Петербург спал. Крепко спали его улицы, бульвары, проспекты, набережные и площади. Задумчиво дремали его парки, скверы, фонтаны, статуи и колонны. Размашисто почивали его дома, дворцы, усадьбы, музеи и библиотеки. Объятия Морфея широко раскинулись над его мостами, реками, каналами, заливами и ручьями. Сам город превратился в ночном мареве в тихий и спокойный сон, предвещавший легкое пробуждение, а затем привычную суету очередного дня, освещенного хрупким серо-белым покрывалом снега, быстро стаивающего под нежарким, но настойчивым зимним солнцем. Петербург по обыкновению меланхолично снился сам себе, и уже неясно, что было реальностью, а что - фантазмом; все обратилось в мираж, колебалось в плотном черном воздухе, нагло крадущем краски и очертания проступающих из мрака зданий. В городе, осиянном небывалыми зорями, остались одни дворцы и призраки. Здесь материя отрицает саму себя. Город - сон. Город - идея. Город - план.
Не спал только Черный Человек.
Он уверенным шагом рассекал тихие пространства, то до полной неразличимости сливаясь с ночной темнотой, то на секунды выплывая из нее при свете редких фонарей, невпопад расставленных по краям занесенных снегом тротуаров. Черный Человек был одет во все черное: длинный кожаный плащ с большими вместительными карманами по бокам и каракулевым воротником, узкие плотные штаны, сапоги, уже слегка изношенные и помятые от беспрестанной ходьбы по щербатым улицам, и плотно натянутую на кудрявую голову кепку с длинным, слегка загибающимся вниз козырьком, скрывающим лоб и глаза. Руки Черный Человек держал в карманах, так как был без перчаток. Его свежее и молодое, раскрасневшееся от легкого зимнего морозца лицо делила на две части аккуратная полоска густых усов, поглотивших собой верхнюю губу, а чисто выбритый решительный подбородок вкупе с массивным носом благородной прямоты наводили на мысль о римских патрициях и отважных спартанцах.
Черный Человек с юношеским безрассудством бросал вызов спокойствию и умиротворению спящей столицы. Иногда он останавливался, доставал из кармана коробок спичек и серый металлический портсигар, из которого выуживал вонючую папиросу. Он неторопливо закуривал и продолжал свой путь, дымя на ходу, а докурив папиросу, громко кашлял нутром и, оглядевшись, бросал поодаль окурок, который тут же скрывался под щедро валящим с неба снегом.
Все в его облике говорило о том, что он не просто бесцельно бродил в ночи, как свойственно романтикам и пьяницам, а также всем, страдающим от неразделенной любви и скармливающим свое бессмысленное страдание зимнему щиплющему холоду; он с каждым шагом приближался к двухэтажному особняку в конце переулка, на который уже свернул, выплыв, как диковинное привидение, из лабиринта мелких извилистых улочек петроградской стороны.
Дойдя до крыльца, Черный Человек остановился, повернулся лицом к осыпающемуся фасаду когда-то праздничного и роскошного, а ныне уже уставшего, облупленного снаружи и осевшего двухэтажного дома со скромной колоннадой и ощупал внутренний карман плаща, проверяя его содержимое. Убедившись в его сохранности, он закурил последнюю перед тем, как войти, папиросу. Серый дым ее медленного, натужного тления растворялся в колючей мгле, заполняя ее запахом жженой травы и смолы, и быстро рассеивался в струях бесплотного ледяного тумана, объявшего Петербург в самый час перед рассветом.
2
Сразу за железной входной дверью, украшенной тяжелыми ручками-постучами в виде звериных голов с разверстой пастью, устремлялась вверх широкая, устланная ярко-алым, местами лысеющим ковром парадная лестница, ведущая на второй этаж, в просторную гостиную, где вокруг длинного, покрытого белыми скатертями стола, уставленного легкими закусками, фруктами в серебряных и латунных вазах, графинами с настойкой и бутылками красного вина, крутились нарядные мужчины и женщины. Икра, тонкие бутерброды со слоем ароматного баклажанного месива, холодный судак, стыдливо прикрытый листьями петрушки, заливное из дичи, свиная грудинка, порезанная зазубренными ломтями, розетки со взбитыми сливками и тонущей в них клубникой - все наводило на мысль о погружении в радости чревоугодия за легкой светской беседой.
Стол стоял по правую сторону от входа и прирастал расставленными вокруг него мягкими стульями. Под огромным закругленным витражным окном напротив двери по-барски развалился толстый диван с богатой пурпурной обшивкой и резными подлокотниками из красного дерева, а по бокам от него ярким пятном выглядывали маленькие стеклянные тумбы, заставленные вазами с цветами. Гостиную флегматично освещала огромная и хищная, напоминающая перевернутый свадебный торт хрустальная люстра, чей массивный крюк пронзал бело-голубую лепнину потолка в самом его центре.
В дальнем от двери левом углу комнаты, на небольшом возвышении, располагался ослепительно белый рояль. Высокий худой пианист в толстых очках размеренно, но страстно, уверенно перебирая пальцами клавиши, играл какую-то длинную фугу, двигал плечами и корпусом, перемещаясь из стороны в сторону, следуя за убегающими в такт нотам руками, мотал и крутил своей лысой головой, когда мелодический рисунок то резко устремлялся в поднебесье, то вдруг падал в глубокую пропасть тяжелыми аккордами, воспевающими буйство чьих-то чувств и переживаний.
Левая стена гостиной была увешена картинами, в основном, скучными видами российской глубинки и портретами мертвых голов. Посередине был расположен неглубокий альков, обрамленный фигурным выступом; над ним набожный декоратор поместил мрачно-торжественную православную икону, изображавшую лик Иисуса, согнувшего пальцы левой руки в приветственном жесте. Икона была небольшой, но выделялась ярким пятном на кремового цвета стене, как будто грозно наблюдая за происходящим - мало что еще могло бы выглядеть столь нелепо, как святой лик, помещенный среди унылой ландшафтной мазни, в интерьере претендующем на светскую барочность. В самом центре гостиной, прямо под люстрой, перекрывая бесконечные плитки сверкающего, но заметно уже потертого паркета, был аккуратно расстелен круглый черный коврик, на котором стоял покрытый куском красной ткани стеклянный стол, настолько маленький, что напоминал кукольные декорации.
Присутствующих, помимо пианиста, было семеро - четыре мужчины и три женщины. В этот вечер они, казалось, соблюдали особый уговор и, поэтому, одеты были почти одинаково, с подчеркнутым аристократическим лоском: мужчины - во фраки, а женщины - в светлые вечерние обтягивающие фигуру платья и длинные, по локоть, перчатки.
Константин Дмитриевич с маленькими, утопленными глазами, полноватый, плешивый, толстоносый и уже слегка красный от выпитого держался возле Марины Ивановны - высокой стройной зеленоглазой брюнетки, лениво покуривавшей длинную сигарету в костяном мундштуке. Они иногда принимались танцевать, но неуклюжесть кавалера не давала им толком закончить ни одного внятного па, после чего они со смехом возвращались к столу и брали свои наполненные вином бокалы.
Дмитрий Сергеевич - седой и казавшийся хмурым из-за насупленного взгляда, прожигавшего пространство комнаты сквозь линзы очков - сидел за столом и не спускал глаз с Зинаиды Николаевны - симпатичной вертлявой шатенки небольшого роста с объемным бюстом и красивым крупным ртом. Она периодически подбегала к своему пожилому господину, плюхалась к нему на колени и торопливо целовала, чтобы снова убежать и продолжить жеманный разговор с Валерием Яковлевичем, который был красивее остальных мужчин. Темноволосый, с идеальным симметричным лицом, с которого не сходила очаровательная и уместная в такие моменты надменность, он стоял поодаль и крутил в руках объемный фужер, задумчиво распивая наливку.
Иногда к нему, как и к другим, подходил Игорь Васильевич - невысокий и юркий, с подвижной актерской мимикой, вошедшей в привычку, и, потому, наградившей его ранними морщинами. Он отчаянно жестикулировал во время беседы, пытаясь разговорить всех вокруг, но никто, похоже, не воспринимал его всерьез.
А Анна Андреевна - крупнотелая царственная особа с замысловатой прической, напоминающей купол римского собора, собранный из копны седоватых волос, - медленно, с достоинством ссыльной императрицы, передвигалась по залу, иногда оглядывая присутствующих с ухмылкой. Она пила водку и закусывала ее кислыми зелеными яблоками.
Музыка, негромкие натужные разговоры, красноречивые взгляды, медленно поглощаемая закуска и вялые танцы создавали в гостиной слегка напряженную атмосферу светского салона перед началом основного действа, когда кто-то главный еще не пришел, не отдал распоряжений, не оживил все вокруг обаянием собственной значительности.
Все, кроме пианиста, честно отрабатывающего свой гонорар, чего-то ждали.
3
Дверь в гостиную резко отворилась, и Черный Человек предстал перед скучающими гостями, остановившись на секунду сразу за захлопнувшейся дверью. Он снял кепку, обнажив свою примятую шевелюру, и оглядел зал. Повинуясь его требовательному магнетическому взгляду присутствующие столпились у стола и слегка прижались друг к другу.
Черный Человек быстрым шагом пересек комнату, подошел сзади к продолжающему играть и как будто ничего не замечающему пианисту, который сидел спиной к двери, достал из внутреннего кармана плаща револьвер и, не колеблясь ни минуты, выстрелил в затылок музыканту. Рояль проплакал последние такты скатывающимися с клавиш пальцами, пианист с глухим шумом скатился со стула и упал лицом на пол. Он был мертв. Черный Человек бесцеремонно перевернул труп ногой; белая рубашка несчастного на глазах пропитывалась густой кровью.
Тут же в зале раздались уверенные хлопки - гости как будто решили отблагодарить актера за ладно сыгранную интермедию. Черный Человек засунул револьвер в карман плаща и поднял левую руку, что было расценено аудиторией как призыв к тишине. Он улыбнулся во весь рот:
- Добрый вечер, дамы и господа, а вот и я!
Вдруг зал стал сотрясаться от хохота.
Константин Дмитриевич смеялся размашисто и во весь голос - из его широкой груди со свистом и бульканьем вылетали сочные басистые смешки, скорые и маневренные; они цеплялись друг за друга, как будто устроив забег, и долго еще продолжали резонировать, отскакивая от светлых стен. Его спутница, Марина Ивановна, смеялась тише, но куда музыкальнее: ее смех складывался из тонких вежливых смешочков в забавную волнообразную трель и колебался, как песня токующей пташки. Дмитрий Сергеевич смеялся монументально, жестко, по-мужски - он делал короткие паузы между смешками, выпаливая их как грубые окрики; они с трудом вылетали из его рта и пушечными ядрами падали на окружающие предметы, оставляя на них заметные вмятины. Зинаида Николаевна, как и всякая в жизни хохотушка, смеялась пулеметным залпом, звучно и чувственно - до слез, до нервных судорог, до кишечных колик; смех лился из нее мощным потоком, сметающим все на своем пути подобно цунами. Валерий Яковлевич смеялся больше для вида - скорее, только ухмылялся и улыбался, с трудом выдавливая из себя ленивые и тихие неоформленные смешки, которые вяло опускались на скользкий паркет и закатывались под стол, как клочки пуха. Игорь Васильевич смеялся совсем по-детски, искренне, высоким, чуть женским голосом, сам наслаждаясь рождаемыми резонансами; его смех, однако, быстро растворялся в воздухе, как пар от кипящей воды, а лицо ежесекундно менялось, подстраивая ландшафт кожи под текущие струйки сладковатых слез. Анна Андреевна смеялась во весь голос, немного покачиваясь из стороны в сторону, как будто демонстрируя свою снисходительность; тяжелые смешки неохотно покидали ее мощные телеса и валились вниз, один на другой, собираясь в мертвые кучки.
Довольно! - скомандовал Черный Человек, и смех тут же затих.
Лица присутствующих приняли прежние сосредоточенные выражения. Все быстро и слаженно, как по команде, расселись рядом друг с другом за столом. Как только утихла суета, противоположная стена гостиной в месте алькова медленно разверзлась, являя глазам гостей хитроумный поворотный механизм, приводивший в движение потайную дверь, состоявшую из двух створок, почти бесшумно разошедшихся в стороны. Из темноты неведомого, запрятанного в недрах особняка измерения чинно выплыло инвалидное кресло проворно управляемое сгорбленным стариком - ссохшимся, с маленькой плешивой головой, морщинистым щенячьим лицом и бесцветными вареными глазами, глубоко утопленными в ввалившиеся глазницы. Как и остальные присутствующие мужчины он был одет во фрак, а ноги были прикрыты цветастым пледом. В полной тишине старик доехал до того места, где лежал труп пианиста. Коляска прекратила свой мерный скрип, и Черный Человек, опустившись на одно колено и поцеловав усеянную дорогими массивными перстнями правую руку инвалида, громко объявил:
- Его светлость Князь Трезубцев.
В этот момент тишина в гостиной стала густой и плотной и, как в храме во время службы, ее пространство заполнил тяжелый дух безмолвного почтения и смирения. Князь прокашлялся и начал речь. Его голос, на удивление громкий и внятный, странно контрастировал с внешней немощью:
- Alors, mes chers amis, j'ai un grand plaisir de vous saluer Ю ma maison ce soir. А, впрочем, дамы и господа, опустим эти ненужные и только отнимающее наше драгоценное время церемониалы. Мы все прекрасно осознаем те великие причины, которые влекут нас ежегодно собираться здесь в этот зимний день. К сожалению, я вынужден заметить, что Вас становится раз от разу все меньше, но мне вполне очевидны прискорбные резоны этого досадного наблюдения. Власти этой не имеющей будущего страны, именующей себя "советская Россия", уже давно показали себя не более чем выводком варваров, пляшущих свои дикие танцы на кровоточащем теле некогда великой империи. Мы пали подобно Риму когда-то от рук необразованных дикарей и ощущаем за собой моральный долг хранителей нашего самого ценного богатства - русской души, чтобы сохранить и передать ее потомкам. Я лелею надежду на то, что советская гидра будет в конце концов обезглавлена, и случится это не без нашего участия, пусть мы можем и не дожить до этого знаменательного дня. Уверен, Господь припомнит безбожникам их дьявольские проделки и безобразия. Нас убивают, доводят до безумства, заставляют покидать родные края, но, Слава Господу, на мой век мне выпало счастье лицезреть и слушать Вас - самых достойных, отобранных с великим пристрастием и справившихся с гордыней. И благодаря этому я продолжаю каждой клеткой своего трухлявого тела все еще явственно чувствовать теплящийся во мне огонек жизни. Давайте не будем откладывать исполнение Божьей воли и вести долгие предисловия; моя стареющая, но не теряющая страсти душа исстрадалась по прекрасному, и я горю от нетерпения услышать доклады, которые Вы приготовили на сегодня. Как и всегда - а нарушать традиции не входит, как Вы хорошо знаете, в мои правила - я определю лучшего, который будет облагодетельствован мной особым образом. Внесите гиперкуб!
Уже знакомая гостям потайная дверь снова открылась, и из нее, как из сказочной восточной пещеры, выпорхнула большая красивая иссиня-черная птица, напоминающая ворону, но значительно крупнее. Она сделала несколько кругов по периметру гостиной, рассекая спертый воздух парусами своих крыльев, после чего приземлилась на протянутую Черным Человеком левую руку, как будто признав в нем своего хозяина. Тогда присутствующие смогли рассмотреть, что в клюве ее было зажато кольцо с цепочкой, на которой держалась небольшая черная коробка размером с табакерку. Черный Человек аккуратно вынул птичью ношу из клюва и переложил ее в карман плаща. Он слегка махнул рукой, и птица вернулась обратно, быстро исчезнув в черной пасти тайного хода.
- Уважаемые дамы и господа, наше традиционное ежегодное собрание прошу считать открытым! - взяв на себя роль конферансье, торжественно объявил княжеский помощник.
Под аплодисменты Князь, демонстрируя удивительную маневренность своей инвалидной коляски, технично обогнул лежащее рядом с ним тело и удалился к изголовью стола. Черный Человек последовал за ним, уселся на стул рядом с хозяином и налил последнему бокал красного вина.
- Константин Дмитриевич, соизвольте, пожалуйста, быть сегодня первым, - предложил Князь и отхлебнул вино из высокого хрустального фужера.
Константин Дмитриевич поднялся со стула и, стараясь скрыть свою нетрезвость, попытался ровным шагом, не сворачивая с прорисованной им в уме прямой линии, приблизиться столику, стоявшему в центре комнаты. Его слегка качало. Он прочистил горло и начал размеренно декламировать, дирижируя собственным голосом при помощи коротких рук:
- Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его естественным повелителям, и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного чистогана. В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли. Посему, предлагаем: экспроприацию земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов; высокий прогрессивный налог; отмену права наследования; конфискацию имущества всех эмигрантов и мятежников; централизацию кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией; централизацию всего транспорта в руках государства; увеличение числа государственных фабрик и орудий производства, расчистку под пашню и улучшение земель по общему плану; одинаковую обязательность труда для всех; соединение земледелия с промышленностью и содействие постепенному устранению различия между городом и деревней; общественное и бесплатное воспитание всех детей; устранение фабричного труда детей в современной его форме; соединение воспитания с материальным производством.
Первый выступающий откланялся под аплодисменты немногочисленных зрителей и вернулся на свое место, уже заметно протрезвев.
- Анна Андреевна, теперь попрошу Вас, - последовало вежливое распоряжение Князя.
Дородная женщина с насупленными густыми бровями вышла в центр зала и начала, облокотившись одной рукой о стол и слегка прогнувшись в спине, театрально, с трагическими нотками в хриплом голосе, зачитывать:
- Сущность психических изменений при меланхолии заключается в том, что субъект находится в печальном, подавленном настроении, не мотивированном или недостаточно мотивированном внешними обстоятельствами, и что психическая деятельность его вообще сопровождается неприятными, болезненными мучениями. Вместе с тем в сознании преобладают представления, соответствующие грустному расположению духа; фантазия и воспоминания больного направлены исключительно на неприятные вещи и события, он все видит в мрачном цвете, ничто его не радует, жизнь становится ему тягостной, стимулы к деятельности слабеют или совершенно исчезают, он делается малоподвижным, безучастным к своим важнейшим жизненным интересам, считает лучшим исходом смерть, которая нередко осуществляется путем самоубийства. Независимо от того меланхолия вообще сопровождается понижением общего питания, как вследствие недостаточного аппетита и отказа от пищи, так и вследствие болезненного изменения процессов усвоения, обмена веществ и кровообращения. Большей частью бывает, кроме того, упорная бессонница. В тех случаях, когда меланхолия является психическим, самостоятельным заболеванием, она всегда длится по крайней мере много месяцев, и затем больной может совершенно выздороветь. Если же выздоровление не наступает, то меланхолия или становится хронической, или преобразовывается во вторичное слабоумие, причём болезнь уже становится неизлечимой. Во всяком случае при длительном течении меланхолии интенсивность грустного аффекта, психической боли постепенно уменьшается. Значительная часть больных с меланхолией умирает от самоубийства или от общего истощения, вследствие недостаточного питания.
Князь не смотрел на выступающих - он склонил голову и казался погруженным в собственные мысли, но сам объявлял каждого следующего оратора. Черный Человек же, напротив, пристально следил за происходящим, изучая каждого из гостей колючими глазами. Вместе они порождали ощущение странной гармонии - старая горгулья с ее молодым слугой; почтенная философствующая размеренность и молчаливое созерцание, не предполагающее постижение сути, но хранящее бдительность.
После Анны Андреевны надменно выступил Валерий Яковлевич:
- Выбрал свой путь - иди по нему до конца. Если нам не удастся завоевать мир, мы должны ввергнуть в уничтожение вместе с нами полмира. Жёсткая борьба за приоритет народного духа не может быть связана с какими-то там законами. Жизнь - это очередь за смертью, но некоторые лезут без очереди. Каждый художник, который изображает небо зелёным, а траву голубой, должен быть подвергнут стерилизации. Кто хочет жить, тот обязан бороться, а кто не захочет сопротивляться в этом мире вечной борьбы, тот не заслуживает права на жизнь. Никогда нельзя встретить лисы, которая обнаруживала бы какие-нибудь гуманные намерения по отношению к гусю, как никогда мы не встретим кошки, склонной к дружбе с мышами. Перед лицом великой цели никакие жертвы не покажутся слишком большими. Совесть - выдумка евреев. Мои чувства указывают мне, как христианину, что мой Господь и Спаситель - боец. Они указывают на человека, который однажды, будучи одинок и окружен малочисленными последователями, распознал истинную сущность евреев и призвал людей к борьбе против них, и Он был величайшим не только в страдании, но и в борьбе. В безграничной любви, как христианин и просто человек, я вчитываюсь в отрывок, который рассказывает нам, как Господь, наконец, восстал во всей своей мощи и, взявши плеть, изгнал из Храма выводок гадюк. Как ужасна была Его борьба против еврейского яда! Сегодня, после двух тысяч лет, обуяем сильными эмоциями, я еще более ясно понимаю тот факт, что именно для этого Он пролил Свою кровь на Кресте. Как христианин, я обязан не поддаваться обману, но быть борцом за правду и справедливость.
Затем гостиную оживила своими птичьими трелями Марина Ивановна, сдобрившая свое выступление изяществом и грацией телодвижений:
- А расскажу я Вам, как приготовить эпиграммы из ягненка. В кастрюлю уложите грудинку, нарезанные кружочками лук и морковь, букетик зелени, да залейте все белым вином. Долейте бульоном, чтобы мясо скрыть под жидкостью; посолите, поперчите. Как только бульон закипит, убавьте огонь и варите на слабом огне. Поймете, что мясо готово, когда косточки можно легко отделить. Грудинку выньте из бульона, освободите от косточек, мясо уложите на доску, покрытую полотняной салфеткой, а концом полотна накройте грудинку и уложите на нее любой груз. Оставьте грудинку остывать на несколько часов. Остывшую грудинку нарежьте треугольниками - можно сделать их удлиненными, близкими по размерам котлеткам. Каждый треугольник окуните в яйцо, взбитое с растительным маслом, слегка посоленное и поперченное, а затем обваляйте в хлебных кусочках. Чтобы кусочки хлеба лучше держались, слегка похлопайте по ним ручкой ножа. Котлетки посолите, поперчите, смажьте растопленным сливочным маслом и тоже обваляйте их в кусочках хлеба. И треугольнички, и котлетки сбрызните сливочным маслом и жарьте на гриле в на среднем огне. Потом выложите на подогретое круглое блюдо, чередуя котлетки и треугольнички, вставив в последние косточки, которые Вы не выбросили. Если на косточки надеть папильотки из бумаги, а в центр тарелки положить горкой картофельное пюре с бордюром из зеленого горошка, блюдо будет очень красивым.
Игорь Васильевич зачитывал свой текст по бумажке. Он временами пытался оторваться от записей, но тут же запинался; плохая память, однако, с лихвой компенсировалась его богатейшей мимикой:
- Теперь - об особых наслаждениях. Когда оба молодых стоят прямо, опираясь друг о друга или о стену или колонну, - это наслаждение стоя. Когда, охватив петлей рук шею опирающегося на стену, сидя в гнезде его рук и обвив петлей бедер нижнюю часть его тела, она раскачивается, упираясь ногами о стену, - это висящее наслаждение. Когда, подражая быку, опускаются на женщину, находящуюся на земле, подобно четвероногому - коровье. Здесь спина принимает на себя действия, предназначенные для груди. Таким же образом пусть знают и всевозможные необычные способы: собачий, олений, козий, приближение осла, игру кошки, нападение тигра, давление слона, трение вепря, подъем коня. Совместное соединение с двумя женщинами, любящими одного - объединенное наслаждение. Со многими женщинами - коровье стадо. В некоторых областях многие юноши находятся на равных правах в женских покоях, будучи женаты на одной и той же, и женщины наслаждаются ими или по одному или сразу - сообразно своей природе и обстоятельствам. Один держит ее на коленях, один угрожает поцелуями и прочим, один ласкает нижнюю часть, один - лицо, один - туловище, и они действуют так, постоянно чередуясь. Нижнее же наслаждение - через задний проход - распространено у жителей южных областей.
Дмитрий Сергеевич читал благородно и просто, без выраженных взлетов и падений, но с ощущением огромной глубины:
- Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали Вы, чтобы превзойти его? Мое слово возвеличило себялюбие, цельное здоровое себялюбие, бьющее ключом из могучей души, которой принадлежит высокое тело, красивое, победоносное и услаждающее, вокруг которого всякая вещь становится зеркалом. Она не любит боязливой недоверчивости и тех, кто требует клятв вместо взоров и протянутых рук; также всякой слишком недоверчивой мудрости, ибо таковы повадки душ трусливых. Еще ниже ценит она слишком услужливого, кто тотчас, как собака, ложится на спину, смиренного; и существует также мудрость смиренная, по-собачьи униженная, смиренная и слишком услужливая. Ненавистен и мерзок ей тот, кто никогда не хочет защищаться, кто проглатывает ядовитые плевки и злобные взгляды, кто слишком терпелив, кто все переносит и всем доволен, ибо таковы повадки раба. Раболепствует ли кто перед богами и стопами их, пред людьми и глупыми мнениями их: на все рабское плюет оно, это блаженное себялюбие! Дурно: так называет оно все приниженное и рабское, глаза моргающие и покорные, сокрушенные сердца и ту лживую, податливую породу, которая целует большими трусливыми губами. Все женское, все рабское, и особенно вся чернь: это хочет теперь стать господином человеческой судьбы - о отвращение! Отвращение! Отвращение!
Последней вышла проворная и подвижная Зинаида Николаевна, решившая покорить зал не только словами, но и неимоверной живостью исполнения:
- Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавойиль дурой, им обманутой, так я весь день минуты ждал, когда сойду в подвал мой тайный, к верным сундукам. Счастливый день! Могу сегодня я в шестой сундук (в сундук еще неполный) горсть золота накопленного всыпать. Не много, кажется, но понемногу сокровища растут. Читал я где-то, что царь однажды воинам своим велел снести земли по горсти в кучу, и гордый холм возвысился -- и царь мог с вышины с весельем озирать и дол, покрытый белыми шатрами, и море, где бежали корабли. Так я, по горсти бедной принося привычну дань мою сюда в подвал, вознес мой холм -- и с высоты его могу взирать на все, что мне подвластно. Что не подвластно мне? Как некий демон...
Выступление Зинаиды Николаевны было неожиданно прервано раздавшимся со стороны прихожей шумом - сначала послышался громкий и настойчивый стук во входную дверь, а затем кто-то стал агрессивно пытаться открыть ее насилу. Черный Человек привстал, прикрыв Князя корпусом, и тихо, с обреченностью в своем металлическом голосе, сказал:
- Они пришли.
4
Тут же все присутствующие, как будто мгновенно поняв заключенный в его немногословии символический код, торопливо и в беспорядке вскочили со своих мест и перебежали поближе к Князю, тесно столпившись за его инвалидным креслом. Старик, однако, сохранял прежний вид, консервируя свою медитативную задумчивость.
Еще через мгновение гул стал слышен явственнее и, наконец, приближающимся поездом сокрушил двери в гостиную. В зал проникла гудящая толпа странных уродливых человекоподобных существ - она состояла из мужчин и женщин: у первых на плечах сидели большие грязно-розовые свиные головы, вторые же были похожи на птиц с круглыми подвижными глазами и длинными перекрещивающимся, как у клестов, клювами. Одеты и те, и другие были в свободные красные балахоны, скрывающие подробности телосложения, черные рукавицы и длинные тяжелые сапоги с обвитыми вокруг голенищ тяжелыми цепями. В руках мужчины держали разнообразное оружие - штыки, железные пруты, секиры и вилы. Женщины явились с оголенными грудями - у кого обвисшими плоскими блинами, а у тех, кто помоложе, - упругими и пружинистыми с крупными звездообразными синими сосками, из которых беспрестанно сочилась вонючая белая жидкость.
Толпа была многочисленной и развязной. Проникнув в гостиную, они принялись гоготать и клокотать на своем нечеловеческом языке, трясти головами и гривами, размахивать руками и топать ногами, переламывая плитки сияющего паркета каблуками сапог. Черный Человек вытащил револьвер и начал было отстреливаться, умудрившись уложить навзничь пару свиноголовых пришельцев, что их, однако, не остановило. Численное превосходство и агрессия толпы подавляли - с хрюканьем и нечленораздельным чавканьем они приблизились к столу, схватили Черного Человека, подняли его в воздух и уложили вертикально на несколько острейших штыков, так что его тело разошлось в стороны, как плохо заштопанный кафтан, забрызгав окружающих фонтанами крови.
Константина Дмитриевича закололи вилами в самый живот - он умер не сразу, а упавши на пол резво дергался какое-то время в судорогах, но затем с хрипом затих. Зинаиду Николаевну схватили за волосы и обезглавили мощным палаческим топором - ее изящная головка покатилась по паркету, застопорившись в ногах у бесчинствующей армии свиноголовых, которые немного попинали ее друг другу грязными сапожищами. Дмитрий Сергеевич встретил свой конец достойно и не пикнув - его проткнули штыком прямо в горло, чуть ниже скачущего вверх-вниз от подавленного страха кадыка. Он упал навзничь, раскинув руки в стороны и, казалось, пытался помолиться; времени на молитвенный монолог ему на хватило, и отпущение пришлось выпрашивать уже на том свете. Валерий Яковлевич был единственным, кто предпринял попытку к бегству, что ему не помогло - молодчики тут же настигли его и забили до смерти своими тяжелыми прутами, с причмокиванием опуская их об его голову, когда он намеревался, пригнувшись, покинуть гостиную, напролом прорываясь сквозь толпу. Игорь Васильевич не сопротивлялся - он сразу лег навзничь, как увидел потекшую кровь, и прикрылся руками. Его достали срамные птицеголовые женщины - одна со смехом присела и помочилась ему прямо на голову, вторая вставила в него сзади острый клин с шипами и, провернув его несколько раз с силой, пнула ногой исковерканное изнутри и мгновенно обмякшее тело. Анна Андреевна сама пошла на смерть, когда поняла, что избежать таковой ей не получится: запрыгнув в самое рубилово, она и сама не поняла от чего испустила дух - то ли от мощных ударов булавами по спине, то ли от штыков бесцеремонно проткнувших ее, ломая хрупкие старческие ребра. Марина Ивановна погибла в истерике - она кусалась, царапалась и всячески отбивалась от свиноголовых агрессоров своими тонкими изящными ручками, когда те схватили ее сзади и начали развратничать, похотливо ощупывая ее тело измазанными в крови руками. Однако сопротивление оказалось бесполезным - Марину Ивановну разрубили на две части длинным ножом, как будто в иллюзионе, где такие проделки демонстрируют с пилой, пытаясь обмануть почтенную публику. Князя двое варваров сняли с кресла, высоко подняв над собой, что обнажило его отсутствующие ноги - все также не меняя своего задумчивого выражения, он болтал культями и только успел произнести "Да приму ад на земле" перед тем, как ему сломали хребет и откинули тщедушный его труп далеко в сторону.
Расправившись с людьми, толпа принялась осквернять интерьеры гостиной. Мужчины-свиньи ломали и крушили окружающую обстановку своими секирами и прутами, превращая изысканную мебель в щепки, а женщины испражнялись повсюду, даже на столе, прямо в фарфоровые блюда с яствами, и трясли грудями, раскрывая свои клювы для клокотания, которое, видимо, означало высшую степень довольства происходящим и радость от облегчения.
Все смешалось - выкорчеванные внутренности, сгустки крови, клочки одежды, побитая посуда, шмотки еды, сокрушенная мебель, порезанная на куски человечина; гостиная превратилась в анатомический театр абсурда, а меж поруганной мешанины перебежками передвигались гогочущие убивцы, радостно встречающие устроенный ими кровавый бедлам, приветствующие друг друга гортанными возгласами победы и одоления.
Закончив поругание, толпа стала продвигаться к выходу, покидая гостиную. Последним выходил некто, напоминающий их предводителя - на такую мысль наводил его головной убор, смахивающий на шапку Мономаха, украшенную не драгоценными камнями, а зубами и когтями. У самой двери он остановился и, обратив внимание на одиноко лежащую посреди трупов черную коробку с гиперкубом, подошел к ней и быстро спрятал ее в карман своего красного балахона. Затем, отбросив секиру и расставив руки в стороны, он проорал по-человечески:
- Ойелдо сейстатр месь!
А после покинул дом. Шумы стали медленно отдаляться от места бойни.
Небо Петербурга рдело рассветом. Город медленно просыпался. Позевывали спросонья его улицы, бульвары, проспекты, набережные и площади. Протирали слипшиеся глаза его парки, скверы, фонтаны, статуи и колонны. Сладко потягивались его дома, дворцы, усадьбы, музеи и библиотеки. Ясность сознания после сна обретали его мосты, реки, каналы, заливы и ручьи.
А в гостиной вместо иконы над лепным альковом красовался черный квадрат.