подписал протокол эксперимента, с облегчением закрыл за собой массивную дверь лаборатории.