Черный крест. Часть 1
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Черный крест. Часть 1. Антимистическая утопия. Написана - август 2003 г.
|
Алексей Тарасенко
ЧЕРНЫЙ КРЕСТ
Антимистическая утопия
Часть 1
01. Мы вошли в маленькую комнатку -- два на четыре метра. Там уже стоял офицер, который должен был нас проинструктировать насчет всего и все разъяснить.
А я-то уже было точно стал считать, что все это -- легенда нашего училища.
Бетонные стены, выкрашенные в синий цвет. Пять маленьких, железных табуреток.
-- Если вы хотите, то можете присесть...
-- Нет, спасибо, не хотим.
Офицер называет нас, всех пятерых. Мы входим по пять человек по списку. Отзываемся: "Есть!"
Происходит инструктаж: "Значит так, вы входите в комнату, и прямо попадаете на позицию для стрельбы. У каждого из вас по одному магазину для автомата и по одной обойме для пистолета. Магазин и обойма пронумерованы вашим индивидуальным номером, и только если номера совпадают, вы допускаетесь на огневую позицию. На вас будет надет микрофон, куда вы будете докладывать о своих действиях, и наушник, откуда, если это надо, вы будете получать инструкции. За вами будут следить старшие офицеры, не являющиеся вашими преподавателями, через видеокамеры, находящиеся в углах комнаты. Далее... вы входите в комнату и попадаете на позицию для стрельбы. Заряжаете автомат, взводите его и докладываете о своей готовности. Затем стреляете. Как вам стрелять, вы вольны решать сами. Одиночными выстрелами, короткими очередями, длинными -- решаете только вы. После, отстрелявшись, вы должны разрядить автомат -- вынуть рожок, поставить на предохранитель. Затем вы должны зарядить пистолет, подойти к казнимому -- и добить его в голову, если после вашего огня она у него еще останется. Докладываете, возвращаетесь на огневую позицию, разряжаете пистолет -- забираете все свои патроны с собой -- и выходите в дверь, на которой нарисована белой краской большая цифра "2".
После инструктажа Панченко срочно вышел. Шаля, он нечаянно поменялся со Снитко обоймой для пистолета. Секунд через 15 Панченко вернулся, после чего старший офицер спросил, почему Панченко нарушает правила и выходил за дверь, когда это не положено.
Панченко ответил все, как есть.
-- Так, вы снимаетесь с зачета. Срочно выходите и явитесь с докладом к вашим обучающим офицерам о своем поведении, не достойном офицера высшего пехотного училища.
Так нас, курсантов, оказалось в комнате на одного меньше.
Фамилию Снитко офицер записал тоже. Затем он нам раздал папки с делами тех людей, которых мы должны были казнить.
Можно (не обязательно) прочитать, но говорить после с другими, о том преступнике, которого казнил ты, строго запрещается. Мне достался какой-то Лысов -- бизнесмен,
который мошенническим путем завышал себестоимость продукции предприятия, которым он, Лысов, руководил.
Офицер, инструктировавший нас, делал какие-то пометки в журнале, видимо, напротив наших фамилий. Я еще подумал, что все фиксируется: как мы себя ведем, читаем ли личные дела своих "подопечных", или же нам абсолютно все равно, кого мы казним сегодня.
Старший офицер проверил номера наших обойм и автоматных магазинов, снял трубку с телефонного аппарата, стоящего на убогом металлическо-дспшном столе, и сказал, что мы готовы. Положив трубку, офицер сказал, чтобы мы приготовились. Через какое-то время над дверью, ведущей в расстрельную комнату, загорелась красная лампочка.
-Ты -- сказал офицер, ткнув в меня пальцем,-- ты пойдешь первым. -- Видя мою нерешительность, он почему-то сказал мне в след: -- Не жалей его. Сюда просто так не попадают, здесь только очень серьезные преступники.
02. Я вошел. Большая комната, метров так девять на девять и в высоту метров пять. На все про все пять минут. Так сказал офицер... так... я нахожусь на "огневой позиции" -- площадка, очерченная толстой, ярко-оранжевой полосой. Справа от меня стол с автоматом без патронов и разряженный пистолет Стечкина. Лучом прожектора освещена лишь огневая позиция. Вокруг этой хорошо освещенной площадки мрак.
Я испугался: а что, если все это ложь? Розыгрыш? Психологический тест? Или наоборот, преступник, как нам сказали, не прикован к противоположной стене, а находится где-то здесь и... вооружен? Специально вооружили: если я его замочу -- прошел тест, а если он меня, то уж не достоин я звания офицера.
Заряжаю автомат и пистолет и докладываю. Тут же включились прожектора, находящиеся надо мной, и осветили противоположную огневой позиции стену.
Я увидел Лысова. Не знал, что все это так: казнимый был как бы "распят" на противоположной стене -- руки и ноги в разные стороны, в наручниках -- а наручники в больших металлических кольцах, закрепленных в стене. Весь в соплях. Лысов плакал, изо рта текли слюни. Он что-то там лепетал. Я его не слышал.
Загоняю патрон в ствол, взвожу.
-- Вы же не понимаете, я не виноват. Меня осудили по ошибке. Поймите...
А интересно, этот Лысов -- смелый парень, а? Глаза не завязаны -- значит, сам отказался.
-- Осужденный, сейчас вы будете казнены! -- кричу, как мне объяснили, должен был крикнуть перед тем, как начну стрелять.
В эту секунду прожектора начинают светить в два раза сильнее-- я уже даже не вижу, что стены расстрельной комнаты темные. Их не видно. Лишь темный "расстрельный" костюмчик Лысова.
-- Я не виноват... помогите, простите меня...
Целюсь ему в грудь и стреляю. Короткая очередь. 7-8 выстрелов. Лысов обмяк.
"Как мешок с говном", думаю.
Кладу автомат на стол -- и беру пистолет. Докладываю и подхожу к казнимому. Приставляю дуло пистолета к его виску. Тело. Выстрел.
Одеты мы были -- ну как шуты гороховые, то есть как всегда. Форма, но кроме каска и боевые пластмассовые очки, так же налокотники, наколенники, перчатки без пальцев. Очки должны быть надеты обязательно. Ну, это и правильно -- куски черепа Лысова, мозги и кровь брызнули мне в лицо.
Возвращаюсь на боевую позицию, разряжаю пистолет, беру все свои боезапасы и выхожу в дверь номер 2. Она на магните, ее мне открывают.
Попадаю снова в маленькую, но уже не темную, а с белыми стенами комнату. Та же убогая мебель... Стол, за ним сидят трое...
-- Давай зачетку!
Даю. Что-то пишут, потом показывают на дверь.
-- Завтра у вас всех выходной. Послезавтра явиться в училище с зачеткой к курирующему вас офицеру.
Мне почему-то поставили 4. Лишь потом мне объяснили, что я не строго следовал инструкциям, и зарядил автомат и пистолет одновременно, а должен был сначала, отстрелявшись из автомата, разрядить его, а потом лишь зарядить пистолет, и добить казнимого.
03. На следующий день мы встретились всей нашей компанией и пошли в кино. Мы были на "гражданке", имели право не очень-то контролировать свое поведение, пошли в кино, потом в парк Горького и нажрались пивом. Потом пошли на Красную площадь пешком, приставали по дороге к девушкам. Ну, потом нас задержала милиция.
Нас посадили на полчаса в "обезъянник", и когда подошло наше время, просмотрев документы,-- отпустили по домам, взяв подписку о том, что мы не будем более буянить в местах скопления людей.
Расстрельный зачет? А-а-а-а-а... знаю.... Ладно, ребята слишком расслабились.
Нас в принципе за такое должны были выгнать из училища, но... Вобщем, мы поняли, что плохо ведущего себя курсанта в выходной после "расстрельного зачета" не наказывают.
04. Еще через день мы явились рано утром в училище. Там нас построили в большом строевом зале и поздравили с окончанием сессии и начавшимися летними каникулами. Мы радостно кричали: Россия превыше всего! Троекратно.
Затем нам объявили, что после вчерашнего зачета в училище продолжать обучаться будут уже не все. Панченко и Снитко, а так же Ларионов и Бандзеладзе отчислены. Причины не подлежат разглашению.
На выходе из училища мы повстречали Бандзеладзе, он сказал нам, что, как ему объяснили, отчасти расстрельный зачет был еще и психологическим тестом для курсанов. Тот, кто расстреливал "подопечных" медленно, издеваясь, принося боль, фактически пытая, был отчислен.
Мы все поняли, но мне почему-то не было жаль Бандзеладзе. Теперь ему нужно возвращаться домой в Грузию. Мы в последний раз поглядели ему в след. Больше я его никогда не увижу.
Панченко и Снитко -- друзья-товарищи, недоучившись всего один год, вернутся в Киев. Ларионов -- москвич, останется здесь. Наверное, ему будет больно время от времени проезжать мимо здания Высшего Пехотного Военного Училища, видеть его курсантов и преподавателей.
Да, немного жаль их, но и несерьезное отношение к делу, и психопатические проявления в военных училищах не поощряются.
Ларионов все причитал: мне брат рассказывал о войне такое! Там такое твориться! Такое делается! Солдаты трупам врагов уши отрезают, и это еще только цветочки! Там все почти полные психи -- и они меня увольняют лишь за то, что прежде, чем прострелить этой суке голову, я стрельнул ей в живот? -- Ларионов, оказывается, расстреливал женщину. А знаете, сердце находится в груди не слева, а в центре. Стрелять нужно в середину грудной клетки.
05. Мне, как получившему всего лишь четыре, была от училища выдана путевка не на заграничный курорт, но на отечественный -- в Крым. Не стал отказываться, тем более, что еще со школы -- лет так шесть -- не был на море. Сначала, конечно, хотел остаться в Москве у родителей, поездить на дачу, но после передумал, взял путевку.
Мы поехали вместе с Магаем и Гргорьевым -- моими друзьями, Магай -- явный кореец, Гргорьев -- мари эл. Им то же "посчастливилось" получить 4. А вот наш приятель Рекуданов все сделал правильно, и отвалил на две недели в недавно захваченную Грецию. Как бы то ни было, я вряд ли могу ему позавидовать -- в Афинах против наших, несмотря ни на какие меры безопасности (Сашке даже его личный автомат выдали с обязательством носить его везде, даже на пляж) еще совершают теракты какие-то сопротивленцы. И отдыхать -- две недели. Всего. Мы же в Крыму в полной безопасности будем месяц. В компании своих. На каждого одноместный, правда, очень небольшой номер. Лафа.
А потом, в августе, практика. Куда меня еще пошлют? Ясно, что на места настоящих боев, то есть на настоящую войну! Здорово. В общем, все прошло более-менее, можно было бы сказать, что просто отлично, если бы Григорьев не будил нас каждое утро очень рано, призывая сходить на очередную экскурсию.
Когда он спит?
06.Мы лежим и греемся на солнышке, время от времени шалим, а время от времени по вечерам слегка перебираем насчет алкоголя. Но здесь за этим особо не смотрят, если при всем своем пьянстве ты не мешаешь другим, не шумишь и так далее.
А вокруг нас самые наихорошие новости. Наши войска в Турции. Организуют независимый Курдистан. Каждый день, завидуя летчикам, смотрим, как сотни бомбардировщиков летят над нами в направлении Турции. Мы радуемся. Многие из нас -- Магай и Григорьев и я уж точно -- перед пехотным училищем пытались поступить в летное. Хорошо хоть, что тогда, когда мы поступали, еще была возможность -- последний год, после неудачи при поступлении в один ВУЗ попробовать поступить в другой и еще в один, то есть вы могли бы одним летом попытать счастья сразу в трех институтах. Если они, конечно, военные, а не гражданские. Но особо престижные -- военные. Потом лафу такую прикрыли. Кто не поступил с первого раза, тут же отправлялся на два года в армию. А там, после трех месяцев усиленных тренировок, во время которых от перенапряжения даже некоторые умирают, вас, если повезет, могли отправить на самую настоящую войну.
Никто не сообщает почему, но наша Армия, куда-нибудь вторгаясь, несет какие-то странные потери: вначале минимальные, но после потери начинают нарастать очень.
Возвращаемся в Москву на военно-транспортном самолете, оборудованном туалетом. С нами летят еще человек пятнадцать, так же, как и мы, из военных училищ.
07. В Москве, в училище, мне сообщают, что моя "производственная" практика будет состоять как-бы из двух частей: одну неделю я буду служить в "расстрельной" тюрьме, то есть обслуживать таких же, как и мы, ребят, получающих "расстрельный зачет".
Еще три недели я проведу в Северном Казахстане, командуя (о боже, какая ответственность!) сотней солдат. Мотопехота. Все молодые. Меня будет курировать капитан. Я буду "работать" по специальности: предстоит взорвать завод по производству удобрений на самом юге Северного Казахстана. Вся проблема лишь в том, что завод находится немного южнее самого юга Северной части Казахстана и, значит, по соглашениям, должен отойти Казахстану после отторжения северной части. Но пока эти территории -- под нашей, Российской оккупацией. Завод может производить удобрения, но... и еще кое-что. Технология позволяет. Приказ взорвать здания и оборудование, и, желательно, одним разом все.
-- Есть, товарищ полковник!
08. Неделя службы в "расстрелке". Когда я получал этот зачет, то и представления не имел, как здесь все устроено и обставлено. Получая зачет, ты просто жмешь на курок. Ты не задаешься вопросом: кто (и при том быстро ведь!) смывает кровь со стен, кто "распинает" преступников, кто после казни относит их тела? После казни, тела сжигаются в топках местного крематория. Но их туда еще нужно довести, дотащить на тачках.
Казнимый загоняется на место казни с помощью электрошоковых дубинок -- это тогда, когда он сопротивляется, но таких не очень много, обычно один на семь-восемь казнимых. Потом ты предлагаешь ему завязать глаза и говоришь, что перед самым расстрелом, расстреливающий сообщит ему, что сейчас начнет стрелять. Но это не всегда соответствует истине, курсанты ведь нервничают!
То есть иногда ты, зная, откровенно лжешь. И не по своей вине!
Правильнее было бы сказать: вам должны сообщить перед расстрелом, что в вас будут стрелять.
Перед казнью, за день до нее, к осужденному приходит священник. Если человек хочет, то исповедуется. В основном, люди отказываются.
Снимая мертвые тела со стен, очень часто приходится вляпаться в их испражнения -- перед или сразу после смерти человек ходит под себя и по большому, и по маленькому. Тяжелая служба, точно. Самое противное в ней, конечно, это добивать осужденных за курсантов, которые не смогли их казнить - попадалось и такое. Или человек сильно ранен, так что курсант подумал, что казнил его, а после почему-то не может в упор выстрелить в голову, или вообще у курсанта сдали нервы, и он не стал исполнять приказ. Тогда это должен сделать дежурный.
Мне выпало так вот дежурить в один из дней двенадцать часов. Каждые 10 минут -- казнь. Шесть на двенадцать - семьдесят два. 72 человека за одну смену. Пришлось "доделывать", как здесь говорят, "три работы". Зато ребята завязываются кровью с системой. Я долго думал, что это в принципе правильно. Утешало лишь одно: после этого зачета многие из этих курсантов будут здесь, в расстрельной тюрьме, проходить практику.
09. А в Казахстане все оказалось не совсем так, как мне сообщали в Москве, да, мне дали в подчинение сотню солдат, но половиной из них должен был командовать Магай, впрочем, подчиняясь при этом мне. А Магай любит деловые предложения вносить! Говоришь ему: сделай то. А он в ответ сто рацпредложений -- и ничего не делает из того, что ты ему сказал сделать. Единственно, когда я смогу покомандовать всей сотней, так это первые три дня, пока Магай еще не прибыл, у него почему-то по приказу была задержка на три дня, но, по тому же приказу, он почему-то был должен окончить практику на три дня раньше. Вот несправедливость!
Короче, в один день на машинах мы добрались до места. Нас несколько раз обстреляли местные партизаны, но никого, по счастью, не убили. Были раненые, в основном легко. Пришлось, приехав на место, вызвать санитарный вертолет с базы. Вертолет прилетел через полтора часа, хотя должен был прибыть по нормам через час максимум, забрал раненых, и улетел.
Тем временем нас продолжали обстреливать почти каждую ночь, но как-то все слабо. Мы же, в свою очередь, смогли хорошенько окопаться, создать абсолютно со всех сторон прикрытую пулеметами вертолетную площадку, и с тех пор раненых, а тем более убитых почти не было. Время от времени по рации я связывался с капитаном-куратором и докладывал, что у нас все в порядке.
Через три дня на том же вертолете прибыл Магай. При всем при том, что он мой друг, я не очень-то обрадовался его прибытию. Не очень-то люблю людей, из которых просто так и брызжет энергия! Мне это кажется противоестественным. Магай везде мог проявить инициативу, с ним прибыл десант (ВДВ, десантники) в составе восьми человек. Когда я спросил Магая, зачем он взял их с базы и как ему удалось уговорить на такое командование -- в его подчинение стали входить не только люди, которые должны ему подчиняться по "практикантскому листу" по приказу о практике курсанта,-- он меня ошарашил новостью, которая, одновременно, была для меня еще и, в общем-то, новостью радостной. Магай заявил, что не будет (изменился приказ) командовать пятьюдесятью человеками мотопехоты, но будет (ой, выпендрежник!) с десантниками выполнять "особое задание". Итак, я, несмотря на то, что Магай прибыл, продолжал командовать сотней солдат (кроме нескольких выбывших раненых, конечно).
Когда я все-таки выпытал у Магая, что это за "особое задание", то оказалось, что задание состоит в прикрыти -- кого бы вы думали? -- Меня! Магай и восемь десантников, видите ли, должны были, совершая рейды в глубь территории противника, прикрывать от возможных осложнений мою сотню! И это при том всем, что, несмотря на небольшие партизанские вылазк, территория была очень хорошо насыщена российскими войсками. Ближайшие наши "соседи" находились от нас на расстоянии восьми километров.
Через день, хорошенько оторвавшись, ничего не делая и ничем нам не помогая, Магай со своими десантниками отправился в свой первый "рейд по территории врага". Они вернулись лишь вечером с несколькими ящиками пива. Ну вот! Не успели прибыть, а уже начинают действовать на то, чтобы вывести из подчинения "моих" солдат. Отвожу Магая в сторонку, прошу, чтобы такого больше не повторялось.
-- Да лаааааадно! -- Где-то, от кого-то я это уже слышал.
На следующий день они пригнали машину с арбузами.
Вся моя сотня дристала. Десантники, впрочем, от них не отставали. Рейды на три дня прекратились. Магай, к моему удовольствию, так же весьма страдал животом.
И что бы вы думали? Почему-то почти ни у кого не оказалось в аптечках таблеток от поноса! А куда же вы их дели? Куда они исчезли? Солдаты, почему-то как-то странно молчат. Пришлось вызвать доктора с базы. Дело, как оказалось, серьезное.
Капитан-куратор выказал желание посмотреть на меня и проследить за тем, чем мы тут занимаемся. Ну, пожалуйста! Пусть только приедет! Все доложу о Магае! Пусть его отсюда заберут, чтобы не мешал.
Но капитан не прилетел, а по рации всю вину полностью возложил на меня: это ваш недогляд, говорил капитан. Прилетел доктор, такой классический Айболит, осмотрел нескольких солдат, сказал, что это-- обычная "арбузная" болезнь-- и оставил нам много-много таблеток от диареи. Сел в вертолет -- и адьез. Красиво так, в лучах закатного солнца и на фоне сопок поднимался этот модернизированный МИ-8. Но, удалившись от нас на расстояние километров трех, вертолет вдруг вспыхнул и медленно, тяжело так стал падать. В небе был отчетливо виден след от ракеты, попавшей в наш "винт".
С базы сообщили, что скоро прилетят карательные и успокоительные штурмовые вертолеты, и чтобы мы им по рации сообщили координаты предполагаемого места пуска ракеты. Затем капитан приказал мне (фамилия у него была, кстати, Жучков), чтобы мы прочесали местность, откуда была послана в вертолет ракета -- но... через три дня!
Не понял...
Мы тщетно пытались связаться с вертолетом, но он не отвечал. Он упал, и, наверное, все погибли. Или кто-то остался в живых, но сломана рация или не может говорить. На всякий случай мы оставили радиометку с объясняющим текстом, для того чтобы, если кто-то останется в живых, по радиосканеру мог бы нас найти. Зря, кстати.
Когда прилетели карательные вертолеты, то у одного из них одна ракета не была переориентирована на полет в свободном режиме, но была настроена на полет по радиометке. Нам об этом ничего не сказали. Мощная ракета угодила прямо на наше вертолетное поле. Семь раненых и двое убитых.
-- Ничего,-- ответил капитан мне по рации,-- это теперь называется "дружественный огонь". -- Но вертолет, после того, как был сбит другой, нам прислать не могли.
Итак, на следующее утро от нас отделяются тридцать (я организовал) человек, и, на танках, КАМАЗах, БМП отправляются в долгий путь на расстояние в 50 километров до вспомогательной базы, где они должны выгрузить тела убитых, позаботиться о раненых (их вертолеты отправят на основную базу, где есть госпиталь). На все про все им я дал день. Но вернулись они через три.
Плюнул, не стал спрашивать почему. Лишь отметил в журнале. Сначала хотел как есть написать, но после пожалел, больно они все тут молоденькие и худенькие, написал, что задержались на один день.
Впрочем, все это время мы хорошо работали -- минировали колонны завода в шахматном порядке,-- и солдаты вели себя достаточно послушно.
10. Через три дня после "работы" карательных вертолетов мы, как нам и приказывали, должны были прочесать место, откуда ракетой земля -- воздух был обстрелян наш вертолет с доктором. Сразу после рейда я собираюсь досрочно взорвать заводские корпуса -- работа уже сделана.
Магай опять проявляет инициативу и упрашивает меня не идти заодно с моей группой, а отправиться на особое задание -- искать сбитый вертолет. Соглашаюсь.
-- Приказываю найти сбитый вертолет.
-- Да лаааадно тебе -- все свои!
На одной из опустевших улочек городка разделяемся. Я и еще человек сорок, два танка, два БТРа, три БМП ищем воронки от обстрела местности карательными вертолетами. Магай и шесть десантников (двое ранены во время попадания ракеты в наш "аэродромчик") -- на медицинском невооруженном бронированном транспорте нашли вертолет, или, правильнее говоря, то, что от него осталось.
Постоянно держим связь друг с другом и с заводом. После двух часов поисков находим пустую трубу от ракеты, которой стреляли по вертолету, и, стало быть, место пуска ракеты. Да, интересно, наши вертолеты обстреляли совсем не то место, координаты которого мы им сообщили, а мы вертолетчикам сообщили совсем не те координаты, что нужно.
Партизанен могут радоваться. Забираем трубу с собой. С ее помощью тот, кто надо, разберется с кем надо, как это наша установка земля -- воздух одноразового использования оказалась в руках у наших врагов. Все давно тщательно пронумерованио и зафиксировано.
Прочесываем давно покинутые людьми дома и через какое-то время находим то место, где еще недавно прятались партизаны и готовились к обстрелу вертолета. Дом, сад рядом с ним все было хорошенько и тщательно заминировано так, что мы решаем обстрелять все тут плотным огнем. Несколько мин сдетонировало. Тогда входим в дом. Находим склад с оружием, оружие выносим на улицу и давим танками.
Тем временем Магай сообщает, что под обстерелом. Приказываю ему выставить радиосигнал и держаться -- несемся со всех ног на выручку. Приехав на место, не обнаруживаем Магая, зато видим сбитый вертолет. Радиосигнал одиноко так лежит себе посреди дороги, поблескивая красным полупрозрачным пластмассовым стеклом на солнце. Осматриваем вертолет (заминирован партизанен, но слабо), забираем тела вертолетчиков (вонь, какая вонь!) и айболита (фамилия его, доктора, кстати, я после узнал -- Ткаченко) и держим путь обратно к заводу.
Держу связь с Магаем, спрашиваю где он. Они заблудились. Они где-то в городе. А мы возвращаемся на завод. Приказываю всем отойти на заранее отведенные позиции, приготовленные нами на момент взрывания завода. Связываюсь с капитаном Жучковым. Докладываю, что завод заминирован досрочно. Капитан приказывает мне все быстренько взорвать и, переночевав, начинать двигаться к основной базе. Тем временем связывается Магай, говорит, что рация села, что они заблудились, что не знает, что делать. Жучков в другую, "дальнюю", радиостанцию вопит, чтобы на хер взрывали завод срочно, что уже через полчаса доложит полковнику Виноградову о том, что практикант Тарасенко успешно справился с поставленной перед ним боевой задачей.
-- Россия превыше всего, товарищ капитан!
-- Не связывайся со мной до тех пор, пока не взорвешь завод.
-- Так точно!
Я рад. Мне, наверное, поставят пять за практику и при выходе из училища наверняка дадут звание -- хоть немного, но повыше, чем всем остальным!
11.-- Рвите все здесь на хер! -- кричу я. Быстро!
Несмотря на то, что рация у Магай села, он мне сообщает, что находится под "мощным, видимо, артиллеристским, обстрелом".
Они въехали на территорию завода, когда мы оттуда уже давно ушли. Мы взорвали завод.
Так я убил Леху Магая.
12. Теперь-то они смогли прислать сюда вертолеты, несмотря на то, что раньше говорили о том, что после сбитого медицинского вертолета на нашу маленькую базу можно добираться только по земле. Капитан Жучков в присутствии полковника Виноградова сравнивает меня с землей:
-- Как ты недоглядел? Как ты за всем не проследил? Почему не убедился во всем сам? Подавал такие надежды, мы уже тебя с абсолютно положительной характеристикой собирались в Москву отправить, а тыыыы!!!
-- Эх,-- тихо так поддержал его Виноградов, говоря так, как будто они с Жучковым обсуждают меня, но я при этом не присутствую,-- жалко парня. Теперь трибунал. И... Десять лет при самом наилучшем раскладе.
На мое счастье, под обломками взорванного завода погиб лишь один Магай: он ехал на броне, а не под броней, как все остальные члены его группы. Мы извлекли несчастных десантников из их бронемашины: они были оглушены, контужены, но, слава богу, живы. Магай же под обломками плит перекрытия завода превратился в некое подобие тряпки. Нечто бескостное. Думаю... как мешок с говном.
Десять дней до окончания практики. Я так вляпался. Специальный вертолет для заключенных забирает меня. Военно-транспортный самолет для заключенных (на иллюминаторах-- чтобы вы думали? -- решетки). Три часа -- и Москва. Свою практику я закончил досрочно.
13. На мое удивление, меня поместили не в особой военной тюрьме, но в той самой, расстрельной. А как я ее хорошо знал некогда! Камера два на два, сортир и раковина -- на одного. С определенных пор в России в тюрьме комфортно.
Почему я именно здесь, в этой тюрьме?
Мой военный офицер -- адвокат говорит мне, что дело крайне сложное, но можно выкрутиться и не получить вышку. Вышку я уже и так не получу. То есть высшее образование, ни военное, ни гражданское.
-- Почему я именно здесь, в этой тюрьме? Я ее хорошо знаю, она расстрельная! -
Адвокат говорит, что не знает. Судя по его виду, врет.
14. А трибунал это три пердуна-полковника, которые спешат тебя отправить на эшафот -- и пойти чайку попить. Почифирить, благо, что квасить на рабочем месте запрещено строжайше уже как лет пятнадцать.
Есть такой юридический приемчик, когда ввиду военной секретности дела тебя могут лишить адвоката. Это-то и применили ко мне. За несколько часов до начала заседания. Говорят, что это для того, чтобы никто лишний не узнал секретного дела, исполняемого подсудимым, а так же для большей ясности изложения сути дела подсудимым. Раньше я думал, что это справедливо. Но я слишком положился на адвоката. О! Все знают, чем кончаются такие дела. Судьи отправляются на совещание.
-- Встать, суд идет!
Один из полковников как-то радостно и, кажется, по-светлому так улыбается. Мне даже показалось, что он мне подмигнул.
А я вчера читал газету о том, что наши высадились в Северной Африке!
Ввиду того-сего, пятого-десятого...
А еще наши готовятся атаковать Британию..
В связи с особой тяжестью и туда, и сюда...
В Нормандии партизанское движение хереет с каждым днем.
Вы приговариваетесь...
15. Полковник -- садист. Почему он так ухмылялся, так по-доброму мне улыбался и даже, как мне казалось, подмигнул мне, когда знал, что меня расстреляют?
Я пишу последние письма родным и друзьям. Только потом я узнал, что с ними (с письмами) произошло.
16. Нет, спасибо, я отказываюсь от того, чтобы мне завязали глаза.
Я просто буду смотреть туда, где свет. В направлении, как мне покажется, курсанта, который будет расстреливать меня. Позволяю приковать меня к стене. Наручники, а на ногах уже не как при нас -- тоже наручники,-- но более удобные наножники.
Входит курсант. Вижу-вижу... а не староват ли парниша для курсанта? Чего-то там бормочет, докладывает. Целится в меня.
-- Осужденный, сейчас вы будете казнены!
Очередь. Спасибо, что не одиночными.
Меня не пытали.
17. Нуууууууууу... я-то знаю, как щелкают холостые выстрелы! Уж четыре года, как и холостыми, и боевыми -- слава богу!
Входят два парня, освобождают меня от "распятья" и волочат куда-то. Ну, куда же еще? В ту дверь, откуда приходят те, кто убирает трупы и смывает кровь. А если нужно... добивает "недоделанного" каким-нибудь курсантом осужденного.
Мельком успеваю увидеть, как улыбается мой "расстрельщик". Да, он-то уж точно давно нет курсант!
Меня опять поместили в камеру, но уже не в ту, где я сидел до "расстрела". В маленькое окошко этой камеры пробивался даже солнечный свет. И я немного взбодрился. А потом пришел тот садист-полковник, который улыбался, когда мне выносили расстрельный приговор, и сказал, что у него ко мне уж разговорчик уж будет. Что я хорошо взрываю.
-- А как вам удалось раскрошить бетонный блок на заводе химических удобрений в Казахстане три на три на три метра?
-- Знаю способ...
-- Нам нужны такие люди.
Мне предложили выполнить одно задание -- для правительства. А за это мое дело закроют-- за блок три на три на три метра (это так у них в КГБ шутят -- всевластие людей развращает),-- надбавят один курс, и после выполнения задания я стану выпускником своего училища. Со званием, со всеми моими прежними наградами. Никто ничего не узнает. Все будут думать то, что надо-- вы на особом счету у КГБ.
А это ведь почти так и есть!
-- А почему я?
-- Хороший подрывник плюс... Зависимый от нас человек. Помните, до выполнения задания вы-- никто. В любой момент вас могут расстрелять по-настоящему.
Нет, он все-таки садист. А фамилия его Ткаченко. Что-то они мне слишком часто стали встречаться.
18. Все, конечно, сообщат на месте. По земле, почти все время по земле (???-???) добраться до южной Нормандии, до одного из замков, и, возглавляя секретное подразделение саперов, кое-что взорвать к чертовой матери,-- кстати, она-то тут вроде как и при чем! Дело усложняется тем, что взрывать необходимо будет в городке, в замке, который густо населен местным населением.
Не конфликтовать, вести себя культурно, сделать очень мощный и очень тихий одновременно взрыв -- и домой. Уже, для быстроты, по воздуху. Аж в самую Москву с докладом.
-- Доложишь лично, и не какому-нибудь полковнику, знаешь, кому доложишь?
-- Честно? Нет.
-- Узнаешь. А потом все зашибись. Не только окончание училища с наибольшим набором привилегий, какие только могут быть (автомобиль объемом двигателя больше 1,2 литра?) но и нашим, а это важно, нашим человеком будешь!
-- Ну, что ж? Россия -- превыше всего?
Полковник уходит. Он доволен. А меня даже освободили на день. И я пошел гулять по Москве. Зашел к родителям. И сказать нельзя, и хочется. Книжные, Москва-- Сити, небоскребы, чистый, прозрачный воздух -- почему это все меня больше не радует?
-- Боже мой! Ну и в переделку же я попал, однако!
Просто я не знаю, чем это все кончится.
Погулял, походил-побродил. Через сутки -- на аэродром. Транспортный военный самолет, приспособленный для перевозки десанта -- с тремя химическими сортирами,-- долетит меня до Берлина. Дальше -- по земле.
Через какое-то время я удивлюсь тому, что ради меня одного гоняли такой огромный самолет. Им что -- все срочно надо?
Да, пока гулял, встретил старую знакомую... то же по фамилии Ткаченко! Спрсил, не знает ли она одного такого полковника КГБ? Нет, не знает. Ее звали Ольга, и она отправлялась на фронт санитаркой.
Не помню как, но узнал о ее гибели: кажется, мина 88 мм разорвала ее, попав точно ей под ноги.
А жаль.
Неплохой человек. Был. И как только я узнал, что она погибла?
Часть 2
01. До Внуково меня провожал Эдуард. Внуков всего как лет пять военный аэродром, им занимались в свое время не очень -- повсюду видимость строительных работ и недоделок. Эд ведет УАЗик, и мы, минуя КПП, въезжаем на летное поле.
Откуда он знает, куда необходимо ехать, где следует свернуть-повернуть? Эдуард говорит, что так же скорбит о безвременной кончине Алексея Магая.
Разглядываю носки своих ботинок.
Светит летнее солнышко, и мне необычно спокойно.
У самого самолета останавливаемся и выходим. Дружески обнявшись, прощаемся. Странно, но Эдик как бы следит за тем, чтоб я вошел в самолет, уселся в кресло, пристегнулся.
Когда он исчезал в проеме самолетной двери-люка, мне показалось, что Эдуард доставал рацию, еще, как мне показалось-- а на этот счет у меня уже глаз наметан-- так вот, мне показалось, что Эдик при оружии. Автоматическая дверь стала закрываться, как только Эдик спустился по трапу. Самолет стал выруливать на взлет. Тогда я почему-то удивился тому, что нахожусь один в огромном транспортном военном самолете, переоборудованном в самолет для перевозки людей...
Знаю только одно -- "следующая станция" аэропорт Западного Берлина.
Почитав около получаса классическую литературу -- сборник рассказов Лимонова -- и вдоволь позевав, отправляюсь в гости к экипажу.
02. Ребята поначалу на меня как бы не реагировали, и лишь через минуту после моего натужно-радостного "Привет!" один из них быстро и ловко стал отключать свой шлемофон от нескольких проводов, соединявших его с основной приборной панелью управления самолетом.
Еще тогда я удивился, что такой огромный самолет ведут всего два летчика. Молодой паренек,-- но уже вишь ты, самолеты водит! -- повернулся ко мне, весело и как-то по доброму заулыбавшись. Ощущение некоторой обиды, которая было уж начала приходить ко мне потому, что летчики на меня не реагировали, как рукой сняло.
-- Все, что должен уметь делать настоящий летчик - так это нажимать автопилот когда надо, а тем более-- когда не надо! -- сказал, продолжая сиять радостной улыбкой летчик.
Он пригласил меня на летческую кухню -- продолговатую комнатку метра два на три, надежно запрятанную в глубине чрева этого гигантского монстра. Там был чайник, большой холодильник и микроволновая печь. В ней я разогрел свои бутерброды, сделанные мне на дорогу мамой. Бутербродами я угостил летчика.
-- Не надо париться, через два часа будем в Берлине.
-- А потом куда?
-- Мы в Варшаву по делам, а тебя, видимо, встретят. Ты же тут особенный-- гэбэшный мальчик, а ?-- летчик усмехается..
Вспоминаю , как раньше все мы мечтали работать на Комитет.
-- И ради меня одного гоняют в такой крюк огромный самолет?
-- Крюк для такого молодца уж не очень и большой, а нам в Варшаву все равно надо. -- И... старое, слышанное мною уже миллион, наверное, раз: -- А мы приказов не обсуждаем. - Да-да, знаю, обсуждение приказа -- первый шаг к неподчинению.
Летчик включил замызганный и долго немытый малогабаритный телевизор, там показывали новости. У нас опять все -- зашибись и не так, как у других. Два мотопехотных полка зачем-то совершили этой ночью марш-бросок из военной российской базы в Сирии, направляясь в сторону Иерусалима. А с сорокатысячной американской группировкой, объединившейся с одной тысячей израильских солдат произошел какой-то странный, по всей видимости, несчастный случай: видимо, случайно сдетонировал боевой ядерный заряд малой мощности на одной из их многочисленных американских баз, расположенных в долине Мегиддо. Все погибли. Огибая пораженные радиацией районы, наши войска продолжали свой путь.
03. Через некоторое время мы пересекли границу России, с высоты трех тысяч метров ее было очень хорошо видно в иллюминатор. Дело в том, что за границей России у всех деревьев черная листва. Нет, я не знаю, почему это так.
Перед отлетом мне выдали большую сумку со "всем необходимым": маленькая армейская аптечка, набор таблеток -- заменителей воды и еды, а так же противогаз. Еще в училище почти торжественно, но очень тайно преподаватели вручили мне мой личный номерной автомат. Его номер и мой персональный номер -- одно и то же сочетание двенадцати цифр. Но патронов к автомату не дали. Лишь пустые магазины.
Сразу после взлета летчик по громкой связи сказал мне, чтобы я надел парашют-- парашюты в огромном количестве валялись в углу наспех склепанного из оргалита "пассажирского" салона самолета.
Первым делом в Берлине встречающий снял с меня парашют. А я уже и замечать перестал, что хожу в парашюте.
-- Спасибо!
Ничего не говоря, мои встречающие, радостно мне лыбясь, жестами предлагают сесть в армейский боевой супербронированный УАЗик. Такие можно повстречать только на настоящей войне. С Эдиком мы ехали на другом, более легком, "тыловом" варианте. Нет, ну ребята просто сияют.
-- Чему это вы так радуетесь, мужики?
-- А мы воевали без противогазов,-- и взрывы хохота.
Мы едем по оккупированному Берлину, о штурме которого еще полгода назад сообщалось, что все происходит не так гладко, как хотелось бы. Заголовки наших газет, различные статьи и телерепортажи как будто в то время, мне так показалось, были на стороне немцев. "Отважные берлинцы сообщают, что смогут удерживать свой город столько, сколько нужно до подхода основных сил НАТО", "Берлинский гарнизон, несмотря на большие потери, не сдается" и "Капитуляция российского командования отвергнута".
Странно, но Берлин выглядит довольно прилично. Во всяком случае, никаких особых разрушений я не вижу, и это несмотря на то, что говорилось об осаде этого города.
Трое моих сопровождающих наконец нарушают наше взаимное молчание, начинает парень, который сидит за рулем:
-- Вы, наверное серьезная птица, а? -- спрашивает он меня...
Отвечаю, что не понимаю, о чем он..
Тогда второй парень, сидящий справа от водителя, его поддерживает:
-- Только люди из ГБ осмелятся носить военные ботинки и гражданскую одежду! -- Они снова смеются.
"Ну, как заведенные",-- думаю.
Ну да, я и забыл совсем,-- видно, что они мне немного завидуют -- просто ботинки слишком удобные! -- на эти мои слова... ну... опять смех.
Просто гражданским лицам строго-настрого запрещено носить военную одежду, пусть даже частично, а не все сразу - ботинки, скажем... Военную одежду должны носить только военные. Но и, находясь в увольнении, военные должны полностью менять свою одежду на гражданскую и не допускать того, чтобы надеть хоть что-то из военного гардероба. Неисполнение строго наказывается. Можно получить год тюрьмы. В последнее время, правда, все чаще условно. Люди нужны на фронтах. Для наших обширных завоеваний не хватает людей. Ну и, понятное дело, ребята из КГБ о таком не думают. Если вы видите, что по улице идет человек, частично одетый в военную форму, то можно сказать с большой долей точности, что этот парень из Комитета.
Затем заговорил паренек, сидящий на возвышающемся стуле позади меня-- во вращающейся башне, оборудованной пулеметом, так что мне с моего места было видно его лишь снизу-- от ботинок до груди:
-- Не часто нам за то, чтобы мы перевезли одного человека от аэропорта до вокзала, дают два дня увольнения! - как видим хранить что-либо в секрете эти парни не умеют. Все военные, побывавшие на фронте, почему-то возвращаются такими общительными! А я ведь где-то раньше читал о различных синдромах, психических растройствах и проч.
Смотрю на то, как наши солдатики на улицах закрашивают ярко-оранжевой (!!!) краской всякие там слова, намалеванные на берлинских стенах. Ну... что-- то типа: "Русский убирайся вон!!!" и так далее. С определенных пор полмира знает русский. В свое время он сменил некоторые другие языки, чтобы стать языком международного общения. Если вы из России приехали куда-то за рубеж и вам что-то нужно узнать, то вам совсем необязательно знать язык местных жителей, рядом обязательно найдется человек, который знает по-русски. Интеллигенция сейчас учит русский. В первую очередь. В последнее время, правда, все больше появляется других мест, где, к примеру, зная русский и зная, что вы -- русский, вас могут как-- нибудь незаметно так шлепнуть. Так, что местные власти и не найдут виноватых ни в жизнь! А карательные рейды Тихоокеанского флота по поводу таких происшествий уже расписаны на годы вперед! Так что все больше расширяется "черный" список МИД, в который включены те страны, въезд в которые российским гражданам строго-настрого "не рекомендуется".
Словно воробьи, играючи, в огромных количествах и такими стайками в небе носятся истребители Российских ВВС. Ну, как на параде.
-- Где-то парад?
-- А! Вы об истребителях? Наше командование устроило очередной парад по очередному, уже трудно уследить по какому, поводу.
Проезжая самый центр Берлина, вижу большое количество собранной в одно место битой и не очень, а иногда и просто покинутой военной натовской техники. Водитель, как бы предвидя, что я подумаю, откомментировал:
-- Здесь они наконец догадались надеть противогазы!
Да, некоторые здания потрепаны пулями. По-моему, больше ничего. Везде висят российские флаги -- красное полотнище с большими черными серпом и молотом посредине. Вспоминаю тут же, как на автомате: "Россия превыше всего!"
Затем я увидел на улице скопление чем-то явно озабоченных наших солдат. Подъехала военная техника, вооруженные ребята прятались за нее. На всех были надеты противогазы.
А потом мне захотелось спать, и я немного прикорнул, последнее, что я видел, это какое-то небольшое розовое облачко, перемешавшееся с городской гарью Берлина от того самого здания, вокруг которого суетились наши содатики, а так же своих сопровождающих, которые почему-то стали прислонять к лицам -- к носу и рту -- платки. Как фильтр...
Зачем???
Мне захотелось улыбаться.
04. -- Вокзал!! -- так сильно могут вопить только морпехи. Луженые глотки, черт их дери! Вскакиваю, как ошпаренный. Мои сопровождающие вводят меня в вагон нашего бронепоезда, отправляющегося в Бонн. После Берлина-- как мне сообщали в Москве -- передвигаться будете только по земле.
Сопровождающий, который вел машину, предложил мне закурить. Не знаю зачем, но беру. Какие-то немецкие. В армии курят обычно в зависимости от звания, разного вида "армейские" сигареты. Говорят, что полковники даже получают сигары с Кубы. Так же "армейские".
-- Никогда не расставайся с этим, парень,-- сказал мне водитель, вынимая из моей сумки противогаз. - Ладно?
-- ???.
-- Ты нам чем-то понравился, ты не такой надменный, как все остальные гэбэшники, понимаешь?
-- Просто недавно в органах. Еще успею!
Ребята улыбаются.
-- Ну, ладно, теперь нам пора прощаться.
Пожав мне руку, ребята сели в УАЗик и укатили, видимо по своим уже увольнительным делам. То есть они не должны следить за тем, что я сел в поезд, и поезд отправился и я уехал? -- подумал я. Это означало только одно - следит кто-то другой. Я занял свое гиперузкое купе с гиперузким туалетом и душем. Приближался вечер, и я собирался спать. Постелив постель на кушетку, посмотрел гипермаленький телевизор: МИД России ответственно заявляет о том, что Российские войска не используют никаких химических отравляющих веществ против противостоящих им войск любой страны, против которой Россия ведет на сегодня боевые действия.
Раньше при таких заявлениях перечислялись все страны, с которыми мы успешно воевали, сейчас же их стало так много -- язык у диктора отвалится перечислять.
Законсервированные год назад по взаимному Японско-Российскому договору военные базы на Курилах, ввиду несоблюдения японской стороной условий договора, сегодня были снова приведены в полную боевую готовность силами технической поддержки и строительства Тихоокеанского ударного Военного флота России. В состояние полной боевой готовности приведены так же и все средства ядерного сдерживания, находщиеся на островах. МИД Японии выслал ноту протеста. Япония заявляет, что реакция будет немедленной.
До самой ночи читал классику, после чего, приняв обязательную, самую мощную в мире российскую антисекс-таблетку, которая по совместительству еще является и снотворным, благополучно отошел ко сну.
Каждый гражданин мужского пола с тринадцати лет, и женского с двенадцати лет обязан ежедневно перед сном принимать эти таблетки. Ежемесячно, как отчет, человек обязан высылать по определенному адресу пустые упаковки от этих таблеток. Несоблюдение правила приема таблеток карается очень строго, вплоть до пяти лет тюрьмы, с насильственным обязательным применением еще более сильнодействующих антисекспрепаратов. Ни под амнистию, ни под условно-- досрочно, люди, привлеченные по этой статье, попасть не могут. Перестать применять таблетки человек может сразу же после вступления в брак. Но обязательно в момент отсутствия супруга (супруги) вы снова обязаны принимать эти таблетки. Некогда я попробовал полтора месяца не принимать эти таблетки, чуть не влип в историю. Весь мир меняется, преображается, появляются какие-то новые, яркие чувства... но потом ты понимаешь, что это тебя мучает и отягощает. Ты не можешь удовлетворить своих желаний.
05. Проснувшись ночью часа в три, решил постоять в тамбуре -- они всегда открытые, там обычно курят. Поезд ехал быстро, мимо проносилась летняя Германия, прожектора бронепоезда выхватывали из окружающей нас тьмы ее почему-то почерневшие деревья.
На платформе-- метра три в ширину -- располагалась зенитная установка, но ее никто не обслуживал, и она была не заряжена. Здесь стояли еще три человека и курили. Двое из них о чем-то оживленно беседовали.
Очень красиво, откуда-то издали из тьмы, там, где, казалось черный край земли соприкасался с розовым, но темным небом, в сторону поезда полетели ярко-желто-- красные искры. Романтично...
-- Обстрел! -- завопил один из стоящих на платформе и упал на пол, закрыв голову руками. То же самое сделали и все остальные. Но мне это все нравилось. Это же красиво! Наверное, тогда я еще не до конца проснулся... И тут сзади на меня кто-то навалился и, уронив, прижал к полу, накрыв собой. Оказывается кроме всех людей, которые здесь были, был и еще один...
-- Ты что, дура!? Это же "Вулкан"! Попадет один снаряд, и от тебя останутся лишь ноги да руки!
По-моему, ни один снаряд , выпущенный из "Вулкана", в наш поезд так и не попал.
Зато я понял, кто следит за тем, чтобы я не сошел по пути с бронепоезда.
06. Пытался все разговорить этого товарища, но всякий раз он делал вид, что ничего не понимает. Лишь посоветовал мне, что, коль уж я в гражданской одежде, то и ботинки мне нужно сменить на гражданские, а то тут не хуже нашего знают, кто может себе такое позволить, и - не как в России -- почтут за честь такого завалить при первом же удобном случае
-- Кто? Мы же уже полгода как здесь все оккупировали?
-- Кто-кто? Постоянно вылавливаем ребят... в основном со снайперскими винтовками. С недавних пор таких отправляем в Москву. В расстрельную учебку.
Здесь это называют так.
07. Мне снилось, что я брожу, скрываясь от милиции и от людей, в любой момент научившихся по поводу и без повода звонить "куда надо", по центру Москвы. Я не один, и, если нас поймают, ей достанется.
Мне снилось, как я с гордостью достаю гэбэшный документ и показываю его военному патрулю, после того как пьяный залез в фонтан на Манежной площади. Сначала она сделала вид, что не со мной, но потом, гордо выпячивая грудь вперед, стала заявлять что-то типа: