В то время обок хунгиратов хотел перейти на службу [Чингисхану], [Джочи]-Хасар, не зная про их намерение, наехал и ограбил их. Тогда хунгираты вернулись в обок Чжамухи, вместе со всеми обоками дорбенов, икирэсов, хатагинов, хоруласов, татар и салджиутов собрались на реке Гянь и совместно возвели на престол Чжамуху как гур-хана. Был заключен союз на берегу реки Тулубэр, в качестве клятвы было сказано: "Все мы собрались в союз и с тем, кто разгласит этот уговор, [поступим] подобно обрушению берега и подобно вырубке леса".
Закончив клятву, все поднялись топтать ногами берег и размахивая клинками рубить лес, [затем] ударные части войска направились в набег.
Тогда был среди [этого] народа Тагай-ха, который находился в родственных отношениях с подчиненным государя Чаоуром. Чаоур по счастливой случайности отправился повидать его и детально узнал об их сговоре, [он] сразу же вернулся к государю, чтобы подробно доложить об их заговоре. Государь сразу поднял войска, дал встречное сражение в местности Тени-горохан, при Хайлаpe и разбил их. Чжамуха спасся бегством, а обок хунгиратов покорился.
В этом году, когда Чингиз-хан узнал, что племена икирас, куралас, дурбан, татар, катакин и салджиут в долине реки Гам устроили собрание и избрали Джамукэ-сэчэна из племени джаджират гур-ханом, - он выступил на войну с ними. Он разбил Джамукэ в местности, по имени Еди-горкан. В этой же местности [ему] подчинилось племя кунгират и явилось.
РАД. Об уходе племени кунгират к Джамуке-сэчэну из племени джаджират, о возведении его на гурханство этими последними совместно с племенами икирва, катакии и другими, о намерении их воевать с Чингис-ханом, об его уведомлении и об их поражении [1.2, т.1, к.2, с.119-120].
После этого в году такику, курицы, 597 г.х. [1201], когда [племя] кунгират подверглось нападению и, потеряв голову, ушло к Джамукэ-сэчэну, посовещавшись совместно с племенами икирас, куралас, дурбан, катакин и салджиут, они устроили собрание в местности на реке Гам и возвели Джамукэ на гурханство. Значение [слова] гур-хан - государь султанов и царей. Когда он стал гур-ханом, они задумали выступить на войну [против] Чингиз-хана.
Некий человек, по имени Коридай, услышал это обсуждение и эти речи. Он пришел по какому-то важному личному делу в дом своего зятя, по имени Меркитай, из племени куралас и изложил ему это дело; Меркитай сказал Коридаю: "Тебе надлежит пойти и доложить эти речи Чингиз-хану!".
И дал [Коридаю] своего коня светлой масти, на ухе которого был нарост, чтобы тот поехал на нем. Коридай сказал: "Если ты меня посылаешь, [то] дай [мне] свежего коня светлой масти, на которого можно было бы вполне положиться".
Тот не дал [просимой] лошади, и Коридай, сев на упомянутого коня, отправился. В пути он наткнулся на курень, т.е. на войско, расположенное в виде кольца. Главою этого куреня был Кулан-бахадур из племени хойин-[иргэн], т.е. лесного племени, и, по-видимому, оно принадлежало к племенам тайджиут. В то время, когда он прибыл туда, была ночь. Некий человек, по имени Кара-Меркитай, из племени куралас вместе со своими нукерами нес дозор в том курене. Они его схватили и опознали. Так как Кара-Меркитай был склонен к Чингиз-хану, он оказал ему помощь, дал ему быстроходного жеребца, отправил его и сказал: "Если ты захочешь ускакать от врага, то ты сможешь это сделать на этом коне и тебя никто не догонит. Если же кто-нибудь побежит от тебя, ты его нагонишь. Положись на этого коня, садись на [него] и поезжай!".
Коридай едва отъехал оттуда, как в пути группа людей, несших к Джамукэ белый войлочный шатер, наткнулась на него и попыталась его схватить, но он так поскакал, что скрылся у них из глаз. Когда он прибыл к Чингиз-хану и доложил о тех речах, Чингиз-хан поспешно выступил на войну с ними; в местности, название которой Еди-Горкан, дал сражение Джамукэ и разбил его. В этом же месте [ему] подчинилось племя кунгират.
ССМ. IV. Борьба с Чжамухой и тайчиудцами (оконч) [ї 141-152].
ї 141. После того, в год Курицы (1201), в урочище Алхуй-булах, собрались (на сейм) следующие племена: Хадагинцы и Сальчжиуты совместно; Баху-Чороги Хадагинский со своими; Хадагин-Сальчжиутский Чиргидай-Баатур со своими; договорившись с Дорбен-Татарами, Дорбенский Хачжиул-беки со своими; татарин Алчи и татарин Чжалик-Буха со своими; Икиресский Tyгe-Маха со своими; Унгиратский Дергек-Эмель-Алхуй со своими; Горлосский Чоёх-Чахаан со своими; из Наймана-Гучуут: Найманский Буирух-хан; Хуту, сын Меркитского Тохтоа-беки; Худуха-беки Ойратский; Таргутай-Кирилтух Тайчиудский, Ходун-Орчан, Аучу-Баатур, и прочие Тайчиудцы.
Уговорившись возвести Чжачжирадайского Чжамуху в ханы, они приняли присягу, рассекая при этом с разбега жеребца и кобылу. Оттуда все они покочевали вниз по течению реки Эргуне и совершили обряд возведения Чжамухи в Гур-ханы на вершине поросшей лесом горы при впадении в Эргуне реки Канмурен. По окончании обряда возведения в Гур-ханы они уговорились выступить в поход против Чингис-хана и Ван-хана. Чингис-хан находился в Гурельгу в то время, когда прибыл Горлосский Хоридай и сообщил ему об их уговоре воевать. Получив это известие, Чингис-хан передал его Ван-хану, а тот немедля поднял войско и прибыл к Чингис-хану.
ї 142. По прибытии Ван-хана решили соединенными силами идти навстречу Чжамухе и тронулись вниз по течению реки Келурена. В передовую разведку Чингис-хан отрядил Алтана, Хучара, и Даритая, а Ван-хан - Сангума, Чжаха-Гамбу и Билге-беки. Эти разведчики выставили от себя постоянный караул, подальше вперед, на урочище Энегенгуйлету. Еще дальше-другой постоянный караул на Гекчере. И еще дальше, на урочище Чихурху, - третий постоянный караул. Как только наши разведчики Алтай, Хучар, Сангум и прочие, дойдя до урочища Уткия, собрались было здесь расположиться, с караула на урочище Чихурху прибежал вестовой и сообщил о приближении неприятеля. Тогда наши решили не останавливаясь ехать навстречу, чтобы взять языка. Сблизившись, захватив языка и допросив его, узнали, что у Чжамухи передовой разведкой идут четверо: Монгольский Аучу-Баатур, Найманский Буирух-хан, сын Меркитского Тохтоа-беки, Хуту, и Ойратский Худуха-беки. Пока наши разведчики перекликались с неприятельскими, наступил вечер, и наши, в ожидании завтрашнего боя, отступили на ночлег к главным силам.
ї 143. Утром наше войско двинулось и, сблизившись с неприятелем, вступило в бой при урочище Койтен. Теснили друг друга, поднимаясь в гору и спускаясь в долину. С боем перестраивались. Тут оказалось, что эти самые Буирух и Худуха могут волшебством вызывать ненастье. Принялись они за свое волшебство, но ненастье-то обернулось наоборот и разразилось над ними самими ливнем и ураганом. Стали они тут сами, спотыкаясь и скользя, валиться в пропасти. И рассыпались все кто куда, говоря: "Видно мы прогневали небеса".
ї 144. Найманский Буирух-хан отделился от Чжамухи и направился по южному Алтаю к Улух-таху. Хуту, сын Меркитского Тохтоа-беки, двинулся к Селенге, а Ойратский Худуху-беки поспешил к лесам в направлении Шисгиса. Тайчиудский Аучу-Баатур пошел вниз по реке Онону. А Чжамуха, разграбив его же возводивший в ханы народ, стал отступать вниз по течению Эргуне. При таком их разброде Ван-хан обратился к преследованию Чжамухи вниз по течению Эргуне, а Чингис-хан к Онону, нa Аучу-Баатура. Тайчиудцы Аучу-Баатур и Ходун-Орчин, построив на другой стороне Онона своих отборных смельчаков, ждали готовые к бою. Подойдя к ним, Чингис-хан вступил в бой. Сражались с перемеренным успехом и с наступлением темноты заночевали на месте боя. Бежавший народ расположился на ночлег тут же в куренях, вместе со своими ратными людьми.
ї 145. В этом сражении Чингис-хан получил ранение в шейную артерию. Кровь невозможно было остановить, и его трясла лихорадка. С заходом солнца расположились на ночлег на виду у неприятеля, на месте боя. Чжельме все время отсасывал запекавшуюся кровь. С окровавленным ртом он сидел при больном, никому не доверяя сменить его. Набрав полон рот, он то глотал кровь, то отплёвывал. Уж за полночь Чингис-хан пришел в себя и говорит: "Пить хочу, совсем пересохла кровь".
Тогда Чжельме сбрасывает с себя всё: и шапку и сапоги, и верхнюю одежду. Оставаясь в одних исподниках, он почти голый пускается бегом прямо в неприятельский стан, напротив. В напрасных поисках кумыса он взбирается на телеги Тайчиудцев, окружавших лагерь своими становьями. Убегая второпях, они бросили своих кобыл недоенными. Не найдя кумыса, он снял, однако, с какой-то телеги огромный рог кислого молока и притащил его. Само небо хранило его: никто не заметил ни того, как он уходил, ни того, как он вернулся. Принеся рог с кислым молоком, тот же Чжельме сам бежит за водой приносит, разбавляет кислое молоко и даёт испить хану.
Трижды переводя дух, испил он и говорит: "Прозрело мое внутреннее око!"
Между тем стало светло, и осмотревшись, Чингис-хан обратил внимание на грязную мокроту, которая получилась от того, что Чжельме во все стороны отхаркивал отсосанную кровь. "Что это такое? Разве нельзя было ходить плевать подальше?" - сказал он.
Тогда Чжельме говорит ему: "Тебя сильно знобило, и я боялся отходить от тебя, боялся, как бы тебе не стало хуже. Второпях всяко приходилось: глотать - так сглотнёшь, плевать - так сплюнешь. От волнения изрядно попало мне и в брюхо".
- "А зачем это ты, - продолжал Чингис-хан, - зачем это ты, голый, побежал к неприятелю, в то время как я лежал в таком состоянии? Будучи схвачен, разве ты не выдал бы, что я нахожусь в таком вот положении?"
- "Вот что я придумал, - говорит Чжельме. - Вот что я придумал, голый убегая к неприятелю. Если меня поймают, то я им (врагам) скажу: "Я задумал бежать к вам. Но те (наши) догадались, схватили меня и собирались убить. Они раздели меня и уже стали было стягивать последние штаны, как мне удалось бежать к вам. Так я сказал бы им. Я уверен, что они поверили бы мне, дали бы одежду и приняли к себе. Но разве я не вернулся бы к тебе на первой попавшейся верховой лошади? "Только так я смогу утолить жажду моего государя!" - подумал я. Подумал и во мгновенье ока решился".
Тогда говорит ему Чингис-хан: "Что скажу я теперь? Некогда, когда нагрянувшие Меркиты трижды облагали Бурхан, ты в первый раз тогда спас мою жизнь. Теперь снова ты спас мою жизнь, отсасывая засыхавшую кровь, и снова, когда томили меня озноб и жажда, ты, пренебрегая опасностью для своей жизни, во мгновение ока проник в неприятельский стан и, утолив мою жажду, вернул меня к жизни. Пусть же пребудут в душе моей три эти твои заслуги!" Так он соизволил сказать.
ї 146. С наступлением дня оказалось, что противостоявшее нам войско разбежалось за ночь. А стоявший возле него народ не тронулся еще с места, не будучи, видимо, в состоянии поспеть за войском, бежавшим налегке. Чингис-хан выступил из места кочевки, чтобы задержать беглецов. В это время Чингис-хан заметил какую-то женщину в красном халате, которая стояла на перевале и громким голосом, со слезами, вопила: "Сюда, Темучжин!"
Сам слыша, ее вопли, Чингис-хан послал человека спросить, что это за женщина так голосит. Посланный отправился, и на его вопросы женщина эта сказала: "Я дочь Сорган-Ширая - Хадаан. Ратники схватили моего мужа и хотели убить. В такой опасности я громко звала Темучжина, чтобы у он спас моего мужа".
Когда посланный вернулся и передал ее слова Темучжину, тот поскакал к ней. Около Хадаан Чингис-хан слез с коня, и они обнялись. Оказалось же, что ее мужа наши ратники перед тем уже убили. Возвратив беженцев, Чингис-хан с главными силами расположился на ночлег в том же самом месте. Он пригласил к себе Хадаану и посадил её рядом с собою. На следующее утро является Сорган-Шира и Чжебе, которые состояли крепостными у Тайчиудского Тодоге. Тогда, обратясь к Сорган-Шира, Чингис-хан говорит: "Вы те, кто сбросил наземь шейное тяжкое древо (моё), кто удали на вороте висевшее древо-джарбиял (колодку). Такой добрый поступок свойствен лишь отцам или детям. Но почему же так поздно пришли ко мне?".
На это Сорган-Шира ответил: "Уж давно я втайне был предан тебе. Но как мне было спешить? Поторопись я перейти к тебе раньше, Тайчиудские нойоны непременно прахом пустили бы по ветру всё, что осталось бы после меня: и семью и скот, и имущество моё. Вот почему я не мог торопиться. А вот теперь-то я поторопился наверстать упущенное, и вот являюсь воссоединиться со своим ханом".
Чингис-хан одобрил его речь.
ї 147. Потом Чингис-хан говорит: "Во время сражения при Койтене, когда мы, тесня друг друга, перестраивались, с горного кряжа летели в нас стрелы. Не знаете ли, кто это прострелил тогда шейный позвонок моему беломордому саврасому боевому коню? С горы-то".
На эти слова так отвечал Чжебе: "Это я стрелял с горы! Если хан повелит казнить меня, тo останется от меня только мокрое место в ладонь. Если же хан на то соизволит, то вот как послужу ему".
Трясины и топи пройду,
С налету бел-камень пробью,
Мне молвишь: громи, на врага!
Синь-камень я в прах сокрушу.
Назад-ли прикажешь подать,
Я черный кремень разнесу"
Тогда Чингис-хан сказал: "Подлинный враг всегда таит про себя своё душегубство и свою враждебность. Он придерживает свой язык. Что же сказать об этом вот? Он не только не запирается в своем душегубстве и вражде своей, но еще и сам себя выдает головой. Он достоин быть товарищем. Прозывался он Чжиргоадай, а мы прозовем его Чжебе за то, что он прострелил моего Чжебельгу, моего саврасого, беломордого. Ну, Чжебе мы еще повоюем пиками-чжебе! Называйся ты теперь Чжебе и будь при мне!"
Вот как перешёл к нам от Тайчиудцев Чжебе и вступил в Чингис-ханову дружину.
ї 148. Чингис-хан покарал Тайчиудцев: перебил и пеплом развеял он Аучу-Баатура, Ходан-Орчана, Худуудара и прочих именитых Тайчиудцев вплоть даже до детей и внуков их, а весь их улус пригнал к себе и зазимовал на урочище Хубаха.
ї 149. Ничугут-Бааринец Ширгуету-эбуген, со своими сыновьями Алахом и Наяа, поймали Тайчиудского нойона Таргутай-Кирилтуха, который не мог ездить верхом и, по их мнению, собирался скрыться в лесах, чтобы спастись от возмездия; поймали они Таргутая Толстого и посадили в телегу. Когда же Ширгуету-эбуген со своими сыновьями Алахом и Наяа повезли Таргутай-Кирилтуха, то их стали нагонять дети и младшие братья Таргутай-Кирилтуха, с намерением его отбить. Вот настигают они, а Таргутай Толстый, не сумевши соскочить, растянулся на телеге ничком. Тогда Ширгуету-эбуген вскочил на него сзади и, оседлав, выхватил нож и говорит: "Твои сыновья и братья собираются отбить тебя. Мне все равно пропадать. Не убью тебя из страха поднять руку на своего природного хана, так меня убьют все же за поднятие руки на своего хана. А убью - так мне тоже смерть. А раз все равно умирать, так умру-ка лучше на, подушке!"
И с этими словами он, продолжая сидеть верхом на Толстом, приставил нож, к его горлу, собравшись полоснуть. Тогда Таргутай-Кирилтух громким голосом закричал своим братьям и сыновьям: "Ширгуету зарежет меня! Для чего вы собираетесь отбивать мое мертвое, бездыханное тело? Сейчас же поворачивайте назад! Ведь Темучжин не может, не должен меня убить! Когда он был малышом, я привозил его к себе, зная, что он остался сиротой, без отца, и что у него
Во взгляде - огонь,
А лицо - как заря.
Привез я его к себе -
К науке способен - я знал.
И вот пестовал, обучал.
Так учат у нас жеребят,
Двухлеток, коль стоят того.
Меня он сгубить не решится,
Хотя бы сгубить и хотел.
Ведь слышно, что в разум он входит,
И мыслию крепнет своей.
"Нет, Темучжин не погубит меня. Поворачивайте же детки и братцы, поворачивайте сейчас же назад, а то не убил бы меня Ширгуету!"
Стали тогда они совещаться: "Ведь мы затем и поехали, что бы спасти жизнь отцу. Если же Ширгуету лишит его жизни, то к чему нам одно лишь его бездыханное тело? Не лучше ли поскорее повернуть назад, пока его еще не убили?"
И они вернулись домой. Тогда подъезжают и сыновья Ширгуету-эбугена - Алах и Наяа, которые убежали было, настигаемые Тайчиудцами. Когда же они подъехали, все тронулись дальше своею дорогой. Доехали до Хутхулноутов. Тут Наяа и говорит: "Если мы приедем с этим захваченным нами Таргутаем-Толстым, то Чингис-хан присудит нас к смертной казни. "Они - скажет он - наложили руки на своего природного хана. Какое может быть доверие, скажет он, какое может быть доверие к холопам, которые наложили руки на своего природного государя? Такими же верными друзьями будут они и нам! Холопов же, нарушивших верность, холопов, наложивших руки на своего природного хана, только и следует, что укорачивать на голову!" - скажет он. И вы думаете он не снесет нам головы? Давайте-ка лучше поступим не так. Давайте отпустим отсюда Таргутая, поедем и скажем, что мы пришли с тем, чтобы отдать себя целиком на служение Чингис-хану. Что мы схватили было Таргутая и везли сюда, но видим, что не в силах погубить своего природного государя. И мы отпустили его. Как могли мы предать его на смерть? И вот мы, с полною верой в тебя, пришли отдать свои силы. Вот как давайте мы скажем!"
Родные согласились с предложением Наяа, и с Хутхулноутов же отпустили Таргутай-Кирилтуха. Когда этот самый Ширгуету-эбуген прибыл со своими сыновьями к Чингис-хану и тот спросил его, зачем он прибыл, Ширгуету-эбуген говорит Чингис-хану: "Захватили мы и везли сюда Таргутай-Кирилтуха. Но, памятуя, что он нам природный государь, и не решаясь предать его на смерть и погубить, мы отпустили его и пришли отдать свои силы Чингис-хану".
- "Правильно вы поступили, что не предали своего природного хана! - сказал Чингис-хан. - Ибо я должен бы был вас казнить, со всем родом вашим, как холопов, наложивших руки на своего природного хана, т. е. если б вы вздумали явиться ко мне после того, как наложили руки на Таргутая". И он принял с особою милостью Наяая.
ї 150. После того, когда Чингис-хан находился в урочище Терсут, к нему в сотоварищи прибыл Кереитский Чжаха-Гамбу. Общими силами они отразили нападение Меркитов. Тогда они привели в покорность Чингис-хану Тумен-Тубеган, Дунхаит, а также и бывший в расселении Кереитский народ. Что же касается до Кереитского Ван-хана, то необходимо пояснить следующее. Прежде, во времена Есугай-хана, живя с ним во взаимном мире, Ван-хан побратался с Есугай-ханом, и они стали андами. И вот по какому случаю они сделались андами. Ван-хан убил младших братьев отца своего Хурчахус-Буируха. Из-за этого он вступил в борьбу со своим дядей Гур-ханом, который принудил его бежать и скрываться в ущелье Хараун-хабчал. Он выбрался оттуда с сотнею людей и явился к Есугай-Баатуру. Есугай-Баатур, по его личной просьбе, сам выступил в поход и прогнал Гур-хана в Хашин, а отбитых людей и имущество его отдал Ван-хану. Это и было поводом для заключения ими договора о братстве.
ї 151. После этого Ван-ханов младший брат Эрке-Хара, под угрозой убийства со стороны Ван-хана, бежал и передался на сторону Найманского Инанча-хана. А когда тот послал против Ван-хана, свое войско, Ван-хан ушел к Хара-Китадскому Гур-хану, пробравшись к нему через Гурбан-балахат (Троеградие). Оттуда, из-за неурядиц, он пошел через Уйгурские и Тангутские города, и в полном оскудении пришел к озеру Гусеур-наур, так как всю дорогу кормился тем, что кое-как держал у себя пять коз для подоя да точил на еду кровь верблюда. Чингис-хан же, в силу братского договора с Есугай-ханом, выслал к нему двух послов, Тахай-Баатура и Сукегай-Чжеуна, а потом и сам вышел к нему навстречу с истоков Келурена. Видя, что Ван-хан прибыл в полном изнеможении от голода, он произвел для него особую разверстку по улусу, ввел его в свой курень и содержал на свой счет. На эту зиму Чингис-хан расположился в урочище Хубахая, куда постепенно подкочевывал.
ї 152. Между тем Ван-хановы младшие братья и нойоны рассуждали так: "Этот наш хан и старший брат - негодный человек, бродяга, он поступает как человек со смердящею печенью. Погубил своих братьев. То переметывается к Хара-китадам, то истязает свой народ. Что вам с ним делать теперь? Если же поминать прошлое, то вот он каков. В семилетнем возрасте его угнали и плен Меркиты, и там он, в кожухе из черно-рябого козленка, в Селенгинской пустыне Буури-кеере толок ведь просо в Меркитских ступах. Хурчахус-Буирух хан, отец его, разгромил, однако, Меркитов и спас из плена своего сына. Но вскоре же, когда ему минуло тринадцать лет, его опять увел в плен, вместе с его матерью, Татарский хан Ачжа, увел и заставил пасти своих верблюдов. Прихватив с собой Ачжа-ханова чабана, пастуха овец, он спасся оттуда бегством и вернулся домой. Потом опять должен был бежать из страха перед Найманцами. Бежал же он к Гур-хану Хара-Китадскому, на реку Чуй, в Сартаульскую землю. Там он не усидел и года, как поднял смуту и ушел. Скитался он по Уйгурским я Тангутским землям, пришел в совершенное убожество и кормился только тем, что кое-как выдаивал досуха пять штук коз да вытачивал верблюжью кровь. Является он к сынку Темучжину, как нищий, на единственном своем чернохвостом буланом коне. Тот собрал для него оброк и содержит на свой счет. Но он и теперь позабудет о том, как к нему отнесся сынок Темучжин, и поступит обязательно так, как поступает человек со смердящей печенью. Что нам делать?" - совещались они.
Обо всех этих разговорах взял да и доложил Ван-хану Алтун-Ашух. Он сказал также: "Я и сам был участником этих совещаний, но не решился на измену тебе, своему хану".
По причине этого доноса Ван-хан тотчас взял под стражу участников этих разговоров Эльхутура, Хулбари, Арин-тайчжия и других младших своих братьев и нойонов. При этом оказалось, что из всех его младших братьев только Чжаха-Гамбу успел бежать и передаться на сторону Найманцев. Ван-хан приказал привести к себе взятых под стражу, в кандалах, я говорит им: "А что мы говорили друг другу, когда шли по Тангутским землям? И что мне после этого думать о таких, как вы?"
И с этими словами, наплевав им в лицо, приказал снять с них кандалы. Тогда, по примеру хана, поднялись и все находившиеся в юрте араты и стали плевать им в лицо.
АЛТАН ТОБЧИ. V. Борьба с Джамухой и тайчшигутами (оконч) [1.4, с.112-117].
После того в год курицы (1201) хатагинский Баху Чороху, салджигутский Иркидэй-багатур, дорбэнский Хачухун-бэ-ки, татарский Джалибуга из [рода] алчи-татар, икирасский Тугэ Маха, хонгхиратский Тэргэ Эмзл Алхуй, горлосский Чиндан Чаган, найманский Буйруг-хагаи, Хуту -- сын мэркитского Тогтага-бэки, ойратский Худуга-бзки, тайчжи-гутские Тархутай Кирилтух, Ходун Орчик, монгольский Ага-чу-багатур и другие -- все они собрались вместе в Алахуй-булаге и говорили так: "Возведем хаганом Джарчирадая Джамуху!"
Разрубив и убив жеребца и кобылицу, они дали клятву, [а затем] покочевали оттуда но течению реки Аргунь. [Там, где] в Аргунь вливается река Хан, на широкой большой косе возвели Джамуху в гурханы. "Мы возвели [его] в хаганы. Отправимся в поход на Чингис-хагана и Онг-хагана",-- говорили они друг другу.
Хоридай из [рода] горлос прибыл к Чингис-хану, находившемуся в Хурлэху, и доставил ему эти вести. Получив такое известие, Чингисхан послал уведомить об этом Онг-хагана.
Получив эти вести, Онг-хаган поспешил со своими воинами навстречу Чингис-хагану и прибыл.
Когда Онг-хаган прибыл, то Чингис-хаган и он, соединившись, сказали друг другу; "Отправимся в поход навстречу Джамухе",-- и выступили в поход до течению реки Керулен.
Чннгис-хаганом были посланы в качестве передового отряда трое: Алтая, Хучар и Даритай. Онг-хаган [также] отправил в качестве передового отряда троих: Сэнгума, Джига Гэмбу и Бэлгэ-бэки. Из передовых отрядов были высланы вперед дозоры. В Xуйлду был выставлен постоянный дозор. Подальше от него был еще выставлен дозор в Чэкэчэре, а еще дальше был поставлен дозор в Чухурху. Когда наши передовые Алтай, Хучар, Сэнгум и другие дошли до Эдухуя и когда они решили сойти с коней, в это время примчался человек, поставленный в дозор в Чухурху, и сообщил, что враг приближается. Получив такие вести, они, не сходя с коней, отправились дальше и говорили: "[Пойдем] навстречу врагу, возьмем языка!"
Двинулись вперед и, взяв языка, спросили его, кто он такой. Это был [человек] из передового отряда Джаму-хи, в который входили Нагачу-багатур из монголов, най-манский Буйруг-хаган, сын мэркитского Тогтага-бэки Хуту, ойратский Худуга. Эти четверо шли в качестве передового отряда Джамухи. Наш передовой отряд громко кричал их отряду: "Наступает вечер, утром будем рубиться!"
[Затем,] возвратившись, он присоединился к главному войску и стал на ночевку.
Назавтра утром двинули [войска] и, подойдя друг к другу, выстроились в боевом порядке в Xуйлдуне. В то время как они располагались, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз, те двое, Буйруг-хагаж и Худуга, сражались, зная волшебство. Учинив волшебство, они вызвали грозу, но именно над ними-то и разразилась гроза, так что они не могли идти, падали в рытвины и бежали в беспорядке, говоря: "Неугодны мы Небу!"
Найманский и Буйруг-хаган отделился а двинулся в сторону Улуг-тага на южном склоне Алтая. Хуту, сын мэркитского Тогтага-бэки, пошел по направлению к Селенге. Ойратский Худуга-бэки двинулся в сторону Шигшига, пробираясь лесом. Тайчжихутский Нагачу-багатур двинулся в сторону реки Онон. Джамуха, ограбив народ, возведший его в гур-ханы, двинулся обратно в сторону реки Аргунь. Онг-хаган погнал Джамуху по течению Аргуни. Чингис-хаган прогнал тай-чжигутского Нагачу-багатура в сторону Онона. Нагачу-багатур, дойдя до своего улуса, заставил свой народ двинуться с места и рассеяться. Тайчжигуты Нагачу-багатур и Ходуг Огэдэ на той стороне Онона построили в боевом порядке оставшихся у них воинов и стояли в боевом порядке, намереваясь сражаться. Чингис-хаган подошел [со своими воинами] и начал сражение с тайчжигутами. Бились сильно ж не один раз обходили кругом [врага]; когда наступил вечер, расположились кругом на том же месте, где рубились, укрепились и ночевали [там]. Бежавшие люди поспешно подошли и также ночевали вместе с воинами, расположившись кругом.
В том сражении Чингис-хаган был ранен в шею. Он изнемог, потому что не смогли остановить кровь. Солнце закатилось, и там же, [где рубились,] сошли с коней, чтобы установить охрану. Чтобы остановить кровь, Джэлмэ высасывал ее своим ртом и сидел окровавленный, не доверяя никому, охранял [Чингиса]. Наступила полночь, он все очищал [рану] своим ртом, а [кровь] или выплевывал или глотал. После полуночи Чингис-хаган совсем очнулся и сказал: "Кровь остановилась, очень тяжко, я пить хочу!"
Тогда Джэлмэ снял свою шапку, обувь, халат и [остальную] одежду, оставшись в одних нижних штанах, раздетый побежал к врагам, которые еще оставались среди людей, расположившихся кругом, ж искал в повозках у них кумыса, но не смог найти, потому что люди, бежавшие в растерянности, оставили кобылиц недоенными. На одной повозке он нашел ж поднял большой кожаный мешок, с молочным тараном и принес его. По пути, когда он тлел веред и когда возвращался, никто его не видел. Да! Само Небо охраняло его. Да!
Когда Джэлмэ принес кожаный мешок с тараном, то сам же пошел искать воду, принеся, смешал ее с тараном и заставил хагана выпить. Хаган три раза выдохнул и стал пить, затем сказал: "У меня просветлело в глазах".
Приподнялся и сел; [уже] рассвело. Когда он так сел, то увидел, что кругом была грязь от выплюнутой на землю крови, которую Джэлмэ высасывал и сплевывал. Чингис-хаган увидел это и сказал: "Это что же такое? Плевал бы подальше, лучше бы было".
На это Джэлмэ ответил: "Ты был в обмороке, поэтому я боялся, [что] если уйду подальше, то ты обессилеешь, и я, сжав зубы, глотал, если глоталось, отплевывал, если отплевывалось, спешил, ж сколько же вошло в мой живот!"
Чингис-хаган еще сказал: "Пока мне было плохо я я лежал, зачем же ты убежал голым и вошел в круг [к тем людям]? Если бы тебя захватили, то разве они не поняли бы, что я вот так [лежу]?"
Джэлмэ сказал: "Мысль у меня была такая: я ушел голым потому, что если бы меня захватили, то я сказал бы им, что хотелприсоединиться к ним, но об этом узнали, схватили меня и, грозя убить, сняли всю одежду, одни нижние штаны не успели снять, и я сумел ускользнуть, меня упустили, и я пришел [к ним]. Так бы я сказал им. Меня бы сочли правдивым, дали бы одежду и призрели бы меня. Разве я не мог бы внезапно вскочить на коня и, пока они не видели, я не смог в это время быстро прискакать? Так я думал ж, желая успокоить страждущего от жажды хагана, не моргнув глазом, [решил ] пойти".
Чингис-хаган сказал: "Что же [мне] теперь [сказать]? Да! В прежние дни, когда пришли три мэркита, когда они трижды обошли кругом Бурхан-Халдуна, тогда ты в первый раз спас мою жизнь. И ныне, когда я хотел пить, ты отсосал своим ртом кровь и спас мою жизнь. И также, когда я истомился от жажды и жизнь моя находилась в опасности, ты, не моргнув глазом, пошел к врагам и нашел питье и вдохнул в меня жизнь. Эти три твои услуги останутся [навсегда] в [моей] душе". Так он соизволил сказать.
Когда совсем рассвело, [стало видно], как [вражеские] воины, ночевавшие в укреплении, разбегались в беспорядке, а народ, расположившийся кругом, стоял на месте не двигаясь, ибо им нелегко было [двинуться в путь]. Чтобы вернуть разбежавшихся воинов, Чингис-хаган выступил с места ночевки. В то время как возвращали разбежавшихся поспешно воинов, какая-то женщина в красном халате, стоя на холме, плакала и громко кричала: "Томучин!"
Чингис-хаган услышал и спросил: "Что это за женщина так плачет?" -- и отправил [человека], чтобы тот ее спросил.
Та женщина сказала: "Я дочь Торган Шира, зовусь Хадаган; эти воины схватили моего мужа и хотят [его] убить. Я кричу и плачу потому, что моего мужа убивают. Передай Томучину, чтобы он спас моего мужа!"
Тот человек вернулся и передал Чингис-хагану сказанные ею слова. Чингис-хаган, услышав это, рысью подскакал [к ней], сошел с коня и обнял ее. "Как бы только наши воины еще раньше не убили ее мужа", -- сказал он и послал к тем людям и спас ее мужа.
Когда вернули обратно тот народ, [что разбежался в страхе,] Чингис-хаган переночевал на этом же самом месте со [всем] великим войском. Он позвал мужа Хадаган, тот пришел, и [Чингис] посадил его около себя, Назавтра утром пришли Торган Шира и Джэбэ, оба они были людьми тайчжигутского Тодбгэ. Чингис-хаган сказал Торган Шира:
"[То, что ты]
Сбросил на землю
Тяжкое древо
С шеи моей,
Велел удалить
Деревянную колодку
С воротника моего,
-- это ваша заслуга, отец и сыновья. Да! Зачем вы пришли?"
Торган Шира сказал: "Про себя я думал о тебе как об истинном владыке" но зачем было торопиться? Если бы я поторопился, то тазчяшгутские нойаны мою жену и сыновей, стада и имущество,-- все, что [у меня] было,-- развеяли бы как пепел по ветру. Подумав так, я не спешил, а ныне я пришел присоединиться к своему хагану".
Когда он так сказал, [Чингис-хаган] молвил: "Правильно!"
Чингис-хаган сказал: "Когда в Xуйлдуне воины были выстроены в боевом порядке, друг против друга, [а затем,] обойдя друг друга, встали с правой стороны, то с хребта прилетела стрела. Кто это выпустил стрелу, разбившую шейные кости у моего боевого беломордого саврасого?"
На эти слова Джэбэ сказал: "С горы стрелял я. Теперь, если хаган велит умертвить меня, я останусь гнить на [куске] земли величиной с ладонь. Если же хаган дарует [мне жизнь], то я перед ним
Вычерпаю ключевую воду,
Разломаю белый камень,
В месте, до которого он велит дойти,
Разломаю синие скалы;
В месте, которое, он велит охранять,
Вдребезги раздроблю черные скалы".
Чингис-хаган сказал: "Если человек пришел к врагу, то разве он не таится, разве не удерживает свой язык, разве он признается, что убил, действуя как враг? Раз он не скрываясь говорит всю правду о том, что убил коня, действуя как враг, и сам на это указывает, то такой человек может быть товарищем. Ты назывался [прежде] Джирхугадай. Но так как ты выстрелил в шейную кость моего боевого беломордого саврасого, то [впредь] называйся Джэбэ, и пусть тебе дадут оружие. Будешь ходить около меня!" Так он повелел.
Вот таким-то образом и пришел Джэбэ от тайчжигутов.
АЛТАН ТОБЧИ. VI. Встреча с тайчжигутами. [1.4, с.118-132].
Чингис-хаган развеял по ветру пепел тайчжигутов, разорил их вплоть до потомков их потомков. Двинувшись с места вместе со своими людьми, он провел зиму в Хубахайа. Когда обладающий величием августейший Чингис-хаган перекочевывал на дальнюю кочевку, он взял девять своих самых близких сайдов. По дороге они рассматривали следы и увидали вдали что-то неясное; владыка так повелел: "Вообще-то неизвестно, с какой стороны появится враг. Девять моих сайдов, разделитесь на три части!".
По повелению своего владыки Джэлмэ, Чуу Мэргэн и Шиги Хутуг втроем составили одну часть. Богурчи, Борохул б и Мухулидай втроем составили еще одну часть. Сулдусский Торган Шира, бэсутский Джэбе, ойратский Хара Хиру -- эти трое составили еще одну часть и оставались на месте. В то время как владыка, взяв с собой сайдов, двигался по северному склону горы Цагарай-хан, выискивая след, он увидел [вдали] что-то неясное. Пока они ехали вдоль кручи Джалман-хама, из-под [ног коня] владыки выскочил грязный, темный козел и побежал. Тогда владыка на своем сивом с пятнами коне
Погнался по северному склону,
Растянул лук на сажень,
Своей золотой стрелой
Выстрелил так, что поморщился,
И убил [козла].
Когда шесть сайдов сошли с коней, взяли козла и привязали его к торокам, владыка повелел: "Поскорей снимите шкуру с этого козла. Ведь я, поднявшись на то желтое возвышенное место, сказал, что [там] что-то виднеется!"
И пока они по повелению владыки поднимались на желтое возвышенное место и высматривали то, что виднелось вдали, владыку стало клонить ко сну, и он задремал, опираясь па свой кнут и склонясь к гриве своего сивого с пятнами коня. Во время дремоты он увидел сон. Как только сайды прибыли и сошли с коней, он рассказал об этом сне шести своим сайдам:
При этом сне
Бедное сердце мое забилось -- "6ол-бол"
Короткое ребро мое
Захрустело -- шир-шир".
На желтой равнине, где быле
Три высоких бугра вдали,
Три сотни врагов повстречал я,
Три черных знамени было у них.
А начальник, их предводитель,
Был на рыжем коне с лысинкой.
[Шлем на нем] с изогнутым козырьком,
С беловатой, круглой кистью [наверху];
Моложавый черный человек
С лицом, скрытым черной бородой,
Был одет он в красный панцирь --
Вот какого встретил я человека.
Высматривал он свою судьбу-свободу.
Как игла [быстро] он двигался,
Как нитка [ловко] тянулся -- [вот как] он был виден!
Если мой сон сбудется, то как поступите вы, мои шестеро?" Так он спросил.
Когда [же] спросил, то Шиги Хутуг сказал:
"Я всегда далеко вижу:
Что у монголов случится --
[Все хорошо] рассмотрю;
Что у мэркитов случится --
[Все хорошо] буду знать;
Что у тайчжигутов случится --
[Обо всем] я буду осведомлен".
Джэлмэ сказал в: "Не увижу я равнины, на которой скот его скудеет и жизнь гибнет; [не увижу потому, что] выйду, держа меч [в руке], пересеку путь врагу; разрублю я того, кто на пути повстречается; человека, который держит три черных знамени, разрублю и убью и знамена его силой захвачу; сразу же, немедленно, как только увижу, верхушку знамени воткну вниз, потащу круг, огромный как море, и отдам [его тебе]".
Чуу Мэргэн сказал: "Малодушен я был, испугался и бросился бежать. Ты меня позвал, наставил и побранил; я, неразумный, приду и дарованную моим владыкой судьбу-свободу не утрачу".
Богурчи сказал:
"Врага, идущего с юга, остановлю, будет полезно [его] устрашить.
От золотых поводьев моего владыки Я не отлучусь!"
Борохул сказал:
"Я стану прикрытием от выпущенной стрелы,
Я стану навесом против свистящей стрелы,
К золотой особе своего владыки не допущу я стрелы".
Мухулидай сказал:
"Врагов твоих подавлю,
Добычу твою пригоню и доставлю.
За хвостом моего коня туман стелется,
Перед гривой его солнце восходит,
Вражеского коня я заставлю блуждать,
Не уклоняясь, я иду,
Всю свою силу отдам [владыке]".
Так он сказал. Владыка выслушал слова своих шестерых сайдов, торопливо поел жареного мяса козла, сошел со своего солового Шинхуна и отдал его Шиги Хутугу, сказав : "Не случилось ли так, как было в моем сне? Разгляди [все] на Желтой равнине с тремя проходами в зубчатых горах и возвращайся".
И он отправил его. Шиги Хутуг сел верхом на солового Шинхуна и, степь позади оставив, через тайгу протащившись, подъехал и испугался, когда, выйдя на Желтую равнину, внезапно встретил врагов с тремя черными знаменами, спешивших навстречу. Они гнались за Шиги Хутугом вплоть до [того] места, где находился владыка. Владыка спросил: "Шиги, что случилось?"
Шиги Хутуг сказал: "Когда я носнешно выехал па Желтую равнину, я испугался, повстречав триста врагов, а они за мной погнались. Выли ли то тайчжигуты -- я не мог узнать. Были ли то мэркиты -- не мог я понять. Были ли это монголы -- не мог рассмотреть. Только раз бросил взгляд назад, поглядел: все действительно было так, как во сне моего владыки. Если то были мэркиты, то неведомые багатуры были. Если были монголы, то несокрушимые багатуры были. Похоже, [однако], что это тайчжигуты. Они приближаются рассыпавшись".
После того как это было сказано, шестеро сайдов сошли с коней, взяли свои потники, и пока они перепоясывались, показались, приближаясь, те дальние враги. Когда они подошли, Богурчи, сев на своего буланого копя с темным ремнем на спине, выехал вперед, а когда выехал, то спросил: "Чьи вы люди будете? Мы ваши законные владыки! Скорее скажите: если вы люди, обладающие обычаями, то скажите свой обычай; если вы люди, обладающие именем, то скажите свое имя".
Когда он так сказал, они ответили: "Какое [там еще] у нас [может быть] доброе имя! Скорее давайте биться". Тогда Богурчи сказал: "Так говорить вам не следует. Какое вам тут веселье! Будем веселиться, пока солнце светит!" Так он громко кричал.
Тогда те, люди простые, сказали: "Какое у нас хорошее имя? Рыболовы мы да сурколовы".
Тогда Шиги Хутуг проговорил: "Чего хорошего с них можно спрашивать? Они тайчжигуты, я узнаю их. Нападем-ка на них без промедления!"
Джэлмэ двинулся на них, держа меч прямо. Защищая дорогу, они врезались клином вперед, напали и порубили людей, держащих три черных знамени, заставили бросить их, захватили знамена силой. Поспешно выйдя [из сраженья], они воткнули верхушки знамен в аемлю, а огромный как море круг разломали на части.
Чуу Мэргэн убежал. Богурчи, ушедший в сражении вперед, возвращаясь обратно, увидел [его] и сказал: "Эй, Чуу Мэргэн, постой! Так-то ты, убегая, отдаешь свою силу владыке? Что же ты разыгрался, словно годовалый жеребенок, впервые выбежавший в поле?"
Когда он так сказал, Чуу Мэргэн воротился и, смеясь, сказал: "Владыка мой! Ведь говорят, что когда сражаешься рядом, то стрел-то своих не хватает!"
Владыка выдернул из своего золотого колчана красную, расписанную киноварью стрелу и отдал ему. Чуу Мэргэн, вытащив стрелу натянул свой лук и не лишился он дарованной владыкой судьбы-свободы.
Пока светлый человек свой козырек поворачивал,
Пока добрый человек свои завязки развязывал,
Чуу Мэргэн выстрелил и убил его. Его рыжего с лысинкой на лбу коня он захватил, привел и посадил на него владыку. После того как он посадил верхом владыку, он стал носиться как [ветер], летать как [птица]. Владыка смеялся. Сражавшихся врагов осталось немпого, коловших врагов осталась половина.
Пока они так забавлялись, в голову Борохула попала стрела. Он упал, потом встал и пошел ощупью, опираясь на конец своего лука; когда он шел так, спотыкаясь и держа как щит войлочный потник, то Богорчи, возвращавшийся из сраженья, увидал его и сказал: "Эй, Борохул! Разве [добрые] мужи падают от одной стрелы? Ты как козленок, ударивший своими рогами и упавший! Чего же ты? Разве так отдают свою силу своему владыке?"
Когда так он сказал, Борохул повернул обратно своего коня, шедшего вспять, и, держа свой заслон, стал беззаботно сражаться.
Затем враги, находившиеся вдали, подобрали своих убитых и бежали обратно. Тогда владыка соизволил сказать: "Что же будет врагу, который с умыслом пошел было на нас?".
Когда он так сказал, то Богурчи проговорил:
"Говорят, что
Сайдам, ставшим бурханами,
Своими благими действиями мы помогаем,
Беззаконно шедшим [на нас] врагам
Своими острыми стрелами мы помогаем.
Погонимся же!" Так он сказал.
Согласившись с этими словами, [Чингис и сайды] погнались. Гнали они врагов до белой равнины Цайту, ворвались [к врагам,] подобно волку, вошедшему [в загон], где много овец, рубились и сто человек убили, двести человек захватили и ушли. Забрали сто коней и пятьдесят панцирей. Мухулидай подавил врага, забрал добычу; у коня его перед гривой солнце восходят, за хвостом туман стелется; брошенных врагом коней он окружил и собрал, не уклоняясь, шел прямо, отдал свою силу. Все забрали, не оставили даже разорванной нитки, сломанной иголки и благополучно вернулись к себе домой. Когда они прибыли, то владыка сказал: "Верховному Небу, своему отцу, поклонимся!"
Взойдя на высокий бугор, владыка разостлал свой потник, свой пояс повесил на шею и произнес молитву:
"Я сделался владыкой не по своей храбрости,
Я стал владыкой по велению Неба, моего отца!
Я сделался владыкой не из-за удивительных своих достоинств;
Я стал владыкой но велению моего отца Хан-Тэнгри; Он даровал мне победить хитрых врагов", -- так говоря, он совершил поклонение.
Когда пришло время садиться на коней, владыка произнес хвалу своим шестерым сайдам. Сначала восхвалял он Шиги Хутуга:
Так говоря, он восхвалял его. Джэлмэ он так восхвалял:
"Затаившегося зверя
Выследить умеющий,
Горделивого врага
Своим отрядом сделавший,
Когда не было у меня коня,
Коня [ты] захватил и [мне] отдал,
Когда жаждал я напиться,
Питье из тарака ты захватил и [мне] дал.
[Ночь проведший] без сна,
Без промедления свое намеренье [ты] выполнил.
Государству и прежде силу свою отдавал
Мой добрый Джэлмэ урианхайский!"
Так говоря, он восхвалял его.
Чуу Мэргэна он так восхвалял:
"Дарованной моим повелением судьбы-свободы [ты] не лишился; по козырьку светлого человека, по подстежке узды [коня] доброго человека 16 [ты] стрелял до тех пор, пока не разметал [врагов], рыжего коня с лысинкой на лбу захватил и привел,
Непокорного врага
Немногочисленным сделавший,
Рубившегося врага
Наполовину уменьшавший
Чуу Мэргэн мой чжурчжитский!"
Так говоря, он восхвалял его. Борохула [так] восхвалял он:
