Крылатка распушила веерные плавники и отступила к большой фиолетовой тридакне. Я раскинул руки и ноги, привыкая к морю. Тело рыбы полосатое, а ядовитые иглы-перья сидят на хребте будто у ежа. Заденешь - рискуешь не всплыть. Крылатку другие рыбы боятся, но сама она пугливая.
Я поправил присоску искусственных жабр у рта и пошёл на глубину. В лучах утреннего египетского солнца риф казался инопланетной долиной. Кораллы росли фиолетовые, розовые и зеленые. Некоторые напоминали окаменевшие мозги. Меланхолично щипали водоросли яркие губаны с растрёпанными хвостами.
После каждого метра лента коммуникатора на левой кисти мигала синим. Я зажимал нос и делал три глотательных движения. Вода охладилась на несколько градусов. Рыбы стали встречаться более крупные, стайки исчезли. Я включил фонарь, закреплённый вместе с камерой на головном обруче.
'Сто пять метров', - отобразилось на мигнувшей красным ленте и я замер. Сердце билось реже - организм на глубине экономил силы. До дна оставалось ещё двадцать метров, но видимость уже была нормальной. Я усилил яркость и поёжился от неприязни. Морское дно покрывало отвратительное наслоение. Разорванные шины, проржавевшие остовы автомобилей, холодильников, телевизоров, всякой мелочи... Из-под барахла выступал омерзительный, на две трети закопанный пластиковый могильник. Сорок тонн, пятьдесят кубометров. Предупреждающий знак сверху для потомков - огромный череп с костями, нанесённый белой отражающей краской.
Я проверил фон. Всё верно - превышение допустимого. Радиация, углеводороды, химикаты. Могильник где-то пропускал. Возможно, его пластиковые борта проели реактивы из небрежно заваренных баллонов или же дыру продавил наваленный сверху мусор. Могло произойти что угодно. Когда требовалось сдать к сроку экологические нормативы, многие страны не церемонились. Сгребали в кучу и закапывали где придётся, лишь бы не видно было и подешевле обошлось. Но заметённый под ковёр мусор рано или поздно приходится выгребать. Я пожалел, что машину времени ещё не изобрели. Надавал бы предкам по ушам. Сперва думать, потом делать. Думать - делать.
Я до того разозлился, что когда поднимался, чуть не пропустил точку декомпрессии. 'Пятьдесят два с половиной метра', - половина пройденного пути. Ухватился за окаменевшую тридатну в скале и замер. Предстояло пройти ещё три точки, в общей сложности десять минут.
С наслаждением откинул гибкий капюшон-шлем и швырнул на катер жабры, напоминающие губную гармошку. Отец отвлёкся от металлической капли батискафа, занимающего всю корму, и помахал планшетником.
-Всё на месте и фонит. Могильник с виду цел, вокруг него полно мусора.
-Угу, - отозвался папа.
Я проигнорировал лесенку и подтянулся на руках. Дерзость вознаградилась ушибом голени о биопластовую окантовку, когда я переваливался через борт. Я переключил радио, крутившее ущербный евродэнс, и над Красным морем разнёсся вполне приличный тяжёлый рок.
-Шурка, - укоризненно вздохнул отец.
Я закинул ноги на штурвал, положил руки на подлокотники и уставился на плавящийся горизонт. Берега не было видно, солнце пускало жгучих зайчиков. Я потянулся за кепкой, прилепленной магнитной застёжкой к каркасу стеклянного козырька над приборной панелью. С тёмно-синего водолазного костюма капало прямо на пульт.
-Разденься, загоришь хоть, - посоветовал отец.
Стаскивать костюм лень, но было бы глупо - приехать на море и нормально не поплавать.
-С 12-15 по 13-15 отключится спутниковая связь на территории Египта, Израиля, Ирана и Туниса, - сообщило радио извиняющимся женским голосом. - С орбиты выводят отработавшие спутники РУНАСС и запускают новую систему МИР-УОРЛД. Новые спутники обеспечат...
Я переключился на плеер, хотя там и были только старые песни, и вопросительно посмотрел на папу. Тот объяснил:
-Давно пора. Вместо ста спутников останется только десять. Орбита и так забита.
-Что, связи совсем не будет? - я оглядел безбрежную синюю пустыню и свесил ноги в воду. Близкий риф проступал как на картинке.
-В Египте станции вайдрайва стоят только в Каире.
-А Мишка нас найдёт?
-Да конечно. В конце концов, он же не один будет. Разберутся.
-Вечно не могут всё заранее рассчитать, - проворчал я.
Cолнце ощутимо давило на плечи и спину. Сгорю. Мишку частник привезёт к обеду, но батискаф мы уже опробуем. Папа запрокинул над головой прозрачный пакет с апельсиновым соком и внимательно посмотрел на меня.
-А ты что, считаешь, взрослые не имеют право ошибаться?
-Ругать нас - так пожалуйста, а вот самим признать что поступили неправильно... - я медленно покивал и поджал губы, как обычно делала мама. - Если б признавали и извинялись - так ради бога, ошибайтесь сколько влезет.
Папа рассмеялся и вернулся к батискафу. Пакет из-под сока покачивался на волнах и отбрасывал на коралл длиннющую тень. Через пару дней упаковка полностью рассосётся.
-Возвращайся минут через десять. Перекусим и пойдём.
Я оттолкнулся от борта и взвился в жаркий солёный воздух. Сделал кувырок и стрелой хотел уйти в воду, но правая нога в последний момент ушла вперёд и протаранила море. Надо будет до конца разработать колено, чтобы уж наверняка сдать экзамен в школу униспасов. Я открыл глаза. Прилепленные к ним широкие линзы, напоминающие кружки огурца, которые мама кладет на лицо перед сном, ничуть не давили, всё оставалось кристально ясным.
Я нырнул сразу на три метра, проплыл в опасной близости от фиолетового нутра массивной тридакны, чьи створки ждали добычу и вдохнул полной грудью.
-Класс! - папа показал большой палец.
Я отмахнулся, прыжок-то ерундовый, и яростно фыркнул. Вода в нос так и лезла, без зажима только киношные герои прыгают и дураки. Зря не взял.
Вот не пойму местных. Зачем эти зоны отчуждения, суровые аэропортовские пограничники с плазменниками на плечах, визовый контроль. Небось ещё по пустыне запрещённые автономботы разъезжают. Даже в России есть какая-то территория, где до сих пор действуют только местные законы. Родители однажды за ужином разъясняли, что Мировое правительство - это благо, но в регионах проблемы следует решать всё же местным административным единицам. Просто на деле некоторые эти единицы ещё не успели разъяснить населению, что всё - осталось только Мировое правительство. И нет никаких врагов, кроме тебя самого.
-На борт! - скомандовал папа. Он надел синий обтягивающий костюм, в котором чётко было видно расплывшийся пресс и такие же мускулы рук и ног. Вот когда папа в свитере и джинсах, не скажешь что ему стукнуло пятьдесят.
Я забрался на место пассажира. Пространства с гулькин нос. Привстать, чтоб почесаться и то не выйдет - упрёшься в потолок. Занял положение полулёжа, и обнаружил, что руки положить некуда - вместо подлокотников установлены на захватах металлические перчатки для управления внешними манипуляторами. Перед лицом, на спинке кресла пилота, вмонтирован сенсорный дисплей - пульт управления и обзорный экран. Зато ноги получилось вытянуть под переднее кресло. Не люблю, когда затекают, особенно не нравится, когда очень хочется распрямить их, но нельзя.
Батискаф заскрежетал днищем по ребристому покрытию катера и ухнул в воду. Я задержал дыхание. Двумя третями картинки на экране стало окошко в иной мир. Я накрыл голову руками - сверху полез папа, он тоже не хотел сидеть мокрым в батискафе.
-Задраить люки! - скомандовал себе капитан и, перегнувшись через спинку, подмигнул.
Над головой скользнул складчатый верх и зажёгся приглушённый свет. Батискаф лихо пошёл носом вниз. Под ложечкой засосало как на качелях.
-Посмотрим, чего предки набросали, - угрюмо проговорил папа. Мы прошли почти вровень над мусорной кучей, три прожектора освещали всё как днём. Прорыва в пластиковом могильнике видно не было. Придётся раскапывать.
Найдём пробоину, закроем её и прикрепим сигнальный маяк. Будет первый обработанный могильник в моей летней практике. Потом приедет Мишка и можно рыбачить, играть над водой в хоккей на аэроскейтах, да и вообще. Мишке везёт - ему разрешили разрабатывать свой проект по физике в любое время. Чем занимается, не говорит, зараза. Сюрприз хочет к осени устроить. Зазнался.
-Начинай, - скомандовал капитан и добавил. - Потихоньку.
Мы зависли над углом пластикового контейнера. Я продел руки в беспроводные перчатки и для проверки сжал и разжал кулаки. На экране отобразилась надпись: 'Идёт активация манипуляторов'.
-Включи музыку, - потребовал я. - Только не глупый евродэнс.
Папа помолчал и ответил отказом:
-Сосредоточься. Всё же это работа, а не развлечение. Каникулы ещё впереди.
Я вздохнул и начал отодвигать машину, Мерседес с оторванным капотом и разлохмаченными сиденьями. Батискаф качнуло, когда руки из углеводородного волокна зацепились за тяжёлый борт. Тут же включились двигатели, компенсируя усилие, и низ экрана заполнили пузыри.
-Теперь поддень снизу. Так. Легче.
-Сделал.
Среди хлама я умудрился разглядеть первый телефон Эппл - Айфон с целым дисплеем, и ахнул.
-Возьмём? - загорелся я. Музейный гаджет как никак.
-Не, - отказался папа. - Фонит.
-Ребята бы от зависти перезагрузились.
-Забей, - вдруг выдал папа и исхитрился просунуть ко мне длинный нос, между спинкой своего сиденья и потолком. - Я тебе лучше топовую Нокиа куплю, это круче. Финны не стареют!
Я обрадовался, но не сильно - главное, чтобы папа от слов дома не отказался. Под Мерседесом обнаружился ржавый Хаммер без стёкол и дверей. Древний монстр был вдвое больше нашего батискафа. Я начал перемещать его на гору мусора, освобождая борта могильника.
-Осторожней, этот Хаммер тяжелый, - предупредил папа.
-Ерунда.
-Может съехать и задеть нас. Закрепи получше.
-Вижу пробоину! Буду откапывать.
-Медленнее.
-Почти всё. О! Какая дырища.
-Стоп! Не трогай.
-Я только гляну что там.
-Помедленнее, Шурка.
-Пап, Хаммер съезжает.
-Упрись ему в капот.
-Не удерживаю. Слишком тяжелый.
-Отворачивай его от пробоины.
-Получается.
-Тише. Тише. Он сейчас всё протаранит.
-Так?
-Медленнее!
-Чёрт.
-Стоп.
-Ещё?
-Стоп!
-Блин, - глупо сказал я и почувствовал, как по спине пробежала толпа ледяных мурашек.
***
Я в панике заметался. Чёрное масляное пятно напрочь забило губку и оставило радужные разводы на линзах. В лёгкие стала поступать масляная гарь. Проклятый ржавый Хаммер врезался в самую пробоину, раздавил там какие-то баки и повредил двигатели батискафа. Бензиновый динозавр даже после смерти умудрился нанести ядовитый удар.
Я закашлялся и оторвал жабры ото рта с громким чпоком. Растянутые губы сильно заболели - под водой снимать дыхательный прибор очень тяжело. Кольнуло в сердце, отдалось в руки и ноги. В забытье я разжал руку, и единственный, но повреждённый источник кислорода пошёл вниз.
Логическое мышление запоздало с анализом ситуации, зато инстинкты - нет. В голове без всяких предисловий вспыхнула мысль - я ни за что, никак не могу умереть. Ведь я молодой, мне ещё нет семнадцати, я всё могу. Я - и умереть? Я рванул к батискафу. Начал пролезать под на четверть раскрытым куполом, животом вверх.
До невозможности захотелось вдохнуть, запекло в лёгких. Меня потащили вперёд. Я стал сопротивляться, потому что погружался куда-то вниз, и жадно хлебнул воздух пополам с морской водой.
На месте моего кресла сформировался воздушный пузырь, и он, похоже, не делался меньше. Аварийные насосы успевали откачивать воду, вот только ценный воздух в неё и уходил. Висеть так было неудобно, ломило спину. Я чуть было не выдавил слезу, но вспомнил, что папе ещё хуже - у него раздроблена нога баллоном. Он свалился на папу, когда мы открывали колпак батискафа.
-Губка забилась?
Я кивнул.
-Так, сын, - строго начал папа и серьёзно посмотрел в глаза. Он смотрел сверху вниз. Он был абсолютно спокоен. - Запоминай.
Я не ответил. Слезы всё же проступили, но не от безысходности, а от того, что в спину больно врезалась спинка сиденья, и больше терпеть я не мог. Я стащил зубами солёную перчатку и засунул ладонь под маску, чтобы смахнуть слёзы, попал большим пальцем в папин подбородок. Глаза стало сильно есть от того, что на пальцах была морская вода. Я заморгал. Красное море очень солёное.
-Воздуха хватит примерно на час. Потом всплывёшь. Связь к этому времени наладится. Сразу вызовешь униспасов, вколешь наркоз и заснёшь.
-А ты?
-Понял?
-А что с тобой?! - заорал сквозь слёзы я.
Папа улыбнулся. Мне стало легче.
-Скажи маме. Я её очень люблю, - папа замолчал, его глаза были ясные и сухие, как пустыня Сахара. Об такие глаза можно обжечься.
Мне становилось тяжелее терпеть. Давил низкий потолок, насосы работали невыносимо шумно. Сегодня утром, дома, папа намазывал мне на хрустящую французскую булку чесночное масло с чёрной клонированной икрой и поторапливал, чтобы не опоздали на ракетолёт.
Я стал понемногу выбираться.
-Ты куда? - поднял бровь папа.
-Спина затекла. На минуту.
-Ладно, - замедленно протянул капитан.
Я еле выбрался и завис над лежащим у могильника ботом. Его прожекторы светили, и было видно, как из дыры в могильнике, в котором наполовину скрылся Хаммер, вытекала нефть. Я держался одной рукой за борт, чтобы меня не тащило на поверхность, и старался максимально расслабить спину.
В свете нашлемного фонаря рядом с рифом промелькнуло чьё-то тугое тело. Я проследил. У скалы, пренебрегая миазмами мусорки, крутилась тигровая акула. Кислорода в лёгких кончился, и я поплыл обратно. В этот раз попробовал животом вниз. Оказалось ещё хуже - врезался кадыком в спинку сиденья.
-Привет, - проговорил папа и улыбнулся. В этот раз он не стал мне помогать. Я видел только его губы. Выше не получалось поднять голову, потому что перед лицом была вода.
-Там тигровая акула, - произнёс я.
-Не бойся, - тихо сказал папа. - Она большая?
-Метра три.
-Маленькая ещё. Не страшно.
Я тут же представил хищника, который прямо в эту секунду нацеливается на мои ноги. А я не могу даже его видеть. Только болтать ногами могу.
-Чёрт, - процедил я и сплюнул в воду.
-Держи себя в руках, - повысил голос папа. - Выберешься.
-А ты?
-И я. Конечно. Я не собираюсь умирать.
-Тебя вытащат униспасы?
-Верно.
-А зачем ты просил передать маме, что её любишь?
-Ей будет приятно это услышать, когда я буду лежать без сознания в больнице. Разве нет?
-Да, - вяло согласился я.
-Не раскисай. Держись!
-От декомпрессии бывает паралич.
-Врут.
-Ты не выберешься. Я умру на катере, - серьёзно сказал я. - Давай прощаться.
-Шурка, ты что! - повысил голос отец. - Выживём! Подумай о маме.
Но я почему-то подумал не о маме, а о своей комнате, только что купленном аэроскейте, апргейженном компьютере и Мишке. Неужели я больше никогда не смогу играть в баскетбол? Чёрт, чёрт, чёрт! Надо сражаться. Надо. На-до. Собрать все силы и биться. Ведь я ещё жив. Дышу, чувствую, слышу, вижу. Я - жив. Жив. Значит, буду бороться.
-Ну и хорошо, - выдавил папа, заметив, что я притих. - Ещё минут сорок.
-Я пошёл. Придавило.
-Возвращайся скорее, - попросил капитан.
В этот раз акула подобралась ближе. Я смог разглядеть тёмные пятна на её голубовато-зелёной шкуре. Но, похоже, хищнику всё же не нравилась разливающаяся масляная гадость. С другой стороны, что я знаю об акулах. Говорят, они людей и вовсе не трогают. Я приготовился снова лезть, на этот раз спиной вниз, и заметил тоненькую струйку крови. Значит, перелом у папы открытый. В желудке стало холодно, а руки вспотели.
-Привет! - первым сказал я.
Папе потребовалось время, чтобы сфокусировать взгляд.
-Хай.
-Я акулу прогнал, - соврал я и улыбнулся. Смешно было смотреть на папу запрокинутой головой. - Швырнул в неё дверцей от микроволновки. Чувствует, наверное, что предмет фонит.
-Супер, - отозвался капитан. Жёсткие волоски на подбородке у него почти все белые. Неужели папа красится? А я и не знал, что он поседел.
Я вдруг понял, что мы здесь совсем одни. На планете, утыканной станциями связи и окольцованной спутниками. Просто немыслимо. Мы ведь живём в таком современном мире. Поразительная беспечность, что остались белые пятна. Проклятые взрослые. Возомнили о себе невесть что, а нормальную связь наладить не в силах.
-Я наверх. Мишка должен был приехать.
Папа собрался и выпалил:
-Не смей!
-Я. Наверх. Не теряй меня, - проговорил я.
Меня схватили за плечи.
-Не пущу.
Я стал вырываться, извиваясь всем телом. Папа изменил тактику. Погрузил моё лицо в воду. Я потратил всё силы, чтобы отплеваться и вдохнуть. Потом меня окунули снова. Я вынырнул и выплюнул воду в лицо противнику. Потом жадно вдохнул и, несмотря на резь в правом плече, ударил капитана по носу, а затем, чувствуя, что меня всё же снова топят, наугад врезал под сиденье, где были спрятаны ноги. Я попал. Папа застонал сквозь сжатые зубы, но не пустил. Тогда я ударил ещё раз, чувствуя, как кулак погружается в мягкое и горячее. Хватка ослабла. И я ударил снова, и чтобы наверняка - плеснул водой в лицо.
Удалось. Повезло. Тигровая акула не приближалась. Она не могла решить, что для неё важнее - встретиться с отвратительной грязью или же, несмотря ни на что, выковырять завтрак из железной скорлупы. Я окунул кулак, на котором могла остаться кровь, в масляное облако, не думая о радиационном и химическом заражении.
Вперёд.
Испачканный фонарь пробивал всего на метр-два, и я шёл наугад, надеясь не врезаться в риф. Я честно продувался через каждые, как мне казалось, десять метров. Но что такое пара секунд декомпрессии по сравнению с полагающимися минутами?
Я вынырнул. И понял, какое это счастье оказаться на поверхности. На катере, свесив ноги, сидел Мишка. В шортах, футболке и шлёпанцах. Он встрепенулся и уставился на меня заспанными глазами.
-Губку дай.
-Чего?
-Жабры! - заорал я.
Друг нехотя поднялся и начал шарить под пультом.
-Где они?
-Мой рюкзак. Быстрее. Батискаф. Затопило, - в центре позвоночника разливался холод. Надо поскорее обратно на глубину. Расширившиеся пузырьки газа заполняют сосуды, образуются тромбы. Если совсем не повезёт - в ближайшие минуты меня разобьёт паралич.
Мишка вытряхнул рюкзак и показал жабры.
-Это?
-Кидай.
Я поймал губку на лету. Правая рука слушалась, но начала неметь с кончиков пальцев.
-Зови униспасов, - буркнул я и прикрепил губку.
Рядом с батискафом стало нормально. Масло почти рассосалось. Теперь надо придумать, как вытащить папу. Он может и не дождаться спасателей.
Рядом курсировала акула. Назойливая, тварь. Я разозлился. Я читал, что однажды моряку, попавшему в кораблекрушение, удалось забойными матюгами отгонять от себя акул пока не подоспела помощь. А один самурай в ночном лесу взглядом отвадил стаю волков. Что-то такое излучали эти люди, что даже хищники боялись к ним подступиться. Ярость. Нет, не только. Твёрдое ощущение правоты и - ярость. Непререкаемая правота и кристально чистая ярость.
Я поплыл к батискафу. Акула меня не испугалась, но и не стала преследовать. Я протиснулся в воздушный пузырь. Вода прибыла и теперь доставала папе до подбородка. Капитан задирал голову, чтобы дышать. Потолок теперь упирался мне в нос.
-У тебя кесонная болезнь. Тебе надо срочно в барокамеру, - озабоченно сказал папа. У него посинели губы, а в глазах, кажется, стояли слёзы. Наверняка было больно, когда я бил. Именно поэтому. Только из-за этого.
-Там Мишка, - с трудом отняв губку ото рта сообщил я.
-Меня вытащат. Попытайся декомпрессироваться, - сказал папа.
-Плевать, - вдруг бросил я, оставил в кабине жабры и выбрался из батискафа.
Яростно заработал ногами, стремясь к поверхности. В звеневшее от напряжения левое ухо пришло облегчение и тут же - стала заливаться приятная холодная вода. Заболели глаза.
-Мишка! Где униспасы?
-Нет! - глаза Мишки были круглые от ужаса. Он сообразил, что случилось нечто ужасное и от невозможности помочь сильно нервничал. - Нет связи! Спутники не пашут!
-Чёрт! - заорал я. - Не восстановили! Что делать?
-Аборигены... Мы тут их могильник расчищаем, а они продолжают в свою независимость играть, - сказал я, чтобы что-то сказать.
-Я могу тебе помочь? - спросил Мишка. - Я умею плавать. Ну - и нырять тоже.
Последствия не пройденной декомпрессии всё не наступали. Возможно онемение пальцев лишь нервы.
Я колебался целую вечность. Я должен попросить друга помочь мне спасти жизнь моего отца. Это смертельно опасно. Но вместе у нас получится отодрать сиденье и поднять папу на поверхность.
-Когда нырял в последний раз?
Мишка смутился:
-Год назад. В бассейне.
-Продуваться желательно каждый метр - зажимаешь нос и сглатываешь.
Мишка рывками стягивал одежду.
На меня свалилось оглушающее, ошеломляющее, невероятное по своей жестокости открытие. Оказывается, в те дни, когда проектируется ИИ на белке и оптических схемах, а Марс заселяют первые колонисты, человечеству как и раньше плевать на своих единичных представителей. Хочешь жить - грызись за себя и своих близких. И никто тебе не друг и не враг. Просто никто даже не заметит, сдохнешь ты или останешься в живых. Даже Мишка, казалось, бы, такой верный друг, а что я буду делать, если он сейчас откажется?
-Сделай лицо проще! - крикнул Мишка, неуклюже плюхаясь в воду. В водолазном костюме он напоминал пингвина. Мишка добавил мягко и легко, тоном, которым он разъяснял мне свою любимую физику и настраивал перед решающим матчем компьютерного турнира за первенство школы. - Всё путём, Шурка. Вытащим.
И я успокоился. Пускай жизнь рвёт меня как ей вздумается. Вгрызается титановыми челюстями и вспарывает кремниевыми когтями. Пока я дышу, я верю. А пока я верю, я действую.
Я тормозил Мишку и знаками показывал ему, как правильно продуваться. Мы передавали губку друг другу. Через три минуты я уже был внизу. Акула не уходила. Я втиснулся в батискаф животом вверх.
-Шурка, - медленно поздоровался папа.
-Мы тебя вытащим. Скажи как снять кресло.
-Униспасы скоро прилетят?
-Конечно скоро. Но кресло мы снимем сейчас.
-Когда выберемся, я тебя накажу. Месяц не будешь слушать свой отстойный рок.
Я благодарно улыбнулся.
-Кресло я выдеру сам. Манипулятором.
Я отплыл подальше. Один манипулятор был переломлен Хаммером, зато второй мог действовать. Железная рука шевельнулась. Акула тут же отреагировала - замерла и сгорбилась, а затем стремительно бросилась к нам. Я поплыл к батискафу, жестами показывая Мишке следовать за мной.
Но хищник не атаковал, он проплыл над нашими головами. Казалось, я мог дотронуться до шершавой желтоватой кожи на брюхе. Тигровая успешно провела разведку. Я продолжал активно работать руками и ногами.
Акула развернулась и бросилась на меня. Сначала я онемел от ужаса, но когда пасть начала разверзаться в ужасающей улыбке с шестью рядами зубов, я разозлился. Уж если подыхать, то с боем. Неужели, всё было зря? Скорее мне по океанологии поставят трояк, чем здесь проглотят! Я врезал акуле по носу ногой, а Мишка швырнул в неё длиннющую панель плазменного телевизора.
Акула отступила к рифу. В этот момент манипулятор отодрал кресло. Я показал себе на рот, и Мишка спешно стал отдирать губку. Он молодец. Не испугался.
Вдвоём мы вытащили папу. Кровавый шлейф перекрыл масляный угар, и акула, больше ничего не боясь, метнулась к нам. Но мы были готовы.
Папа, оставаясь в управляющих перчатках, сделал жест рукой, и уцелевший манипулятор схватил акулу за челюсть, будто огромный рыболовный крючок. Мы с Мишкой что есть сил пнули батискаф. Полуоткрытый, он накрыл хищника поперёк туловища. Акула попала в ловушку. Из-под лежащего верх дном корабля было видно бьющий в остервенении хвост, а с другой - светящиеся бешенством глаза.
Жалко её. Через минут двадцать подохнет. Акуле нужно движение, чтобы получать кислород.
Мы подхватили папу за плечи и потащили вверх.
-Вытащили, - проговорил Мишка, смотря на меня красными глазами.
-Да, - протянул я. Болели уши, плохо слушались конечности, жгло глаза. Я только что подверг друга смертельной опасности, чтобы вытащить запертого в ловушке отца.
Папа, со вколотой стоп-болью, лежал на катере под поднятым верхом. Но это была фикция - солнце пропекло всё вокруг настолько сильно, что тень не спасала. Папе не надо было декомпрессироваться - он быстро поднялся. Но то, что простительно фридайверам, не простительно нам с Мишкой.
-Идём обратно, - скомандовал я.
Униспасы из Иерусалима прилетели только через час, через пятнадцать минут после того, как заработала связь. Всё это время мы висели на глубине. Мишке повезло - он нырял всего раз, и у него обошлось. Но я погружался неоднократно, и каждый раз быстро поднимался. Через пару дней меня разбил паралич - многоточечные повреждения спинного мозга. Пять раз в день под местным наркозом мне делали инъекции стволовых клеток, и на ноги я смог встать только через три недели. Это хорошо, что я тогда не послушал папу, и начал его с Мишкой выручать. Кислорода в батискафе хватало всего на минут тридцать.
***
Папа стал чаще улыбаться, ничего мне не говорил, когда я до полпервого ночи играл в компьютерные игры или допоздна уходил с ребятами на спортплощадку. Наверное, ему было очень больно думать, что я спасал его ценой своей жизни, и он чувствовал вину за то, что не сказал мне тогда так, чтобы я больше не спускался. Зря он. Я бы всё равно его не послушал, у меня ведь своя голова на плечах. А Мишка молодец, я ему очень благодарен. Конечно, и до этого считал его настоящим другом, но теперь ощущаю частью семьи.
Униспасы Поволжского округа наградили нас значками за отвагу третьей степени. Я прикрепил оранжевый треугольник с объёмной голограммой-иконкой к стене над кроватью.
Мама стала со мной более предупредительной и начала проводить по выходным больше времени с папой. Но вряд ли она до конца поняла, что там произошло. Я не хотел ей рассказывать всё до каждой детали, а что сказал папа, я не спрашивал.
Ещё я, наверное, повзрослел. Взрослый человек видит грань между настоящей жизнью и тем, как она преломляется в подсознании. Каждый может быть циником или неисправимым оптимистом, превратиться в бесплодного мечтателя или ярого фанатика своего дела.
Но взрослеть ведь всё равно приходится, и каждый сам решает, когда - вовремя или поздно. Умение чувствовать грань видимого и реального и оставаться при этом самим собой - то главное, как я думаю, что отличает взрослого от ребёнка. Я буду верить, что у меня достанет сил на непростом пути жизни и я останусь верным себе и тем, кто мне дорог. А если бы я послушал тогда папу на глубине, я бы себя предал.