Летом, в 6-й месяц, Князья Западной стороны Бэрхэ и Тохай-Темур, Князья Восточной стороны: Ихэ-Тогань, Ису-хэ, Ацитай, Тацир, Белгэтай; полководцы Западной стороны Барици и проч. полководцы Восточной стороны Ису-буха и проч. снова собрались в урочище Куйтын-ола, и обще возвели Мункэ на Императорский престол, на берегах Онони.
Шылмынь и брат его Нога не могли остаться спокойными и начали заговор. Хан отправил Князей Шару (Сира) и Мункэ-сала с войсками примечать за ними: но как Князья Ису-мункэ и Буринь-хачжар опоздали, то для предосторожности отрядил Булангиртая с корпусом. После сего учинил перемены в правительстве.
Младшему своему брату Хубилаю вверил управление Монгольским и Китайским народом; Тара-олбо, Чацюра, Саинь-одэци и Чжао-би отправил в Янь-цзин (Пекин) для управления войск и народа.
Мункэ-сала определил судьею, Болхо к объявлению Ханских приказов, ко свидетельствованию представляемой дани и к докладам как о придворных, так и о внешних делах; Хонхора поставил главноуправляющим в Хорини, с заведыванием дворца и казначейства; Алдара помощником его.
Илэга, Кэцибу Бэйэлль, Олбо и Дутдару определил членами Пекинскаго военнаго совета; Саинь-одэци и Найчжамидина помощниками их; Ного, Тарахая и Басуху определил членами Башибелискаго сената. Уньдур, Усунь-ахмат и Идэси помощниками их.
Ургыня определил членам военнаго совета на реке Аму, и проч., Похаридина и Найчжимидина помощниками его.
Чагань-иргыня определил главнокомандующим над Монгольскими и Китайскими войсками в стране Лян-хуай; Даньдара главнокомандующим над Монгольскими и Китайскими войсками в губернии Сы-чуань; Хортая главнокомандующим над Монгольскими и Китайскими войсками в Туботе, и всем предписано продолжать войну.
Фоиста Хай-юань определил к управлению делами по религии Ши-цзяо, Даоса Ли-чжен к управлению делами по религии Дао-цзяо.
Исуту Ань-цитая, Чанги, Чжоно, Хэдэду, Килина, Алчура, Асар-хотала и Гангату, державшихся двух сторон, обвинил в возбуждении Князей к произведению безпокойств, и всех предал казни.
После сего при Дворе введены новые постановления, которых требовали обстоятельства времени. Хан указал отобрать все печати, которыя придворными чинами или Князьями без разбора были выдаваемы. Князьям по почте едущим велено давать не более трех, а в дальний путь не более четырех лошадей. Запрещено Князьям самовольно собирать народ к себе, а чиновникам производить поборы с народа, под предлогом для них поезда ко Двору. Крестьянам, далеко отвозившим оброчный хлеб, дозволено сдавать оный в ближайшие магазины. Отпущены (обратно в Китай) 1.500 человек, бывшие при постройке города Хорини. Зимою Янчжу-цзида за сопротивление указу послан в Хатань, и там предан казни; дом его описан в казну.
Менгу-каан. Миниатюра из летописи Рашид-ад-Дина.
РАД. Обстоятельства, предшествовавшие восшествию [Менгу-каана] на ханский престол [1.2, т.2, с.132-133].
В год кака-ил, который является годом свиньи, павший на месяц зу-ль-када 648 г.х. [25.1-23.1251], в Каракоруме, что был столицей Чингиз-хана, Менгу-каана посадили на престол верховной власти и трон царствования. Эмиры и войска, [стоявшие] вне ставки, также вместе с царевичами девять раз преклонили колени.
Когда он счастливо воссел на государственный трон, то от полноты высоких благородных помыслов [своих] захотел, чтобы в тот день был отдых всем людям и тварям. Он издал указ, чтобы в этот счастливый день ни одно создание никоим образом не вступало на путь спора и ссоры, а [все] бы занимались развлечениями и удовольствиями, и так же, как разных чинов люди справедливо требуют от судьбы наслаждения и удовольствия, чтобы и все виды тварей и минералов не были в том обездоленными. Домашних животных - верховых и вьючных - не позволять изнурять верховой ездой, грузом, путами и охотой; не проливать крови тех [животных], кои согласно справедливому шариату могут быть употреблены в пищу, дичь - пернатая и четвероногая, водоплавающая и степная - дабы была в безопасности от стрел и силков охотников и вольно летала и паслась; земной поверхности не беспокоить ударами кольев и подков, проточную воду не осквернять грязью и нечистотами.
До какого предела может дойти усердие августейших высоких помыслов об улучшении положения слабых, о распространении справедливости и сострадания к великим и малым, забота того создания, которое всевышний бог сотворил источником милосердия и кладезем справедливости в такой мере, что оно хочет отдыха и покоя [даже] для животных и камней! Бог всевышний по доброте и милости своей да сохранит на долгие годы и в отдаленные века знаменитый род его владеющим и наслаждающимся царством и державой.
Таким образом [весь] тот день провели до ночи, а на другой день устроили пир в шатре, который приготовил Сахиб Ялавач из златотканных шелковых материй и разноцветной парчи. Никто до тех пор не воздвигал такого шатра и не строил такого двора, и в таком виде, о котором только что было изложено, государь мира сидел на троне, по правую его руку - царевичи, стоявшие толпой, точно созвездие Плеяд, и семь его высокопоставленных братьев чинно стояли перед ним, по левую руку сидели жены, подобные райским девам, а среброногие кравчие [принесли] жбаны с кумысом и вином и обносили [всех] кубками и чарами; [далее] нойоны и эмиры, а впереди них Мункасар-нойон покорно стоял между телохранителями, [далее] - битикчии, везиры, хаджибы и наибы, а впереди них - Булга-ака, [все] по своим степеням и должностям стояли, построившись в ряд. Прочие же эмиры и приближенные стояли снаружи приемного шатра чинно, каждый на своем месте.
Так в течение целой недели шел пир и веселье. На обязанности питейной казны и кухни было [доставлять] каждый день две тысячи повозок с вином и кумысом, триста голов лошадей и быков и три тысячи баранов. Ради присутствия Берке всех их резали по предписанию мусульманского закона. Посреди тех пиршеств прибыли Кадан-огул, его племянник Мелик-огул и Кара-Хулагу и по определенному обычаю и привычному обряду принесли установленные поздравления и вместе [с другими] занялись удовольствиями и развлечениями.
РАД. Замыслы измены и козни [со стороны] некоторых царевичей из дома Угедей-каана по отношению к Менгу-каану, раскрытие этого обстоятельства сокольничим ..., донос и их захват [1.2, т.2, с.133-135].
Так как они ожидали прибытия других царевичей, проявляя излишества в наслаждениях и веселии, и ни одному созданию не приходило и мысли, что древняя яса Чингиз-хана [может быть] изменена и переделана и что каким-нибудь образом в [его] роде произойдет какое-нибудь разногласие и распря, то соображения предосторожности остались в пренебрежении. А Ширамун, Наку, внуки Угедей-каана, и Хутук, сын Карачара, заключили друг с другом союз и подошли близко [к ставке]. С ними [было] много повозок, полных оружия, а в душе они задумали козни и измену.
По одной из счастливых случайностей, в которых и заключается счастье, у некоего скотовода по имени ..., из племени канглы, из числа сокольничих Менгу-каана, пропал верблюд. В поисках его он бродил кругом и попал в конную толпу войска Ширамуна и Наку. Он увидел большое войско с бесчисленными повозками, которые были нагружены [чем-то] под видом провианта и напитков для поздравительного пира. Не догадываясь о тайне этого, он искал своего заблудившегося [верблюда]. По дороге он встретил мальчика, который сидел у сломанной повозки. Мальчик подумал, что это их всадник, и попросил его помочь ему исправить повозку; ... спешился, чтобы помочь ему, и взор его упал на оружие и военное снаряжение, которое они уложили в повозке. Он спросил мальчика: "Это что за груз?".
[Тот] ответил: "Оружие, так же, как и в других повозках". ... понял, что если идут с повозками, полными оружия, то это делается не без задней мысли о кознях и вероломстве, однако притворился беспечным. После того как он освободился от помощи ему [мальчику], он доехал ночью до одного дома и зашел в гости. Постепенно, осмелев, он стал расспрашивать, и, когда узнал о действительном положении, ему определенно стало ясно, что у тех людей в мыслях предательство и лицемерие и что задумали во время поздравительного пира, когда [все] опьянеют, сойти с заповедного пути, протянуть руку захвата и довести до конца то, о чем они договорились. "И мерзкие козни не постигнут [его], кроме как [в своей] семье".
... отпустил поводья, поймал пропавшего верблюда и [расстояние] трехдневного пути промчал в один день. Без разрешения и без страха неожиданно вошел в приемный шатер и смело начал речь; он сказал: "Вы занимаетесь забавами и веселитесь, а противники восстали против вас и выжидают [лишь] удобного случая, и все нужное для ведения войны [уже] приготовлено".
Он лично изложил все то, чему был очевидцем, и побуждал их как можно скорее приступить к защите и мерам против того [заговора]. Так как подобные козни обычно не были в правилах монголов, особенно в счастливую эпоху державы Чингиз-хана и его рода, то это считали совершенно невероятным и его неоднократно переспрашивали, а он то же самое излагал без какого-либо противоречия. Менгу-каан не прислушивался к тем словам и не обращал на них внимания. ... же проявлял большую настойчивость, и [все] видели его тревогу и беспокойство. Спокойствие Менгу-каана было непоколебимо, но царевичи и нойоны, которые присутствовали [при этом], из осторожности, что, не дай бог, случится какое-нибудь несчастье, относились отрицательно к такой твердой уверенности. Каждый из царевичей пожелал выступить для поправления дела и лично отправиться расследовать это, прежде чем исчезнет [всякая] возможность [найти] удобный случай исправить дело. В конце концов [все] согласились на то, что Мункасар-нойон, глава эмиров его высочайшей особы, выступит первым и выяснит то обстоятельство.
Согласно приказанию [каана] [Мункасар-нойон] выступил с двумя-тремя тысячами всадников и утренней порой приблизился к их стану, с пятьюстами отважных наездников он погнал их вперед до [самых] их жилищ, а с флангов подошли войска. Ширамун перед этим оставил свой угрук в местности ..., а [сам] налегке подходил с пятьюстами всадников. В местности ... упомянутый эмир Мункасар, царевич Мука, который был во главе войска, и Джукбал-гургэн из племени кераит окружили своими войсками Ширамуна, Нагу, Тутука и других бывших с ними царевичей и послали к ним гонца [сказать]: "О вас передают и [так] доведено до августейшего сведения государя, что вы идете со злым умыслом в сердце. Если же это неверно, то вы это докажете тем, что без размышлений и колебаний направитесь в ставку [каана]. В противном случае - приказ таков: [мы должны] забрать вас и отвезти туда. Выбирайте одно из двух".
Когда они это услышали - положение же было таким, что они оказались точкой в середине окружности, а их подчиненные и приверженцы далеко, - они крайне смутились и расстроились. Подчинившись по необходимости судьбе, они отрицали тот [свой умысел] и говорили: "Мы идем с честными намерениями в сердце и твердо решили вместе отправиться служить Менгу-каану".
Упомянутые эмиры пришли к Ширамуну и царевичам и друг другу подносили чаши, [а потом] с ограниченным числом всадников направились к высочайшей особе [каана]. Когда они подошли близко [к ставке], то большую часть их нукеров задержали, отобрав у них оружие. Последовал приказ, чтобы группа эмиров, которые были с царевичами, остановилась за пределами ставки, всех их задержали, а царевичи, совершив девять раз "тикшимиши", отправились внутрь ставки. Три дня они пировали, у них ничего не спрашивали. На четвертый день они пришли во дворец и намеревались уехать. От Менгу-каана прибыл посланец [со словами]: "На сегодня задержитесь", и тотчас же прибыл другой [с приказанием], чтобы все нукеры и воины, которые находятся при них, отправились по своим "тысячам", сотням и десяткам в свой лагерь, а если хоть один останется здесь на ночь, - подвергнуть его наказанию. Согласно приказу все вернулись, а царевичи остались одни, и для охраны к ним назначили целый отряд.
РАД. О прибытии Менгу-каана в ставку Чингиз-хана и о судебном допросе царевичей лично им самим со всей тщательностью [1.2, т.2, с.135-136].
На другой день Менгу-каан прибыл в ставку Чингиз-хана, воссел на скамью и самолично судил царевичей и Ширамуна и допрашивал [их]: "Так о вас говорят, и хотя [это] не представляется достоверным и понятным и разумом это не воспринимается, но [все же] необходимо это обсудить и выяснить путем откровенной беседы, дабы лицо правды очистилось от пыли сомнения и подозрения. Если [это] окажется наговором и клеветой, то лжец и клеветник увидит возмездие, дабы у людей возникло [должное] уважение".
Царевичи отрицали: "Нам об этом деле ничего не известно".
Менгу-каан приказал представить атабека Ширамуна по имени ..., и допросил его. [Тот] запирался. [Тогда] он приказал допросить его под палками. [Атабек] признался и сказал: "Царевичи [ничего] не знают, [это] мы, эмиры, составили заговор, [но] воцарение Менгу-каана помешало [этому]", - [затем] он бросился на меч и погиб.
РАД. О судебном допросе Мункасар-нойоном эмиров, замысливших с царевичами измену [1.2, т.2, с.136-137].
На другой день [Менгу-каан] приказал группу таких нойонов и эмиров, как Илджидай-нойон, Бубал старший, Джики, Кулджай, Саркан, Бубал младший, Туган и Йисур, из которых каждый воображал себя таким высоким, что [даже] горнему небу до него не достать, и группу других эмиров-темников и войсковых начальников, перечисление коих надолго бы затянулось, - всех задержать, а судье эмиру Мункасару приказал сесть и вместе с некоторыми другими эмирами начать розыск и допрос. Несколько дней чинили суд по тому делу; допрашивали очень тонко, пока в конце концов в словах тех людей не появилось противоречие и не исчезло всякое сомнение в их непокорности. Они все единодушно сознались и повинились в своем преступлении: "Такой сговор мы составили и замыслили измену".
Менгу-каан хотел по своему прославленному обычаю пожаловать им прощение и помилование, [но] царевичи, нойоны и эмиры сказали, что промедление и отказ воспользоваться таким удобным случаем для устранения противника является далеким от правильного пути.
На то место, где тебе надо что-либо выжечь, бесполезно класть целебный пластырь.
Так как Менгу-каан знал, что речь их от чистого сердца, а не из корысти и лицемерия, то приказал всех [изменников] заковать и заключить в острог. Несколько дней он обдумывал их дело. Однажды, [когда] он сидел во дворце на троне, он приказал эмирам и столпам державы, чтобы каждый [из них] рассказал какой-нибудь билик о преступниках из того, что он видел или слышал. И каждый по мере своего разума и сообразно чину что-нибудь говорил, но ни один [ответ] не пришелся ему по душе. На последних местах собрания стоял Махмуд Ялавач. Менгу-каан спросил: "Почему тот дед ничего не говорит?".
[Махмуду] Ялавачу сказали: "Выйди вперед и молви слово".
Он ответил: "В присутствии государя лучше слушать, чем говорить, но я знаю один рассказ, и если будет [на то] соизволение, я расскажу".
Менгу-каан промолвил: "Говори". Тот сказал: "Когда Искандер покорил большую часть государства мира, он захотел пойти на Хиндустан. Эмиры и вельможи его государства сошли с пути повиновения и подчинения, и каждый [из них] претендовал на независимость и самовластие. Искандер ничего не мог [с ними] сделать, послал гонца в Рум к Аристотелю, открыл [ему] обстоятельства своеволия и непокорности своих эмиров и спросил, какие есть против этого меры. Аристотель вместе с гонцом вошел в сад и приказал выкопать деревья с большими корнями и на их место посадить маленькие, слабые деревца, а ответа гонцу не дал. Удрученный гонец вернулся к Искандеру и сказал: "Он [Аристотель] никакого ответа не дал". Искандер спросил: "Что ты у него видел?". [Гонец] ответил: "Он пришел в сад, выкапывал крупные деревья, а на их место сажал маленькие ветки". Искандер сказал: "Он дал ответ, но ты не понял". Он предал смерти самовластных насильников-эмиров, а на их места поставил их сыновей".
Менгу-каану этот рассказ крайне понравился, он понял, что тех людей следует уничтожить, а вместо них держать других людей. Он приказал предать мечу наказания тех заключенных эмиров, замышлявших измену и побуждавших царевичей к ослушанию и [тем] бросивших их в пучину таких преступлений. [Таких] оказалось семьдесят семь человек. Всех их казнили, в том числе двух сыновей Илджидая, умертвили вбиванием в рот камней. Отца их захватили в Бадгисе и привели к Бату, [где] он соединился со [своими] сыновьями.
РАД. О прибытии Йисун-Буки, сына Чагатая, жены его Тогашай и Бури; описание их состояния [1.2, т.2, с.137].
Йисун-Бука, его жена Тогашай и Бури тоже прибыли. Оставив все войска в пути, они прибыли сами с тридцатью всадниками. Бури вместе с послами отправили к Бату, который после подтверждения [его] вины предал его смерти. Тогашай-хатун судил Кара-Хулагу, который приказал растоптать ее ногами в присутствии Йисун-Буки и [этим] исцелил [свою] грудь от давней злобы. Так как Кадак-нойон знал, что подстрекателем той смуты был он и что [это] он поднял пыль того озверения и что исправить это не в его силах, он собрался бежать, вдруг точно ангелы смерти, нагрянули приставы августейшей особы [каана]. Другие все ушли, теперь твой черед. Так как он притворился больным, его посадили на повозку и привезли. Когда он прибыл к августейшей особе [каана], то последовал приказ учинить [над ним] суд, хотя его виновность была более известна, чем безбожие дьявола. После того как он [все] подтвердил и сознался в преступлении, его отправили вслед за [его] друзьями.
РАД. События, предшествовавшие его [Хулагу] восшествию на ханский престол [1.2, т.3, с.22-24].
Когда Менгу-хан в местности Каракорум и Келурен, что являются юртом и столицей Чингиз-хана, после съезда всех родичей и эмиров и с согласия большинства воссел на престол, [он], покончив с судом и расправою, обратился к управлению и устройству государственных дел, отправил в [разные] стороны и к границам часть дружин и, по удовлетворении ходатайств и прошений, дал разрешение удалиться челобитчикам и домогавшимся занятия должностей из турок и тазиков, которые собрались из ближних и дальних мест, как [об этом] упомянуто в повествовании о нем. Байджу-нойона от кости йисут с огромным войском он отправил для защиты иранских владений. По прибытии сюда он [Байджу] послал гонца и жаловался на еретиков и на багдадского халифа.
В ту пору на служение к его величеству явился покойный главный казий Шамс-ад-дин Казвини. Однажды, надев на себя кольчугу, он показал [ee] каану и промолвил: "Я-де из страха перед еретиками постоянно ношу под одеждой эту кольчугу".
И он доложил кое-что о захвате ими власти и их засилье. Каан в природных свойствах брата своего Хулагу-хана усматривал державные признаки, а в предприятиях его узнавал обычаи завоевателя. Он рассуждал [про себя]: "Поскольку есть некоторые страны такие, которые завоеваны и покорены в пору Чингиз-хана, а некоторые все еще не избавлены от неприятеля, площадь же мира имеет беспредельный простор, то он предоставит каждому из своих братьев по краю государства, дабы они покорили его совсем и обороняли, а сам он [каан] будет сидеть посредине владений, в старинных юртах; свободный от забот, полагаясь [на них] и будет проводить век в душевном благоденствии и творить правосудие. Некоторые же неприятельские владения, что поблизости, он завоюет и вызволит [сам] войсками, которые находятся окрест столицы".
Окончив размышление, [Менгу-каан] назначил своего брата Кубилай-каана в области восточных владений Хитай, Мачин, Карачанак, Тангут, Тибет, Джурджэ, Солонга, Гаоли и в часть Хиндустана, смежную с Хитаем и Мачином, а Хулагу-хана определил в западные области Иранской земли, Сирию, Миср, Рум и Армению, чтобы оба они с ратями, которые у них имелись, были бы его правым и левым крылом.
После большого курултая он послал Кубилай-каана в пределы Хитая и в упомянутые края и назначил для него войска, а Хулагу-хана, с согласия всех родичей, нарядил в Иранскую землю и во владения, что были поименованы выше, и постановил, чтобы войско, которое с Байджу и Чурмагуном раньше посылали для [несения службы] тама, стояло бы в Иранской земле, а войско, которое также посылали для [несения службы] тама в Кашмир и Индию с Даир-бахадуром, все принадлежало бы Хулагу-хану. Теми дружинами, которые были у Даир-нойона, после того как он умер, ведал ..., за ним ..., а затем [их] передали Сали-нойону из рода татар. Он захватил Кашмир и вывел [оттуда] несколько тысяч пленников. Все те дружины, которые были с Сали-нойоном, ныне, где бы они ни находились, все, по праву наследства, составляют инджу государя ислама Газан-хана.
Сверх этих войск, определили, чтобы из всех дружин Чингиз-хана, которые поделили между сыновьями, братьями и племянниками [его], на каждые десять человек выделили бы по два человека, не вошедших в счет, и передали в качестве инджу Хулагу-хану, чтобы они отправились вместе с ним и служили бы здесь. В силу этого все, назначив [людей] из своих сыновей, родичей и нукеров, отправили их вместе с войском на службу Хулагу-хану. По этой причине в этом царстве всегда были и есть эмиры из ханского рода и из родственников каждого из эмиров Чингиз-хана. Каждого [из них] назначили на наследственное поприще и дело.
Когда это назначение было сделано, [Менгу-каан] послал в Хитай гонцов, чтобы доставили тысячу китайцев камнеметчиков, огнеметчиков и арбалетчиков. Вперед выслали гонцов, чтобы они на протяжении принятого в расчет перехода войск Хулагу-хана от начала Каракорума до берегов Джейхуна объявили заповедниками все луговья и пастбища и навели прочные мосты на глубоких протоках и реках. Было повелено, чтобы Байджу-нойон и дружины, которые до этого прибыли с Чурмагуном, отправились в Рум и со всех владений на каждого человека приготовили бы для довольствия войск по одному тагару муки и бурдюку вина. Затем царевичи и нойоны, которые были наряжены, с ратными тысячами и сотнями двинулись в поход. Вперед отправили головным отрядом Китбука-нойона, из рода найман, имевшего чин баурчия, с 12.000 человек, и он поспешно устремился вперед. Пришедши в Хорасан, он, поджидая державные знамена, занялся завоеванием области Кухистан.
Когда подготовка пути Хулагу-хана пришла к концу, он, по обычаю и обряду прощания, устроил в своих ставках пиршества, а младший брат Арик-Бокэ и прочие царевичи, вместе согласившись, точно так же весною устроили пиршества в Каракоруме и исполнили обряды торжества и разного рода потех. Менгу-каан, из братского участия, дал Хулагу-хану наставления и сказал: "Тебе-де с превеликим войском, с бесчисленной ратью надобно через окраинную область Туран пойти на страну Иран.
Через Туран пройди и в Иран ступай,
Вознеси до сияющего солнца имя [свое].
Держись обычаев и закона Чингизханова в больших делах и мелочах. От Джейхуна Амуйского и до дальних стран Мисра оказывай ласку и отличай милостями и дарами всякого, кто послушается и покорится твоим повелениям и запретам, а того, кто упорствует и подымает голову, повергни в пустыню насилия и унижения вместе с женами, чадами, домочадцами и родичами и разрушь крепости и замки, от Кухистана и Хорасана начиная.
Срой Гирдекух и крепость Люмбесер,
Переверни их головою вниз, а телом вверх,
Не допускай, чтобы на свете была [хоть одна] крепость,
[Чтобы] оставалась [от нее даже] куча праха.
Покончив с этими местами, приготовься идти на Ирак и убери с пути курдов и луров, которые постоянно бесчинствуют на дорогах. Ежели халиф багдадский соберется служить и слушаться, не обижай его никоим образом, а ежели он возгордится и сердце и язык не приведет в согласие [с нами], то и его присовокупи к прочим [врагам]. Надобно еще, чтобы ты во всех делах делал своим руководителем и наставником проницательный разум и веское мнение. При всех обстоятельствах будь бдителен и благоразумен. Избавь ра'иятов от непомерных повинностей и поставок продовольствия и дай им благоденствие. Опустошенные земли вновь приведи в цветущее состояние, завоюй вражеские владения силою великого господа, дабы приумножились ваши летние и зимние становища, и во всех случаях совещайся и советуйся с Докуз-хатун".
Хотя в мыслях у Менгу-каана и представлялось и закрепилось, что Хулагу-хан с дружинами, которые ему даны, постоянно будет править и властвовать во владениях Иранской земли и царство это будет передано ему и утвердится за ним и его славным родом, как оно и есть, все же для вида сказал: "Когда ты свершишь эти важные дела, возвращайся в свое коренное становище".
Покончив с наставлениями в завещаниями, он послал Хулагу-хану и его женам и детям в отдельности богатые дары деньгами, одеждами и лошадьми и, обласкав, одарил почетными халатами всех нойонов и эмиров, которые шли с ним в поход. Из царевичей он в сообществе с ним отправил младшего брата, Сонтай-огула.
ЮАНЬ ШИ. цз.120. Чаган [1.1, с.517].
Когда на престол взошел Сянь-цзун (Менгу), [он] призвал [Чагана] на аудиенцию и многое пожаловал: 5000 лян золота, украшенное жемчугом платье, две штуки золотистого узорчатого шелка, назначил на [должность] главнокомандующего, одновременно управляющего делами шаншушэн, даровал для кормления 3000 с лишним дворов в Бяньлян, Гуйдэ, [в уездах] Хэнани -- Хуай и Мэн, (в уездах] Цао, Пу(пров. Шандунь) и Тайюань (пров. Шэнси) вместе с сенокосными лугами в их окрестностях, кроме того добавил более 14.500 цин [земли] с 20 с лишком тысячами дворами. Вскоре [его] опять призвали [ко двору] и пожаловали 450 лян золота, золотистый узорчатый шелк, лук со стрелами и прочие вещи.
ГАН МУ. Син-хай, 11-е лето [2.2].
Летом, в 6-й месяц Монгольский Государь Мункэ возведено на Ханство.
По кончине Куюка, долго не поставляли Государя. В столице и вне все беспокоились. Ныне Князь Мугэ, полководец Улань-хада и проч. собрались для совещания, кого возвести на ханский престол. Посланник от Ханьши Куюковой, присутствуя на сем собрания, сказал: "Прежде по завещанию Хана Угэдэя, внук его Шилмынь назначен был преемником престола, о чем Князья и все чины известны. Ныне Шилмынь еще жив: но мнение совета склоняется к другому; где же поместим Шилмыня?"
Улань-хада и прочие не послушали его. И так Мункэ по общему Избранию вступил на престол в урочище Куйтын-ола; покойного отца своего Тулэя включил в число Императоров; в Храме предкам назвал его Жуй-цзун. Шилмынь и младший его брат не могли остаться спокойными. Почему Мункэ взял противомыслящих Князей под строгий присмотр, а советников их предал казни. После сего обнародовал при Дворе постановления, которых обстоятельства требовали, и прекратил ненужныя работы; ярлыки и печати, которыя Князьям и вельможам без разбора были выданы, приказал все отобрать. С сего времени правление сосредоточилось в одном лице. Улань-хада был сын Субутов.
Осенью, в 7-й месяц, Монгольский Государь определил младшаго своего брата Хубилая главноуправляющим над землями от IIIамо к югу, с пребыванием в местечке Цзинь-лянь-чуань.
Указал, чтобы и войска и народ от песчаной Шамо к югу все повиновались власти Хубилая. В следствие чего сей открыл правление в Цзинь-лянь-чуань. В сие время Яо-шу частно жил в Цзи-мынь. Хубилай послал Чжао-би пригласить его, и когда прибыл Яо-шу, Хубилай крайне обрадовался и принял его как гостя. Яо-шу сочинил и поднес ему книгу, заключающую в себе несколько тысяч иероглифов. В начале он изложил закон (долг) Царей и великие правила, как благоустроят царство и умирять поднебесную. Все сие разделил на восемь глав, как-то: о улучшении себя, о усильном учении, о уважении мудрых, о горячности к родным, о страхе к Небу, о жалости к народу, о любви к добру и отдалении льстецов. Ниже присовокупил 30 статей, касающихся до исправления злоупотреблений сего времени. Хубилай удивился его дарованиям, и при каждом внутреннем движении спрашивал его мнения: посему Яо-шу сказал Хубилаю: "Ныне земли, народ и богатство все заключается в Китае. Князь! если ты все сие приобретешь, то уже нетрудно учиниться сыном Неба. Но в последствии не преминут поссорить вас. Лучше иметь только власть над войсками, а дела вверить начальствам. Тогда дела потекут благоспешно и порядок утвердится". Хубилай послушал его.
Монголы послали Чаганя и других Генералов разными дорогами напасть на Хуай и Шу, Монгольский Хубилай учредил хозяйственную экспедицию в городе Бянь, и расставил войска для земледелия.
С того времени, как Куйтын завоевал провинции по реке Хань-цзян, оставлены были по границе гарнизоны. В последствии когда Сян-ян, Фан-чен, Шеу-чжеу и Сы-чжеу обратно покорились дому Сун, а жители областей Шеу-чжеу и Сы-чжеу разделены были между Генералами: то дороги заперлись проходящими в подданство южного Китая. Хотя Монголы производили ежегодно нападение на Хуай и Шу: но полководцы их только для добычи делали опустошения и убийства. Города не имели жителей. Поля поросли кустарниками и дикими травами. Ныне Хубилай, по представлению ученого Яо-шу, учредил хозяйственную экспедицию в городе Бянь; Мангэ, Ши-шьхянь-цзэ, Ян-вэй-чжун и Чжао-би определены членами оной. Они обязаны были употреблять войска для засева полей в областях Тхан-чжеу и Дын-чжеу, выдавать солдатам волов; когда прийдет неприятель, драться; когда уйдет, заниматься землепашеством. Начиная от Сян-ян и Дын-чжеу на восток до Цин-кхэу и Тхао-юань, расставлены были караулы.
Монголы дали Западному духовному Намо титул Го-ши.
Намо был урожденец царства Чжу-цянь в Западном краю. С старшим его братом Отокци обучался Шагя-мониеву закону. Некогда Хан Куюк указал Отокци носить на поясу золотую двойную печать, и дозволил ему пользовать болезни в народе. Сян-цзун еще почтил Намо главою Фоистов в поднебесной. Отокци также был знаменит и силен.
Объяснение. В основание царству необходимы только обязанности между отцом и сыном, между Государем и чинами, между мужем и женою, между старшими и младшими, между друзьями и приятелями. Намо, подлый иноземец Западного края, оставя дом, скитался из прокормления: следовательно незнал долга пропитывать отца и мать. Обрил голову и распахнул одежду; следов. Не знал порядка между Государем и подданным. Отказавшись от брака, неимел преемника; следов. Не знал обязанностей супружества. Сидел поджавши ноги под себя или на цыпочках: следов. Не знал долга между старшими и младшими. Отказался от общежития, бежал от мира; следов. Не знал связей дружества. И так из обязанностей человеческих, служащих основанием государству, он ни единой не имел. Получил титул Го-ши, т. е. учителя государственного; но в чем он мог быть учителем, и в чем мог служить примером? Монголы, будучи варвары, конечно ничего не требовали от него. Впрочем, как они уже оставили валяные свои войлоки и приняли шляпу и пояс, овладели Китаем и назвались Императорами: то несовместно было иметь такую невнимательность. Почему нарочно замечено сие, чтобы выказать смешение скотов между собою.
МАГАКИЯ. История народа стрелков. гл.12 [4.2]
В те дни появилась сильная саранча и пожрала всю страну, так что восток и запад, объятые ужасом, со стенаниями прибегли к Богу; но милость Божья освободила страну от страшного бича, и все возблагодарили Бога за спасение от такой кары. Это происходило в 700 г. армянского счисления (1251). После этого бедствия, по повелению Мангу-хана прибыл в нашу страну один татарский начальник, именем Аргун, и произвел перепись в странe восточной -- с целью взыскать на будущее время подати по числу гoлов, вписанных в Давтар. И разорили они восточную страну еще более тем, что в малейшей деревне насчитывали от 30 до 50 человек, начиная с 15 летних и кончая 60 летними; и с каждой головы, попавшей в запись, брали по 60 белых. Бежавших или укрывавшихся ловили, безжалостно связывали им руки назад, секли зелеными прутьями до того, что все тело обращалось в одну болячку, покрытую кровью. После того они выпускали на истощенных и истерзанных христиан свирепых собак, приyченных ими к человеческому мясу.
