Весной, в начальной луне года гэн-цзы, 12-го [правления], Абд-ар-Рахману поручено исполнение обязанностей по руководству всеми управлениями по сбору налогов. Царевич Гуюк овладел всеми не сдававшимися областями Западного края и прислал гонца с докладом о добыче.
Зимой, в 12-й луне, [Угэдэй] дал указ Гуюку отозвать войска [для отдыха и пополнения]. Было дано высочайшее повеление: если в округах и областях случались кражи и не было схваченных [преступников], то возмещение шло за счет казенного имущества. В начале государства приказывалось возмещать за счет населения, народ во множестве бежал [от исполнения этого] приказа. Отныне это прекращалось.
В тот же год был такой ярлык-приказ: поскольку чиновники и народ брали ссуды деньгами у мусульман-уйгур для уплаты казне, [сумма] за год удваивалась, что называлось "прибылью ягнятами", и вред [от этого] был очень велик; [поэтому] был указ возместить оставшиеся [задолженности] казенным имуществом, всего 76.000 дин [серебра]; еще было приказано, чтобы облегчались все многолетние ссуды -- как только проценты становятся равными телу займа, то [рост процента] сразу же останавливается. Были записаны в податные крестьяне [те] мужчины и женщины, которые держались в плену всеми царевичами и высшими сановниками.
РАД. О высоких зданиях, которые каан возвел со времени выступления царевичей в поход в Кипчакскую степь и до их возвращения; памятка о его летних и зимних становищах, о привалах и биваках [1.2, т.2, с.40-42].
От начала коин-ил, года барана, соответствующего 632 г.х. [1234], когда каан отправил царевичей [в поход] в Кипчакскую степь, и до хукар-ил, соответствующего 638 г.х. [1240], когда Гуюк-хан и Менгу-каан возвратились [из похода], в течение семи лет [каан] наслаждался жизнью и развлекался; передвигался с летовок на зимовки, с зимовок на летовки радостный и счастливый и постоянно был поглощен различными наслаждениями с красивыми женами и луноликими пленительницами сердец.
И при всех обстоятельствах [он] расточал свои благословенные помыслы на благое дело правосудия и милосердия, на устранение несправедливости и вражды, на благоустройство городов и областей и возведение разного рода зданий. Он никогда не пренебрегал ни одним соображением, касающимся устроения основ миродержавия и возведения фундамента процветания. Так как он еще раньше привез с собой из Китая разных ремесленников и мастеров всяких ремесл и искусств, то приказал построить в [своем] юрте Каракоруме, где он по большей части в благополучии пребывал, дворец с очень высоким основанием и колоннами, как и приличествует высоким помыслам такого государя. Каждая сторона того дворца была длиною в полет стрелы. Посередине воздвигли величественный и высокий кушк и украсили то строение наилучшим образом и разрисовали живописью и изображениями и назвали его "карши". [Каан] сделал [его] своим благословенным престольным местом. Последовал указ, чтобы каждый из [его] братьев, сыновей и прочих царевичей, состоящих при нем, построил в окрестностях дворца по прекрасному дому. Все повиновались приказу. Когда те здания были окончены и стали прилегать одно к другому, то [их] оказалось целое множество. Он приказал, чтобы знаменитые золотых дел мастера сделали для шараб-ханэ из золота и серебра настольную утварь в форме животных, как то: слона, тигра, лошади и других. Их поставили вместо мункуров и наполнили вином и кумысом. Перед каждой фигурой устроили хауз из серебра; из отверстий тех фигур лилось вино и кумыс и текло в хаузы. [Каан] спросил: "Какой самый лучший город в мире?". Сказали: "Багдад". Он приказал построить на берегу реки Орхона большой город, и его назвали Каракорум. Из китайской страны до того города расположили ямы, помимо баян-ямов, и назвали [их] нарин-ямами. Через каждые пять фарсангов [находился] один ям. Вышло 37 ямов. На каждом перегоне для охраны тех ямов поставили по одной тысяче. Он установил такой порядок, чтобы ежедневно туда [в Каракорум] прибывали из областей пятьсот повозок, груженных съестными припасами и напитками; [чтобы их] складывали в амбары и оттуда брали для расхода. Для зерна и вина устроили [такие] большие повозки, что каждую везли восемь волов. Он повелел, чтобы мастера-мусульмане построили кушк в одном дне пути от Каракорума, в том месте, где в древние времена находились сокольничие Афрасияба и которое называют Карчаган.
Весной он пребывал там для запуска соколов, летом в местности .... Там разбили такой большой шатер, что в нем помещалась тысяча человек, и его [шатер] никогда не убирали. Скрепы его были золотые, внутренность его была обтянута тканями; его называли "Золотая ставка". Осенью он пребывал в Куше-нор, в четырех днях пути от Каракорума, там он совершал сорокадневный пост. Зимой его местопребывание было Онг-хин; охотясь, он шел горами Буленку и Джалинку и зимовку заканчивал там. В общем, весенним его местопребыванием были окрестности Каракорума, летним - луговья ..., осенним - [местность] [от] Куше-нор по Усун-кул, в одном дне пути от Каракорума, а зимним - Онг-хин. Когда он направлялся в Каракорум, то [останавливался] в двух фарсангах от города, [где] построил высокий кушк, названный [им] Тургу-Балык, там он вкушал таргу и веселился один день. На другой день все надевали одинакового цвета одежду и шли оттуда в Карши, а впереди выступали юные жонглеры. В Карши он развлекался в течение месяца и, раскрыв двери казнохранилища, оделял знатных людей и простой народ своей всеобъемлющей милостью. Каждый вечер он устраивал состязания лучников, арбалетчиков и борцов и одарял того, кто достигал превосходства. Он приказал, чтобы на зимнем стойбище Онг-хин построили из кольев и глины ограду длиною в два дня пути. В ней сделали проходы и назвали чихик. Во время охоты непрерывно сообщали окрестным войскам, чтобы все они, построившись в круг, шли к ограде и гнали туда зверя. Предусмотрительно оповестив [население в округе] на месяц пути, гнали добычу в чихик. Войска, выстроившись кольцом, стояли тесно плечо к плечу. Сначала [в загон] въезжал каан с толпой приближенных и часок тешился и бил зверя, а когда прискучит, ехал на возвышенность посреди оцепления. Въезжали по порядку царевичи и эмиры, потом простые воины и били зверя. Потом часть отпускали для разводки. Бакаулы делили добычу справедливо между всеми разрядами царевичей, эмиров и воинов и никого не обделяли. Все общество выполняло обряд целования праха и подношения даров, и после десятидневного празднества каждый род возвращался к своим юртам и жилищам.
ГАН МУ. Гын-цзы, 4-е лето [2.2].
В 1-й месяц Монгольский Чжан-чжеу и прочие произвели с разных точек нападение на Сун. Приехал Ван-цзе, Монголами вторично посланный ко Южному Двору.
Ван-цзе всего пять раз приезжал; но как он немог совершить мирного договора, то от внутренней печали скончался. Отправлен посланник препроводить гроб его к Монголам.
Объяснение. Ган-му Монгольских вельмож никогда неназывала по прозванию и имени. Здесь несколько повысила, сказавши: Ван-цзе. Сей Ван-цзе, в похвалу ему, дважды назван по имени. Сказавши приехал, сим одобряет его любовь к справедливости. Ван-цзе всего пять раз приезжал, чтобы заключить мир между двумя государствами и тем положить конец войне в поднебесной. Цель его добрая; Ган-му приписывает честь иноземцам, когда они ищут мира с Срединным государством: почему, назвавши по имени, сказала: приехал.
Монгольский Янь-ши скончался.
По нем наследовал сын Янь-чжун-цзи.
ПАКСАН-ДЖОНСАН [2.3, с.78]
Войска монгольского /князя/ Чичжа-Дорты вторглись в Центральный Тибет, убили пятьсот сакьяских монахов, как Сэтон и прочие, сожгли /храмы/ Радэн и Чжал-лхакхан.
РАД. Летопись монгольских эмиров в Хорасане [1.2, т.2, с.46-48].
Куркуз привез битикчиев и чиновников, занялся работой и привел в порядок дела Хорасана и Мазандерана. Он произвел [подушную] перепись и определил твердые налоги, основал мастерские и проявил наибольшую справедливость и правосудие. Шараф-ад-дин вернулся от Бату. Так как у него и у некоторых других лиц при Куркузе не было никакой власти, то они побуждали старшего сына Чин-Тимура, Онгу-Тимура, к тому, чтобы он требовал должность [своего] отца. Он послал на служение к каану Тунгуза доложить, что в Хорасане идет смута и много супротивников. Чинкай при удобном случае доложил каану слова Онгу-Тимура. Последовал указ, чтобы эмир Аргун-ака, Кур-Бука и [47] Шамс-ад-дин ... отправились и произвели расследование тех обстоятельств. Когда Куркуз [об этом] узнал, он направился к каану. Он их настиг в Фенакете. [Несмотря] на слова посланцев [каана], он не повернул обратно. Тунгуз с ним сцепился и разбил ему зубы. Ночью Куркуз послал каану [свою] окровавленную Тимуром одежду и вынужден был вернуться обратно.
Когда они прибыли в Хорасан, Кул-Пулад и Онг-Тимур собрались, выгнали битикчиев ударами палок из дома Куркуза, привели [их] к себе и начали расследовать дело. Куркуз увиливал [до тех пор], пока не вернулся спустя сорок пять дней Тимур и не привез приказ явиться [к каану] всем эмирам и меликам, а там [в Хорасане] ни слова не допрашивать. Когда каану представили окровавленную одежду, он пришел в великую ярость и послал передать Куркузу, что согласно приказу [ему] следует явиться туда [к каану]. Он тотчас же выехал с некоторыми влиятельными лицами и тогдашними вельможами. Кул-Пулад и Онгу-Тимур тоже отправились с толпой доносчиков. В Бухаре Саин Мелик-шах устроил им пир. Кул-Пулад вышел оправиться. Фидайи, которые следовали за ним по пятам, ударили его кинжалом и убили. Когда они прибыли к его величеству, то сперва разбили приготовленный Чин-Тимуров шатер. Каан пировал в нем и вышел для того, чтобы оправиться. Поднялся ветер и повалил шатер. Это причинило одной наложнице увечье. Каан приказал растащить этот шатер по кускам, и по этой причине дело Онгу-Тимура расстроилось. Неделю спустя разбили шатер, который привез Куркуз, и каан в нем веселился. В числе подношений был один пояс, украшенный камнями. Как обновку он надел его на поясницу. И некоторая тяжесть, которая была у него в пояснице от несварения желудка, прошла. Он счел это за хорошее предзнаменование - и дело Куркуза возвеличилось. Их допрашивали согласно приказу в течение трех месяцев, [но] до разрешения дела не доходило. В конце концов каан сам учинил допрос. Он обвинил в преступлении Онгу-Тимура и его подчиненных и сказал: "Так как ты находишься в зависимости от Бату, то я пошлю туда твое показание, Бату знает, как лучше с тобой поступить".
Везир Чинкай сказал: "Судьей Бату является каан, а это - что за собака, что для его дела нужно совещание государей? Пусть этим ведает каан".
Каан простил его, устроил между ними примирение, отправил всех вместе с Нукузом обратно и велел сказать [им]: "Великая яса Чингиз-хана такова: пусть убивают облыжного доносчика. Вас всех нужно убить, но ради того, что вы прибыли издалека и ваши жены и дети ожидают [вас], - я дарую вам жизнь. Впредь не предпринимайте таких дел, и Куркузу также пусть скажут: "Если ты будешь с ними жить в прежней вражде, то тоже будешь виноват"".
Было приказано, чтобы Куркуз ведал всеми областями за Аму-Дарьей, которые покорены войском Джурмагуна. Он выслал в Хорасан вперед вестников [с извещением] об этом, а сам поехал к Тангуту, брату Бату, а оттуда через Хорезм направился в Хорасан и в [месяце] джумад II 637 г.х. [29.12.1239-28.1.1240] прибыл к себе домой. Созвав эмиров и вельмож, он сообщил им постановления. Сына он направил в Ирак и Азербайджан, чтобы он после переговоров с Джурмагуном согласно приказу взял области во владение и установил твердые налоги.
УЛУС ДЖУЧИ
ССМ. XII. Царствование Огодая [1.3, ї 275-277].
ї 275. Из Кипчакского похода Батый прислал Огодай-хану следующее секретное донесение: "Силою Вечного Неба и величием государя и дяди мы разрушили город Мегет и подчинили твоей праведной власти одиннадцать стран и народов и, собираясь повернуть к дому золотые поводья, порешили устроить прощальный пир. Воздвигнув большой шатер, мы собрались пировать, и я, как старший среди находившихся здесь царевичей, первый поднял и выпил провозглашенную чару. За это на меня прогневались Бури с Гуюком и, не желая больше оставаться на пиршестве, стали собираться уезжать, причем Бури выразился так: "Как смеет пить чару раньше всех Бату, который лезет равняться с нами? Следовало бы протурить пяткой да притоптать ступнею этих бородатых баб, которые лезут равняться!"
А Гуюк, говорил: "Давай-ка мы поколем дров на грудях у этих баб, вооруженных луками! Задать бы им!"
Эльчжигидаев сын Аргасун добавил: "Давайте-ка мы вправим им деревянные хвосты!" Что же касается нас, то мы стали приводить им всякие доводы об общем нашем деле среди чуждых и враждебных народов, но так все и разошлись непримиренные под влиянием подобных речей Бури с Гуюком. Об изложенном докладываю на усмотрение государя и дяди".
ї 276. Из-за этого Батыева доклада государь до того сильно разгневался, что не допустил (старшего своего сына) Гуюка к себе на прием. Он говорил: "У кого научился этот наглец дерзко говорить со старшими? Пусть бы лучше сгнило это единственное яйцо. Осмелился даже восстать на старшего брата. Вот поставлю-ка тебя разведчиком-алгинчином да велю тебе карабкаться на городские стены, словно на горы, пока ты не облупишь себе ногтей на всех десяти пальцах! Вот возьму да поставлю тебя танмачином-воеводой да велю взбираться на стены крепко кованые, пока ты под корень не ссучишь себе ногтей со всей пятерни! Наглый ты негодяй! А Аргасун у кого выучился дерзить нашему родственнику и оскорблять его? Сошлю обеих: и Гуюка, и Аргасуна. Хотя Аргасуна просто следовало бы предать смертной казни. Да, скажете вы, что я не ко всем одинаков в суде своем. Что касается до Бури, то сообщить Батыю, что он отправится объясняться к (своему отцу) Чаадаю, нашему старшему брату. Пусть его рассудит брат Чаадай!"
ї 277. Тогда приступили к нему с докладом царевич Мангай, нойон Алчидай-Хонхортай-цзанги и другие нойоны, и сказали: "По указу твоего родителя, государя Чингис-хана, полагалось: полевые дела и решать в поле, а домашние дела дома и решать. С вашего ханского дозволения сказать, хан изволил прогневаться на Гуюка. А между тем дело это полевое. Так не благоугодно ли будет и передать его Батыю?"
Выслушав этот доклад, государь одобрил его и, несколько смягчившись, позвал Гуюка и принялся его отчитывать: "Говорят про тебя, что ты в походе не оставлял у людей и задней части, у кого только она была в целости, что ты драл у солдат кожу с лица. Уж не ты ли и Русских привел к покорности этою своею свирепостью? По всему видно, что ты возомнил себя единственным и непобедимым покорителем Русских, раз ты позволяешь себе восставать, на старшего брата. Не сказано ли в поучениях нашего родителя, государя Чингис-хана, что множество - страшно, а глубина - смертоносна? То-то вы всем своим множеством и ходили под крылышком у Субеетая с Бучжеком, представляя из себя единственных вершителей судеб. Что же ты чванишься и раньше всех дерешь глотку, как единый вершитель, который в первый раз из дому-то вышел, а при покорении Русских и Кипчаков не только не взял ни одного Русского или Кипчака, а даже и козлиного копытца не добыл. Благодари ближних, друзей моих Мангая да Алчидай-Хонхотай-цзангина с товарищами за то, что они уняли трепетавшее сердце, как дорогие друзья мои, и, словно большой ковш, поуспокоили бурливший котел. Довольно! Дело это, как полевое дело, я возлагаю на Батыя. Пусть Гуюка с Аргасуном судит Батый!"
И с этими словами, он отослал его, а Бури передал в распоряжение старшего брата Чаадая.
РАД. О войнах, которые вели царевичи и войско монгольское в Кипчакской степи, Булгаре, Руси, Мокше, Алании, Маджаре, Буларе и Башгирде, и завоевании [ими] тех областей (оконч) [1.2, т.2, с.39-40].
Они были еще заняты тем походом, когда наступил год мыши, 637 г.х. [3.8.1239-22.7.1240]. Весною, назначив войско для похода, они поручили его Букдаю и послали его к Тимур-кахалка с тем, чтобы он занял и область Авир [?], а Гуюк-хан и Менгу-каан осенью того же года мыши, по приказанию каана, вернулись, и в год быка, соответствующий 638 г.х. [23.7.1240-11.7.1241], расположились в своих ордах.
Осенью хулугинэ-ил, года мыши, соответствующего месяцам 637 г.х. [1239], когда Гуюк-хан и Менгу-каан, согласно повелению каана [Угедея], возвратились из Кипчакской степи, царевичи Бату с братьями, Кадан, Бури и Бучек направились походом в страну русских и народа черных шапок и в девять дней взяли большой город русских, которому имя Манкер-кан (Киев), а затем проходили облавой туман за туманом все города Владимирские и завоевывали крепости и области, которые были на [их] пути. Потом они осадили город Учогул Уладмур (Владимир Волынский) и в три дня взяли его.
РАД. Памятка о сыновьях Джучи-хана и его внуках [1.2, т.2, с.71-72].
Весной хулугунэ[-ил], то есть года мыши, соответствующего 637 г.х. [3.8.1239-22.7.1240], Гуюк-хан и Менгу-каан по указу каана повернули обратно и направились к высочайшей особе каана. После этого Бату с братьями, эмирами и с войском еще некоторое время завоевывал те страны.
РАД. Летопись Гуюка (1240)
Весной хулугунэ[-ил], то есть года мыши, соответствующего 637 г.х., Гуюк-хан и Менгу-каан по указу каана повернули обратно и направились к высочайшей особе каана. После этого Бату с братьями, эмирами и с войском еще некоторое время завоевывал те страны. Его род еще до сих пор продолжает завоевывать [их].
ВАССАФ. О Джучи (прод). [3.9]
Царевичи с старшими эмирами и родовитыми людьми, победоносные и довольные *** ушли восвояси.
ЛАВРЕНТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ [1.1, т.1, с.201]
В лето 6748... Того же лета взяша Кыев Татарове, и святую Софью разграбиша, и монастыри все, и иконы и кресты честные и вся узорчья церковные взяша, а люди от мала до велика вся убиша мечем. Си же злоба приключися до Рождества Господня на Николин день.
ТРОИЦКАЯ ЛЕТОПИСЬ [1.1, т.1, с.225]
В лето 6748. Взяша татарове Кыев, декабря 6, на память святаго отца Николы.
ИПАТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ [7.1, т.2, с.177-179]
В лето 6747(6748). Приде Батый Кыеву в силе тяжце, многом множеством силы своей, и окружи град и остолпи сила Татарская, и бысть град во обдержани велице. И бе Батый у города и отроци его обседяху град, и не бе слышати от гласа скрипания телег его, множества ревения вельбуд его, и ржания от гласа стад конь его. И бе исполнена земля руская ратных. Яша же в них Татарина именем Товроул и т исповеда им всю силоу их; се бяху братье его силныи воеводы Урдюй, Байдар, Бирюй, Кайдан, Бечак, и Меньгу, и Кююкь иже вратися, уведав смерть кановоу и бысть каном. Не от роду же его, но бе воевода его перьвый се Бедяй богатоур и Бурундаий багатырь, иже взя Болгарскоую землю и Суждальскоую; инех бещисла воевод ихже не исписахом зде. Постави же Баты порокы горду, подле врат Лядьскых, ту бо беаху пришли дебри; пороком же беспрестани бьющим день и нощь, выбиша стены, и возиидоша горожани на избыть стены и ту бевше видити лом копейны и щет скепание, стрелы омрача свет побеженным. И димитрови ранену бывшу, взидоша татаре на стены и седоша того дне и нощи. Гражане же создаша пакы другий град, около святое богородице. Наутрея же придоша на не, и бысть брань межи ими велика. Людем же узбегшим на церковь и на комары церковныя, и со товары своими, от тягости повалишася с ними стены церковныя, и приять бысть град сице воими. Дмитрия же изведоша язвена и не убиша его, мужества ради его.
В то же время ехал бяше Данил во Угры королеви, и еще бо бяшеть не слышал прихода поганых Татар на Кыев. Батыю же вземшю Кыев и слышавшему ему о Даниле, яко в Угрех есть, поиде сам Володимерю и приде к городу Колодяжну, и постави порока 12 и не може разбитии стены, и начать перемолвливати люди. Они же, послушавшее злого совета его, передашася и сами избити быша. И приде Каменцю, Изяславлю, взятья. Видив же Кремянец и град Данилов, яко невозможно приятии ему, и отъиде от них. И приде к Володимерю, и взя копьем и изби и не щадя. Такоже и град Галич, иныи грады многы, им же несть числа.
ГУСТИНСКАЯ ЛЕТОПИСЬ [7.1, т.2, с.338-339]
В лето 6748. Княжащу в Киеве Михаилу Всеволодичу, посла Батый воеводу своего соглядати Киева; он же видев величество и красоту его, удивися. И паки посла Батый послы ко Михаилу Киевскому со лестию, да поклонится ему; Михаил же, видя лесть, повел избити послов Батыевых, а сам бежа за сыном своим Ростиславом в Угры. Ростислав же Мстиславич, внук Давыда Смоленского, егда услыша о сем, яко князя несть в Киеве, приде и седее на княжении киевском; но даниле Романович, внук Мстислава, сына Изяславова, приде со силою на Ростислава и взят под ним Киев, а самого поймав веде со собою, а в Киев посади воеводу своего Дмитра, повелевая ему . да браниться от безбожных Татар.
В сие же лето прийде безбожный Батый со безчисленным множеством Татар на Русскую землю; бяху же у него братия его, воеводы сильныи: Урдюй. Байдар, Боктур, Борундай, Бастырь, иже взя землю Болгарскую и Суздальскую, и иных без числа воевод; войска же Татарского бяше по шесть крат сто тысячей. Со сими всеми Батый прийде ко Киеву и обступи их, в Киеве же тогда не бысть князя, токмо Дмитро воевода; и браняхуся из града крепко. Нача же Батый пороки ставити и бити на град, день и нощ, и выби стену у Лядских ворот; но горжане много тамо бишася с Татары в той день. А в нощи окопашася около Богородици Десятинной, на церковные же полаты христиане и с товары своими возбегоша, яко от тяжести полаты с ними завалишася и людей забиша. А наутре Татаре многу брань сотворише и воеводу Дмитра ранившее, и во град войдоша декабря 6, и изсякше людей без числа. А прочих связанных в плен поведоша. А град Киев огнем и монастырь все запалиша. Дмитра же воеводу не убиваху, храбрства ради его, иже потом Батый много его послушаше; глаголаше бо ему Дмитро, да не медлить под Киевом. Но да идеть воскоре на землю богатую, донеле же король Угорский не соберется на них - еже и послуша его Батый.
ПОСЛАНИЕ венгерского епископа епископу парижскому о татарах [6.12]
Я пишу вам о тартареях, что они пришли к самой границе королевства Венгрии за 5 дневных переходов. Когда они дошли до реки Дамай, через которую летом переправиться не смогли, желая дождаться зимы, чтобы суметь переправиться через вышеуказанную реку по льду, они отошли назад на добрых 20 дневных переходов и там дожидаются зимы. И выслали они нескольких лазутчиков в Руссию, из которых два были схвачены и отправлены к королю Венгрии. И они долго находились в моей кустодии, и от них я узнал эти новости, которые я повелел [направить] во Францию, скрепленные моей печатью.
Я спросил, где лежит земля их; сказали они, что лежит она за какими-то горами и близ народа, который называется Гог; и полагаю я, что народ этот -- Гог и Магог.
Я спросил о вере их; и дабы быть кратким, скажу, что они ни во что не верят; однако же буквы у них иудейские, и начали они их учить, когда отправились на завоевание мира. Ибо они думают завоевать весь мир. И собственной письменности у них никогда не было.
Я спросил, кто те, что учат их грамоте; они сказали, что это какие-то бледные люди, которые много постятся и носят длинные одежды и никому не причиняют зла. И поскольку они сообщили о людях этих много подробностей, которые схожи с религиозными обрядами фарисеев и садукеев, я полагаю, что они - фарисеи и садукеи.
Я спросил, разделяют ли они пищу [на чистую и нечистую]? Они сказали, что нет; ведь едят они лягушек, змей, собак и всех [прочих] животных без разбора.
Я спросил, как они вышли из-за гор, за которыми были? Они сказали, что предки их до того, как вышли, добрых триста лет и [даже] больше трудились, прорываясь [через] деревья и камни, чтобы суметь выйти.
Я спросил, каково у них войско? Они сказали, что в длину оно простирается на 20 дневных переходов, а в ширину -- на 10 дневных переходов; ведь за войском следуют 13 тысяч всадников, защищающих его. И кони у них хорошие, но злые, и много коней следует за ними без всадника, так что, когда скачет хозяин, за ним следуют 20 или 30 коней. Панцири у них из кожи, и они прочнее, чем панцири из железа, и [также] конская сбруя. У пеших же у них очень короткие ноги и длинное туловище, и они отличные лучники, никто не сравнится с ними, и луки они натягивают более мощные, чем тюрки. И в какую бы землю они ни вошли, они уничтожают все население земли, кроме младенцев, которым Чурчитан (что переводится как "Царь царей") печать свою налагает на лицо, закабаляя их. И существуют 42 советника, с которыми совещается упомянутый Чурчитан, и никто из целого войска не осмеливается спросить, куда идет господин их или что он намерен делать. И пьют они кобылье молоко и [молокo] других неразумных животных и сильно пьянеют.
Еще одну новость двое из этих вышеупомянутых пожелали сказать, что на пути впереди них идут некие племена, именуемые морданами, которые без разбору уничтожают людей, которых повстречают, и ни один не осмеливается надеть обувь на ноги свои, пока не убьет какого-либо человека. И ими, я полагаю, уже убиты некоторые из братьев-миноритов и проповедников; и они убили и других послов, которых направил к ним король Венгрии. Кроме того, знайте, что они приходят с огромной скоростью. А все земли и богатства, которые им попадаются, они разоряют. Они разрушили все до самой упомянутой реки.
Пусть остерегаются все, кто это услышит, и верят этому; и будет это увидено и глазам явится; как верю, говорю я, епископ Венгрии, около 5 лет. И чтобы узнал об этом Париж и дал добрый совет, если это удастся сделать, милостью божьей, я направил это послание, скрепленное печатью, с одним моим архидиаконом, который учился в Париже.
