7-е лето, Дин-сы. Весною Хан предприял путешествие в урочище Хулань-илги. Осенью предписал Князьям выступить с войсками против Южного Китая. Китат-буха и проч. покорили взбунтовавшуюся крепость Манлай-илдуци.
Летом, в 6-й месяц, Хан посетил походный дворец Чингис-Ханов, принес жертву знаменам и литаврам, и паки учинил съезд в урочище Гилур. На возвратном пути предприял путешествие в Ирмэкту. Осенью имел пребывание при Чжунь-норе, и принес жертву небу из кобыльего кумыса.
В 9-й месяц выступил в поход на южную войну; Китата, сына Ханскаго зятя Ринциня, назначил в должность Даругаци в Россию, я пожаловал ему 300 лошадей и пять сот овец. Хойхорцы поднесли Хану ванну из восточного хрусталя и парасоль, унизанный жемчугом, что стоило 30.000 слитков серебра (150.000) ланов. Хан сказал им: "Ныне народ изнурен и в деньгах крайняя нужда. К чему мне одному иметь сие?" И так не принял приносимого. Саинь-одэци сделал о сем представление, и Хан наградивши, чего стоили оныя вещи, запретил, чтобы впредь ничего неподносили ему. Князь Талар повел армию на юг и обложил Фань-чен: но целый месяц шел проливной дождь и Талар принужден был возвратиться с армиею. Главнокомандующий Булангиртай выступил из Дын-чжеу для завоевания земель, и переправился чрез реку Хань-цзян.
Зимою, в 11-й месяц, Улань-хада пошел войною на Цзяо-чжи и разбивши тамошния войска, вступил в столицу. Чень-чжи-гын, Король царства Ань-нань, ушел на морской остров; после сего Улань-хада выступил с армиею в обратный путь. Хан отправил Алдара, Тойня и Нангяту в губернию Шень-си и прочие места учинить исчисление оброчному хлебу и деньгам. Зимою Хан, перешедши за великую степь на юг, дошел до гатей Юрун. Хубилай, Князь Эрэ-бугэ, Барту, Чум-хара, Юнрун-раси, Силици и Царевна Тэмэгынь приехали для встречи Хана. Учинено было великое пиршество, после которого все разъехались по своим местам.
ЮАНЬ ШИ. цз.121. Урянхатай [1.1, с.509-511].
[В год] дин-сы, ввиду умиротворении Юньнани, [Урянхатай] был послан к императорскому двору преподнести военную добычу, [там он] подал совет следавать порядкам и сделать из всех [земель] юго-западных варваров округа и уезды, чему и последовал [император]. Было пожаловано его войскам 5.000 лян серебра, 24.000 кусков разноцветных шелков. [Урянхатай] получил серебряную печать вместе со [званием] даю-аньшуай. [Урянхатай] вернулся, чтобы привести к покорности [государство] Дали, и потому прошел через горы Люпаньшань к области Линьтао и занялся управлением с еще большим рвением. Через месяц с лишним опять пошли карательным походом на у-мань.
Осенью, в 9-й луне, были отправлены послы в [государство] Цзяочжи с указом покориться, но [послы] не вернулись.
В 10-й лунеу войска угрожающе придвинулись к [его] границам. Глава этого государства Чан Тхай Тонг, будучи на другой стороне реки, выстроил в огромном множестве слонов, конницу и пеших воинов. Урянхатай, разделив армию на три отряда, переправил [ее] через реку: Чэчэду следовал по нижнему течению реки и переправлялся первым, главнокомандующий был в центре, фума Хуайду с Ачжу находились сзади. Перед этим [Урянхатай] дал Чэчэду [указания] по стратегии, сказав так: "Твое войско, как только переправится, не должно ввязываться в бой с [противником], он обязательно постарается пойти навстречу мне, фума же вслед за этим поразит его сзади, а ты выждешь удобный момент и отберешь их суда. Когда мань будут разгромлены и будут разбегаться, они не должны у реки найти кораблей, и будут обязательно мной схвачены!"
Вскоре полководцы подняли на высокий берег и сразу повели в бой войска, а Чэчэду нарушил приказ -- поэтому хотя мань и потерпели сильное поражение, но получили возможность, погрузившись на корабли, спастись и уйти. Урянхатай рассердился и сказал так: "Авангард нарушил мой приказ только переправляться, войска его заслуживают наказания по военным законам!"
Чэчэду испугался, выпил яд и умер. Урянхатай вошел в Цзяочжи, для длительной стоянки и приведения в порядок [армии], войска [он] держал в строгости, но справедливо, так что ни волоса ни с кого не упало. По прошествии семи месяцев [Чан] Тхай Тонг попросился стать вассалом, по такому случаю было поставлено войску вино и большое угощение. [Урянхатай] вернул армию в город Сячи.
ГАН МУ. Дин-сы, 5-е лето [2.2].
Монголы уничтожили канцелярию Хубилая, и постановили Алдара губернатором в Цзин-чжао.
Некоторые наговорили, что Хубилай снискал приверженность Китайцев; почему Монгольский Государь послал Алдара губернатором в Цзин-чжао, Лю-тхай-пьхин помощником его. Они для поверения государственных сборов открыли в Гуань-чжун комиссию, в которую призвали всех и высших и низших чиновников, даже и купцов, и всех предали казни, исключая Хамара и Ши-тьхянь-цзэ, о которых донесли Государю. Хубилай, услышавши о сем, почувствовал беспокойстве. Яо-шу сказал: "Император есть Государь, а ты Князь, подданный; трудно сравнивать сие дело: но в будущности угрожают несчастия. Лучше тебе со всем домом и семейством возвратится ко Двору, чтобы чрез сие обезопасить будущие дни. Тогда подозрения сами собою рассеются".
Когда Хубилай явился к Монгольскому Государю, оба прослезились. Государь не приказал ему представлять объяснения, и все прекратил. Почему поверительная комиссия уничтожена, да и судебные места, учрежденные Хубилаем, все упразднены.
Монголы напали на Сян-ян, и вступили в наружный город.
Монгольский Дун-вынь-юй, построивши города Гуань-хуа и Цзао-ян, заготовил съестные запасы. Осадивши Сян-ян и Фань-чен, на юге заняли Хань-цзян; но на севере остановлены были озером, и никак не могли переправиться. Дун-вынь-юй ночью велел солдатам выбрать узкое на озер место, наронять деревьев с кореньями и поставить в воде, а промежутки наполнить хворостом и травою; сим образом тотчас составили мост; к рассвету уже все войска переправились и обложили город, который пришел в великий ужас. Дун-вынь-юй повел войска вперед и отбил внешний город. Гао-да, Комендант города Сян-ян, вступил в упорное сражение при реке Бай-хэ и возвратился.
Монгольский полководец Улань-хада вошел в Цзяо-чжи, и вырубил их город.
Улань-хада вступил с своими войсками в Цзяо-чжи и отправил нарочных для склонения к покорности: но посланные были посажены в темницу. Когда войска пришли к реке Тхао-цзян, Тункинцы вступили в сражение и были разбиты. Король их Чень-чжи-гын ушел на морской остров. Монголы нашли отправленных ими людей в темнице. Они связаны были драным бамбуком, который врезался в тело. Тотчас освободили и развязали их. Один посланник умер. По сей причине вырубили город; пробыли в оном 9 дней, и по причине нестерпимых жаров, пошли в обратный путь.
В 9-й месяц Монгольский Государь Мункэ вступил в Южный Китай разными дорогами для грабительства. Младшего своего брата Эрэ-бугэ оставил главноуправляющим в Хорини.
Князь Исунь и Ханский зять Иосор представляли, чтобы объявить войну Южному Китаю. Монгольский Государь также питал неудовольствие на дом Сун за заточение посланника. Предписавши Князю Эрэ-бугэ управлять в Хорини, а Алдару быть его помощником, сам с войсками пошел в южный поход, и вступил чрез Сы-чуань в Южный Китай. Прежде предписал Генералу Чжан, жёу, следуя за Хубилаем, осадить Э-чжеу и итши на Хан-чжеу; Тациру напасть на Цзин- шань. Еще указал Улань-хаде из Цзяо-чжи и Гуан-си соединиться под Э-чжеу с Генералом Ли-тхань и потом осадить Хай-чжеу и Лянь-шуй. Монгольский Государь остановился у горы Лю-пхань с До тыс. армиею, под названием стотысячной; разделившись на три дороги, вступил в Южный Китай. Он чрез Лун-чжеу пошел на Сань-гуань; Князь Мэгэ пошел чрез Ян-чжеу в Ми-цан; десятитысячник Бурчак пошел чрез Дун-гуань на Мянь-чжеу.
Эрэ-бугэ был младший брат Хубилаев.
Замечание. Гуань-чжун упрекал Чу, и в Чунь-цю почтено сие важным; ибо он, почитая дом Чжеу, отражал варваров. Ныне, напротив, варвары раздражают Срединное государство: не значит ли сие быть повешену вверх ногами? Впрочем в тексте написано: вступил для грабительства, чем уважено Срединное государство.
Хойхорцы поднесли дань Монголам.
Хойхорцы поднесли Ванну из горного хрусталя и жемчужный парасоль, что стоило около 30.000 малых слитков серебра. Монгольский Государь сказал: "Ныне народ изнурен и в деньгах крайняя нужда. Для чего же мне одному иметь это?" И так он не принял. Саинь-одэци представил о сем. Монгольский Государь заплатил за вещи по цене и запретил, чтобы впредь ничего не подносили ему.
УЛУС ХУЛАГУ
РАД. О прибытии Хулагу-хана в Тус и пределы Кучана, приказе о возобновлении благоустройства, походе на Дамган, разрушении Аламута и Люмбесера и изъявлении покорности Хуршахом (оконч) [1.2, т.3, с.31-32].
Через несколько дней он оставил для осады ее Даир-Букая с дружиною и 16 числа месяца зи-л-хиджджэ лета 654 [4.1.1257] повернул обратно. В понедельник 25 числа упомянутого месяца он для встречи нового года остановился в большой ставке в семи фарсангах от Казвина. Праздновали одну неделю. Он обласкал царевичей и эмиров и пожаловал им почетные халаты.
Когда выяснилось и оправдалось прямодушие и происхождение из города Хамадана ходжи Насир-ад-дина Туси и сыновей Раис-ад-довлэ и Муваффик-ад-довлэ, которые были великими почтенными врачами, [Хулагу-хан] всем им оказал милости, обласкал и дал перевозочные средства, чтобы они вывезли оттуда все свои семьи, родичей и домочадцев со всеми подначальными людьми, слугами, челядью и последователями и поставили бы их на службу его высочеству. До сих пор они и их дети постоянно состояли и состоят на службе и [являются] приближенными его высочества Хулагу-хана и его славного рода.
В четверг 10 числа месяца мухаррама 655 г.х. [28.1.1257] [Хулагу-хан] дал Хуршаху ярлык и пайзу, подарил ему почетную одежду и пожаловал ему [в жены] монгольскую девушку. Его [Хуршаха] обоз с челядью и вьючным скотом поселили в Казвине. Он послал с гонцами двух-трех человек в сирийские крепости, чтобы, когда туда прибудут державные знамена, [крепости бы] сдали. После того как Хуршах покончил со свадьбой, Хулагу-хан, поскольку тот заключил договор, пощадив его, не хотел нарушать договора и покушаться на него. До тех пор пока множество принадлежавших им [исмаилитам] в Сирийском краю крепостей не сдались по его [Хуршаха] слову, [Хулагу-хан] некоторое время содержал его в почете и ласке, а то пришлось бы их завоевывать годами. Затем он отправил его на служение к каану. О смерти его рассказы различны. Подлинно то, что когда до каана дошло известие, что едет Хуршах, он соизволил сказать: "Зачем его везут и понапрасну утомляют улаг"? - и послал гонцов, чтобы его по дороге убили. А в здешнем краю, после того как Хуршаха отправили, всех его родичей и приверженцев, от женщин и мужчин до младенцев в колыбели, перебили между Абхаром и Казвином, так что от них не осталось ни следа.
Время господства исмаилитов в здешнем краю продолжалось 177 лет с начала [своего в] 477 г.х. [1084/85], на что намекает слово Аламут, и до конца - 1 числа месяца зи-л-кадэ лета 654 [20.11.1256]. Число их правителей - семь, ... 7) Рукн-ад-дин Хуршах сын Ала-ад-дина, на котором могущество пресеклось.
Завоевание тех крепостей и мест есть неопровержимое доказательство изобилия счастья и могущества Менгу-каана и его брата Хулагу-хана, поскольку такое великое дело совершилось с легкостью в короткий срок. Если бы не влияние этого счастья, то покоренные области полностью пошли бы на сладкие закуски да вино.
Вот и конец рассказам, которые упоминались о завоевании городов еретиков.
РАД. О походе Хулагу-хана на Хамадан после завоевания крепостей еретиков, прибытии Байджу-нойона из Рума, привлечении его к ответу Хулагу-ханом и обратной отсылке его в Рум для полного завоевания [1.2, т.3, с.32-33].
Когда Хулагу-хан покончил с завоеванием городов и крепостей еретиков, он в месяце раби-ал-авваль лета 655 [3-4.1257] из окрестностей Казвина направился в Хамадан, а из пределов Азербайджана прибыл Байджу-нойон. Хулагу-хан гневался на него. Он прикрикнул на него и сказал: "Чурмагун-нойон помер. Ты на его месте что сотворил в Иранской земле? Какую рать разбил, каких врагов ты покорил, кроме того, что пугаешь монгольское войско великолепием и величием халифа".
Он преклонил колена и доложил: "Моей-де вины нет. То, что было в силах, мною исполнено: от самого Рея и до пределов Рума и Сирии я [все] уладил, кроме дела Багдада, потому что вести рать в те края невозможно из-за множества тамошнего народа, обилия войск, оружия и снаряжения и трудных дорог, что предстояли бы. В остальном воля государя, всему, что он прикажет, я покорно повинуюсь".
По этой причине огонь гнева [Хулагу-хана] утих, и он сказал: "Надобно тебе пойти и отвоевать те владения до берегов Западного моря из рук потомков франков и ...".
Байджу-нойон тотчас же повернул обратно и повел войско в Румский край. В ту пору султан румский Гияс-ад-дин Кейхосров сын Ала-ад-дина, дал Байджу-нойону сражение в местности Косэ-даг и был разбит. Байджу занял весь Рум и производил грабежи и убийства. Хулагу-хан с царевичами Кули, Булгаем и Тутаром и старшими эмирами Бука-Тимуром, Кудусуном, Ката, Сунджаком и Коке-Элькэем расположился в хамаданской степи, близ ..., которое есть пастбище ... и занялся устройством и вооружением войска. Аминь.
РАД. О появлении усобицы в Багдаде, возникновении неприязни между даватдаром и везиром и начале невзгод багдадского халифа [1.2, т.3, с.33-34].
В 654 г.х. [1256], в конце лета, произошло великое наводнение и город Багдад был затоплен, так что нижние ярусы тамошних зданий погрузились в воду и стали невидимы. В течение пятидесяти дней это наводнение нарастало, а затем стало убывать. Половина уездов Ирака была опустошена и до сих пор еще мустасимский потоп на устах народа.
Во время этого события городские подонки и сволочь, бездельники и бродяги протянули руку насилия и власти и каждый день убивали народ. Муджахид-ад-дин Эйбек, даватдар, склонил к себе бродяг и бездельников и в короткое время приобрел большую силу. Когда он окреп и увидел халифа Мустасима нерешительным, нерассудительным и простодушным, он посоветовался с некоторыми сановниками, как бы его свергнуть и на его место посадить другого из рода [тех] же Аббасидов. Везир Муаййид-ад-дин ибн Альками проведал об этом обстоятельстве, наедине уведомил Мустасима и сказал: "Необходимо-де принять меры против них".
Халиф тотчас же призвал даватдара, передал ему доклад везира и сказал: "Из-за доверия, которое я к тебе имею, я не послушал слов везира о доносе на тебя и передаю [его слова] тебе. Ни в коем случае ты не должен обольщаться и не сходить с пути повиновения".
Когда Эйбек почувствовал прощение, снисхождение и милосердие халифа, он в ответ промолвил: "Ежели-де за мною будет доказана вина, то вот моя голова, а вот меч. Однако, куда же направлено прощение и помилование халифа. Коварного везира див попутал и в помраченном мозгу его появилась склонность и любовь к Хулагу-хану и монгольскому войску. Он клевещет на меня, дабы от себя отвести подозрения. Он против халифа и между Хулагу-ханом и ним беспрерывно обращаются лазутчики".
Халиф выразил ему расположение и сказал: "Впредь будь бдителен и благоразумен".
Муджахид-ад-дин Эйбек вышел от халифа и высокомерно собрал вокруг себя множество бродяг и городских подонков, злоумышляя на халифа. Денно и нощно они служили ему. Халиф стал подозревать, собрал войска, чтобы его отразить, и смута и смятение в Багдаде возросли.
Тамошние жители были удручены Аббасидами, стали гнушаться ими и считали, что [наступил] последний час их могущества. Среди них появилось разногласие и [разгорелись] страсти. Халиф перепугался и повелел Фахр-ад-дину Дамгани, сахиб-дивану, успокоить смуту. Собственноручно он написал послание, что-де то, что говорят о даватдаре - клевета и ябеда, у нас к нему полное доверие и он-де под нашим покровительством. Это послание он отправил через Ибн Дарнуша к даватдару, чтобы он явился на служение к халифу. Снискав благоволение, [даватдар] с почетом и уважением вернулся. В городе кликнули клич, что речи, которые говорили о даватдаре, все ложны. В хутбе после поминания халифа поминали имя даватдара, и таким путем та смута была устранена.
РАД. О походе Хулагу-хана на Багдад, обращении гонцов между ним и халифом и исходе тех обстоятельств [1.2, т.3, с.34-38].
Идя на Багдад, Хулагу-хан 9 числа месяца раби-ал-ахыра 655 г.х. [26.4.1257] дошел до Динавера, а оттуда повернул обратно и прибыл в Тебриз 12 числа месяца раджаба [27 VII] того же года.
10 числа месяца рамазана того же года он прибыл в Хамадан и послал гонца к халифу с угрозами и посулами: "Когда-де мы воевали крепости еретиков, то посылали к тебе гонцов и просили помощи ополчением, ты же ответил: "Я, мол, покоряюсь", - а войска не прислал. Признак покорности и единодушия в том, чтобы ты во время похода на врага оказал помощь войском, ты же его не прислал и привел отговорку. Хотя дом ваш древен и велик и видел могущественный род, [однако] сияние месяца бывает до тех пор, пока бывает спрятан блестящий диск солнца.
Без сомнения из уст вельмож и простого народа до вашего слуха дошло о том, что произошло для мира и людей от монгольской рати, [начиная] с поры Чингиз-хана и поныне и до какой степени силою древнего, извечного господа были унижены дома Хорезмшахов, Сельджуков, меликов дейлемских, атабеков и прочих, которые все были великими и могущественными властелинами. Ни для одного из этих родов врата Багдада не были закрыты, и они там имели столицу. Как же они закроются для нас при той силе и мощи, что у нас имеется? Мы и раньше тебе советовали, да и теперь говорим: воздержись от вражды и борьбы с нами, не бей кулаком по стрекалу, не замазывай солнца глиною, а то пострадаешь. Однако то, что было, то было. Ежели ты разрушишь крепостные стены, засыплешь рвы и явишься повидать нас, препоручив царство сыну, а не хочешь явиться [сам], то пришлешь везира, Сулейман-шаха и даватдара, всех трех, чтобы они, не прибавляя и не убавляя, передали тебе наше слово, словом - ежели ты будешь повиноваться нашему указу, то нам не придется враждовать, и владение, войско и подданные останутся тебе. А ежели совета нашего не послушаешься, задумаешь противиться и враждовать, [тогда] строй войска и назначай поле битвы, потому что мы стоим, изготовившись и снарядившись [для борьбы]. Когда я в гневе поведу рать на Багдад, то, хоть в небе ты укроешься или в земле,
Я низвергну тебя с небесного свода,
Снизу вверх подброшу тебя словно лев,
Не оставлю в живых никого в твоем царстве,
Огню предам города, края и земли твои.
Ежели ты желаешь пощадить свой древний род, то внемли разумно моему совету, а ежели не послушаешься, тогда я погляжу, какова воля божия".
Когда гонцы приехали в Багдад и передали известие, халиф отправил обратно в сопровождении гонцов Шараф-ад-дина ибн ал-Джавзи, человека красноречивого, и Бадр-ад-дина Мухаммеда Дизбеги Нахчуванского и в ответ молвил: "Ах ты, юноша неопытный, домогающийся вечной жизни, удачей и счастьем десятидневным мнящий себя одолевшим и объявшим весь мир и считающий свой указ непреклонной судьбой и незыблемым приговором, у меня ты ничего не обретешь чего же ты ищешь,
Мнением, ратью и отвагой,
Звезду, как ты [сумеешь] заполучить.
Вероятно, царевич не ведает, что от Востока до Запада, от царя до нищего, и стар и млад, кто служит богу и держится веры, - все они рабы этого чертога и моя рать. Когда я повелю, чтобы собрались разбросанные [там и сям люди], то прежде покончу с делом Ирана, а [затем] направлюсь в страну Туран и каждого поставлю на его место. Неминуючи весь мир придет в волнение и смятение, а я не ищу вражды и распри людской и не желаю, чтобы от походов военных на устах подданных вращались благословения и проклятия. Особливо потому, что и душой и словом я заодно с кааном и Хулагу-ханом. Ежели ты, как и я, посеял зерно дружбы, то какое тебе дело до моих крепостных стен и слуг. Стань на путь дружбы и возвращайся в Хорасан. Ну, а ежели ты надумал сражение и битву, то
Не мешкай, не бегай, не стой
Мига на месте, коль решил ты сразиться,
Конных и пеших тысяча тысяч
Есть у меня к битве пригодных, которые, когда вспыхнет ненависть, в прах разнесут море".
Передав такого содержания известие [гонцам], он отправил их с кое-какими дарами и подношениями. Когда гонцы выехали за город, все поле было полно простого народа. Он стал поносить гонцов и, задирая, рвать их одежды и плевать [на них], чтобы, если они что-либо скажут, ухватиться за это и нанести им обиду. Они уведомили везира, и тот тотчас же прислал сотню гулямов, чтобы отогнать народ. Гонцов вызволили из этого происшествия и отправили в путь.
Когда гонцы прибыли на служение к Хулагу-хану и доложили о том, что они претерпели, государь пришел в ярость и сказал: "Знать, халиф совсем бесталанный, что с нами крив, как лук. Ежели господь извечный сподобит, я его трепкой за ухо выпрямлю, как стрелу". В это время вошли послы халифа, Ибн ал-Джавзи и Бадр-ад-дин Дизбеги и изложили [цель] посольства. Хулагу-хан, выслушав несчастные речи, возмутился и сказал: "Воля господня к этому люду иная, раз он влагает в их сердца такие замыслы".
В месяце ... года дракона, соответствующего лету 655 [1257], он разрешил послам халифа удалиться из Пенджангушта Хамаданской области, где находилась его ставка, и возвестил: "Господь извечный избрал Чингиз-хана и род его и пожаловал нам всю землю от Востока до Запада. Всякий, кто покорно с нами заодно сердцем и словом, тому сохранится владение, достояние, жены, дети и жизнь, а тот, кто умышляет против [нас], ими не насладится".
И он строго выговаривал халифу: "Любовь-де к высокому сану, богатству и суете и тщеславие преходящего могущества так тебе вскружили голову, что даже слова благожелателей на тебя не влияют и уши не слышат советов и наставлений доброхотов. Ты свернул с пути отца и дедов своих, придется тебе изготовиться к сражению и битве, ибо иду я в Багдадскую землю с ратью [многочисленной], словно муравьи и саранча. Ежели переменится судьба, то на то воля всевеликого бога".
Послы по получении извещения покоряющего мир государя поведали его везиру, а тот все полностью доложил на суд халифа. Халиф спросил: "Что по твоему мнению надобно для отражения этого злого и могущественного врага?".
Везир ответил: "Нужно смазать щиколотки врага богатыми дарами потому, что сокровища и драгоценности накопляют для сохранения чести и благополучия души. Надобно приготовить тысячу харваров груза из редкостных товаров и, отобрав тысячу верблюдов и тысячу арабских лошадей с оружием и доспехами, послать дары и подношения в сопровождении смышленых и искусных послов царевичам и эмирам, каждому сообразно его сану. [Нужно] принести извинение и согласиться читать хутбу и чеканить монету его именем". Халиф одобрил мнение везира и повелел его исполнить.
Муджахид-ад-дин Эйбек, которого называли младшим даватдаром, по причине неприязни, существовавшей между ним и везиром, вместе с другими эмирами и беспутным людом багдадским известил халифа: "Везир-де это мероприятие придумал ради своей выгоды, чтобы заручиться благодарностью Хулагу-хана, а нас и воинов повергнуть в несчастье и беду. Мы тоже стоим на страже по дорогам, схватим послов вместе с товарами и повергнем их в беду и невзгоду".
Халиф от этих слов отставил отправку груза и заносчиво и надменно послал к дестуру: "Не страшись-де грядущей судьбы и не рассказывай сказок, ибо между мною и Хулагу-ханом и Менгу-кааном дружба и единодушие, а не вражда и неприязнь. Раз я их друг, то, конечно, и они мои благожелатели. Видно, известие послов ложно. А ежели же братья замыслят против меня и мне изменят, то чего же бояться роду Аббасидов, раз [все] государи на свете у нас на положении войска, подчиняются и слушаются моих приказов и запретов. Изо всех стран я созову войска и, воссев [на коня], чтобы отразить их, подыму на братьев Иран и Туран. Ободрись и не бойся монгольских угроз и посулов, ибо хотя им и повезло и они и обладают силою, однако против рода Аббасидов у них кроме страстной мечты в голове да ветра в руке нет ничего".
Везир из этих бессвязных слов доподлинно понял, что могущество их [Аббасидов] будет пресечено, и так как [это могущество] приходило к концу в пору его везирства, то он извивался, словно змея, и обдумывал со всех сторон средство [как избавиться от беды].
Багдадские эмиры и тамошние вельможи, как то: Сулейман-шах ибн Бахрам, Фатх-ад-дин ибн Курд и Муджахид-ад-дин Эйбек, младший даватдар, собрались у везира и стали дерзко хулить и порицать халифа, что он-де друг шутов и скоморохов и недруг воинов и ратных людей. "Мы-де, военачальники, то, что скопили в пору его отца, при нем распродали".
А Сулейман-шах сказал: "Ежели халиф не примет мер отразить этого могучего врага, не станет готовиться да потарапливаться, то вскоре монгольская рать отважится на Багдадское владение и тогда ни одну тварь не помилует, как она уже поступила с другими городами и рабами божьими. Ни оседлого, ни кочевника, ни богатого, ни бедного, никого не оставит, а с женщин сорвет покрывало целомудрия. В том случае, ежели монголы не обложат [Багдад] со всех сторон, собрать войска из окрестностей было бы легко и я с войском совершил бы ночной набег и их рассеял. Ну, а ежели случится вопреки предполагаемому, то благородному мужу лучше пасть со славою на поле брани".
Когда эти слова дошли до халифа, он [их] одобрил и сказал везиру: "Слова Сулейман-шаха на измученное сердце действуют, как целительный пластырь. Согласно его прошению произведи подсчет войскам, дабы я обогатил их дирхемами и динарами, а Сулейман-шаху накажи, чтобы он сдержал свое слово".
Везир понимал, что халиф не даст денег, но назло недругам тотчас же [об этом] не заявил и приказал аризу, чтобы тот постепенно, мало-помалу делал смотр войскам, чтобы молва о большом скоплении рати при халифе дошла до ближних и дальних мест, до турок и тазиков, и они охладели бы к злому [своему] умыслу.
Через пять месяцев ариз объявил везиру, что собралось множество отрядов и громадная рать и что наступил час раздачи халифом денег. Везир доложил, а Мустасим уклонился отговоркою. Везир совсем отчаялся в его обещаниях, смирился с судьбою и стал терпеливо ожидать, что же судьба [теперь] извлечет из-за завесы.
В эту смутную пору, поскольку даватдар был плох с везиром, сволочь и городские подонки, подчиняясь ему, распространяли среди жителей слух, что везир заодно с Хулагу[-ханом], желает его победы и низвержения халифа и в этом имеется подозрение. Халиф снова через посредство Бадр-ад-дина Дизбеги и казия Банданиджейна отправил небольшое количество даров и возвестил: "Хотя-де государю и неведомо, однако пусть он справится у людей знающих, что до сих пор конец всякого государя, который покушался на род Аббасидов и обитель мира Багдад, был ужасен. Хотя-де на них покушались непреклонные государи и могущественные повелители, но основание этого державного здания оказалось чрезвычайно крепким и будет стоять незыблемо до дня воскресения из мертвых. В минувшие дни Якуб [сын] Лейса Саффари покушался на современного [ему] халифа и с многочисленным войском устремился на Багдад, но, не достигнув цели, отдал душу от болезни живота. Точно так же пошел в поход его брат Амр. Его захватил Исмаил ибн Ахмед Самани и связанного отправил в Багдад, чтобы халиф совершил с ним то, что было предопределено судьбою. Из Мисра в Багдад пришел с превеликим войском Бесасири, схватил халифа и держал в заключении в Хадисе. Два года в Багдаде он читал хутбу и чеканил монету именем Мустансира, бывшего в Мисре халифом исмаилитов. В конце концов [это] стало известно Тогрул-беку, сельджуку. С громадной ратью он двинулся из Хорасана на Бесасири, взял его в плен и казнил, а халифа освободил из заключения, доставил в Багдад и посадил халифом. Султан Мухаммед, сельджук, тоже покушался на Багдад, но, разбитый, повернул назад и на пути скончался. Мухаммед Хорезмшах, злоумышляя истребить наш род, повел превеликое войско, однако по приговору гнева божия был настигнут снежной бурей на горном перевале Асадабада и большая часть его войска погибла. Потерпев неудачу и понеся потери, он возвратился обратно и на острове Абескун претерпел от деда твоего Чингиз-хана то, что претерпел. Не будет добра государю от злых умыслов на род Аббасидов. Пусть он поразмыслит о сглазе вероломной судьбы".
От этих слов гнев Хулагу-хана возрос. Он отпустил обратно послов и молвил:
Ступай и построй город и крепостные стены из железа,
Воздвигни из стали башни и простенки,
Собери рать из дивов и пери,
А затем подходи ко мне, ненавистник.
Коль ты на своде небесном, я низвергну тебя,
Против желания твоего ввергну тебя в пасть льва.
РАД. О занятиях Хулагу-хана устройством и снаряжением войска для захвата Багдада и завоевания его округи [1.2, т.3, с.38-39].
Когда [Хулагу-хан] отпустил обратно послов, он стал опасаться многочисленности багдадского войска и занялся устройством и снаряжением рати. Он хотел прежде завоевать округу Багдада, которая является высокими неприступными горами. [Хулагу-хан] отправил гонцов к Хусам-ад-дину Акка, бывшему со стороны халифа хакимом в Дертенге и его округе, таившему обиду на Мустасима по религиозным причинам, и потребовал [явиться к нему]. Хусам-ад-дин без колебаний вверил Дертенг своему сыну эмиру Саду и тотчас же явился на служение. Хулагу-хан оказал ему большое благоволение и милость и удостоил разрешением вернуться обратно. [Хулагу-хан] пожаловал ему Диз-и Зар, Диз-и Мардж и несколько других крепостей.
Он возвратился назад и в каждую крепость отправил [отдельное] войско, и все они [обитатели крепостей] покорились и подчинились и крепости ему сдали. Когда давнишние его чаяния исполнились и вокруг него собрались войны Сулеман-шаха, он вознесся сердцем, возгордился и отправил посла к ирбильскому хакиму Ибн Салайя Аляви, чтобы тот примирил его с великий диваном. Он сказал: "Я-де взвесил Хулагу-хана на весах сметливости и прозорливости. Хотя он сразу и жестокость и угроза, однако у меня веса и ценности не имеет. Ежели халиф окажет мне ласку и ободрит и пришлет конное войско, то я тоже наберу тысяч сто разрозненных пеших курдов и туркмен, прегражу Хулагу-хану дороги и не допущу, чтобы хоть одна тварь из его рати вступила в Багдадскую область".
Ибн Салайя известил об этом обстоятельстве везира. Тот доложил халифу, [но] большого внимания уделено [этому] не было.
Эти слова, передаваясь из уст в уста, дошли до слуха Хулагу-хана. С большой силою вспыхнул огонь [его] ярости, он отправил Китбука-нойона с тридцатью тысячами всадников, чтобы отразить их. Когда Китбука-нойон подошел близко, он вызвал [к себе] Хусам-ад-дина: "Поход-де на Багдад решен твердо и есть нужда в твоем совете".
Хусам-ад-дин явился без раздумья и промедления. Китбука взял его под стражу и сказал: "Ежели хочешь спастись и быть постоянно хакимом этих крепостей, то выведи всех из крепостей: своих жен, детей, приверженцев и войска, дабы я их пересчитал и наложил на них налог и копчур". Хусам-ад-дин не нашелся, как помочь себе, и всех представил.
Китбука сказал: "Ежели ты не кривишь душою с государем, то, чтобы это стало ясным, прикажи срыть все крепости".
Он [Хусам-ад-дин] догадался, что его пустые слова дошли до них, и, готовый на все, послал, чтобы все крепости разрушили. Затем его со всеми подчиненными убили, за исключением жителей одной крепости, где находился его сын эмир Сад. Его вызвали с угрозой и предупреждением, а он не послушался и сказал: "Ваши-де обязательства и договоры нечестны, нет у меня доверия".
Долго он дерзко кружил в тех горах и в конце концов ушел в Багдад, был обласкан великим диваном и пал в бою под Багдадом. Китбука-нойон из тех краев с победой и славою прибыл на служение к его высочеству.
Хулагу-хан совещался насчет того похода с государственными мужами и придворными сановниками. Каждый из них высказывал что-либо согласно своему убеждению. [Хулагу-хан] призвал звездочета Хусам-ад-дина, который сопутствовал ему по указу каана, чтобы избирать [час] выступления в путь и привала, и приказал ему: "Расскажи без лести все то, что видно в звездах".
Вследствие [своей] близости он обладал смелостью и решительно сказал государю: "Нет счастья в покушении на род Аббасидов и в походе войска на Багдад, ибо доныне ни один государь, который покушался на Багдад и на Аббасидов, не попользовался царством и жизнью. Ежели государь не послушает слов слуги [своего] и пойдет туда, произойдут шесть казней: во-первых, падут лошади и войны захворают, во-вторых, солнце не будет всходить, в-третьих, дождь не будет выпадать, в-четвертых, подымется холодный вихрь и мир разрушится от землетрясения, в-пятых, растения не будут произрастать из земли, в-шестых, великий государь в тот же год скончается".
Хулагу-хан на эти слова потребовал доказательства и взял письменное свидетельство. Бахшии и эмиры согласно сказали: "Поход на Багдад - само благо".
Затем [Хулагу-хан] призвал ходжу мира Насир-ад-дина Туси и посоветовался с ним. На ходжу напали подозрения. Он предположил, что его [хотят] испытать, и сказал: "Из этих обстоятельств ни одно не случится".
[Хулагу-хан] спросил: "Так что же будет?".
Насир-ад-дин ответил: "А то, что вместо халифа будет Хулагу-хан".
После этого [Хулагу-хан] призвал Хусам-ад-дина, чтобы он поспорил с ходжой. Ходжа сказал: "По общему признанию всех мусульман многие из великих сподвижников [посланника божия Мухаммеда] пали жертвою и то никаких бедствий не случилось. Ежели говорят, что это-де особое свойство Аббасидов, [то ведь] Тахир из Хорасана пришел по приказу Ма;муна и убил его брата Мухаммед-Амина, а Мутаваккиля при помощи эмиров убил сын, а Мунтасира и Му;тазза убили эмиры и гулямы и точно так же еще несколько других халифов были убиты рукой разных .лиц и никакой беды не произошло".
От речей мудреца сердце повелителя
Расцвело, как тюльпан ранней весною.
РАД. О принятии Хулагу-ханом твердого решения идти на Багдад, походе войска из разных краев на Обитель мира, взятии его и конце владычества аббасидских халифов [1.2, т.3, с.40-41].
[Хулагу-хан] соизволил принять твердое решение о походе на Багдад и приказал, чтобы дружины Чурмагуна и Байджу-нойона, юрт которых был определен в Руме, на правом крыле из Ирбиля вступили в Мавсиль и, перейдя мавсильский мост, расположились на западной стороне Багдада в назначенное время, дабы, когда знамена наши подоспеют с востока, они вступили с той стороны. Царевичи же Булгай сын Шибана, сына Джучи, и Тутар сын Сонкура, сына Джучи, и Кули сын Урады, сына Джучи, и Букай-Тимур и Сунджак -нойон - все они, [стоявшие] на правом крыле, прибыли бы к Хулагу-хану от горного-кряжа Сонтай -нойона (?), Китбука-нойон, Кудусун и Элькэ на левом крыле продвигались бы из областей Луристан, Текрит, Хузистан и Баят до берега Уммана.
Хулагу-хан, оставив обозы на луговье Заки Хамаданской области и назначив во главе [их] Каяк[?]-нойона, в начале месяца мухаррама 655 г.х. [1.1257] двинулся в путь по дороге на Керманшахан и Хульван с дружинами средней рати, которую монголы называют кул. [При нем] на служении находились старшие эмиры Коке-Элькэ, Урукту и Аргун-ага, из битикчиев - Каракай и Сейф-ад-дин-битикчи, бывший мудаббиром государства, мовляна ходжа Насир-ад-дин Туси и счастливый сахиб Ала-ад-дин Ата-мелик со всеми султанами, меликами и атабеками Иранской земли.
Когда они благополучно достигли Асадабада, [Хулагу-хан] еще раз послал гонца с приглашением халифа. Халиф отказывался, и в Динавер из Багдада опять прибыл Ибн ал-Джавзи, привезя письма с обещаниями, посулами и просьбою, чтобы Хулагу-хан повернул назад и что-де то, что он назначит, ежегодно будут доставлять в [его] казну. Хулагу-хан, поразмыслив и [сообразив], что халиф желает, чтобы войска повернули обратно, дабы подготовить дело восстания, сказал: "Раз мы прошли такой путь, то как можно, не повидавшись, возвращаться обратно. После приема, свидания и беседы мы с его разрешения пойдем назад".
Оттуда они вступили в Курдские горы и 27 числа остановились в Керманшахане, произведя резню и грабеж. [Хулагу-хан] послал гонца, чтобы царевичи Сунджак, Байджу-нойон и Сонтай явились бы поспешно. В Так-и Кисра они прибыли на служение. Взяв в плен Эйбека Халеби и Сейф-ад-дина Кылыча, которые были в передовой рати той стороны, они доставили их на служение. Хулагу-хан пощадил жизнь Эйбека, и он согласился докладывать правду. Хулагу-хан сделал их нукерами езека монголов, а эмиров отпустил с ласкою, чтобы они перешли Тигр и направились к западной [стороне] Багдада. По своему обычаю они погадали на бараньих лопатках, повернули и двинулись к западной [стороне] Багдада.
В багдадском передовом отряде был кипчак по имени Карасонкур, а некий Султанчук, родом хорезмиец, состоял в монгольском езеке. Он послал Карасонкуру письмо: "Мы-де с тобою одной породы. Я после долгой беготни по немощи и нужде подчинился, примкнул к служению его высочеству, и меня жалуют. Пожалейте и вы свою жизнь, сжальтесь над своими детьми и покоритесь, дабы ваши семьи, жизнь и достояние были пощажены этим народом".
Карасонкур отписал в ответ: "Какие основания могут быть у монголов, чтобы покушаться на род Аббасидов. Ведь этот род испытал на себе много такой силы, вроде чингизхановой, и основание его крепче того, чтобы содрогаться от каждого вихря. Уже более пятисот лет, как он властвует, и судьба не щадила ни одно существо, которое на него покушалось. То, что ты приглашаешь меня к молодому монгольскому деревцу, далеко от благоразумия. Путь мира и дружбы заключается в том, что Хулагу-хан, покончив с завоеванием городов и крепостей еретиков, [должен был], не идя дальше Рея, вернуться в Хорасан и Туркестан. Сердце халифа гневается на его поход. Поэтому, ежели Хулагу-хан, раскаявшись в своем проступке, отведет войска в Хамадан, мы походатайствуем перед даватдаром, чтобы он покорно умолил халифа. Быть может он и перестанет гневаться и согласится на мир, дабы прекратились сражения и битвы".
Когда Султанчук на служении Хулагу-хану доложил это письмо, тот рассмеялся и сказал: "Я уповаю на помощь творца, а не на [помощь] дирхемов и динаров. Ежели вечный господь окажет помощь и поддержку, чего мне опасаться халифа и его рати.
Что мне муравьи, что комары, что слоны,
Что родники, что речки, что река Нил,
Если переменится воля господня,
Кто знает, кроме него, каковы окажутся те слова".
Опять он отправил гонца: "Ежели-де халиф покорился, то пусть выйдет, а не то пусть он будет готов к войне. Пусть сперва явятся везир, Сулейман-шах и даватдар и выслушают [мои] слова".
На другой день [Хулагу-хан] выступил в путь и расположился на берегу реки Хульван 9 числа месяца зи-л-хиджджэ 655 г.х. [18.11.1257]. Там он пребывал до 22 числа того же месяца [31.12.1257]. В те дни Китбука-нойон взял многие города Луристана добром и силою.
МАГАКИЯ. История народа стрелков. гл.13 [4.2]
После того в 706 г. арм. Летосчисления (1257), пришли с востока, где имел свое местопребывание великий Хан, семь ханских сыновей, каждый с туманом всадников, а туман значить 10,000. Вот имена их: первый и старший из них Гулаву, брат Мангу-хана; второй, Хули, который не стыдился называть себя братом Бога; третий, Балаха; четвертый, Тутар; пятый, Такудар; шестой, Гатахан; седьмой, Борахан. Не было между ними согласия; но все были одинаково бесстрашны и кровожадны. Они прибыли в повозках, в них же передвигались с места на место. С этою целью они равняли горы и холмы в стране восточной, чтоб легче им было ездить в телегах и колесницах.
Тот, который называл себя братом Божьим, проникнув в средину страны вашей, безжалостно нападал на бедных христиан. Его татары зажигали все деревянные кресты, где бы они ни находили их, на дорогах или на горах. Ни чем ненасытимые, они грабили монастыри, ели, пили, а превосходных священников вешали и били немилосердым образом. Один из начальников отряда Хули отправился как-то в монастырь Геретин.
Настоятель монастыря, ветхий старец, известный святостью нравов и добродетельною жизнью, видя что татарский начальник идет к нему в монастырь, вышел к нему на встречу, взяв с собой сосуд вина и несколько провизии (тггу), как обыкновенно делали при приеме татар. После того он привел его в монастырь, и усадил его вместе с другими всадниками, пришедшими с ним. Чтоб угостить их он зарезал овцу, открыл новое вино и насытил их всех яствами и питием до того, что они едва могли держаться на конях. Вечером татары, совершенно пьяные, воротились домой; а жили они недалеко от монастыря. Воротившись домой ночью, они заснули, а утром нашли своего начальника нездоровым. Они спросили его: "что за причина твоей болезни"? Он отвечал: "священник отравил меня вчера".
А священник был совершенно невинен. Болезнь приключилась от того, что татары, необыкновенно, чрезвычайно неумеренно пили и обжорливо ели. Тотчас отправились за священником и в оковах привели дивного старца, отца Стефана. После долгих допросов, они неповерив его оправданиям, вбили в землю четыре кола, к которым накрепко привязали невинного старца, на аршин от земли. Тогда они развели под ним огонь, и до того изжарили все его тело, что дивный старец Стефан испустил дух свой. Многие видели ясно столп света над блаженным Стефаном, который так невинно погиб и принял венец мученический. Но скверный и немилосердый начальник, впав в тяжкую болезнь, в муках и в бесновании, грыз собственное мерзостное тело свое, и в этих пытках кончил жизнь. Таже злая болезнь распространилась по всему его отряду, и многие из них умерли. Не смотря на все это, их не устрашил гнев Божий, и они продолжали творить деяния, достойные горьких слёз.
Случилось, что главный начальник, тот самый, который в гордости своей называл себя подобием и братом божиим, впал в болезнь печени. Вследствие этой болезни совершилось дело неслыханное и преступное. Пошли и привели к больному врача, неверного жида, который исследовав болезнь, назначил следующее лекарство: разрезать живот русого мальчика и класть ноги больного в тот разрез. Тотчас отправили всадников в разные стороны: входили в деревни христианские, ловили мальчиков на улицах, и как волки убегали с ними. Родители с воплем и криком бросались за ними; но небудучи в состоянии спасти их своими горькими слезами, возвращались домой с отчаянием. Но если они силою защищали своих детей, то татары поражали их стрелами. И причиною этого преступного дела был неверный жид. Число мальчиков, которым распороли животы, дошло до 30: больной не поправлялся. Когда же бездушный Хули заметил, что он без всякой для себя пользы совершил безмерные злодеяния, то, мучимый совестью, приказал привести к себе врача-жида, велел распороть ему живот, а внутренности выкинуть собакам. Приказание было немедленно исполнено. Но и сам Хули вскоре умер лютою смертью. Место его занял сын его, Миган.
УЛУС ДЖУЧИ
ИБН БИБИ. О бегстве султана Изз-ад-дина к Василиусу во второй раз [3.10]
Бог всевышний побудил Саин-хана послать большое войско для освобождения султана Изз-ад-дина. Случайно в тот год были большие морозы, река Дунаб замерзла и всему войску удалось переправиться через нее. Султана освободили из той тюрьмы и отправились к Берке. Когда султан прибыл к нему, (ему) оказали разные ласки и пожаловали в икта Солхад и Сутак. Злонамеренные люди сообщили матери султана, что султан погиб в пути. В горе она бросилась с крепости и погибла. Когда султан услышал о смерти матери и пленении Василиуеом двух сыновей и сестры, он опечалился, но стал ждать утешения после трудностей. Окончание (этой) истории будет изложено в (своем) месте.
ЛАВРЕНТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ [1.1, т.1, с.203]
В лето 6765. Поехаша князи в Татары, Александр, Андрей, Борис. Чтивши Улавчия, приехаша в свою отчину.
Той же зимы приеха Глеб Василкович из Кану земли от царя, и оженися в орде.
Той же зимы приехаша численици, исщетоша всю Суждальскую, и Рязаньскую, и Муромскую, и ставиша десятники, и сотники, и тысящники и темники, и идоша в орду, толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, крилошан, кто зрит на святую Богородицю и на владыку.
ТРОИЦКАЯ ЛЕТОПИСЬ [1.1, т.1, с.225]
В лето 6765. Поидоша все князи в орду, и чтив Улавчия и все воеводы его, и возврвтиша восвояси. Того же лета Глеб придя от Канович, оженивя с Татарах. Той же зимы бысть число, и изочтоша всю землю Русскую, только не чтоша кто служить у церкви.
НОВГОРОДСКАЯ 1-я ЛЕТОПИСЬ [7.1 т.3, с.56]
В лето 6765. Приде весть из Руси зла, яко хотят Татарове тамгы и десятины на Новгороде, и смятошася люди через все лето...
Тое же зимы приехаша послы Татарскиые с Олександром, а Василий побеже в Пльсков. И почаша просити послы десятины и тамгы, и не яшася Новгородцы по то; даша дары цареви и отпустиша я с миром, а князь Олександр выгна сына своего из Пльскова и посла в Низ, а Александра и его дружину его казни, оному носа урезаша, а иному очи выимаша...
