Попался сложный момент - быстрый пассаж, затем громкий аккорд на другой стороне клавиатуры. Не получается. Играю медленно - не выходит, быстро - тьфу! Либо в аккорд не попаду, либо пассаж не проиграется. Повторяю - не получается. Повторяю - не получается. Злюсь!
Повторяю - не получается. Злюсь сильнее! Повторяю - не получается.
Бешусь! Повторяю - не получается. Киплю. Проигрываю пассаж - пытаюсь аккуратно взять аккорд - мимо. Повторяю - пытаюсь взять аккорд рывком - мимо!
Повторяю - просто сказка! Ван Клиберн, да и только! Удовлетворенно встаю из-за инструмента, иду на балкон курить, заодно на знатока посмотреть.
Выхожу, а там ребята погнутое колесо у велосипеда выправляют.
Спасибо, народ. Помогли!
Все занятия в чем-то схожи!
___________________________________________________________-----------------------------------------------------------МУЗЫКА - ОНА МОЖЕТ И ЖИЗНЬ СПАСТИ!
"... Снимали комнату в Пушкине. Лена утверждала, что хозяин за стеной по ночам бредит матом."
С. Довлатов (с). "Соло на ундервуде" и, кажется, "Заповедник"
* * *
Магадан. Столица Колымского края. Не так, чтобы очень тепло. Бортпроводница обещала минус двадцать - соврала градусов на десять, не меньше. Пальцы мерзнут жутко - отогревать по полчаса, даром, что в перчатках.
Заниматься, хочешь не хочешь, нужно регулярно. Рояль в фойе концертного зала. Как живет - неизвестно. В фойе температура плюсовая, но пар изо рта идет. После двенадцати дня начинает появляться разнообразный народ и мы мешаем друг другу: соответственно, занятия нужно заканчивать до этого времени.
Программа следующая: прихожу в пять утра, пьяный в хлам сторож с трудом отпирает дверь, после чего заползает к себе в каморку и возвращается ко сну, перекладывая таким образом все обязанности по возможному обслуживанию приходящего населения на мои плечи. Рояль стоит у стены - его комнатушка сразу за ней. Садясь за рояль, я ритуально интересуюсь, не будет ли игра мешать его пребыванию в объятьях Морфея? Сторож мычит, что я предпочитаю истолковывать, как "Нет, что вы, играйте на здоровье, я очень люблю музыку!"
Полчаса на отогрев пальцев, клавиш и сиденья, час на разминку проходят незаметно (и, что принципиально, тихо) и ближе к семи утра я начинаю играть произведения - в массе своей достаточно шумные. Через час подобных удовольствий сквозь пелену музыкального грохота до меня начинают доноситься матерные ругательства, подчас весьма витиеватые.
Признаюсь, за долгие годы артистической карьеры я привык сталкиваться с самым разнообразным отношением к качеству подачи мной музыкального материала, но подобные откровения оказались для меня несколько внове, что ли, и я решил поинтересоваться, что же именно вызвало столь бурную реакцию.
Захожу в комнатушку сторожа и обнаруживаю, что он сладко спит крепким сном, распространяя вокруг себя амбре, могущее свалить с ног не очень крупного слона, и что он явно не способен на произнесение таких слов, равно, как и любых других представителей членораздельной разговорной речи.
В непонятках возвращаюсь за рояль, продолжаю играть. Отчетливо доносится: "... твою мать! Сколько ж, ... , можно?!"
Подрываюсь! Что за ерунда?! Влетаю к сторожу - спит. Ни малейших поползновений в пробуждению.
Злобно плюхаюсь на сиденье, замахиваюсь с твердой уверенностью так слабать Рахманинова, чтобы мертвые поднялись, первый аккорд - БАЦ!, переношу руки и вдруг далекий вопль, чуть не плача: "Заткнись, б...!"
Влетаю к сторожу - спит!!!
Потусторонний голос продолжает причитать: "Откройте, сволочи!"
***
...Электрик. Пришел свет налаживать. В ночную смену. Два часа возился в темном подвале, а сторож его спьяну не заметил, запер и забыл. ПЯТЬ ЧАСОВ стучал, кричал - сторож сладко дрых. Совсем уже помирать собрался, когда услышал, как я на рояле грохочу. Занятия обломались. До двенадцати дня отпаивал его от мороза и от нервного шока.
Концерт. Длиннющий - два отделения. Ползала заполнено детьми. Сидят тихо, чинно - вежливо улыбаются. В паузах не хлопают, не бегают, не кричат. Нетипично. Удивлен. Играю веселую польку - сидят тихо, вежливо улыбаются. Играю грустную "песню без слов" - сидят, улыбаются. Играю заводные джазовые бисы - сидят. Играю ностальгичные переделки русских народных песен - улыбаются.
Концерт кончился - устал, как бурлак. Сижу в артистической, курю. Приходят дети. Улыбаются. Молча протягивают программки, я их молча подписываю, они молча уходят. Подписал программок пятьдесят.
Заходит женщина средних лет, протягивает программку. Подписываю. Спрашивает:
- Несильно вас мои дети утомили?
- Нет, - говорю, - честно сказать, никогда таких тихих детей не видел. Они у вас на уроках также тихо себя ведут?
Она с удивлением:
- Конечно.
Я, уважительно:
- Какая-то спецшкола?
Кивает:
- Да, специализированный ннтернат. Для глухонемых.
Не нашелся... Бред какой-то...
* * *
P.S. Впоследствии мне объяснили, что глухонемые очень тонко чувствуют резонанс и что детишкам было приятно слушать гармоничную музыку, поэтому они сидели так тихо... Но на тот момент я этого не знал и был сильно удивлен.
Концерт в маленьком немецком городке с очередным непроизносимым названием. От Франкфурта минут 20 на машине. Во Франкфурте в шесть вечера - концерт. Первое отделение мое. В этом городке концерт начинается в семь, но мое отделение - второе. Пашка (гитарист, блин, черт бы... ну и так далее) - в первом. Освобождаюсь в семь, выскакиваю из зала, несусь к машине, запрыгиваю. Едем.
На магистрали, на НЕМЕЦКОЙ МАГИСТРАЛИ! - пробка! Застряем. Звоню приятелю, который в том городке сидит на том концерте. Так и так, говорю, застрял. Попроси Пашку, пусть бисы поиграет, если не успею. Ок?
Без четверти восемь вечера. Взмыленный, влетаю в зал, несусь на сцену.
Публика явно сидит давно. Сажусь, весь на нервах. Сижу перед клавиатурой, собираюсь с мыслями. Проходит минута, две - в зале начинается смех. Я в недоумении. Что такое?! Незаметно оглядываю свой вид - вроде все на месте. Поднимаю руки - смех усиливается.
Ну и черт с вами! Я играть приехал. Играю - то тут, то там прысканье.
Весь концерт прошел под какие-то хохотульки. Удовлетворения никакого. Контакта с публикой - ноль!
После концерта объяснили...
Пашка! Болван! Черт бы его взял.
Отыграл первое отделение, тут же помчался, накурился травы. Тут-то его и поймал мой приятель. Сыграй, говорит, еще чего-нибудь. И, главное, нет бы отказаться! Не вопрос, говорит.
Вышел, ишак, Сеговию играть. Уселся. Сидит.
Минут десять сидел, потом начал ржать.
Тут-то его и увели.
А минут через пять я приехал. И давай сидеть перед клавиатурой.
Петр, студент, если не ошибаюсь, уже аспирантуры консерватории, превосходный пианист, замечательный органист, очень интересный композитор, отлично играет треш на гитаре, увлекается игрой на лютне и т.д. и т.п.
Кроме того, Петр - веселый парень с отличным чувством юмора, но несколько, как бы это сказать, авангардно настроенным.
Как-то раз Петр устроил концерт в рахманиновском зале консерватории.
Концерт был в лучших традициях его пресловутых авангардных настроев. Там были разукрашенные балерины, народные инструменты, какие-то картины, электрические инструменты и многое другое, даже, по-моему, какая-то пиротехника. Концерт оказался настолько интересным, что про него сняли передачу и показали по каналу Культура. Соответственно, взяли интервью и у Петра.
Кадр на экране следующий: камера медленно перемещается по комнате Петра, показывая то рояль, то электрогитару, то стоящий на шкафу разобранный мотоцикл (забыл сказать, Петр по призванию байкер), то наваленные в кучу ноты и все в этом роде. Перемежается это ползание камеры кадрами из концерта, а также вставками интервью с самим Петром.
Интервью вела молодая девушка, которую, судя по всему, несколько смущали длинные распущенные волосы и вьющаяся дьяконская бородка собеседника. Я бы даже сказал, не то, что смущали, а как-то раздражали даже, что ли...
Может, ей казалось, что музыка - не дело настоящих мужчин, а, может, что Петр к ним не относится, или манеры его ей не понравились, или концерт ей не по нраву пришелся. В общем, все интервью шло в эдаких подковыристых тонах. (Правда, Петр потом утверждал, что ничего такого не заметил. Возможно, галантно врал. Мне так показалось).
Произошел у них в один момент следующий диалог, вызвавший мой совершенный восторг:
Ведущая:
- Вы довольны проведенным концертом, Петр?
Петр (возведя очи горе):
- Полностью довольным быть, конечно, нельзя. Кое-что, например, не получилось, что-то не разрешили.
Ведущая:
- Не разрешили? Что именно?
Петр:
- Ну вот, нам не разрешили вывести на сцену осла. Мы ведь играли Дон-Кихота, и Санчо Панса у нас был без осла.
Ведущая (с подковыркой нашедшего удачный резонерский вопрос обывателя):
- А что, Петр, по-вашему, на концертах классической музыки самой музыки недостаточно?
Петр (ничтоже сумняшесь, без малейшей паузы):
- Почему же? Музыки вполне достаточно. Ослов не хватает.
...А я в детстве/отрочестве/юности на трубе играл. Да не просто играл, любил это дело - страсть! То где на концерте, где на празднике, а то и вовсе для себя дома (чаще всего, если честно). А еще группа у нас была - чего-то рокнрольное играли. Короче, весело было...
Но ушел владыка Время со своими сынами Годами, стал я старше, энергию утратил, уже так, иногда пискну пару нот, да и отложу инструмент в долгий ящик. Как там у Высоцкого: "не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так..." Прошли года.
....
Забрели мы, тусуясь по стольному граду, в кабачок биллиардный, может, знает кто - "Империя", кажется, называется. Прямо рядом с Садовым кольцом. И была со мной компания богатая: мой друг, да еще девка знакомая. Со школы музыкальной еще знал - учились вместе, я, соответственно, труба, она - пианино. Ой, сох по ней - ужасть! Да и не зря. Еще тогда была заметная, красивая, а теперь и вовсе расцвела: синие глаза потемнели, волосы (ах, матерь божья - длиннющие, пышные!) позолотились, походкой стройна, осанкой видна, за версту видно - за девку удавиться не жалко.
Да как назло, словно дразнит, на меня ни взгляда, а на друга моего пялится, как новый баран на старые ворота, глаз не отводит. Уж и губы раскрывает, и придвигается, и дышит интимно, в глаза заглядывает. А мне - хоть вешайся! Уж и в биллиард его обыграл, и историй разных порассказывал...
Хоть бы хны! Мне - смешок, ему - улыбку!
Но есть и божий суд, наперсники развата...
Пришло и по мою душу счастье. Вынырнул вдруг подпитой типчик из дальнего угла зала, подбежал, да как заорет: "Ты ли! Какими ветрами?!"
Смотрю, впервые человека вижу. Тактично интересуюсь, мол, кто таков?
Отвечает:
- Да ты меня, бродяга, помнить не можешь. Зато я тебя помню. Пять лет назад в "Табула Расе" играл?
- Ну бывало, - говорю.
- Эхма! Повезло! - чуть не шапку о землю. - Какого артиста встретил!
А я краешком глаза-то примечаю, улыбки все ему, верно, но взгляд нет-нет да стрельнет в мою сторону! Ага, думаю! Отольются тебе вдовушкины слезы, будет и на моей улице праздник. Позу повеличавее принимаю и эдак небрежно бросаю в ответ:
- Ну дак! Не лаптями щи, знаете ли...
А парень уж и глаза пучит, и руку жмет, и радуется по-всякому.
- Подожди, - орет, - сейчас девушку свою подведу, познакомлю.
- Веди, - говорю, а у самого на роже: да на что нам девки-поклонницы, утомили уже...
И ведь бросился, привел какую-то: глазастая, гривастая, пучится на меня камбалой, интересуется... Да что мне да них - я уже победу торжествую! Какие там улыбки? Руку его и то выпустила, ко мне поближе придвинулась, плечом теплым спину греет. Да и то? Кому оно зазорно с таким артистом постоять - пять лет народ помнит!
А парень девке своей все орет, рот до ушей - радостный:
- Ну ты его помнишь, вспоминаешь? На концерте он такое выделывал. Тебя как раз тошнило перед этим...
...Рука ее скользнула по моему локтю и я застыл - мгновенье дарит жизнь!
А парень не унимается:
- А ты как сейчас, продолжаешь?
И я так небрежно скорбно, словно провожая в путь последний былые гордость и талант:
- Да нет, другим занялся, бизнесом.
...А пальцы ее к моей ладони все ближе, ближе...
А парень за руку трясет, кричит:
- Да ты ведь пробьешься! Удачи тебе!
И я ему вежливо:
- Тебе того же.
...И руку свою ладонью вверх повернул, готовясь ее пальцы захватить...
Парень девушку свою обнял за плечи и, уже уходя, ей, весь в раже, проорал:
- Ну как не помншиь?! Я ведь еще тогда тебе сказал, что такого УДАРНИКА свет не видывал!!!
...
Ну не тварь?!
...
- Ты за стол заплатил? - еще спросила она, когда мой друг помогал ей одеваться...
В коридорах консерватории встречаю Петра, радостного донельзя. Рот до ушей, волосы всклокочены, руками машет - страсть! Что, спрашиваю, случилось?
- Да, - говорит, - представляешь, повезло мне, уух, как повезло. Задания по композиции раздавали, так всем черте что досталось, а мне вальс. Его и писать-то нечего, за полчаса налабаю.
- Ладно, - назидательно увещеваю я его, - не забывай: самые опасные камни - гладкие. Поскользнешься - и дух с тебя вон.
- Не боись, - гогочет. - Я прямо сейчас сочинять иду. Я им такое, я им такое...
Прошло два дня.
Встречаю в коридорах консерватории Петра, опять же всклокоченного, но уже по причине крайнего расстройства. Что, спрашиваю, случилось?
- Да, - говорит, - не поверишь. Помнишь, вальс мне задали написать?
- Ну, - отвечаю.
- Ну? - злобно передразнивает Петр. - Баранки гну. Я его написал. Как только домой пришел, за два часа и слепил.
- Ну и, вроде бы, отлично? - удивляюсь я.
- Кретинично, - еще пуще злится Петр. - Поиграл, показалось слишком просто.
- Да ладно?
- Прохладно. Переписал я его. Левую руку в одной тональности, правую - в другой.
- Ну и молодец.
- Огурец! - срывающимся голосом орет Петр. - Поиграл, опять просто показалось. Переписал левую руку триолями, правую тридцать вторыми. Поиграл - опять просто. Написал правую аккордами, левую - скачками.
- Ну так и круто, - не выдерживаю я, - проблема-то в чем?
- Проблема... - Петр тяжело вздохнул. - Пришел я сегодня на экзамен, сел за рояль, поставил ноты и...
- И?!
- Что и... сыграть не смог.
-----------------------------------------------------------