-- Я хочу, чтобы ты позволил мне забрать узника из Храма.
-- Как ты можешь его забрать? Его ведь должны сжечь на днях.
-- Я не хочу, чтобы его сожгли. Это мой родной брат. Бери деньги и открой мне дверь, чтобы я мог увезти его отсюда.
Молчание. Треск факела.
-- Что-то я... Ты хочешь, чтобы я выпустил приговоренного, а за это ты дашь мне золото?
-- Да. Если тебе кажется, что золота мало, я могу добавить вот это кольцо с рубином.
-- Я нарушу приказ, а ты мне за это дашь золота, и если я попрошу -- кольцо с рубином?
-- Да, да!
Рука в жесткой кожаной перчатке ударила Ворондиля в лицо, и он отлетел к противоположной стене коридора, хотя был не ниже ростом и не уже в плечах, чем Страж.
-- Убирайся, ты, предатель! И не забудь поблагодарить меня за то, что я никому не передам нашего разговора!
Ворондиль вытер кровь с разбитой скулы и, опираясь о стену, поднялся на ноги.
-- Спасибо, -- сказал он и пошел прочь.
Сидя на полу за поворотом коридора, он дождался смены караула. Нового охранника он знал -- это был совсем молодой парень лет тридцати, откуда-то из форостарской глубинки. Алое мерцание рубина было в новинку простодушному рыбаку, и он с легкостью согласился на предложение -- не только открыл дверь в темницу, но и помог Ворондилю вытащить и взвалить на плечо пребывавшего без сознания брата. Только сворачивая за поворот, Ворондиль позволил себе подумать о том, что стража, допустившего побег узника, ждет жертвенник -- раньше он гнал от себя эту мысль, чтобы рыбак тоже не вспомнил об этом.
Час был поздний, и он никого не встретил по дороге к решетчатой изгороди, где привязал лошадей. Эктэлион не приходил в себя. Ворондиль боялся думать, что беспамятство может быть результатом "прогулки по шару", как выражались в Храме. Если человек и оставался в живых после этого, его могли ожидать кома или безумие. Но Ворондилю было все равно.
Привязав поводья второй лошади к своему седлу, он посадил брата впереди себя -- тот еле слышно застонал -- и дал шпоры коню. Стража на выезде из города расступилась перед человеком Храма, не посмев задать ему ни единого вопроса.
До самого утра Ворондиль ехал по дороге -- она была пуста, как деревенская улица. На рассвете он свернул на проселок. В какой-то усадьбе купил себе свежего хлеба и кувшин парного молока и позавтракал, сидя на опушке леса. Эктэлион не приходил в себя. Увидев при свете дня тени вокруг запавших глаз и пышущее жаром лицо, Ворондиль утвердился в худших подозрениях. Сменив коня, он поехал дальше сетью проселков и аллей, вдоль главной дороги. Он надеялся, что выиграл не меньше суток: Зигур и храмовое начальство должны были вернуться из Андуниэ не раньше сегодняшнего вечера, а без них мелкие сошки ничего делать не будут. У них и без того дел по горло.
Когда ближе к ночи копыта застучали по желтому камню мостовых Ромэнны, он с трудом держался в седле: все мышцы одеревенели, тело перестало слушаться.
Он остановился, достал из седельной сумы плащ и накинул на плечи -- в части города, где жили Верные, человека в одежде Храма могли ожидать неприятности.
К знакомому дому он подъехал сзади. Рангар за пятьдесят до калитки из кустов на обочине дороги шагнул неразличимый в сумерках человек, тоже закутанный в плащ. Он поднял руку и вышел на середину аллеи, преграждая путь Ворондилю:
-- Хэй, друг, не ошибся ли ты дорогой? Насколько мне известно, сегодня здесь гостей не ждут.
-- Мне нужен лорд Исильдур, -- без обиняков ответил Ворондиль на синдарине и, заметив, несмотря на темноту, что рука незнакомца легла на рукоять экэта, добавил: -- У меня важные новости из Храма. И я привез человека, которого должны были сжечь на жертвеннике.
Его собеседник обеспокоено присвистнул:
-- Погоня близко?
-- Нет.
-- Хорошо. Я побежал за лордом Исильдуром, а ты езжай прямо, калитка тут недалеко.
-- Я знаю, -- откликнулся Ворондиль, но часовой уже снова растворился в густой живой изгороди.
У калитки он спешился и еле успел подхватить соскользнувшего с седла Эктэлиона. Бросив свой плащ на полоску травы под зарослями лаваралды, начинавшимися от самой калитки, он осторожно положил брата на плащ. Нежный запах туманно-белых в сумерках цветов живо напомнил Ворондилю прошлое -- как он ждал Исильдура на этом самом месте. Тогда его весть тоже не терпела отлагательств.
Послышались голоса и шаги. Сквозь решетку изящного литья на Ворондиля упали отблески факельного света. Он подошел к самой калитке.
-- ...нам нужно на погрузку не меньше двенадцати часов! Быстрее не управиться! -- услышал он взволнованный голос Исильдура. Внутри у Ворондиля что-то сжалось.
Наконец за калиткой появилась знакомая фигура. Факел в руке Исильдура ярко вспыхнул и осветил человека в черном, на груди которого как яблоко на мишени загорелся алый знак Храма.
-- Ты!? Как ты посмел, предатель!? -- гневно воскликнул Исильдур. "Измена!" -- прошептал чей-то голос, и за спиной Исильдура заскрипела, напрягаясь, стальная тетива лука.
-- Завтра на рассвете за вами придет храмовая стража. На всех выездах из города встанут заставы. У градоправителя Ромэнны уже лежит запечатанный свиток, который он должен вскрыть завтра на рассвете -- это приказ арестовать корабли твоего отца, -- Ворондиль помолчал мгновение. -- Всю вашу семью должны сжечь сразу, как только доставят в Храм. Он не забыл даже твоего новорожденного племянника.
Исильдур движением руки удержал своих спутников, потом снова повернулся к Ворондилю. Но его яростный взгляд все равно оставался взглядом лучника, который смотрит на мишень поверх наконечника стрелы:
-- Мне известно про свиток градоправителя, который будет вскрыт c первыми лучами Солнца. Но почему я должен верить остальным твоим словам -- или не тебя зовут "Зигуровым псом"?
-- Верным псом. Или ищейкой. Да, меня. Поэтому я все знаю точно и доподлинно. До рассвета еще долго. Люди поднимутся на борт, и вы успеете отплыть с утренним отливом.
Исильдур оперся на калитку. В свете факела хорошо было видно его усталое лицо и потемневшие глаза.
-- Но почему, почему? Ворондиль, я не понимаю...
-- Считай, мой лорд, что предупредить вас в моих интересах, -- Ворондиль перевел дыхание. -- Дело в Эктэлионе.
-- Я слышал. Но люди говорили, что ты сам арестовал его. Я не поверил. Это ложь?
-- Нет. Это правда. Не сделай я этого, он был бы уже мертв.
-- Ты хочешь сказать...
-- Я увез его из Храма.
Ворондиль вдруг опустился на колени и, склонив голову, глухо проговорил:
-- Лорд Исильдур, молю вас не отказать в моей просьбе: спасите Эктэлиона, отвезите его домой, к отцу. Ради тех вестей, что я привез вам прежде и ныне.
Исильдур распахнул калитку, шагнул к Ворондилю и рывком поднял его с земли:
-- Я не Зигур, чтобы падать передо мной на колени! Или покупать мою помощь!
Тут он увидел ссадину на щеке Ворондиля:
-- Ты сражался?
-- Нет. Меня ударили.
Исильдур обернулся:
-- Элэндур, Асгон, отнесите раненого в дом. Пусть матушка о нем позаботится. Это наш родич и друг.
Высокий отрок -- вылитый дед -- склонил голову, они с товарищем прошли в калитку, подняли Эктэлиона и прямо на плаще понесли его к дому. Ворондиль, не отрываясь, смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду.
Исильдур тоже прошел в калитку и нетерпеливо обернулся к Ворондилю:
-- Пойдем, надо как можно скорее сообщить обо всем отцу!
Ворондиль молча смотрел на своего собеседника. Глаза его в темноте казались почти черными.
-- Мой лорд, ты... Я не понимаю твоих слов. Ведь не можешь ты...
-- Почему не могу?
Ворондиль неловко выпрямился и, покачнувшись, ухватился за решетку. Калитка, повернувшись, со скрипом закрылась перед ним.
-- Ты назвал меня Зигуровым псом. Ты не ошибся. И все, что ты слышал обо мне -- это чистая правда. Все.
-- Я верю тебе, -- неожиданно мягко произнес Исильдур. -- Я знаю, что ты не лжешь.
-- Ты не из них. Иначе бы твой брат уже умер. Ни чары, ни ложь не властны над твоей волей. Ты больше не слуга Зигуру. Ты теперь мятежник, такой же, как я.
Ворондиль судорожно стиснул прутья решетки:
-- Но то, что я делал... Я же не могу сделать бывшее небывшим!
-- Просто забудь все как страшный сон. Утром ты будешь на моем корабле.
Ворондиль упрямо вскинул подбородок:
-- Если я ступлю на твой корабль, он пойдет ко дну. Лучше мне...
Исильдур тихо рассмеялся. От изумления Ворондиль смолк на полуслове.
-- Ох, наконец-то я слышу прежнего Воронвэ! -- сын Элэндиля умолк и внимательно посмотрел на осунувшееся лицо своего собеседника. -- Оставь терзаться. И не бойся ненависти и презрения тех, перед кем виноват. Я знаю: ты достаточно силен, чтобы вынести свою вину.
-- Я? Силен? -- повторил Ворондиль, не сводя с Исильдура глаз, в которых отражался свет факела. -- И ты говоришь это человеку, который предал брата и отказался от отца? Который встал на ко...
-- А! Ты боишься, что твой отец...
Ворондиль вздрогнул как от удара, и Исильдур догадался, что попал в цель.
-- Неужто ты думаешь, будто отец и брат отвергнут тебя? Я уверен, им не понадобиться даже прощать тебя -- все зло, которое ты причинил им, уже забыто.
И, видя, как на щеки Ворондиля возвращается румянец, добавил, протягивая руку:
-- Ты спас своего брата. Неужели твой отец прогонит того, кто не склонился перед Врагом?... Идем!
Но Ворондиль вдруг задрожал и, побледнев как мертвец, отшатнулся в темноту. Исильдур нахмурился и шагнул вперед, распахнув калитку:
-- Что не так, Воронвэ?
Ворондиль продолжал пятиться. В глазах его стоял ужас. Натолкнувшись спиной на своего жеребца, он, словно придя в себя, повернулся и неловко залез в седло. Но Исильдур в один прыжок оказался у коня и ухватил поводья гнедого:
-- Нет, я не отпущу тебя просто так. Я обидел тебя?
-- Нет, -- ответил, наконец, Ворондиль, глядя на Исильдура сверху вниз. -- Я... Ты вынес мне приговор, справедливый и заслуженный. Отец откажется от меня.
-- Ворондиль...
-- Прошу тебя, не надо ничего говорить. Пожалуйста.
Потом он перевел дух и добавил:
-- Спасибо тебе за Эктэлиона и за твои... добрые намерения. Надеюсь, в Средиземье у вас все сложится удачно. Желаю вам доброго пути. Намариэ.
И он выдернул поводья из руки Исильдура, разворачивая своего дрожащего от усталости гнедого.
-- Ворондиль Воронда (1), что я скажу твоему отцу? -- вдруг шепотом спросил сын Элэндиля.
Покачнувшись в седле, Ворондиль обернулся к Исильдуру:
-- Передай, что я люблю его. И поэтому он больше никогда меня не увидит.
С этим словами он ударил жеребца шпорами. С диким ржанием гнедой понесся в темноту, роняя пену с удил.
Стук копыт затих вдали. Внезапно сердце Исильдура пронзила острая как нож жалость, и невыносимо жгучие и горячие слезы брызнули из глаз.