Весной, в начальной луне 21-го года [от установления правления] император из-за того, что Си Ся прятало [его] врага Нилха-Сапгуна и не посылало в заложники сына [правителя], лично повел войска покарать его.
Во 2-й луне был взят Хэйшуй и прочие города Летом [Чингисхан] скрывался от жары в горах Хуньчуй-шань. Были взяты Ганьчжоу и Сучжоу.
Осенью [Чингисхан] взял уезды округа города Силянфу -- Шолосянь, Хэлосянь и прочие. После чего, преодолев Шато, дошел до Цзюду на реке Хуанхэ и взял Инли с прочими уездами.
В 9-й луне Ли Цюань схватил Чжан Линя, а цзюнь-ван Дайсун привел войска и окружил [Ли] Цюаня в Иду.
Зимой, в 11-й луне, [в день] гэн-шэнь, император напал на Линчжоу. Ся направило Вэймин Лингуна на помощь [Динчжоу]. [В день] бин-инь император переправился через [Хуан]хэ, внезапно атаковал сяского командующего и разбил его. [В день] дин-чоу увидели на северо-западе собравшееся [вместе созвездие] Усин. Императорская ставка была на реке Яньчжоу-чуань.
В 12-й луне Ли Цюань покорился. Чжан Жоу было поручено исполнять обязанности тысячника и быть главнокомандующим над округами Баочжоу и прочими.
В том же году царевич Угедей и Чаган руководили окружением Южной столицы Цзинь. Они направили Тан Цииа взыскать ежегодные дары с Цзинь.
Весною этого года Чингис-хан в местности Онгон-Далан-кудук, неожиданно занявшись своим личным делом, потребовал [к себе] своих сыновей Угедея и Тулуя, которые были там. Сидя с ними наедине, он сделал им свое завещание, назначил наследником престола Угедей-каана и отправил их назад, послав [каждого] к его владению, улусу и дому. Сам же отправился в Нангяс. Когда он дошел до одного места, которое является границей этой области и стран Тангут и Джурджэ, государь Джурджэ прислал послов с большими блюдами жемчуга. Чингис-хан весь [его] роздал. После этого государь Тангута также счел целесообразным подчиниться [Чингис-хану], [но] испросил [месячной] отсрочки [до передачи города], чтобы, подготовив за месяц подарки, выйти с населением города. Чингис-хан [к этому времени] уже заболел.
СУН ЦЗЫ-ЧЖЭНЬ. Елюй Чу-цай [1.8].
При падении [города] Линъу зимой [года] бин-сюй в 11-ю луну (21.XI-20.XII.1226) все военачальники расхватывали юношей и девушек, ценности и шелковые ткани. Его превосходительство взял только книги и два верблюжьих вьюка ревеня. Когда вскоре среди воинов распространилась повальная болезнь и можно было выздороветь, только получив ревень, [его превосходительство] возвратил к жизни несколько десятков тысяч людей.
После этого [выяснилось, что] в Яньцзине было много разбойников, и [они] даже совершали грабежи, разъезжая на повозках, а чиновники не могли пресечь [это]. [Поэтому] Жуй-цзун (т. е. Толуй), [который] в то время правил страной в отсутствие императора (цзянь-го), приказал императорскому послу срочно отправиться [на место] вместе с его превосходительством и наказать [виновных]. Когда по прибытии [посла и его превосходительства разбойники] были схвачены поодиночке, все [они] оказались сыновьями влиятельных людей. Родственники, подкупив [императорского посла] стали добиваться освобождения [их от наказаний]. Императорский посол колебался и хотел вторично доложить императору. [Но] его превосходительство настаивал на том, что [это] невозможно, и говорил [послу]: "Отсюда рукой подать до Синьаня, [который] еще не сдался [нашим войскам]. Если не наказать примерно [этих преступников], то дело может дойти до большой смуты".
И [его превосходительством] было казнено шестнадцать человек. [Положение] столичного города упрочилось, и [там] все могли спать спокойно.
ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.38. О Туши и о вступлении на престол вместо его Бату [1.7, с.183-184].
Когда Туши, который был старшим сыном, отправился в Куланбаши соединиться с Чингисханом, и вернулся оттуда, пробил назначенный час. И из всех его сыновей возраста достигли семеро: Богал, Хорду, Бату, Сибакан, Тангут, Берке и Беркечер; и Бату наследовал своему отцу и стал править царством и своими братьями. И когда на Каан взошел на трон Империи, Бату подчинил и покорил себе все края, прилегающие к его территории, включая остатки кифчакских земель, аланов, ясов и русов, а также такие земли, как Булгар, Магас и другие.
РАД. Краткий рассказ о делах Джучи-хана [1.2, т.2, с.78].
[Еще] раньше Чингиз-хан приказал, чтобы Джучи выступил в поход и покорил северные страны, как-то: Келар, Башгирд, Урус, Черкес, Дашт-и Кипчак и другие области тех краев. Когда же он уклонился от участия в этом деле и отправился к своим жилищам, то Чингиз-хан, крайне рассердившись, сказал: "Я его казню, не видать ему милости".
Джучи же неожиданно заболел и поэтому, когда отец по возвращении из страны таджиков прибыл в свои ставки, не смог приехать к нему, но послал ему несколько харваров добытых на охоте лебедей и рассыпался в извинениях. После этого Чингиз-хан еще несколько раз приказывал вызвать его к себе, но [тот] из-за болезни не приезжал и приносил извинения. Затем [однажды] какой-то человек из племени мангут проезжал через пределы юрта Джучи; а Джучи, перекочевывая, шел от юрта к юрту и таким же больным достиг одной горы, которая была местом его охоты. Так как сам он был слаб, то послал охотиться охотничьих эмиров. Когда тот человек увидел это сборище охотившихся людей, то подумал, что это [охотится сам] Джучи. Когда он прибыл к Чингиз-хану и тот спросил его о состоянии болезни Джучи, то он сказал: "О болезни сведений не имею, но на такой-то горе он занимался охотой...".
По этой причине воспламенился огонь ярости Чингиз-хана, и, вообразив, что [Джучи], очевидно, взбунтовался, что не обращает внимания на слова отца, он сказал: "Джучи сошел с ума, что совершает такие поступки".
И приказал, чтобы войско выступило в поход в его сторону и чтобы впереди всех отправились Чагатай и Угедей, и сам собирался выступить в поход вслед за ними. В это время прибыло известие о печальном событии с Джучи в ... году. Чингиз-хан пришел от этого в великую печаль и огорчение, он произвел расследование, выявилась ложь того мангута и было доказано, что Джучи был в то время болен и не был на охоте. [Чингиз-хан] потребовал того человека, чтобы казнить его, но его не нашли. Почтенные эмиры и гонцы, которые в разное время приезжали из улуса Джучи, сказали, что смерть его произошла между тридцатью и сорока [годами его жизни], и эти слова сравнительно близки [к истине]. Другие же говорят, что его не стало в двадцатилетнем возрасте, но это чистое заблуждение.
После смерти его и Чингиз-хана, когда на трон воссел Угедей-каан, он на основании ранее изданного Чингиз-ханом неукоснительного указа Джучи-хану о покорении северных областей поручил [это] членам его рода, и они занялись этим [покорением] с помощью других царевичей.
АЛ-ДЖУЗДЖАНИ. Насировы разряды [3.18]
Туши и Чагатай, управившись с делами хорезмскими, обратились на Кипчак и Туркестан, покорили и заполонили одно за другим войска и племена кипчакские и подчинили все (эти) племена своей власти. Когда Туши, старший сын Чингкз-хана, увидел воздух и воду Кипчакской земли, то он нашел, что во всем мире не может быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обширнее этих. В ум его стало проникать желание восстать против своего отца; он сказал своим приближенным: "Чингиз-хан сошел с ума, что губит столько народа и разрушает столько царств. Мне кажется наиболее целесообразным умертвить отца на охоте, сблизиться с султаном Мухаммедом, привести это государство в цветущее состояние и оказать помощь мусульманам".
Проведал о таком замысле брат его Чагатай и известил отца об этом изменническом плане и намерении брата. Узнав (это), Чингиз-хан послал доверенных лиц своих отравить и убить Туши.
Было у него (Туши) 4 сына: старший по имени Бату, второй Чагата, третий Шибан, четвертый Берка. Люди, заслуживающие доверия, рассказывали, что этот Берка родился во время завоевания (монголами) земель мусульманских. Когда мать родила Берка, то Туши, отец его, сказал: "Сына этого отдайте (кормить) мусульманской кормилице; пусть мусульманин обрежет пуповину его, пусть он (Берка) сосет молоко мусульманское, чтобы сделаться (настоящим) мусульманином, ибо я (этого) сына своего сделал мусульманином".
Если этот рассказ верен, то да облегчит аллах ему (Туши) страдания в аду. Нет сомнения, что по благодати этого (отцовского) намерения Берка, выросши, утвердился в мусульманской вере.
КАЗВИНИ. О делах царей тюркских и монгольских [3.17]
Туши-хан, сын Чингиз-хана, был старший сын его. По приказанию отца, ему вверены были область Хорезм, Дешт-и-Хазар, Булгар, Саксин, аланы, асы, русские, Микес, башкирды и те пределы. Между ним и Угетай-кааном постоянно была вражда. Он (Туши) умер шестью месяцами раньше Чингиз-хана. Место его Угетай-каан дал сыну его Бату-хану сыну Туши-хана.
ШАДЖАРАТ АЛ-АТРАК. Краткий рассказ о Джучи-хане, сыне Чингиз-хана [1.9]
В то время когда известие о смерти Джучи-хана пришло в орду, никто не мог сообщить это Чингиз-хану. В конце концов все эмиры решили, что Улуг-Джирчи, который был приближенным и одним из великих эмиров, сообщит об этом, когда получит приказание о джире. Затем Улуг-Джирчи, когда Чингиз-хан отдал приказание о джире, найдя время удобным, сказал тюркский джир:
Тенгиз баштын булганды ким тондурур, а ханым?
Терек тубтын джыгалды ким тургузур, а ханым?
Чингиз-хан в ответ Джирчи сказал тюрский джир:
Тенгиз баштын булганса тондурур олум Джучи дур,
Терек тубтын джыгылса тургузур олум Джучи дур.
Смысл слов Джирчи был таков: "Море до основания загрязнилось, кто (его) очистит, о царь мой? Белый тополь покатился с основания, кто (его)поставит, о царь мой?"
В ответ Чингиз-хан говорит Джирчи: "Если море загрязнилось до основания, тот, кто очистит (его), -- сын мой Джучи; если ствол белого тополя покатился с основания, тот, кто поставит, -- сын мой Джучи!"
Когда Улуг-Джирчи повторил свои слова, слезы потекли из его глаз. Чингиз-хан сказал тюрский джир:
Козунг йашын чокуртур конглунг голды балгаймы?
Джиринг конгуль бкуртур Джучи ольди болгаймы?
В ответ Чингиз-хану Джирчи сказал тюрский джир:
Сойлемекке эрким йок сен сойлединг, а ханым!
Оз йарлыгынг озге джаб айу ойлединг, а ханым!
Когда Джирчи повторял свой джир и при этом слезы стали видны на (его) глазах, Чингиз-хан говорит: "Твой глаз проливает слезы, разве сердце твое наполнилось? Речь твоя заставляет рыдать сердце, разве Джучи умер?"
Так как в то время вышло повеление Чингиз-хана, что каждый, кто скажет слово о смерти Джучи, подвергается наказанию Чингиз-хана, то вследствие этого Джирчи в ответ Чингиз-хану говорит: "Говорить об этом не имею силы и воли, ты сам сказал, о царь мой, указ твой над тобой самим пусть будет, ты хорошо подумал, о царь мой, так как это -- так".
Тогда Чингиз-хан сказал тюрский джир:
Кулун алган куландай кулунумдин айрылдым,
Айрылышкан анкаудай эр олумдин айрылдым.
то есть: "Подобно лосю, которого на охоте гонят, чтобы убить, сам он убегает, а детеныш его остается, также я отделился от своего ребенка и подобно простаку, который из-за простоты попал в среду врагов в расчете на дружбу и отделился от спутников,так я отделился от мужественного сына моего".
Когда от Чингиз-хана изошли такие слова, все эмиры и нойоны встали, выполнили обычай соболезнования и стали причитать. Через 6 месяцев после смерти Джучи-хана Чингиз-хан также распростился с миром.
В достоверных книгах истории записано, что после завоевания Хорезма, по приказу Чингиз-хана, Хорезм и Дешт-и-Кипчак от границ Каялыка до отдаленнейших мест Саксина, Хазара, Булгара, алан, башкир, урусов и черкесов, вплоть до тех мест, куда достигнет копыто татарской лошади, стали принадлежать Джучи-хану, и он в этих странах утвердился на престоле ханства и на троне правления. Так как он умер в Дешт-и-Кипчаке за 6 месяцев до смерти Чингиз-хана, то дети и внуки его воссели в Дешт-и-Кипчаке на седалище верховного правления.
РАД. О походе Чингис-хана на область Тангут в последний раз (прод) [1.2, т.1, к.2, с.231-232].
В начале весны года нокай, собаки, соответствующего 623 г.х., он прибыл в местность Онгон-Далан-кудук и там неожиданно глубоко задумался о самом себе, ибо у него был некий сон, который указывал на близость смертного часа. Из царевичей присутствовал Есунгу-ака, сын Джучи-Касара. Он у него спросил: "Мои сыновья, Угедей и Тулуй, находятся далеко или близко?" - а они были [каждый] в рядах своего войска. Тот [Есунгу-ака] сказал, что они, примерно, на расстоянии двух-трех фарсангов [отсюда]. Чингис-хан тотчас послал за ними человека и вызвал их. На следующий день, ранним утром, когда они ели пищу [аш], он сказал эмирам и присутствующим собрания [маджлис]: "У меня с моими сыновьями есть некие: забота, совещание и тайна. Я хочу, чтобы мы какой-нибудь часок обсудили наедине друг с другом эти тайны и в отношении сего посовещались. [Поэтому] вы на некоторое время удалитесь, чтобы мы остались наедине".
РАД. О тайном совещании Чингис-хана с имевшимися налицо сыновьями и о его завещании [1.2, т.1, к.2, с.232].
Когда эмиры и люди удалились, Чингис-хан вместе с сыновьями сел для тайного совещания. После многочисленных увещаний и наставлений он сказал: "О, дети, остающиеся после меня, знайте, что приблизилось время моего путешествия в загробный мир и кончины! Я для вас, сыновей, силою господнею и вспоможением небесным завоевал и приготовил обширное и пространное государство, от центра которого в каждую сторону один год пути. Теперь мое вам завещание следующее: будьте единого мнения и единодушны в отражении врагов и возвышении друзей, дабы вы проводили жизнь в неге и довольстве и обрели наслаждение властью!".
Затем он сделал Угедей-каана наследником и, покончив с завещанием и наставлениями, повелел: "Идите во главе государства и улуса, являющихся владением покинутым и оставленным. Я не хочу, чтобы моя кончина случилась дома, и я ухожу за именем и славой. Отныне вы не должны переиначивать моего веления [йасак]. Чагатая здесь нет; не дай бог, чтобы после моей смерти он, переиначив мои слова, учинил раздор в государстве. [Теперь] вам следует идти!".
Так он закончил эту речь на этом тайном совещании, затем, попрощавшись с ними обоими, отправил их назад, послав в государство и улус начальствовать, сам же с войском направился в [страну] Нангяс.
РАД. О походе Чингис-хана в Нангяс, о начале его болезни, о приходе к нему государя Тангута с изъявлением покорности и о его просьбе об отсрочке сдачи города [1.2, т.1, к.2, с.232-233].
Покончив с завещанием и отправкой сыновей, Чингис-хан направился в Нангяс. Государи той страны приходили последовательно [друг за другом] и подчинялись. Когда он прибыл в местность Лиу-пан-шан, которая находится между границами областей Джурджэ, Нангяс и Тангут, государь Джурджэ, как только услышал, что Чингис-хан подходит, отправил послов с дарами, в числе коих был поднос с круглым крупным отборным жемчугом, и сказал: "Мы подчиняемся!".
Чингис-хан повелел дать по жемчужине каждому, у кого было в ухе отверстие [для серьги]. Присутствующие, которые не имели [такого отверстия], стали тотчас протыкать свои уши. Всем дали по жемчужине, и все же [жемчуга] осталось множество. Чингис-хан изволил сказать: "Сегодня - день дарения, бросайте все, чтобы люди подобрали!".
Сам же он, вследствие того, что знал о близости своей кончины, не обратил на него [жемчуг] никакого внимания. Много из того жемчуга затерялось в пыли, и долго спустя после этого [те, которые] искали жемчуг в этом месте, находили его в земле.
После того Шидурку, государь Тангута, поразмыслив, пришел к заключению: "Я несколько раз восставал против Чингис-хана и каждый раз монголы избивают и грабят мою страну, отныне нет толку в распрях и спорах, - нужно идти к стопам Чингис-хана с выражением рабской покорности!".
Он отправил послов [к нему], прося о мире, договоре и клятве, и сказал: "Я боюсь, примет ли он меня в сыновья?".
Чингис-хан удовлетворил его просьбу. [Тогда] тот попросил месяц сроку, чтобы приготовить подношение и вывести население города. Ему дали просимый срок. Он захотел явиться [к Чингис-хану] с поклоном для выражения почтения и покорности [улджамиши], но Чингис-хан соизволил сказать: "Я болен. Пусть он повременит, пока мне станет лучше", - а Тулун-Чэрбию он сказал: "Будь при нем неотлучно [мулазим] и стань его шикаулом!" - что значит принимающий и сопровождающий посланников и представляющихся ко двору [михмандар]. [Тулун] действовал согласно этому приказу и находился неотлучно при нем. Болезнь же Чингис-хана изо дня в день ухудшалась.
ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.29. О восшествии императора мира каана на трон мировой империи и о могуществе мировой империи [1.7, с.119-122].
Когда Чингисхан вернулся из стран Запада в свой старый лагерь на Востоке, он исполнил свое намерение выступить против тангутов. И после того как весь тот край был очищен от злоумышлений его врагов, после того как все они были завоеваны и покорены, его вдруг сразил неисцелимый недуг причиной которого был нездоровый климат. Он призвал к себе своих сыновей Чагатая, Угэдэя, Улуг-нойона, Колгена, Джурчетея и Орчана и обратился к ним с такими словами: "Болезнь моя такова, что её нельзя излечить никакими лекарствами, и кому-то одному и з вас придётся оберегать трон и могущество государства и ещё более возвышать пьедестал, у которого уже есть такое прочное основание.
Ему довольно того, что нас будут поносить, когда мы умрём, а нам довольно того, что будут вспоминать его предков.
Ибо если каждый из моих сыновей пожелает стать ханом и быть государём, и не подчиняться никому другому, не будет ли это как в притче о змее с одной головой и о другой змее - со многими головами".
Когда он произнёс эти слова и предостережения, которые есть основа их дел и их ясы, вышеназванные сыновья преклонили колени и сказали:
"Отец - наш царь, а мы его рабы; склоняем головы пред приказаньем и советом".
Тогда Чингис-хан сказал так: "Если вы желаете провести свою жизнь в довольствии и роскоши и насладиться плодами власти и богатства, мой совет, как только что дал вам понять таков: пусть на трон ханства вместо меня взойдет Угэдэй, поскольку он превосходит вас здравостью рассудка и проницательностью ума, и пусть управление войском и народом и защита границ Империи осуществляются его здравомыслием и мудрыми решениями Посему я объявляю его своим наследником и передаю ключи Империи в его доблестные и умелые руки. Каково будет ваше решение, мои сыновья, относительно этих соображений и каковы ваши соображения относительно этого решения?"
Тогда они вновь преклонили колени почтительности к земле верности и смирения и ответили языком покорности, сказав: "Кто смеет противиться воле Чингисхана и кто может ее нарушить?
Небо внимает, и Провидение прислушивается к каждому приказанию, отдаваемому по твоему повелению
Наше благо и благо наших преемников зависит от того как исполняются наказы Чингисхана, и в наших делах мы вверяем себя его наставлению".
"Если, - сказал Чингис-хан, - ваша воля находится в согласии с вашими словами, а ваш язык с вашим сердцем, тогда вы должны дать своё письменное согласие на то, что приказания будут для вас как душа для тела, и что не внесёте никаких изменений и исправлений в то, что было сегодня решено в моём присутствии, и не отступите от моего приказа".
Все братья Угэдэя исполнили его приказание и письменно заявили о своем согласии.
АБУЛГАЗИ. ч.3, гл.19. О возвращении Чингис-хановом в наследные свои провинции, и о смерти его (прод) [1.5, с.427-428].
Но как скоро сей посланник отбыл, то Чингис-хан в прежестокую впал болезнь, и, видя, что она умножалась день ото дня, вспамятовал о некотором сне, который видел во время похода в Китай. Чрез сие познал, что конец его жизни приближался; того ради велел к себе призвать своих детей, и детей большего своего сына Чучи, которой уже умер в то время, со всеми главными офицерами своего двора. Тогда наикрепчайшим образом приказывал своим детям, чтоб они все жили в согласии, и не имели б никакой ненависти, и спеси не приличные братьям и сродникам. Потом объявил им Угадая наследником Империи, и приказал, чтоб все подданные Могуллской Империи признали его, и были б ему послушны тотчас по его смерти. В тоже самое время сие им дали на письме, приказав сверх того, чтоб тайно содержали его смерть, пока не отмстят помянутому Шидурку, и не разорят совсем города Тангута. После чего каждого обнявши особливо, отпустил их всех, и потом вскоре умер.
ССМ. XII. Смерть Чингис-хана [1.3, ї 265-266].
ї 265. Порешив идти на Тангутов по окончании зимнего периода того же года, Чингис-хан провел новый переучет войска и осенью года Собаки (1226) выступил в поход на Тангутов. Из ханш за государем последовала Есуй-хатун. По пути во время облавы на Арбухайских диких лошадей-хуланов, которые водятся там во множестве, Чингис-хан сидел верхом на коричнево-сером коне. При налете хуланов, его коричнево-серый поднялся на дыбы, причем государь упал и сильно расшибся. Поэтому сделали остановку в урочище Цоорхат. Прошла ночь, а на утро Есуй-хатун сказала царевичам и нойонам: "У государя ночью был сильный жар. Надо обсудить положение".
Тогда царевичи и нойоны собрались на совет, и Хонхотайский Толун-черби подал такое мнение: "Тангуты - люди оседлые, живут в глинобитных городищах. Ужели они могут куда уйти, взвалив на спины свои глинобитные городища? Ужели они решатся бросить свои насиженные места? Поэтому нам следовало бы отступить, а по излечении государя от недуга, снова выступить в поход".
Все царевичи и нойоны одобрили это мнение. Когда же представили его на усмотрение государя, Чингис-хан: сказал: "Тангуты чего доброго подумают, что мы ушли из трусости. Поэтому мы, возможно, и отступим, но не ранее, чем пошлем к Тангутам посла и тут же в Цоорхатах дождемся от них ответа и сообразим его".
Тут же он продиктовал послу следующее: "Некогда ты, Бурхан, обещал быть со своими Тангутами моею правой рукой, вследствие чего я и звал тебя в поход на Сартаулов, которые нарушили условия мирного договора. Но ты, Бурхан, не только не сдержал своего слова и не дал войска, но еще и ответил мне дерзкими словами. Занятый другими мыслями, я решил посчитаться с тобою потом. Ныне, совершив Сартаульский поход и, с помощью Вечного Неба, обратив Сартаульский народ на путь правый, я возвратился и иду к тебе, Бурхан, потребовать отчета".
На это послание Бурхан отвечал послу: "Оскорбительных слов я не произносил!"
Но тут вмешался Аша-Гамбу и говорит: "Это я произнес оскорбительные слова! А теперь, если вы, Монголы, как любители сражений, хотите сражаться, то есть у меня для этого Алашайское кочевье, есть и решетчатые юрты, есть и вьючные верблюды. Ступайте в Алашай и жалуйте ко мне. Там и сразимся мы. Если же вам нужны золото с серебром да ткани с товарами, то идите в Эрихай (Нин-ся), в Эричжоу (Си-лян)".
Такой ответ он дал послу. Когда этот ответ доложили Чингис-хану, он, все еще больной, сказал: "Довольно! Как можно думать об отступлении, снеся такие оскорбительные речи? Меня и мертвого стали бы преследовать эти надменные слова. За них и идем. Да будет воля Вечного Неба!"
Стремительно двинувшись на Алашай, он разбил в сражении Аша-Гамбу, загнал в Алашайские горы и там захватил его самого и в прах развеял и полонил его народ с решетчатыми юртами и вьючными верблюдами. Истребив Тангутских витязей и Бинсайдов их, он отдал всех прочих Тангутов на поток и разграбление войску.
ї 266. Проводя лето в снежных горах, Чингис-хан, разослав отряды, приказал до конца выловить тех Тангутов с решетчатыми юртами и вьючными верблюдами, которые, при отступлении Аша-Гамбу вместе с ним забрались в горы. Боорчу с Мухалием он при этом милостиво разрешил брать, сколько хватит сил. Сверх того повелеть соизволил: "Я жаловал Боорчу с Мухалием, но еще не давал им доли из Китайской добычи. Разделите же вы между собою пополам Китайских Чжуинцев. Их благородных юношей берите себе в сокольничие и в свиту свою. А благородных девиц приучайте служить сенными девушками при женах, ваших. Ведь Харакиданьские Чжуинцы были излюбленными и доверенными людьми у Китайского Алтан-хана. Ну, а у меня излюбленными и доверенными людьми состоите вы, Боорчу с Мухалием!"
АЛТАН ТОБЧИ. XIII. Походы Чингис-хана [1.4, с.234-235].
Затем августейший владыка покорил китайский народ и захватил престол Алтан-хагана. Услышав об этом, тангутский Шидургу-хаган испугался и отправил посла Эрз Дурдунга, сына Байапа Саргагара, чтобы тот сказал: "Стану твоей правой рукой, стану тебе служить!"
Когда тот посол, доложив владыке, возвращался обратно, он сказал: "Говорят, что августейший владыка --- сын Неба; воистину это так! Блеск и красота нашей хатун таковы, что ночью и лампады не надо. Непохожа она на Мунголун-гоа".
Говоря такие слова, он возвратился. У августейшего владыки в это время находилась жена тайчжигутского Джамухн Мунголун-гоа. Слова Дурдунга были услышаны Джамухой, который и сказал владыке: "Говорят, что супруга тангутского Шидургу-хагана по имени Гурбэлджин-гоа превосходит красотою мою Мунголун-гоа, дочь Сэчэн Номтая, китайского ванцзюнь джангина при блеске ее и лампады ночью не нужно! Вот бы ее получить!"
Так он сказал, злословя.
Вслед за этим августейший владыка отправил к Шидургу-хагану посла со словами: "Я отправляюсь в путь, в военный поход на народ сартагулов. Ты выступи!"
Шидургу-хаган сказал тому послу: "Не может властвовать над всеми, а стал хаганом. Зачем же так называть себя? Зачем же хану нужны союзники?" - и не поехал.
Услышав такие слова, владыка сказал: "Пока длится моя золотая жизнь, я не забуду тебе этого!"
Так он поклялся, "Перезимуем ту зиму и отправимся в поход на тангутский народ!" - сказал он и собрал новые отряды воинов.
"У тангутского Шидургу-хагана, говорят, есть желто-рыжая с черной мордой собака по кличке Хубэлик, предсказывающая будущее",-- сказал он. Августейший владыка, подняв свое белое девятиножное знамя, каждый год в течение трех лет выступал было в поход, но [каждый раз] сходил с коня.
Когда было мирно и спокойно, та собака весело лаяла: "Врагов нет!"; когда же она лаяла завывая, то это значило, что враг появился. Ведая о походе владыки, та собака выла все три года. Шидургу-хаган сказал: "Состарилась моя собака. Не стала знать того, что будет", -- и жил не остерегаясь.
После этого осенью в год собаки (1226) [Чингис] отправил вперед пешее войско.
Августейший владыка послал [своего] слугу Мэчина, сказав ему: "Принеси мне от Хасара перья большого орла".
Хасар сказал: "Хоть ты и стал владыкою всех -- хаганом, но я-то орлиные перья достаю лучше!"
Так он сказал и отдал перья орла. "Плохие перья, помятые!" -- сказал [Чингис], не взял их и вернул обратно.
Владыка еще раз послал слугу Мэчина, сказав: "Принеси [перья] убитого баклана!"
Хасар, увидев летевшего мимо баклана, спросил у слуги Мэчина: "Вот! Куда же стрелять?"
Слуга Мэчин сказал: "Стреляй между черными и желтыми [перьями]!"
Хасар прострелил [птице] клюв и отдал [перья]. Но Мэчин сказал: "Хану приличествуют перья орла, это же не орлиные перья, а перья баклана, [да] и кровью запятнана!" -- и, не взяв их, вернулся обратно. Тогда-то владыка разгневался.
ЮАНЬ ШИ. цз.121. Субудэй [1.1, с.501].
[В год] бин-сюй [Субэтай] напал и подчинил племена са-ли-вэй-у, тэ-[цинь], чи-минь вместе с округами Дэшунь[чжоу], Чжэньжун[чжоу], Лянь[чжоу], Xyй[чжоу],Тао[чжоу] и Хэ[чжоу]. Были взяты 5000 кобылиц и все преподнесены трону.
ЦЗИНЬ ШИ. IX. Ай-Цзун. 3-е лето Чжэн-да [2.1, с.219].
Сунцы напали на область Шэу-чжэу и поразили цзиньское войско; при сем убито 400 человек.
В 11-й месяц сунские вельможи Ся-цюань, Ван-и-шень, Чжан-хой и Фань-чэн-цзинь с жителями Чу-чжэу перешли в подданство Цзинь. Император Ай-цзун возвел сих четверых человек в княжеское достоинство 2-й степени (цзюн-ван). В сем месяце монголы, воюя против Западного Ся, усмирили город Чжун-син-фу.
ГАН МУ. Бин-сюй, 2-е лето. Царства Гинь правления Чжен-да 3-е лето [2.2].
Весною, в 1-й месяц, Монгольский Ши-тьхянь-цзэ с войсками города Гао-чен, вступил в Чжен-дин. Вушань опять бежал в Западные горы.
Дун-цзюнь, комендант города Гао-чен, пришел на помощь Генералу Ши-тьхянь-цзэ с несколькими стами храбрейших солдат. Ши-тьхянь-цзэ ночью пошел на Чжен-дин, и вместе с Санатаем, напав на Генерала Вушань, принудил его бежать в Западные горы. Санатай, рассердившись на непостоянство жителей города Чжен-дин, согнал их до 10.000 человек, чтобы казнить в страх прочим. Ши-тьхянь-цзэ сказал ему: "Это все мои подчиненные. Когда у меня недостало сил, они, будучи оставлены мною, к несчастию были принуждены. Теперь за что же казнить их?" Сим образом все были прощены.
В 3-й месяц Монголы обложили Генерала Ли-цюань в Цин-чжеу.
Ли-цюань на севере грабил губернию Шань-дун, на юге собирал налоги: сверх сего, угрожая южным Двором, поселял опасение и в Монголах. Монголы учинили нападение. Ли-цюань имел множество сражений и сшибок с ними, но всегда без успеха: почему, укрепившись в городе, принял оборонительное положение. Монголы обвели город земляным валом, а в ночи выпускали собак. Ли-цюань видя, что подвоз хлеба и вспоможение людьми пресечено, советовался с старшим братом Ли-Фу. Ли-Фу сказал ему: "Обоим нам умереть нет ни малейшей пользы. От тебя зависит перевес между севером и югом. Я должен до смерти защищать одинокий город, а ты прямыми дорогами возвратись на юг и, набравши солдат, обратно приходи на помощь. Сим образом еще можно спастись".
Ли-цюань сказал на сие: "Против многочисленных войск сильного неприятеля нелегко удержаться. Может быть, я поутру выйду, а ввечеру город будет взят. Лучше ты возвратись".
Посему Ли-цюань остался в Цин-чжеу, а Ли-фу возвратился в Чу-чжеу.