Взглянув напоследок в пустое зеркало, она вышла. Босые ноги легко скользили по ступеням. Скучные серые ступени в тускло освещенном подъезде, как клавиши нарисованного пианино, отзывались на каждый шаг умиротворяющей тишиной. Она улыбалась. Так весело было проводить пальцами по обшарпанным перилам и не получать при этом ни единой занозы.
За спиной осталась тяжелая железная дверь. Ее обнаженное тело пронзили сотни колючих снежинок. Точно так же они пронзали насквозь и мутноватый свет фонарей, и окружающую этот свет тьму.
Все вокруг было покрыто густым слоем мельчайших сверкающих осколков, безжалостно впивающихся в ее ступни. Она прошла несколько метров и оглянулась: удивительно, но окровавленных следов не оставалось. Пожав плечами и закусив губу, она привычным маршрутом направилась к метро. Пару раз промелькнули редкие прохожие, замаскированные шарфами и капюшонами, похожие на кексы, щедро присыпанные сахарной пудрой.
Вот и огненно-красная "М". Трудно представить, каким чудесным образом те острые, блестящие кристаллики, что были снаружи, здесь внутри, на лестнице, превращаются в темное хлюпающее месиво. Тоннель с длинными, выложенными желтыми мелкими плитками стенами, завешанные пожелтевшими газетами ларьки, не реагирующие на безбилетницу унылая контролерша и ослепшие турникеты - все было декорациями какого-то устаревшего затертого спектакля. Но она не была ни актрисой, ни зрительницей. Она была всего лишь собой.
Подходящий поезд предостерегающе взвыл, пьяненький дядя, стоящий слишком близко к краю платформы, шарахнулся назад. Она подождала, пока поезд остановится и откроются двери. Сколько пустых мест! Но садиться не хотелось. Нет, конечно, шершавости сидения она ощутить все равно не сможет, и никакие микробы теперь ей не страшны. Просто стоять и не держаться за поручни в неистово устремившемся вперед вагоне было интереснее.
Переход из серо-белого мрамора был слишком геометричным, правильным и равнодушным. Эскалатор лениво полз вниз. Но поезд снова попался шустренький. И все- таки она подгоняла его. Нетерпение бурлящим вином разливалось по всему телу. Щекотно. Ее дыхание участилось. Сердце бухало на весь пустой вагон. Почему-то хотелось прижаться к блестящим поручням. Она пыталась их коснуться и не могла понять, удается ей это или нет.
Конечная. Подниматься вверх ей нравилось.
Улица. Снег и боль. Остановка. Надо подождать автобус. Еще разок проехаться зайцем, безликим и безымянным.
А ездить бесплатно все равно немного страшно. Мутные стекла. Маленькие упрямые звездочки снаружи безуспешно пытаются их разбить, чтобы вновь изрешетить ее тело. Автобус чем-то истошно лязгает. Поворот. Повороты. Приехали.
Снова улица. Снова снег и снова боль. Терпи. Осталось немного. Дорогу она помнила плохо. Просто чувствовала, что идет правильно. Вот он, дом, вот подъезд. Она вспомнила, что не знает кода. Смешно.
Вошла. Чуть-чуть постояла. Лифт? Нет, поднимется сама. Теперь она даже не сутулится. Теперь она умеет ходить прямо и красиво. Ступеньки, пролеты... Дверь. Эта дверь. Его дверь. Прихожая. Комната. Письменный стол. Диван. Слабый отсвет из окна.
Он спит, закутавшись в одеяло. Улыбаясь, она присаживается на постель. Ее пальцы гладят его небритые щеки и подбородок, ощущая приятное покалывание. Она целует его в нос, трется лицом о ежик волос. Она ложится, забираясь под мягкое одеяло. По простыне расплываются маленькие красные пятнышки. Она обнимает его, ласкает плечи. Касается губами его губ и замирает. Его сильные руки обхватывают ее. И она прижимается к его теплому телу. Тепло. Жарко. Она с ним. В его объятьях. Наконец-то. Она и он. Они. Вместе...
То есть они будут вместе, когда он проснется и увидит, что она рядом.