РАД. О враждебных отношениях Алгу к Ариг-Буке, о причинах этого; о битве, данной им войску Ариг-Буки, о поражении Алгу и о том, как [впоследствии] он снова обрел силу, о бедственном положении Ариг-Буки и о том, как разбежался его сброд [1.2, т.2, с.164-165].
Алгу, так как его войско [чарик] разбрелось, забрал свою жену и войско правого крыла, до которого Асутай еще не дошел, и бежал в Хотан и Кашгар. Следуя за ним, Ариг-Бука провел ту зиму в Или-мурэне и Алмалыке. Постоянно пируя, он убивал и грабил воинов и народ каана.
Через месяц к Алгу присоединились беглецы [его] войска; откочевав вместе с обозом, он направился в сторону Самарканда. Джумукур, сын Хулагу-хана, слегка заболел; под тем предлогом, что "я-де поеду в Самарканд для лечения", он отпросился у Ариг-Буки и в кулкун-ил, год мыши, соответствующий месяцу раби I 662 г.х. [2.1-31.1.1264], отделился от него.
Так как Ариг-Бука безбоязненно убивал без вины воинов и народ каана и обижал их, его эмиры отделились от него, и каждый отошел от него под каким-нибудь предлогом. Они сказали: "Как нам не возмутиться и не уйти от него, [когда] он так безжалостно уничтожает монгольское войско, которое собрал Чингиз-хан?".
И в ту зиму большинство [из них] ушло. Когда наступила весна, в Алмалыке появились нужда и голод; воины давали коням вместо ячменя и пшеницы хлеб, а когда [потом] кони досыта наелись травы, то все попадали. Много народа из жителей Алмалыка умерло от голода, а живые от притеснений и насилий воинов прибегали к защите всевышнего бога и со смирением воздевали в мольбе руки.
Однажды Ариг-Бука предавался развлечениям и удовольствиям, как вдруг поднялся вихрь, [который] разорвал приемный [ханский] шатер из шелковой материи, "хазар-михи", и сломал опорный столб, и из-за этого было ушиблено и ранено много народа. Его приближенные эмиры и вельможи сочли это обстоятельство предзнаменованием начала упадка его могущества и совсем отстали от него и все разбрелись. Там остались Ариг-Бука и Асутай с небольшим войском, и они с достоверностью поняли, что [это] плачевное состояние и расстройство есть [последствие] проклятий несчастных людей, отдавших [богу] душу во время той нужды и голода. Какое может быть сомнение в том, что множество могущественных родов рухнуло под воздействием вздохов угнетенных?!
Воистину, утренний вздох обиженного
Хуже стрелы из самострела и копья.
А Урунгташ, сын Менгу-каана, был в то время в стране Моголистан, возле Алтая, у реки, которую называют Мурган.
Когда эмиры-тысячники достигли тех пределов, они послали ему передать: "Мы вместе с войском идем к каану, что ты посоветуешь относительно этого?". Урунгташ [это] одобрил и согласился с ними. Он послал гонца к Ариг-Буке и потребовал от него большую яшмовую печать [своего] отца, которая была у [Ариг-Буки], и тот отослал ее к нему, [затем] он вместе с эмирами-тысячниками и с войском отправился к каану. Когда Алгу узнал о бедственном положении Ариг-Буки, он устремился против него, а Ариг-Бука, когда получил известие о его намерении и узнал, что [Алгу] уже подошел близко, отпустил обратно Ургана-хатун вместе с Мас`уд-беком и отослал [ее] к Алгу, так что его возбуждение успокоилось. Алгу взял ее [себе] в жены и из угождения к ней обласкал Мас`уд-бека, назначил [его] начальником дивана своего государства и послал править в Самарканд и Бухару. Он туда отправился и беспрерывно взимал с населения налоги и отсылал непосредственно Алгу, дела которого благодаря этому снова стали устойчивы, - он собрал рассеявшееся войско, сразился один раз с войском Берке, разбил его и разграбил Отрар.
Через год он скончался, а Ургана-хатун, с согласия эмиров и везиров, посадила на место Алгу своего сына Мубарек-шаха, как [о том] было сказано в повествовании о Чагатае. Вот и все!
Ариг-Бука под стенами города.
РАД. [О том, как] Ариг-Бука по бессилию и необходимости пустился в путь к каану, о признании [им] своей вины и об исходе его дела [1.2, т.2, с.162-167].
Когда эмиры и войско отвернулись от Ариг-Буки, а царевичи занялись каждый своим делом, то он оказался в безвыходном положении и ввиду [своего] бессилия по необходимости пустился в путь к каану в хулуга-ил, год мыши, соответствующий 662 г.х. [4.11.1263-23.10.1264]. Когда он прибыл в резиденцию каана, последовал приказ собрать много войск; [каан] приказал ему явиться на прием. И так принято, чтобы в таких случаях, во время приема, на плечи провинившегося набрасывали дверной полог шатра и, покрытый таким образом, он представлялся [государю]. Через час дали разрешение, он вошел, и его задержали на месте битикчи. Через некоторое время каан взглянул на него и пробудил в нем родовую честь и братские чувства. Ариг-Бука заплакал, у каана также навернулись слезы на глаза. Он вытер [их] и спросил: "Дорогой братец, кто был прав в этом споре и распре - мы или вы?".
Тот ответил: "Тогда - мы, а теперь - вы".
При этом присутствовал Чингкур, гонец, прибывший от Хулагу-хана. Когда он вернулся, то описал этот случай. Хулагу-хан [послал] передать каану: "Как это совместить с ясой, что он разрешает устраивать таким способом прием [членов] нашего дома и позорить наших родичей?".
Каан одобрил эти слова и послал ответ: "Хулагу прав, - я поступил невежливо". И после этого он в течение целого года не допускал к себе Ариг-Буку.
Между прочим, когда это происходило, Ачиги, брат Абишки, погибшего от руки Асутая, сказал ему: "Ты убил моего брата".
Тот ответил: "Я убил [его] по приказу государя, [которым] тогда [был] Ариг-Бука; кроме того, я не хотел, чтобы член нашего дома пал от руки карачу. Ныне государь всей земли - Кубилай-каан, если он прикажет, я и тебя убью!".
Каан сказал Ачиги: "Теперь не время для таких речей, у них силен гнев".
Среди разговора поднялся Тогачар-нойон и сказал: "Приказ каана - не внимать нам сегодня речам о прошлом, а пировать и развлекаться!".
Каану [это] понравилось, и [все] принялись за питье. Тогачар сказал: "Ариг-Бука стоит, да соизволит государь назначить ему место, где сесть".
[Каан] велел ему сесть с царевичами. Они закончили тот день пиром и развлечениями.
На другой день утром во дворце собрались старшие эмиры и царевичи: Тогачар, сын Отачи-нойона, Йисункэ, сын Джучи-Касара, Хулакур, Екэ-Кадан, Чинг-Тимур, сын Кадака, Джавуту и Ачиги. Каан приказал взять и заковать эмиров Ариг-Буки, а царевичам Тиреки, Тогаю, Джирку и Бай-Тимуру и эмирам Хантун-нойону, Дурбаю и Пулад-аке допросить эмиров Ариг-Буки и доложить. Ариг-Бука сказал: "За ними нет никакой вины, я был источником того преступления, [которое] получило такое распространение!".
Его слова не были приняты во внимание, и каан приказал сказать виновным эмирам: "В век Менгу-каана тогдашние эмиры ничем не согрешили против него даже в мыслях, и не было большой смуты. Людям известно, какая кара и возмездие постигли их только за незначительное сопротивление, которое они замышляли, а что же будет с вами, возбудившими все эти распри, посеявшими среди всех такое волнение и смуту и погубившими столько царевичей, эмиров и войска?".
Все молчали. [Тогда] Туман-нойон, старший из них, из знатного рода, сказал: "Почему вы не даете ответа, эмиры? Почему онемел ваш красноречивый язык? В тот день, когда мы возводили на престол Ариг-Буку, мы обязались друг перед другом, что умрем перед его троном, сегодня - тот день смерти. Сдержим свое слово!".
Каан сказал: "Да будет слава твоему обету и клятве, ты сдержал свое слово!".
И спросил тогда Ариг-Буку: "Кто подстрекал тебя на бунт и восстание?".
Тот ответил: "Булага и Алямдар сказали мне: "Кубилай и Хулагу оба выступили в поход, а великий улус каан поручил тебе, какие ты имеешь замыслы, [неужели] ты допустишь, чтобы нам, как баранам, перерезали горло?". Я спросил: "Вы говорите [это, уже] посоветовавшись с Дорджи?". Они ответили: "Мы еще не совещались". [Тогда] я сказал: "Посоветуйтесь с Туманом, Токузом и Ходжой". На совете все пришли к единогласному решению, так как Дорджи по случаю болезни не присутствовал, то я сказал: "Вызовите его, чтобы окончательно договориться". Он пришел и согласился с общим решением. [Все] это дело устроили и совершили те люди с общего согласия, и из них Туман на это не возражал и исполнял все то, что я приказывал, а Чин-Тимур навредил, то есть сказал относительно каана то, что не следует [говорить] ему подобным".
Те эмиры все единогласно показали, что дело обстоит так, как говорит Ариг-Бука, и что все его слова совершенно правдивы. А Чин-Тимур сказал: "Ариг-Бука сам меня научил, как же он теперь возлагает ответственность на меня? И Булга-ака осведомлен об этом деле, он знает".
Каан приказал устроить очную ставку Чин-Тимура с Ариг-Букой. Чин повторил те же слова в присутствии Ариг-Буки. [Ариг-Буке] пришлось туго, и он сказал: "Раз так, то ты оставайся в живых, а я умру".
Слова эти доложили каану, он понял, что Чин говорит правду, и отпустил его. Посоветовавшись со всеми царевичами и родичами, [каан] сказал: "Булга-битикчи слышал слова Угедей-каана и Менгу-каана, отпустим его живым; кроме того, он будет свидетелем по их делам в этих событиях перед Хулагу-ханом и другими царевичами". И по совету всех царевичей он отпустил его.
УЛУС ХУЛАГУ
РАД. О делах Хулагу-хана в конце поры [его царствования], посылке Абага-хана в Хорасан, пожаловании областей эмирам и валиям [1.2, т.3, с.61-62].
Хулагу-хан чрезвычайно любил благоустройство и из построек, которые он возвел, осталось много. В Аладаге он соорудил дворец, а в Хое выстроил кумирни. В том году он посвящал себя благоустройству и распоряжался на благо царства, войска и подданных. Когда наступила осень, он с намерением зазимовать на [реке] Заринаруд, которую монголы называют Чагату и Нагату, отправился в Мерагу и поусердствовал в окончании [постройки] обсерватории. Он очень любил знания, поощрял ученых к спорам в науках начал и назначал им определенное жалованье и содержание и украшал свой двор присутствием ученых и мудрецов. Он был весьма склонен к алхимии и на ту братию постоянно взирал благосклонным оком. А они ради своих вымыслов и мечтаний зажигали огни, сжигали безмерное множество снадобий и бесполезными мехами надували малых и больших. Они мастерили котлы из глины мудрости, но польза от стряпни не шла дальше их ужинов и завтраков. В превращении они ничего не смыслили, зато в извращении и подлогах творили чудеса. Ни одного динара они не снабдили решеткой и ни одного дирхема не отлили, зато растратили и изничтожили богатства вселенной. На их нужды, домогательства и пропитание было израсходовано так много, что и злосчастный Карун за свою жизнь не стяжал столько философским камнем.
В общем, он пожаловал владения Ирак, Хорасан и Мазандеран до устья Джейхуна царевичу Абага-хану, который был его старшим и лучшим сыном. Арран и Азербайджан до [оборонительного] вала он передал Юшумуту. Диярраби'а до берегов Ефрата поручил эмиру Тудауну, Румские владения My'ин-ад-дину Парванэ, Тебриз - мелику Садр-ад-дину, Керман - Туркан-хатун, а Фарс - эмиру Вангияну. Когда казнили Сейф-ад-дина, битикчия, [Хулагу-хан] избрал Шамс-ад-дина Мухаммеда Джувейни, пожаловал ему должность сахиб-дивана [всех] владений и дал ему силу и полномочие разрешать, вершить, устраивать и править дела государства. Багдадское владение он пожаловал его брату, сахибу Ала-ад-дину Ата-мелику.
Устроив упомянутые дела, [Хулагу-хан] все же печалился из-за обмана своих завистливых родственников. Занимаясь мероприятиями для возмещения потерь, он приводил в порядок войско. Еще раньше он избрал Джелаль-ад-дина, сына младшего даватдара, и возвысил его, а тот выставлял себя во мнении государя мира, что более-де сочувствующего во всем улусе государевом никого нет. На служении он доложил: "Поскольку поход в Кипчакскую степь решен твердо, то во владении халифа до сих пор еще есть несколько тысяч турок-кипчаков, которые хорошо знают обычаи Кипчакбаши. Ежели будет дан указ, я пойду и соберу их, чтобы в войне с Беркеем они были передовым отрядом".
Хулагу-хан одобрил, пожаловал ему ярлык и пайзу, чтобы багдадские хакимы выдали все, что Джелаль-ад-дин потребует из денег, оружия и снаряжения, и чтобы никто не вмешивался в его дела, дабы он исполнил то важное поручение, для которого назначен.
В месяцах лета 662, согласно указу, [Джелаль-ад-дин] отправился в Багдад и всякого, кого находил подходящим для военного дела, забирал. Иногда он, намекая, с задней мыслью приговаривал: "Государь вас забирает, чтобы сделать вас щитом от вражьей напасти, дабы вы там умерли или обрели славу. А ежели в той войне вас не убьют, то вам в другом сражении предрешена такая участь. Вы знаете, каковы мои достоинства и благородное происхождение. Я одного с вами рода, и хотя Хулагу-хан оказывает мне полное благоволение, я все же не допущу превратить вас в корм для меча. Я так располагаю: давайте распрощаемся с могуществом и счастьем монгольским и я себя и вас освобожу от монгольского указа. Надо, чтобы вы поладили со мной и стали мне товарищами".
Народ тот соблазнился его словами. После того как он собрал тех разрозненных воинов, он с литаврами и со знаменем выступил в поход, по Багдадскому мосту переправился [через Тигр], напал на арабское племя хафаджа и отбил некоторое количество буйволов и верблюдов. Жалованье и необходимое для воинов, как то: лошадей, оружие и довольствие, он взял в багдадской казне и снова двинул воинов с женами, детьми, домочадцами, приверженцами, пожитками и добром. Снова он [приказал] пробить на литаврах поход, перешел через мост и сказал: "Домочадцев и семьи поведем с собою, дабы они поклонились святым местам, ибо отныне наше местопребывание будет находиться во владениях Дербента, Ширвана и Шемахи. Мы, воины, отправимся и добудем продовольствие от враждебных арабов [племени] хафаджа".
Когда же он переправился через реку Ефрат, он сказал воинам: "Я намереваюсь пойти в Сирию и Миср. Ежели кто пойдет со мною - ладно, а не то пусть отсюда же возвращается обратно".
Они из страха за свою голову ничего не могли сказать и отправились вместе с ним в Сирию и Миср по дороге на Ану и Хадису. Когда весть об этом дошла до слуха государя, он весьма разгневался. В ту пору он постоянно тонко обдумывал, как справиться с врагами и к тому прибавился еще и этот случай.
ВАРДАН ВЕЛИКИЙ. Всеобщая история [4.5]
В 713 - 1261 году Хулаву Эль-хан пригласил нас через одного человека, по имени Шнорхавор, бывшего в большом почете у людей своего времени, в особенности у завоевателей -- у Бату, северного властителя, к которому еще прежде он являлся и удостоивался почетного от него пpиeмa, равно как и у Халаву Эль-хана. Этот последний приказал на свой счет и на своих лошадях везти к себе нас и бывших с нами вардапетов, братьев наших: Саргиса и Григора и тепхисского протоиерея.
Мы видели наконец великого (повелителя) в великий день начала нового месяца и нового их года -- соответствующая июлю месяцу Римлян, и армянскому арац. Эти праздничные дни продолжались у них целый месяц и назывались Хурутай, т. с. Праздником coвещаний. В это время прочие ханы, сродники Чангез-хана, в новых одеждах собирались к главному повелителю со всеми своими старейшинами держать совет обо вссм нужном: каждый день они надевали новые разноцветные платья. Туда, являлись с обильными и богатыми дарами покорные им цари и султаны, между которыми, во время нашего посещения, были и царь армянский, Хетум, и царь ивepийский, Давид, и принц аптакский и многие султаны из Пapcии и из других стран.
Когда Хулаву завидел нас, не приказал нам бить челом и становиться на колени по их обычаю, потому (говорил он), что христиане преклоняют колено только перед Богом. Подали вина, которое он приказал нам благословить и которое (снова) взяли из рук наших.
УЛУС ДЖУЧИ
АБД АЗ-ЗАХИР. О прибытии послов царя Берке. [3.3]
В начале (этого) жизнеописания упомянуто было о том, что султан отправил послов к царю Берке, старался привлечь его на сторону ислама, возбуждал его против Хулаку и убеждал его напасть на него. Когда послы эти прибыли в земли Ласкариса, то правовед Медждеддин захворал и вернулся в сообществе отправившихся послов царя Берке, т. е. Джелаледдина, сына Элькади, и шейха Али Эльдимешки, а Сейфеддин Кушарбек и (упомянутых выше) два Монгола поехали дальше. Встретились послы (эти) с Ласкарисом в Ании, потом доехали до Константинополя в 20 дней. Отсюда (они отправились) в Истамбул, а оттуда в Дафнисию, т. е. на Судакское поморье со стороны Ласкариса. За тем они переправились морем на другой берег. Переезд этот продолжается от 10 до 2-х дней (при попутном ветре). Потом они взобрались на гору, называемую Судак; (здесь) встретил их правитель этого края в местечке Крым, которое населяют люди разных наций, как то: Кипчаки, Русские и Алланы. Переезд от берега до этой деревни (продолжается) один день. Из Крыма они в один день доехали до степи, где застали начальника десяти тысяч всадников, управлявшего этим краем; за тем они 20 дней ехали по равнине, на которой находились шатры и овечьи стада, до реки Итиль. Это река пресноводная, шириною в реку Нил; по ней (ходят) суда Русских, а на берегу ее местопребывание царя Берке. По этим путям привозятся к ним съестные припасы и овцы.
Когда они приблизились к орде, то их встретил (там) визирь Шерефеддин Эльказвини. Потом их пригласили к царю Берке. Они уже ознакомились с обрядами, которые соблюдались с ним и заключались в том, что входили с левой стороны, а по отобрании от них послания, переходили на правую сторону и припадали на оба колена. Никто не входит к нему в шатер ни с мечем, ни с ножом, ни с (другим) оружием и не топчет ногами порога шатра его; никто не слагает оружия своего иначе, как по левую сторону, не оставляет лука ни в сайдаке, ни натянутым, не вкладывает стрел в колчан, не ест снегу и не моет одежды своей в орде. Он (Берке) находился в большом шатре, в котором помещается 100 человек; шатер был покрыт белым войлоком, а внутри обит шелковыми материями, китайками, драгоценными камнями и жемчужинами. Он сидел на престоле, а рядом с ним старшая жена, и около него 50 или 60 эмиров на скамьях шатра. Когда они вошли к нему, то он приказал визирю своему прочесть послание, потом заставил их перейти с левой стороны на правую, стал спрашивать их о Ниле и сказал: я слышал, что через Нил положена человеческая кость, по которой люди переходят (через реку). Они ответили: мы не видали этого....
Главный кади, находившейся при нем, перевел послание и послал список кану; письмо султана было прочтено по-тюркски (лицам), находившимся при нем (Берке). Они (Татары) обрадовались этому; он (Берке) отпустил послов с ответом своим и отправил с ними своих послов. У каждого из эмиров (находящихся) при нем есть муэдзин и имам; у каждой хатуни, (также) свой муэдзин и имам. Дети слушают чтение досточтимого Корана в училищах. Вернулись они (послы) со стороны Ласкариса и были приглашены к смотру победоносного войска, которое, как мы сказали, было в полном вооружении. Это было 10-го дзулькаада 662 г.х. (4.IX.1264). Послы беспрестанно приглашались на аудиенции и присутствовали при игре в мяч. Они были приглашены также на праздник обрезания и помещены в Эльлуке.
РУКН ЭД-ДИН БЕЙБАРС. [3.4].
В 662 г.х. приняли ислам царь Берке, сын Бату, и те из Татар, которые (следуют) за ним в Северных областях. С его стороны прибыли ко двору султанскому два посла с извещением о принятии им ислама. Они представили письмо от него, в котором говорилось, кто из Татарских родов принял ислам, и сообщалось султану о военных действиях его (Берке) против Хулаку, в защиту мусульманской религии.
ВАССАФ. О причинах вражды, происшедшей между Хулагу-ханом и Берке-огулом. [3.9]
В то время, когда государь -- завоеватель мира Чингиз-хан сделался владыкою и повелителем царей и царств и мира и разделил края и страны между четырьмя сыновьями (своими) -- Туши, Чагатаем, Угетаем и Тулуем -- и назначил им становища и юрты в четырех странах света так, как было решено умом и найдено правильным его безграничной проницательностью, -- подробное исчисление округов и областей изложено и упомянуто в "Тарих-и-джехангушай", -- Чагатаю были отведены пространства становищ от пределов окраин уйгурских до границ Самарканда и Бухары; обычное местопребывание его всегда находилось в окрестностях Алмалыга. Угетай, который в благополучный век (своего) отца должен был быть преемником султанства (Чингиз-хана), пребывал в пределах Эмиля и Кубака, столицы ханства и центра государства. Юрт Тулуя находился по соседству и в сопредельности (с владениями) Угетая, а земли в длину от краев Каялыка и Хорезма и крайних пределов Саксина и Булгара до окраин Дербенда Бакинского он предназначил старшему сыну. Туши.
Что позади Дербенда, называемого Демир-капук (Железные ворота), то всегда было местом зимовки и сборным пунктом разбросанных частей войска его (Туши); по временам они делали набеги до Аррана и говорили, что Арран и Азербайджан также входят в состав владений и становищ их (Джучидов). Вот почему с обеих сторон, хулагидской и джучидской, стали проявляться, одна за другой, причины раздора и поводы к озлоблению.
Зимою 662 г.х., когда ювелир судьбы (мороз) превратил реку Дербендскую как бы в слиток серебра, (когда) закройщик зимней шубы скроил горностаевую одежду соразмерно длине и ширине покатостей холмов и долин и (когда) гладь речной поверхности на один дротик (вглубь) затвердела как части камня, то войско монгольское, (которое было) отвратительнее злых духов и бесов, да многочисленнее дождевых капель, по приказанию Берке-огула *** точно огонь и ветер прошло по этой замерзшей реке. От ржания быстроногих (коней) и от бряцания (оружия) воинов поверхность равнины земли наполнилась грохотом ударов грома и сверканием молнии. Распалив огонь гнева, они дошли до берега реки Куры. Для отражения искр злобы их Хулагу-хан выступил навстречу со снаряженным войском ***. После боя и сражения он обратил их в бегство и затем повел войско в погоню (за ними) ***.
В Дербенде Бакинском они снова расстелили поле битвы и уперлись стопами нападения. Из войска Берке не уцелел ни великий, ни малый и (почти) весь народ был перебит; остальные, потерпев поражение, обратились в бегство. Хулагу-хан не дал (своему) войску позволения вернуться, и они (его воины) без стеснения стали переправляться через поверхность замерзшей реки ***.
Таким образом, день за днем, стоянки неприятелей становились привалами ильханского войска. Когда оно (наконец) расположилось на равнине владений царевича (Берке), то у Берке-огула, вследствие поражения и расстройства его войска и победы и торжества государя, истребителя врагов, запылало пламя гнева. Он отдал приказание, чтобы все войско, из каждого десятка по 8 человек, село на коней и принялось за состязание и борьбу. Они неожиданно нагрянули на войско ильхана, преградили им путь улаживания и примирения и отверзли длань произвола, чтобы пространство своих областей очистить и освободить от бедствий захвата и насилия чужеземцев ***.
Прогнав их, они несколько переходов гнались вслед (за ними). Когда государь, сожигатель врагов (Хулагу), ушел в свой стан благополучия, он приказал казнить всех ортаков Берке-огула, занимавшихся в Тебризе торговлею и коммерческими сделками и владевших бесчисленным и несметным имуществом, и отобрать (у них) в казну имущество, какое найдется. Между этими людьми было много таких, которые известным тебризским людям доверили капиталы и товары; после умерщвления их, имущества эти остались в руках тех, которым они были доверены. В отместку Берке-огул также умертвил (у себя) купцов из земель, (принадлежавших) к владениям ханским, и стал таким же образом поступать с ними (этими владениями). Путь для выезда и въезда и для путешествия торговых людей, как дело разумных людей, сразу был прегражден, а из сосуда времени вырвались шайтаны смятения.
Около этого времени каан отправил посла, который произвел новую перепись (шумаре) Бухары. Из общего числа 16.000 (человек), которые были сосчитаны в самой Бухаре, 5000 (человек) принадлежало (к улусу) Бату, 3000 -- Кутуй-беги, матери Хулагу-хана, остальные же назывались "улуг кул", т.е. "великий центр", которым каждый из сыновей Чингиз-хана, утвердившись на престоле ханском, мог распоряжаться, как (своею) собственностью. Эти 5000, принадлежавшие Бату, вывели в степь и на языке белых клинков, глашатаев красной смерти, прочли им смертный приговор. Не были пощажены ни имущество, ни жены, ни дети их. Так как перед глазами разума разостлано правило, что "и любовь наследственна и ненависть наследственна", то после смерти Берке-огула, сын его, Менгу-Тимур, заступивший место его, разостлал с Абака-ханом ковер старинной вражды.
Между ними несколько раз происходили нападение и отступление (т.е. стычки). Однажды 30.000 всадников мечебойцев и дротикометателей, принадлежавших Абака-хану, во время возвращения и переправы через реку, когда льдины разломались, все утонули и погибли, отпечатав на поверхности льда результат дней (своей) жизни. После этого Абака-хан, когда ему стали известны многочисленность (джучидского) войска и его отвага, построил с этой (ильханской) стороны Дербенда стену, называемую Сибе с тем, чтобы дальнейшее вторжение и притязание этого смущающего мир войска стало невозможным. Эта вражда была постоянною и продолжительною, а избегание между обеими сторонами оставалось до времени царствования Гейхату-хана.
Когда Токтай сделался наследником царства Менгу-Тимура, то, путем неоднократного приезда послов и частых сношений, (снова) был открыт путь торговцам и ортакам и изготовлены средства для безопасности и спокойствия странствующих; область Арран взволновалась от множества повозок, рабов, коней и овец; товары и редкости тех стран, после (своего) прекращения в течении стольких лет, (опять) получили обширнейшее обращение.
ИБН КАССИР [3.11]
В 662 г.х. прибыли к Эльмелик-Эззахыру послы царя Беркекана и вместе с ними (владетель Миафарикинский Эльмелик-) Элашреф, сын Эшшихаба (т. е. Шихабеддина) Гази, сына (Эльмелик-) Эладиля. В бывших с ними (т. е. послами Берке) письмах и в переговорах (высказывались) радостные для ислама и мусульман вести о беде, постигшей Хулаку и его род.
ИБН АЛЬ-ФУРАТ. О смотре, произведенном Элъмелик-Эззахыром войскам земли Египетской [3.16]
В это время (т. е. в дзулькааде 662 г.х. 25.8-23.9.1264) присутствовали послы цари Берке; они лично убедились в многочисленности войск (Египетских), изяществе одежды их, заботливости султана, красоте пехотинцев и клейменых коней, и были поражены всем этим. Султан и они (послы) о бок с ним оставались долго (на смотру) и видели движения этих войск и меткость их стрельбы. Так они провели несколько дней... Послы Берке спросили султана: "Это войска Египетские и Сирийские?"
Он ответил: "Нет, это исключительно городские войска, сверх тех, которые находятся на окраинах, как напр. в Александрии, Дамьяте, Решиде, Косе, Эльхардасе (?) и тех, которые (находятся) в отведенных им местах".
Они удивились этому и посол сказал: "Ни в войске султана (Харезмского) Джелаледдина, ни в другом, я не видел таких коней и такого оружия, как в этом отряде".
