Аннотация: Рассказ 1994г. Под впечатлением прослушанной песни, приснился сюжет данного рассказа. Необычная встреча в жизни журналиста.
Глава 1
Я сидел в своем кабинете погруженный в мысли. Работа никак не продвигалась. Двадцатилетний стаж журналистской работы научил терпению, но теперь накопленная усталость с годами вырывалась наружу.
Не утешало и то, что в недавнем прошлом был принят в ряды Союза журналистов. Мои творения нравились коллегам, читателям, но не самому. Казалось, что все эти годы я писал о чем-то поверхностном, сиюминутном, находясь рядом с главным, к чему стремился все сознательные годы.
И теперь на душе поселилась пустота. Я встал и подошел к окну. За окном висело серое низкое небо. Внизу по трассе многочисленные автомобили разных марок расползались словно жуки. Я стоял и смотрел сквозь оконное стекло в никуда. В одно мгновение все заслуги перед собой и близкими, перед Отечеством и друзьями рассыпались. Промелькнуло в голове, будто всё прожито зря.
С матерью дочурки не хотел сойтись, ибо, как оказалось, мы с ней были психологически несовместимы. Видит Бог, меньше всего хотел осиротить свою кровинку, с которой прожил несколько лет. Но с её рождением запустилась разрушительная фаза наших отношений.
В свои зрелые сорок лет с поседевшими висками я все еще ходил в женихах. Теперешнее мое положение устраивало больше женскую половину моего окружения...
Великое чувство, о котором слагали стихи и сочиняли головокружительные мелодии, не коснулось. Женился же по стечению обстоятельств. Думал "стерпится - слюбится". Увы, семья лопнула, как мыльный пузырь.
В годы учебы в университете каждое увлечение казалось тем самым роковым чувством, но через определенное время осознавал всю несостоятельность этого романа и выходил из игры. Не посадил ни одного дерева, не породил сына, дом не построил.
Моя талантливая журналистика (как признавали многие) растворялась в бесконечном потоке разнообразной прессы.
Осознав всю нелепость своего существования, я погрузился в меланхолию. "Умри сейчас, так и никто не заметит", - размышляя, втягивал дым сигареты.
"Листком больше или меньше - вряд ли кто заметит, более того, пострадает", - продолжал я молча анализировать. Что-либо менять не было ни сил, ни желания. Захотелось позвонить дочери, да ее мать столько наговорила обо мне негативного, что вряд ли она захотела бы со мной общаться и в этот раз.
"Дочка, когда подрастешь, ты поймешь и простишь своего неприкаянного отца. Ты прочтешь мои работы, и, может быть, найдешь ответ хотя бы на один свой вопрос. Не знаю, каков я, но стараюсь соответствовать своим убеждениям и в жизни, и в профессиональной деятельности. Знаешь, доча, не люблю некоторых актеров. Они на сцене сильны, красивы. Они умирают сгорая, но в жизни некоторые из этих героев бесхарактерные пьющие люди.
А ещё есть странная "профессия" - политик. Многие из которых говорят одно, думают другое, делают третье. А тебе желаю, чтобы дела, сотворенные тобой, не расходились с твоими моральными устоями. Хотя, кто знает, как ты сформируешься. Твоя мать и я не нашли общего языка. Она имеет на тебя огромное влияние. Но как бы то ни было, мать должна быть ближе к своим детям, чем кто-либо. Однажды заиграет в тебе моя кровь... и мы поймем друг друга, чего бы мне это ни стоило. Мы обязательно будем друзьями", - вот и поговорил с дочерью.
За окном мелко моросил дождь. Захотелось уехать, выйти из этой гонки в сторону, чтобы, наконец, осознать, ради чего двигаться дальше. Сомнения одолели полностью. Я сел обратно в кресло, откинул голову назад и закрыл глаза.
По радио пел цыганский хор, усугубляя мою печаль. Я люблю цыган - они свободные и поют так, будто душу выворачивают наизнанку. Нелегко признавать, что жизнь прожита зря, перелистав добрую половину. Мысли хаотично вращались в голове. Куда бы сбежать от себя... Тут Бог в помощь подсказал мне выход.
Глава 2
Несколько лет назад в нашей редакции уволили одного талантливого журналиста Семенова. Его уволили, когда до пенсии оставалось всего ничего. Он являлся нравственным, добросовестным и мудрым сотрудником. Его честность наступала кому-то на горло, вот и убрали. Коллектив Семенова глубоко почитал.
Мы с ним много лет дружили. Когда я только поступил на работу, Семенов с огромной выдержкой помогал войти в струю. Постепенно он стал мне больше, чем друг. Частично заменил мне умершего давно отца. Мы нередко захаживали друг к другу в гости. Мой коллега остался вдовцом, и детей у него не было.
По вечерам за чашкой кофе Семенов читал свои рассказы. Мне первому и последнему. Его проза была столь же доброй, как и сам автор. Я искренне любил его произведения и просил опубликовать. Но он отказывался и складывал аккуратно в шкафчик.
После увольнения Семенов поселился у себя на даче. В живописном поселке. Я навещал его, но не так часто, как хотелось. Старик привязался ко мне. И ничуть не выразил недовольства, когда я оказался бессильным перед его увольнением.
Совершенно добросовестно я обивал пороги кабинетов начальников в поисках истины. Но тщетно. Мой голос остался неуслышанным. Все было запланировано заранее и подстроено с особой аккуратностью. Почувствовав себя круглым идиотом, я бессильно отпустил ситуацию.
И теперь, когда вспомнил о своем старике Семенове... почувствовал, будто пространство расширилось и в комнату ворвался поток свежести.
Я поспешно начеркал на бумаге заявление на двухнедельный отпуск за свой счет, ссылаясь на "творческий кризис". Всучив его шефу, выскочил на улицу.
Заехал на секунду за вещами домой, затем по дороге набрав подарков и продуктов, выехал на трассу. Я уезжал с легкой душой из этого каменно-стеклянного мира мегаполиса в мир первозданный, в чащу природы.
Серой лентой тянулось бесконечное шоссе. Всю дорогу сопровождал мелкий дождь. Выехав за город, я вдохнул полной грудью чистого воздуха. Громко включил музыку и нажал на газ.
Глава 3
В дачном поселке бушевала весна. Стоял конец мая. Все утопало в зелени. Домик Семенова находился в стороне у дороги, ближе к лесочку. Я вплотную подъехал к его калитке, за которой пестрели множество цветов.
В один миг Семенов выскочил на крыльцо и, не скрывая изумления, долго глядел на меня.
Он давно привык к своему неизбежному одиночеству. Я подошел к нему и обнял. По впалым щекам старика потекла скупая мужская слеза. От волнения у него слегка затряслись руки.
- Сильно он сдал, - подумалось мне. На фоне одинокого старика, вытесненного жизнью на берег, мои проблемы уменьшились масштабом. Разбирая подарки, друг был растроган:
- Боря, зачем столько всего набрал, ты же сам как подарок, - вертелся он возле меня. - Боря, мне надо столько тебе прочитать, рассказать, - взволнованно продолжал старик.
Я известил его о своем двухнедельном отпуске, отчего мой друг пришел в неописуемый восторг. Мне захотелось просить прощения за то, что предал его забвенью. Хотя он ни разу не упрекнул... Я же не рассчитывал на столь теплый прием и был весьма смущен. Если поддаваться настроению - слабость, то теперь я чувствовал себя таковым.
Вечером того же дня мы расположились в беседке (на нашем излюбленном месте) с серьезным ужином и коньячком. За трапезой старик расспрашивал о работе, интересовался жизнью общих знакомых. Было удивительно, ни на кого он не затаил в душе обиду. Интересовался судьбой моей дочери, расспрашивал о её матери, а так же заботливо любопытствовал, не собираюсь ли сойтись с семьей или снова жениться.
На последние вопросы я отвечал отрицательно, т.к. не намеревался ничего менять в личном пространстве. Семенов слушал не перебивая. Его глаза были наполнены теплотой, от чего я практически отвык в формате мегаполиса.
Проживая нелегкую жизнь, мой друг всегда оставался человеком, уважающим и себя и окружающих. Я многому старался учиться у него.
После ужина в беседке мы вернулись на крыльцо и устроились на лавочке. Воздух был пьяняще чистым. Дурманом веяли цветущие рядом ночные фиалки.
Среди этого провинциального рая монотонный спокойный голос Семенова вселял особый покой... Впервые за долгое время я почувствовал, как отпустило внутреннее напряжение.
- Послушай, Боря, за тобой все так же бегают женщины? - спросил старик как бы между прочим.
- По мере моего взросления они уже не бегают, а ходят, - отшутился я.
- Так и знал. И что они в тебе находят, вот и виски уж посеребрило, - добродушно подтрунивал друг.
- У меня не только волосы седеют, но, кажется, и душа... - проговорил я грустно.
Старик давненько знавал про мою склонность к флирту с многочисленными "незнакомками и знакомками". Да и про некоторые случайные романы был осведомлен.
Частые разочарования превратили меня в скептика. Всю сознательную лирическую часть жизни мечтал о настоящей женщине, которая сумела бы улавливать "без перевода". Которая являлась бы женственной и в мыслях, и в поступках... Терпеливой и умеющей держать паузу, а в минуты падения произнести самые теплые слова утешения.
Мечтал, чтобы в ней таилась никем не разгаданная изюминка. И совсем в глубине души желал, чтобы эти достоинства прилагались к красивой оболочке. Какой же мужчина не грезит о такой, возможно, втайне от своей "находки". Я особо не искал её. Но такие сами не ищут. До сих пор не встретил, а может, встретил, но не опознал...
"Бегавшие", а впоследствии "ходившие" за мной не имели ту глубину, которую бы хотелось. Да и, в основном, они выбирали меня, - наверное, в силу моей занятости. Это были обычные милые женщины, жаждущие от мужчин поступков взамен на свое присутствие в их жизни.
- Тебе надо жениться, друг мой, обрести покой, - прервал мои мысли старик. - В ночку я тебе прочитаю свои последние вещи. Ты знаешь, они о вечном, о любви, о преданности, о чести и достоинстве. Надеюсь, тебе придутся по душе.
Мы долго сидели ещё на крыльце. Мне показалось, будто старику необходимо было поведать о чем-то важном, но он так и не смог собраться с мыслями. А может, я вышел из доверия?
- Закрутился, забегался, сам не знаю, где остановиться, где бежать. Или отстаю от чего-то, либо спешу слишком. Прости, старина, что редко навещаю. Но ты всегда в моей душе, - произнес я виновато. Старик глядел одобрительно равнодушно.
Когда совсем стемнело, мы перебрались домой. Ночь выдалась темной. Луна едва выглядывала сквозь плывущие темные облака.
Дача у Семенова была небольшая. Две комнаты, столовая и маленькая кухня. Одна спальня предназначалась для гостей, в другой размещался его кабинет.
Мы вошли в кабинет. Здесь находилась огромная библиотека, подшивки периодических изданий. На старом дубовом столе валялись рукописи. Напротив стола стоял маленький кожаный диванчик. Я расположился на нем. Старик же, устроившись за своим письменным столом, принялся читать прозу, написанную в мое отсутствие.
Поначалу его голос вздрагивал, затем, словно забывая про мое присутствие, он принялся читать вдохновенно, то сопереживая героям, то радуясь вместе с ними. Я слушал очень внимательно...
Все его истории имели гармоничный финал. Совсем не как в жизни везло его героям, и в них неминуемо побеждало добро, а зло непременно наказывалось. И о том я изложил старику. В ответ он горячо выпалил:
- Знаешь, дружище, сочинительство должно быть во всех своих проявлениях чуть выше жизни. Тем более, в наше смутное время... Никто не ведает, как проживать и куда деваться от безысходной реальности.
Словно маяк, должно к себе притягивать писательство и искусство, "во дни сомнений, во дни тягостных раздумий...". Очищать души, омывать их от грехов. Признаю, многим оно не надобно. Они на годы вперед знают, как прожить и с кем дружить. Поверь, есть процент людей, нуждающихся в них как в свежем воздухе, - закончил старик.
Я не посмел с ним не согласиться, да и не хотелось. Романтизм питал мою душу. Реализм же зачастую опустошал её...
Ночью я расположился в гостевой комнате с ощущением внутренней наполненности. Снова и снова радовался в бессонницу тому, что приехал именно сюда. Семенов и его дача, как показало время, оказались самой надежной пристанью моей сумбурной жизни.
Утром я проснулся позднее обычного. Солнце светило весело в лицо. Из открытого окна просачивались свежие струи утренней прохлады. Я жадно вдохнул полной грудью. На душе воцарилась забытая безмятежность. Вспомнил детство, когда вот таким же утром просыпался в деревне у бабушки, которой давно нет в живых. И теперь дышалось так же легко, как в те далекие годы.
С трудом оторвавшись от мягкой постели, одеваясь на ходу, я вышел на крыльцо. Кругом природа утопала в густой зелени, громко пели птички. Солнце улыбалось свысока. Небо было голубовато - бирюзовым.
- Ну, как спалось в моей берлоге? - спросил, улыбаясь, старик, уже работая на участке.
- Чудесно, спасибо, старина, словно в детство впал, - бодро произнес я.
Все утро я бродил босиком по двору, по саду. Трава еще не высохла от росы. Сад был наполнен фруктовыми деревьями, среди которых и располагалась наша любимая беседка. Здесь же находились многочисленные грядки овощей. Старик предложил мне позавтракать, а после поработать на участке в качестве трудотерапии. После чашки ароматного кофе мы принялись за "черный труд".
За работой Семенов много рассказывал о садоводстве, об исцелении души работой на земле, а так же о своем небольшом хозяйстве. Дачу старика окружали разные соседи: бывшие партократы, военные начальники, люди науки и искусства, либо случайно оказавшиеся "около науки и искусства". Семенов имел дружеские отношения со всеми своими соседями.
Больше всего мой друг предпочитал сочинять рассказы и возиться на участке. Только вот одиночество друга было непоправимо. После того, как он овдовел, так и не решился жениться повторно. Много лет проживая с супругой в мире и согласии, не захотел никем заполнить её место.
Работа на участке и мне доставляла массу удовольствий. Это был настоящий праздник труда. Стояла неимоверная жара. После обеда Семенов предложил окунуться в воду и позагорать. В пяти минутах ходьбы от дома протекала небольшая река с песчаным берегом, разделяющая поселок на две части. Через речку был перекинут небольшой деревянный мостик.
Изрядно подуставшие, мы кинулись в прохладные воды реки. Адреналин поднялся нешуточный. Вода оказалась даже прозрачной. Старик вскоре перебрался на берег, поближе к песку. Я же долго плавал, как бы смывая городскую накопленную усталость.
- Боря, выплывай, не то простынешь, - по - отечески заботливо окликнул Семенов.
Ещё несколько раз окунувшись головой под воду, я расположился возле друга на теплом песке. Конечно, море - это величие, красота! Но здесь была своя прелесть.
Кроме нас вокруг никого не оказалось. Чуть поодаль мальчишки сидели с удочками. Стояла ошеломляющая тишина, и лишь стрекотание цикад нарушало безмолвие. Старик устало задремал. Я же лежал с закрытыми глазами, боясь спугнуть господствующую тишину. Спать не хотелось. Подул легкий ветерок.
Неожиданно причудилось, будто кто-то неотступно глядел на меня, но, поддавшись лени, проигнорировал. Так и лежал бы с закрытыми глазами, если бы этот "кто-то" не зашевелился. С трудом очнувшись, я медленно оглянулся.
На мосту стояла красивая брюнетка. Ну, просто красавица! Высокая стройная богиня уставилась на нас с горделивой улыбкой. Я приподнялся и протер глаза. Она не исчезала. Значит, не галлюцинация!
Длинные черные локоны небрежно ниспадали на худые плечи. Перехватив мой любопытствующий взгляд, она слегка смутилась. Затем, закинув голову назад, рассмеялась, обнажая белоснежные зубы. Внезапно я почувствовал исходящую от нее волну энергии... Никогда ранее не сталкивался с такой первозданной красотой.
Накручивая прядь волос на палец, девушка глядела на меня с чувством превосходства. Точно от неё исходили флюиды колдовской силы. Я был обескуражен. Огромные глаза горели ярче огня, раскинутые вразлет брови и вздернутый носик придавал некую пикантность его обладательнице.
Легкое ситцевое платье подчеркивало грацию легкого стана. На лице не было ни тени косметики, и выглядела она такой чистой и свежей, будто только что выскочила из душа. От легкого дуновения ветра платье облегало стройные ножки. В какой-то момент мне причудилось, словно на меня в упор смотрел символ юной красоты.
- Откуда же ты свалилась, колдунья?- подумалось мне.
Слегка смутившись её взора, я потянулся к своим джинсам. Будто угадав мои мысли, она громко расхохоталась и убежала. В некотором оцепенении я ещё раздумывал, как поступить. Но тут же, разбудив Семенова, выпалил на одном дыхании:
- Послушай, старина, тут была одна красивая, ну очень красивая! - начал было распинаться я, но старик тут же перебил:
- Она цыганочка, Боря, видишь, на том берегу поселка живет. Её зовут Ланой. Она такая плутовка, держись от неё подальше. Хотя и не в твоем вкусе, я имею в виду слишком молодая. Да и зачем тебе дикая цыганка, ты же любитель светских дам, - равнодушно произнес старик.
- Откуда здесь цыгане?- подивился я.
- На том берегу реки давно поселились семьи кочевых. Работают и учатся, как все в поселке, занимаются хозяйством, - пояснил старик.
- Послушай, друг, меня будто облили ледяной водой. Дьявольская красота! - не унимался я.
- Ты чего так оживился, давненько тебя таким не видел, - заулыбался друг. - за неё в поселке мужики грызут друг другу глотки. На этой стороне реки она почти не бывает, так иногда, редко. Женщина без интеллекта, тебе быстро наскучит, да ещё и цыганка. Они же совсем другие, - задумчиво произнес Семенов.
Я слушал друга, но сейчас не верил ему. Уж больно возжелал увидеть её вновь. Уже не анализировал прошлое, не думалось и о будущем. Настоящее втянуло в сети. Я был очарован Ланой. С этого момента, кажется, ясно признал, чего мне не хватало в жизни, и совершенно потерял покой.
Я любил цыганское многоголосье. Сам пел некогда их романсы под гитару. Но кочевые цыгане отродясь не нравились. Лана же была совсем иной. Весь остаток дня я размышлял о ней, воссоздавая в памяти каждую её черточку, движение... Она точно приворожила - таковы были мои ощущения.
Вечером мы с другом снова расположились в беседке, испивая ароматный чай, беседовали о прошлом, о литературе... В голове периодически мелькал образ Ланы.
На следующий день в поселке отключили воду на пару часов, и старик попросил меня сходить к колодцу. Я с удовольствием направился за водой, мысленно грезил встретить цыганочку.
"Но теперь-то не растеряюсь, не упущу её", - размышлял по пути. Неподалеку от колодца, на холмике, сидели девчата - кто с ведром, кто просто так и хихикали. Среди них Лана выгодно отличалась. Я оторопел, сердце забилось учащенно.
"Вот она, моя Вселенная!" - молнией вспыхнуло в мозгу.
Приметив меня, Лана откинула голову назад и заулыбалась. Девчонки рядом с ней, озираясь на меня, принялись перешептываться.
Не обращая на них внимания, девушка медленно направилась в мою сторону.
"Какая красота!" - стучало у виска. Она подошла ко мне и улыбнулась.
- Привет, королева, - поздоровался я первый, рассматривая её. Она стояла в белоснежной блузке и в пестрой широкой цыганской юбке. С небрежно собранными волосами на макушке. Талия была стянута красным пояском. На юное её лицо непослушно падали жгучие кудряшки. В ней было очарованье, подкупающее и взрослого, и дитя, и видавшего виды старца. От моего откровенно любопытного взгляда она немного смутилась и опустила глаза.
- До чего же ты красива, Лана! - заметил я восторженно, как влюбленный в свою королеву придворный.
- Откуда вы знаете мое имя? - улыбнулась она.
- Легко! Особенно, когда очень желаешь того. Вчера, как только ты сбежала, я немедленно разузнал о тебе. Кстати, меня зовут Борис, - произнес я с замиранием сердца.
- Вы ученый или режиссер? - обратилась она ко мне, поднимая огромные сверкающие глаза.
- Нет, не из них, но, надеюсь, не скучнее. Лана, бог мой, посчитал бы честью для себя поближе познакомиться с такой королевой! - высказал я эмоционально.
- У вас там, в городе, много красивых, да к тому же умных, - без капли сожаления произнесла она.
- Объездил всю страну и полмира, но ничего похожего не помню... Просто очарован тобой! Часто приходится подобное выслушивать? - не унимался я.
- Да не первый раз, а вы тоже красивы, - смущенно улыбаясь, произнесла цыганочка.
- Я приехал всего на пару недель и теперь познал, что есть она - любовь, да ещё с первого взгляда! Где могу тебя ещё раз увидеть? - запутанно выпалил я.
Она молча улыбалась.
- Что, очень смешон? Давай сегодня вечером встретимся на мосту, буду ждать с нетерпением! - воодушевленно предложил я.
Она слегка кивнула. Попрощавшись с ней до вечера, я помчался, словно на крыльях, к дому Семенова.
До сумерек мы с другом вновь работали на участке. Старик что-то рассказывал про своё хозяйство, но я его почти не слушал, взволнованный предстоящим свиданием. После работы мы долго чаевничали в беседке. Нам было о чём поговорить. Почти двадцать лет проработали бок о бок, понимая друг друга на уровне энергетики.
Вечерком, приняв душ, переоделся и направился к мостику, на условленное место. Я почувствовал некоторую неловкость перед стариком и, не сумев признаться про свидание, смущенно выдавил из себя, что, якобы, решил пройтись и подышать воздухом.
Вырвавшись на улицу, я мигом прибежал на мостик, но на нем никого не оказалось.
"А вдруг она меня кинула?" - размышлял я, облокотившись о перила моста и уставившись на тихие вечерние воды реки.
Небо было безоблачным. День отдыхал после полуденной жары. В округе царила загадочная тишина. Вдруг чьи-то теплые мягкие ладони прикрыли мне глаза. Я схватил их, крепко удерживая в своих. В теплом прикосновении рук признал свою цыганку.
Она была все в том же одеянии, что утром, и так же волосы были распущены по плечам. От неё пахло свежей клубникой.
- Я волновался... думал, не придешь. Рад тебя видеть! - искренне, как мальчишка, выражал я свой восторг.
- Обещала же, - игриво улыбнулась девушка.
Лана стояла совсем рядом. Я глядел на нее и не мог отвести взгляда. Сердце забилось учащенно от волнения, как когда-то в лет двадцать.
- Дорогая, сколько же у тебя поклонников? - обратился я к ней.
- Не считала, - поправляя локоны на лице, игриво ответила она.
- Ты веришь в любовь с первого взгляда?
- В любовь верю, но с какого взгляда - не знаю.
- Убью всех твоих поклонников и завоюю тебя! - пытался я пошутить.
- Тут будет снегопад от твоих жертв, - расхохоталась она звонко.
- У меня есть запасной план, вот таким же вечерком я тебя украду и увезу далеко-далеко, где и брошу к твоим ногам все твои мечты, - романтично произнес я.
- Тогда ты будешь вором, а я воров не люблю! - все так же звонко расхохоталась она, теперь уже совсем по-детски.
- Пойдем, прогуляемся, - предложил я.
- На окраине поселка, видишь, лесок? Там очень красиво, - указала она в сторону небольшого озелененного участка. И мы направились туда. Лана молча шла рядом. У неё была шелковистая кожа цвета морского загара. Непослушные кудри прикрывали нежное лицо. Девушка не успевала их поправлять.
По пути она поведала, как много лет назад несколько цыганских семей оторвались от табора и осели здесь, в поселке.
- Я тогда была младенцем. Кроме меня есть еще младший брат и мама. А отца мы потеряли несколько лет назад. Он у меня был красивый и добрый, - делилась она по дороге.
- Ты бы чего рассказал о себе, а то идешь как загадка, - слегка улыбнулась она.
- Обо мне - скучно, живу как все, - ответил я.
- А мне любопытно, - настаивала она.
Я рассказал ей вкратце о себе, о дочке, о работе.
- А любил когда-нибудь? - остановившись, внезапно обратилась она ко мне.
- Только теперь, - улыбнулся я ответно.
- Я тебе не верю, - с ноткой обиды бросила она.
- Отчего же?
- Так быстро не влюбляются! По-настоящему...
Я взял её за руки и взглянул в самую глубину ее черных, как спелые смородины, очей, стараясь выразить невыразимое...
- Теперь верю, - смущенно опустила она глаза.
Мы дошли до излюбленного места Ланы. Под старым дубом на земле лежало когда-то срубленное дерево. Лесок весь утопал в молодой зелени. Здесь торжествовала красота.
Я вмиг опьянел, почувствовав фантастическую любовь к жизни, к весне, к лесу, к людям и, конечно, к самой прекрасной девушке. Она очень органично смотрелась в этих сказочных декорациях. Мы сидели рядышком на срубленном дереве и беседовали о пустяках.
В какой-то момент я решился было обнять ее, - она оттолкнула и побагровела. Признал, что поспешил.
"Дикарку - то спугнуть недолго", - подумалось мне.
- Извини, я больше не повторится.
- Если вы так будете себя вести, я не стану с вами встречаться. Здесь, в поселке тоже есть мужики, но думала, что вы особенный, - еле слышно произнесла она.
Я взглянул ей в глаза. В них сияла такая чистота! Показалось, что я теряю себя, растворяясь в этой сидящей рядом девчонке, такой сильной и такой слабой.
- Лана, я исправлюсь, у нас будет все не так, как у остальных. Мы оба заинтересованы, чтобы было все красиво, у тебя как в первый раз, у меня - как в последний. Буду ждать сколько угодно,- выразил я почти с досадой.
Глава 4
Я встречался с Ланой в течение всего отпуска. Все это время она казалась красивее с каждым днем. Была очень грациозна, харизматична. Но вместе с тем ей была свойственна провинциальная наивность, хотя ей шёл девятнадцатый год. Кроме внешней красоты природа наделила Лану особым шармом и окутывающим собеседника обаянием.
И все это на фоне непорочности превращалось в мощное оружие против меня. С каждым разом неудержимо тянуло к ней.
Я часто ей рассказывал смешные истории, а она звонко смеялась до слёз. Когда же просил её рассказывать о чем-нибудь, девушка терялась.
- Я не знаю интересных историй, ничего не знаю, да и рассказывать особо не умею, - виновато замечала она.
Я бегал на свидания, как мальчишка, ночами копался в библиотеке старика, перечитывал лирические стихи о любви, восстанавливал в памяти со школы. А назавтра читал их моей экзотической любимой.
Девушке нравилось, как я декламировал стихи, глаза у неё горели, как два полыхающих уголька. Мой идеал женщины, накопленный годами, растворился под очарованием дикой цыганочки. Забыл все свои лирические увлечения.
Теперь верил только в эти летние вечера и своё нарастающее чувство. Было легко дышать, я летал от переполняющего чувства счастья, словно выросли огромные крылья за спиной. Старик, мой мудрый друг, сразу вычислил мою загадочность:
- Это все цыганка, - сказал он как-то повествовательно в один из вечеров после моего свидания.
- Дорогой мой друг, я глупец, наверное, я такое испытываю к ней, чего ранее не ведал на вкус и цвет. Я раньше еще не познавал, какой прекрасной бывает порою жизнь! И вкусной во всех своих проявлениях!
Я даже стихи ей посвятил. Ты же знаешь, что я никогда не писал стихов.
В ней детская наивность соседствует с мудростью пожившего человека. Мне не к лицу и не по летам, как говорил Пушкин, так терять голову. Видит бог, она просто околдовала!
Не ожидал, что столь сильно завладеет моим сердцем и рассудком эта девчонка. Ты знаешь, старина, через неё я полюбил ее свободолюбивый народ. Мне хочется посетить цыганский театр, сходить на концерты их исполнителей. Глубже познать цыганскую душу. Старина, ты не поверишь, но все эти дни я стоял перед ней на коленях, но она неприступна. Для меня это впервой.
А сегодня вырвал у неё признание, она любит меня! Эта гордячка любит меня! И была она сегодня такая тихая, молчаливая. Когда произнесла вслух, что влюбилась, зарделась, словно вишенка, смущаясь своего чувства. Скоро мне уезжать, я не знаю, как поступить, что мне делать.
И даже ни разу не поцеловал ее, боясь спугнуть. Я люблю, дружище! Сбылась мечта юности только теперь, - выпалил я на одном дыхании.
Старик слушал меня молча, не находя, что сказать. Он был задумчив. Видимо, не решил, радоваться за меня или остановить вовремя. Но после долгой паузы он выдал:
- Борис, сдается мне, что всё это ни к чему. Она других кровей. Она же цыганочка. И, кроме того, вы отличаетесь всем. Нельзя, сынок, идти против природы. Она всегда права. Хотя ты сам смыслишь не меньше моего. Ну, смотри, в любом случае, хочу твоего счастья.
Для меня многое значило мнение Семенова, но то чувство, что росло внутри, было сильнее рассудка. И если даже я ослеп, это было прекрасно! Остальное уже не имело значения.
По мере приближения дня отъезда, Лана становилась всё печальней. Реже слышался её звонкий смех. В тот день, когда она призналась, что любит меня, непрерывно торопилась домой, суетилась, плохо слушала, переспрашивала и почти не улыбалась. Почудилось, что именно в тот день она особенно была мне дорога...
С тоскою в сердце я расставался с ней до завтра. Глядел ей вслед, испытывая странную грусть... Лана же шла торопливо, ни разу не обернувшись...
"Как же я уеду без неё, забрать её с собой? А вдруг на фоне огромного мегаполиса она потеряется, разлюбит меня, а если она мне наскучит? А если..." - размышлял я растерянно, провожая ее с непонятным грузом на сердце...
Мне стало неловко от своих же мыслей, и я поспешил к дому друга.
К моему отъезду старик решил устроить вечеринку и позвал соседей. Весь вечер я помогал Семенову накрывать на стол в гостиной. Во время приготовления к вечеринке хозяин выглядел веселым, много шутил, рассказывал о своих соседях. Совершенно не разделяя их взглядов, он относился к ним с большим терпением и уважением.
Семенов любил гостей. Тот, кто однажды побывал у него, уже не забывал дорогу обратно. Доброта и мудрость моего старика приходились всем по душе. Такие вечеринки на даче вытесняли его одиночество.
Я же в тот вечер испытывал и радость (от признания цыганочки), и тягучую тоску от неопределенности. Присутствующее чувство горечи всячески пытался заглушить. Помогал старику на кухне, а вместо кухонного инвентаря везде мерещилось милое личико Ланы.
Вечером в доме Семенова собрались гости. Сосед справа, отставной генерал с поврежденным коленным суставом, тех же лет, что и мой старик. Бывший обкомовский секретарь, старый хирург, недавно поселившийся в поселке после перенесенного инсульта. Здесь находился и известный в прошлом актер, ныне забытый всеми режиссерами одновременно, как это бывает часто. Рядом с ним сидел специальный фотокорреспондент, работавший в редакции журнала о кино. Фотограф мне не понравился сразу.
Я даже подивился тому, что объединяет моего друга с этим неблагородным, суетливым типом. Фотограф с длинными неопрятными волосами вокруг лысины, из которых нелепо торчали большие уши, громко чавкал за столом. Он все время нашептывал что-то на ухо актеру и хихикал. Потом, к моему несчастью, он подсел ко мне и все время ерзал. После выяснилось, что его никто и не приглашал, он пришел с актером.
Работая в журнале о кино, фотокорр как-то протолкнул очерк о бывшем артисте, в рубрику "недооцененные таланты". Актер же с тех пор, испытывая к нему хроническую благодарность, таскал всюду с собой.
У Семенова была способность притягивать к себе неудачников, одиноких людей. Вероятно, среди них он себя ощущал на равных.
За столом было много общих бесед. Почти все присутствовавшие являлись дачниками, но не только это связывало их. Они оказались "бывшими", кроме меня и фотографа.
Хозяин представил меня своим гостям. Некоторые знали заочно по публикациям.
Собранный, по-военному аккуратный генерал сидел рядом с Семеновым. Поднявшийся за столом шум прервал генерал. Он встал и властным голосом, со стопкой, произнес:
- Товарищи, именно товарищи, а не какие-то господа, мы никогда не были господами и не будем. Я прожил 65 лет товарищем, им и помру, - он говорил степенно, с интонацией, не допускающей возражения. - Тут собрались не хронические алкоголики, а интеллигентные люди, и мы обязаны провозглашать тосты. С вашего позволения, я буду тамадой, - повелительно произнес генерал.
- И провозглашу первый тост за скромного, умного хозяина этой уютной дачи. И не только. Мне хочется сегодня поднять свой бокал за потерянную страну, за отечество, которому я прослужил всю жизнь, не жалея себя. И пусть она отвернулась от нас, я всечасно готов встать на её защиту. Несмотря на предательство с её стороны, я по-прежнему люблю свою Родину. И надо будет, с гордостью отдам за неё свою жизнь. За Родину! - генерал залпом опустошил стопку с чувством исполненного долга, с военной выправкой, опрокинув голову, сел на свое место.
За ним стали выпивать все остальные, чокаясь через весь стол. Тут слегка опьяневший бывший секретарь обкома, обратился к генералу:
- Я не понимаю. Товарищ генерал, о какой любви к Родине вы говорите, она же вас предала! За хромую ногу вы получаете пенсию, которая едва хватает на хлеб и соль. Такую любить я не хочу. Будь она красавица. Эта идеология вконец опостылела,- он провел рукой по горло.
- Я добрых два десятка лет убеждал людей, сколь сильно надобно любить Родину. Вот они где сидят, эти убеждения, - он энергично хлопнул себя кистью по затылку. Налил стопку и снова опрокинул. Генерал не скрывал своего недовольства поведением и речью бывшего партократа.
- Вот такие, как вы, товарищ партийный работник, бывшие у руля столько лет, в ответственный момент бросили все рычаги управления и сбежали, как крысы, с тонущего корабля. Вот вы и вам подобные довели страну до нищеты, - резко отрезал генерал.
Тут вмешался слегка охмелевший актер:
- Жизнь - словно огромный театр, и каждому отведена своя роль. Мы обязаны быть разными. Иначе жизнь будут скучнее. Да мы и есть разные!
- О какой скуке вы изволите говорить, дружище, огромная страна гибнет, что само по себе не скучно, а трагично. Пошёл процесс нарывания, так называемый абсцесс. Нужно срочное хирургическое вмешательство. Боюсь, что уже опоздали с операцией, - прервал актера хирург.
- Господа, - вмешался сильно набравшийся фотограф.
- Господа, минуточку, вы отнюдь не подозреваете, что нужно людям. Историю вспять не повернуть. Нам нужны ежедневно какие-то удовольствия. А история сама все расставит на свои места. Мы все достаточно устали от политиков и их политики.
Самое мирное - это кино. Мы, т.е. наш журнал работает во имя этого. В удовольствие отдельно взятому человеку. И должен вам признаться, не без успеха. Вот на днях...- Генерал презрительно прервал фотографа:
- Вы меня простите, но вы меньше всех присутствующих мне напоминаете господина. При чем тут ваше кино? Кино ваше скатилось до уровня пошлости. Фильмами страну не прокормишь. Стране нужен порядок. Будто все сорвались с цепи. Я даже не исключаю военного положения в некоторых регионах страны. Без порядка ни экономика, ни искусство, включая ваше кино (генерал с пренебрежением посмотрел в сторону актера), ничего не поднимется из руин развалившейся страны. И никакая партия зеленых или красных, либо жёлтых не спасет нас от этой надвигающейся разрухи и голода.
Порядок нужен, в первую очередь, в рядах политиков. В самых высших эшелонах власти не всегда соблюдается закон. Каждый чиновник закон перетягивает на свою сторону, как одеяло. Отчего же такой хаос в структурах власти? Никто никого не боится. Вы разве не видите разгул шпаны. Сердце кровью обливается, такой ценой отвоеванное отечество рвется на клочки. На смену монархической компартии, пришла монархическая мафия.
Для них мы отвоевали у Гитлера родину, ценою 30 млн. жизней? Уж эта мафия покруче сицилийской. Общество нужно расчистить от ненужных элементов. Оно не доросло до демократии. Наш человек шевелится только когда боится. Рассчитывать на рассудок толпы, которая едва освободилось от кабалы, опасная штука.
Мы не доросли сознанием, политической грамотностью, уровнем культуры до демократии. Убежден до корней волос, - этой стране нужна ежовая рукавица. Знаете, как в армии, дисциплина - залог успеха, - так ли я говорю, дорогой сосед, - генерал обратился к Семенову.
Я молча наблюдал за всеми и размышлял о своем. Не думаю, что эти разговоры мне были интересны.
Сейчас, в начале 90-х редко какая домохозяйка не имеет своё мнение по поводу развала и будущего страны. Но и не только. Профессия вынуждала меня держать руку на пульсе политических вибрации международного масштаба. Но здесь собрались особые люди. Люди, вытесненные на берег жизни против своей воли, часто нуждаются в публичных высказываниях, пытаясь как-то утвердиться во времени и в обществе.
- Друзья, - обратился Семенов. - Я мало познал в этой жизни, хотя и прожил достаточно... Многое для меня еще остается загадкой в стране. Но однозначно убежден в том, что все время ворошить прошлое - скорее шаг назад. Это болезненно и никому не доставляет радости. Тем более, обвинять кого-то в этом хаосе. Легче всего искать виноватых и сваливать все грехи на них. Стоит ли на этом стопориться? Вероятно, следует смотреть вперед. Думаю, что нас и страну облагородит исключительно труд.
Повседневный упорный, упорядоченный, общественный, частный - любой, лишь бы качественный труд. Я не экономист и не плановик, но в данное время у нас слишком много организаторов, а трудиться некому. Конечно, только правильно организованный труд - вот в какую сторону мы должны смотреть и развиваться. Поднимется уровень жизни - поднимется культура. Ну, а остальное приложится, - скромно закончил мой друг свой маленький монолог.
Семенова слушали все, и, когда он высказывался, за столом стояло безмолвие. На секунду установившуюся паузу прервал актер:
- Друзья, людям нужен театр, кино. Людей надо направлять, показывать с высоты искусства как жить и поступать правильно, - и несколько расслабившись, он продолжил:
- А вообще, если честно, театр превыше всего, - при этих словах глаза актера страстно засверкали. В них вспыхнула фантастическая преданность делу, от которого оторвала его судьба - злодейка.
- И еще, - добавил актер.- Красивые женщины. Они вдохновляют нас на подвиги, - при этих словах актера я вспомнил о Лане. Её огромные печальные глаза на последнем свидании. И я с новой силой ощутил томительную грусть...
- И еще...- не успел продолжить актер, как его перебил генерал, обратившись ко мне:
- Вот тут среди нас присутствует симпатичный интересный, единственный молодой человек, - будто не замечая фотографа, начал генерал. Но фотограф этого даже не заметил (он доедал давно остывшую котлету). - Который шагает в ногу со временем и руку держит на пульсе, как политический аналитик. Борис, что вы думаете обо всем этом? - генерал почтенно улыбнулся.
- Товарищ генерал, - хотел было я обратиться с присущей мне иронией, будучи не в совсем трезвом состоянии, но тут же опомнился и начал:
- Уважаемые гости моего прекрасного друга, должен разочаровать вас, ибо моего опыта жизни и ума, конечно же, не хватит во всем этом разобраться.
После этих слов на меня все уставились как-то подозрительно. Разумеется, кроме Семенова. Он знал меня лучше, чем я самого себя.
- Но вы известный аналитик центральной газеты. Не верю в отсутствие вашего собственного мнения на происходящие катаклизмы. Более того, недавно прочитал несколько ваших публикаций. Прямо скажу, задело за живое, - упорствовал генерал.
Честно признаться, меньше всего мне хотелось именно теперь доказывать свою точку зрения. За много лет журналистской деятельности я выработал профессиональную точку зрения и как-то разучился говорить о политике на бытовом уровне. Ни с кем не хотелось дискутировать. Мои мысли занимала лишь Лана. Убедившись, что полюбил эту девушку, я остерегался планировать будущее. И за столом думал исключительно о том, что предложу ей завтра, на последнем свидании.
Но генерал настоятельно провоцировал меня на публичные откровения. Другие поддержали его.
- Повременим, утро мудренее, - отшутился я снова, забыв, что общество не настроено шутить. Никто даже не улыбнулся моей шутке. Все ждали от меня чего-то шибко умного, оригинального.
На самом же деле, если бы я обладал таким умом, чтобы разобраться в окружающем хаосе, еще бы несколько таких голов - и страна была бы спасена. Увы! Я такой же бессильный, как многие талантливые политики, писатели и деятели искусства, и многие другие, едва ли влияющие на ход исторических событий. И в любой степени.
Среди гостей Семенова я имел не только возрастное преимущество, но и являлся действующим профессионалом. Моя сила заключалась в том, что я был влюблен и, более того, любим. Что придавало немереную мощь! С подобной силой внутри я смог бы убедить даже непоколебимого генерала, который весь вечер безапелляционно возражал всем. Прав тот, кто сильнее, звучит негласный закон жизни. Этим вечером я оказался самым сильным. Но мне вздумалось не пользоваться тем самым и не навязывать свое мнение.
В данный момент все проблемы государственной важности превратились в маленькую точку на фоне моей экзотической любви. Лана была моей вновь обретенной верой. Что же касалось бесед за столом, они значили не что иное, как дежурные фразы, соединяющие незнакомых людей в общество.
Все мы эгоисты в разной степени. Если меня любила молодая красавица, к чему эти теории об исторических ошибках в данную минуту. Но все-таки, когда стали задавать различные вопросы, я принялся стихийно повествовать:
- Коль уж не дадите увильнуть, так уж быть, я "расколюсь". Думается мне, дорогие мои, что нам всем не хватает любви. Людям нужна любовь, как солнце... Любовь к Родине, к матери, к детям, любовь к людям, к работе. Вот что придает вкусовые ощущения жизни. Среди всех разновидностей любви хочу выделить любовь к прекрасному полу. Ибо это чувство я считаю большим чудом. И замечу, самой гигантской движущей силой на земле!
Любовь притупляет в людях злое начало. Настоящая любовь, ценою в жизнь, - я говорил, сочиняя на ходу. Одурманенный своей возлюбленной и немного коньячком, искренне веря все больше в свои слова.
- Знаете, много негативных моментов называют последствиями любви. Эта не та любовь. И любовь ли это вообще?
Давненько я видел мультик, где страшный зеленый крокодил полюбил красивую корову с длинными ресницами. А коровка больше всего на свете предпочитала цветы. И всю весну, и лето крокодил дарил коровке цветы, за эту цену он имел возможность восхищаться объектом любви немного времени. Он плел ей венки из цветов. Но неминуемо наступила пора осени, и зелень вся увяла. Тогда коровка тешилась последними листочками на деревьях.
Но, как всегда, всему наступает конец. Глубокой осенью жестокий, равнодушный ветер вырвал все листочки. Коровка затосковала не на шутку. Бедный крокодил всюду сновал и мучился, как угодить любимой, порадовать. И придумал в муках: он опрокинулся вокруг своей оси и превратился в вечнозеленый листок, оставшись висеть на дереве. И им коровка любовалась круглогодично.
Это был мультик о настоящей жертвенной любви. Я за такую любовь - проявление высшей формы существования человека на земле, - дежурно улыбаясь и сознательно обходя политику, завершил я свой монолог.
Закончив стихийную речь, приметил, что меня слушали все, кроме фотографа. Он перешептывался с актером, отвлекая его внимание.
![[]](/img/t/tanja_a_b/rasskaz-1/fotoizresursowinterneta.jpg)