Летом года цзя-шэнь, 19-го [от установления правления], Пэн И-бинь, управлявший сунским Дамином, вторгся в Хэбэй.; Ши Тянь-эр сражался [с ним] в Сычжоу и нанес ему поражение.
В том же году император дошел до востока страны Инд. Был замечен единорог, войска были отведены на отдых.
В этом году Чингис-хан вернулся из упомянутой летовки и, зимуя в пути, медленным передвижением направился к своим ордам.
СУН ЦЗЫ-ЧЖЭНЬ. Елюй Чу-цай [1.8].
По прибытии [его величества] к горному проходу Темэнь ("Железные ворота" - ущелье в Байсунских горах, где проходила караванная дорога из Бухары и Самарканда в Хисарскую долину) в Восточной Индии [его] телохранитель увидел зверя, похожего по виду на оленя, [но] с конским хвостом, зеленой масти и с одним рогом, умевшего произносить человеческие слова и сказавшего [ему]: "Пусть твой государь скорее возвращается к себе!".
Его величество, удивившись, спросил его превосходительство, который сказал [ему]: "Этот зверь называется цзюе-дуань, [он] способен пробежать 18.000 ли в день и понимает языки всех племен. Он -- символ отвращения к убийствам. Всевышнее небо прислало его предостеречь Ваше величество. Внемлите воле неба и пощадите жизнь народам этих стран! [Это] действительно принесет Вашему величеству бесконечное счастье!".
В тот же день его величество приказал войскам выступить в обратный путь.
ЦЗИНЬ ШИ. IX. Ай-Цзун [2.1, с.218].
Императора Ай-цзун имя Шэу-сюй; первоначальное имя было Шэу-ли, а другое - Нин-цзя-су. Он был внуком Сянь-цзун Хутува и третьим сыном императора Сюань-цзун Удубу. Имя его матери - Ван-ши, которая родила его в 8-й месяц 3-го лета Чэн-ань императора Чжан-цзуна. Императрица Жинь-шэн Дахумэ не имела сына, посему, усыновив Ай-цзуна Нин-цзя-су, воспитала его. В 1-й месяц 4-го лета Чжэнь-ю Ай-цзун Нин-цзя-су сделан наследником престола. 2-го лета Юань-гуан в 12-й месяц, по смерти императора Сюань-цзуна, Ай-цзун Нин-цзя-су, вследствие оставленного указа, преемственно вступил на престол и обнародовал милостивый манифест. Засим он издал указ следующего содержания: "Я хочу исполнить намерения покойного государя. Итак, да приведутся в действо все предприятия, приличные по времени, кои он не успел исполнить. В государстве издавна существуют законы. Несмотря на это, чиновники часто, из пристрастия нарушая законы, безвинно подвергают наказаниям. От сего времени, если чиновники обвинят кого незаконно, тогда преступление, несправедливо приписанное, обращается на самих чиновников. Прошу мудрецов, живущих в горах и пустынях, объявить с прямотой о выгодах и вреде государства. Они не будут судимы, хотя бы осуждали меня самого или говорили бесполезное".
В 1-й день 3-го месяца лета правления Юань-гуан переименовал в 1-й год Чжэн-да. Император, выполняя закон траура, поселился в шалаше. Туда явились к нему с докладами о делах чиновники. По сему случаю Ай-цзун за бесчестность понизил советника палаты обрядов Пу-ча-хэ-чжу и экспедитора Хуа-шань. Все вельможи сему радовались. Ай-цзун свою тетку, императрицу Ван-ши, и мать, княгиню Ван-ши, произвел в Хуан-тай-хэу. В день У-у подул сильный ветер, которым с ворот Дуань-мынь унесло всю черепицу. Простолюдин в холщовой одежде, смотря во врата Чэн-дянь-мынь, попеременно то смеялся, то плакал. Когда спрашивали его о причине, то он отвечал: "Я смеюсь тому, что в государстве нет хороших полководцев и министров, а плачу потому, что скоро уничтожится царство Цзинь".
Все вельможи убеждали императора подвергнуть сего человека тяжкой казни.
"Невозможно поступать таким образом, - отвечал им государь, - недавно я обнародовал указ, коим повелевал обитателям гор и пустынь говорить правду и обещал не наказывать их, хотя бы они осуждали меня самого. Но поелику дворцовые врата не есть место для плача и смеха, то, строго наказав палками, удалить его оттуда".
В 3-й месяц изображение императора Сюань-цзуна внесено в храм Сяо-янь-сы, а его тело погребено на кладбище Дэ-лин.
В 10-й месяц Ли-дэ-ван, владетель княжества Ся, прислал посла просить мира.
РАД. О возвращении Чингис-хана после завоевания области тазиков к старому [своему] становищу и событиях, которые там произошли [1.2, т.1, к.2, с.226].
После завоевания страны тазиков, в год бичин, обезьяны, 621 г.х. [1224], Чингис-хан привел в исполнение свое] намерение вернуться к [своему] коренному становищу [макам] и к древнему [своему] юрту. Причиной поспешности в этом деле было прибытие известия о восстании жителей Тангута, которые вследствие продолжительности времени [его] отсутствия стали колеблющимися [в своих помыслах]. Он отправился по дороге [через] горы Бамиана, а обозу [угрук], который он [раньше] оставил в пределах Баглана, приказал сняться с места [и идти по указанному направлению]. Переправившись той зимой через Джейхун, он расположился в окрестностях Самарканда.
Когда Чингис-хан выступил оттуда, он приказал Туркан-хатун, матери султана Мухаммеда, и его женам [харамха] выйти вперед и громко оплакивать государство [султана], пока монгольские войска не пройдут перед ними.
Когда оттуда [от Самарканда] он дошел до реки Бенакета [Сыр-дарьи], все сыновья, за исключением Джучи, собрались к отцу и они устроили там курилтай. Затем, выступив из той местности, они шли медленно и спокойно от стоянки к стоянке, пока не дошли до своего коренного юрта и стойбища [макам].
Так как о Чингис-хане до сего места рассказано, то теперь мы приступим к изложению остальных обстоятельств Чжэбэ и Субэдая и расскажем о том, какие деяния совершили оба эти эмира и какую взяли страну до того времени, когда они прибыли дорогою через кипчакский Дербенд к коренному своему юрту. После того, как султан Мухаммед умер на острове Абескун, а султан Джелал-ад-дин ушел в Хорезм и вследствие несогласия между эмирами и братьями вернулся назад, в пути [он] сошелся с монгольским войском, которое подходило следом отряд за отрядом, сразился [с ним], ушел в Нишапур, а оттуда направился в Газну, братья же его, Озлак-султан и Ак-султан, вместе с эмирами, в страхе [перед] известием о прибытии монгольского войска к пределам Хорезма, следуя за султаном, были перебиты тем самым войском, которое преследовало султана.
РАД. О возвращении Чингис-хана из страны тазиков на свой коренной юрт и стойбище [макам] и о его остановке в своих ордах [1.2, т.1, к.2, с.229-230].
Возвращаясь после завоевания областей тазиков, Чингис-хан в году бичин, обезьяны, соответствующим 621 г.х. [1224], перезимовал и провел лето в пути. Когда он дошел до пределов своих орд, к нему вышли навстречу Кубилай-каан, которому было 11 лет, и Хулагу-хан, которому было 9 лет. Случайно в это время Кубилай-каан подбил зайца, а Хулагу-хан дикую козу в местности Айман-хой, на границе страны найманов, близ Имил-Кучина по ту сторону реки Хилэ, поблизости от области уйгуров. Обычай же монголов таков, что в первый раз, когда мальчики охотятся, их большому пальцу [на руке] делают смазку, т.е. его натирают мясом и жиром. Чингис-хан самолично смазал их пальцы. Кубилай-каан взял большой палец Чингис-хана легонько, а Хулагу-хан схватил крепко. Чингис-хан сказал: "Этот поганец прикончил мой палец!".
Когда они [все] оттуда отправились, он расположился в местности Бука-Су-джику и повелел разбить большую золотую орду, устроить собрание и сделать великое пиршество. Так как земля той местности была лёгкой и подымалась пыль, [Чингис-хан] повелел, чтобы каждый человек набросал в пределах своих орд и жилищ камни. Все набросали, исключая Отчи-нойона, его брата, который вместо камней набросал веток. По этой причине [Чингис-хан] его обвинил. В течение тех же нескольких дней они [монголы] еще раз выехали на охоту. Отчи-нойон не пошел прямо в облаву [джиргэ], а несколько отстал. За эти два проступка его на семь дней не пустили в орду. Так как он доложил, что если он впредь совершит проступок, пусть его не оставят безнаказанным, Чингис-хан его простил и отпустил.
ССМ. XI. Покорение Туркестана [1.3, ї 264].
ї 264. Среди Сартаульского народа Чингис-хан провел семь лет. Тут он дождался возвращения Чжалаиртайского Бала, который, переправясь через реку Шин, преследовал Чжалалдин-Солтана и Хан-Мелика до самой Хиндусской земли. Потеряв с ними соприкосновение, в поисках беглецов он дошел даже до середины Хиндусской страны, но будучи не в силах вести дальнейшее преследование, он повернул назад и, разорив и полонив пограничный Хиндусский народ и набрав множество верблюдов и легченыя козлов, прибыл к Чингис-хану
АЛТАН ТОБЧИ. XIII. Походы Чингис-хана [1.4, с.228].
Окончив покорение сартагульского народа, Чингис-хаган также дал повеление, чтобы во всех городах были поставлены даругачи. Из города Ургенча прибыли отец и сын Йаламча и Масахут -- оба из сартагульского рода хормэгэй. Они рассказали Чингис-хагану о правилах управления городом. Беседуя с ними, [Чингис-хаган] понял, что правила эти схожи с законами Ясы, и поэтому поставил сына его Масахута-хорезмийца вместе с нашими даругачи управлять городами -- Бухар, Шимисгэн, Ургенч, Удан, Шисэгэй, Урианг, Гукэн-дари и другими городами. Отца же Йаламча увел с собой и поставил ведать китайским городом Чжунду. Вследствие того, что оба сартагула, Йаламча и Масахут, знали законы и управление городами, им и было назначено ведать китайским народом и пародом сакихуй вместе с [монгольскими! даругачи.
АБУЛГАЗИ. ч.3, гл.19. О возвращении Чингис-хановом в наследные свои провинции, и о смерти его (прод) [1.5, с.417-422].
При отъезде из велики Бухарии Чингис-хан отправился в Самарканд и послал оттуда одного нарочного к сыну своему Чучи-хану, которой жил в Даште-Кипчак, чтоб ему сие сказать понеже он уведомился, что есть очень много диких зверей около границ Туркестанских и Даште-Кипчакских; того ради желает, чтоб приказал своим людям согнать их всех к Туркестанским границам; в сам со своей стороны тоже велит учинить своим людям, дабы ему можно было охотою повеселиться в сих местах чрез некоторое время.
Я объявил выше, что Чингис-хан вручил целую армию сим трем сынам, то есть Чучи, Чагатаю и Угадаю, дабы взять столичный город, земли Харассмкой, и что сии три брата пришедши между собою в несогласие, поступили при осаде весьма медленно; для того, что Чингис-хан вручил главную команду в сем походе сыну Угадаю. Сие предпочтение столь было чувствительно Чучи, как большому сыну, что отправился в Даште-Кипчак, где был принят с великою благосклонностью от жителей той земли, которые увидев его достоинство, поддались ему потом, со всякою охотою. В сей земле наилучшая его была забава звериная ловля, которую пристрастно любил. Как скоро Чучи принял посланного от своего отца, то немедленно собрал столько людей, сколько надлежало, чтоб согнать в одно место множество диких зверей, и повеселить бы его охотою около Туркестанских границ. Впрочем, он знал, что конница его отца весьма была не в состоянии; того ради к нему послал 100.000 лошадей для оной, 20.000 белых, 20.000 серых с яблоками, 20.000 бурых, 20.000 вороных, и 20.000 чубарых, и в тоже самое время послал множество всяких подарков братьям своим, потом и сам приехал к отцу, от которого был принят весьма ласково.
НАСАВИ. гл.31. О положении Бадр ад-Дина Инандж-хана и о том, что произошло с ним в Хорасане и других местах после его спасения из Бухары, вплоть до его смерти в Шиб Салмане [3.2, с.105-109].
Бадр ад-Дин Инандж-хан был одним из великих эмиров султана [Мухаммада], одним из его хаджибов, видных военачальников и вельмож. Султан назначил его в числе тех, кто был размещен в Бухаре, как уже было сказано. Потом, когда ею (Бухарой) завладели татары, страх забросил его в пустыню, примыкающую к Насе, с небольшим отрядом из числа его приверженцев и других. Он находился там, куда не осмеливаются [заходить] ищущие мест для кочевья, где не видно идущих на водопой и нет ни воды, ни пищи.
Когда Ихтийар ад-Дин Занги, правитель Насы, услышал, что он там пребывает в страхе, то решил снабдить его, чтобы это было для него самой полезной заслугой в глазах султана и преградой между ним и теми, кто оспаривал его право на наследование. Он написал ему, поздравив его со спасением и обещая ему любую возможную помощь, чтобы тот поставил у него посох пребывания. [Он сделал это], так как знал о высоком месте и недосягаемом положении Бадр ад-Дина и надеялся воспользоваться его заступничеством и ожидаемым могуществом.
И он (Ихтийар ад-Дин) сказал: "Если вы удалились в пустыню, остерегаясь внезапного набега татар, то ведь и мы внимательно следим за тем, где они останавливаются и куда направляются".
Поэтому упомянутый (Инандж-хан) направился в Насу, и Ихтийар ад-Дин помог ему тем, чем было возможно, предоставив оружие, вьючных животных, одежду, снаряжение и съестные припасы, так что положение его стало лучше и замешательство его прошло.
В Нашджуване -- одном из главных селений Насы, где было много людей и имелись стены, ров и бастионы, раис Абу-л-Фатх склонился на сторону татар и вступил с ними в переписку. Когда погибли войска, стоявшие в Хорезме, он известил татар о том, что Инандж-хан находится в Насе и сговорился с ее владетелем. К нему было отряжено войско, чтобы преследовать Инандж-хана и захватить его. Когда татары прибыли в Нашджуван, раис дал человека, который указал им путь к Инандж-хану, находившемуся поблизости. Во время пребывания Инандж-хана в Насе и ее окрестностях к нему присоединились из остатков войск султана все скрывавшиеся в убежище и очутившиеся в этой местности. Он выстроил их в боевом порядке против врага и побуждал верующих к сражению.
Я был очевидцем сражения, добиваясь достойной участи усердствующих в сравнении с сидящими [дома], так как я сопровождал его (Инандж-хана) в качестве заместителя правителя Насы для содействия его стремлениям и исполнения его требований, чтобы он не нуждался в чем-либо, если необходимость заставит его обратиться [к правителю]. И я видел, что Инандж-хан [совершил] в битве такое, что, если бы это в свое время видел Рустам, его устрашило бы то, как Инандж-хан владеет уздой, а искусство Инандж-хана действовать мечом и копьем воспитало бы его. Когда разыгрался бой, он ринулся в пучину его, наносил удары обеими руками и разрубал кольчуги пополам. Татары дважды атаковали его, но он твердо стоял против них. В это время воздух был оглушен скрежетанием железа о железо, мечи утоляли жажду грудей своих у водопоя сонных артерий. Меч Инандж-хана сломался, когда разгорелся уголь сражения, вспыхнуло пламя битвы. Конь его упал, и он вскочил на другого. Соратники освободили его от окружившего и наседавшего на него сброда и [вывели] из смешавшихся рядов. А когда он вскочил на своего коня, он бросился на врагов так, что сделал эту атаку завершением битвы и концом сражения. Разбитые [татары] побежали, показали тыл и обратились вспять в беспомощности, думая, что бегство избавит их от преследования и защитит их от скорой гибели. Но ведь позади их кони с длинными шеями, а перед ними бесплодная пустыня. Инандж-хан преследовал разбитых до Нашджувана, опьянев от истребления, жаждущий их крови. Весь тот день он рубил мечом их спины и сеял среди них смерть, преследуя их в каждой норе и извлекая их из любого убежища. Живым стало удовлетворение от их гибели, ярость же умерла.
К концу дня он достиг Нашджувана, а туда удалилась группа татар, обломков, размельченных жерновом войны; они стояли у ворот Нашджувана и звали Абу-л-Фатха. Однако Абу-л-Фатх отказался впустить их после того, как очернил свое лицо краской отступничества и оделся в одежду безбожия, так что ухудшил [свою судьбу] потерей обоих миров. И когда татары увидели, что огонь преследования достиг рва, они стали бросаться в воду, а Инандж-хан вместе с теми, кто прибыл с ним на самых быстрых конях, остановился и стал поливать их дождем [стрел] из тучи луков, пока они не утонули и не отправились в вечный огонь.
Когда он (Инандж-хан) вернулся в свой лагерь с победным знаменем и славой, достигшей экватора, то отправил к правителю Насы посла с радостной вестью, что Аллах помог ему достигнуть желаемого и направил его стрелы прямо в цель. Он отправил с ним (послом) десять татарских лошадей в качестве подарка и десять пленников и предписал ему (Ихтийар ад-Дину) осадить Нашджуван и очистить его от Абу-л-Фатха. Он осадил его и овладел им, а Абу-л-Фатх погиб, сжатый в тисках. "Он утратил и ближайшую жизнь и последнюю. Это -- явная потеря!".
Инандж-хан направился в сторону Абиварда, а в душах [людей] уже укрепилось почтение к нему. Он собрал харадж Абиварда, и никто не оспаривал этого. Там к нему примкнули предводители войск султана из тех, кого подстерегали опасности и скрывали ущелья и долины, таких, как Илтадж-Малик, Тегин-Малик, Бекшан Ханкиши, амир-ахур Кочидек, ал-хадим Амин ад-Дин Рафик и другие.
Он вернулся в Насу, и отряды его стали больше, а количество его сторонников и войск умножилось. Его прибытие туда совпало со смертью Ихтийар ад-Дина Занги. Он (Инандж-хан) потребовал от его преемника, чтобы тот предоставил ему харадж Насы за 618 г.х. в качестве подмоги для снабжения присоединившихся к нему людей из войск султана. Тот добровольно или из страха согласился на это, и Инандж-хан собрал налог и распределил его между ними. Отсюда он отправился в Сабзавар, один из округов Нишапура, где [находился] Илчи-Пахлаван, захвативший здесь власть.
Инандж-хан стремился отнять у него Сабзавар, и они сошлись в сражении близ города. Битва закончилась поражением Илчи-Пахлавана, и бегство привело его к Джалал ад-Дину, который тогда находился в глубине Индии. Могущество Инандж-хана усилилось, и власть его распространилась на самые отдаленные области всего Хорасана и на все остальное, уцелевшее от смут.
Затем Куч-Тегин-Пахлаван, находившийся в Мерве и завладевший его остатками, которые пощадила судьба, переправился через Джейхун в Бухару, неожиданно напал здесь на начальника отряда татар и убил его. Тогда пришла в движение присмиревшая было смута и разгорелась угасшая злоба. Они (татары) в количестве десяти тысяч всадников выступили против него и разбили его. Бегство привело его в Сабзавар, где находился Йекенгу, сын Илчи-Пахлавана. Они оба остановились там и сговорились направиться в Джурджан и присоединиться к Инандж-хану, который в это время находился поблизости от него. Они прибыли к нему, а вслед за ними гнались татары. Оба они колебались между двумя желаниями: принять бой или бежать дальше -- и меняли ход своих коней от шага до рыси. Они застали его (Инандж-хана) в ал-Халка -- открытом пространстве между Джурджаном и Астрабадом, достаточно обширном для маневрирования и битвы.
Татары прибыли через два дня после них, и обе стороны выстроились в боевом порядке. Затем разгорелось горнило битвы и смешались подчиненные и возглавляющие. Были видны мечи, достававшие мозги из черепов, и копья, лизавшие кровь из сердец. Но вскоре поднялась туча пыли и скрыла предметы от глаз, так что нельзя было отличить копья от щитов. Из известных воинов и прославленных героев в этот день погибли за веру Саркангу и амир-ахур Кочидек, равные в ударах мечом и копьем. И окрасилась земля в цвет анемонов от разбрызганной крови шей и плеч. Наконец, подкосились ноги тюрок, и они частью попали в плен, а частью погибли. Инандж-хан, пришпорив коня и освободившись от [лишнего] груза, устремился в путь, пока не добрался до Гийас ад-Дина Пир-шаха, находившегося в Рее. Тот обрадовался его прибытию и признал его заслуги. Он постоянно оказывал ему почет, пока Инандж-хану не пришло в голову посвататься к его матери, что вызвало удаление от желаемого и имело последствием стыд и порицание.
Он (Инандж-хан) прожил после этого лишь несколько дней. Говорят, что к нему подослали кого-то, кто дал ему отравленную настойку и оставил его поверженным на его постели, а правда ли это -- Аллах знает лучше. Он был похоронен в Ши'б Салмане в области Фарс, а это -- известный мазар.
Сражение в Джурджане произошло в 619 г.х. (13.II.1222-3.II.1223). Я также присутствовал там, и превратности войны забросили меня к испахбаду Имад ад-Дауле Нусрат ад-Дину Мухаммаду ибн Кабуд-Джама, находившемуся в крепости Хумайун. Он принял меня с почетом, и я оставался у него несколько дней, пока дороги не стали безопасными и он не направил меня под охраной в мою крепость.
НАСАВИ. Гл.34. О походе Гийас ад-Дина на Фарс, о его набегах на области Фарса и преступлениях его войска там [3.2, с.115-117].
[Вначале] Гийас ад-Дин в Ираке платил своим соседям полной взаимностью, придерживаясь, [как и они], скрытности и притворства, пока его могущество не усилилось за счет присоединившихся к нему людей из султанских войск, избежавших смерти и рассеянных жестокой войной. Это совпало с бегством Инандж-хана после сражения, разыгравшегося между ним и татарами вблизи Джурджана, о чем говорилось выше. Он (Гийас ад-Дин) воздал ему должное при его прибытии и излил на него поток благосклонности, принимая во внимание его прежние права и его преданность, проявленную ранее и ожидаемую [в будущем]. Оказывая ему уважение и почет и одаривая подарками его и его людей, он дошел до того, что вызвал этим зависть обоих своих дядей по матери, Даулат-Малика и Балтай-Малика, и отчужденность атабека Йигана Таиси. Эти трое решили покончить с упомянутым Инандж-ханом по причине ненависти к нему и досады, завидуя его положению и противодействуя этому.
Когда Гийас ад-Дин узнал, что они замыслили зло против Инандж-хана и задумали обман и предательство по отношению к нему, он предостерег их и предупредил о последующем возмездии. Тогда они, не желая поддерживать связь с ним, ушли в разные области с обидой в душе и скрытой ненавистью в сердце.
Тогда же произошло третье вторжение татар в Ирак (В 621 г.х. (1224)), и они застали союз расстроенным и разобщенным. Они напали на Даулат-Малика на границах Занджана и убили его. Так он испытал пагубность своего поступка, и зло его предательства обернулось против него самого. Когда его окружили пасти язычников и он увидел себя между челюстями гибели, он указал своему сыну Баракат-хану, еще ребенку, дорогу в Азербайджан и сказал: "Держись ее до тех пор, пока она не приведет тебя в безопасное место". Мальчик шел по этому пути до Табриза, где атабек Узбек принял его с любовью и воспитывал его, заменяя ему отца до тех пор, пока из Индии не появились отряды Джалал ад-Дина и не овладели Табризом. Тогда он был извлечен из ножен затруднений и выведен из теснин [бедствий] на открытое пространство.
Затем, возвращаясь из Занджана, татары напали на Йигана Таиси. Они разграбили большую часть его богатств и истребили всех его военачальников. Сам же он со своей женой спасся, пробравшись к границам Тарума. Татары же вернулись обратно и перешли Джейхун как победители, гордясь тем, что захватили. Такова зависть, которая находит удовлетворение лишь тогда, когда тот, кому завидуют, находится в бедственном положении и судьба уже оскалилась против него своими клыками и несчастьями.
Те из них, которые спаслись, пришли к Гийас ад-Дину с лицами, очерненными неповиновением, толпой, которую рассеяло поражение. И благодаря им его мощь усилилась, и его тыл укрепился с их возвращением. За это время он успел отомстить владетелю Фарса атабеку Музаффар ад-Дину Са'ду ибн Занги за многие дела, в том числе за переписку с жителями Исфахана с целью склонить [на свою сторону] их изменчивые симпатии и выяснить, каковы их непостоянные и колеблющиеся настроения, а также за то, что в тяжелых [для Гийас ад-Дина] обстоятельствах атабек мало заботился о том, чтобы выполнить его требование о ссуде деньгами и помощи людьми. Гийас ад-Дин во главе многочисленных войск и многотысячной конницы отправился в Фарс. Когда атабек понял, что ему не устоять против Гийас ад-Дина, он заперся в крепости Истахр. Тогда Гийас ад-Дин двинулся против нее, напал на предместье (рабад), силой овладел им и разорил его, карая и насильничая. Затем отсюда он двинулся на Шираз, захватил город силой и напоил его вином из чаш мести. Затем он некоторое время осаждал крепость Джира, но, получив выкуп, заключил мир с ее жителями и даровал им пощаду. Здесь умер Инандж-хан и был похоронен в Ши'б Салмане.
Он (Гийас ад-Дин) отрядил Алп-Эр-хана в Казирун, [откуда происходил] шейх Абу Исхак аш-Ширази. Алп-Эр-хан захватил город, угнал в плен детей, предал насилию женщин, дав волю мести в отношении его жителей. На протяжении веков здесь были накоплены из пожертвований большие богатства, Алп-Эр-хан перевез их в свою казну, и этим было восстановлено его положение во всем расцвете и блеске. Но, увы, притеснения -- это железное ожерелье, а поборы -- позорная тяжесть. Такое пропитание -- по внешности мед, но то, что скрыто внутри его, -- смертельный яд. И, конечно же, дело его (Алп-Эр-хана) закончилось тем, что татары взяли его в плен у ворот Исфахана. Они связали его ноги под [брюхом] коня, скрутили ему руки сзади и отправили его к хакану по дороге протяженностью в два года пути. Хакан сжег его, предав его огню, [уже] полуживого. Может быть, это скоротечное мучение отвратит от него его жребий и он не будет вторично мучиться [в потустороннем мире]. Ведь "Аллах велик, обладатель мщения".
Отсюда Гийас ад-Дин направился к границам Рамхура, что в пределах области Багдада. Алам ад-Дин Кайсар, правивший от имени Высокого дивана, ушел оттуда, полагая, что Гийас ад-Дин будет вести себя здесь так же, как в Фарсе, то есть грабить, жечь, проливать кровь и притеснять. Но Гийас ад-Дин не напал на город, сохраняя благопристойность и соблюдая повиновение и долг, предписанные Аллахом. Имам ан-Насир, да будет над ним благословение Аллаха, в этом году собрал множество [воинов] из Ирбила и других областей ал-Джазиры, Дийар-Бакра и [Дийар]-Рабиа. Он отправил послание Гийас ад-Дину, приглашая его возвратиться к тому, что более похвально в этой жизни и предпочтительно в потусторонней. Гийас ад-Дин с покорностью повиновался этому и возвратился в Ирак.
НАСАВИ. гл.42. О выступлении Джалал ад-Дина из Индии, прибытии его в Керман в 621 г.х. (23.I.1224-13.I.1225) и о том, какие произошли события до того, как он завладел Ираком [3.2, с.115-117].
Джалал ад-Дин и те, кто был с ним, испытали при столкновениях копий в огромных пустынях между Керманом и Индией душевные муки и потрясения, которые заставили их позабыть другие печали. Всех их подхватили потоки гибели, и они нуждались в тех пустынях в капле для губ и влаге для рта, не говоря уже о пище. Человек задыхался при дуновении самума, словно больной лихорадкой, его дыхание было постоянно отравлено, возвращаясь к нему [время от времени], пока не прекращалось вовсе.
Джалал ад-Дин достиг Кермана с 4.000 воинов, при этом некоторые из них ехали на коровах и ослах.
В Кермане наибом его брата Гийас ад-Дина был Барак-хаджиб. Этот Барак был хаджибом гюр-хана, государя хита'и, прибыл к султану [Мухаммаду] в качестве посла, когда только завязались отношения между ними обоими, и так понравился ему, что тот против его желания не дал ему вернуться к своему государю. Так он был задержан в Хорезме до тех пор, пока Аллах не оставил султана наследником земли и жилищ [хитаи] и не сделал его владыкой их страны и городов. Тогда султан призвал его, возвысил и включил его в число своих хаджибов. Он пребывал на этой должности до тех пор, пока судьба не исторгла то, что скрывали ее недра, -- татарскую смуту. Столкновения бросали его туда и сюда, пока он не стал служить Гийас ад-Дину Пир-шаху, который в ту пору был властителем Кермана. Тот приютил его, оказал ему почет, осыпал его своей милостью и щедростью, имея в виду привлечь его и воспользоваться его способностями. Когда Гийас ад-Дину удалось овладеть Ираком, так как у него не было соперников в борьбе за эту страну, он назначил Барака своим наибом в Кермане, желая положиться на него и надеясь на его верность. Он полагал, что благодеяние, сделанное им ранее, принесет плоды и не будет забыто, а оказанная милость заслужит признательность, а не доверие, позабыв о том, что при отсутствии воды земля покрывается трещинами, относился с добрыми намерениями к тому, кто уже таил в себе [стремление] отделиться. И упомянутый (Барак) находился там, сочетая покорность с отчужденностью и скрывая свои замыслы.
Так продолжалось до тех пор, пока пустыня не забросила Джалал ад-Дина в Керман. И он нашел, что [хаджиб] внешне покорен, дружествен, чистосердечен в своем повиновении и расторопен. Джалал ад-Дин находился в Джувашире, столице государства и местонахождении престола, на протяжении месяца, пока не догадался, что тот замыслил предательство, затаив злой умысел и коварство. Тогда он посоветовался о его деле с лучшими своими сподвижниками, людьми преданными и верными, из числа своих наибов и хаджибов. Ур-хан посоветовал ему схватить его, очистить государство Керман и воспользоваться помощью [для похода] против других владений и областей.
И как много благоразумных мужей [становятся] непокорными!
С этим мнением не согласился Шараф-ал-Мулк 'Али ибн Абу-л-Касим ал-Дженди, известный по титулу Ходжа Джахан. Он сказал: "Это первый из правителей и знатных лиц страны, добровольно изъявивший покорность. Не каждый удостоверился в его вероломстве и коварстве и убедился в лицемерии его мысли и веры. Если ты поспешишь с наказанием за его измену, сердца наполнятся ненавистью, души возмутятся, исчезнут симпатии и изменятся мысли и намерения".
После этого Джалал ад-Дин выступил в сторону Шираза. К нему прибыл Ала ад-Даула, правитель Йезда, он изъявил покорность ему и провозгласил клич подчинения, радуясь, что встретил его шествие и что его звезды взошли. Он доставил столько слуг и подарков, что заселил жилище [Джалал ад-Дина]. Султан даровал ему лакаб Ата-хан, и для него был написан указ, утверждавший за ним [владение] его страной.
Так как из-за обид, о которых говорилось выше, владетель Фарса атабек Сад враждовал с его братом Гийас ад-Дином, Джалал ад-Дин захотел приблизить атабека к себе. Он направил к нему вазира Шараф ал-Мулка, выразив желание посвататься к его дочери. Атабек не замедлил согласиться, проявить покорность и поскакал галопом по ристалищу желаний [Джалал ад-Дина]. Упомянутый (Шараф ал-Мулк) возвратился, успешно добившись цели и щедро удовлетворив пожелание, он перевез благородную [невесту], доставив для чести султаната редкостную жемчужину из раковины [одного] из владений. Породнившись с атабеком, Джалал ад-Дин заручился его поддержкой, и благодаря этому усилилась твердость его намерений.
Затем из Шираза он направился в Исфахан. К нему навстречу вышел Рукн ад-Дин Масуд ибн Саид, страстно желая видеть его и радуясь [возможности] оказать ему помощь и содействие из любви к нему, не знавшей ни узды, ни недоуздка, и из дружбы, которая может и взнуздать и оседлать. Исфахан дал ему самое дорогое: оружие, изготовленное для войска, и снаряжение, собранное для ведения войны, и у [воинов Джалал ад-Дина] стало легче на душе, когда нашлось наконец, что оседлать и во что одеться.
Когда Гийас ад-Дин услышал, что он (Джалал ад-Дин) в затруднительном и неопределенном положении, он выступил против него с теми остатками султанских войск, которые были под его опекой и держались под сенью его знамени, числом около тридцати тысяч конных. [Он явился] для того, чтобы отвратить Джалал ад-Дина от того, к чему его влекло и на что он обратил свое внимание. И вот Джалал ад-Дин, услышав о его приближении, вернулся со своими приверженцами, утратив надежду [добиться] того, к чему стремилась его душа, разочарованный и печальный из-за неудачи его притязаний. Он отправил к Гийас ад-Дину амир-ахура Одека, одного из самых хитрых придворных, чтобы сказать [следующее]: "Поистине, [если бы] ужасные бедствия, которые я испытывал после [смерти] султана, "пришлись на долю гор, то они отказались бы их понести", находя их тяжелыми, и отказались бы смириться; когда "стеснилась земля там, где была широка", а руки мои стали дрожать от того, что я унаследовал и добыл [сам], я прибыл к тебе, чтобы отдохнуть у тебя несколько дней. Когда я узнал, что для гостя у тебя имеется только быстрый меч, а для путника, желающего остановиться, -- лишь отточенный клинок, я повернул вспять, не утолив жажды из-за мечей, преграждающих путь к источникам воды и отвращающих [от них], словно их пришли замутить".
Он отправил ему [останки] Толи-хана, сына Чингис-хана, его коня и его меч: как мы уже говорили, Толи-хан был убит в сражении у Парвана.
Услышав об этом послании, Гийас ад-Дин ушел, повернув в другую сторону, и возвратился в Рей расстроенным, а его войска разошлись по летовкам.
Отправляя своего посланца, Джалал ад-Дин передал ему несколько перстней с печатью и велел ему доставить их группе султанских эмиров в качестве знаков того, что он выражает им [свою] милость, [и приказал] прельстить их его устным обещанием, отвращая их от склонности к его брату, и придерживаться тайны [в переговорах] и с ними и с братом.
Некоторые из них, получив перстень с печаткой, промолчали и согласились, отколовшись, присоединиться к нему и отказаться от поддержки его брата. А кое-кто поспешил с ним к Гийас ад-Дину и передавал перстень ему. Он велел при этом схватить упомянутого посланца и охранять его.
Абу Бакр Малик, один их двоюродных братьев [Джалал ад-Дина] по матери, уклонившийся от сражения с ним, первый перешел на службу к Джалал ад-Дину. Он сказал, что сердца склоняются к нему и жаждут встречи с ним, стремясь совершить доброе дело, обязуясь подчиниться ему. Тогда Джалал ад-Дин поскакал с тремя тысячами обессиленных [всадников], уповая лишь на Аллаха и надеясь на обещанную [Аллахом] победу. Он проделал этот путь, словно облака, подгоняемые южным ветром, с воинами, которые если бы захотели [преодолеть] горы, то [сделали бы это], словно козлы, а если бы направились по равнине, были бы как горные потоки. Их уже настигали испытания и поражали бедствия, [но они шли], пока не остановились, ослабив поводья, в Укуте, ночью, в которой из-за пыли сражения звезды были [словно] зубы.
Гийас ад-Дин не успел привести в порядок [войско], он был застигнут врасплох, не имея подмоги. Как только к нему явился вестник с предупреждением, он, сменяя лошадей, умчался в крепость Сулукан. Джалал ад-Дин вошел в его шатер, в котором находилась Баклава -- мать Гийас ад-Дина. Он обошелся с ней по принятому обычаю, оказывая ей почет и уважение, и не одобрил тревоги Гийас ад-Дина и то, что тот покинул свое место, сказав: "Кроме него, не осталось никого из сыновей моего отца, и я отдам ему все, что ему угодно и что он пожелает. Поистине, он для меня сегодня словно глаз для зрячего, даже еще дороже, или как мощная рука, а то и ближе".
Тогда она отправила к сыну посланца, чтобы умерить его страх и успокоить его душу, и [Гийас ад-Дин] вернулся к нему на службу. Да!
Таким путем султан [Джалал ад-Дин] в этом кругу занял положение, [соответствующее] султанскому. Ханы и эмиры приходили к нему с саванами на плечах просить прощения. С лицами, испачканными землей, они становились перед ним с просьбой простить им совершенные ранее преступления -- помощь выступавшим против него. В извинениях он услышал то, что восстанавливало их дружественность к нему и удаляло возобновление их зла. Стали чисты для него напитки власти, молоко [от доходов] правления обильно потекло к нему, и поступали сокровища городов и крепостей.
Прошло лишь немного времени, и перед его порогом предстали те, кто находился в Хорасане, Ираке и Мазандаране из числа захвативших власть там. Страх перед ним заставил их спуститься с вершин крепостей, привлек из самых отдаленных их земель. Они стали без приглашения прибывать один за другим. Среди них [явились] такие, чей образ действий в дни смуты был добропорядочен; они выдворялись на свои места. Были среди них и вступившие на скверный путь: они испытали губительность своего тиранства, а ведь раньше они были стойкими в своем упрямстве. Были и такие, кто, отделившись, провозглашал хутбу [лишь] Гийас ад-Дину. Но вот погибли остатки призраков в своей борьбе и [исчезли] последние их Духи во взаимном уничтожении. Таким образом, дни султана очистились от удручавших его людей и погасли те огни смут, что еще горели. Вазиры и амили разошлись в разные концы [земель] с султанскими указами и контролировали их [исполнение].
АЛЬ-АСИР. О возвращении Татар из земель Русских и Кипчаков к своему царю [3.1].
Сделав с Русскими то, что мы рассказали, и опустошив земли их, Татары вернулись оттуда и направились в Булгар в конце 620 г.х.
Когда жители Булгара услышали о приближении их к ним, они в нескольких местах устроили им засады, выступили против них (Татар), встретились с ними и, заманив их до тех пор, пока они зашли за место засад, напали на них с тыла, так что они (Татары) остались в середине: поял их меч со всех сторон, перебито их множество и уцелели из них только немногие. Говорят, что их было до 4000 человек.
Отправились они (оттуда) в Саксин, возвращаясь к своему царю Чингизхану, и освободилась от них земля Кипчаков; кто из них спасся, тот вернулся в свою землю. Пресекся было путь (сообщения) с нею с тех пор, как вторглись Татары в нее и не получалось от них (Кипчаков) ничего по части буртасских мехов, белок, бобров и (всего) другого, что привозилось из этой страны. Когда же они (Татары) покинули ее и вернулись в свою землю, то путь возобновился, и товары опять стали привозиться, как было (прежде). Мы сообщили эти известия о Западных Татарах за один раз, чтобы не делать перерыва.