Весной, во 2-й луне, года синь-мао, 3-го [от установления правления], овладели Фэнсяном, атаковали Аоян, Хэчжун и все [прочие] города, и они [все] пали.
Летом, в 5-й луне, [Угэдэй] спасался от жары в Цзю-шицзюцюань. [Он] приказал Толую вывести войска к Баоцзи. Джубхану был отправлен послом, [он] был проездом через Сун и супцы убили его. Еще был направлен послом Аи Го-чан в сунский Сюйлян.
Осенью, в 8-й луне, [Угэдэй] осчастливил [посещением] Юньчжун. Впервые была учреждена государственная канцелярия -- чжуншушэн и были произведены изменения в рангах и чинах свиты: Елюй Чуцай стал главой чжуншушэн Няньхэ Чупшаньут стал первым заместителем канцлера, Чинкай стал вторым заместителем канцлера.
В той же луне, ввиду того, что в Корее убили посла было приказано Саритаю повести войска и покарать ее [Корею]. Было взято свыше 40 городов, корейский ван Коджон прислал своего младшего брата Хвеан-гона просить принять капитуляцию. Саритай на свою ответственность учредил должности и поставил на них [людей], распределив [обязанности] по умиротворению этих земель, после чего вернулся назад.
Зимой, в день и-мао 10-й луны, император окружил Хэчжун.
В день цзи-вэй 12-й луны заняли его.
СУН ЦЗЫ-ЧЖЭНЬ. Елюй Чу-цай [1.8].
Когда в 8-ю луну осенью [года] синь-мао (29.VIII-27.IX.1231) его величество прибыл в Юньчжун (совр. Датун), перед ним были расставлены все серебро и шелковые ткани, представленные в счет налогов из всех лу, а также книги [учета] зерна в хлебных амбарах, и все совпадало с цифрами, о которых первоначально докладывал императору [его превосходительство]. Его величество, смеясь, сказал [ему]: "Как это вы, не отходя от нас, сумели обеспечить такой приток денег и хлеба! Не знаю, есть ли еще в Южном государстве (Цзинь) такие, как вы!".
Его превосходительство сказал [ему]: "[Там] очень многие способнее меня! Я и остался-то в Янь[цзине] потому, что у меня нет талантов".
Его величество сам налил большой кубок [вина] и поднес ему. В тот же день [он] вручил [его превосходительству] печать чжун-шу шэна (великий императорский секритариат), приказав [ему] ведать делами [чжун-шу шэна], и поручил ему все дела -- малые и большие.
Когда старший начальник лу Сюаньдэ, великий учитель (тай-фу) Ту-хуа, погубил свыше 10.000 ши казенного хлеба и, полагаясь на [свои заслуги] старого сподвижника, тайно доложил императору, прося освобождения [от наказания], то его величество спросил [его], известно ли [это дело] в чжун-шу [шэне]. Когда же [Ту-хуа] ответил [ему], что неизвестно, его величество взял свистящую стрелу и хотел выстрелить, [но] долго бранил [Ту-хуа] и прогнал [его], приказав [ему] доложить [о потерях] в чжун-шу шэн и возместить их. Кроме того, [он] приказал отныне о всех делах прежде всего сообщать в чжун-шу шэн, а потом докладывать ему.
Когда императорский любимец Кумус-Буха в докладе императору предложил переселить 10.000 дворов и назначить их на добычу золота и серебра, посадку винограда и другие [работы], то его превосходительство сказал [его величеству]: "Было повеление Тай-цзу о том, чтобы народ Шань-хоу, так же как и наши люди, отдавал воинов и подати и был полезен во всякое время. Лучше простить, а не убивать оставшийся народ Хэнани, [который] может выполнять эти повинности. Кроме того, ими же можно заполнить [заброшенные] земли Шаньхоу".
Его величество сказал: "Вы говорите правильно!".
[Его превосходительство] доложил императору: "Ныне во всех лу крестьяне изнурены повальными болезнями. Следовало бы приказать всем монголам, мусульманам, тангутам и другим, живущим на [одном] месте (т. е. оседло), платить подати и нести повинности наравне с местным населением". Все было проведено в жизнь.
ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.30. О походе Императора Мира каана против китаев и о завоевании их страны [1.7, с.127-130].
Когда корона власти была благополучно возложена на голову Императора Мира, а невеста-империя заключена в объятия его могущества, он, послав войска во все страны мира, исполнил свое намерение и лично отправился в землю китаев в сопровождении своих братьев Чагатая и Улут-нойона и других царевичей, а также такого числа подобных левиафанам воинов, что пустыня от сверкания их орудия и от столкновения их лошадей стала как бушующее, вздымающееся волнами море, ширину и протяженность которого человеческий разум не мог вообразить, а центр и берега которого не были видимы глазу. Равнина от натиска конницы становилась как горы, а холмы превращались в равнину от ударов лошадиных копыт.
Во главе войска шли благородные рыцари, при виде которых перехватываю горло и рушились горные вершины.
Прежде всего они подошли к городу, называемою Ходжанфу-Балакасун и осадили его со всех сторон, начиная от берега реки Кара-Мурен. Расположив свое войско кольцом они возвели новые укрепления; и на протяжении сорока дней они яростно сражались, и тюркские лучники (которые. если пожелают, могут ударами стрел сбивать звезды ) стреляли с такой меткостью, что каждая стрела, которую они посылали со скоростью падающей звезды, поражала цель.
Когда жители города поняли, что сопротивление стрекалу не принесёт никаких плодов, кроме раскаяния, а спорить с судьбой - значит накликать несчастье и отвращать [Судьбу], они запросили пощады и от слабости и страха сельские жители и горожане
В конце концов сложили свои головы на пороге царского дома, в то время как китайские солдаты, числом до тумена взошли на построенным ими корабль и уплыли. Великое число горожан простерших свои руки к сражению, были отправлены "на огонь Господень и в ад Его", а их детей и юношей увели в оковах рабства и отправили в разные места.
РАД. О выступлении каана со своим братом Тулуй-ханом в сторону Хитайской области и о покорении того, что доселе еще было враждебным (оконч) [1.2, т.2, с.21-22].
На другой год, который был годом зайца, 628 г.х., у воинов не осталось продовольствия и припасов, и они сильно изголодались и отощали. Дошло до того, что ели человеческое мясо, всех животных и сухую траву. Шли [строем] через горы и низменности, пока не дошли до города, название которого Хэ-чжун, на берегу реки Кара-мурэн. Он его осадил. Через сорок дней жители города попросили пощады и сдали город, а около одного тумана воинов сели на суда и бежали. Их жен и детей увели в полон, область разграбили и отправились [дальше].
ССМ. XII. Царствование Огодая [1.3, ї 272].
ї 272. Сам же Огодай-хан, в год Зайца, выступил в поход на Китай. Чжебе был отправлен передовым. Огодай-хан сразу же разгромил Китадскую рать и, ломая ее как сухие сучья, перешел через Чаб-чияльский перевал и разослал в разные стороны отряды для осады различных Китадских городов.
ЦЗИНЬ ШИ . IX. Ай-Цзун. Чжэн-да 8-е лето [2.1, с.221-222].
Весной в 1-й месяц император Ай-цзун отправил вельможу Фын-янь-дэна с бумагой в Монгольское царство просить мира. Когда Фын-янь-дэн явился в стан монгольского государя в Го-сянь, Тай-цзун спросил его: "Известен ли тебе ваш главнокомандующий в Фын-сянь-фу?"
Фын-янь-дэн отвечал, что он его знает.
"Каков он?" - спросил снова Тай-цзун.
"Человек рачительный в своей должности", - отвечал Фын-янь-дэн.
Тогда император сказал ему: "Когда ты склонишь его к подданству, будешь освобожден от смерти. В противном случае будешь казнен".
"Я был послом с бумагой для заключения мира, - сказал Фын-янь-дэн, - склонять к подданству главнокомандующего не мое дело. Притом, если я пойду склонять главнокомандующего к покорности, погибну; возвернусь ли в свое государство, равно должен умереть. Лучше ж умереть сегодня на сем месте".
В следующий день император Тай-цзун, призвав Фын-янь-дэна, спросил его снова, решился ли он на предложение. Фын-янь-дэн отвечал ему по-прежнему. Император несколько раз делал ему вопросы, но Фын-янь-дэн, держась справедливости, не переменился.
"Фын-янь-дэн, - сказал наконец император, - твое преступление достойно казни, только издревле не существовало закона убивать послов, посему я тебя не казню. Но ты дорожишь своей бородой, как жизнью".
И за сим повелел своим адъютантам обстричь у него бороду. При сем Фын-янь-дэн ни мало не поколебался. Он сослал Фын-янь-дэна в Фын-чжэу.
В сем месяце монгольское войско окружило Фын-сян-фу. Генералы Хэда и Пуа, охранявшие крепость Тун-гуань, отлагали день за день, не трогаясь с места. Министры сильно восставали против того, что Хэда и Пуа не идут на помощь. Но император говорил им: "Когда будет возможность, Хэда и Пуа, без сомнения, улучив время, выступят. Если насильно заставить их сразиться, опасно, что не будет пользы, а еще большие могут произойти бедствия".
Засим государь послал вельможей Бо-хуа и Бали-мэнь подробно пересказать Хэда и Пуа слова министров и всех чиновников и спросить их, почему не делают движения. В шесть дней повелел он им возвратиться. Бо-хуа и Бали-мэнь, по прибытии в Тунгуань, объявили Хэда и Пуа слова императора. Хэда отвечал, что они не находят удобного случая, а когда встретится оный, войско непременно тронется. "Пусть прекратятся у монголов съестные припасы, - прибавил к сему Пуа, - тогда, если захотят сразиться - не успеют, если захотят остаться на месте, то будут не в состоянии. Таким образом, сами собой дойдут до изнеможения".
Но Бо-хуа и Бали-мэнь заметили из вида Хэда и Пуа, что они боятся монголов. Они тайно спросили о сем также генералов Фань-чжэ, Дин-чжу и Чэнь-хэ-шан. "Неправда, - говорили сии три генерала, - что наши полководцы намерены дать сражение по ослаблении сил неприятеля. Монгольское войско многочисленно. Легко ли сразиться с ним? Посему-то мы и не смеем сделать движения".
Бо-хуа и Бали-мэнь, возвратясь обратно, пересказали императору слова военачальников.
"Я заранее знал их трусость", - сказал тогда государь.
И снова отправив Бо-хуа, говорил через него генералам Хэда и Пуа: "Прошло много времени, как осажден неприятелями город Фын-сян-фу. Опасно, что войско, защищающее город, не выдержит осады. Генералы! Выступите с войском из крепости и покажите вид, будто бы намереваетесь сразиться в Хуа-чжэу. Монгольские войска, узнав о сем, без сомнения, пойдут на вас. Таким образом, бедственное положение города несколько облегчится".
Хэда и Пуа изъявили готовность на сие повеление. За сим, когда Бо-хуа на возвратном пути достиг Чжун-му, его нагнал посланный от Хэда и Пуа с докладом. Бо-хуа прочитал доклад, в коем ложно было написано следующее: "По велению Вашего Величества, мы выступили с войском из крепости до границы города Хуа-инь, находящегося в двадцати ли от оной, где, сразившись с монголами, не могли одержать победы, почему опять вошли в крепость". "Что ж теперь остается делать?" - сказал со вздохом Бо-хуа, обратя взор к Небу.
Еще до прибытия Бо-хуа в столицу Бянь-цзин император уже получил о сем известие. Вскоре после сего монголы взяли город Фын-сян-фу. Хэда и Пуа, бросив Тун-гуань и Цзин-чжао, жителей сих мест перевели в Хэ-нань.
В 9-й месяц монголы напали на Хэ-чжун-фу. Главнокомандующий Ван-гань отправился на помощь к оному с 10.000 войска. По приближении к городу корпуса Ван-ганя, цзиньское войско сражалось насмерть без отдыха. По истреблении у него отбойных машин, (оно) около полумесяца сражалось врукопашную. Наконец, войско цзиньское потеряло силы, и Хэ-чжун-фу был взят. Генерал Цао-хэ Окэ был захвачен неприятелем и убит, а генерал Бань Окэ с тремя тысячами войска убежал.
Засим, по занятии монголами крепости Жао-фын-гуань, жители Хэнаньские из сел уходили в города и в горные крепостицы и в оных укреплялись. Когда император Ай-цзун получил о сем известие, из военного приказа представили ему следующее: "Монгольское войско, предприняв отдаленный путь, уже по прошествии двух лет вступило в У-сиу. От сего оно весьма изнурилось. Теперь мы должны разместить войска по крепости вокруг столицы и отправить полководцев для охранения Ло-яна, Тун-гуаня и Хуай-мэня. Надлежит (нам) в избытке запастись хлебом и, укрепив города в области Хэнаньской, оставить поля пустыми. Наконец, следует повелеть жителям, не вошедшим в города, защищаться в горных крепостицах. Тогда неприятель, глубоко зашедши, будет не в состоянии сделать нападения и не будет иметь случая дать сражение (в открытом поле). Войско неприятельское, ослабевшее духом, по окончании съестных припасов, без сражения с нашей стороны само удалится".
Император Ай-цзун со вздохом на сие сказал: "Прошло 20 лет, как мы переселились на юг. Народ утратил поля и дома, распродал жен и детей, доставляя припасы для войска: и в мирное время у нас войска находилось более двухсот тысяч. Но ныне, когда подступил неприятель, мы не можем сражаться с ним, мы хотим только защищать Бянь-цзин. Положим, что столица останется, но составит ли она государство? И что скажут тогда обо мне подданные? Существование и погибель государства, - продолжал император, - зависят от воли Неба. Я не должен только забывать народа".
Засим он предписал указом генералам Хэда и Пуа стать с войском в округах Сян и Дин. При переправе монгольского войска через реку Хань-цзянь, все убеждали Хэда и Пуа сделать нападение на неприятеля, но Хэда и Пуа не послушались. И монголы перешли через реку. Хэда и Пуа вступили в сражение с монгольским войском на южной стороне горы Юй-шань, и монголы потерпели поражение. При преследовании их, вдруг поднялся туман. Хэда и Пуа соединили свои войска, а монгольское войско, отступив за тридцать ли, стало лагерем. Когда туман исчез, увидели впереди глубокий ров, в который, если бы не сей туман, монголы были бы опрокинуты.
Хэда и Пуа о сем поражении донесли императору, как о великой победе. Министры, поверив этому, представили императору поздравительные доклады и, собравшись в Сенат, сделали пир. Старший помощник министра Ли-си в словах от радости говорил: "Без нынешней победы над неприятелем бедствия народа были бы невыразимы".
Жители сел и деревень также верили одержанной победе и не трогались со своих мест. Но через два или три дня подошла монгольская конница и множество захватила их в плен. Когда после сего главная монгольская армия, разделившись на разные дороги, пошла к столице Бянь-цзин, Хэда и Пуа во вторую стражу ночи пошли обратно в Дэн-чжэу. Монголы, напав на них с тыла, отняли все тяжести.
АБУЛГАЗИ. ч.4, гл.1. О государствовании Угадай-хановом (прод) [1.04, с.441-450].
Между тем Султан Джалалудин, которой убежал в Индию после последней баталии с Могуллами, уведомившись о смерти Чингис-хановой, возвратился в землю Иран, и завладел городами Кирманом и Ширасом; а оттуда прибыл в так называемую провинцию Адирбеицан, где завладел городом Табрисом, и почти всеми другими городами того места, которые Чингис-хан во время своего похода в землю Иран покорил Могуллской державе. Но Угадай-хан уведомившись о том, послал двух из своих генералов с 30.000 человек выборных людей, которые побили армию Султана Джалалудина, и принудили его самого искала убежища в так называемой земле Барек и Курдистан, где покончил несчастливую свою жизнь: ибо жители сей земли не удовлетворившись тем, что у него все имение отняли, но еще и убили со всеми его людьми; так с ним и пресеклась фамилия Султана Магомета Шаха Хорассмскаго.
Когда Угадай-хан исправил внутренние непорядки в своих областях, и послал, как то мы теперь объявили, знатную армию в землю Иран; то намерился, не опуская больше времени, приняться за Китайские дела. Того ради пошел сам с сильною армиею в тот же самый год, в которой он вошел на Могуллский престол. По прибытии своем в Китай, осадил великий город, стоящий на берегу реки Кара-Муран. Сей город защищался чрез сорок дней с великою храбростью. Но потом когда взяли его штурмом, то 12.000 из знатных жителей спаслись помощью своих судов, а прочие все были порублены или взяты в полон.
ГАН МУ. Синь-Мао, 4-е лето. Царства Гинь правления Чжен-да 8-е лето [2.2].
Монголы обложили царства Гинь город Фын-сян. Летом, в 4-й месяц, взяли его.
Монголы обложили Фын-сян-фу. Нючженские Генералы Ваньянь-хада и Ира-буха, стоя на одном месте, медлили отражать. Нючженский Государь отправил Кабинетского секретаря Бай-хуа для понуждения их: но сии Генералы представляли, что северная армия многочисленна, и необдуманно двинуться невозможно.
Когда Бай-хуа возвратился, то Нючженский Государь вторично отправил его сказать: "Что Фын-сян давно уже в осаде; опасно, что осаждаемые не в состоянии будут удержаться. Надлежит вывести войска из Тхун-гуань в намерении схватиться с войсками на северном берегу реки Вэй-шуй. Надобно предполагать, что северные войска, услышав о сем, не преминут обратиться на вас, тогда опасность города Фын-сян несколько уменьшится".
Уже после сего Хада и Буха выступили из крепости, и на меже уезда Хуа-инь вступили в сражение с войсками, стоявшими на северном берегу реки Вэй-шуй; а в вечеру, собрав армию, обратно ушли в крепость, и более непомышляли о Фын-сян. После сего Монголы овладели сим городом. Хада и Буха перевели жителей из Цзин-чжао в Хэ-нань, и оставили там Ваньянь-циншаньну с гарнизоном.
Царства Гинь Генерал Ваньянь-чень-хо-шан разбил Монгольского Генерала Субута в долине Дао-хой-гу. Го-ань-юн покорился Монголам, и определен главнокомандующим Дороги Шань-дун.
Го-ань-юн с Ян-миао-чжен, женою Генерала Ли-цюань, бежал в Шань-дун, покорился Монголам, и определен от них главнокомандующим в губернии Шань-дун.
Монголы, при нападении на царство Гинь, послали (в царство Сун) Чобуганя просить о проходе войск. Осенью, в седьмой месяц, он прибыл в Мянь-чжеу, и правителем Чжан-юань убит.
Ли-чан-го, перебежчик Нючженский, говорил Монгольскому Тулэю: "Уже около 20 лет, как Нючженский дом переселился в Бянь, и спокойствием своим обязан только Желтой реке и крепости Тхун-гуань. Если выступив из Бао-цзи, напасть на Хань-чжун, то в один месяц можно проникнуть до Тхан-чжеу и Дын-чжеу, и главное дело будет сделано".
Тулэй поверил сему, и немедленно предложил о том Монгольскому Государю. Посему Монгольский Государь, собрав Генералов, положил, чтобы в 1-й месяц наступающего года, соединив южныя войска с северными, осадить Бянь; Тулэя предварительно послал на Бао-цзи, а Чобуганя отправил просить Двор Сун, чтобы дозволил Монгольским войскам пройти в Хэ-нань восточной стороною реки Хуай, и присоединил бы к Монголам свои войска. Чобугань приехал в Цин-е-юань, что в области Мянь-чжеу, и правителем Чжан, сюань был убит. Тулэй, получив известие о смерти Чобуганя, сказал: "Дом Сун сам нарушил слово, преступил клятву, и отверг дружбу. Из настоящего дела ясно видно, на чьей стороне справедливость".
Объяснение. Монголы, при своем лукавстве, старались разрушать чужие царства. Они, прося о пропуске войск, очень опасались, что общее мнение будет против их, и на время притворились учтивыми. Совсем тем, следуя притеснительной своей системе, могли подавить как (гора) Тхай-шань яйцо. Чжень-сюань был не в силах защищаться, и при всем том самовольно убил посланника. Что может быть хуже сего поступка? В последствии Монголы поставили сие предлогом войны, и отселе возникла вражда. И так несправедливость на стороне царства Сун, а правость на стороне Монголов: поистине сами навлекли войну. По сей причине тщательно записано сие, дабы означить начало будущих бедствий.
В 8-й месяц Монгольский Тулэй вступил в Ву-сю, и взял Син-юань; после сего напал на Сянь-жинь-гуань.
Монгольский Тулэй, отделившись с 3.000 конницы, вступил в Да-сань-гуань, разбил Фын-чжеу, прошел на южную сторону горы Хуа-шань, вырубил Ян-чжеу, осадил Ву-сю, просек низкие горы, прочистил голые утесы, и вышел на юго-восточной стороне города Ву-сю. После сего обложил Син-юань. Войска и жители разбежались и несколько сот тысяч погибло в песках. Корпус, отделенный на Запад, пошед другою дорогою, вступил в Мянь-чжеу, взял Да-ань-цзюнь, проложил проход чрез гору Юй-бе-шань, разбил домы для плотов и переправившись чрез Цзя-лин-цзян, вступил в Гуань-пху; отселе пошел на Цзя-мын, опустошил земли до уезда Си-шуй-сянь, взял сто сорок городов и укрепленных мест, и возвратился. Восточный корпус, стоявший между городами Син-юань и Ян-чжеу, пошел на Жао-фын-гуань.
Монгольский Государь определил Елюй-чуцая президентом Сената.
По представлению Елюй-чуцая, постановлено законом, чтобы народными делами по Дорогам, округам и уездам управляли гражданские начальники; темники управляли бы только военною частью, казенные палаты заведовали б сбором денег и хлеба, и одно место не зависело бы от другого. Когда Монгольский Государь прибыл в Юнь-чжеу, то подали ему ведомости государственных доходов, которые во всем нашлись согласными с первоначальным представлением Елюй-чуцая. Государь, улыбнувшись, сказал ему: "Каким образом умел ты произвести такое притечете денег и тканей?"
В тот же день дал ему сенатскую печать для управления и поручил все дела без исключения.
Монголы осадили и взяли царства Гинь города Хэ-чжун.
Монгольский Государь тесно обложил Хэ-чжун. Нючженский Генерал Ваньянь Цинь-шаньну, бросив Дзин-чжао, возвратился на восток. Правитель канцелярии Цао-хо-агэ и главнокомандующий Бань-цзы-агэ по малочисленности своих войск, решились защищать только половину старого города. Монголы сбили пирамидальную башню, в двести футов вышиной, и с оной высматривали внутренность города. Земляныя насыпи, подземные со всех сторон подкопы, все было сделано для приступа. Денно и ночно продолжали упорное сражение. Отбойныя машины все раздроблены были. Около полумесяца сражались в рукопашную; и когда истощились силы осажденных, то город взят. Цаб-хо-агэ самолично несколько десятков раз схватывался драться, наконец взят в плен и умер. Бань-цзы-агэ с 3.000 разбитых солдат отбил суда и ушел в Вынь-сян, но будучи евнухами пред Государем оклеветан в друдности, предан казни. Оба Агэ были родственниками Нючженского Двора. Цао-хо-агэ утешался сжиганием пленников на горящей соломе, а Бань-цзы-агэ однажды во дворце назвал Ху-бань дощечкою. От сих двух обстоятельств и имена им даны.
Примечание. Цао-хо от слова в слово значит: от травы огонь, Бань-цзы - доска. Ху-бань есть слоновая дощечка, с которою в древности Китайские вельможи являлись пред своего Государя.
В 10-й месяц провинции (царства Сун) в Шу покорились Монголам.
Гуй-жу-юань, правитель губернии Сы-чуань бежал в столицу. Указано Генералу Ли-ши занять его место в Сы-чуань и иметь пребывание в Чен-ду-фу, а Чжао-янь-на быть его помощником и иметь пребывание в Син-юань-фу. Прежде Чжао-янь-на пять лет управлял городом Си-хо. Цуй-юй-чжи представил, что Янь-на есть человек весьма хвастливый, но на самом деле ничего отличного не имеющий, что он не преминет замедлить течением государственных дел, а посему не советовал вверять ему пограничное начальство. Двор не принял совета его.
Монголы воюют с Гаоли.
По обнаружившемуся делу, что Корейцы убили посланника.
В 11-й месяц Монгольский Тулэй вступил в Жао-фын-гуань: в 12-й месяц переправился чрез Хань-цзян. Царства Гинь Генералы Ваньянь-хада и Ира-буха возвратились из Шунь-янь в Дын-чжеу. Монголы, преследуя их, овладели их обозом.
Тулэй осадил, а потом вступил в Жао-Фын-гуан; отселе чрез Гинь-чжеу, поворотив на восток, хотел идти в Бянь-цзин. Жители деревень все ушли в города и укрепленныя места. Нючженский Государь позвал Министров и чинов прокурорского приказа на совет, в котором все единогласно говорили: "Северная армия, пустившись на опасности отдаленнейшего пути, уже по прошествии двух лет вступила в Ву-сю. Она изнурена до чрезвычайности; что касается до нас, надлежит расставить войска в Суй-чжеу, Чжен-чжеу, Чан-ву, Гуй-дэ и в уездах около столицы, и поручить Генералам защищение городов: Ло-ян, Тхун-гуань и Хуай-мын. В столице запасти большое количество хлеба, а жителям страны Хэ-нань велеть укрепиться в полях, чтобы неприятели, желая нападать не могли, а желая сражаться не имели случая. Как скоро армия ослабеет духом и съестные запасы кончатся, то без нападения сами обратно пойдут".
Нючженский Государь, глубоко вздохнув, сказал: "Уже 20 лет, как мы переправились на юг. Подданные лишились полей и домов, продали жен и детей, чтобы доставлять содержание войскам. Ныне неприятель пришел, и мы не можем дать сражения. Тщетно принимаем оборонительное положение. Столица, хотя и существует, но не составляет царства. Что скажет обо мне империя? Я довольно зрело обдумал. Существование и погибель зависят от Небесного повеления. Я только должен не оставлять подданных".
И так указал Генералам расположиться в Сян-чжеу и Дын-чжеу.
В 12-й месяц Генералы Ваньянь-хада и Ира-буха с армиею вступили в Дын-чжеу. К ним присоединились Генералы Ян-во-янь, Ваньянь-чен-хо-шан и Вушань со своими войсками. В следствие сего пошли занять позицию в Шунь-ян. Тулэй с своими войсками стоял при реке Хань-цзян. Вань-янь-хада и Ира-буха позвали Генералов на совет, и предложили им: отрезать ли Хинь-цзян при Хуан-хуа и дать сражение, или допустить неприятеля переправиться чрез сию реку, и потом вступить в сражение с ним?
Чжан-хой и Ада-мао представляли, что удобнее отрезать Цзян; а если допустить переправиться, то останемся без опоры, и непременно придем в смятение. Ира-буха сказал на сие: "Даже если бы они находились в песчаных степях, надлежало бы вызывать их сюда; кольми паче, когда они сами пришли?"
Монгольские войска уже кончили переправу, а Ваньянь-хада и Ира-буха только что подошли к Юй-шань, и заняли разные пункты; пехоту расположили впереди сих гор, а конницу поставили позади оных. Монгольские войска, приметив, что они нейдут далее, выстроились на подобие гусиных крыльев, обошли подгорье, зашли Нючженской коннице в тыл, и приблизились тремя колоннами. Ваньянь-хада сказал, что, судя по обстоятельствам, сегодня еще недолжно сражаться. Но Монгольская конница мгновенно устремилась вперед, и войска Нючженские принуждены были вступить в дело. Они схватились коротким оружием. После троекратной сшибки, Монгольские войска несколько отступили. Стоявшие же на западе, увидя корпус Генерала Ира-бухи, обошли латную конницу в тыл и опрокинулись на оную. Генерал Фучагдинчжу упорно сражался, и принудил их отступить. Ваньянь-хада говорил: "Армия неприятельская, состоя из 30.000 не имеет обоза; простояв пред нами два или три дни не будет иметь пищи, и, если: пользуясь отступлением нападать на них, мы без сомнения одержим победу".
Но Ира-буха сказал на сие: "Дорога чрез Хань-цзян уже пресечена; Желтая река еще не встала: они зашли далеко, и куда же теперь обратятся? Не для чего так спешить".
И так не решились преследовать. На другой день вдруг невидно стало Монгольских войск. Уже по возвращении конных объездов узнали, что Монголы четыре дни стоят в лесу на противолежащем берегу пред Гуан-хуа; днем приготовляют пищу, а ночью не сходят с лошадей. За лесом ни малейшего шума неслышно было. Ваньянь-хада и Ира-буха положили войти в Дын-чжеу к съестным запасам. Утром подошли к задней стороне леса. Монголы вдруг выступили. Хада и Буха вступили в сражение с ними, но во время сей схватки около ста конных Монголов напали на обоз главнокомандующих, и отбили оный. Войска Нючженские еще не сосредоточились, как во вторую стражу ночи Хада и Буха вступили в Дын-чжеу. Испугавшиеся солдаты сбились с дороги, и уже звоном в колокола собрали их. Хада и Буха, утаив о своем проигрыше, донесли, что одержали важную победу. Чины приносили поздравление Государю. Министры учредили пир в Сенате. Ло-си, старший помощник Министров, от радости проливая слезы, говорил: "Если бы не настоящая победа, то бедствия народа были бы неописанны".
Столь искренно верил он одержанной победе. После сего крестьяне, охранявшие города и укрепления, все разошлись и возвратились в свои селения. Чрез несколько же дней ворвались Монгольские конные отряды, и многих побрали в плен.
Замечание. Помещенный в изъяснении ответ Государя Нючженского подлинно благоразумен: но как можно, предавая судьбу престола на волю Неба, не думать о мерах к защищению себя?
АЛ АСИР. О наступлении татар на Азербайджан и о том, что было с ними [3.1, с.362-416].
В начале этого года татары пришли из страны Мавераннахр в Азербайджан, а мы уже рассказали раньше об этом, как они захватили Мавераннахр, и о том, что они творили в Хорасане, и в других странах, [совершая] грабежи, разрушая и убивая. Их царь обосновался в Мавераннахре, и [поэтому] города Мавераннахра были вновь восстановлены. [Татары] построили город подобный великой столице Хорезма. А города Хорасана остались разрушенными, и никто из мусульман не осмеливался поселиться в них. Что касается татар, то через каждый небольшой [промежуток времени] их племя сменялось другим, и они грабили там все, что им попадалось на глаза. Города были разрушены и они продолжали совершать свои [деяния] до тех пор, пока в 625 г. не появилась одна их группа [в Азербайджане]. Между ними и Джалал ад-дином было то, о чем мы рассказали, и они остались в том же [положении]. А теперь, когда наступило это время, и Джалал ад-дин потерпел поражение от Ала ад-дина Кайкубаза и ал-Ашрафа, как мы об этом [уже] рассказали.
В 627 г. глава еретиков-исмаилитов отправил послание татарам, извещая их о слабости [сил] Джалал ад-дина, и о постигшем его поражении, побуждая их преследовать его, [воспользовавшись] его слабостью. Они гарантировали им победу над ним, [по причине] его немощи, которую [Ала ад-дин и ал-Ашраф] навлекли на него. Джалал ад-дин был с плохой репутацией и скверным управлением страной. Он не оставил ни одного из соседних ему царей, с кем бы не враждовал, и не оспаривал с ним имущество. Он плохо обращался с соседями. Поэтому, [когда] он впервые появился в Исфахане, собрал войска и направился в Хузистан. Он осадил город Шуштар, принадлежавший халифу, и держал осаду.
[Затем] он отправился в Дакуку и разграбил ее, и убил там много людей, а она также принадлежала халифу. Затем он овладел Азербайджаном, который принадлежал Узбеку, и захватил его. Затем он отправился к грузинам и нанес им поражение и воевал с ними. Затем он враждовал с ал-Малик ал-Ашрафом, владетелем Хилата. Затем враждовал с Ала ад-дином, владетелем страны ар- Рум, и враждовал с исмаилитами, и разграбил их страну и совершил в ней много убийств и [насильно] назначил им ежегодную дань в [виде] имущества. Так же он [враждовал] и с другими. И все цари отвернулись от него, и не подавали ему руку [помощи].
Когда к татарам пришло письмо предводителя исмаилитов, призывавшего их к преследованию Джалал ад-дина, одна их группа поспешила [выехать], и они вступили в его страну и захватили Рей, Хамадан и города, [находящиеся] между ними. Затем они направились в Азербайджан, разрушая, грабя и убивая тех из его жителей, которых побеждали. А Джалал ад-дин не смог выступить им навстречу, и не смог удержать их от [захвата] страны. Он был наполнен страхом и ужасом. К этому прибавилось еще то, что его войско было против него. Его везир вышел из его повиновения [вместе] с большой группой войск. Причиной был один чужеземец, проявивший слабоумие Джалал ад-дина, подобно которому [еще] не было слыхано. Он был его (Джалал ад- дина) слугой-евнухом, которого Джалал ад-дин [очень] любил, и его звали Кылыч. Случилось, что этот слуга умер, и [Джалал ад-дин] проявил по нему сильную скорбь и печаль, подобной которой [еще] не было слыхано, как Маджнун по Лайли. Он приказал воинам и эмирам идти на его похоронах пешком, и его эмиры и везир вынудили его сесть на коня.
Когда он прибыл в Тебриз, то послал [гонца] к жителям города, чтобы они встретили гроб [его] слуги, и они сделали это. Но он не одобрил их [действий], поскольку они не отдалились [от города] и не выражали скорбь и плач, помимо того, что они выполнили. И [Джалал ад-дин] хотел наказать их за это, но за них заступились его эмиры, и он оставил их. Но после этого евнух не был похоронен. [Джалал ад-дин] возил его вместе с собой, куда бы ни поехал, и бил себя по лицу и плакал, и отказывался от пищи. Когда ему приносили еду, он говорил: "Отнесите это Кылычу, и никто не осмеливался сказать, что он умер".
Однажды ему кто-то сказал: "Он умер", и [Джалал ад-дин] убил того, кто сказал ему это.
И они относили ему (Кылычу) пищу, и возвращались, и говорили: "Он принимает землю". [Затем] он говорил: "Мне [стало] лучше, чем [прежде]".
Его эмиров охватывал гнев и высокомерие от такого положения, и это привело их к выходу из его повиновения, и переходу от него к везиру. [Увидев это] Джалал ад-дин был изумлен, не зная, что делать, особенно, когда выступили татары. И в это время слуга-евнух был похоронен. [Джалал ад-дин] написал везиру, одарив его деньгами, и обманывал до тех пор, пока тот не прибыл к нему. Когда [везир] прибыл к нему, через несколько дней, Джалал ад-дин убил его. Это странная забавная история, подобной которой еще не было слыхано.
АЛ АСИР. О захвате татарами Мараги [3.1, с.416-417].
В этом году татары осадили [город] Марагу в Азербайджане. Его жители оказали [ему] сопротивление, но потом подчинились, и сдались ему, после того, как потребовали [гарантии] неприкосновенности. Они (татары) дали им [гарантии] неприкосновенности и приняли город, и убили в нем столько [людей], сколько [никогда] еще не убивали. [Затем] они назначили в городе шихну. В это время положение татар стало опасным, и в Азербайджане люди стали сильно бояться их. Всевышний Аллах защищает ислам и мусульман своей поддержкой, но мы не видим среди царей мусульман [ни одного], кто имел бы желание к [совершению] джихада, и [оказанию] помощи религии. Каждый из них поддается развлечениям и играм, и [занят] угнетением своих подданных. А это самый страшный для меня из врагов. Всевышний Аллах сказал: "Остерегайтесь искушения, и оно не постигнет [вас], и те, кто угнетал из вас, в особенности".
АЛ АСИР. О прибытии Джалал ад-дина в Амад, и его разгроме около него, и о том, что с ним случилось [3.1, с.417-418].
Когда Джалал ад-дин увидел, что делают татары в стране Азербайджан, а последние остановились там, убивали, грабили, разрушали селения и отбирали имущество [людей]. Они собирались преследовать [Джалал ад-дина]. Увидев свою немощь и слабость, [Джалал ад-дин] ушел из Азербайджана в страну Хилат. Он послал [гонца] к ее наместнику от ал-Малика ал-Ашрафа, и сказал ему: "Мы пришли не для войны, и не для [нанесения вам] вреда. Страх перед этим врагом привел нас в вашу страну".
Он собирался отправиться в Дийар Бакр и ал-Джазиру, и пойти к воротам халифа, чтобы призвать на помощь его и всех [других] царей против татар. Он попросил их оказать помощь для своей же защиты, и предостерегал их о последствии их пренебрежения. [Когда] он прибыл в Хилат, до него дошло [известие] о том, что татары ищут его, и что они спешат по его следам. И он отправился в Амад, и устроил засаду в нескольких местах, боясь ночного нападения. Тут прибыла группа татар, которые преследовали его, и они пришли к нему не по тому пути, где была засада, [а по другому пути]. Они напали на него ночью, когда он находился на окраине города Амада. И [Джалал ад-дин] ушел, обратившись в бегство, по своей дороге. Все бывшие с ним войска рассеялись в разные стороны. Группа его войск отправилась в Харран, и на них напал эмир Саваб, наместник ал- Малика ал-Камила в Харране, вместе во [своим] войском, и они захватили [все], что было у них из имущества, оружия и верховых. [Другая] группа из [войск Джалал ад-дина] отправилась в Насибин, Мосул, Синджар, Ирбил и другие города. [Там] их расхватали правители и их жители, и с ними [удовлетворял] свое желание каждый, даже крестьянин и курд, и бедуин, и другие. [Так] они отомстили им и наказали их за те их гнусные поступки и скверные деяния, [совершенные] в Хилате и других [местах], и за то, что они совершили из дурных поступков.
Аллах не любит испорченных [людей]. И так, к слабости Джалал ад-дина прибавилась еще [большая] слабость, а к немощи - немощь, из- за тех из его войск, которые покинули его, и от того, что произошло с ними, в то время, когда татары совершили с ними такой [разгром]. И он ушел от них (татаров), обратившись в бегство. [Татары] вступили в Дийар Бакр в его поисках, так как они не знали, куда он направился, и по какому пути последовал. Хвала тому, кто сменил их спокойствие страхом, и силу - смиренностью, и множество - недостатком.
АЛ АСИР. О прибытии группы татар в Ирбил и Дакуку [3.1, с.418-419].
В [месяце] зул-хиджжа (12-м) из Азербайджана прибыла группа татар в окрестности Ирбила. Они убивали на своем пути туркмен, курдов, джузканов и других, до тех пор, пока не вступили в город Ирбил, и разграбили селения. Они убивали всех [тех], кого побеждали из жителей тех краев, и совершали гнусные дела, подобных которым [еще] никто кроме них не совершал. Музаффар ад-дин, правитель Ирбила, выступил со своими войсками, и призвал на помощь войска Мосула, и те пришли к нему. Когда до него дошел [слух] о возвращении татар в Азербайджан, он остался в своей стране, и не преследовал их. [Татары] прибыли в город ал-Кархини, город Дакуку, и другие [города], и возвратились [оттуда] в здравии, и никто их не устрашал. Перед ними не выступил ни один всадник. Эти несчастья и события, подобных которым [еще] не видели люди с древнейших времен до последнего времени. Аллах, Благословенный и Всевышний, милостив к мусульманам, и милосерден к ним, и отражает этого врага от них. Этот год прошел, и мы не узнали [никаких] известий о Джалал ад-дине, и мы не знаем, убит он, или скрылся и не проявляет себя, боясь татаров, или покинул страну и [ушел] в другую.
ДЖУВЕЙНИ. ч.2, гл.20. О том, как султан пошёл войной на султана Рума (оконч) [1.7, с.318-327].
Зиму 628/1230 года султан провел в Урмии и Ушну. Шараф аль-Чульк Юлдузчи, которому он поручил свой гарем в крепости Гиран, был ложно обвинен в том, что в отсутствие султана, когда о нем не было никаких известий, устремил алчные взоры на его гарем и его казну. Сообщение об этом достигло султана, и когда он пришел в ту местность, Юлдузчи из страха перед султаном и опасения [относительно последствий] этих наветов, отказался покинуть стены крепости и попросил у султана охранную грамоту. По его просьбе султан отправил к нему Буку-хана, который заставил его выйти силой убеждения.
Когда он дошел до того места, где были привязаны лошади министров, его остановили и важные чиновники дивана и другие сопровождавшие его вельможи, видя положение его дел, тут же отделились от него один за другим, и везир остался стоять один. Тогда Джелал ад-Дин произнес следующие слова: "Я поднял Юлдузчи со дна унижения и вознес его на вершину величия, и от основания, усеянного отбросами, на пик высокого положения. И вот как он отплатил за мою доброту".
Он приказал юношам-слугам забрать его лошадей, а его самого передать коменданту крепости, и через некоторое время, под воздействием клеветнических подстрекательств завистников и ложных обвинений врагов он бросил его в тюрьму вечности - нет, в темницу могилы. Позже он раскаивался в содеянном. После этого он отправился в Дияр-Бекр, и когда монгольское войско возвратилось к Чормагуну, последний крепко отругал их за то, что они повернули назад и прекратили разыскивать султана. В тот самый миг, сказал он, когда та кой враг утратил свою силу и уронил покрывало сокрытия, как могли они дать ему передышку и ослабить поиски? И он отправил вслед за ними подобного молнии Таймаса и других главных эмиров с отрядом мстительных тюрков подобных тем, что жаждали отомстить Гургину за Афрасиаба.
Тогда султан послал назад Бутсу-хана, чтобы разведать обстановку и узнать о передвижении монгольского войска. Когда он прибыл в Азербайджан, ему сообщили, что они ударили в барабаны отступления и покинули также и Ирак и что не было о них в этих краях никаких известий. Не последовав дорогой осторожности, как подобает и как должно поступать верным слугам Двора, эмирам империи, Буку-хана повернул назад и принес султану благую весть об уходе монголов, и обрадовавшись этому, -
Король приказал музыкантам играть, и дворец стал подобен весеннему саду.
И ничто мне не мило в пьянстве, кроме того лишь, что оно притупляет мои чувства, и я не ведаю боли несчастья.
Рассказывают, что однажды Мутаваккиль ругал своего придворного за то, что тот проводил свое время, предаваясь наслаждениями и неблаговидным занятиям. Тот человек отвечал так: "Я сделал приятное времяпрепровождение моим союзником против Судьбы, ибо вынести все заботы этого мира можно лишь, если позволять себе немного веселья".
Однако обстоятельства бывают разными.
Одним словом, министры и начальники, как и сам султан, пренебрегли заботой о своей жизни и пустили кубки по кругу. Несмотря на всю безнадежность своего дела они вновь избрали путь песнопений, и пока приготовлялись инструменты войны, они взяли в руки арфы и тамбурины, они предпочли животы женщин спинам скакунов и выбрали стройных красавиц вместо поджарых жеребцов...
Два или три дня прошло в беззаботном веселье. И вдруг беременная ночь произвела на свет свое дитя - Несчастье, и в полночь, когда трон султана по имени Мудрость был захвачен демоном, зовущимся Невежеством, и глубина сердца стала центром человеческой жадности, и возвышенные мысли эти благородные скакуны, были усмирены уздой похоти, и опьянение лишило эмира и везира благоразумия и предусмотрительности, и войско Сна овладело миром разума и все воины, и большая часть стражи были скованы и обездвижены опьянением, - в это время
Когда треть ночи миновала и утренняя звезда появилась на вращающемся небосводе, татарское войско, состоявшее из могучих воинов, предводителем которого был Таймас, напало на людей, не имевших охраны и караула. И по странному совпадению, когда Каан поручил Чормагуну уничтожить султана и назначил для этого несколько эмиров, он обратился к Таймасу и сказал: "Из всех этих людей именно тебе предстоит нанести султану последний удар".
И так оно случилось. Действуя с осторожностью, думая, что люди, находящиеся перед ними, также наблюдают и выжидают, монголы продвигались бесшумно, подобно ползущим муравьям. Орхан узнал об их приближении и тут же оказался у ложа султана. Султан видел свой первый сон, забыв о том, что
События могут происходить и на рассвете
Что до сна, он заменяет мне радость,
Он слаще пробуждения, которое прогоняет покой.
Когда от него так грубо прогнали сон, он перестал сомневаться в силе Всемогущего Господа и ясно увидел и осознал что подол намерения был крепко зажат в руке Провидения - что жеребец Мудрости беспомощно лежал у ног Судьбы; что стрелы знания от лука Возможности сломались, не поразив цели; что Бедствие стояло между ним и Безопасностью; и что он остановился у подмостков Зла. Не дожидаясь вечера странный гость принялся пить на рассвете, и Мир и Безопасность перепоясали свои чресла, готовясь уйти. Но на этот раз гостем оказался свирепый воин, и хозяин знал, как избавиться от похмелья. Он велел принести холодной воды и вылил ее себе на голову, словно давая понять, что покончил с безрассудством, и с сердцем, пылающим подобно кузнечному горну, и с глазами, из которых беспрестанно текли слезы, как вода из треснувшего кувшина, он отправился в путь с малой свитой и великим плачем, простившись со своей любовницей Империей - нет, пожав то, что он посеял на поле своей удачи
Если глаза ночи не сразу нас заметят, мы сочтем это благом.
О день юности, да будет прекрасной твоя ночь! Ты и я стали свидетелями Судного дня.
И когда султан собрался отбыть с небольшим отрядом, он приказал Орхану не убирать его знамя и оказывать сопротивление, чтобы он мог выиграть немного времени. Повинуясь приказу султана, он некоторое время безуспешно сражался, и когда он показал монголам свою спину, те, приняв его за султана, бросились за ним в погоню, подобно орлам. Когда они поняли, что упустили свою главную цель, они вернулись в лагерь, где предали мечу офицеров, солдат и вельмож государства, превратив их в пищу для мух и лакомство для волков...
О том, как султан встретил свой конец, рассказывают по-разному. Одни говорят, что, достигнув гор Амида, он расположился на ночь в некоем месте, и отряд курдов решил похитить его одежду и убили его ударом в грудь, не ведая, что они сотворили и какую добычу поймали. Это впрочем, не удивительно: повсюду, где появляется хума, ей достается от когтей совы, а лев смертельно устает от нападок бродячих псов. И, как оказалось, те курды вошли в город, облаченные в его одежды, и некоторые из его свиты узнали его платье и его оружие, и правитель Амида когда ему изложили обстоятельства дела, велел предать курдов смерти, и выкопать могилу, и в ней похоронить убитого человека, которого считали султаном. Однако другие говорят, что его одежду забрала его свита, а сам он облачился в лохмотья и стал суфием, и скитался по разным странам и жил среди народов ислама. Но как бы то ни было, он оставил этот мир, получив от него безжалостный жестокий удар.
Годы спустя, когда возникали промеж людей слухи о том, что султана видели в таком-то месте, особенно в Ираке, Шараф ад-Дин Али из Табриша, который был везиром Ирака, некоторое время тщательно расследовал такие сообщения; и снова и снова по городам и селам распространялись радостные вести о том, что султан находится в такой-то крепости или таком-то городе.
В 633/1254-1255 году один человек поднял мятеж в Устун-даре и утверждал, что он султан, и слава о нем распространилась повсюду. В правление Чин-Темура монгольские эмиры отправили людей, видевших и знавших султана, посмотреть на того человека. Он был предан смерти за свою ложь. Много безумств на земле.
Чтобы быть кратким, скажу, что все эти слухи и сообщения не имели никаких последствий. "Всякая вещь гибнет, кроме Его лика. У Него решение и к Нему вы будете возвращены!"
НАСАВИ. гл.96. О появлении авангарда татар у границ Азербайджана и переезде султана из Табриза в Мукан [3.2, с.261-263].
Султан отрядил одного из своих пахлаванов, Йилан-Бугу, в Ирак для сбора сведений о татарах. Когда тот достиг долины Шарвийаза, находящейся между Занджаном и Абхаром, он столкнулся с авангардом татар. С ним было четырнадцать человек, из которых только он один спасся и вернулся в Табриз с тревожной вестью.
Султан полагал, что татары проведут зиму в Ираке и перейдут в Азербайджан только весной. Но он тешил себя ложной надеждой и несбыточными предложениями. Эта весть дошла до него после его возвращения из ар-Рума, раньше, чем он успел привести в порядок то, что было разбросано, починить разбитое и после разгрома залечить раны, нанесенные его войску. Султан отправился из Табриза в Мукан, где по зимовкам были рассеяны его войска. Он распрощался с [Шамс ад-Дином] ат-Тикрити и отправил с ним Мухтасс ад-Дина, сына наиба Ирака Шараф ад-Дина Али, в качестве посла со своей стороны.
Однако опасность надвигалась так быстро, что султану некогда было заниматься делами своего гарема и близких людей и отослать их в какую-нибудь из своих укрепленных крепостей. Он покинул их в Табризе, считая, что этот день -- его последнее свидание с дорогими ему [людьми]. Он оставил в Табризе и Шараф ал-Мулка, а сам со своими личными слугами направился в Мукан, не останавливаясь в пути, чтобы успеть собрать свои разбросанные войска и рассеянные отряды.
В те дни султан взял с собой из лиц моих занятий только меня. В пути с ним неотлучно находился один собеседник -- Муджир ад-Дин Йакуб ибн ал-Малик ал-Адил. И я замечал, что когда рядом с султаном Муджир ад-Дина не было, то у него из глаз катились слезы и падали на щеки. Казалось, султан предчувствовал, что его власть падет, и сам предвидел свою гибель. Он думал о расставании с семьей и близкими, о том, что он больше не увидится с ними, что оставил их под открытым небом, беззащитных перед врагами.
Когда мы достигли села Арминан, султан сошел с коня, которого тут же увели, и вызвал меня к себе. Я пришел к нему, и он подал мне письмо, полученное им от вали крепости Балак, в округе Занджана. Тот писал: "Татары, которые столкнулись с Йилан-Бугу между Абхаром и Занджаном, уже прибыли в долину Занджана. Я послал к ним человека, который пересчитал их. Их оказалось семьсот всадников".
Султан был рад этому, как будто сложил с себя груз забот. Он сказал: "Ясно, что этот отряд был послан только для овладения Занджаном, чтобы закрепиться в нем".
Я заметил, что эта группа -- авангард татар, а большая часть их войска следует за ним, но это замечание не понравилось ему. Он сказал: "Татары послали бы в нашу сторону авангард числом не семьсот, а семь тысяч всадников".
Но не время было тогда спорить с султаном об истинном положении [дел]. Надо было с ним говорить только о том, что облегчило бы тревогу его сердца.
Оттуда (из Арминана) султан направился в Мукан и, прибыв туда, застал свои войска разрозненными -- часть из них находилась в Мукане, другие выбрали для зимовки Ширван, а некоторые добрались до Шамкура. Султан разослал за ними пахлаванов со стрелами, обозначавшими сигнал сбора и вызова. Но татары напали на войска до того, как они собрались. Поэтому замысел султана собрать войска был разрушен и канва его плана оказалась распущенной. "А когда Аллах пожелает людям зла, то нет возможности отвратить это, нет у них помимо Него заступника".
Однажды султан выехал в Мукане на охоту и сказал мне: "Поспеши раньше меня к тому холму, -- он указал мне на холм впереди, -- и напиши мне указ на имя на'иба Шараф ал-Мулка в Ардабиле и указ [на имя] Хусам ад-Дина Тегин-Таша, [наиба] в крепости Фирузабад, о том, что мы направили [войска] шихны Хорасана эмира Йигана Сункура и шихны Мазандарана эмира Арслан-Пахлавана в качестве разведки, чтобы разузнать о [движении] татар. Мы приказываем им обоим, чтобы они подготовили коней и в Ардабиле, и в Фирузабаде и чтобы они (наместники обоих городов) в этот срок обеспечили все для подготовленных лошадей и те ни в чем бы не нуждались".
Я поскакал к холму и написал эти указы, и, когда султан подъехал ко мне, они были готовы. Я отдал их ему, и он подписал. Упомянутые [эмиры] взяли эти письма для того, чтобы тотчас же отправиться. Но потом до меня дошла весть, что оба они остались в своих домах до того, как татары напали на султана в Мукане и застали его врасплох. А он полагался на свою разведку и рассчитывал на вести, которые должны были поступить от [обоих] эмиров.
НАСАВИ. гл.97. О нападении татар на султана на границе Ширкабута [3.2, с.263-265].
Когда разведка султана отправилась, а его пахлаваны были посланы для сбора войск, султан занялся охотой. Он был с малым числом людей -- у него было около тысячи всадников из личной гвардии.
Однажды ночью он остановился близ Ширкабута -- это крепость, построенная на холме в Мукане. Ее окружал глубокий и широкий ров, из него вытекала вода и, разливаясь, орошала местность. Через ров можно было пройти в крепость только по мосту, который поднимался, если это было необходимо. Крепость была разрушена при первом появлении татар, но Шараф ал-Мулк восстановил ее, когда присвоил каналы, отведенные от Аракса. Об этом мы уже говорили.
Силахдар Дёкчек-нойан был направлен султаном из Хилата, во время его осады, в Хорезм в качестве [командира] разведки для того, чтобы сообщать сведения о татарах. Упомянутый захватил некоторое количество [татар] в пределах Хорезма. Он убил большую часть их, а оставшихся доставил в Хилат.
Среди доставленных находился некий татарин, и его одного султан оставил в живых. Когда султан прибыл к крепости Ширкабут, он приказал схватить этого татарина из предосторожности, чтобы он в такое время не сбежал к своим и не сообщил им о положении султана и разрозненности его войск. Семья и дети татарина находились в Хорезме [у татар].
Султан передал его мне и сказал: "Поднимись с ним в крепость Ширкабут, закуй его там в оковы и передай вали Шараф ал-Мулка в этой крепости".
Я выполнил этот приказ, но уже наступила ночь, и я остался ночевать в крепости. Из моих людей со мной было только трое, а остальные мои спутники и то, что было со мной в этой поездке: имущество, лошади, шатры, -- все осталось в лагере.
Когда наступило утро, я вернулся к своей службе и обнаружил, что все палатки пусты, вещи разбросаны, гепарды привязаны, а соколы закрыты в клетках. Как будто не было друзей между ал-Худжуном и ас-Сафа и никто в Мекке не проводил вечера в беседе. Тогда я понял, что произошло то, чего мы опасались: султан подвергся нападению ночью, и я не знал, уцелел ли он. Я не сомневался в том, что крепость Ширкабут не выдержит осады татар, и поэтому начал следовать по пути султана и преследовавших его татар.
Стеснилась для меня земля там, где была широка, и я бросил все, что имел. Я ехал, будучи убежден, что группа преследующих султана татар впереди меня, а большинство их войск -- позади.
Затем я добрался до Султан-Джуя. Это канал, который Шараф ал-Мулк отвел от реки Араке. Я застал там, на мосту, бесчисленные стада овец туркмен. Их перегоняли через мост, и я не смог даже выбрать места на мосту, чтобы переправиться. Я рискнул и направил коня в реку, и Аллаху было угодно, чтобы я спасся. После этого я прибыл к Байлакану и перед ним узнал, что здесь находится Шараф ал-Мулк и с ним султанский гарем и хранилища казны. Однако я решил не встречаться с ним, остерегаясь столкновения, которое привело бы к раскаянию и причинило бы страдания.
У меня в Байлакане было несколько лошадей и ткани. Я решил, что с этим можно не считаться, и продолжал свой путь даже ночью, пока не прибыл в Гянджу.
Татары появились там на второй день после моего прибытия. У чинов дивана, сопровождавших Шараф ал-Мулка в это время, так же как у меня, изменилось мнение о нем, так как он поднял открытый мятеж, когда разгорелись угли татарского набега и положение татар укрепилось. Шараф ал-Мулк стал требовать у них (чинов дивана) денег, и их сдавили в колодках, подвергали мучениям. Если бы Аллах не даровал им [жизнь] с появлением султана и выходом Шараф ал-Мулка из крепости Хайзан, то они были бы в числе погибших и в числе уничтоженных.
НАСАВИ. гл.105. О записке, попавшей из Хилата в Майафарикин, сообщающей о том, что татары переправились в Беркри в поисках султана, и о моем возвращении от ал-Малика ал-Музаффара [3.2, с.281-283].
Когда я прощался с ал-Маликом ал-Музаффаром, из Беркри пришла записка, в которой упоминалось, что татары переправились к городу, разузнавая вести о султане, следуя за ним по пятам. Ал-Малик ал-Музаффар отослал эту записку мне и сказал: "Люди уже переправились к окрестностям Хилата и разыскивают султана, и в эти дни встреча между ними неизбежна. Как ты думаешь, не остаться ли тебе у меня, и мы увидим, что произойдет".
Я прочел: ""Не равняются сидящие из верующих, не испытывающие вреда, и усердствующие на пути Аллаха". Я не дороже, чем султан, и не из числа тех, которые избрали [жребием] жизнь после него".
Когда я пришел к нему для прощания, я сказал ему: "Возможно лишь одно из двух положений -- [дело обернется] либо в пользу султана, либо против него. И безразлично -- любое из них обернется для вас раскаянием и будет иметь следствием порицание".
Он спросил: "Как это так?"
Я ответил: "Если [победа] будет за султаном, то вы, отказавшись помогать ему, можете расходовать все сокровища земли, чтобы удовлетворить его, но это будет бесполезно. А если [обстоятельства] окажутся против него, то вы вспомните о нем, когда испытаете соседство татар, но сожаление уже не поможет".
Он сказал: "Я не сомневаюсь в правоте этих слов, однако сам я подвластен".
Затем я расстался с ним и поскакал в сторону Хани, потому что непрерывно поступающие сведения говорили о появлении султанских знамен на границах Джабахджура. На закате солнца я остановился в селении под названием Магара ("пещера") покормить лошадей, чтобы затем продолжать путь всю ночь. [Здесь] я задремал и увидел сон, как будто моя голова лежит у меня на коленях, а волосы на голове и борода исчезли, как будто сгорели. Затем я во сне же истолковал свой сон и сказал самому себе: "Голова -- это султан: он погибнет и не спасется. Борода означает султанских жен: они станут невольницами в плену, а волосы -- это имущество, которое будет уничтожено".
То, что я увидел, привело меня в ужас, и я проснулся в испуге. Я продолжал ехать, и печаль овладела мной так, что я всю ночь молчал, пока не прибыл в Хани. Там, в долине, я застал войсковой обоз и жен воинов. Я узнал, что султан находится в засаде в Джабахджуре и что ему сообщили о прибытии татар. А Кокэ Беджкем (?) -- один из татарских эмиров, предводитель тысячи всадников, -- покинул татар и перешел к султану, опасаясь за свою жизнь из-за совершенного им проступка, и сообщил ему (султану), что татары подковали лошадей, чтобы преследовать султана, где бы он ни был. Он посоветовал султану оставить добычу на пути татар, а самому скрыться в засаде, пока они займутся [этой] приманкой, и руками мщения напоить их из чаши смерти. Его совет был здравым, и султан снарядил Утур-хана -- а он его всегда отличал и приближал, считая, что его верность и храбрость не требуют испытания и не нуждаются в доказательстве, -- во главе четырех тысяч всадников в качестве авангарда. Он приказал Утур-хану увлечь за собой татар, когда они приблизятся, чтобы они потянулись к логову смерти и пришли к месту раскаяния. Но упомянутый (Утур-хан) возвратился и сообщил, что татары отошли от границ Маназджирда. Это была ложь, продиктованная ему его слабостью, трусостью и страхом перед предстоящим концом. Да!
Когда пришла весть о султане и о его засаде в Джабахджуре, я направился на службу к нему. Я встретил его по дороге, когда он возвращался к обозам. Он первый заговорил со мной, спросив, каков ответ на [его] послание. Я повторил ему все, что услышал от ал-Малика ал-Музаффара, а затем упомянул о записке и переправе татар к Беркри.
Он рассказал мне о прибытии Кокэ Беджкема и о том, как тот сообщил ему об их готовности напасть на него, рассказал мне и всю историю о засаде и о том, как возвратился авангард, сообщив об отходе татар от Маназджирда. Я ответил: "То, что они возвратились после того, как выступили с намерением встретиться в бою, очень странно!"
Султан сказал: "Это не удивительно потому, что татары выехали, чтобы сразиться с нами в области Хилата, а когда узнали, что мы находимся в центре страны аш-Шам, то подумали, что [ее правители] вступили в союз с нами и присоединились к нам, поэтому они вернулись".
Но я прекратил разговор, так и не согласившись [с ним], считая невозможным, что татары возвратились, не сразившись.
НАСАВИ. гл.106. Об остановке султана в округе Амида и о его решении направиться в Исфахан. Отказ от этого мнения после прибытия посла правителя Амида ал-Малика ал-Масуда. Нападение татар на султана утром второго дня после его прибытия [3.2, с.283-286].
Когда султан остановился в городе Хани, он вызвал к себе ханов и эмиров и попросил [меня] повторить ответ на его послание. Я прочел им знамения безнадежности и дал им знать, что они бьют по холодному железу, и о том, что нет ни помощника, ни пособника. Затем они договорились о том, что оставят свои обозы в Дийар-Бакре и направятся налегке с дорогими им женщинами и детьми в Исфахан, так же как они и ранее направлялись туда, уставшие и разбитые, а он (Исфахан) прибавлял силы усталому и ободрял удрученного.
Затем, на 2-й день после этого, прибыл Алам ад-Дин Санджар по прозвищу Касаб ас-Суккар -- посол от правителя Амида -- с письмом, которое содержало изъявление службы и подчинения. Он соблазнял [султана] походом на ар-Рум, подстрекая его к захвату этой страны, и писал: "Поистине, [ар-Рум] -- достижимая цель для султана, и он, как только направится туда, овладеет страной, не имея соперников, и будет править им беспрепятственно. А если султан победит малика ар-Рума и будет опираться на дружественных кыпчаков, которые желают [служить] ему, то татары будут бояться его, и [этим] будет достигнута победа".
Далее в письме он упоминал, что если султан решится на это, то он сам прибудет к нему с четырьмя тысячами всадников и не оставит [султанской] службы, пока это государство не будет подчинено и не станет частью султанских владений.
Правитель ар-Рума в том году возбудил гнев в душе правителя Амида ал-Малика ал-Масуда, захватив несколько его крепостей.
Султан благосклонно отнесся к его словам, отступив от принятого прежде намерения идти к Исфахану. Он направился в сторону Амида и остановился у моста близ города. Его можно было сравнить с утопающим, который, не умея плавать, хватается за соломинку. Он пил в ту ночь (16-17.8.1231) и опьянел, и у него из-за опьянения закружилась голова и затруднилось дыхание, и [было видно, что] отрезвление наступит только тогда, когда протрубит труба и "будет изведено то, что в могилах".
Глубокой ночью к султану пришел один туркмен и сказал: "Я видел на твоей вчерашней стоянке войска, одежда которых не похожа на одежду твоих войск, с конями, большая часть которых серой масти".
Но султан уличил его во лжи и сказал: "Это выдумка тех, кому не нравится наше пребывание в этой стране".
И он продолжал наслаждаться всю ночь до рассвета, а утром он и его войска были окружены татарами. (Стихи).
И они (войска султана) были рассеяны руками Сабы по странам подобно тому, как распространяются притчи.
Я долго сидел в ту ночь, составляя письма, но в конце ночи меня одолел сон, и я не чувствовал ничего до тех пор, пока меня не разбудил гулям, закричав: "Вставай! Наступил Судный день!"
Я быстро оделся и поспешно вышел, оставив в жилище все, что имел, и произнес: (стихи)
Когда я сел на коня, то увидел отряд татар, окруживший шатер султана, а он, пьяный, все еще спал. Но вдруг появился Ур-хан со своим знаменем и воинами и напал на них, отогнав их от шатра. Несколько слуг султана вошли [в шатер], взяли султана за руку и вывели. Он был в белой рубашке, его усадили на коня и ускакали. В это время он вспомнил только о малике Фарса, дочери атабека Сада.
Он приказал Дамир-Кыйыку (Железное Шило) и амир-шикару Дорт-Аба отправиться к ней и служить ей там, где она окажется после бегства.
Когда султан увидел, что его преследует погоня татар, он приказал Ур-хану отделиться от него со своими войсками, чтобы татары стали преследовать его с отрядом, а сам султан смог бы освободиться от них. Это была его ошибка. Ведь когда Ур-хан отделился от него, к нему тут же присоединилось немало крепких воинов, а когда он достиг Ирбила, то с ним было 4.000 всадников, и он направился в Исфахан. Он владел им некоторое время, пока на город не напали татары. После этого Ур-хан до этого года, то есть до 639 г (1241-1242), находился под стражей в Фарсе.
Несколько человек из тех, кто остался с султаном после того, как он отделился от Ур-хана, такие, как Утур-хан, амир-ахур Талсаб (?) и табунщик Махмуд ибн Сад ад-Дин, рассказывали мне следующее. Когда султан отделился от Ур-хана, он направился к укреплениям Амида, а погоня -- вслед за ним. Амид в это время был в смятении, и жители его думали, что хорезмийцы хотят поступить с ними вероломно. Поэтому они стали биться с султаном, бросали в него камни и прогнали его прочь.
Когда он потерял надежду войти в город, он уклонился влево от города, а к нему присоединилось около сотни всадников из числа верных людей. Затем страх забросил его вместе с ними к границам ал-Джазиры, где были укрепленные проходы, но ему воспрепятствовали пройти туда, а те, кто жаждал [схватить султана], уже ожидали его в ущельях. Некоторых из них убил шихна Хамадана Сарир-Малик.
Потом Утур-хан посоветовал султану возвратиться назад и сказал: "Самый безопасный путь сегодня -- это путь, по которому к нам шли татары".
И он вернулся, следуя его мнению, так что его гибель была подстроена им (Утур-ханом) со всех сторон. Султан добрался до одного из селений Майафарикина и сошел с коня на току, а коней отпустил пастись, чтобы затем выехать. [В это время] Утур-хан оставил его из-за своей трусости и малодушия. Он (Утур-хан) надеялся на то, что в переписке между ним и ал-Маликом ал-Музаффаром Шихаб ад-Дином Гази был уговор, который утверждал верность и взаимное уважение между ними, но стал свидетельством горечи в их согласии и призрачности их дружбы. В дальнейшем Утур-хан был схвачен и находился в заточении, пока его не затребовал ал-Малик ал-Камил, что произошло в год овладения им Амидом. Он вызвал его к себе, в Египет, там он упал с крыши и умер.
Султан же оставался на току, и ночь укрыла его от всех врагов, пока на заре опять не появились татары. Он тут же вскочил на коня, а большая часть [его] отряда не успела сесть на коней и была перебита.
НАСАВИ. гл.107. Что произошло с султаном и каков был конец его дела [3.2, с.286-288].
Когда нападение [татар] разлучило меня с султаном, я после этого в течение трех дней прятался в пещере, и наконец страх забросил меня в Амид. Затем, после двухмесячного пребывания в Амиде, где мне нельзя было выходить, я попал в Ирбил, а позже, после различных невзгод и беспрестанных несчастий, попал в Азербайджан. Затем, претерпев трудности, нужду и безденежье, я оказался полуголым в Майафарикине. И в каком бы месте в султанских странах я ни останавливался, люди везде распространяли слух о том, что султан жив, собрал свои войска и готовится в поход. Эти известия были ложны, а надежды -- обманчивы, их порождала любовь [к султану] и создавала преданность и покорность ему. [Я слышал все это], пока не вернулся в Майафарикин и не убедился, что он погиб. Тогда я почувствовал отвращение к жизни и упрекал судьбу за свое спасение. Я горько вздыхал и говорил: "О, если бы господь Мухаммада [-пророка] не сотворил бы Мухаммада [-автора] !"
И если бы возможно было каким-то образом отсрочить время его гибели, то я разделил бы с ним срок моей жизни и выбрал бы для себя в жеребьевке ту стрелу, которая короче. Но когда я подумал, что поводья выбора выхвачены из рук обладателей силы, то сказал с печалью в душе и пылающим углем в сердце:
Я предсказывал, что после тебя разгорится пламя,
и полным было после тебя, о Кулайб, собрание!
Они обсуждали обстоятельства каждого несчастья,
а если бы ты присутствовал при этом -- не промолвили бы слова.
Когда татары напали на него (султана) в селении, как мы об этом уже говорили, его спутники, попавшие в плен, сообщили татарам, что это был султан. Они тотчас же отрядили погоню, послав вслед за ним пятнадцать всадников. Двое из них догнали его, но он убил их, а остальные потеряли надежду захватить его и вернулись.
Затем султан поднялся на гору, где курды стерегли дороги с целью захвата добычи. Они, по своему обычаю, поймали султана и ограбили, как они делали это и с другими захваченными ими [людьми]. Когда они хотели его убить, он по секрету сказал их вожаку: "Я в самом деле султан, и не спеши решать мою судьбу. У тебя есть выбор: или доставь меня к ал-Малику ал-Музаффару Шихаб ад-Дину, и он вознаградит тебя, или отправь меня в какую-либо мою страну -- и ты станешь князем".
И человек согласился отправить его в его страну. Он отвел его к своему племени, в свое селение и оставил его у своей жены, а сам пошел в горы, чтобы привести лошадей.
Во время отсутствия этого человека вдруг появился презренный негодяй -- курд с копьем в руке. Он сказал женщине: "Что это за хорезмиец? И почему вы его не убили?"
Она ответила: "Об этом нечего говорить, мой муж пощадил его, узнав, что он султан".
Курд ответил: "Как вы поверили ему, что он султан? У меня в Хилате погиб брат, который лучше его".
И он ударил его копьем так, что другого удара не потребовалось, и отправил его душу в вечный мир.
Так злодей пренебрег правом своего предводителя и обагрил землю запретной кровью. И было этим [деянием] разорвано сердце времени, пролит напиток судьбы, из-за него опустились знамена веры и разрушено здание ислама. Разверзлось небо, молнии которого видели сыны веры, а безбожные и неблагородные боялись его мечей.
И сколько сражений он дал в разных краях земли, вырвался в них из клыков смерти и освободился из пасти бедствий! А когда пришло его время, гибель могучего льва случилась от лап лисиц. И лишь всевышнему Аллаху жалуются на беды времени и превратности судьбы! Да!
Через некоторое время ал-Малик ал-Музаффар послал [людей] в те горы, и они собрали вещи султана, взяли его коня, седло, его знаменитый меч и палочку, которую он вставлял в свои волосы. Когда все это было доставлено, все присутствующие из числа его приближенных, находившихся с ним в те дни, такие, как Утур-хан, амир-ахур Талсаб и другие, засвидетельствовали, что это -- вещи, взятые у него. Он послал также за останками султана, и они были доставлены и погребены.
Поистине, этот преступивший право негодяй причинил великое несчастье и оставил сей мир без него осиротевшим.
О тот, кто заставлял кровь литься из шей врагов!
После твоей гибели ты заставил глаза плакать кровью.
Если превратности судьбы погубили его,
посмотри же на державу и на ислам:
Вера опорочена, и государство разбито,
и отрезана веревка величия и славы.
Памятник Джелаль ад-Дину
КИРАКОС. гл.19. О гибели султана Джалаладина и исчезновении его с лица земли [4.1].
А султан Джалаладин возвратился с великим позором в страну Агванк -- плодоносную и плодородную долину, называемую Муганской, и, устроившись там, хотел собрать войско. Тогда татары, вынудившие его к бегству с родины своей, напали на него, погнали до Амида и там нанесли жестокое поражение его войску. В этом бою и погиб тот нечестивый властитель. Другие говорят, что, когда он бежал пешим, его встретил кто-то и, узнав, убил, [мстя] за кровь какого-то своего родственника, которого тот когда-то убил. И так зло было уничтожено злом.
