Анариэль Ровэн : другие произведения.

Турамбар и Фоалокэ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод 2 главы из второго тома "Книги Утраченных Сказаний" Толкина.

   Перевод Анариэль Ровэн
   2 глава из "Книги Утраченных Сказаний-2" (2 том "Истории Средиземья" Толкина), стр. 69-143
  
  

II

ТУРАМБАР И ФОАЛОКЭ

  
   Сказание о Турамбаре, как и Сказание о Тинувиэль, записано чернилами поверх полностью стертого карандашного оригинала. Но кажется вполне вероятным, что существующий вариант Турамбара предшествует существующему варианту Тинувиэль. Имеется достаточно доказательств именно такого порядка создания сказаний, примером чего служат формы имени Короля Лесных Эльфов (Тингола). Во всей рукописи Турамбара он сначала назывался Тинтоглин (это имя также возникает в сказании Пришествие Эльфов, где оно было изменено на Тинвэлинт, I. 115, 131). Примечание в рукописи в начале сказания гласит: "Имя Тинтоглина надо везде изменить на Эллон или Тинтэллон = кв. Эллу", но примечание это зачеркнуто, и в сказании имя Тинтоглин было заменено на Тинвэлинт.
   Далее, в Сказании о Тинувиэль имя короля было сначала Эллу (или Тинто Эллу) и - один раз - Тинтэллон (с. 50-51); впоследствии во всем тексте оно было заменено на Тинвэлинт. Ясно, что указание изменить Тинтоглин на "Эллон или Тинтэллон = кв. Эллу" относится ко времени, когда Сказание о Тинувиэль переписывалось или уже было переписано и когда уже существовал данный текст Сказания о Турамбаре.
   Также за переписанным вариантом Тинувиэль последовала, тогда же, первая версия "интерлюдии", в которой появляется Гильфанон (см. I. 203), в то время как в начале Турамбара упоминается Айлиос (которого заменил Гильфанон). Относительно иного расположения сказаний, которое отец ввел, но которому так и не последовал, см. I. 229-230. Согласно раннему порядку, Айлиос поведал свое сказание в первый вечер празднества Турухалмэ, или Сбора Дров, а на второй вечер его сменил Эльтас со Сказанием о Турамбаре.
   Есть свидетельство того, что Сказание о Турамбаре существовало по крайней мере в середине 1919 года. Хэмфри Карпентер обнаружил отрывок, написанный на обрывке гранок Оксфордского словаря английского языка алфавитом, довольно рано изобретенным отцом; при его транслитерации выяснилось, что это отрывок из данного сказания, не очень далеко от начала. Х. Карпентер сообщил мне, что отец пользовался этой версией "алфавита Румиля" где-то в июне 1919 года (см. Биографию, с. 100).
  
   В то время, как Айлиос о многом уже успел поведать, приблизился час возжигания свечей, и так первый день Турухалмэ подошел к концу;
  
   (стр.70)
   но на следующую ночь Айлиоса не было, и по просьбе Линдо некий Эльтас начал рассказ и молвил:
   - Ведают все, собравшиеся здесь, что сие история о Турамбаре и Фоалокэ, а это, - продолжал он, - любимое сказание среди людей, и повествует оно о древних днях этого народа, до Битвы в Тасаринане, когда впервые вступили люди в темные долины Хисиломэ.
   И поныне рассказывают они немало подобных историй, а еще больше таких преданий передавалось встарь, особливо же - в тех северных королевствах, что я некогда знавал. Может статься, деяния иных людских воителей примешались туда вместе с тем, о чем не шла речь в наидревнейшем сказании. Однако ныне поделюсь я с вами правдивой слезной повестью, которую услышал я много прежде, нежели ступил на Олорэ Маллэ, - а случилось то до падения Гондолина.
   В те дни мой народ обитал в долине Хисиломэ, и ту землю люди именовали на своих языках Арьядором. Жилища же их стояли далеко от берегов Асгона, возле отрогов Железных Гор, вблизи от великих лесов, где росли мрачные дерева. Отец мой рассказывал мне, что многие из старших народа нашего, путешествуя в дальние края, видели своими глазами злых змеев Мэлько, а иные пали пред ними, и из-за ненависти нашего народа к этим тварям и из-за злого валы с уст их не сходила история Турамбара и Фоалокэ, которых, однако, по обычаю гномов, люди называли Турумарт и Фуитлуг.
   Ибо знайте, что до Битвы Плача и поражения нолдоли жил владыка людей по имени Урин, и, вняв призывам гномов, он и его народ отправились вместе с илькоринди воевать против Мэлько, оставив жен своих и детей в лесах. И среди них была Мавуин, супруга Урина, с сыном, ибо он еще не достиг возраста, когда идут на войну. Имя отрока было Турин, и так звучит оно на всех языках, Мавуин же эльдар зовут Мавойнэ.
   В отличие от большинства людских родов, Урин и приверженцы его не бежали с поля боя: многие из них бились не на жизнь, а на смерть, и пали, а Урина взяли в плен. Все нолдоли, что сражались там, были либо убиты или схвачены, либо бежали в беспорядке прочь, кроме только Турондо (Тургона), что вместе со своим народом прорубил себе путь из сечи, - но не о них это сказание. Поскольку сей огромный отряд спасся, победа Мэлько не была полной, и жадно алкал он дознаться, куда бежали враги; но того не достиг он, ибо соглядатаи его ничего не разведали, а в то время никакими пытками
  
   (стр.71)
   невозможно было заставить пленных нолдоли пойти на предательство и открыть все Мэлько.
   Посему, ведая, что эльфы Кора невысоко ставят людей и относятся к ним с малой опаской или подозрением из-за слепоты их и неумелости, Мэлько восхотел принудить Урина пойти к нему на службу, дабы тот, став соглядатаем, отправился на поиски Турондо. Однако ни угроза пытки, ни обещания богатой награды не заставили Урина поддаться, ибо он молвил:
   - Нет! Делай, что хочешь, но меня ты никогда не приневолишь творить свое злое дело, о Мэлько, ты, враг богов и людей.
   - Верно, - ответствовал Мэлько в гневе, - уж более не попрошу я тебя о том и даже не стану принуждать, однако на дела мои, что мало придутся тебе по душе, будешь ты взирать, сидя здесь, и не сможешь двинуть ни рукой, ни ногой, дабы помешать им.
   Такую пытку измыслил Мэлько на горе Урину Стойкому, и, поместив его на высокое место в скалах, встал рядом и проклял Урина и род его ужасными проклятьями валар, обрекая их на горькую участь и скорбную кончину; однако дал Урину видение, дабы тот мог узреть злоключения жены своей и детей, бессильный помочь, ибо волшебство удерживало его на сей вершине.
   - Знай же, - рек Мэлько, - что над историей Турина, сына твоего, и люди, и эльфы станут проливать слезы, где бы ни собрались они, дабы рассказывать предания.
   Но Урин ответствовал:
   - Однако его никто не станет жалеть за то, что трусом был отец его.
   После битвы Мавуин в слезах отправилась в землю Хитлум, или Дор Ломин, где все люди должны были жить отныне по слову Мэлько, кроме лишь немногих дикарей, что бродили вне ее пределов. Там родилась у нее Ниэнори, но муж ее Урин изнывал в рабстве у Мэлько, а Турин был еще ребенком, и не знала в своей беде Мавуин, как вскормить их с сестрой, ибо все люди Урина пали в той великой сече, а чужаки, что жили рядом, не ведали о сане владычицы Мавуин, земля же та была темна и малогостеприимна.
  
   Последующая небольшая часть текста была вычеркнута и заменена вставкой, помещенной на отдельном листке. Далее следует отвергнутый абзац:
  
   В то время слухи [написано сверху: рассказы] о деяниях Бэрэна Эрмабвэда разошлись в Дор Ломине, и оттого, не видя иного выхода, в сердце своем порешила Мавуин отправить Турина ко двору Тинтоглина (1), попросив короля воспитать сироту в память о Бэрэне и преподать ему мудрости фэй и эльдар; ибо Эгнор (2), отец Бэрэна Однорукого, приходился родней Мавуин.
  
   (Стр. 72)
   Далее следует абзац-замена:
  
   Абзац, исправленный так, чтобы лучше согласовываться с историей о Тинувиэль и с последующей историей о Науглафринге:
  
   Сказание, однако, гласит, что Урин был другом эльфов и тем отличался от многих в народе своем. Великую приязнь питал он к Эгнору, эльфу зеленолесья, гному-охотнику, и знал Бэрэна Эрмабвэда, сына Эгнора, и однажды оказал ему услугу в отношении Дамрода, сына его; о деяниях же Бэрэна Одной Руки в чертогах Тинвэлинта (3) еще помнили в Дор Ломине. Оттого, не видя иного выхода, в сердце своем порешила Мавуин отправить чадо свое Турина ко двору Тинвэлинта, прося короля воспитать сироту в память об Урине и Бэрэне, сыне Эгнора (4).
  
   Весьма горьким было их расставание, и долгое [?время] Турин плакал и не желал покидать мать, и то первая из многих скорбей, что пали на его долю. Но наконец, поддавшись на уговоры матери, Турин уступил и стал, страдая, собираться в путь. С ним отправились двое стариков, в прежние времена - вассалы отца его, Урина, и, когда все было готово и сказаны слова прощания, они двинулись к темным горам; скромное жилище Мавуин сокрылось за деревьями, и Турин, ослепленный слезами, не видел ее больше. Тогда, покуда могла она слышать его, Турин воскликнул:
   - О Мавуин, матушка моя, скоро я вернусь к тебе! - но не ведал он, что рок Мэлько лег меж ними.
   Долог и весьма тяжек оказался неверный путь чрез темные горы Хитлума в великие леса Запредельной Земли, где жил в те дни Тинвэлинт, сокрытый король; и Турин, сын Урина (5), первый из людей ступил на ту дорогу, и мало кому с тех пор случалось идти по ней. Грозила Турину и его провожатым опасность: волки и бродячие орки в это время заходили даже в такую даль от Ангбанда, поскольку мощь Мэлько возросла и распространилась на королевства Севера. Подвластные злым чарам, часто сбиваясь с пути, блуждали странники бесплодно многие дни, но наконец добрались они до леса и благодарили за то валар - однако, может статься, так судил им Мэлько, опутав шаги их, ибо в будущие времена жалел Турин, что не погиб он ребенком в тех темных лесах.
   Как бы то ни было, вот так они попали в чертоги
  
   (стр. 73)
   Тинвэлинта: безвозвратно заблудившись в чащобах за горами и не имея припасов, погибли бы путники, но нашел их лесной следопыт, охотник потаенных эльфов по имени Бэлэг, ибо был он в своем народе велик статью и могуч сложением. И Бэлэг повел их извилистыми тропами чрез множество темных и пустынных лесистых земель к берегам тенистого потока, что струится у дверей пещерных чертогов Тинвэлинта. Явившись пред королем, хорошо были они приняты в память о Урине Стойком, а когда услышал король о дружбе меж Урином и Бэрэном Одноруким (6) и о просьбе владычицы Мавуин, сердце его смягчилось и выполнил он ее желание: не только не отправил он Турина прочь, но молвил:
   - О сын Урина, станешь ты жить в приятстве при лесном моем дворе даже не как вассал, но как второе мое дитя, и познаешь ты всю мудрость Гвэдэлинг и мою.
   Чрез некоторое время, когда путники отдохнули, он отослал младшего из провожатых Турина обратно к Мавуин, ибо таково было желание этого человека - умереть, служа жене Урина. Однако дал ему король эльфов в провожатые и снабдил в дорогу волшебством и всем потребным, что можно измыслить. Сверх того, такие слова нес сей посланец от Тинвэлинта к Мавуин: "Знай, о владычица Мавуин, супруга Урина Стойкого, что не из страха и не из любви к Мэлько, но от мудрости сердца моего и от промысления валар не пошел я с народом моим на Битву Бессчетных Слез, и ныне обиталище мое содеялось убежищем и приютом для всех, кто, боясь зла, сыщет тайные пути, что ведут под защиту моих чертогов. Может статься, не осталось иного оплота против надменного Железного Валы, ибо хотя и говорят, что не убит Тургон, кто ведает, правда ли это, и сколь долго будет он бежать опасности? Отныне стану я пестовать сына твоего Турина как родное мое дитя, пока не войдет он в возраст, когда сможет помочь тебе - тогда он, буде пожелает, отыдет прочь". Также звал он владычицу Мавуин, если в силах она выдержать путешествие, придти в его чертоги и поселиться там в мире; но, услышав это, Мавуин все же осталась: потому, что дитя ее Ниэнори была еще младенцем, и потому, что предпочла она влачиться в бедности среди людей, нежели из милости жить в роскоши - даже у лесных эльфов. Также может быть, что не хотела Мавуин покидать жилище, где поселил ее Урин, прежде чем уйти на великую войну, - лелея слабую надежду на его возвращение, ибо ни один из тех, кто принес скорбные вести с поля боя, не мог сказать наверняка, что Урин мертв, говоря лишь, что никто не знает, где он - но, по чести говоря, немного
  
   (стр. 74)
   было этих вестников, едва ли не безумных от горя, и уже нечувствительно минули годы с того прискорбнейшего дня, когда нанесен был последний удар. Поистине, в грядущие дни мечтала Мавуин взглянуть на Турина и, может быть, потом, когда выросла Ниэнори, отбросила бы она свою гордыню и отправилась за горы, если бы не сделались они непроходимыми из-за могущества и необоримого колдовства Мэлько, что заключил всех людей в Хитлуме и убивал всякого, кто осмеливался выйти за стены гор той земли.
   Так поселился Турин в чертогах Тинвэлинта; и с ним позволили остаться престарелому Гумлину, что пришел вместе с Турином из Хитлума и не имел духа и силы для обратного пути. Много радости видел Турин, обитая там, но скорбь от разлуки с Мавуин так никогда его не покинула; велика стала сила тела его, и доблестные деяния снискали ему хвалу везде, где властвовал Тинвэлинт, однако рос Турин молчаливым отроком, часто одолевала его мрачность, и нелегко было ему завоевать любовь, а удача не жаловала его: лишь малого из того, что горячо желал, достигал он, и много из того, что делал он, кончалось неудачей. Ничто, однако, не печалило его столь сильно, как то, что прекратилось сообщение меж ним и Мавуин, когда, как было сказано, невозможно стало пересечь горы, а пути закрылись. Семь лет исполнилось Турину, когда пришел он к лесным эльфам, и семь лет прожил он там, покуда приходили к нему время от времени весточки от матери, посему знал он, что сестра его Ниэнори выросла стройной девой, весьма пригожей, что в Хитлуме все обернулось к лучшему и мать его живет в покое; но затем перестал он получать вести из дому.
  
   Дабы утишить скорбь и неистовство своего сердца, которое вечно помнило о том, что Урин и воины его потерпели поражение, сражаясь против Мэлько, Турин вместе с самыми воинственными из народа Тинвэлинта все время отправлялся в дальние походы, и, еще не достигнув зрелости, убивал он и получал раны в стычках с орками, что неустанно рыскали на рубежах и грозили эльфам. Поистине, если бы не отвага Турина, великий ущерб претерпел бы этот народ: много лет защищал Турин эльфов от гнева Мэлько, а после весьма сильно тревожили их и в конце концов обратили бы в рабство, если бы не случились великие и ужасные события, из-за которых Мэлько забыл про лесных эльфов.
   При дворе Тинвэлинта жил эльф по имени Оргов, как и большинство подданных этого короля - илькорин, хотя текла в нем и кровь гномов. По матери приходился он близкой родней самому королю, а будучи добрым охотником и отважным эльфом, снискал его уважение,
  
   (стр. 75)
   однако по причине королевской милости был Оргов невоздержан на язык и высокомерен; ничто не любил он столь сильно, как прекрасные одеяния, драгоценные камни, золотые и серебряные украшения, и всегда наряжался в самое лучшее. А поскольку Турин постоянно жил в лесах и терпел лишения в далеких и пустынных местах, одежда его и волосы пришли в небрежение, и Оргов всегда насмехался над ним, когда эти двое сидели за королевским столом; но Турин никогда и словом не отвечал на эти неразумные подначивания, да и вообще не обращал он внимания на сказанное ему, и глаза его из-под косматых бровей часто смотрели, чудилось, в великую даль - и казалось, что он видит происходящее вдали и внемлет лесным шорохам, недоступным иному слуху.
   Однажды сидел Турин за королевской трапезой, и в тот день исполнилось ровно двенадцать лет с той поры, как взирал он сквозь слезы на Мавуин, что плакала, стоя у дверей, а он шел между дерев прочь, покуда стволы их не сокрыли мать от его взора. И был он мрачен, коротко отвечая тем, кто сидел подле него, в особенности - Оргову.
   Но сей глупец не оставлял его в покое, смеясь над грубой его одеждой и спутанными волосами, ибо Турин явился как раз после долгого пребывания в лесах, и под конец Оргов изящным жестом достал свой золотой гребень и протянул его Турину; сильно хмельной, молвил он юноше, когда тот не удостоил его вниманием:
   - Что ж, раз не знаешь ты, зачем нужен гребень, поспеши обратно к своей матери, ибо она, может статься, научит тебя - разве что и впрямь женщины Хитлума так же неприглядны, как их сыновья, и столь же нечесаны.
   Тут свирепая ярость, рожденная сердечной болью и этими словами о владычице Мавуин, внезапно вспыхнула в груди Турина, и он схватил тяжелый золотой кубок, что стоял подле, и, забыв о своей силе, со всей мочи швырнул его в зубы Оргову, молвив:
   - Заткни немедля свой рот, глупец, и не пустословь боле!
   Но лицо Оргова было разбито, он тяжко повалился назад, грянувшись головой о каменный пол и опрокинув на себя стол вместе со всей утварью, и боле не говорил он и не пустословил, ибо был мертв.
   Тогда все поднялись в молчании, а Турин, глядя в ужасе на тело Оргова и на вино, обрызгавшее его руку, повернулся и ушел в ночь; иные из родичей Оргова наполовину вытащили оружие из ножен, но никто не нанес удара, ибо король не подал знака, но неотрывно смотрел на тело Оргова, и великое изумление застыло на лице его. Турин же омыл свои руки в потоке за дверьми и заплакал там, молвив:
  
   (стр. 76)
   - Не проклятие ли на мне, ведь все, что я делаю - дурно, и так все повернулось, что приходится мне бежать из дома моего приемного отца изгоем, пролившим кровь, и не видеть вновь лиц тех, кого люблю.
   И в сердце своем не осмелился Турин возвратиться в Хитлум, чтобы не опечалить горько мать собственным позором или чтобы случаем не навлечь на родных гнева эльфов; посему он ушел прочь, и когда стали искать его, то нигде не могли найти.
   Но искали Турина не со злом - хотя он о том не ведал - потому что Тинвэлинт, несмотря на свою печаль, простил Турину это недоброе дело, и в том большинство подданных были заодно с королем - ибо долгое время Турин держался мирно и отвечал учтивостью на недомыслие Оргова, хотя нередко бывал уязвлен его злыми словами, ведь сей эльф, будучи весьма завистлив, имел обыкновение отпускать колкости на его счет; и оттого ближние родичи Оргова принуждены были, страшась Тинвэлинта и приняв многие дары, согласиться с приговором.
   Но несчастный Турин, мысля, что все против него и что сердце короля содеялось сердцем врага, ушел в самые дальние пределы лесного королевства. Там охотился он ради пропитания, будучи добрым лучником, хотя и не мог Турин тягаться в том с эльфами, ибо скорее во владении мечом он превосходил их. Собралось к нему несколько отчаянных голов, и среди них был Бэлэг-охотник, что когда-то спас в лесах Гумлина и Турина. Пережили эти двое, эльф Бэлэг и человек Турин, множество приключений - о коих ныне не рассказывают и коих не помнят, но о которых прежде много где пели. Со зверьем и гоблинами воевали они, а иногда странствовали в дальние края, неведомые эльфам. Молва о скрытных охотниках пограничья распространилась среди орков и эльфов, так что Тинвэлинт, верно, вскоре узнал бы о том, где искать Турина, если бы однажды весь отряд Турина не вступил в неравный бой с орками, которых было в три раза больше. Убили всех, кроме Турина и Бэлэга, что бежал раненый, а Турина схватили и связали, поскольку повелел Мэлько, дабы Турина привели к нему живым; ибо ведайте, что, обитая в чертогах Линвэ (7), над коими фэй Гвэдэлинг, королева, соткала покров волшебства, тайны и столь сильных чар, что приходят лишь из Валинора - откуда и вправду в некие давние времена королева принесла это умение, - Турин был сокрыт от взора Мэлько, и тот убоялся, как бы Турин не избег уготованной ему судьбы. Посему Мэлько вознамерился худо обойтись с Турином на глазах у Урина; но Урин воззвал к Валар Запада, ибо многое ведал о них
  
   (стр. 77)
   от эльдар Кора - гномов, с коими встречался, - и слова его дошли, никому неведомо как, до Манвэ Сулимо на высоты Таниквэтиль, Горы Мира. Однако в тяжкую беду попал Турин: немало горьких лиг тащили пленника безжалостные орки, что продвигались медленно, ибо шли они вдоль темных холмов к тем местам, где холмы эти становятся угрюмыми горами, вершины которых окутаны саваном черных испарений. Там зовутся они Ангородин, сиречь Железные Горы, ибо под корнями самых их северных твердынь лежит Ангбанд, Железные Преисподни, самое ужасное из всех обиталищ - и туда ныне направлялись орки, обремененные награбленным добром и совершенными злодеяниями.
   Знайте же, что в те дни в Хитлуме и Запредельных Землях все еще жили на свободе дикие эльфы и нолдоли, что бежали с той давней битвы; и иные скитались, измученные, от места к месту, а другие обитали в тайных укрывищах - в пещерах или в лесных оплотах, однако Мэлько без устали разыскивал их и из всех своих рабов обращался с ними безжалостней всего, если брал в плен. Орки, драконы и злые фэй преследовали их, и жизнь их была полна горестей и забот, вот почему те, кто так и не нашел ни королевства Тинвэлинта, ни тайной твердыни короля града камня*, погибли или попали в рабство.
   Встречались там и нолдоли, что под злыми чарами Мэлько бродили словно в страшном сне, творя дурное по его велению, ибо лежало на них заклятие бездонного ужаса, и чувствовали они, как жжет их издалека взор Мэлько. Но часто эти злополучные эльфы, рабы и свободные, слышали глас Улмо в потоках или у берега моря, где воды Сириона вливались в волны; ибо лишь Улмо из всех валар все еще думал о них с любовью, и замыслил он, как даже с малой их помощью положить конец злу Мэлько. Тогда, памятуя о блаженстве Валинора, иногда отбрасывали эльфы свой страх, творя добрые дела и способствуя людям и эльфам бороться против Железного Владыки.
   Случилось так, что сердце Бэлэга, охотника из эльфов, подвигло его разыскать Турина, как только затянулись его собственные раны. То не заняло много дней, ибо Бэлэг владел искусством исцеления, и он с наивозможной быстротой отправился за орками - однако ему понадобилось все его следопытское умение, чтобы идти за ними, ибо шайка гоблинов Мэлько ходит бесшумно и ловко прячется. Вскоре очутился он за пределами известных ему земель, но ради любви к Турину поспешил Бэлэг дальше, и выказал тем самым мужество более великое, нежели у большинства
  
   * Гондолин.
  
   (стр. 78)
   лесного народа, и, поистине, нет сейчас никого, кто мог бы постичь силу страха и муки, коими наполнил Мэлько сердца людей и эльфов в те безотрадные дни. Случилось так, что Бэлэг заблудился, застигнутый ночью в темном и опасном краю, где столь тесно росли исполинские сосны, что никто не мог найти там пути кроме гоблинов, чьи глаза проницали самый глубокий мрак, - но даже из них многие долго блуждали в тех местах; нолдоли называли их Таурфуин, Чаща Ночи. Сочтя, что безнадежно заплутал, Бэлэг лег, привалившись спиной к огромному дереву и внимая ветру, который шумел в высоких вершинах леса во многих фатомах над ним; стонущее дыхание ночи и скрип ветвей полны были скорби и предвестия беды, и сердце его преисполнилось усталости.
   Внезапно Бэлэг заметил вдалеке, меж деревами, огонек, ровный и слабый, как от очень яркого светляка, но решив, что в таком месте неоткуда взяться светлякам, Бэлэг крадучись направился туда. Тех нолдоли, что трудились в земле и в прежнее время, в Валиноре, были искусны в работе с металлами и самоцветами, Мэлько ценил превыше всех своих рабов и не позволял им уходить далеко, а потому Бэлэг не знал, что у этих эльфов имелись маленькие светильни причудливого вида, из серебра и хрусталя, внутри которых горело негаснущее бледно-голубое пламя. Секрет этот знали среди эльфов лишь создатели самоцветов, не открыв его даже Мэлько, хотя много драгоценных камней и волшебных светочей были принуждены они сотворить для него.
   С помощью этих светильников нолдоли странствовали по ночам и редко сбивались с пути, если прежде хоть раз ступали по нему. Так что, приблизившись, Бэлэг увидел одного из этих горных гномов, который спал, растянувшись на хвое под огромной сосной, а возле его головы мерцала голубая лампадка. Когда Бэлэг разбудил его, эльф вскочил в великом испуге и тоске, и Бэлэг узнал, что тот - беглец из рудников Мэлько по имени Флиндинг бо-Дуилин из древнего дома гномов. Вступив в беседу, Флиндинг весьма обрадовался разговору со свободным нолдо и немало поведал о своем побеге из самой дальней крепости рудников Мэлько; напоследок молвил он:
   - Когда я мнил себя уже почти на воле, ночью я неожиданно для себя забрел на самую орочью стоянку. Они спали; при них было много добычи и тяжелых вьюков, и, думается, я разглядел много захваченных эльфов, а один из пленников лежал возле ствола, к которому его привязали весьма крепко, стонал и поносил Мэлько, взывая к именам Урина и Мавуин; и хотя тогда, чувствуя себя из-за долгого плена
  
   (стр. 79)
   малодушным, я бежал без оглядки, теперь я немало дивлюсь, ибо кто из рабов Ангбанда не знает об Урине Стойком, что единственный из людей бросает вызов Мэлько, прикованный на пытку к пику мук?
   Тогда Бэлэг порывисто вскочил на ноги, воскликнув:
   - Это Турин, приемный сын Тинвэлинта, тот, кого я ищу, родной сын Урина - но отведи меня к этой стоянке, о сын Дуилина, и вскоре он будет свободен!
   Однако Флиндинг сильно устрашился, молвив:
   - Говори тише, друг мой Бэлэг, ибо у орков кошачий слух, и хотя дневной переход лежит меж мной и той стоянкой - кто может быть уверен, что за ним не следят?
   Однако же, выслушав рассказанную Бэлэгом историю Турина, Флиндинг, несмотря на свою боязнь, согласился отвести Бэлэга к стоянке, и задолго до того, как взошло в тот день солнце и слабые лучи его проникли в сей темный лес, эльфы тронулись в путь, ведомые пляшущим светом колеблющегося фонарика Флиндинга. Так получилось, что их с орками дороги пересеклись: орки двинулись дальше, но не в том направлении, которому долго следовали прежде, ибо ныне, боясь, что пленник сбежит, орки отправились туда, где, как знали они, деревья росли реже и где много лиг тянулась торная тропа. Посему вечером, еще не достигнув места, которое искал Флиндинг, эльфы услышали далеко в лесу крики и грубое пение, что мало-помалу приближались; едва эльфы спрятались, как рядом с ними прошел весь орочий отряд: иные из предводителей ехали верхом на небольших лошадях, к одной из которых Турина привязали за запястья, так что он должен был идти, или его безжалостно волокли. Тогда, после того как сумрак опустился на лес, Бэлэг и Флиндинг с опаской двинулись вслед за орками. Потом шайка остановилась на ночь, и эльфы таились вблизи, покуда не стихли все звуки, кроме стонов пленников. Тогда Флиндинг прикрыл свой светильник шкурой, и они подползли ближе, и вот, гоблины спали, ибо не было у них обыкновения поддерживать огонь или выставлять стражу на ночь: как на охрану полагались они на нескольких свирепых волков, что всегда сопровождали их шайки, как собаки - людей, но не спали во время ночлегов, и глаза их красными точками горели среди дерев. Флиндинг весьма устрашился, но Бэлэг велел ему следовать за ним, и эльфы прокрались там, где волки были дальше всего друг от друга. Как будто сопутствовала им удача валар: Турин лежал неподалеку, отдельно от остальных, и Бэлэг незаметно подобрался к нему и разрезал бы его узы, если бы не увидел, что нож его потерялся, пока он крался, а меч Бэлэга остался за пределами стойбища. Оттого, не осмелившись снова ползти туда и обратно,
  
   (стр. 80)
   попытались Бэлэг и Флиндинг, сильные телом мужи, унести до крайности измученного и крепко спящего Турина со стоянки. Попытка увенчалась успехом, и всегда считалось то великим деянием, и немногим удавалось подобное - миновать гоблинских волков-стражей и ограбить лагерь.
   В чаще, не очень далеко от становища, они положили Турина, ибо не могли нести его дальше, поскольку был он человек и статью превосходил их (8); Бэлэг же достал свой меч, дабы сразу разрубить им узы. Рассек он сначала путы на запястьях и трудился над веревкой, связавшей лодыжки, но когда, промахнувшись в темноте, он глубоко ранил Турина в ногу, тот в страхе очнулся. Увидев во мраке склоненную над ним фигуру с мечом в руке и ощутив жгучую боль в ноге, Турин помыслил, что один из орков явился, дабы мучить или убить его - так часто они поступали, резали его ножами или кололи копьями; но теперь Турин, чувствуя, что руки его свободны, вскочил и внезапно из всей своей силы бросился на Бэлэга, который рухнул, и, еле живой, онемев, лежал на земле; а Турин тут же схватил меч и поразил им Бэлэга в горло прежде, чем Флиндинг понял, что приключилось. Тогда Турин отскочил назад и, выкрикивая проклятия гоблинам, велел им приблизиться, дабы убить его или отведать его меча, ибо помстилось Турину, будто он среди становища, и не думал он о побеге, а только о том, чтобы дорого продать свою жизнь. Напал бы он и на Флиндинга, но тот, отскочив назад, уронил свой светильник, так что покров его соскользнул и свет его засиял, и воскликнул Флиндинг на языке гномов, дабы Турин удержал свою руку и не убивал друзей - тогда Турин, услышав его речь, остановился, и, пока стоял, в сиянии светильника узрел он белое лицо Бэлэга, что лежал подле его ног с пронзенным горлом, и Турин застыл, словно окаменев. И таким взором глядел он на лицо Бэлэга, что Флиндинг долгое время не осмеливался прервать молчание. Поистине, не было у него охоты говорить, ибо ясно видел он при свете, какая судьба постигла Бэлэга, и горько стало у него на сердце. Наконец, однако, Флиндингу показалось, что орки встревожились - а так оно и случилось, ибо услышали они крики Турина; посему молвил эльф Турину:
   - Орки идут за нами, бежим, - но Турин не отвечал, и Флиндинг встряхнул его, веля опамятоваться, а не то они погибнут, и Турин поступил, как сказано, но двигался словно во сне. И, склонившись, приподнял он Бэлэга и поцеловал его в губы.
   Тогда Флиндинг насколько мог быстро повел Турина из тех мест, Турин же брел вслед за ним, и наконец до поры оторвались они от пре-
  
   (стр. 81)
   следователей и перевели дух. Так у Флиндинга появилось время поведать Турину все, что он знал, а также рассказать о своей встрече с Бэлэгом, и Турин дал волю потокам слез и плакал горько, ибо Бэлэг был его товарищем во многих делах; так постигла Турина третья из бед, и до конца своей жизни не избавился он от следа сей скорби; долго бродил он с Флиндингом, мало заботясь от том, куда идет, и, если бы не сей гном, вскоре бы снова попал он в плен или заблудился, ибо думал лишь о застывшем лице Бэлэга-охотника, что лежал в темной чащобе, убитый его рукой, покуда разрезал Бэлэг узы его, Турина, рабства.
   Тогда волосы Турина тронула седина, несмотря на его невеликие годы. Долгое время, однако, Турин и нолдо странствовали вместе: благодаря волшебству светильника шли они ночью, таясь днем. И сокрылись они в холмах, и орки не сыскали их.
  
   В горах над потоком, что струился, дабы напитать реку Сирион, были пещеры, и перед порогом их росла трава, а входы хитроумно скрывали деревья и волшебство, которое доселе хранили те эльфы, что жили там. Поистине, к тому времени место сие превратилось в укрепленное обиталище, и многие беглецы присоединялись к жившему там народу, и в пещерах снова возродились к жизни древние искусства и ремесла нолдоли, хотя в виде грубом и простом.
   Там тайно ковали и изготовляли доброе оружие, даже создавали сверх того дивные творения, женщины снова пряли и ткали, а временами скрытно добывалось по соседству золото, посему глубоко в тех пещерах можно было при огне потаенных светильников узреть прекрасные сосуды и услышать, как поются негромко старые песни. Но обитатели пещер всегда бежали пред орками и никогда не вступали в бой - разве что принуждало их к тому невезение или могли они поймать орков в ловушку, чтобы все враги погибли и никто не ушел живым; так поступали эльфы для того, дабы сведения об их жилище не достигли Мэлько и тот не заподозрил, что в этих краях обретается много народу.
   Об этом месте, однако, ведал нолдо Флиндинг, спутник Турина; по правде говоря, он жил здесь много прежде, пока орки не схватили его и он не попал в рабство. Туда Флиндинг ныне и направился, уверившись, что погоня отстала, однако шли они все же окольным путем, так что немало минуло времени, прежде чем достигли они тех краев; соглядатаи же и стражи родотлим (ибо так назывался сей народ) предупредили об их
  
   (стр. 82)
   приближении, и все, кто был за пределами своих жилищ, уходили с их пути. Затем родотлим затворили двери в надежде, что чужаки не найдут их пещер, ибо, страшась, не доверяли они незнакомцам, какого бы те ни были народа, - таковы были недобрые уроки сего грозного времени.
   Когда же Флиндинг и Турин приблизились к самым устьям пещер, родотлим, видя, что эти двое знают дорогу к ним, сделали вылазку и, захватив их в плен, увлекли в свои каменные чертоги и привели к своему вождю, Ородрэту. В то время свободные нолдоли весьма опасались своих родичей, что отведали рабства, ибо, принужденные страхом, пытками и чарами, вершили те измену; так отмщены были злодеяния гномов в Копас Алквалунтэн (9): гном обратился против гнома, и прокляли нолдоли день, когда впервые вняли они обману Мэлько, и горько раскаивались в том, что покинули благословенное королевство Валинора.
   Тем не менее, Ородрэт, выслушав историю Флиндинга и сочтя ее правдивой, рад был видеть Флиндинга среди своего народа, хотя муки неволи столь сильно изменили этого гнома, что немногие узнавали его; ради Флиндинга Ородрэт преклонил слух к рассказу Турина, и тот поведал о своих тяготах, назвав Урина своим родителем - а гномы еще не забыли этого имени. Тогда смягчилось сердце Ородрэта, и он предложил им жить с родотлим и хранить верность их вождю. Так поселился Турин вместе с Флиндингом бо-Дуилином у народа пещер и изрядно потрудился ему на пользу: убил много бродячих орков и свершил немало отважных деяний, защищая родотлим. В благодарность научили они Турина ранее неведомому, ибо глубоко в их неистовых сердцах горела память о Валиноре и мудрость их была превыше мудрости тех эльдар, что никогда не видели благословенных ликов богов.
   Среди этого народа жила весьма прекрасная дева, звавшаяся Файливрин, отцом же ее был Галвэг; сей гном возлюбил Турина и немало помогал ему, и Турин часто сопровождал его в опасных походах и благих деяниях. О том немало рассказал Галвэг, сидя у своего очага, Турин же нередко трапезовал с ними, и тронул он сердце Файливрин. Немало дивилась дева мрачному и печальному виду Турина, размышляя над тем, какая кручина теснит его грудь: ибо ходил Турин нерадостный, удрученный смертью Бэлэга и своей в том виной, не дозволяя сердцу смягчиться, хотя и радовался Турин прелести Файливрин; но полагал он себя отщепенцем, над которым тяготеет злой рок.
  
   (Стр.83)
   Оттого Файливрин грустила и плакала втайне, сделавшись столь бледна, что все дивились белизне и нежности ее лица и яркому блеску глаз.
   Наступило время, когда банды орков и злые твари Мэлько стали рыскать вблизи жилищ родотлим, и несмотря на добрые чары, что струились в реке под пещерами, мнилось, что недолго обиталищу сего народа оставаться тайным. Говорят, однако, что все то время, пока Турин жил в пещерах, его деяния среди родотлим были сокрыты от взора Мэлько и что это не Мэлько изводил родотлим - из-за Турина или почему-то еще, - но что умножение сих тварей и возросшие их могущество и свирепство принудили их двинуться в столь дальние края. Тем не менее, слепота и злосчастие, сотканные Мэлько прежде, не оставили Турина, как можно убедиться.
   С каждым днем все более темнели челом вожди родотлим, и приходили к ним сны (10), повелевая восстать и отправиться быстро и тайно на поиски Тургона, если сие возможно, ибо от него могло еще придти спасение гномам. Ввечеру слышались в реке шепоты, и те среди родотлим, кто умел внимать сим голосам, на советах народа говорили о дурных предвестиях. Многими подвигами заслужил себе Турин место на тех советах и пренебрегал он чужими страхами, веруя в свою силу, ибо вседневно алкал он войны с тварями Мэлько, и корил он мужей сего народа, говоря:
   - Внемлите! Есть у вас оружие мастерства превосходного, что по большей части не запятнано кровью врагов ваших. Вспомните о Битве Бесчисленных Слез и не забывайте о тех из вашего народа, что пали там, и мыслите не о бегстве, но о сопротивлении и битве.
   Несмотря на мудрость наимудрейших, сии резкие слова смущали собравшихся, препятствуя уходу родотлим, и немало было отважных сердец, что узрели в этих речах надежду, печалясь при мысли покинуть места, где уже начали они устраивать себе мирное и благолепное жилище; Турин же просил Ородрэта о мече - он не носил меча после убийства Бэлэга и довольствовался тяжелой палицей. По слову Ородрэта сковали для него великий меч, и благодаря волшебству сотворили его на диво черным, лишь края лезвия ярко сияли, будучи остры, как может быть остра только сталь гномов. Был он тяжел, заключен в черные ножны и висел на траурно-черном поясе, и Турин назвал его Гуртолфин - Жезл Смерти; часто сей клинок прыгал к нему в руку по собственному желанию, и говорят, что временами изрекал меч Турину темные слова. С ним ныне ходил Турин в холмы и
  
   (стр. 84)
   убивал им без устали, так что Черный Меч родотлим вселял в орков страх, и надолго все злое бежало от пещер гномов. Отсюда имя, которое дали Турину гномы, прозвав его на своем наречии Мормагли или Мормакиль, ибо оба этих имени значат "черный меч".
   Однако вместе с доблестью Турина росла и любовь, которую питала к нему Файливрин, и когда люди роптали против Турина в его отсутствие, она заступалась за него и неизменно стремилась сослужить ему службу. Турин же всегда обходился с Файливрин учтиво и любезно, говоря, что обрел в землях гномов милую сестрицу. Меж тем, из-за деяний Турина отвергли родотлим свой старый обычай, и об их обиталище знали теперь все и повсюду, да и Мэлько не остался в неведении; однако многие нолдоли стеклись к родотлим, умножив их силу, и Турин среди них был в великой чести. Настали дни великого счастья, и некоторое время люди, как и встарь, жили не прячась и могли без опаски уходить далеко от своих домов, а многие тщеславились спасением нолдоли, покуда Мэлько втайне копил великие орды. Их Мэлько нежданно выпустил на нолдоли, застав тех врасплох, и нолдоли, в страшной спешке собрав своих воителей, вышли против него. Но что же? Армия орков обрушилась на нолдоли, и волки, и орки верхом на волках; и был вместе с ними великий змей в чешуе полированной бронзы, что дышал смешанными огнем и дымом, имя же его было Глорунд (11). Все мужи родотлим либо погибли, либо попали в плен в той сече, ибо врагов было без числа: так произошло самое жестокое побоище со времени недоброй битвы Нинин-Удатриол*. Ородрэта тяжело ранили, и Турин вынес его из боя, когда еще сражение не кончилось, и с помощью Флиндинга, чьи раны были не столь серьезны (12), он принес Ородрэта в пещеры.
   Там умер Ородрэт, упрекая Турина за то, что тот когда-то стоял против его мудрых советов, и сердце Турина страдало из-за гибели сего народа, вина за которую пала на него (13). Тогда, оставив покойного владыку Ородрэта, пошел Турин в жилище Галвэга к Файливрин, что горько рыдала, извещенная о смерти отца. Турин попытался утешить ее, и из-за сердечной боли, скорби по отцу и гибели ее народа упала она на грудь Турину и обняла его. Столь сильна была
  
   * Внизу страницы рукописи написано:
   "Ниэрильтасинва битва бессчетных слез
   Глорунд Лаурундо или Ундолаурэ"
   Позднее Глорунд и Лаурундо были исправлены на Глорунт и Лаурунто.
  
   (стр. 85)
   скорбь Турина, что в тот час помыслил он, будто любит Файливрин всем сердцем; но кроме одних их с Флиндингом оставалось лишь несколько престарелых служителей и умирающих, а орки, ограбив мертвых на поле боя, приблизились к ним.
   Посему встал Турин перед дверьми с Гуртолфином в руке, а Флиндинг подле него; и орки напали на то место и разграбили его начисто, таща прочь всех, кто там таился, и все их добро, будь оно, спрятанное, великой или малой ценности. Но Турин не допускал их ко входу в жилище Галвэга, и немало орков полегло вкруг Турина, покуда отряд их лучников, стоя в отдалении, не выпустил в него тучу стрел. Ходил Турин в кольчуге, какие воители-гномы всегда любили и до сих пор носят, но она отвела не все злые жала, и был он уже тяжко ранен, когда Флиндинг пал, внезапно пораженный стрелой в глаз; и вскоре Турин тоже нашел бы свою смерть - и тогда судьба его была бы счастливее - если бы великий дракон, что явился на разграбление, не велел оркам оставить стрельбу; силой же своего дыхания оттеснил он Турина от дверей и магией своего взора связал его по рукам и ногам.
   Сии драконы и змеи - пагубнейшие создания из сотворенных Мэлько, и самые неуклюжие, однако они же самые могущественные, за исключением одних только балрогов. Наделены они великим коварством и мудростью, посему издавна говорится среди людей, что кто бы ни попробовал сердце дракона, станет он понимать все языки богов и людей, птиц и зверей, а слух его уловит шепот валар и Мэлько, прежде неслышимый. Редкий герой совершал когда-либо деяние столь отважное, как убийство дракона, и никто даже из этих храбрецов не остался в живых, отведав драконьей крови, ибо она сходна с огненным ядом, что убивает всех, кроме лишь наделенных божественной силой. Как бы то ни было, эти подлые твари подобно своему владыке любят ложь и жаждут золота и драгоценностей, пылая великой алчностью, хотя нет им от того ни пользы, ни удовольствия.
   Посему локэ (ибо так эльдар называют змеев Мэлько) дозволил оркам убить, кого они хотели, и собрать остальных в огромную скорбную толпу, состоявшую из жен, дев и малых детей, но всех великих сокровищ, что орки принесли из каменных чертогов и сложили сверкать на солнце перед входом, он домогался сам и воспретил оркам даже прикасаться к ним, и те не осмелились противиться дракону, да и не смогли бы, пожелай они того.
   В том плачевном собрании стояла в ужасе Файливрин, простирая руки
  
   (стр. 86)
   к Турину, но его связали чары дракона, ибо во взгляде сей твари было подлое колдовство, как и у многих других его рода, и дракон словно обратил мышцы Турина в камень, удерживая своим взором взор Турина, так что воля его умерла, и не мог он шевельнуться по собственному желанию, хотя видел и слышал.
   Тогда Глорунд своими издевками едва не довел Турина до безумия, говоря, что, дескать, бросил Турин свой меч и нет в нем мужества нанести удар, дабы защитить своих друзей - ныне клинок Турина лежал у стоп его, куда выскользнул из ослабевшей длани. Велика была мука сердца Турина, и орки насмехались над ним, а из пленников иные жестоко упрекали его. Даже когда орки погнали прочь толпу невольников и сердце Турина разбилось при виде этого зрелища, он все же не двинулся; и бледное лицо Файливрин исчезло вдали, и доносился до него ее плач: "О Турин Мормакиль, где твое сердце; о мой возлюбленный, для чего ты меня оставил?". Столь возросло страдание Турина, что даже чары змея не устояли пред ним: с громким криком схватил он меч, лежавший у его ног, и поразил бы им дракона, но змей дохнул на него смрадом и жаром, и Турин лишился чувств, мысля, что настала смерть.
   Через долгое время - сколь именно долгое, сказание умалчивает - Турин пришел в себя: он лежал, глядя на солнце, а голова его покоилась на груде золота, оставленного грабителями. Тогда молвил дракон, что был совсем рядом:
   - Не дивишься ли ты, для чего удержал я смерть от тебя, о Турин Мормакиль, коего прежде именовали храбрым?
   Тогда вспомнил Турин все свои беды и все то зло, что пало на его голову, и рек:
   - Не глумись надо мной, смрадный змей, ибо ты ведаешь, что желаю я умереть; и лишь оттого, мнится мне, ты не убил меня.
   Дракон же, ответствуя ему, молвил:
   - Знай же, о Турин, сын Урина, что злая судьба сплетена тебе и не сможешь ты освободиться от ее тенет, куда бы ни пошел. Да, поистине, не убил бы я тебя, ибо так спасся бы ты от прежестоких горестей и мучительной участи.
   Тогда внезапно вскочил Турин на ноги и, избегая гибельного взора твари, воскликнул, воздев свой меч:
   - Нет, никто с этого часа не станет звать меня Турином, если буду я жив. Се, нарекусь я новым именем - Турамбар!
   Означает это имя "Победитель Рока", а на языке гномов звучит оно как Турумарт. С этими словами второй раз бросился он на дракона, мысля на самом деле принудить дракона убить его и так победить свою судьбу гибелью, но дракон, смеясь, молвил:
  
   (стр. 87)
   - Глупец ты! Захоти я, убил бы тебя уже давно, и могу совершить сие здесь и сейчас, а если не будет на то моей воли, не сможешь ты сражаться со мной бодрствующим, ибо мой взгляд вновь опутает тебя чарами, дабы застыл ты как каменный. Нет, убирайся прочь, о Турамбар, Победитель Рока! Буде пожелаешь преодолеть свой рок, то прежде должен ты его встретить.
   Но Турамбар, исполнясь стыда и гнева, может статься, убил бы себя - столь велико было его помрачение, - хотя тогда не мог бы он надеяться, что когда-либо его дух покинет темный сумрак Мандоса или ступит на отрадные тропы Валинора; (14) но в горести своей воспомнил он о бледном лице Файливрин и склонил голову, ибо запало ему в сердце пойти обратно через все чащи по печальным следам сей девы даже в самые Ангаманди и в Железные Холмы. Верно, нашел бы Турамбар в этом безнадежном предприятии смерть легкую и быструю, а хотя бы и тяжкую, или, может статься, он спас бы Файливрин и изведал счастие, но не так было ему суждено оправдать новоизбранное имя, и дракон, читая его мысли, не дозволил ему столь легко избегнуть злого течения судьбы.
   - Внемли мне, о сын Урина, - молвил он, - в сердце своем всегда был ты трусом, лживо тщеславясь пред всеми. Ты, верно, мыслишь, то храброе деяние - следовать за девой чуждого народа, мало заботясь о своих родичах, что претерпевают ныне ужасное? Ведай же: Мавуин, что любит тебя, долго в нетерпении ожидала твоего возвращения, зная, что уже некоторое время назад ты достиг зрелости. Но тщетно уповает она на твою помощь, не ведая, что сын ее - изгой, запятнанный кровью товарищей, осквернивший трапезу своего владыки. Дурно обращаются с ней люди, и помни, что те области Хитлума наводнили орки, посему живет она, страшась опасностей, и с ней - дочерь ее Ниэнори, сестра твоя.
   Тогда возгорелись в Турамбаре скорбь и стыд, ибо ложь змея колола правдой, а из-за чар его взора Турамбар поверил всему сказанному. Посему прежнее желание снова узреть мать свою Мавуин и взглянуть на Ниэнори, которую он не видел с детства (15), вновь вспыхнуло в нем, и с сердцем, что разрывалось от скорби при вспоминании о судьбе Файливрин, обратил Турамбар свои стопы к горам, взыскуя Дор Ломин, и меч его лег в ножны. Правдиво сказано: "Ни за что не покидай своих друзей - и не верь тем, кто советует тебе так поступить", ибо из-за того, что бросил он Файливрин в беде - о чем ведал он сам, - пало величайшее зло на него самого и всех, кого он любил; и поистине, сердце его смутилось и колебалось, и ушел он из тех мест, чувствуя крайний стыд и усталость. Дракон же, втайне злорадствуя, возлег, свернувшись, на кладе, весть же о великом сокровище золотых сосудов
  
   (стр. 88)
   и необработанного золота, что покоилось у пещер над потоком, распространилась далеко вокруг; однако почивал подле клада великий змей и лелеял злые думы, размышляя, как насадить ему коварную ложь, дабы дала она побеги, произросла и принесла плоды - и струи дыма подымались из его ноздрей, покуда он спал.
  
   Чрез долгое время, с великим трудом придя в Хисиломэ, нашел Турамбар место, где было жилище его матери, то самое, откуда его отправили ребенком, но что это? - дом стоит без крыши, а пашня вокруг заросла. Сердце его дрогнуло, но от живших неподалеку он узнал, что несколько лет тому назад, с наступлением лучших дней, владычица Мавуин перебралась в крупное и зажиточное поселение неподалеку, ибо та часть Хисиломэ была плодородна, и тамошние обитатели пахали землю, а многие имели отары овец и стада скотины, хотя по большей части в те мрачные дни после великой битвы люди, боясь селиться в обжитых местах, скитались по лесам, кормясь охотой или рыбной ловлей - таковы были племена, обитавшие у вод Асгона, откуда после явился Туор, сын Пэлэга.
   Турамбар же, услышав такие слова, удивился и спросил людей, забредают ли в эти края орки или иной жестокий народ Мэлько, но собеседники качали головами, говоря, что никогда сии твари не заходят вглубь земли Хисиломэ (16).
   - Если нужны тебе орки, - сказали ему, - ступай в горы, что окружают наш край, и там не придется тебе их долго искать. Едва ли может даже самый осторожный добраться сюда или уйти прочь, ибо стража их неусыпна и кишат они у каменных врат этой земли, чтобы Дети Людей жили в Земле Теней как в загоне; однако говорят, что есть на то воля Мэлько - дабы не тревожили они нас здесь. Но все же кажется нам, что ты явился издалека, и тому мы дивимся, ибо много минуло времени с той поры, как мог кто-то прийти этим путем из иных земель.
   От того был Турамбар в недоумении, заподозрив обман в речах дракона, но, исполнившись надежды, отправился в то поселение и, когда вышел он к усадьбам, без труда узнал дорогу к дому своей матери. Немало озадачили людей его расспросы, и не без причины, те же, к кому обращался Турамбар, взирали на него с великим трепетом и изумлением и не хотели говорить с ним, ибо одет он был как странник по диким лесам, волосы его отросли, а на лице, измученном и осунувшемся от неутолимой скорби, свирепо горели из-под темных бровей темные глаза. Носил он ожерелье из чистого
  
   (стр. 89)
   золота и могучий меч на поясе, и немало дивился на него народ; а ежели кто осмеливался спросить его, он назывался Турамбаром, сыном усталого леса*, и то казалось людям еще страннее.
   Пришел он к обиталищу Мавуин и вот, был это славный дом, но никто не жил в нем, сады заросли высокой травой, в коровнике не было скотины, а в конюшне - лошадей, и на пустынных пастбищах царила тишина. Лишь ласточки шумели и суетились под стропилами скатов крыши, как будто близилась осень, и Турамбар сел у резной двери и заплакал. Шедший мимо прохожий, направлявшийся в другое место, заметил его, ибо усадьба стояла возле дороги, и, приблизившись, спросил о причине печали. И Турамбар ответствовал, что горько сыну, много лет разлученному с родным домом, покинуть все, что дорого ему, и, бросив вызов опасностям наводненных орками гор, найти по возвращении опустелое жилье своих родичей.
   - Нет, тут какая-то хитрость Мэлько, - отвечал прохожий, - ибо и вправду жила здесь владычица Мавуин, жена Урина, но вот уже два года, как она уехала неожиданно и втайне, и люди говорят, что она ищет своего пропавшего сына и что с ней ее дочь Ниэнори, но так ли это - мне неведомо. Однако, как и многим другим вокруг, ведомо мне иное, что я зову постыдным, ибо знай, что надзор над всем своим добром и землей Мавуин поручила Бродде, человеку, которому доверяла: он - владычествует над здешними местами с согласия людей и женат на родственнице Мавуин. Но вот давно нет ее, и он смешал хоть и малые стада ее и отары со своими, большими, и клеймит ее скотину своим тавром, однако дому и усадьбе Мавуин дал он впасть в разорение, и люди мнят в том зло, но ничего не делают, ибо власть Бродды весьма возросла.
   Тогда Турамбар попросил показать ему тропу к жилью Бродды, и прохожий выполнил его пожелание, посему Турамбар, широко шагая, явился туда как раз к наступлению ночи, когда люди в доме сели за стол. Немало народу собралось там той ночью при свете факелов, но владычицы Айрин не было, ибо на пирах у Бродды пили слишком много, пели неистовые песни и часто затевали прямо в зале ссоры, а она такого не любила. Постучал Турамбар в ворота, сердце же его омрачилось и исполнилось великого гнева, ибо ожесточили его слова прохожего, сказанные у дверей его матери.
  
   * Примечание в рукописи относительно этого имени гласит: "Турумарт го-Драутодаурос [изменено на бо-Драутодаврос] или Турамбар Руситаурион".
  
   (Стр. 90)
   Когда открыли ему на стук, и Турамбар вошел в зал, Бродда пригласил гостя сесть и велел поставить перед ним вина и еды, но Турамбар не пожелал ни пить, ни есть, так что косо люди посмотрели на угрюмость пришлеца и спросили, кто он таков. Тогда Турамбар, выступив на середину зала перед помостом, где сидел Бродда, произнес:
   - Знайте же: я Турамбар, сын леса, - и люди смеялись над этими словами, глаза же Турамбара сверкнули гневом.
   Тогда молвил Бродда в сомнении:
   - Чего желаешь ты от меня, о сын дикого леса?
   На это Турамбар ответил:
   - Владыка Бродда, я пришел воздать тебе должное за управление чужим добром, - и молчание воцарилось там.
   Однако Бродда рассмеялся, снова повторив:
   - Но кто же ты?
   Вслед за тем Турамбар вспрыгнул на помост и, прежде чем мог Бродда предвидеть, что случится, обнажил меч Гуртолфин и, схватив Бродду за волосы, отрубил ему голову чуть ли не напрочь, громко воскликнув:
   - Так умирает богатей, что присовокупил вдовью малую толику к своему изобилию! Ведайте, не все мужи гибнут в диких лесах, и не я ли сын Урина, что, вернувшись к своим родичам, обретает лишь обобранное пустое жилье?!
   Тогда поднялся в зале великий шум, и, поистине, хоть и не в себе был Турамбар, с избытком обремененный горестями, все же совершил он деяние жестокое и беззаконное. Тем не менее, иные не пожелали обнажить оружие, говоря, что вором был Бродда и умер как вор, но немало народу напали с мечами на Турамбара, и нелегко ему пришлось: он убил одного человека, и то был Орлин. Тогда в великом страхе вошла в залу Айрин долговолосая, и по ее слову мужчины перестали биться; но с великим ужасом узрела она, что совершилось, и Турамбар отвернулся прочь и не мог взглянуть на нее, ибо гнев его остыл, и охватили его тоска и усталость.
   Но женщина, выслушав рассказ, молвила:
   - Нет, не обо мне горюй, о сын Урина, а о себе самом: ибо господин мой был суровый владыка, властелин жестокий и неправедный, и люди могут немало сказать в твою защиту, но погляди: ты поразил Бродду за трапезой, будучи его гостем, и Орлина убил ты, родича своей матери; и какой же вынесу тебе приговор?
   При этих словах иные смолчали, но многие вскричали "смерть", однако Айрин сказала, что это не совсем в согласии с законами тех мест:
   - Ибо хотя Бродда убит неправедно, - молвила она, - но справедлив гнев убийцы, и Орлина также поразил он, защищаясь, хотя и было то в пиршественном зале. Но ныне, мыслю я, должно этому человеку спешно уйти прочь от нас и никогда не возвращаться в наши края, а в противном случае любой может убить его; теми же землями и добром, что принадлежали Урину, станет владеть род Бродды, если только
  
   (стр. 91)
   не вернутся из скитаний Мавуин и Ниэнори, но даже тогда не сможет Турин, сын Урина, унаследовать ни доли, ни части этого имущества.
   Все, кроме Турамбара, сочли приговор справедливым и дивились беспристрастности Айрин, чей владыка лежал убитый, и не догадывались люди о том, сколь ужасна была ее жизнь с этим человеком; но Турамбар швырнул свой меч на пол и велел им умертвить его, но не пожелали люди того из-за слов Айрин, которую любили, Айрин же не допустила убийства из любви к Мавуин, надеясь, что обретут эти двое, мать и сын, друг друга в счастии, а приговор свой вынесла она, дабы утолить гнев людей и спасти Турина от смерти.
   - Нет, - молвила она, - три дня даю я тебе, чтобы покинул ты эту землю, а посему ступай!
   И Турамбар поднял свой меч и вытер его, сказав:
   - Если б я был чист от его крови, - и вышел в ночь. В неразумии сердца своего полагал он, что навеки отрешен от Мавуин, своей матери, и мыслил, что никогда боле кто-либо из тех, кого он любил, не захочет и взглянуть на него. Жаждал он известий о матери своей и сестре и никого не мог расспросить, но побрел обратно за горы, зная только, что они, верно, все еще ищут его в лесах Запредельных Земель, и более ничего не ведал он о них долгое время.
   О последующих скитаниях Турамбара ничего не рассказывают, разве то, что после многих странствий скорбь его притупилась, а сердце охладело - покуда, наконец, в краях весьма дальних, во многих переходах за рекой родотлим он не наткнулся на лесных охотников, людей. Иные из них были таны Урина или их сыны, что скитались без цели после Битвы Слез, и Турамбар вошел в их число и начал жизнь сызнова настолько хорошо, как только мог. Жилища тех людей находились в более приветливом лесном крае, в землях не столь далеко от Сириона, от травянистых холмов среднего течения сей реки. Сии стойкие люди не склонились пред Мэлько, и Турамбар был среди них в чести.
  
   Ныне надлежит рассказать, что с Мавуин все обстояло совсем не так, как Фоалокэ поведал Турину, ибо доля ее изменилась к лучшему и жила она в мире, почитаемая людьми тех краев. Тем не менее, с ходом лет, не получая вестей о Турине, все сильнее кручинилась она по сыну, хотя Ниэнори выросла весьма пригожей и стройной девой. Когда Турин бежал из чертогов Тинвэлинта, ей было уже двенадцать (17) лет, и стала она высока и прекрасна.
   Не говорится в сказании, сколько дней Турамбар прожил с
  
   (стр. 92)
   родотлим, но немало их было, и за это время Ниэнори ступила на порог зрелости, и часто вели они с матерью речи о сгинувшем Турине. В чертогах Тинвэлинта также жила память о Турине, ведь там все еще обитал Гумлин, ныне ветхий годами, что опекал Турина-отрока во время первого его путешествия в Запредельные Земли. Сделался Гумлин сед, и годы тяготили его, но горячо желал он снова увидеть народ людей и владычицу Мавуин, свою госпожу. О ту пору Гумлин узнал, что великое множество орочьих отрядов и иных свирепых тварей Мэлько покинули горы, которые весьма долго были непроходимы для людей и эльфов. Теперь на время все горы и тропы, что вели через них, очистились от зла Мэлько, ибо лелеял он тогда великий и ужасный замысел, а именно - разорение родотлим и, сверх того, многих иных поселений гномов, обнаруженных его соглядатаями (18), однако народ в тех краях на время вздохнул свободнее, хотя если бы ведали они обо всем, то, верно, не радовались бы.
   Тогда престарелый Гумлин пал на колени пред Тинвэлинтом, моля, дабы тот позволил ему возвернуться домой и увидеться с госпожой, пока смерть не забрала его в чертоги Мандоса - если только владычица его не отправилась туда прежде. Тогда король (19) сказал "да" и дал Гумлину в дорогу двух провожатых, ибо тот, по причине преклонного возраста, нуждался в помощи; и эти трое, Гумлин и два лесных эльфа, совершили весьма тяжкое путешествие, ибо зима близилась к концу, а Гумлин ни за что не пожелал ждать весны.
   Когда достигли путники тех мест Хисиломэ, где встарь обитала Мавуин и недалеко от которых она жила в то время, повалил сильный снег - как бывает часто в тех краях, хотя уже стояли дни ранней весны. Под снегопадом заблудился Гумлин, а его провожатые в поисках помощи случайно наткнулись на дом Мавуин, и, попросив ее о подмоге, обрели оную. Сопровождаемые слугами Мавуин, нашли они Гумлина, принесли в дом и, обогрев, вернули к жизни; придя же, наконец, в себя, тот узнал Мавуин и весьма обрадовался.
   Когда же он несколько оправился, то поведал свою историю Мавуин, и когда повествовал Гумлин о юности и наидоблестнейших деяниях Турина, она ликовала, но велики были ее скорбь и уныние при вести об уходе его от Линвэ (20) и о том, как это совершилось. И покинув Гумлина, горько плакала она. Поистине, уже давно, с того времени, когда Турин, как знала Мавуин, достиг зрелости - буде он жив, - дивилась мать,
  
   (стр. 93)
   что не возвращается к ней сын, и часто сердце Мавуин наполнял ужас при мысли, что на обратном пути погиб Турин в горах; но горькой оказалась правда, и долгое время Мавуин была безутешна, и Ниэнори не могла успокоить ее.
   По причине ненастной погоды провожатые, что привели Гумлина из королевства Тинвэлинта, остались жить в гостях у Мавуин до весны, с приходом которой умер Гумлин.
   Тогда восстала Мавуин и, пойдя к нескольким вождям тех мест, просила их о помощи, поведав им о судьбе Турина со слов Гумлина. Но иные смеялись, сказав, что обманул ее лепет умирающего, а большинство молвили, что она обезумела от тоски и что лишь глупец мог посоветовать ей искать за горами человека, пропавшего уже много лет назад.
   - И не дадим мы тебе, - добавляли они, - ни людей, ни коней для этих поисков, хотя и любим мы тебя, о Мавуин, жена Урина.
   Тогда Мавуин покинула их в слезах, но не винила их, ибо мало надеялась она на свою мольбу и знала, что мудрость была в их словах. Однако, не в силах успокоиться, пришла она к эльфам-провожатым, что уже хлопотали, собираясь в путь под солнцем; и молвила она им "Отведите меня к вашему владыке". Эльфы хотели ее отговорить, сказав, что дорога их не та, чтобы женщине ходить по ней, однако Мавуин их не послушала, а вместо того попросила она свою подругу, которую звали Айрин Файглиндра* (длиннокосая) и которая была замужем за Броддой, владыкой того края, богатым и могущественным, чтобы он взял под свое покровительство Ниэнори и все добро Мавуин. На то согласился Бродда даже без усиленных просьб Айрин, и, узнав об этом, Мавуин собралась прощаться с дочерью; но в том она не преуспела, ибо встала Ниэнори пред матерью и молвила:
   - Либо ты никуда не пойдешь, о Мавуин, матушка моя, либо мы отправимся вместе, - и ничто не могло поколебать ее. Тогда, наконец, и мать, и дочь изготовились для этого тяжелого странствия, и провожатые немало роптали на это. Однако случилось так, что за жестокой зимой последовала весьма теплая весна, и, несмотря на дурные предчувствия провожатых, все четверо перебрались через горы и совершили долгое свое путешествие, не претерпев иных зол, кроме голода и жажды.
   Явившись тогда пред Тинвэлинтом, Мавуин поверглась ниц и плакала, моля о прощении для Турина, о сострадании к ней и Ниэнори и о помощи: но Тинвэлинт велел Мавуин подняться и сесть подле
  
   * На полях написано Фириланда.
  
   (стр. 94)
   Гвэдэлинг, королевы его, молвив:
   - Много лет тому назад простил я Турина, сына твоего, да, сразу после того, как он покинул эти чертоги, и предприняли мы долгие и утомительные поиски. И не мой приговор прогнал его прочь из этого королевства, но раскаяние и горечь увели твоего сына в глушь, где, думается мне, настигли его злые твари, а буде он еще жив, то пребывает, опасаюсь, в рабстве у орков.
   Тогда снова заплакала Мавуин, заклиная короля помочь ей, ибо молвила она:
   - Истинно, стану я странствовать, покуда не сотрутся стопы мои, если посчастливится мне в конце путешествия узреть лицо Турина, сына Урина, возлюбленного моего.
   Но король ответил, что не ведает, где может сыскать она своего сына кроме как в Ангаманди, а туда не пошлет он никого из своих вассалов, хотя сердце его и исполнилось сострадания к горестям родных Урина. И впрямь говорил Тинвэлинт то, что почитал верным, и не хотел он увеличить скорбь Мавуин, но лишь только желал удержать ее от безрассудных и гибельных поисков, однако Мавуин, выслушав короля, не сказала более ни слова и, покинув Тинвэлинта, отправилась в леса, не дозволив никому остаться с ней, и одна Ниэнори сопровождала мать, куда бы та ни шла.
   Народ Тинвэлинта взирал на обеих женщин с жалостью и сочувствием, тайно храня их и без ведома их оберегая ото всякого зла: так эти бродящие по лесам женщины привычны стали и милы многим эльфам, но горестное то было зрелище, и народ клял Мэлько и дела его, когда видел их. Так случилось, что через много лун Мавуин наткнулась на отряд бродячих гномов и, вступив в беседу с ними, услышала рассказ о родотлим и о житье Турина среди них - то, что знали сами эти гномы. Поведали они и о том, как воинства Мэлько и дракон Глорунд захватили обиталище родотлим, ибо сии деяния были еще новостью и молва о них распространилась далеко вокруг. Имени Турина гномы не знали, именуя его Мормакиль, неистовый человек, что бежал от лица Тинвэлинта и спасся затем из рук орков.
   Тогда сердце Мавуин исполнилось надежды, и она задала им множество вопросов, но нолдоли отвечали, что не слышали, будто кто-то остался в живых после разграбления, кроме тех, кого угнали в Ангаманди, и тогда снова угасла надежда Мавуин. Но она, тем не менее, вернулась в чертоги короля и, поведав свой рассказ, попросила у него помощи против Фоалокэ. Подумала Мавуин: а вдруг Турин все еще томится в рабстве у дракона и у них получится как-то его освободить? Или же доблести людей короля достанет убить змея в отмщение за его злодейства,
  
   (стр. 95)
   а перед смертью он, быть может, скажет верные слова о судьбе Турина, если вправду нет его в пещерах родотлим. О великом кладе, что хранил дракон, Мавуин заботилась мало, но много рассказала о нем Тинвэлинту - со слов нолдоли. Скудны были богатства, коими владел народ Тинвэлинта, однако любили лесные эльфы дивные и прекрасные вещи, злато, сребро и самоцветы, как любят их все эльдар, но нолдоли - более прочих; да и король мыслил сходно, богатства же его были невелики, если не считать чудного Сильмариля, за который много королей отдали бы все свои полные до краев сокровищницы, если бы могли получить его.
   Посему ответствовал Тинвэлинт:
   - Ныне обретешь ты помощь, о Мавуин самая стойкая, и, прямо скажу тебе, не в надежде освободить Турина предоставлю я ее, ибо не вижу я в этой повести надежды, но, скорее, ее гибель. Но правда то, что нуждаюсь я в сокровище и жажду его, и, может статься, обрету его в этом предприятии: но половину добычи получишь ты, о Мавуин, в память об Урине и Турине или передашь его в опеку Ниэнори, своей дочери.
   Тогда молвила Мавуин:
   - Нет, дай мне только хижину дровосека и моего сына.
   Тинвэлинт же ответил:
   - Сего не могу я, ибо я лишь король диких эльфов, а не вала западных островов.
   Тогда Тинвэлинт собрал отряд своих лучших воителей и охотников и открыл им свою волю, и оказалось, что имя Фоалокэ уже было им ведомо и немало нашлось тех, кто мог провести отряд в земли дракона, но имя это пугало самых отважных, а места, где жил змей, были обителью неизъяснимого ужаса. Бывшее поселение родотлим находилось не особенно далеко от королевства Тинвэлинта, хотя и не очень близко, однако король молвил Мавуин:
   - Ныне оставайтесь вы с Ниэнори у меня, а мои воины отправятся на дракона, и обо всем, что сделают и узнают они в тех краях, они верно передадут нам.
   И люди его сказали:
   - Да, мы исполним волю твою, о Государь, - но страх стоял в их глазах.
   Мавуин, видя это, молвила:
   - Да, о Государь, пусть Ниэнори, дочерь моя, и впрямь останется у ног Королевы Гвэдэлинг, но я не забочусь, жить мне или умереть, и отправлюсь взглянуть на дракона и найти моего сына, - и Тинвэлинт рассмеялся, но Гвэдэлинг и Ниэнори, опасаясь, что Мавуин не шутит, горячо отговаривали ее. Она же была как адамант, боясь, что ее последняя надежда выручить Турина погибнет из-за страха воинов Тинвэлинта, и ничто не могло поколебать ее:
   - От любви, ведаю я, - отвечала она, - идет все сказанное вами, но
  
   (стр. 96)
   дайте мне лучше коня, чтобы ехать, и, если пожелаете, острый нож - дабы умереть, если понадобится, и позвольте мне отправиться.
   Слова эти повергли в изумление слышавших их эльфов, ибо поистине жены и дочери людей в те дни были отважны, и весьма долго длилась их юность, но казалось это эльфам безумием.
   Еще большим безумием показалось им, когда Ниэнори, видя упорство своей матери, произнесла пред ними всеми:
   - Тогда я тоже поеду; куда отправляется мать моя Мавуин, туда я, Ниэнори, дочь Урина, доберусь с еще меньшим трудом.
   Но Гвэдэлинг сказала королю, дабы он не дозволил этого, ибо королева была фэй и, верно, смутно провидела, что может произойти.
   Тогда прекратила Мавуин спорить и отправилась бы, покинув короля, в леса, если бы Ниэнори не уловила ее за одеяние и не остановила, и все принялись молить Мавуин, пока, наконец, не было решено, что король пошлет против Фоалокэ сильный отряд, с которым Ниэнори и Мавуин доедут до мест, где живет змей. Там надлежит им сыскать возвышенность, откуда они смогут смотреть на происходящее незамеченными и не подвергаясь опасности, пока воители будут подкрадываться к змею, чтобы убить его. Об этой возвышенности рассказал лесной житель, что часто наблюдал оттуда за обиталищем дракона. Наконец, изготовился отряд драконоубийц, и сели они на добрых коней, быстрых и крепконогих, хотя и немного их было у народа лесов. Нашлись кони и для Ниэнори и Мавуин, что ехали во главе отряда, и все немало дивились их посадке, ибо народ Урина и те люди, среди которых выросла Ниэнори, немало ездили верхом, и меж них и отрок, и юница садились на лошадь еще в нежных летах.
   После многодневного путешествия всадники достигли мест, где прежде был дивный край: там бежала по каменистому руслу быстрая река, и один ее берег, высокий и крутой, порос деревьями, по другому, что был ровнее, тянулись более плодородные пологие возвышенности, а за высоким краем обрыва сразу начинались холмы. Взглянув туда, путники увидели, что на большое расстояние вокруг древних пещер родотлим местность стала бесплодной и подверглась порче, а деревья втоптаны в землю или сломаны. Черная степь протянулась к холмам, и на земле виднелись огромные следы, которые оставлял, пресмыкаясь, этот отвратительный змей.
   Много драконов Мэлько выпустил в мир, и иные из них более могучи, нежели остальные. Самые слабые - что весьма велики по сравнению с людьми тех дней - холодны, как подобает змеям и гадам, и из них
  
   (стр. 97)
   многие крылаты и летают с величайшим шумом и быстротой; но те, что более могучи, - жарки, весьма тяжелы и медлительны, иные из них изрыгают пламя, и огонь мерцает под их чешуей, а ненасытная их алчность и коварство во зле больше, чем у всех иных тварей: таков был Фоалокэ, чье пламя обратило местность вокруг его логова в разоренную пустошь. Уже весьма возрос он с тех дней, когда напал на родотлим, и столь же приумножились накопленные им сокровища, ибо людей, эльфов и даже орков убивал он или же обращал в рабство, дабы те служили ему, добывая ради утоления его вожделения драгоценности и ради увеличения его клада - награбленное добро.
   Отряд же устрашился, взглянув издали на те места, однако они изготовились к битве, и, бросив жребий, послали одного из них вместе с Ниэнори и Мавуин на сказанную возвышенность (21) на границах увядших земель; поросла она деревьями, а взойти туда можно было потайными тропами. Как только те трое достигли холма, а воины украдкой подобрались к пещерам, оставив своих коней, что уж были в пене от страха, вот, Фоалокэ выбрался из своего логовища и, соскользнув по берегу вниз, улегся, по своему обыкновению, поперек реки. Сразу же заклубился пар и густой туман, к которым примешалось зловоние, и эти испарения накрыли отряд, едва не задушив воинов. Они окликали один другого в тумане, обнаруживая себя перед змеем; и тот громко рассмеялся. Услышав этот ужаснейший из всех звуков, что издают живые твари, воины, не помня себя, побежали во мгле, но не смогли найти своих коней, ибо те, исполнившись крайнего ужаса, сорвались с привязи и ускакали.
   Тогда Ниэнори вместе со своей матерью, услышав отдаленные крики и видя надвигающийся на них с реки густой туман, повернули обратно, туда, где они расстались с отрядом, и, спешившись, ждали в великом сомнении. Внезапно накрыло их этим непроглядным туманом, и в нем пролетели, обезумев, смутно различимые кони охотников. Тогда их собственные кони, заразившись страхом, затоптали до смерти охранявшего их эльфа, что ухватился за летящую узду, и в исступлении ужаса исчезли в темном лесу, и никогда боле человек либо эльф не сидели в их седле; Мавуин же и Ниэнори остались одни и без помощи у предела тех страшных мест. Воистину, весьма опасным было их положение, и долго они ощупью шли в тумане, не зная, где они, и не встретив никого из отряда, и лишь откуда-то издали доносились до них крики, исполненные, казалось, ужаса, а затем все стихло. Прильнули они друг к другу и, усталые,
  
   (стр. 98)
   побрели наобум, куда вели их ноги, покуда нежданно не проглянуло бледное солнце и не возвратилась к ним надежда; вот, туман рассеялся, воздух очистился, а остановились они не очень далеко от реки. До сих пор подымался над ней пар, словно вода была горяча, и что это? Возлежал там Фоалокэ, обратив взор на них.
   Ни слова не произнес он и не шевельнулся, но сковал своим гибельным взглядом их взоры, покуда колена их не ослабли и разумы их не затуманились. Тогда Ниэнори силой воли ненадолго освободила себя из-под власти дракона и воскликнула:
   - Знай, о змий Мэлько, что пожелаешь ты сделать с нами, торопись сделать - сказать или совершить, ибо взыскуем мы не тебя и не твоего злата, но некоего Турина, что жил здесь прежде.
   На то ответствовал дракон, и земля содрогнулась под ним:
   - Ты лжешь: радовались бы вы моей смерти, радовалась бы и та шайка трусов, что ныне бежала, вереща, в леса, - если бы смогла обобрать меня. Глупцы и лжецы, лжецы и трусы, как убьете вы или ограбите Глорунда Фоалокэ, что, еще когда власть его не возросла, истребил воинства родотлим и Ородрэта, владыку их, уничтожив весь народ его?
   - Однако случаем, - молвила Ниэнори, - не выбрался ли из битвы некто Турин и не живет ли он здесь, твоим рабом - если только не спасся он от тебя и ныне пребывает далеко отсюда?
   Сие молвила она наудачу, надеясь без надежды, но вещал ей злодей:
   - Знай, имена всех, кто жил в этих пещерах до меня, ведаю я по своей мудрости, и скажу я тебе: никто, звавший себя Турином, не выходил отсюда живым.
   Так похвальба Турина обернулась против него, ибо эти твари любят вести речи подобным образом, бесчестно играя изворотливыми словами (22).
   - Верно, убили Турина в сем злом месте, - сказала Мавуин, но дракон отвечал:
   - Здесь имя Турина навеки исчезло с земли, но не плачь, женщина, ибо это было имя труса, что предал своих друзей.
   - Мерзостная тварь, оставь свое злоречие, - молвила Мавуин. - Не поноси мертвых, убийца моего сына, дабы не пало на тебя собственное проклятие.
   - Да не будут слова твои, о Мавуин, столь гордыми, если желаешь ты избегнуть мучений и дочерь твоя с тобой, - рек дракон ей в ответ, но Мавуин воскликнула:
   - О ненавистнейший, знай: я не страшусь тебя! Предай меня, буде восхочешь, мукам и забери меня в рабство, ибо поистине жажду я твоей смерти, но дозволь лишь Ниэнори, дочери моей, вернуться к жилищам людей: ибо она пришла сюда по моему принуждению, не ведая о цели нашего странствия.
   - Не пытайся обмануть меня, женщина, - усмехнулся злодей. - Скорее
  
   (стр. 99)
   бы оставил я твою дочерь и убил бы тебя или прогнал прочь к твоим лачугам, но нет мне нужды ни в одной из вас.
   С этими словами широко распахнул он свои злобные очи, в которых вспыхнул свет, и под взглядом их Мавуин с Ниэнори содрогнулись и затмение пало на разум их: мнилось им, будто ощупью бредут они по бесконечным темным переходам, и не нашли они более одна другую, а на зов откликалось лишь напрасное эхо, и не было ни проблеска света.
   Когда, однако, через некоторое время, какое - Ниэнори не помнила, тьма покинула ее разум, не реку и не выжженные Фоалокэ земли увидела она вокруг себя, но дремучий лес в сгущавшихся сумерках. Ныне казалось ей, будто пробудилась она от страшных снов, которых не могла припомнить, но ужас их тьмой отгородил ее разум, затуманив память обо всем минувшем. Посему долгое время блуждала Ниэнори, затерявшись в лесу, и, верно, одни лишь чары удерживали в ней жизнь, ибо она томилась голодом и жаждой; по счастью, стояло лето, ведь ее одежды разорвались, а босые ноги утомились, и она часто плакала и брела, сама не ведая куда.
   Однажды на поляне в лесу она заметила словно бы стоянку людей, и, голодная, подкравшись поближе, чтобы рассмотреть ее, увидела, что там обитали создания приземистого и некрасивого сложения, со злющими лицами, а голоса их и хохот походили на лязг металла о камень. Вооружены они были изогнутыми мечами и луками из рога, и Ниэнори охватил страх, пока она взирала на них, хотя она и не знала, что это орки, ибо никогда прежде не видела этих злодеев. Тогда она повернулась и бросилась бежать, но ее заметили, и кто-то выпустил в нее стрелу, что внезапно воткнулась, затрепетав, в дерево, мимо которого пронеслась Ниэнори, а остальные, увидев, что это женщина, юная и красивая, погнались за ней с отвратительным гиканьем и криками. Ниэнори мчалась в этом густом лесу так быстро, как только могла, но скоро она выбилась из сил, и плен и страшная неволя были уже близко, но тут как будто в ответ на ее слезные клики появился некто, с треском проламываясь сквозь лес.
   В его косматых черных волосах мелькала седина, бледное лицо словно отмечено глубокими скорбями минувшего, а в руке он держал великий меч, что весь, кроме одних только краев лезвия, был черен. С ним бросился он на орков-преследователей, рубя их, и те вскоре бежали, ошеломленные. Хотя иные посылали наобум стрелы между деревьями, вреда те причинили мало, а пять орков были убиты.
   Тогда присела Ниэнори на камень, и теперь, когда страх отпустил ее,
  
   (стр. 100)
   усталую Ниэнори сотрясли рыдания и она не могла говорить; ее спаситель некоторое время стоял подле, дивясь прелести девы и тому, что она блуждает в чащобе одинешенька, и, наконец, заговорил:
   - О милая дева лесная, откуда идешь ты и как твое имя?
   - То мне не ведомо, - отвечала она. - Однако мнится мне, блуждаю я весьма далеко от дома моего и народа и много зла претерпела по пути, о котором не помню ничего, ибо облако заволакивает мою память - нет, не знаю я, откуда или куда я иду.
   И она снова зарыдала, незнакомец же, заговорив, изрек:
   - Тогда внемли, я стану звать тебя Ниниэль, заплаканное дитя, - и тут она подняла к нему свое лицо, весьма милое, хотя и заплаканное, и сказала с удивлением во взгляде:
   - Нет, не Ниниэль, не Ниниэль, - но более ничего она не помнила, так что на лице ее отразилось страдание и она воскликнула:
   - Но кто же ты, лесной витязь, и зачем печалишь меня?
   - Я зовусь Турамбар, - ответствовал он, - и нет у меня ни дома, ни родни, ни прошлого, чтобы думать о том, но обречен я на вечные странствия, - и при звуке этого имени изумление снова охватило деву.
   - Ныне осуши слезы, о Ниниэль, - молвил Турамбар, - ибо теперь ты в безопасности, если только уместно здесь это слово. Знай же, что я из маленького лесного народа, и живем мы в славном поселении на расчищенной в лесу поляне далеко отсюда, но сегодня, на твою удачу, мы поехали охотиться - да, и на орков тоже, ибо вынуждены мы отгонять этих злодеев от наших домов.
   Тогда Ниниэль (ибо так всегда называл ее Турамбар, и она приучилась считать это имя своим) отправилась с ним к его товарищам, и те, не задавая много вопросов, сели верхом - а Турамбар посадил Ниниэль перед собой - и так они поскакали быстро, как могли, прочь от опасности - от орков.
   Уже полдня прошло ко времени схватки Турамбара с орочьей погоней, но они проехали еще немало лиг, прежде чем спешились, а к тому времени настала ночь. Еще на закате Ниниэль показалось, что леса посветлели и утратили прежнюю мрачность, а зло не столь ощущается в воздухе, как прежде. Остановились они на ночлег на прогалине, и звезды ясно сияли сквозь просветы лиственной кровли. Ниниэль легла чуть в стороне, и ей дали много шкур укрыться от ночной прохлады, посему ей спалось мягче, чем в прежние ночи, и ветерки ласкали ее лицо; Турамбар же поведал своим товарищам о встрече в лесу, и они задумались, кто она такая и как забрела в те края словно бы под чарами слепого забвения.
  
   (Стр. 101)
   На следующее утро снова поспешили они в путь и сделали еще немало дневных переходов, покуда, наконец, усталые и предвкушающие отдых, не добрались однажды в полдень до лесной реки. Вот, некоторое время всадники ехали вдоль ее русла, пока не достигли места, где река делалась мельче и где со дна ее торчали камни, так что поток можно было перейти вброд; но справа от них река огромным водопадом низвергалась в пропасть. Указав туда, Турамбар молвил:
   - Теперь мы близко от дома, ибо это водопад Серебряная Чаша, - но Ниниэль, не зная почему, исполнилась ужаса и не смогла взглянуть на прелесть пенящихся вод. Вскоре путники достигли мест, где деревья росли не столь тесно, а потом выехали на склон, где их было совсем мало, лишь здесь и там высились древние широкоствольные дубы, а под ноги стелилась мягкая трава, ибо поляну расчищали много лет и была она весьма просторна. Стояли там добротные деревянные дома, вокруг которых лежала пашня и росли плодоносные дерева. К одному из этих жилищ, украшенному причудливой грубой резьбой и окруженному яркими цветами, Турамбар привел Ниниэль:
   - Взгляни, вот мой дом, - сказал он, - здесь, буде пожелаешь, ты станешь теперь жить, но, мнится мне, это одинокая обитель, а есть еще дома этого народа, где живут девы и жены, и там тебе будет веселее и лучше.
   Так поселилась Ниэнори у лесных следопытов*, и через некоторое время перебралась в дом Бэтоса, отважного мужа, что сражался еще юношей в Битве Бессчетных Слез и избежал смерти. Супругой же ему приходилась, как говорится в сказании, дева-нолдо, дивно прекрасная, и столь же пригожи были их сыны и дочери, кроме лишь старшего сына, Тамара Хромонога.
   Поистине, с течением дней весьма сильно полюбил Турамбар Ниниэль, да и весь народ тоже полюбил ее за великую красу и прелесть, но она всегда была нерадостна и часто не в себе, как человек, взыскующий нечто утерянное, что вот-вот найдет, посему люди говорили:
   - Если бы валар пожелали снять с Ниниэль чары, что лежат на ней!
   Однако по большей части она была счастлива среди этого народа и в доме Бэтоса, с каждым днем становясь все прекраснее, и Тамар Хромоногий, с которым мало считались, любил ее, хотя и безответно.
   Настали дни, когда жизнь опять сделалась в радость Турамбару, горечь минувшего затуманилась и отдалилась, и новая любовь поселилась в его сердце. Тогда помыслил он избавиться от своего рока и провести
  
   * На полях, вероятно, в качестве отсылки к словам "лесные следопыты" написано вэттар.
  
   (стр. 102)
   свою жизнь в лесном поселении, в окружении детей, и, глядя на Ниниэль, пожелал он взять ее в жены. Много раз просил он ее выйти за него замуж, но хотя был Турамбар доблестен и славен, Ниниэль медлила с ответом, не говоря ни "да", ни "нет", сама не зная почему, ибо казалось ее сердцу, что она сильно любит его, боится за него, когда он далеко, и счастлива, когда он рядом.
   У этого народа было в обычае повиноваться своему главе, которого они избирали из числа отважнейших, и исполнял он эту службу, пока был жив или пока по своей воле не складывал ее с себя - будучи болен или стар годами. Тогда Бэтос был их главой; но по несчастливой случайности его убили в стычке некоторое время спустя - ибо несмотря на свои годы, Бэтос уезжал за пределы их земель, - и случилось так, что надо было избрать нового предводителя. Под конец назвали люди Турамбара - ведь эти отважные мятежники, восставшие против власти Мэлько, питали уважение к его происхождению, ибо сведали они, что он сын Урина, а вдобавок (23) был Турамбар велик во всех деяниях и, несмотря на молодость, наделен великой мудростью по причине своих дальних странствий и общения с эльфами.
   Посему, видя, что их новый глава питает любовь к Ниниэль, и приняв за верное, что знают также и об ее ответном чувстве, стали люди поговаривать, что рады бы они были узреть своего владыку женатым и что безрассудно медлить безо всякой причины; эти слова дошли до слуха Ниниэль, и она, наконец, согласилась выйти замуж за Турамбара, чему все возрадовались. Устроили они славный пир с песнями и весельем, и Ниниэль стала владычицей лесных следопытов и поселилась в доме Турамбара. Велико было их счастье, хотя временами сердце Ниниэль стыло от дурного предчувствия, но Турамбар был радостен, говоря в сердце своем: "Хорошо, что назвал я себя Турамбаром, ибо вот, победил я злую судьбу, что оплетала шаги мои". Прошлое предал он забвению и почти не рассказывал Ниниэль о минувшем, кроме как о своих отце, матери и сестре, которую он никогда не видел, однако Ниниэль эти разговоры всегда повергали в смятение, и он не ведал почему (24). Но о побеге из чертогов Тинвэлинта и смерти Бэлэга, о возвращении в Хисиломэ никогда не говорил он ни слова, и память о Файливрин хранилась, запертая и полузабытая, в глубине его сердца.
   И Ниниэль ничего не могла поведать Турамбару о своих прошлых днях, и если расспрашивал он ее, в лице ее отражалось страдание, как будто он тревожил поверхность темных снов; тому Турамбар временами печалился, но не очень тем тяготился.
  
   (Стр. 103)
   Проходят дни, Ниниэль и Турамбар живут в мире, но Тамар Хромоног бродит по лесам, мня мир злым и жестоким: весьма сильно любил он Ниниэль и не мог забыть своей любви. Но вот, в те дни Фоалокэ сделался тучен, и поскольку было ему подвластно немало отрядов нолдоли и орков, задумал он расширить свои угодья далеко окрест. В самом деле, тогда во многих местах эти твари Мэлько вершили подобное, основывая собственные внушавшие страх королевства под зловещим покровом владычества Мэлько. Посему шайки Глорунда-дракона притесняли эльфов Тинвэлинта весьма сильно, и, наконец, иные из них достигли лесов и полян, возлюбленных Турамбаром и народом его.
   Однако лесные жители не бежали, но стойко бились со своими врагами, и великая ярость объяла Глорунда-змея, когда дошли до него вести о храбрых людях, которые живут далеко за рекой и которых бессильны покорить его мародеры. Говорится, что несмотря на все его злокозненные помышления и впрямь не ведал змей, где пристанище Турамбара или Ниэнори; и, поистине, казалось, что удача, наконец, улыбнулась Турамбару: народ его умножился и процветал, многие, что бежали из далекой Хисиломэ, явились к нему, и собрал он немало добра и богатств, ибо каждая битва приносила ему победу и добычу. Стали Турамбар и Ниэнори подобны королю и королеве, песни и веселье наполняли поляны, где жили они, и счастье - их чертоги. И Ниниэль понесла (25).
   О многом из того поведали соглядатаи змею Фоалокэ, и гнев его бы ужасен. Сверх того, весьма сильно распалилась алчность змея, посему, по зрелом размышлении, поставил он стражу, коей мог доверять, надзирать за жилищем своим и сокровищами - командовал же стражей карла Мим (26). Затем, покинув пещеры и место своего сна, Фоалокэ перебрался через потоки и пополз в леса, что запылали пред ним. Вести о том быстро достигли Турамбара, но тот до времени не страшился и, поистине, не много уделил внимания тому рассказу, ибо весьма долог был путь от жилищ лесного народа к пещерам змея. Но у Ниниэль упало сердце, и, хотя не ведала она причины, ужас и скорбь обременили ее, и со времени прихода того известия редко улыбалась она, чему Турамбар дивился и печалился.
   И вот, ползет Фоалокэ по дремучим лесам, оставляя за собой разорение, и весьма долго пресмыкается он, покуда отряд лесных людей
  
   (стр. 104)
   нежданно-негаданно не наткнулся на него, спящего в лесу меж сломанных дерев. Из них несколько, сраженные пагубным дыханием твари, были впоследствии убиты; но двое, с наивозможной скоростью проделав весь путь, принесли своему владыке вести о том, что прежний рассказ не был выдумкой и что ныне дракон приполз к самым границам его края; и молвив сие, они пали без чувств к ногам Турамбара.
   Место, где пребывал дракон, находилось в низине, и там неподалеку располагался невысокий, подобный острову среди леса, холм, почти лишенный деревьев: с него была видна, хотя и издали, большая часть края, изуродованного драконом. Бежала в том лесу и река, отделяя дракона от жилищ лесного народа, но русло ее лежало совсем недалеко от змея, а сама она была узким потоком с высокими изрезанными берегами, затененными деревьями. Посему Турамбар намеревался отправиться с самыми отважными из своих людей на тот пригорок и с него втайне следить за драконом, чтобы при случае напасть на него, если тот окажется в невыгодном положении, и убить его, если повезет, ибо на это возлагали они величайшие свои надежды. Он не стал собирать большой отряд, и остальные люди по слову его взялись за оружие и следили за округой, опасаясь, как бы полчища орков не пришли со змеем, их владыкой. Но того не случилось, дракон явился один, полагаясь на свою сокрушительную мощь.
   Когда же Турамбар изготовился в путь, Ниниэль попросилась ехать вместе с ним, и он уступил, ибо любил ее и помыслил, что если он падет, а дракон останется жить, то никто из их народа не спасется, и он был рад иметь Ниниэль подле себя, надеясь случаем вырвать ее из лап дракона - смертью от руки его или от руки одного из его вассалов.
   Так поехали вместе Турамбар и Ниниэль - ибо под этими именами знал их тот народ, а за ними - два десятка доблестных мужей. Расстояние до того холма в лесах покрыли они за день, и за ними следовало - хотя то было против слов и совета Турамбара - немало народа, даже жены и дети. Влек их соблазн незнаемого страха, иные ожидали увидеть великий бой, другие же шли с остальными, не размышляя много, и никто не мыслил узреть то, что в конце явилось их взорам; они держались не очень далеко, ибо Турамбар и его отряд двигались медленно и сторожко. Сначала, когда Турамбар позволил ей ехать с собой, Ниниэль стала много веселей, чем была долгое время, и оттого прояснились сердца людей, омраченные дурными предчувствиями; но когда оказались они недалеко от подножья холма, пала Ниниэль духом, и, поистине, тоска охватила ее.
  
   (стр. 105)
   Однако весьма дивным было сие место, ибо здесь струился тот же поток, что, виясь, ниже тек мимо драконьей лежки по глубоко вырезанному в земле руслу; холодная эта река бежала с холмов за домами лесного народа и низвергалась великим водопадом там, где выступали из травы выглаженные водой серые камни. То была верхняя часть водопада, прозванного лесным народом Серебряной Чашей, и прежде Турамбар и Ниниэль миновали его, впервые направляясь к дому после спасения Ниниэль. Весьма высок был тот водопад, и ласкал слух звучный глас потоков его, что превращались в серебряную пену далеко внизу, где выдолбили они огромную впадину в камне; ту котловину затеняли кусты и деревья, а пробившийся сквозь них солнечный свет играл на водяных брызгах; наверху же у водопада лежала открытая поляна; ее зеленый дерн изобиловал цветами, и люди любили это место.
   Там Ниниэль нежданно разрыдалась и, бросившись на грудь Турамбару, молила его не искушать судьбу, а бежать прочь вместе с ней и всем народом и увести их в дальние края. Но глядя на нее, Турамбар молвил:
   - Нет, моя Ниниэль, ни ты и ни я не погибнем ни сегодня, ни завтра от зла ли дракона, от мечей ли врагов, - но не ведал он, как исполнятся его слова; и, услышав их, Ниниэль подавила свои рыдания и сделалась весьма тиха. Отдохнув некоторое время у подножья холма, воины поднялись наверх, и Ниниэль отправилась с ними. С вершины увидели они вдали широкую полосу, где все деревья были сломаны, а земля изранена (27) и обгорела до черноты, но у еще невредимых дерев, не очень далеко от края глубокого ущелья, где текла река, подымался черный дымок, и люди сказали:
   - Там залег змей.
   Немало многоразличных суждений произнесено было на вершине холма, и воины испугались открыто напасть на дракона - днем ли, ночью, спит он или бодрствует, и, видя их страх, Турамбар дал им совет, что приняли они. Таковы были его слова:
   - Верно молвили вы, о лесные охотники, что ни ночью, ни днем нет у людей надежды застать врасплох дракона Мэлько, и смотрите-ка: сей змей сотворил вокруг себя пустошь и выровнял землю, так что никто не может подползти ближе и затаиться. Пусть же те, у кого достанет духа, отправятся со мной: по скалам мы спустимся к подножью водопада и, следуя вдоль реки, сумеем, верно, подойти к дракону настолько близко, насколько это возможно. Тогда должно нам взобраться, если получится, под самый верх этого берега и там ждать, ибо мыслю я, что Фоалокэ не станет длить свой отдых, пока движется к нашим жилищам. Посему придется ему либо перебраться через глубокий этот поток, либо
  
   (стр. 106)
   повернуть в сторону, ибо стал он слишком огромен, чтобы ползти по руслу реки. Я не думаю, что он поворотит, ибо для великого Фоалокэ златых пещер это всего лишь ров, узкий желоб, по которому бежит струйка воды. Ежели поступит он не по сказанному мной и не отправится тем путем, то кому-то из вас надлежит, набравшись мужества, попытаться со всей осторожностью выманить его за реку, дабы мы - те, кто в засаде, - принесли Фоалокэ смерть, пробив его снизу, ибо плохо защищено брюхо у сих мерзких змеев.
   В том отряде нашлось лишь шестеро, что выступили вперед, готовые идти с Турамбаром, и видя то, он молвил, что мыслил, будто в народе его храбрецов больше, чем шесть. Однако после того больше никому не дозволил Турамбар идти с ним, говоря, что вшестером лучше, ведь робкие - лишь помеха. Тогда простились Турамбар и Ниниэль и поцеловались на вершине холма - а полдень давно минул, - и сердце Ниниэль будто обратилось в камень от горя; и все они сошли к Серебряной Чаше, откуда смотрела Ниниэль, как ее владыка спускается к подножью водопада со своими шестью товарищами. Когда исчез он далеко внизу, с горькими словами обратилась она к тем, кто не осмелился пойти, и те от стыда не ответили ей, но украдкой поднялись обратно на вершину холма и не сводили глаз с драконьего логовища, Ниниэль же сидела у воды, глядя перед собой, и не плакала, терзаясь.
   Никого не осталось подле нее, кроме одного Тамара, что явился непрошеный вместе со всеми: любил он Ниниэль еще с той поры, когда она жила в чертогах Бэтоса, и некогда мыслил Тамар добиться ее, пока Турамбар не взял ее в жены. С самого детства хромал Тамар, наделенный, однако, добротой и мудростью, хотя мало ценил его народ, который в силе видел защиту, а доблесть почитал величайшей гордостью мужчины. Но теперь, однако, Тамар взял с собой меч, за что многие смеялись над ним, он же был рад случаю охранять Ниниэль, хотя и не замечала она его.
   Ныне надлежит поведать, что Турамбар достиг нужного места, с великим трудом пробравшись по каменистому руслу реки, и вскарабкался со своими людьми по крутому склону лощины. Засели они под самым краем берега, меж нависших деревьев, и совсем недалеко от себя слышали громкое дыхание твари, так что иные из спутников Турамбара устрашились.
   Уже стемнело, и всю ночь провели они там, а в месте, где лежал дракон, что-то причудливо мерцало, доносился оттуда страшный шум, и все дрожало, если он шевелился. И на заре Турамбар увидел, что с ним теперь лишь трое спутников, и проклял остальных за трусость, и ни одна повесть не рассказывает, куда бежали вероломные.
  
   (Стр. 108)
   В этот день все произошло так, как предумыслил Турамбар, ибо дракон, встряхнувшись, медленно подполз к краю расселины и не повернул в сторону, но вознамерился перебраться через нее и так достигнуть домов лесного народа. Велик был ужас от приближения его, ибо земля сотрясалась, и трое оставшихся боялись, как бы деревья, за которые они держались, не вырвало с корнем и не швырнуло вниз, в бежавший по камням поток. Листья росших подле дерев засохли от дыхания змея, но сами люди остались невредимы, укрывшись под обрывом.
   Наконец, достиг дракон берега реки, и сидевшие в засаде увидели вблизи его зловещую голову и влажные челюсти - и мерзостное то было зрелище. И устрашились люди, как бы дракон не заметил их: ведь он переправлялся не там, где овраг был уже и не столь глубок и где Турамбар устроил засаду. Но дракон начал перекидывать свое тело через расщелину немного ниже по течению, так что Турамбар и его люди, соскользнув со своих мест, как могли быстро спустились к реке и подошли под брюхо змея. Столь велик был здесь жар и столь отвратительно зловоние, что людей обуял ужас, и они не осмеливались снова подняться по берегу. Тогда в гневе обратил бы Турамбар свой меч против них, если бы они не бежали, и потому он один взбирался по стене расщелины, пока не подобрался под самое драконье брюхо. От жара и зловония у него закружилась голова, и он уцепился за крепкий куст.
   Затем, дождавшись, когда удар может поразить Глорунда в самое уязвимое место, вскинул он Гуртолфин, свой черный меч, и со всей своей силой ударил им вверх, так что волшебный клинок родотлим по рукоять вошел в нутро дракона: вопль смертной боли сотряс леса, и все, кто слышал это, исполнились ужаса.
   Страшно корчился дракон, и жутко было взирать, как извивается он в мощных судорогах, ломая деревья, что росли подле места его агонии. Он уже почти перебрался через лощину, когда Гуртолфин пронзил его, и теперь он перебросил себя на дальний берег и опустошал все вокруг, хлеща хвостом и изгибаясь, издавая такие вопли и рев, что отважнейшие бледнели и обращались в бегство. Оставшиеся на холме мыслили, что это грозный шум сражения между семерыми, Турамбаром и его спутниками (28), и мало надеялись они узреть их снова, сердце же Ниниэль обмерло при этих звуках; но внизу, в ущелье те трое трусов, что издали следили за Турамбаром, бросились в ужасе обратно к водопаду, а Турамбар прильнул к самому краю расщелины, бледный и трепещущий, ибо силы оставили его.
  
   (Стр. 108)
   Наконец, стихли сии жуткие звуки, и повалил густой дым, ибо Глорунд умирал. Исполнившись отчаянной храбрости, в одиночестве выбрался Турамбар из своего укрытия, ибо агония Фоалокэ вырвала из его руки меч прежде, чем он успел выдернуть его, а Турамбар дорожил своим клинком превыше всего, чем владел, ибо всякий, зверь или человек, умирал, будучи хоть единожды ранен лезвием Гуртолфина. Ныне Турамбар узрел, что дракон лежит на боку, окостенело вытянувшись, и Гуртолфин все еще торчал из его брюха; но змей еще дышал.
   Тем не менее, Турамбар, с трудом приблизившись, оперся ногой о тело и с натугой, приложив всю свою силу, вытащил Гуртолфин. И совершив сие, промолвил, торжествуя в сердце своем:
   - Снова, о Глорунд, встретились ты и я, Турамбар, коего прежде именовали храбрым (29)! - но когда говорил он сие, злотворная кровь брызнула из раны на его руку, ожгла ее и опалила, так что он громко вскрикнул от внезапной боли. Тогда Фоалокэ, отверзнув свои ужасные глаза, глянул на него, и Турамбар пал без чувств подле дракона, накрыв собой меч.
   Так тянулся день, но не приходило вестей на вершину холма, и Ниниэль боле не могла выносить муку, но поднялась, собираясь оставить поляну над водопадом. И спросил ее Тамар Хромоног:
   - Что намерена ты содеять?
   Ниниэль же молвила:
   - Хочу я отыскать владыку моего, лечь и умереть подле него, ибо мнится мне, что нет его в живых, - и Тамар пытался отговорить ее, но без успеха. И пока смеркалось, сия прекрасная госпожа пробиралась по лесу, и не пожелала она, чтобы Тамар следовал за ней, однако, видя, что тот идет сзади, Ниниэль слепо бросилась бежать сквозь чащу, и тернистый подлесок рвал ее одежды и ранил лицо, а Тамар, будучи хром, не смог догнать ее. Так опустилась на леса ночь, все стихло, и великий страх за Ниниэль охватил Тамара; посему проклял он свою слабость, исполнившись сердечной горечи, однако ж продолжал идти за Ниниэль как мог быстро. Потеряв ее из виду, Тамар повернул в ту часть леса, что лежала возле ущелья и где случился последний бой с драконом - насколько то поняли глядевшие с холма. Поздно ночью взошла яркая луна, и Тамар, часто в одиночестве блуждавший далеко от жилищ лесного народа и знавший те места, пришел наконец к пределам разорения, учиненного муками дракона; весьма ярок был лунный свет, и, стоя в кустах у края той пустоши, Тамар слышал и видел все, что там произошло.
   Вот, Ниниэль не намного опередила его и немедля, не чуя страха,
  
   (стр. 109)
   выбежала - из любви к своему владыке - на открытое место, где нашла его простертым в забытьи, с обожженной рукой, поверх меча; но на тварь, что лежала подле, вытянувшись во всю длину, Ниниэль даже не взглянула и, пав близ Турамбара, она плакала, целовала его лицо и умастила его руку бальзамом, который взяла с собой в маленькой шкатулке, покидая дом, ибо опасалась, что немало ран будет получено, прежде чем люди вернутся домой.
   Но Турамбар не очнулся от ее прикосновения и не шелохнулся, и Ниниэль громко воскликнула, мня его мертвым:
   - О Турамбар, владыка мой, пробудись, ибо змий ярости испустил дух и я одна здесь!
   Но се! При этих словах шевельнулся дракон в последний раз и, обратив на нее свои гибельные очи - прежде чем смежить их навеки, рек:
   - О Ниэнори, дочерь Мавуин, дарую я тебе радость: после долгих и томительных поисков нашла ты наконец своего брата. И ныне содеялся он весьма могучим воином, что убивает врагов своих исподтишка, - Ниэнори же застыла будто в ошеломлении, а Глорунд, молвив сие, скончался. И с его смертью пала с глаз Ниэнори пелена заклятий, память прояснилась, и ничего не забыла Ниэнори из того, что постигло ее с поры, когда подпала она под чары змея; и содрогнулась она от ужаса и муки. Тогда вскочила она на ноги, смутно различимая в свете луны, и, глядя на Турамбара широко раскрытыми глазами, громко молвила таковые слова:
   - Так исполнился, наконец, твой рок. Добро твоей смерти, о несчастнейший, - и, от горя лишившись рассудка, внезапно устремилась она прочь с того места и в неистовстве бежала как безумная куда вели ее ноги.
   Но Тамар, чья душа изнывала от горя и жалости, последовал за ней как мог быстро, мало заботясь о Турамбаре, - таким гневом пылало его сердце при мысли о судьбе Ниэнори. Поток и глубокая расщелина лежали на пути Ниэнори, но так случилось, что она повернула, не дойдя до берега, и двинулась вдоль извилистого русла меж камней и терновника, покуда снова не вышла на поляну у верха ревущего водопада, пустынную в первом сером свете дня, проникавшем между деревьями.
   Там остановилась она и молвила словно сама себе:
   - О воды леса, куда стремитесь вы? Примете ли вы Ниэнори, Ниэнори, дочь Урина, дитя скорби? О белая пена, не ты ли омоешь и очистишь меня - но глубоки, глубоки должны быть воды, что смыли бы память о сем мерзостном проклятии. О, несите меня отсюда, далеко-далеко прочь, в моря забвения. О воды леса, куда стремитесь вы?
   И, внезапно умолкнув, она бросилась с края водопада и погибла там, где пенилась на камнях вода; но в сей миг поднялось над деревьями солнце,
  
   (стр. 110)
   и свет озарил воды, что ревели, безучастные, над погибшей Ниэнори.
   Все это видел Тамар, и свет юного солнца казался ему темен; отворотившись от тех мест, он пришел на вершину холма, где уже собралась толпа, и там были те трое, что последними покинули Турамбара; и они уже тешили рассказом слух народа. Тамар же, явившись нежданно, остановился пред ними, и на лицо его было страшно взглянуть, посему пробежал меж людей шепот: "Он мертв", но иные вопросили:
   - Что же приключилось с Ниниэль?
   И громко воскликнул Тамар:
   - Внемли, о мой народ, и скажи, есть ли судьба, подобная той, о коей поведаю я, или горе столь же тяжкое. Мертв дракон, но подле него покоится, тако же бездыханный, Турамбар - тот, что прежде звался Турин, сын Урина (30), и сие хорошо, да, весьма хорошо, - и в толпе зашептались, дивясь его речи, а иные молвили, что он безумен. Но Тамар рек:
   - Ибо знайте, о люди, что прекрасная Ниниэль, кою все вы любили и которая была мне дороже сердца, мертва, и шумит над ней вода, ибо она бросилась с водопада Серебряной Чаши, не желая боле видеть света дня. Ныне пришел конец злому заклятию, исполнился ужасный рок семьи Урина, ибо та, которую звали вы Ниниэль, была Ниэнори, дочь Урина, и, узнав то, пред смертью поведала она о сем глухим лесам, что донесли до меня эхо ее слов.
   От сказанного Тамаром сердца всех, кто стоял там, сокрушили скорбь и ужас, и никто не осмелился отправиться к месту мук сей прекрасной госпожи, ибо горестный дух витает там и ничья стопа не тревожит той поляны; но великое раскаяние пронзило сердца трех трусов: украдкой выбравшись из толпы, они отправились искать тело своего владыки и вот, нашли его живым и в сознании, ибо когда дракон издох, беспамятство оставило Турамбара и он уснул глубоким сном усталости, но ныне пробудился от боли. Когда же те трое остановились подле, он заговорил и молвил: "Ниниэль", и при этом имени они сокрыли свои лица из-за сострадания и ужаса и не смогли взглянуть на него, но потом пробудили его, и вот, весьма был рад Турамбар своей победе. Но вдруг бросив взгляд на свою руку, он вопросил:
   - Что это? Кто позаботился о моей ране столь искусно? Как мыслите вы, кто это был? - но они не ответили ему, ибо догадались. Так принесли Турамбара, истомленного и раненого, к его народу, а один из трех поспешил вперед с известием, что их владыка жив, и люди не знали, радоваться им тому или печалиться; и когда явился он средь них, многие отворотили лица свои, дабы сокрыть растерянность своих сердец и свои слезы, и никто не осмелился заговорить.
  
   (Стр. 111)
   Турамбар же обратился к тем, кто стоял неподалеку:
   - Где же Ниниэль, моя Ниниэль - ибо я мыслил обрести ее здесь в радости, однако если воротилась она в чертог мой, то это благо, - но внимавшие ему не могли боле сдержать слез, и Турамбар воскликнул:
   - Что за новое лихо приключилось - поведай же, поведай, о мой народ, и не терзай меня!
   Некто промолвил:
   - Увы, мой владыка, Ниниэль мертва, - и горестно Турамбар возопил против валар и горькой своей судьбы, пока кто-то иной не прибавил:
   - Да, она мертва, ибо пала в пучины Серебряной Чаши, - но Тамар, стоявший подле, глухо произнес:
   - Нет, она бросилась туда.
   Тогда Турамбар, услыхав сии слова, схватил его за руку и воскликнул:
   - Говори, ты, калека, говори, ответь, что значат твои подлые речи, или лишишься языка, - и тяжко было видеть его страдание.
   Сердце Тамара, терзаясь, исполнилось великого смятения из-за всего того ужасного, что видел он и слышал, и из-за долгой и безнадежной любви его к Ниниэль, посему разгорелся в нем внезапный гнев на Турамбара и, стряхнув его руку, он молвил:
   - Деву нашел ты в дремучих лесах и дал ей, забавы ради, имя, коим звали ее и ты, и все люди - Ниниэль, заплаканное дитя. Дурная то была шутка, Турамбар, ибо знай: низверглась она с высоты, ослепленная ужасом и горем, не желая боле видеть тебя, а имя, коим нарекла она себя в смерти, было Ниэнори, дочь Урина, дитя скорби, и во всех водах Серебряной Чаши, что падают в пропасть, не достанет слез, дабы оплакать повесть о Ниниэль.
   Тогда Турамбар схватил его за горло и потряс, воскликнув:
   - Ты лжешь, ты, злополучный сын Бэтоса!
   Но Тамар, задыхаясь, отвечал:
   - Нет, проклятый: так рек Глорунд-дракон, и Ниниэль, внимая, ведала, что сие - правда.
   Но Турамбар молвил:
   - Тогда ступай в Мандос беседовать со своим Глорундом! - и убил Тамара перед лицом людей и устремился прочь словно безумец, восклицая: "Он лжет, он лжет!"; но, освободившись ныне от слепоты и сновидений, ведал он в глубине своего сердца, что сие правда и что его рок, наконец, исполнился.
   Так оставил Турамбар людей и слепо бросился в лес, призывая Ниниэль и наполняя пущи скорбным звуком сего имени, и ноги привели его окольным путем к поляне над Серебряной Чашей, и никто не осмелился следовать за ним. Лужайку освещало полуденное солнце, но что это? - все деревья засохли, хотя лето было в разгаре, и листья шумели как на исходе осени. Увяли там все цветы и пожухла трава, а глас падающей воды был печальнее слез из-за кончины белой девы Ниэнори, дочери Урина,
  
   (стр. 112)
   что свершилась здесь. Там остановился Турамбар, истомленный, и, обнажив свой меч, молвил:
   - Привет тебе, Гуртолфин, жезл смерти, ибо всем несешь ты погибель и рад выпить жизнь любого, не зная ни владыки, ни верности, кроме как руке, что сжимает тебя, если сильна она. Один ты у меня ныне - убей же меня и не медли, ибо жизнь - проклятие, все дни мои - гнусны, все деяния - мерзостны, и все, что любил я, мертво.
   И Гуртолфин ответил:
   - Сие совершу я с радостью, ибо кровь есть кровь, и твоя, верно, столь же сладка, сколь и кровь тех, коих предавал ты мне доныне, - и Турамбар бросился на острие Гуртолфина, и черное лезвие забрало его жизнь.
   Позже несмело явились люди и, унеся Турамбара оттуда, похоронили неподалеку, воздвигнув над ним великий курган - после туда доставили огромный гладкий камень с высеченными на нем странными письменами, которым сам Турамбар научил людей в былые дни, принеся это знание из пещер родотлим, и надпись та гласила:
  

Турамбар, убийца Змея Глорунда,

звавшийся тако же Турин Мормакиль,

сын Урина Лесного

  
   И под надписью вырезали имя "Ниниэль" (или дитя слёз); но ее не было там, и никто из людей не ведает, куда унесла вода ее прекрасное тело.
   На сем Эльтас завершил свой рассказ, и нежданно все, кто слушал, заплакали; Эльтас же на то молвил:
   - Да, печальная это повесть, ибо хотя скорбь неразлучна с людьми и по сей день, в те безумные дни вершили и претерпевали ужасное; но все же Мэлько нечасто измышлял большую жестокость, и я не знаю сказания более горестного.
   Затем, через некоторое время, иные спросили его о том, что случилось с Мавуин и Урином, и он ответствовал:
   - О Мавуин нет столь же верного предания, как о Турине Турамбаре, сыне ее: рассказов много, и иные разнятся меж собой; но могу вам поведать, что после всех этих страшных событий у лесного народа сердце не лежало к тем местам и они переселились в другие лесные долины, однако иные люди медлили в печали близ своих старых жилищ; и однажды явилась пожилая женщина, что скиталась в чаще, и набрела на камень, где была высечена надпись. Некто из лесного народа прочел ей письмена и поведал все сказание, как помнил его - но она молчала, не
  
   (стр. 113)
   говорила и не шевелилась. Тогда молвил ей человек:
   - Тяжело у тебя на сердце, ибо сей рассказ заставляет плакать всех людей.
   Но ответствовала женщина:
   - Да, поистине печально мое сердце, ибо я Мавуин, мать тех двоих, - и человек понял, что лишь ныне достигла конца эта длинная и скорбная повесть. Мавуин же поднялась и ушла в леса, плача от муки, и долгое время оставалась она в тех местах, посему этот человек и народ его бежали прочь и не вернулись обратно, и никто не скажет, была ли то поистине Мавуин, что пришла туда, или ее темная тень, что не возвратилась в Мандос, ибо велико было ее горе (31).
   Рассказывают, что все эти ужасные события видел Урин магией Мэлько и сей айну беспрестанно искушал Урина подчиниться его воле, однако тот не пожелал; но когда свершился рок, тяготеющий над его семьей, задумал Мэлько обойтись с Урином иначе, еще хитрее, и отпустил его с той вершины, где Урин провел много горьких лет в мучении сердца. Явился к нему Мэлько и худое говорил ему об эльфах, особливо виня Тинвэлинта (32) в слабости и трусости.
   - Никогда не понимал я, - молвил он, - почему до сих пор есть на свете великие и мудрые люди, что полагаются на дружбу эльфов и, исполнившись неразумия, противятся моей мощи, и уповают, множа собственное безрассудство, на помощь гномов или фэери. Ведай же, Урин: лишь благодаря робкому сердцу Тинвэлинта Лесного исполнились мои замыслы, иначе, может статься, жива была бы твоя дочь Ниэнори, и Мавуин, жена твоя, не плакала бы, но радовалась обретению сына. Ступай ныне, о глупец, и возвращайся в чертоги своих дивных друзей вкушать горький хлеб милостыни.
   Тогда Урин, согбенный годами и скорбью, беспрепятственно покинул владения Мэлько и отправился в лучшие земли, но пока шел, все размышлял он о сказанном Мэлько, и коварная паутина переплетенных правды и лжи затуманила очи его сердца, и дух его исполнился горечи. Тогда собрал он под свою руку отряд диких эльфов (33), что превратились в жестокий беззаконный народ и не жили со своими родичами, которые выгнали их в холмы жить или умереть как придется. Тогда Урин привел их в пещеры родотлим, и вот, орки бежали оттуда после гибели Глорунда, и только один остался там, древний уродливый карла, что восседал на груде золота, распевая сам себе черные чародейные песни. Но никто еще не приходил в пещеры, чтобы ограбить его, ибо ужас дракона пережил его самого и никто не осмеливался вернуться туда, боясь призрака змея Глорунда (34). Посему когда явились туда эльфы, карла, стоя
  
   (стр. 114)
   перед дверьми пещеры, что некогда была жилищем Галвэга, воскликнул:
   - Что надо вам от меня, о изгои с холмов?
   Урин же ответствовал:
   - Мы явились взять то, что не принадлежит тебе.
   Тогда молвил карла, чье имя было Мим:
   - О Урин, не думал я увидеть тебя, владыку людей, вместе с таким сбродом. Послушай ныне слов Мима Безотчего: уйди прочь, не тронув этого золота, словно оно - ядовитые огни. Ибо разве не возлежал на нем Глорунд долгие годы? На нем теперь зло драконов Мэлько, и не принесет это золото добра ни человеку, ни эльфу, и я, лишь я один, карла Мим, могу хранить его, ибо многими темными заклятьями связал я его с собой.
   Тогда заколебался Урин, но его люди на то разгневались, так что он велел им забрать все, а Мим стоял подле и глядел, а потом разразился ужасными и злыми проклятьями. Тогда Урин ударил его, молвив:
   - Мы явились, чтобы взять то, что не твое - ныне же за твои злые слова заберем мы и то, что принадлежит тебе - саму твою жизнь.
   Но, умирая, Мим предрек Урину:
   - Станут и люди, и эльфы раскаиваться в этом деянии, а из-за погибели карлы Мима будет смерть следовать за этим золотом, покуда останется оно на земле, и таковую же судьбу разделит и каждая его часть и частица, - и Урин содрогнулся, но народ его рассмеялся.
   Тогда повелел Урин своим приверженцам отнести это золото в чертоги Тинвэлинта, и они возроптали, но Урин молвил:
   - Неужто содеялись вы как драконы Мэлько, что возлягут на золото и упокоятся на нем, не ища иной радости? Сладкая жизнь ждет вас при дворе сего алчного короля, буде принесете ему такое сокровище - ведь за все злато Валинора не купите вы того в пустынных лесах.
   Сердце его ожесточилось против Тинвэлинта, и он жаждал отомстить королю, как будет видно. Столь велик был клад, что, хотя и немалый, отряд Урина с трудом донес его до пещер короля, и кое-что, как говорят, осталось на месте, а что-то потерялось по дороге, и вечно следовало зло за теми, кто находил его.
   Но под конец отягощенный ношей отряд достиг моста перед дверьми Тинвэлинта, и, будучи спрошен стражами, Урин ответствовал:
   - Скажите королю, что Урин Стойкий пришел с дарами, - и это было сделано. Тогда Урин повелел внести в тронный зал великий клад, скрытый в мешках или запертый в грубых деревянных сундуках; и Тинвэлинт приветствовал Урина с радостью и изумлением и трижды желанным гостем назвал его, и весь двор Тинвэлинта и он сам поднялись, дабы почтить владыку людей; но сердце Урина ослепло из-за проведенных в мучениях лет и лжи Мэлько, и он молвил:
   - Нет, о Король, не жажду я таких слов - но скажи только, где Мавуин,
  
   (стр. 115)
   супруга моя, и ведаешь ли ты, какой смертью погибла Ниэнори, дочерь моя? - И Тинвэлинт отвечал, что не знает.
   Тогда без жалости поведал Урин сие сказание, и король со всеми бывшими подле сокрыли свои лица, исполнившись великой скорби, Урин же молвил:
   - Нет (35), будь у тебя сердце последнего из людей, никогда бы они не пропали; но вот, я принес полное возмещение за беды того ничтожного отряда, что ходил против дракона Глорунда и, бежав, оставил моих любимых на произвол змея. Благосклонно взгляни на мои дары, о Тинвэлинт, ибо, мнится мне, сердцу твоему дорог лишь блеск золота.
   Тогда его мужи бросили сокровища к ногам короля, раскрыв их, так что весь двор поразился и изумился им - однако люди Урина поняли, что произойдет, и были мало довольны.
   - Взгляни на клад Глорунда, - молвил Урин, - купленный смертью Ниэнори и кровью Турина, убийцы змея. Возьми его, о король-трус, и радуйся храбрости людей, что добыли тебе богатства.
   Этих слов Урина Тинвэлинт уже не смог перенесть, и молвил он:
   - О чем говоришь ты, дитя людей, и отчего хулишь ты меня? (36) Долго воспитывал я твоего сына и простил зло его деяний, и жене твоей пришел я на помощь, отступив от собственного решения ради ее безумных желаний. Мэлько ненавидит тебя, а не я. Но что мне в том - и как смеешь ты, из неуклюжего племени людей, хулить короля эльдалиэ? Се! В Палисоре началась жизнь моя за бессчетные годы до того, как пробудились первые из людей. Ступай прочь, о Урин, ибо Мэлько обморочил тебя, и забери с собой свои богатства, - но воспретил Тинвэлинт убивать Урина или связать его чарами, памятуя о его былых доблестных деяниях, совершенных на стороне эльдар.
   Тогда Урин ушел, но не пожелал коснуться золота, и, ветхий днями, достиг он Хисиломэ и умер среди людей, но слова его, его пережившие, породили отчуждение меж эльфами и людьми. Однако сказано, что когда он скончался, его тень явилась в леса, ища Мавуин, и долго эти двое обитали в чащах возле водопада Серебряной Чаши, оплакивая своих чад. Но эльфы Кора говорили - а они ведают - что под конец Урин и Мавуин пришли в Мандос, и не было там ни Ниэнори, ни Турина, их сына. Поистине, Турамбар последовал за Ниэнори черными путями к дверям Фуи, но та не пожелала отворить им, и Вэфантур тоже. Но ныне молитвы Урина и Мавуин дошли до самого Манвэ, и боги сжалились над их несчастной судьбой, посему эти двое, Турин и Ниэнори, вступили в Фос'Алмир,
  
   (стр. 116)
   огненную купель, ту, что Урвэнди и ее девы сотворили века назад до первого восхода Солнца, и так омылись они от всех своих скорбей и позора, зажив среди благословенных подобно сияющим валар, и ныне любовь брата и сестры сделалась прекрасна; но, поистине, Турамбар встанет подле Фионвэ при Великом Разрушении, и Мэлько и его драконы проклянут меч Мормакиль.
   Так завершил Эльтас свой рассказ, и никто не спрашивал продолжения.
  
  

ПРИМЕЧАНИЯ

   (1) Этот абзац был отвергнут еще до изменения Тинтоглин на Тинвэлинт; см. с. 69.
   (2) Над именем Эгнор написано: "гном Дамрод"; см. Комментарии, с. 139-140.
   (3) Здесь и сразу дальше сначала было написано Тинтэллон; вставка должна относиться к тому же времени, что и примечание в рукописи, указывающее, что Тинтоглин надо заменить на Эллон или Тинтэллон (c. 69). См. примечание 32.
   (4) Связанное с этой заменой примечание в рукописи гласит: "Если Бэрэн - гном (как теперь в истории о Тинувиэль), то надо изменить упоминания о нем". В отвергнутом абзаце Эгнор, отец Бэрэна, "приходился родней Мавуин", то есть, был человеком. См. примечания 5 и 6 и Комментарии, с. 139.
   (5) "Турин, сын Урина": первоначально было написано "Бэрэн Эрмабвэд". См. примечания 4 и 6.
   (6) Первоначально было написано: "и также когда король услышал о родстве меж Мавуин и Бэрэном". См. примечания 4 и 5.
   (7) Линвэ (Тинто) было первоначальным "эльфийским" именем короля и относится к тому же "слою" имен, что и Тинтоглин (см. I. 115, 131). Оно явственно сохранилось здесь по недосмотру (должно было быть изменено на Тинвэ). См. примечания 19 и 20.
   (8) Первоначально написано: "поскольку он человек могучей стати".
   (9) Ср. с отрывком в Сказании о Тинувиэль, с. 11, весьма схожим. То, что абзац в Турамбаре написан раньше (как можно предположить в любом случае), доказывается тем, что абзац в Тинувиэль имеет смысл только в том случае, если Бэрэн - гном, а не человек (см. примечание 4).
   (10) "...и приходили к ним сны": первоначально написано "сны посылали им валар".
   (11) "...имя же его было Глорунд" было добавлено позднее, как и последующие упоминания этого имени далее, на с. 86, 94, 98; но со с. 103 и далее Глорунд написано с самого начала.
   (12) "...с помощью Флиндинга, чьи раны были не столь серьезны...": первоначально написано "...с помощью легкораненого мужа...". В этот абзац были добавлены и все последующие упоминания Флиндинга.
  
   (Стр. 117)
  
   (13) Первоначально написано "сердце Турина страдало, и случилось так, что лишь он и еще один возвратились с битвы". В предложении "...упрекая Турина за то, что тот когда-то стоял против его мудрых советов" "когда-то" означает "всегда": Турин всегда противился советам Ородрэта.
   (14) Первоначально написано: "...хотя весь народ тогда почитал сие деяние прискорбным и трусливым".
   (15) Первоначально написано "и снова взглянуть на Ниэнори". Это было изменено на "и взглянуть на Ниэнори, которую он не видел". Слова "с детства" были добавлены еще позже.
   (16) Следующий абзац был вычеркнут, судя по всему, когда текст записывался:
  
   - Поистине, - молвили те, - передают путешественники и скитальцы с гор, что многие и многие луны даже самые дальние границы свободны от них и непривычно безопасны, посему многие люди странствуют из Хисиломэ в Запредельные Земли, - и то была правда, что пока жил Турин изгнанником от двора Тинтоглина или скрывался среди ротварин, Мэлько мало тревожил Хисиломэ и пути туда.
  
   (Ротварин было первоначальной формой во всем тексте, позднее замененной на родотлим.) См. с. 92, где ситуация, описанная в отвергнутом абзаце, отнесена к более раннему времени (перед гибелью родотлим), когда Мавуин и Ниэнори покинули Хисиломэ.
   (17) Первоначально написано "дважды семь". Когда Турин бежал из земли Тинвэлинта, исполнилось ровно 12 лет со времени его ухода из дома матери (с. 75), и Ниэнори родилась до этого, но за сколько именно, не сказано.
   (18) После слов "лелеял он тогда великий и ужасный замысел" первоначально стояло "повесть о коем не входит в это сказание". Я не знаю, значит ли это, что когда отец написал здесь о "замысле" Мэлько, он не имел в виду разорение родотлим.
   (19) "король": первоначально стояло "Линвэ". См. примечание 7.
   (20) Линвэ: осталось по недосмотру. См. примечание 7.
   (21) "возвышенность": первоначально "холм".
   (22) Это предложение, "Так похвальба Турина...", было добавлено карандашом позже. Имеется в виду то, что Турин назвал себя Турамбар - "никто с этого часа не станет звать меня Турином, если буду я жив", с. 86.
   (23) Данное предложение, начиная от "ведь эти отважные мятежники...." и где-то до этого места, было нежирно зачеркнуто. На противоположной странице рукописи поспешно и неразборчиво написано: "Пусть Турин ничего не рассказывает своему новому народу о своем происхождении (похоронит прошлое) - чтобы Ниниэль не имела возможности (наверняка) услышать от кого-то о его происхождении". См. Комментарии, с. 131.
   (24) Напротив этого предложения на полях нарисован карандашом знак вопроса. См. примечание 23 и Комментарии, с. 131.
   (25) "И Ниниэль понесла" было добавлено карандашом позднее. См. Комментарии, с. 135
  
   (стр. 118)
  
   (26) "...командовал же стражей карла Мим" было добавлено позже, карандашом. См. Комментарий, с. 137.
   (27) Слово полосу [tract] можно прочесть как след [track], а слово изранена [hurt] (хотя и с меньшей вероятностью) как обожжена [burnt].
   (28) Это предложение - как оно есть - вряд ли может значить иное, чем то, что люди думали, будто ушедшие сражаются между собой; но с какой стати людям так думать? Более вероятно, что отец нечаянно не дописал предложение: "...между семерыми, Турамбаром и его спутниками, и драконом".
   (29) Турамбар имеет в виду слова Глорунда, сказанные ему перед пещерами родотлим: "...о Турин Мормакиль, коего прежде именовали храбрым" (с. 86).
   (30) Эти слова, начиная с "тот, что прежде звался...", были добавлены позднее карандашом. Сын Урина можно также прочесть как сын Хурина.
   (31) С этого места и до конца рассказа Эльтаса первоначальный текст был вычеркнут: в рукописи за ним следуют два коротких наброска повествования, но они тоже вычеркнуты. Текст, данный здесь (со слов "Рассказывают, что..."), написан на вложенных в тетрадь отдельных листах. По поводу отвергнутого материала см. Комментарии, с. 135-137.
   (32) Во всей финальной части текста (написанной на отдельных листах, см. примечание 31) имя короля сначала было Тинтэллон, а не Тинтоглин (см. примечание 3).
   (33) "Эльфы": первоначально "мужи" (men). Та же самая замена сделана ниже ("Посему когда явились туда эльфы"), и еще дальше слово "мужи" тоже было убрано в двух местах ("народ его рассмеялся", "Тогда повелел Урин своим приверженцам отнести это золото", с. 114); но в нескольких случаях слово "люди (мужи)" осталось, возможно - по недосмотру, хотя в Сказании о Турамбаре слово man часто прилагается к эльфам (к примеру, "Бэлэг и Флиндинг, сильные телом мужи", с. 80).
   (34) Это предложение, начиная от "Но никто еще не приходил в пещеры...", было добавлено позднее карандашом.
   (35) Это предложение, начиная от: "Тогда без жалости поведал Урин...", было добавлено позже, заменив: "Тогда молвил Урин: - Нет, будь у тебя сердце...".
   (36) Это предложение, начиная от "О чем говоришь ты...", заменило первоначальный вариант: "Убирайся и забери прочь с собой свою скверну".
  
  

Изменения в именах и названиях в

Сказании о Турамбаре

  
   Фуитлуг (Fuithlug) < Фотлуг (Fothlug) < Фотлог (Fothlog)
  
   Ниэнори (Nienori). При первом появлении (с. 71) этого имени отец написал его как Ньенорэ (Ниэнор)[Nyenore (Nienor)]. Впоследствии он вычеркнул Ньенорэ, убрал скобки возле Ниэнор и добавил -и, так что получилось Ниэнори. Далее имя писалось и как Ниэнор, и как
  
   (стр. 119)
  
   Ниэнори (Nienori), но Ниэнор было позднее исправлено на Ниэнори во всей ранней части сказания. Ближе к концу и в заключительной части, написанной на отдельных листах, стоит Ниэнор. Я даю Ниэнори во всем тексте.
  
   Тинвэлинт (Tinwelint) < Тинтэллон (Tintellon) (с. 72, дважды). См. с. 69 и примечание 3. Тинвэлинт < Тинтэллон также в заключительной части текста, см. примечание 32.
  
   Тинвэлинт < Тинтоглин (Tintoglin) во всем тексте, за исключением указанного выше (где Тинвэлинт из Тинтэллон в абзацах, добавленных позднее); см. с. 69.
  
   Гвэдэлинг (Gwedheling) < Гвэндэлинг (Gwendeling) во всех случаях (Гвэндэлинг осталось без изменений на с. 76, явно по недосмотру: я даю Гвэдэлинг во всем тексте). В словаре языка гномов форма Гвэндэлинг была изменена на Гвэдилинг (Gwedhiling); см. с. 50.
  
   Флиндинг бо-Дуилин (Flinding bo-Dhuilin) < Флиндинг го-Дуилин (Flinding go-Dhuilin). Это изменение, внесенное при появлении имени на с. 78, не было сделано на с. 82, но ясно, что эта форма была просто пропущена, и я даю бо-Дуилин в обоих случаях; это же изменение го- на бо- см. в Сказании о Тинувиэль, с. 51. Имя Дуилин (Duilin, на с. 79) обретает форму Дуилин (Dhuilin), когда к нему присоединяется патронимическая приставка.
  
   родотлим (Rodothlim) < ротварин (Rothwarin) во всем тексте.
  
   Гуртолфин (Gurtholfin) < Гортолфин (Gortholfin) первые несколько раз, но, начиная со с. 90, сразу писалась форма Гуртолфин.
  
  

Комментарии к

Сказанию о Турамбаре

ї1. Основное повествование

  
   Комментируя это длинное сказание, удобно разделить его на небольшие части. По ходу комментария я часто буду ссылаться на пространное (хотя и неоконченное) прозаическое повествование Нарн и Хин Хурин, вошедшее в состав Неоконченных Сказаний (с. 57 и далее), предпочитая его более краткому рассказу - главе XXI Сильмариллиона; ссылаясь на первый из этих двух текстов, я цитирую "Нарн" и даю номера страниц по Неоконченным Сказаниям*.
  

(i) Пленение Урина и детство Турина в Хисиломэ (с. 70-72)

  
   Прежде чем перейти к сказанию, интересно рассмотреть фигуру рассказчика, Эльтаса. Это загадочный персонаж: он, кажется, человек (как он говорит, "наш народ" называл Турамбара Турумарт "по обычаю гномов"), живший в Хисиломэ после дней Турамбара, но до падения Гондолина; и который "ступил на Олорэ Маллэ", Тропу Снов. Не является ли он одним из тех детей "праотцов людей", которые "побывали на холме Кор и навсегда остались с эльдар" (Домик Утраченной Игры, I. 19-20)?
  
   * Нарн и Хин Хурин цитируется в переводе А. Хромовой.
  
   (Стр. 120)
   Вводный абзац почти во всем существенном сходен с заключительным вариантом истории. Таким образом, к началу "традиции" (по крайней мере, в наиболее ранней наличествующей ее форме) восходят уход Хурина на Битву Бессчетных Слез по призыву нолдор, в то время как его жена (Мавуин = Морвэн) и юный сын Турин остаются дома; великая стойкость людей Хурина, пленение Хурина Морготом; причина пыток Хурина (желание Моргота узнать о местонахождении Тургона) и сами эти пытки, а также проклятие Моргота; рождение Ниэнор вскоре после великой битвы.
   То, что люди были заперты в Хисиломэ (или Хитлуме - это форма языка гномов, которая впервые появляется именно здесь как еще одно название Дор Ломин, с. 71) после Битвы Бессчетных Слез, указывалось в Пришествии Эльфов (I. 118) и в последнем из набросков к Рассказу Гильфанона (I. 241); отсюда берет начало позднейшее заключение вероломных истерлингов в Хитлуме (Сильмариллион, с. 195), а их дурное обращение с уцелевшими потомками Дома Хадора стало одним из важнейших элементов в истории о детстве Турина. Но в Сказании о Турамбаре уже присутствует мысль о том, что "чужаки, что жили рядом, не ведали о сане владычицы Мавуин". На самом деле, не совсем понятно, где именно жил Урин: здесь сказано, что "после битвы Мавуин в слезах отправилась в землю Хитлум, или Дор Ломин, где все люди должны были жить отныне": это может значить только то, что по приказу Мэлько она отправилась в Дор Ломин из тех мест, где прежде жила с Урином; с другой стороны, чуть дальше (с. 73) упоминается о том, что явно противоречит ранее сказанному: Мавуин отказывается принять приглашение Тинвэлинта прибыть в Артанор частично по той причине, что (как предполагается) "не хотела она покидать жилище, где поселил ее Урин, прежде чем уйти на великую войну".
   В позднем варианте истории Морвэн решается отослать Турина из страха, что он станет рабом у истерлингов (Нарн, с. 70), в то время как тут сказано, что Мавуин "не знала в своей беде..., как вскормить их с сестрой" (что, видимо, говорит о ее бедности). Отсюда еще одно различие, а именно то, что здесь Ниэнори родилась до ухода Турина (но см. с. 131); в позднем варианте легенды Турин и его провожатые покидают Дор-ломин осенью Года Плача, а Ниэнор появилась на свет в начале следующего года - так что Турин никогда не видел сестру, даже младенцем.
   Одно из основных отличий - это отсутствие в сказании мотива, что Хурин сам побывал в Гондолине и что это известно Морготу, по каковой причине Хурина берут в плен живым (Сильмариллион, с. 158-159, 196-197); этот элемент возник в истории гораздо позже, когда момент основания Гондолина сдвинулся назад, ко времени задолго до Битвы Бессчетных Слез.
  

(ii) Турин в Артаноре (с. 72-76)

  
   Два старика, сопровождающие Турина, один из которых возвращается к
  
   (стр. 121)
   Мавуин, в то время как более старый остается с Турином, присутствуют во всех версиях путешествия Турина; и восклицание Турина в начале странствия снова появляется в Нарн (с. 73): "Морвэн, Морвэн, когда же я увижусь с тобой!"
   Бэлэг присутствовал с самого начала, как и значение его имени: "охотник потаенных эльфов по имени Бэлэг, ибо был он в своем народе велик статью" (см. I. 275, статья Халойси Вэликэ, и Приложение к Сильмариллиону, статья бэлэг); в старой истории он играет ту же самую роль, спасая путников, умирающих с голоду в лесу, и приводя их к королю.
   В позднейших версиях не осталось и следа примечательного послания Тинвэлинта к Мавуин, а его в высшей степени чистосердечное признание, что он не участвовал в Битве Бессчетных Слез, в мудрости своей предвидя, что Артанор сможет стать убежищем, если случится беда, довольно плохо соотносится с характером короля, каким он мыслился впоследствии, когда его поведению находятся совершенно иные обоснования (Сильмариллион, с. 189). С другой стороны, мотивы, по которым Мавуин остается в Хитлуме, сохранились без изменений (см. соответствующий абзац в Нарн, с. 70, где слова "жить на чужих хлебах" звучат эхом старого сказания); однако ставит в тупик утверждение, что Мавуин, когда Ниэнори подросла, могла бы забыть свою гордость и перебраться через горы, если бы те не стали непроходимы - отсюда вроде бы следует, что Мавуин так и не покидала Хитлума. Однако это должно, вероятно, значить, что Мавуин могла бы предпринять путешествие раньше (когда Турин все еще был в Артаноре), чем она сделала это на самом деле (когда на время дорога стала легче, но Турин уже исчез).
   Черты характера Турина-юноши описаны в Нарн (с. 77) почти так же, как и в сказании:
  
   "...судьба, казалось, не благоволила к Турину: часто его замыслы рассыпались прахом, и он редко добивался, чего хотел; и друзей у него было мало: он был суров и редко смеялся, и юность его была омрачена тенью".
  
   (Сказание добавляет к этому еще один примечательный штрих: "не обращал он внимания на сказанное ему".). Сообщение между Турином и его матерью прекращается по той же самой причине - из-за усиления стражи в горах (Нарн, с. 78).
   Хотя история о Турине и Саэросе так, как она рассказана в Сильмариллионе и, более подробно, - в Нарн, во всем существенном восходит к Сказанию о Турамбаре, кое-какими примечательными деталями она отличается от ранней версии: основное то, что в первом варианте истории обидчик Турина был сразу убит брошенным кубком. Это с необходимостью ведет к полному отсутствию здесь позднейших усложнений - предательского нападения Саэроса на Турина на следующий день, преследования Турином Саэроса, которое приводит к смерти последнего, суда над Турином в его отсутствие и свидетельства Нэллас (только в Нарн); не появляется и Маблунг - кажется очевидным, что Маблунг впервые возникает в конце Сказания о Тинувиэль (см. с. 59). Некоторые детали сохранились (как, например, гребень,
  
   (стр. 122)
   который Оргов/Саэрос насмешливо предлагает Турину, Нарн, с. 80), в то время как другие детали были изменены или не были впоследствии использованы (к примеру, то, что все происходит в годовщину ухода Турина из дому, хотя число лет - двенадцать - согласуется с последующей историей, как и то, что король присутствует при ссоре - по контрасту с Нарн, с. 79). Но насмешка, которая приводит Турина в убийственную ярость, осталась по существу прежней, в том смысле, что она затрагивает его мать; также осталось неизменным, что Турин явился в зал непричесанный и небрежно одетый и что его недруг насмехается над ним именно за это.
   Оргов не сильно отличается от Саэроса, хотя и менее разработан. Он в милости у короля, горд и завидует Турину; в позднейшей истории он эльф из народа нандор, в то время как здесь он илькорин с примесью крови гномов (по поводу гномов в Артаноре см. с. 65), но, без сомнения, некая "странность" в его происхождении - часть традиции. В ранней истории он явственно фат и глупец, и его неприязнь к Турину еще не подкрепляется теми мотивами, которые были приписаны этому персонажу в Нарн (с. 77).
   Важный момент - Турин не знает, что его простили - присутствует с самого начала, хотя изложенный весьма просто. Сказание (на с. 76) также дает отсутствующее в более поздних текстах объяснение того, почему Турин, покинув Артанор, не вернулся в Хитлум; ср. Нарн, с. 87: "отправиться в Дор-ломин он не решился, ибо все пути были перекрыты, и Турин думал, что в одиночку нечего надеяться перейти Горы Тени".
   В сказании доблести Турина в сражениях с орками во время его пребывания в Артаноре придана большая, фактически - исключительная важность ("много лет защищал Турин эльфов от гнева Мэлько"), в особенности потому, что Бэлэг, его боевой товарищ в позднейших версиях, здесь не упомянут (и в этом абзаце могущество королевы, позволяющее противостоять вторжению в королевство снова представлена (см. с. 63) менее значительным, чем впоследствии).
  

(iii) Турин и Бэлэг (с. 76-81)

  
   Часть саги о Турине, повествующая о его жизни после Артанора/Дориата, претерпела позднее большие изменения ("Турин у изгоев"), и фактически отец так и не привел эту часть истории в законченное состояние. В самой старой версии сюжет развивается гораздо быстрее: Бэлэг присоединяется к отряду Турина, и за этим почти немедленно (в рамках повествования) следуют гибель отряда и пленение Турина орками. Не упоминаются "изгои", но только "отчаянные головы", нет долгих поисков Бэлэгом Турина, пленения Бэлэга шайкой и дурного обращения с ним, нет изменника, выдающего лагерь врагу (роль, которая впоследствии досталась карле Миму). На самом деле, не говорится, что Бэлэг был товарищем Турина ранее, до убийства Оргова: они сблизились только после самоизгнания Турина.
   Упомянуто, что Бэлэг - нолдо (с. 78), и если к этому единственному указанию отнестись с полным доверием (кажется, для обратного причин нет: из Сказания о Тинувиэль явствует, что в Артаноре были нолдоли, а в Оргове текла кровь
  
   (стр. 123)
   гномов), то надлежит заметить, что Бэлэг первоначально мыслился как эльф Кора. Здесь о нем не говорится как о великом лучнике (также не возникает ни его имя Куталион - "Тугой Лук", ни сам его огромный лук Бэльтрондинг); при первом появлении (с. 73) он описан как "лесной следопыт, охотник потаенных эльфов", а не как глава пограничной стражи королевства.
   Но от пленения Турина до смерти Бэлэга ранний вариант не претерпел впоследствии существенных изменений в каких-либо действительно важных аспектах, хотя изменились многие детали: к примеру, в позднейшей версии Бэлэг неслышно перестрелял волков-охранников, а лицо мертвого Бэлэга освещает вспышка молнии. Однако голубые светильники нолдор снова появляются во многих позднейших работах: такой светильник несут эльфы Гэльмир и Арминас, которые провожают Туора сквозь Врата Нолдор на его пути к морю (см. Неоконченные Сказания, с. 22, 51, примечание 2). На рисунке отца (датирующемся, вероятно, 1927 или 1928 годами), изображающем встречу Бэлэга и Флиндинга в Таур-ну-Фуин (рисунок воспроизведен в книге Рисунки Дж. Р. Р. Толкина, номер 37), светильник Флиндинга виден недалеко от него. Весьма искусно разработаны детали сюжета ранней истории, такие, как причина того, почему Турина, все еще спящего, надо вынести из лагеря орков, и почему Бэлэг использует свой меч, а не нож, чтобы перерезать путы Турина; вероятно, также то, что Бэлэг, брошенный на землю Турином, задохнулся и не смог окликнуть Турина по имени до того, как тот нанес ему смертельный удар.
   История безумия Турина после убийства Бэлэга, то, что его ведет Гвиндор, и слезы Турина у Эйтэль Иврин присутствуют здесь в зародыше. О необычности меча Бэлэга речи нет.
  

(iv) Турин среди родотлим; Турин и Глорунд (с. 81-88)

  
   Здесь мы наблюдаем возникновение (если судить по имеющимся работам, поскольку необходимо помнить, что рукописи предшествовал полностью стертый текст) Нарготронда, хотя бы еще и не названного. Среди многих примечательных черт важнейшая, видимо, та, что Ородрэт был связан с Нарготрондом еще до Фэлагунда, Владыки Пещер, который в позднейшей легенде замыслил и основал Нарготронд. (В Сильмариллионе Ородрэт - один из братьев Финрода Фэлагунда (все они сыновья Финарфина), которому после создания Нарготронда Фэлагунд передал в управление Минас Тирит на Тол Сирионе (с. 120). После смерти Фэлагунда Ородрэт стал Королем Нарготронда.). В сказании пещеры гномов-изгнанников - более простое и грубое жилище, твердыня, которая (как видно) недолго сопротивлялась сокрушительной мощи Мэлько; однако - как случалось довольно часто - многие черты ранней версии сохранились, несмотря на то, что история Нарготронда в решающем отношении сильно изменилась под влиянием легенды о Бэрэне и Тинувиэль. Так, с самого начала Нарготронд располагался "над потоком" (позднее Нарог), который "струился, дабы напитать реку Сирион", и, как видно из дальнейшего (с. 96), берег реки со стороны пещер был выше, а холмы подходили ближе к реке; ср. Сильмариллион, с. 114: "пещеры
  
   (стр. 124)
  
   под Высоким Фаротом на крутом западном берегу". Присущие эльфам Нарготронда политика скрытности и отказ от открытой войны всегда были важным элементом замысла (ср. Сильмариллион, с. 168-170)*, как и прекращение этой политики благодаря самоуверенности и властности Турина (хотя в сказании и не упоминается о мосте, построенном по настоянию Турина). Здесь, однако, падение цитадели отнесено на счет Турина, как видится, с большей определенностью, его приход туда выглядит простым проявлением проклятия, а несчастье, еще более, так сказать, неминуемое, происходит по причине его неблагоразумия: по крайней мере, во фрагментах этой части в Нарн (с. 155-157) выступление Турина против Гвиндора, который отстаивает политику скрытности, выглядит довольно обоснованным, несмотря на последствия. Но история в сути своей остается прежней: результат политики Турина - обнаружение Нарготронда Морготом, который обрушивает на город свою сокрушительную мощь и уничтожает его.
   По мере разработки сюжета образам Флиндинга (Гвиндора), Файливрин (Финдуилас)** и Ородрэта суждено было претерпеть примечательные трансформации. В старом сказании Флиндинг был из родотлим еще до своего пленения и заключения в Ангбанде точно так же, как Гвиндор был из Нарготронда (хотя его история сильно разрослась, см. Сильмариллион, с. 188, 191-192), и по возвращении он так изменился, что его едва узнали (я оставляю без внимания такие сохранившиеся мелкие детали, как то, что Турина и Флиндинга/Гвиндора берут в плен, когда они приходят в пещеры). Здесь же появляются прекрасная Файливрин и ее безответная любовь к Турину, но сложности, проистекающие из-за ее прежних отношений с Гвиндором, совершенно отсутствуют, и она - дочь не Короля Ородрэта, но некоего Галвэга (который впоследствии исчез бесследно). Флиндинг не представлен здесь как противник политики Турина; в последней битве он помогает Турину вынести Ородрэта из боя. Ородрэт умирает (принесенный обратно в пещеры), виня Турина в случившемся - так поступает и смертельно раненый Гвиндор в Сильмариллионе (с. 213): в упреках его звучит и горечь, причина которой - любовь Гвиндора к Финдуилас. Но отец Файливрин Галвэг убит в сражении, как и отец Финдуилас Ородрэт в Сильмариллионе. Таким образом, в процессе эволюции легенды к Ородрэту перешла роль Галвэга, в то время как к Гвиндору перешла часть роли Ородрэта.
   Как я уже заметил ранее, в сказании не упоминается о каких-либо особенностях меча Бэлэга, и хотя Черный Меч уже появляется, он откован для Турина по приказу Ородрэта, а его цвет и бледно-светящиеся края существовали с самого начала (см. Сильмариллион, с. 209-210). Его способность к речи ("говорят, что временами изрекал меч Турину темные слова") сохранилась в его ужасном ответе Турину перед смертью последнего (Нарн, с. 145) - этот мотив появляется уже
  
   * Из первого из этих абзацев, как представляется, следует, что политика скрытности существовала и до прихода Бэрэна, еще при Фэлагунде; но из второго вроде бы явствует, что все это началось из-за убедительной речи Куруфина после появления Бэрэна.
   ** В Сильмариллионе ее зовут Финдуилас, а имя Фаэливрин - "солнечный отблеск Иврина" - было дано ей Гвиндором (с. 209-210).
  
   (стр. 125)
   в настоящем сказании, с. 112; и прозвание Турина по его мечу (здесь Мормагли, Мормакиль, позднее Мормэгиль) было уже придумано. Но нет и намека на то, что Турин скрывал в Нарготронде свое настоящее имя: напротив, прямо сказано, что он назвал себя.
   Зерно истории о Гэльмире и Арминасе и предупреждении Улмо, которое они приносят в Нарготронд (Нарн, с. 159-162), можно, вероятно, разглядеть в словах "ввечеру слышались в реке шепоты", что, без сомнения, подразумевает послания от Улмо (см. с. 77).
   Дракон Глорунд поименован в "удлиняющем заклинании" в Сказании о Тинувиэль (с. 19, 46), но на самом деле имя появилось в процессе записи Сказания о Турамбаре (см. примечание 11). Отсутствуют намеки на то, что он уже играл какую-то роль в исторических событиях или что он был первый в своем роде, Отец Драконов, с длинным списком злодеяний, сотворенных им еще до Разорения Нарготронда. Немалый интерес представляет абзац, где характеризуется природа драконов Мэлько: их злодейская мудрость, любовь ко лжи и золоту ("хотя нет им от того ни пользы, ни удовольствия") и знание языков, которое, как говорят люди, приходит, если съесть сердце дракона (это реминисценция на легенды Старшей Эдды о Сигурде Фафниробойце, который стал понимать, к величайшей для себя выгоде, речь птиц, когда съел сердце дракона Фафнира, зажарив его на вертеле).
   История разорения Нарготронда рассказана в раннем варианте несколько по-другому, хотя существенные черты сохранились: то, что Файливрин/Финдуилас уводят в числе пленников и что Турин, связанный чарами дракона, бессилен ей помочь. Менее важные различия (такие, как позднее появление Глорунда на сцене: в Сильмариллионе Турин возвращается в Нарготронд после того, как Глаурунг заполз в пещеры и разграбление "уже началось") и сходные черты (оркам запрещают грабить) можно оставить в стороне; наиболее интересен рассказ о беседе Турина с драконом. Здесь вводится тема возможности или невозможности для Турина избежать рока, и примечательно, что он берет имя Турамбар именно в этих обстоятельствах, в то время как в позднейшей легенде он принимает его, присоединяясь к Лесному Народу Брэтиля - ранний вариант интереснее. Но в остальном ранняя версия гораздо менее ярка и выразительна, и слова дракона менее хитры и утонченно-лживы. Здесь также весьма недвусмысленно заострена мораль: Турину не следовало оставлять в Файливрин "в беде - о чем ведал он сам" - не предполагает ли это, что хоть он и находился под чарами дракона, была в Турине некая слабость ("слепота", см. с. 83), которую использовал дракон? В истории, как она рассказана в Сильмариллионе, мораль оказалась бы ненужной: Турину противостоял неприятель слишком могущественный, чтобы воля и разум Турина могли ему противодействовать.
   Здесь примечателен абзац, в котором самоубийство объявлено грехом, лишающим самоубийцу всякой надежды, "что когда-либо его дух покинет темный сумрак Мандоса или ступит на отрадные тропы Валинора". Это, как кажется, согласуется с примечательным пассажем в сказании Пришествие
  
   (стр. 126)
   Валар и Создание Валинора, касающемся судеб людей, см. с. 60.
   Наконец, странно, что в ранней истории золото и сокровища были вынесены орками из пещер и оставлены неподалеку (все это покоилось "у пещер над потоком") и что дракон - весьма нехарактерным образом - "почивал подле клада" на открытом месте. В Сильмариллионе Глаурунг "собрал все сокровища и богатства Фэлагунда, сложил их грудой и возлег на них во внутреннем покое".
  

(v) Возвращение Турина в Хитлум (с. 88-91)

  
   С этой частью рассказа дело обстоит в основном так же, как и с предыдущими: сам сюжет впоследствии изменился слабо, но, тем не менее, наличествует немало важных различий.
   Из Сказания о Турамбаре явствует, что дом Мавуин не мыслился стоящим возле холмов или гор, отделявших Хитлум от Запредельных Земель: Турину говорят, что орки никогда "не заходят вглубь земли Хисиломэ", - по контрасту с Нарн (с. 68), в которой "дом Хурина был на юго-востоке Дор-ломина, вблизи гор - Нэн Лалайт брал начало в источнике у подножия горы Амон Дартир, на отрог которой взбиралась узкая тропа". Переезд Мавуин из одного дома в Хитлуме в другой - их оба по очереди навещает Турин в поисках матери - был впоследствии изъят, к упрощению и улучшению сюжета. Здесь Турин возвращается в свой старый дом в конце лета, в то время как в Сильмариллионе падение Нарготронда произошло в конце осени ("шли они, и сильный ветер рвал с деревьев листья, ибо на смену осени явилась суровая зима", с. 213), а в Дор-ломин Турин приходит Лютой Зимой (с. 215).
   Имена Бродды и Айрин (второе впоследствии писалось как "Аэрин") сохранились; но здесь Бродда - владыка земли, и Айрин играет более важную роль в сцене, происходящей в зале, нежели в позднейшем варианте: здесь она вершит суд, проявляя мужество и мудрость. Не говорится, что ее взяли замуж насильно, хотя сказано, что ее жизнь с Броддой была весьма нехороша; но, конечно, ситуация в позднейших повествованиях очерчена гораздо более четко: в Хитлуме живут "истерлинги", "пришлецы", враждебные эльфам и остаткам Дома Хадора, в то время как в ранней истории такого различия не проводится, и Бродда - человек, которому Мавуин доверяла. Мотив дурного обращения Бродды с Мавуин уже присутствует, но только в том смысле, что он присвоил себе имущество Мавуин после ее ухода; в Нарн из слов Аэрин, обращенных к Турину (с. 107), получается, что причиной ухода Морвэн в Дориат были именно притеснения Морвэн Броддой и другими истерлингами. Из краткого рассказа в Сильмариллионе (с. 215) не совсем ясно, чем именно Бродда заслужил ненависть Турина.
   В сказании поведение Турина в зале более прямолинейно: обо всем ему рассказывает прохожий, Турин приходит, чтобы отомстить Бродде за расхищение имущества Мавуин, и делает это быстро. В Нарн же, где глаза Турину на ту ложь,
  
   (стр. 127)
   которой его обморочили, лишь под конец открывают слова находящейся в зале Аэрин, Турин гневается еще более необузданно, безумно и ожесточенно - что, однако, вполне объяснимо: и моральное суждение касательно того, что деяние Турина было "жестоким и беззаконным", не выносится. История о том, как Айрин вершила суд, чтобы спасти Турина, впоследствии была удалена; рассказ об одиноком уходе Турина вырос в объеме, также к нему добавилось сожжение Аэрин чертогов Бродды (Нарн, с. 109).
   Некоторые детали пережили все изменения: в Нарн Турин по-прежнему хватает Бродду за волосы, и в точности, как в сказании, гнев Турина неожиданно утих после его жестокого поступка ("гнев его остыл"), так в Нарн "пламя гнева его угасло". Можно заметить, что хотя в старом сказании Турин не столь часто меняет имена, данная тенденция уже наличествует.
   Рассказ о том, как Турин пришел к Лесному Народу и спас их от орков, отсутствует в Сказании о Турамбаре; отсутствуют какие-либо упоминания о Кургане Финдуилас возле Тэйглинской Переправы, так же как и рассказ о ее участи.
  

(vi) Возвращение Гумлина в Хитлум и уход

Мавуин и Ниэнори в Артанор (с. 91-93)

  
   Позднее старший из провожатых Турина (Гумлин здесь, Гритнир в Нарн) не принимает участия в событиях, произошедших после прихода Турина в Дориат: сказано всего лишь, что он оставался там до самой смерти (Нарн, с. 74); и Морвэн не имела известий из Дориата до ухода из дому - она узнаёт, что Турин покинул королевство Тингола, только прибыв туда (Сильмариллион, с. 211; ср. слова Аэрин в Нарн, с. 107: "она думала, что ее сын живет там и ждет ее"). Вся эта часть сказания требуется в основном для того, чтобы объяснить - с ненужными, как, без сомнения, чувствовал отец (поскольку впоследствии почти полностью отбросил эту часть), сложностями - почему Мавуин отправилась к Тинвэлинту. Однако понятно, что в данном месте различия между версиями опираются на разные представления о жизни Мавуин (Морвэн) в Хитлуме. В сказании она не страдает от тягот и притеснения; она доверяет Бродде настолько, что готова оставить ему не только свое имущество, но и дочь, и сказано, что "жила она в мире, почитаемая людьми тех краев"; местные вожди говорят о любви, которую питают к ней. Причиной ее ухода является приход Гумлина и принесенные им вести о побеге Турина из земель Тинвэлинта. В позднем варианте, с другой стороны, характер Бродды как тирана и притеснителя становится более определенным, и именно беды, претерпеваемые из-за него, заставляют Морвэн уйти. (Вести, которые приходят Турину в Дориат о том, что "жизнь Морвэн стала полегче" (Нарн, с. 77, ср. Сильмариллион, с. 199), вероятно, представляют собой пережиток старого варианта; в позднейших повествованиях не объясняется, как это могло случиться и почему прекратилось.). В обоих случаях на желание матери Турина покинуть Хисиломэ влияет и то, что дороги стали безопаснее; но в то время как в позднем рассказе
  
   (стр. 128)
   причиной этому - доблесть Черного Меча Нарготронда, в сказании это подготовка к исполнению "великого и ужасного замысла" Мэлько - нападению на пещеры родотлим (см. примечание 18).
   Интересно, что в этом абзаце Айрин и Бродда упоминаются как будто впервые. Вероятно, существенно то, что часть текста начиная от слова дракона "внемли мне, о сын Урина" на с. 87 и до "...пал на колени пред Тинвэлинтом" на с. 92 была написана отдельно в тетради-рукописи: вероятно, эта часть заменила собой более ранний текст, где Бродда и Айрин не появлялись. Но самые ранние рукописи порождают множество вопросов, и лишь на немногие сейчас возможно ответить с уверенностью.
  

(vii) Мавуин и Ниэнори в Артаноре и их встреча

с Глорундом (с. 93-99)

  
   Следующий важный шаг в движении сюжета - Мавуин/Морвэн узнает о пребывании Турина в Нарготронде - введен более искусно и легко в Сильмариллионе (с. 217) и Нарн (с. 112), где новости Тинголу приносят беглецы из разгромленного Нарготронда, по контрасту со Сказанием о Турамбаре, где Мавуин и Ниэнори узнают об уничтожении Эльфов Пещер от отряда нолдоли во время своих бесцельных блужданий по лесу. Странно, что эти нолдоли называли Турина не по имени - Мормакиль: кажется, они не знали, кто он такой, но им было известно о нем достаточно, чтобы Мавуин опознала сына. Как отмечено выше, Турин назвал свое имя и рассказал о своем происхождении Эльфам Пещер. В позднейшем повествовании, с другой стороны, Турин умолчал обо всем этом в Нарготронде, назвав себя Агарваэн, но те, кто принес вести о падении Нарготронда в Дориат, "сходились на том, что в Нарготронде незадолго до разорения стало известно: Черный Меч был не кто иной, как Турин, сын Хурина из Дор-ломина".
   Как часто случалось, ненужные усложнения ранней истории впоследствии были опущены: таким образом, тщательно продуманный спор, необходимый, чтобы воины Тинвэлинта и Мавуин с Ниэнори вместе отправились в дорогу, исчез из Сильмариллиона и Нарн. В сказании женщины и эльфийские воины уезжают вместе, решив, что Мавуин и Ниэнори будут наблюдать за развитием событий с возвышенности (впоследствии Амон Этир, Дозорный Холм); в позднейшей истории Морвэн просто покидает Дориат, и отряд эльфов, ведомый Маблунгом, следует за ней, а вместе с ними - переодетая Ниэнор.
   Особенно интересен тот абзац в сказании, в котором Мавуин предлагает огромный золотой клад родотлим Тинвэлинту в качестве наживки, и тот, не видя здесь повода для стыда, признает (как подобает дикому лесному эльфу), что именно клад - а не надежда помочь Турину - подвигнул его выслать отряд. Величие, мощь и гордость Тинвэлинта возрастали по мере развития концепции Серых Эльфов Бэлэрианда; как я писал ранее (с. 63), "поначалу обитель Тинвэлинта представляла собою отнюдь не подземный город, полный
  
   (стр. 129)
   чудес..., но простую пещеру", и здесь он, как видно, планирует набег ради того, чтобы приумножить скудный запас своих драгоценностей, а отсюда еще очень далеко до описанных в Нарн (с. 76) огромных сокровищ короля:
  
   "Надо сказать, что сокровищницы Тингола в Мэнэгроте были полны всякого оружия: доспехов с узором, подобным рыбьей чешуе, сияющих, как река под луной; мечей и секир, щитов и шлемов, созданных самим Тэльхаром или его учителем, Гамиль Зираком Древним, или эльфийскими кузнецами, что были еще искуснее... Ибо Тингол получил в дар несколько вещей, принесенных из Валинора и созданных самим Фэанором-искусником, величайшим из мастеров, когда-либо живших в мире".
  
   Хотя подробности столкновения с драконом довольно сильно отличаются от деталей поздних повествований, смрадные испарения, поднявшиеся над лежащим в реке драконом, - как причина неудачи, - бегство обезумевших лошадей и чары беспамятства, наведенные на Ниэнор, уже наличествуют. Самым поразительным, вероятно, из множества различий является то, что при разговоре с Глорундом присутствует Мавуин; от этих речей в Нарн (с. 118-119) ничего не осталось, за исключением того, что Ниэнор, называя того, кого она ищет - Турина, открывает самому дракону, кто она такая (это очевидно в Нарн и об этом можно, вероятно, догадаться из сказания). Сам тон Глаурунга в позднейшем повествовании - насмешливый, резкий, тон существа осведомленного, хладнокровного и неизмеримо мерзкого, - можно уловить уже в словах Глорунда, но по мере развития образа дракон изрядно выиграл в производимом ужасе, изъясняясь еще более лаконично.
   Основное композиционное различие - всякое отсутствие в сказании как событий, связанных с Маблунгом, так и того, что могло бы их предвещать. Нет никаких намеков на поиски в разоренных жилищах в отсутствие дракона (он, по всей видимости, не отлучается из пещер далеко); цель экспедиции из Артанора - именно военная ("сильный отряд" "против Фоалокэ", "они изготовились к битве"), поскольку Тинвэлинт надеется наложить руку на сокровища, в то время как впоследствии это чисто разведывательный рейд, поскольку Тингол "очень хотел побольше узнать о судьбе Нарготронда" (Нарн, с. 113).
   Любопытно, что хотя Мавуин и Ниэнори должны были ждать на поросшей деревьями "возвышенности", которая впоследствии называлась Дозорный Холм и где они действительно оставались по Нарн и Сильмариллиону, в старой истории они, кажется, так и не добрались туда, но были пойманы Глорундом, когда он лежал в реке или недалеко от нее. Таким образом, "возвышенность" оказалась в сказании без надобности.
  

(viii) Турамбар и Ниниэль (с. 99-102)

  
   В поздней легенде Маблунг находит Ниэнор после того, как Глаурунг зачаровал ее, и с тремя спутниками он ведет ее обратно к границам
  
   (стр. 130)
   Дориата. Преследование Ниэнор бандой орков (Нарн, с. 120) в сказании присутствует, но оно не несет еще той функции, которой нагружено в позднем повествовании, приводя к бегству Ниэнор, по каковой причине Маблунг и эльфы (отсутствующие в сказании) теряют ее; скорее, это бегство имеет своим результатом спасение Ниэнор Турамбаром, живущим среди Лесного Народа. В Нарн (с. 122) Лесные Люди Брэтиля в самом деле шли мимо места, где нашли Ниэнор, возвращаясь из рейда на орков; но обстоятельства, при которых ее находят, совершенно иные, поскольку в сказании отсутствуют упоминания Хауд-эн-Эллэт, Кургана Финдуилас.
   Интересны детали, касающиеся того, как Ниэнор отнеслась к имени Ниниэль, которое дал ей Турамбар. В Сильмариллионе и Нарн она "покачала головой, но повторила: - Ниниэль..."; в настоящем сказании она говорит: "нет, не Ниниэль, не Ниниэль". Создается впечатление, что в раннем варианте ее затемненный разум поразило лишь сходство имени Ниниэль с ее собственным забытым именем - Ниэнори (и сходство имен Турамбар и Турин), в то время как в поздней версии она одновременно и отвергает и, в каком-то смысле, принимает имя Ниниэль.
   К первоначальным элементам легенды относится то, что Лесной Народ приводит Ниниэль к месту ("Серебряная Чаша"), где был огромный водопад (впоследствии Димрост, Дождевая Лестница, где река Кэлэброс низвергалась к Тэйглину): эти водопады находились недалеко от жилищ Лесного Народа, но от места в лесу, где нашли Ниниэль, было гораздо дальше дотуда (несколько дней пути), чем от Тэйглинской Переправы до Димроста. Когда Ниниэль оказалась там, ее охватил страх, предчувствие того, что случилось позже, и отсюда - приступ дрожи в последующих повествованиях, из-за которого место было переименовано в Нэн Гирит, Вода Дрожи (см. Нарн, с. 149, примечание 24).
   Беспросветной тьме, завладевшей разумом Ниниэль из-за чар дракона, в сказании придается не очень много значения, и нет намека на то, что ей пришлось заново выучить самый язык; обратим внимание на интересную деталь - появление в изменившемся контексте параллели к сравнению "как человек, взыскующий нечто утерянное": в Нарн (с. 123) сказано, что Ниниэль доставляло огромное удовольствие заново учить слова, "словно человеку, вновь обретающему затерявшиеся сокровища, великие и малые".
   Хромой человек, здесь названный Тамаром, и его безответная любовь к Ниниэль уже присутствуют; в отличие от своего двойника Брандира, он не вождь Лесного Народа, но сын вождя. Кроме того, он полуэльф! Самое необычайное, что жена Бэтоса и мать Тамара была эльфом, женщиной из нолдоли: об это помянуто вскользь, как если бы до сих пор не говорилось об огромном значении и редкости браков эльфов и смертных - но в "Списке имен", приложенном к сказанию Падение Гондолина, об Эарэндэле говорится, что он единственный, "кто принадлежал наполовину к эльдалиэ, наполовину же к людям" (с. 216)*.
  
   * В переработке отрывка из этого сказания (с. 164 и примечание 22) о Туоре и Идриль Гондолинской говорится следующее: "Так впервые случилось, что сын человеческий женился на дочери Эльфинесса, но Туор был не последним".
  
   (Стр. 131)
   Первоначальному нежеланию Ниниэль принять предложение Турамбара в сказании объяснения не дано: должно подразумеваться, что некий инстинкт, некое подсознательное знание правды удерживали ее. В Сильмариллионе (с. 220):
  
   "...она медлила, несмотря на свою любовь. Ибо Брандир, предчувствуя неведомое ему, пытался удержать ее скорее ради нее самой, нежели ради себя или из ревности к Турамбару; и Брандир открыл ей, что Турамбар - Турин, сын Хурина, и хотя не знала она этого имени, тень омрачила ее разум".
  
   В последней версии, как и в самой старой, Лесной Народ знал, кто был Турамбар. Неразборчивые указания отца относительно переработки этой части, процитированные в примечании 23 ("Пусть Турин ничего не рассказывает своему новому народу о своем происхождении..."), загадочны: потому что раз уж Ниниэль лишилась всей памяти о прошлом, она не узнала бы имени Турина, сына Хурина, даже если бы ей сказали, кто такой Турамбар. Однако возможно, что когда отец писал примечание, он мыслил, будто утраченная Ниниэль память о ней самой и ее семье не так далека от поверхности и может прорваться в сознание при звуке этих имен - по контрасту с позднейшей историей, где она так и не узнала имени Турина, даже когда Брандир назвал его. Ясно, что вопросительный знак напротив упомянутых в тексте сказания рассказов Турамбара Ниниэль о "своих отце, матери и сестре, которую он никогда не видел", и смятение Ниниэль при этих словах связаны с тем же ходом мысли. Заявление, что Турамбар никогда не видел свою сестру, расходится с тем, что говорится в сказании раньше - что он покинул Хисиломэ после рождения Ниэнори (с. 71); но мой отец колебался относительно этого, что явствует из последовательности вариантов, данных в примечании 15 - когда принималась и отвергалась то одна, то другая идея.
  

(ix) Убийство Глорунда (с. 103-108)

  
   В этой части я следую за повествованием до того момента, когда Турин теряет сознание - после того как умирающий дракон открыл глаза и взглянул на него. Здесь поздний рассказ весьма близок старому, но наличествует много интересных отличий.
   В сказании утверждается, что у Глорунда были в подчинении отряды и орков, и нолдоли, но впоследствии остались одни орки; ср. Нарн, с. 125:
  
   "Глаурунг с каждым днем набирал мощь и коварство; он сделался тучен [ср. "Фоалокэ сделался тучен"], и собрал к себе орков, и правил ими, словно некий король, и подчинил себе все былые земли королевства Нарготронд".
  
   (Стр. 132)
   Упоминание в сказании о том, что "шайки Глорунда-дракона притесняли эльфов Тинвэлинта весьма сильно", снова подтверждает, что волшебство Королевы было не слишком надежной защитой; а утверждение, что "наконец, иные из них [орки] достигли лесов и полян, возлюбленных Турамбаром и народом его", расходится, как представляется, со словами Турамбара, обращенными к Ниниэль: "вынуждены мы отгонять этих злодеев от наших домов" (с. 100). Здесь нет и намека на обещание Турамбара Ниниэль не ходить в бой, если только жилища Лесного Народа не окажутся в опасности (Нарн, с. 125-126); также здесь отсутствует персонаж, соответствующий Дорласу последующих версий. Описание характера Тамара, хотя и краткое (с. 106), похоже на то, что позднее говорится о Брандире, но отношения Брандира и Ниниэль, которая звала его братом (Нарн, с. 124), еще не возникли. Счастье и процветание Лесного Народа под главенством Турамбара в сказании подчеркнуты намного сильнее, чем потом (впоследствии он и не был на самом деле вождем, во всяком случае - формально); отсюда логически следует жадность Глорунда как причина нападения на них.
   Топографические указания в этой части, важные для повествования, довольно легко согласовать с позднейшими версиями, с одним значительным исключением: из раннего варианта ясно, что река, низвергавшаяся водопадом в Серебряную Чашу, - та самая, что бежала через теснину, где Турамбар убил Глорунда:
  
   "...здесь струился тот же поток, что, виясь, ниже тек мимо драконьей лежки [имеется в виду место, где дракон лежал в тот момент] по глубоко вырезанному в земле руслу..." (с. 105).
  
   Отсюда слова Турамбара, обращенные к его спутникам:
  
   "...по скалам мы спустимся к подножью водопада, и, следуя вдоль реки, сумеем, верно, подойти к дракону настолько близко, насколько это возможно (там же)".
  
   В конечном варианте истории, напротив, река, которая бежит через водопад (Кэлэброс), является притоком Тэйглина; ср. Нарн, с. 127:
  
   "Надо сказать, что река Тэйглин... сбегала с Эрэд Вэтрин, такая же быстрая, как Нарог, но поначалу текла по равнине, пока, наконец, ниже Переправы, набрав силу от других потоков, не пробивала себе путь через подножие высокого нагорья, на котором был расположен Брэтильский лес. И там она бежала по глубоким ущельям, со склонами, подобными каменным стенам, а воды, зажатые на дне, гремели и бурлили. И точно на пути Глаурунга, к северу от устья Кэлэброса, лежала одна из таких теснин, отнюдь не самая глубокая, но самая узкая".
  
   (Стр. 133)
   Красивая поляна ("ее зеленый дерн изобиловал цветами") сохранилась; см. Нарн, с. 123: "над водопадами была зеленая лужайка, и вокруг росли березы". То же самое касается и "Серебряной Чаши", хотя само название исчезло: "поток [Кэлэброс] срывался с источенного каменного порога и ниспадал многоступенчатым каскадом в каменную чашу далеко внизу" (Нарн, там же; ср. со сказанием, с. 105: "[река] низвергалась великим водопадом там, где выступали из травы выглаженные водой серые камни"). Возвышенность, "невысокий, подобный острову среди леса, холм, почти лишенный деревьев", на который поднялись Турамбар и его спутники, описан в Нарн иначе, но возвышенность - наблюдательный пункт недалеко от верха водопада - сохранилась, как можно убедиться из сказанного в Нарн (с. 123): от Нэн Гирит "были хорошо видны теснины Тэйглина"; далее (Нарн, с. 128) сказано, что Турамбар намеревался "отправиться к высокому водопаду Нэн Гирит, где он мог... сам видеть земли далеко вокруг". Таким образом, кажется несомненным, что старый образ так и не поблек, лишь слегка изменившись.
   В то время как и в раннем, и в позднем повествовании за Турамбаром вопреки его велению следует большая толпа народу, в позднем понятно, почему именно он велит людям не ходить за ним: им надлежит остаться дома и готовиться к бегству. Здесь, с другой стороны, Ниниэль едет вместе с Турамбаром к верху Серебряной Чаши и прощается с ним там. Но одна деталь раннего повествования не изменилась: словам Турамбара к Ниниэль "ни ты и ни я не погибнем ни сегодня, ни завтра от зла ли дракона, от мечей ли врагов" соответствуют в Нарн (с. 129) слова "ни тебя, ни меня не убьет ни этот Дракон, ни другой враг с Севера"; и если в первом повествовании Ниниэль "подавила свои рыдания и сделалась весьма тиха", то во втором она "перестала плакать и замолчала". Ситуация, обрисованная в сказании, еще довольно проста, в том смысле, что Лесные Люди едва намечены: Тамар, в отличие от Брандира, не является номинальным главой своего народа, и этот мотив неприязни к Турамбару отсутствует; нет ни Дорласа, который оскорбляет Брандира, ни Хунтора, упрекающего Дорласа. Тамар, однако, появляется рядом с Ниниэль в том же самом месте истории, опоясавшись мечом, "за что многие смеялись над ним", - в Нарн (с. 132) и о Брандире сказано, что он редко поступал так прежде.
   Здесь Турамбар спускается от водопада вместе с шестью спутниками, которые все оказываются в конце концов трусами, в то время как впоследствии с ним идут только двое, Дорлас и Хунтор, и Хунтор остается верен, но его убивает в теснине сорвавшимся сверху камнем. Но результат не меняется: Турамбару приходится карабкаться по дальней стороне расселины одному. Здесь дракон остается лежать у скального обрыва всю ночь и двигается в путь только с зарей, так что его гибель и события, немедленно за ней последовавшие, происходят при свете дня. Но в других отношениях убийство дракона во многом осталось таким, каким оно было первоначально описано, особенно при сравнении с Нарн (с. 134), где Турамбар и его
  
   (стр. 134)
   спутник(и) вынуждены перебираться в другое место, чтобы оказаться под самым брюхом твари (что пропущено в Сильмариллионе).
   Остается указать на два примечательных момента в этой части, оба по прошествии времени были вписаны в рукопись карандашом. В первом случае мы встречаемся с Мимом-карлой в роли начальника стражи, оставленной Глорундом сторожить сокровища на время отсутствия дракона, - довольно странный выбор, как видится. По этому поводу см. с. 137 ниже. Во втором случае говорится, что Ниниэль понесла ребенка от Турамбара, о чем, что весьма примечательно, не упоминалось в первоначально записанном тексте; по этому поводу см. с. 135.
  

(x) Смерть Турина и Ниэнори (с. 108-112)

  
   Детали конца сказания не менялись от старой версии до Нарн: лунный свет, перевязывание обожженной руки Турамбара, восклицание Ниниэль, которое пробудило дракона к его последнему злодеянию, обвинение драконом Турамбара - что он "убивает врагов своих исподтишка", то, что Турамбар называет Тамара/Брандира "калекой" и отправляет его "беседовать со своим Глорундом", неожиданное увядание листьев там, где Ниэнор бросилась в пропасть, словно настал конец осени, обращение Ниэнори к водам и Турамбара - к своему мечу, постройка кургана Турину, на котором высечены "странные письмена". Сюда же можно добавить много иных деталей. Но также немало и различий; здесь я указываю только наиболее существенные.
   В ранней истории нет Маблунга, и лишь интуиция ("освободившись ныне от слепоты" - слепоты, "сотканной Мэлько прежде", с. 83)* подсказывает Турамбару, что Тамар говорил правду. Убийство Глорунда и все его последствия случаются в позднем варианте в течение одной ночи и утра следующего дня, в то время как в сказании все растянуто на две ночи, включая утро после второй. Турамбара несут к людям на холм трое беглецов, бросивших его в расселине, в то время как в позднем варианте он приходит сам. (В сказании нет и намека на что-либо, подобное убийству Дорласа Брандиром, и меч Тамара оказывается ружьем, которое не стреляет.).
   Весьма интересен результат изменения места, где умерли Турин и Ниэнори. В сказании фигурирует только одна река, и Ниниэль поднимается вверх по ее течению по лесу и бросается с водопадов Серебряной Чаши (место, впоследствии названное Нэн Гирит) и там же, на поляне над водопадами, Турамбар убивает себя; в последующей истории Ниэнор бросилась в теснину Тэйглина в Кабэд-эн-Арас (Олений Прыжок), недалеко от того места, где Турамбар лежал возле Глаурунга, - там же принимает смерть и Турамбар. Таким образом, ужас Ниниэль, когда она впервые оказалась возле Серебряной Чаши вместе с Лесными Людьми, которые спасли ее
  
   * Ср. с его словами Маблунгу в Нарн, с. 144: "Хотя да, я ведь слеп! А ты не знал? Слепец, слепец, с детства застила мне глаза темная мгла Моргота!"
  
   (стр. 135)
   (с. 101), предвещал ее собственную смерть в этом месте, но в измененном варианте у нее меньше оснований предчувствовать зло, которое здесь с ней впоследствии происходит. Однако хотя место смерти Ниниэль изменилось, увядание листьев сохранилось, как и ощущение ужаса, которое после гибели Ниниэль и Турина охватывает на этом месте любого, так что никто потом не приходит к Кабэд-эн-Арас, точно так же, как в раннем сказании никто не ступает на траву над Серебряной Чашей.
   Наиболее примечательной чертой самой ранней версии истории Турамбара и Ниниэль является, конечно, то, что отец не сразу написал, что Ниниэль понесла от брата (примечание 25); таким образом, в старом варианте отсутствуют какие-либо слова, соответствующие словам Глаурунга, сказанными Ниниэль: "Но худшее из его деяний ты носишь в себе" (Нарн, с. 138). Этот момент, который в основном объясняет крайний ужас и отчаяние Ниэнор, был добавлен в сказание позднее.
  
   Завершая пространный разбор Сказания о Турамбаре как такового, можно указать на отсутствие топонимов во второй половине сказания. Жилище родотлим, как и текущая под ним река, никак не названы; никакого имени не дано лесу, где живет Лесной Народ, их поселению и даже реке, которая играет такую важную роль в заключительной части истории (что контрастирует с наличием в поздних повествованиях топонимов Нарготронд, Нарог, Тумхалад, Амон Этир, Брэтиль, Амон Обэль, Эфэль Брандир, Тэйглин, Кэлэброс).
  

ї2. Дальнейшее повествование Эльтаса

(о событиях после смерти Турина)

  
   Отец вычеркнул большую часть этого продолжения, оставив его до слов "ибо велико было ее горе" на с. 113 (см. примечание 31). Из короткого сохранившегося отрывка видно, что история о приходе Морвэн к камню на могиле Турина восходит к первоначальному замыслу, хотя в позднем варианте она встретила там Хурина (Сильмариллион, с. 229).
   Вот отвергнутая часть повествования:
  
   Но также рассказывают, что когда свершился рок его семьи, тогда отпустил Мэлько Урина, и, согбенный годами, отправился тот прочь, в лучшие земли. Там обрел он спутников, и, придя, обнаружили они, что пещеры ротварин [ранняя форма родотлим, см. с. 119] пусты и никто их не сторожит, и все еще лежало там великое сокровище, никем не тронутое, поскольку страх перед драконом пережил его самого, и никто не осмеливался снова явиться туда. Однако Урин повелел отнести золото к самому Линвэ [т. е. Тинвэлинту], и, бросив клад к ногам короля, с горечью просил его принять свою мерзостную награду, называя короля трусом, чьим малодушием зло, которого могло бы и не случиться, пало на его дом; и отсюда происходит новое отчуждение эльфов и людей, ибо Линвэ, разгневавшись на слова Урина, велел ему убираться прочь, молвив:
   - Долго воспитывал я Турина, сына твоего, и простил зло его деяний,
  
   (стр. 136)
   и жене твоей пришел я на помощь, отступив от собственного решения ради ее безумных желаний. Но что мне в том - и как смеешь ты, из неуклюжего племени людей, хулить короля эльдалиэ, чья жизнь началась в Палисоре бессчетные века прежде рождения людей?
   И после того ушел бы Урин, но его люди не пожелали оставить там сокровище, и случился раздор меж ними и эльфами, и оттого - ожесточенная сеча, кою Тинтоглин [т. е. Тинвэлинт] остановить не смог.
   И весь отряд Урина перебили в его чертогах, и кровь их обагрила клад дракона; однако Урин спасся и проклял то золото ужасным проклятием, чтобы никому не было от него радости и чтобы зло и смерть принесло оно тому, кто станет хранить хоть частицу его. Но Линвэ, услышав то проклятие, устроил так, чтобы золото бросили в глубокий речной омут перед его дверьми, и долгое время никто не видел этого золота, если не считать Кольца Рока [исправлено на: Ожерелья Карлов], рассказ о чем сюда не относится, хотя в том зло дракона Глорунда исполнилось до конца.
  
   (Последняя фраза - это добавление к тексту.). Оставшаяся часть отвергнутого повествования, где рассказывалось о посмертной участи Урина, Мавуин и их детей, по сути совпадает с текстом замены, данным на с. 115 ("Тогда Урин ушел..."), и приводить ее нет необходимости.
   Сразу вслед за отвергнутым повествованием идет короткий набросок, озаглавленный "История Науглафринга, или Ожерелья Карлов", который тоже был перечеркнут. Урин здесь вообще не упоминается, но сказано, что орки (переправлено из гонги, см. I. 245, примечание 10), которые охраняли сокровище Глорунда, отправились на поиски дракона, когда тот не вернулся в пещеры, и в их отсутствие Тинтоглин (т. е. Тинвэлинт), узнавший о смерти Глорунда, послал эльфов похитить клад ротварин (т. е. родотлим). Возвратившиеся орки прокляли и воров, и само золото.
   Линвэ (т. е. Тинвэлинт) хранил золото, и было у него великое ожерелье, сделанное некими уванимор (наутар или науглат). (В одном из предшествующих сказаний уванимор были определены как "чудовища, великаны и исполины", см. I. 75, 236; науглат - это карлы, I. 236.). В это ожерелье был вставлен Сильмариль; но проклятие золота лежало на короле, и он обманом лишил мастеров части их награды. Науглат устроили заговор и получили помощь от людей; Линвэ погиб во время набега, а золото унесли прочь.
  
   Далее следует еще один отвергнутый набросок, озаглавленный "Ожерелье Карлов", который соединяет в себе черты предшествующего наброска и отвергнутого окончания рассказа Эльтаса (с. 135-136). Здесь Урин собирает отряд буйных и свирепых эльфов и людей, и они приходят в пещеры, которые слабо охраняются из-за того, что "оркви" (т. е. орки) ушли отсюда искать Глорунда. Они уносят сокровище, и орки, вернувшись, проклинают его. Урин бросает сокровище перед королем и упрекает его (говоря, что тот мог бы
  
   (стр. 137)
  
   послать больший отряд к пещерам, чтобы завладеть сокровищем, если не для того, чтобы помочь в беде Мавуин); "Тинтоглин не пожелал его коснуться и велел Урину оставить себе добытое им, однако Урин, молвив исполненные горечи слова, ушел". Люди Урина не пожелали уйти без золота и украдкой явились обратно; в чертогах короля происходит стычка, и немало крови пролито на золото. Кончается набросок следующим:
  
   Гонги грабят чертоги Линвэ, и Линвэ убит, а золото унесено прочь. Бэрэн Эрмабвэд нападает на них у переправы через Сирион, и сокровище брошено в воду, и с ним - Сильмариль Фэанора. Науглат, что живут неподалеку, ныряют за золотом, но находят одно только великое золотое ожерелье (в него вделан тот Сильмариль). Оно становится знаком их короля.
  
   Эти два наброска связаны с историей Науглафринга и показывают, как отец размышлял над ней, прежде чем записать; здесь нет необходимости рассматривать данные элементы. Очевидно, что отец испытывал большие сомнения относительно хода событий после освобождения Урина - что же случилось с кладом дракона? Охраняли его или нет, и если охраняли, то кто именно? Как он, наконец, попал в руки Тинвэлинта? Кто проклял его, и в какой момент это произошло? Если его захватили Урин и его отряд, были ли то люди, эльфы или и те, и другие вместе?
   В окончательном варианте, написанном на отдельных листах, помещенных вместе с рукописью и данных выше, на с. 113-116, эти проблемы решены следующим образом: отряд Урина сначала состоит из людей, позднее замененных на эльфов (см. примечание 33); сокровище охраняет карла Мим, которого убивает Урин, и именно карла проклял золото, умирая; отряд Урина превращается в носильщиков, которые доставляют Тинвэлинту сокровище в мешках и деревянных сундуках (и они, очевидно, без особых трудностей приносят сокровище к мосту перед дверьми короля в самой чаще леса). В тексте отсутствуют какие-либо намеки на то, что произошло с сокровищем после ухода Урина (поскольку с этого места начинается Сказание о Науглафринге).
   Уже дописав основную часть Сказания о Турамбаре, отец ввел туда упоминание о Миме (см. с. 103, 118 и примечание 26), сделав его предводителем охраны, поставленной Глорундом надзирать за сокровищем в отсутствие дракона; но было ли это упоминание вписано до или после появления Мима в конце сказания (с. 113-114), представляют ли эти два упоминания две разные идеи или первое призвано объяснить, как Мим оказался в пещерах, - я сказать не могу.
   В Сильмариллионе (с. 230-232) эта история полностью изменена, поскольку сокровище остается в Нарготронде, и Хурин, убив Мима (по более основательной причине, нежели приведенная в раннем повествовании), не приносит в Дориат ничего, кроме Ожерелья Карлов.
   Что касается удивительного окончания рассказа Эльтаса (с. 115-116) - "обожествления" Турина Турамбара и Ниэнори (а также отказа Богов Смерти
  
   (стр. 138)
   открыть им свои двери), следует заметить, что какие-либо объяснения этого отсутствуют - хотя в более поздних версиях мифологии Турин Турамбар принимает участие в Последней Битве и поражает своим черным мечом Моргота. Очистительная купель, в которую вступают Турин и Ниэнори, названная в окончательном варианте Фос'Алмир, в отброшенном именовалась Фаури; она была описана в Сказании о Солнце и Луне (I. 187), но там ей даны иные имена: Таньясалпэ, Фаскала-нумэн и Фаскалан.
  
   Остается рассмотреть еще один отрывок. Второй из отвергнутых набросков, упомянутых выше (с. 136-137), был написан чернилами поверх наброска карандашом, который не был стерт, и я смог разобрать довольно большую его часть под позднейшей записью чернилами. Два абзаца совершенно между собой не связаны; по какой-то причине отец не потрудился в этом случае стереть ранний текст, который, насколько я смог разобрать, гласит следующее:
  
   Тираннэ и Вайнони сталкиваются со злым волшебником Куруки, который опоил их вредоносным питьем. Они забывают свои имена и блуждают, лишившись рассудка, в лесах. Вайнони потерялась. Она встречает Турамбара, который спасает ее от орков и помогает ей искать мать. Они женятся и живут в счастии. Турамбар становится владыкой лесных следопытов и истребителем орков. Он отправляется искать Фоалокэ, который опустошает его землю. Груда сокровищ - и бегство его отряда. Он убивает Фоалокэ, однако ранен. Вайнони приходит ему на помощь, но дракон, умирая, все ей рассказывает, подняв завесу, наброшенную Куруки. Мучения Турамбара и Вайнони. Она убегает в леса и бросается с водопада. Безумие Турамбара, который живет один ................................. Урин бежит из Ангаманди и ищет Тираннэ. Турамбар убегает от него и падает на свой меч ........................... Урин строит кайрн и ................................. рок Мэлько. Тираннэ умирает от горя, и Урин достигает Хисиломэ .................................... Очищение Турамбара и Вайнони, что путешествуют в сиянии над миром и идут с воинствами Тулкаса против Мэлько.
  
   Вслед за этим идут отдельные замечания, написанные, без сомнения, тогда же:
  
   Урин бежит. Тираннэ узнает о Турине. Оба блуждают безумные ............... в лесу.
   Турин покидает Линвэ, потому что убил, поссорившись, одного из родственников Линвэ (случайно).
   Ввести сюда историю с Файливрин?
   Турин не может сражаться из-за взгляда Фоалокэ. Видит, как уходит Файливрин.
  
   Эти наброски дают лишь некоторое представление о самых ранних размышлениях отца над историей Турина Турамбара. (То, что они появляются в тетради в
  
   (стр. 139)
  
   конце дописанного сказания, может показаться странным, но отец явно использовал эти тетрадки довольно эксцентричным образом.). Ниэнори зовется Вайнони, а Мавуин - Тираннэ; заклятие забвения наведено здесь волшебником по имени Куруки, хотя наброшенную им завесу поднимает именно дракон. Два столкновения Турина с драконом появились, как представляется, из одного.
   Как я уже упоминал ранее, Сказание о Турамбаре, как и другие Утраченные Сказания, написано чернилами по полностью стертому карандашному наброску, и наличный текст сказания таков, что он мог возникнуть только на основе предшествовавшего ему черновика; но карандашный текст стерт так тщательно, что невозможно строить догадки, на какой стадии развития легенды он находился. Может быть и так - я полагаю это в высшей степени вероятным, - что отрывок, повествующий о Вайнони, Тираннэ и Куруки, дает нам редкую возможность бросить взгляд на еще более ранний "слой" в развитии саги о Турине, нежели стертый текст, предшествовавший настоящей версии.
  

ї3. Разное

(i) Бэрэн

  
   На основе анализа отвергнутого отрывка, приведенного на с. 71, вместе с пометкой на полях "Если Бэрэн - гном (как теперь в истории о Тинувиэль), то надо изменить упоминания о нем" (примечание 4), я пришел к выводу (с. 52) о том, что в самом раннем, ныне утраченном, варианте Сказания о Тинувиэль Бэрэн был человеком. Надеюсь, я уже доказал тот факт, что наличный вариант Сказания о Турамбаре предшествует нынешнему варианту Сказания о Тинувиэль (с. 69). Бэрэн был человеком и родичем Мавуин, когда настоящий вариант Турамбара был уже написан; в гнома он превратился в существующей версии Тинувиэль; и соответствующие изменения были сделаны в Сказании о Турамбаре. Изменения, внесенные абзацем-заменой на с. 72, сводятся к тому, что Эгнора и Бэрэна теперь связывают с Урином дружеские отношения, а не кровное родство с женой Урина. (Уточнение в машинописной версии Тинувиэль, с. 45, сделано позднее: Урин здесь, скорее, товарищ Бэрэна, а не Эгнора). Еще два изменения в тексте Сказания о Турамбаре, последовавшие за превращением Бэрэна из человека в эльфа, приведены в примечаниях 5 и 6. Интересно заметить, что, согласно развернутой генеалогии Сильмариллиона, когда Бэрэн опять стал человеком, он снова сделался родственником Морвэн, став двоюродным братом отца Морвэн, Барагунда.
   В отброшенном абзаце - на с. 71 - отец приписал над именем Эгнора "гном Дамрод" (примечание 2), а в абзаце-замене он упомянул, что Урин знал Бэрэна "и однажды оказал ему услугу в отношении Дамрода, сына его". Нигде нет никакого намека на то, в чем могла заключаться эта услуга; но во втором из "конспектов" к Книге Утраченных Сказаний (см. I. 233-234) набросок к Сказанию о Науглафринге упоминает о сыне Бэрэна и Тинувиэль, отце Эльвинг, по имени Дайморд, хотя в самом сказании сына Бэрэна зовут - как и впоследствии - Диор. По-видимому, между Даймордом и Дамродом можно
  
   (стр. 140)
   поставить знак равенства. Я не могу объяснить появления приписки "гном Дамрод" над именем "Эгнор" - вероятно, это была всего лишь случайная мысль - дать имя Дамрод отцу Бэрэна.
   Здесь можно заметить, что и отвергнутый, и вставленный на его место абзацы четко показывают, что действие рассказа о Бэрэне и Лутиэн происходит до Битвы Бессчетных Слез; см. с. 65-66.
  

(ii) Битва в Тасаринане

  
   В начале настоящего сказания (с. 70) говорится, что "повествует оно о древних днях этого народа [людей], до Битвы в Тасаринане, когда впервые вступили люди в темные долины Хисиломэ".
   На первый взгляд, мы имеем дело с неразрешимым противоречием, поскольку неоднократно говорилось, что люди были заперты в Хисиломэ во времена Битвы Бессчетных Слез, а действие Сказания о Турамбаре происходит - должно происходить - после этой битвы. Однако объяснение лежит в самой двусмысленности процитированного предложения. Отец вовсе не имел в виду, что это сказание о древних днях народа людей до того, как они пришли в Хисиломэ; он имел в виду, что это "сказание о древних днях, когда люди впервые пришли в Хисиломэ - задолго до Битвы в Тасаринане".
   Тасаринан - это Край Ив, Нан-татрэн в Сильмариллионе; ранние словари дают "эльфийскую" форму тасарин и форму языка гномов татрин - "ива"*. Битва в Тасаринане состоялась значительно позднее, когда из Валинора явилось великое войско освободить порабощенных нолдоли Великих Земель. См. с. 219-220.
  

(iii) География Сказания о Турамбаре

  
   Абзац, где описан маршрут орков, захвативших Турина (с. 77), также, как представляется, подтверждает мысль, что "горы, отделяющие Хисиломэ от Запредельных Земель, и те, что возвышались над Ангбандом, образовывали единую цепь" (с. 62), поскольку здесь сказано, что орки шли "вдоль темных холмов к тем местам, где холмы эти становятся угрюмыми горами, вершины которых окутаны саваном черных испарений" и "там зовутся они Ангородин, сиречь Железные Горы, ибо под корнями самых их северных твердынь лежит Ангбанд".
   Сказанное о местоположении пещер родотлим хорошо согласуется с тем, что позднее говорится о Нарготронде. Расположение пещер уже обсуждалось на с. 123, точно так же, как и топография Серебряной Чаши и расщелины, где Турамбар убил Глорунда, относительно позднейших Тэйглина, Кэлэброса и Нэн Гирит (с. 132-133). Также в сказании есть некоторые дополнительные указания на то, как располагались пещеры родотлим относительно королевства Тинвэлинта и земель,
  
   * Слово тасаринан - квэнийская форма - сохранилось без изменений: "ивовые луга Тасаринана" в песне Древоборода в Двух Башнях, III. 4.
  
   (стр. 141)
   где жил Лесной Народ. На с. 95 сказано, что "бывшее поселение родотлим находилось не особенно далеко от королевства Тинвэлинта, хотя и не очень близко", в то время как Лесной Народ жил "в землях не столь далеко от Сириона от травянистых холмов среднего течения сей реки" (с. 91), что вполне можно сказать и о расположении Брэтильского Леса. Лесной Народ, как говорится в том же абзаце, обитает "в краях весьма дальних, во многих переходах за рекой родотлим", а Глорунд очень сильно разгневался, услышав "о храбрых людях, которые живут далеко за рекой" (с. 103); это легко согласуется с позднейшими представлениями о географии тех мест - Брэтиль и в самом деле довольно далеко за рекой (Нарог), если смотреть от Нарготронда.
   Таким образом, я почти уверен, что хотя представления о географии запада Великих Земель все еще, быть может, оставались достаточно смутными, им уже были присущи во многих важных чертах та структура и отношения, которые зафиксированы на картах, прилагаемых к Сильмариллиону.
  

(iv) Вмешательство валар

  
   Как и в Сказании о Тинувиэль (см. с. 68), так и в Сказании о Турамбаре мы находим несколько упоминаний о влиянии валар на дела людей и эльфов Великих Земель и о молитвах, благодарственных или просительных, адресованных им: так, провожатые Турина "благодарили... валар", добравшись до Артанора (с. 72), а Урин, что более примечательно, "воззвал к Валар Запада, ибо многое ведал о них от эльдар Кора - гномов, с коими встречался, - и слова его дошли, неведомо как, до Манвэ Сулимо на высоты Танинквэтиль" (с. 76-77). (Урин здесь уже "друг эльфов", наставленный нолдоли; см. абзац-замену на с. 72.). Была ли его молитва "услышана"? Возможно, это и означает странное выражение "как будто сопутствовала им удача валар" (с. 79) - в тот момент, когда Флиндинг и Бэлэг нашли Турина, как только проникли в орочий лагерь*.
   Посланные валар сны приходили к вождям родотлим, хотя впоследствии это было изменено, и упоминания о валар удалены (с. 83 и примечание 10); Лесной Народ говорит: "Если бы валар пожелали снять с Ниниэль чары, что лежат на ней!" (с. 101); а Турин "горестно возопил... против валар и горькой своей судьбы" (с. 111).
   Интересно упоминание о валар (и их могуществе) в ответе Тинвэлинта (с. 95) на слова Мавуин "дай мне только хижину дровосека и моего сына". Король отвечает: "Сего не могу я, ибо я лишь король диких эльфов, а не вала западных островов". В той небольшой части Рассказа Гильфанона, которая была написана, оставшиеся в Палисоре Темные Эльфы говорят (I. 231), что "их собратья ушли
  
   * В словаре языка гномов есть статья: гвалт "удача - любой счастливый случай или мысль: "удача валар", и-валт нэ Ванион" (I. 251).
  
   (стр.142)
   на запад к Сияющим Островам. Там, говорили они, пребывают боги, и они называли их Великим Народом Запада и думали, что те обитают на озаренных огнями островах в море".
  

(v) Возраст Турина

  
   Согласно Сказанию о Турамбаре, Турину, когда он покинул Мавуин, было семь лет, а получать вести из дому он перестал после того, как прожил у лесных эльфов семь лет (с. 74); в Нарн этим цифрам соответствуют восемь и девять, и Турину было семнадцать, а не четырнадцать, когда "печаль вернулась к нему" (с. 68, 76-77). В тот день, когда он убил Оргова и бежал из Артанора, исполнилось ровно двенадцать лет со дня его ухода от Мавуин (с. 75) - Турину девятнадцать лет; в Нарн (с. 79) проходят те же двенадцать лет с ухода Турина из Хитлума, когда он, охотясь на Саэроса, становится причиной его смерти - но здесь Турину двадцать лет.
   "Не говорится в сказании, сколько дней Турамбар прожил с родотлим, но немало их было, и за это время Ниэнори ступила на порог зрелости" (с. 91-92). Ниэнори была семью годами младше Турина: ей исполнилось двенадцать, когда он бежал из Артанора (там же). Таким образом, Турин не мог прожить у родотлим больше, чем, скажем, пять или шесть лет; и говорится, что когда его выбрали вождем Лесного Народа, он был, "несмотря на молодость, наделен великой мудростью".
   Бэтос, вождь Лесного Народа до Турина, "сражался еще юношей в Битве Бессчетных Слез" (с. 101), но погиб в ходе вылазки, "ибо несмотря на свои годы, он уезжал за пределы их земель". Однако невозможно соотнести срок жизни Бэтоса ("юноша" во времена Битвы Бессчетных Слез - смерть в ходе вылазки в возрасте достаточно зрелом, на что специально указано) и Турина; поскольку события от разорения родотлим вплоть до спасения Турином Ниниэль после ее первой встречи с драконом не могут занимать очень много времени. Но совершенно очевидно и ясно, что в ранней версии Турин умирает еще довольно молодым. Согласно точной датировке, присутствующей в позднейших работах, он умирает в возрасте тридцати пяти лет.
  

(vi) Рост людей и эльфов

  
   Эльфы мыслятся более хрупкого сложения и меньшего роста, чем люди: так, Бэлэг был "в своем народе велик статью и могуч сложением" (с. 73), а Турин был "человек и статью превосходил их", т. е. Бэлэга и Флиндинга (с. 80) - это переделано из: "поскольку он человек могучей стати" (примечание 8). По этому поводу см. I. 32, 235.
  

(vii) Крылатые драконы

  
   В конце Сильмариллиона (с. 252) Моргот "бросил в безнадежный бой на врагов последнее из приуготованного им, и из глубин Ангбанда вылетели крылатые драконы,
  
   (стр.143)
   прежде невиданные". Предполагается, что крылатые драконы - это усовершенствование первоначального замысла Моргота (воплощенного в Глаурунге, Отце Драконов, который ползал, а не летал). Однако согласно Сказанию о Турамбаре (с. 96-97) среди драконов Мэлько некоторые были меньшего размера, холодные, как змеи, и часть их умела летать; в то время как другие, более могучие, были горячими и тяжелыми огненными драконами, - и они не летали. Как уже было замечено (с. 125), из рассказа не следует, что Глорунд был первый в своем роде.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"