рOmaн написан на основе дневников капрала французской армии гулибефа де блоквиля "14-месячный плен у туркмен" и персидского воина-сербаза сейид мухаммедa ал-- хусейни ,,мервская битва"
Среди всех событий, происшедших в период правлениядинастиигаджаров, наиболее трагичным является Мервская войнa..
Сейит Мухаммет Алы ал-Хусейни.
*
Дверь полумрачного зиндана тихонько отворилась, и черная волосатая рука поставила у порога внутри небольшую деревянную миску. Дверь закрылась, потом приотворилась вновь, и эта рука вновь просунулась в щель. Рядом с миской появился кусок лепешки из джугары размером с ладонь и луковица. Из этой еды состояло обеденное меню пленника.
Каждый раз, когда появлялась миска с едой, обосновавшиеся в углу среди тыкв мыши издавали писк. Пленник связывал их оживление с запахом еды. В этот момент, если у него терпимое настроение, "хозяин дома" шевелил ногой. При этом тяжелые кандалы издают неприятный звук. Мышиный писк тотчас же прекращается. Вот и в этот раз твари оживились. Однако сидевший в углу темницы на сложенной вдвое старой попоне в очень неудобной позе пленник довольно долго не мешал мышам. Затем отложил в сторону лежавшую на коленях большую тетрадь, заглянул в миску, освещенную падающим из щели светом, и тяжко вздохнул: "Господин капрал! Господин капра-ал!.. Такие помои даже твоя собака не ела...".
Это и в самом деле так, он не посмел бы накормить такой похлебкой даже свою охотничью борзую. Сам же он, надев ослепительно белую рубаху, обедал в самых дорогих ресторанах Парижа, причем, всегда очень придирчиво отбирал блюда. Сегодня же пленник, превратившийся из аристократа в заключенного, с нетерпением ждал это варево, которое его собака даже нюхать не захотела бы. Он находился в этой тюрьме почти месяц, и все это время, изо дня в день, он получал одну и ту же пищу. Пленник даже знает, как она называется. Местные скотоводы называют ее "унаш" - мучная лапша. Похоже, что и семья Эемурада , основного владельца пленника, которого последний называет "Агабег", тоже не ест ничего другого. Потому что пленнику нечем занять себя в этом заточении, разве что он иногда рисует или же делает записи в своей тетради, а все остальное время проводит у двери, глядя сквозь щель на улицу. Там рядом установлены три юрты, и высокая глиняная печь, обслуживающая сразу три дома. И если в черном котле на этой печи что-то готовится, то эта еда предназначается всем трем семьям, в том числе и пленнику.
Француза, сидящего в селе Гонур на севере Мерва, зовут Жорж Блоквил. Его полное имя Жорж Анри Гулибеф де Блоквил. Он попал в плен к туркменам, прибыв в Мерв вместе с иранскими войсками, это был человек со спадающими до плеч серебристыми локонами, не похожий ни на гаджаров, ни на туркменов. То ли потому, что принадлежал к народу, которого туркмены никогда не видали, то ли из-за своей непохожести на восточных людей, весть об этом необычном пленнике распространилась по всей округе. Каждый, кто уже знал, старался уведомить несведущего, что "в Гонуре появился французский пленник". Таким образом к Блоквилу прочно приклеилось прозвище "французский пленник". Из уст в уста передавались сообщения о том, что и он сам, и вся его родня очень богаты. Многие прослышали о том, что за одного этого пленного его родственники готовы предложить выкуп в размере стоимости тысячи рабов, и это еще больше распаляло воображение людей. Поэтому-то Эемурат гонур оберегает выпавшего на его долю пленника как драгоценное сокровище. Он мечтает продать своего заложника родственникам и разбогатеть. Ключи от кандалов на ногах Блоквила он постоянно держит при себе. Кандалы не снимаются даже тогда, когда Блоквил отправляется справлять нужду.
Блоквил попал в плен 3 октября 1860 года на южной стороне сада Гожука, неподалеку от кладбища Сейитнасыр. Он не забывает, в какой день, в каком месте и каким человеком был пленен. И хотя его не пытали и не мучили, не избивали до одури, он не знает точно, какое сегодня число. Он потерял счет неделям и месяцам. А ведь 12 ноября Блоквилу должно исполниться 28 лет. По его прикидкам, сегодня должно быть то ли девятое, то ли десятое число месяца. А может, двенадцатое. Возможно, именно сегодня у него день рождения. Ну и что? Что ж теперь, отмечать свой день рождения кислой лапшой с горькой луковицей в придачу? А как было в прошлом ноябре, когда ему исполнилось двадцать семь? В роскошном ресторане на берегу Сены собрались его друзья, красивые женщины... Пленному даже вспоминать не хотелось то пышное торжество. И если двадцатисемилетие было ознаменовано звоном наполненных вином бокалов, то в двадцать восьмой день его рождения слышен только мерзкий скрип ржавых кандалов. К тому же вполне может случиться, что двадцативосьмилетний француз не доживет до своего следующего юбилея. Ведь теперь ему надо ожидать чего угодно. К тому же значительно выросло число желающих выкрасть Блоквила у Эемурата гонура и продать его подороже. Так что неизвестно, что судьба уготовила пленному французу.
... Покончив с обедом, капрал вдруг нахмурил лицо, повел плечами, словно у него затекла спина. После этого он прислонился спиной к лежащему рядом корявому бревну и три-четыре раза потерся об него. Может, спина зачесалась от того, что француз давно не мылся, или же его начали кусать очнувшиеся ото сна вши или гниды. Он попытался вспомнить, когда в последний раз мылся по-человечески... Эх, в какой дали остались европейские бани с обжигающими парными! Доведется ли тебе когда-нибудь еще попариться в настоящей баньке, господин капрал?! Или же так и сгинешь в чужой горячей земле вместе со своими вшами-гнидами и грязью?..
*
"Шах отдал приказ набрать из племени гаджаров из Ирака, Азербайджана, Ирана, Хорасана, а также из других
жителей этих стран 25 тысяч наемников, 10 тысяч верховых на конях и ослах, 2 тысячи ремесленников и
купцов".
АГЕХИ.
14 июня 1860 года, размахивая флагами с золотым изображением грозного льва, иранские войска пересекли реку Теджен в окрестностях Сарахса.
Сидевший на разнаряженном белом коне принц Хамза Мирза Хишмет Довле выглядел хмурым. Тем не менее, он едва заметно улыбнулся и обратился к соседнему всаднику:
- Господин Блоквил, вы запомните сегодняшний день...
- И я тоже как раз об этом думал, господин,- Блоквил кивнул головой, словно соглашаясь со словами принца. - Сегодня четырнадцатое июня тысяча восемьсот шестидесятого года!
- Это по вашему календарю так. По нашим же подсчетам получается тысяча двести семьдесят седьмой год. Но это не имеет значения. В любом случае, вы становитесь первым европейцем, ступившим на эту землю. Не так ли?
- Я не могу утверждать, что стану первым европейцем, господин. Но вполне возможно, что я стану первым французом.
Хамза Мирза больше ничего не сказал. Зато Блоквил, посчитавший себя первым французом, побывавшим на этой земле, продолжил свои внутренние размышления. И хотя он никогда специально не интересовался коренными причинами войны, которая вот-вот вспыхнет на туркменской земле, тем не менее ему о многом было известно. За без малого месяц, прошедший с того дня, когда тяжелое войско выдвинулось из Якутгала, что в предместье Мешхеда, только ленивый не говорил о Мервском походе (Историки дают самые противоречивые сведения о численности иранского войска, напавшего на Мерв. Однако, по нашему мнению, наиболее приближенными к истине могут быть сведения нукера гаджара Сейита Мухаммеда Али аль-Хусейна, участвовавшего в походе от начала до конца и ведшего летопись событий. В своем дневнике "Мервская война" он пишет: "Из священного города Мешхеда прибыл один из приближенных шаха Шикабол Мулк и провел поголовный пересчет воинов и снаряжения. Он насчитал 21 тысячу наемников и 33 пушки"). Все говорили об отношении Хорасана, да и всего Ирана к туркменской земле. И хотя Блоквил не вступал в открытые споры о данной политике с хорасанскими старейшинами, возглавившими захватническое войско, от своей оценки событий не воздерживался. Поскольку он был представителем совершенно другой стороны, он желал высказываться обеим сторонам об их правильных и неправильных действиях. Коварство Ирана, проявяленное накануне Мервского похода, он считал политической трусостью. Генерал-губернатор Хорасана вместе с Солтан Муратом Мирзой от имени Иранского правительства приглашают в Мешхед восемьдесят уважаемых туркменских старейшин якобы на совещание, а затем попавшихся в ловушку стариков бросают в темницу. Конечно, эти действия нельзя было назвать политической хитростью, это было проявлением самой настоящей трусости. Иранская сторона полагала, что заключив старейшин в тюрьму накануне Мервского похода, она обезглавит туркмен. Противнику казалось, что, лишив население поддержки мудрых старейшин, его будет легче поставить на колени.
Основной причиной нападения Ирана на туркмен были разбойные налеты последних на соседние земли. Блоквил считал это оправдание спором двух равноправных сторон. Иран ссылался на то, что туркмены, главным образом текинцы, совершали набеги на соверные окрестности Хорасана. Эта причина была небеспочвенной. Туркмены разбойничали и грабили села Хорасана. Но и иранцы, в том числе и хорасанцы, точно так же, как и туркмены, то и дело нападали на Сарахс, Мерв, Ахал, разграбляли села. Как бы там ни было, но за иранской политикой скрывалась какая-то более важная цель. Скорее всего, персы под предлогом разбойничьих набегов намеревались окончательно поработить примургабских туркмен, либо вынудить их бежать в Балх, Хиву, Бухару, с тем чтобы окончательно завладеть землями Мерва, которые они считали своими историческими владениями
Если же взглянуть на проблему глубже, то все эти налеты были всего лишь зацепкой для начала глобального государственного похода. Насреддину шаху не давала покоя утрата до 1860 года семнадцати городов на Кавказе, ранее наховшихся в подданстве Ирана, огромных территорий в Герате, Афганистане, Белуджистане. Он готов был на что угодно, лишь бы вернуть уплывшие из его рук богатства. Понимая, что на Кавказе или Востоке он может встретить достойный отпор, шах решил добиться своей цели более простым способом - завоеванием слабого и безродного Мерва. Если удастся взять Мерв, то сломить сопротивление Геоктепе, Ахала будет гораздо проще. Вот такие далеко идущие планы строил властитель Ирана.Такая политика была понятна Жоржу Блоквилу. Он знал, что на земли, которые намеревается отвоевать Иран, претендуют и самые могучие государства эпохи Россия и Англия.
Несмотря на то, что за время их выхода из Мешхеда иранцы на каждом шагу неустанно повторяли об этом, Блоквил не верил, что на туркменской земле обойдется без кровопролития. Будучи военным человеком, он понимал, что иранцы отправились в пески не на прогулку, таща за собой огромное войско и тридцать три пушки. И поэтому Блоквил боялся, что нынешний поход может лично для него закончиться трагически. И хотя он не знал точно, с какой стороны ему ждать опасности, тяжелые предчувствия не давали ему покоя. На этой земле он был совершенно чужим человеком. И даже в сравнении с персами капрал был очень далек от этой земли. А потому предполагал, что опасность, которая может таиться за каждым кустом, за каждым холмом, в первую очередь подстережет не иранцев, а его, француза.
Осуществление того, что пока еще неизвестно, во многом зависело от случая. Но и то, что Блоквил оказался на этой земле, тоже было случайным. Приехав из Парижа в Тегеран, он намеревался устроиться на работу. Но поскольку все желаемые им места в военном ведомстве были заняты, он решил вернуться в Париж. И уже перед самым его отъездом из Тегерана, в один из последних дней марта 1860 года, иранский шах Насреддин через своего посланника передал ему неожиданное сообщение. Блоквилу рекомендовалось вместе с войском, собравшимся в поход в туркменский край, отправиться в Мерв.
Блоквил очень много читал и знал о древнем Мерве, Бухаре, Хиве, Самарканде. Он и прежде мечтал своими глазами увидеть Восток. И потому он без тени сомнения принял приглашение Самарканде. Он и прежде мечтал своими глазами увидеть Восток. И потому он без тени сомнения в тот же день принял приглашение Насреддина.
Иранскому руководству нужны были образованные люди вроде Блоквила. Отправившись вместе с военными, он должен был выполнить особое поручение Насреддина, выполнить работу, которая самим иранцам была не по плечу. Французский капрал должен был нанести на карту нужные места Мервской земли, оросительную систему, схему расположения водоемов, в случае необходимости, он должен был сфотографировать их.
С такой просьбой от имени шаха Насреддина к Блоквилу обратились только потому, что он, разбираясь в топографии, прихватил с собою из Парижа все принадлежности, необходимые для составления карт земель и стран, у него был также и фотоаппарат.
Помимо этого основного задания, Жорж Блоквил должен был исполнять еще и обязанности пресс-секретаря при военной экспедиции. Он должен был доносить до Европы походные новости. Это была самая подходящая для образованного офицера работа. Это во-первых. А во-вторых, если о действиях гаджарского войска будут сообщать не сами иранцы, а посторонний европеец, то даже ложь должна была выглядеть правдиво.
Приняв предложение шаха, Блоквил проявил себя европейцем, не забывающем о мерах предосторожности. - Даете ли вы гарантию, что сумеете вызволить меня, в случае, если я попаду в плен к туркменам?
Посланник шаха, направленный для выяснения условий отправки в Мерв, скривил губы.
- Вас называли очень умным человеком, господин...
- Я не спрашиваю вашего мнения о моих умственных способностях. Если необходимо повторить мой вопрос, я готов.
- Повторять вопрос нет необходимости. Даже я могу гарантировать, что никто не попадет в плен, что ни один волос не упадет с головы ни одного наемника. Ведь в Мерв отправляется двадцать две тысячи воинов и тридцать три пушки, господин...
- Я не могу принять пушечные залпы в качестве гарантии. Это будет всего лишь пустой звук...
Еще раз вспомнив разговор с посланником шаха после перехода через реку Теджен, Блоквил посчитал правильным, что взял официальное гарантийное письмо с печатью Иранского государства, которое зарегистрировал в Книге записей канцелярии Посольства Франции в Тегеране.
Блоквил не был из тех, кто трепетно верил в гадания и предсказания. Но он не смог забыть сна, увиденного им после встречи с посланником шаха Насреддина. Он не стал истолковывать этот сон ни к добру, ни к беде. Во сне Блоквил попадает в страну, на земле которой не растет ни одного зеленого кустика. Он удивленно озирается по сторонам, и тут, словно из-под земли, перед ним появилась стайка смуглых женщин. Некоторые из них были совершенно нагими, другие задрали подолы платьев до самого подбородка. Ведут себя эти черные бестии не лучшим образом. Они набрасываются на Блоквила. Однако Блоквил не видит для себя никакого укрытия, где он мог бы спастись от неожиданных агрессорш. Длинноногий капрал и сбежать не может от этих коротышек. В конце концов голые бестии схватили Блоквила и начали жевать его уши, пальцы. Блоквил вспоминает, что он военный человек, и очень расстраивается от того, что ему придется погибнуть не на поле брани, а от острых зубов этих голых баб... Эта мысль приводит его в ужас.
Понимая, что во сне может присниться такое, чего никогда не бывает в реальной жизни, тем не менее Блоквил воспринял этот сон как дурное предзнаменование. Ему все время стало казаться, что впереди его подстерегает какая-то опасность. И поэтому он еще раз остался доволен тем, что перед отправкой в Мерв заручился гарантией шаха. Как во сне случается невероятное, так и в жизни может случиться совершенно непредвиденное...
х х х
Отделившись от группы всадников, возглавляющих большое войско, Хамза Мирза направил коня на север, в сторону небольшой возвышенности. Конь воеводы, выйдя из табуна, почувствовал свободу, движения его стали легкими и быстрыми. Легкий столбик пыли, вырываясь из-под копыт лошади, оставлял своеобразный след на равнине.
Поднявшись на вершину холма, чтобы сверху посмотреть на движущееся со всем снаряжением войско, Хамза Мирза даже не стал натягивать поводья легкого рысака. Нежная травка, изжаренная палящими лучами солнца, издавала под копытами коня дивный хруст. Звук этот услаждал слух полководца, любовавшегося статью своего коня.
В одно мгновение подняв своего хозяина на вершину холма, конь, словно почувствовав настроение хозяина, остановился, как вкопанный, потом обернулся и игриво замахал хвостом. С юга двигалось огромное войско, издали похожее на отару овец, и не было видно ни конца ему, ни края. Белая пыль, поднятая с поверхности иссушенной земли, словно не желая покидать родные места, висела над конницей низким облаком. Увидев все это, Хамза Мирза то ли от удивления, то ли от радости покачал головой.
Как особо почитаемый человек Жорж Блоквил большей частью находился рядом с военачальниками. Вот и на этот раз вместе с приближенными к командиру людьми он вслед за Хамзой Мирзой поднялся на возвышенность. Увидев действия принца, он не удержался от вопроса:
- Ваше величество! Почему вы так покачали головой? Вы чем-то недовольны?
Хамза Мирза едва заметно улыбнулся, он даже не стал скрывать своих мыслей:
- Я подумал о том, как туркмены, которым бы сидеть и есть, что найдут, ищут на свои головы приключения, господин.
Блоквил хотел задать принцу еще один вопрос. Однако появление на вершине четырех взмыленных всадников помешало ему сделать это..
Из прибывших Махмут Мирза Аштиани и Хасан Али хан сертип (сертип - генерал. В Иранской армии Х1Х века был такой воинский чин.Он был равнозначен чину бригадного генерала в русской армии) были командующими двух групп хорасанских войск. Среднего роста, плотного телосложения, выпирающим животом, пышными усами Мирза Мамед Ковам эд-Довледи. Туркмены называют его Гара сертип - черный генерал. Он отвечает за все снаряжение армии. Он был самым близким Хамзе Мирзе генералом. Четвертый всадник был обычным наемником..
Рукоятью плети Хамза Мирза тихонько постучал по посеребренной луке седла. Все военачальники знали, что этот его жест означает: "Сейчас я вам скажу что-то очень важное". Время, проведенное в пути после выхода из Мешхеда вместе с этими людьми, научило Блоквила распознавать многие привычки гаджаров. Он, как и остальные иранцы, приготовился услышать важное сообщение. И в этот момент конь Блоквила, словно у него подкашивались ноги, застучал копытами.
Хамза Мирза не обратил на это никакого внимания. Однако Гара сертип, привыкший выставлять себя в глазах принца заботливым и внимательным человеком, не оставил без внимания случившееся:
- Похоже, ты малость перекормил своего коня, господин Блоквил?
Блоквил, не любивший ни у кого оставаться в долгу, к тому же понимавший, почему Гара сертип завел этот разговор, ответил:
- Похоже, господин. Что-то ему не стоится на месте. - Он вдруг подумал том, что его ответ может не понравиться принцу, а потому добавил вполне миролюбиво. - Это ведь животное, господин. Иначе мог бы и постоять смирно, когда это от него требуется...
Гара сертип вновь захотел показать себя.
- Коли не слушается, можно потуже затянуть узду, никуда не денется.
Блоквил ответил ему в той же тональности, с подтекстом:
- Да нет, если рон сам не понимает, никакой уздой его не образумишь.
Хамза Мирза заговорил, глядя в лицо Гара сертипу, словно говорил только для него одного.
- Сегодняшнюю ночь нам придется провести здесь, сертип. Теперь до самого Мерва нам вряд ли встретится колодец с водой. Пока мы не ушли далеко от реки...
Гара сертип счел, что в данном случае он вправе перебить принца:
- Вся пустая тара уже давно заполнена водой, ваше высочество!
Уловка сертипа удалась, Хамза Мирза не рассердился на него за то, что он перебил его. Напротив, он кивком головы одобрил сообщение сертипа.
Военачальник собрал людей главным образом для того, чтобы сообщить им о предстоящем привале. Приняв приказ, каждый вознамерился заняться своим делом, но в этот момент Хамза Мирза посмотрел вдаль и увидел там две черные кибитки и приближающуюся к ним отару овец.
- Похоже, сегодня на ужин у нас будет отменный туркменский барашек! - воскликнулон.- Видите вон ту отару?
Гара сертип опять опередил остальных.
- Добыча сокола сама летит ему в клюв, мой высокочтимый!
Принц почему-то усмехнулся.
- А кто такой сокол, сертип?
- Здесь не может быть иных соколов, кроме вас!
Блоквилу стало стыдно за генерала. Он отвернулся. "До чего же бесстыдны, эти восточные люди! Мужчина расхваливает в лицо такого же мужчину. Да хоть бы искренне, а то ведь явно лицемерит".
Когда генералы, полковники и телохранители двинулись вслед за принцем, Блоквил вынужден был примкнуть к ним.
х х х
.. каждый был озабочен своим отдыхом. Военачальники проводили время в беспечном
весельи.
ЖОРЖ БЛОКВИЛ
Тощий старик и мальчик лет десяти-двенадцати гнали стадо к двум стоящим рядом кибиткам. Загорелый мальчишка в сандалиях на босу ногу насвистывал какую-то приятную мелодию. Высокий старик, опустив голову, шел рядом, наслаждаясь зыкой внука.
Увидев догоняющую их группу всадников, старик остановился и оперся на свой посох. И хотя он знал от гонцов Говшут хана, направленных в чабанские коши, что на них надвигается серьезная опасность, почему-то не связал появление незнакомцев с этим сообщением. Наивный чабан и подумать не мог, что захватчики могут появиться ни с того, ни с сего, среди бела дня, безо всякого предупреждения. А все потому, что те же гонцы успокаивали: "Говшут хан направит в Хорасан своих шпионов и заранее сообщит, когда гаджары нападут на Мерв". К тому же, скотоводы были наслышаны о том, что восемьдесят старейшин были приглашены на совещание в Мешхед. И это также успокоило людей, притупило их бдительность.
Поначалу старый чабан подумал, что приближающиеся наездники - гонцы Говшут хана. Однако он тут же подумал, что вряд ли к скотоводу с двумя кибитками станут посылать сразу столько людей. Когда всадники приблизились, старик понял, что ошибся в своих предположениях. Одежда людей красноречиво говорила о том, что они не из этих мест. Тем не менее старик не испытал никаких дурных предчувствий, в голове его не было мыслей о том, что появление налетчиков может лично для него и его семьи окончиться большой бедой. Старик не растерялся, втайне от приближающихся что-то сунул в руку мальчику.
- На, возьми это, детка!
Старик дал мальчику кремень. Крепко зажав его в руке, мальчик устремился к знакомому бугру.
Как толькомальчик скрылся за холмом, через мгновение летний зной наполнился черным густым дымом, клубы которого взвились в небо.
Примчавшиеся ездоки остановили коней около чабана. Никто из них не поздоровался со стариком. Старик вздохнул: "Приветствие - право Всевышнего", и поздоровался с незенакомцами сам:
- Саламаоейкум, Божьи люди!
Старик ждал ответа, однако никто и не подумал ответить на его приветствие.
Хамза Мирза, тихонько постукивая по сапогу серебряной рукоятью плети, посмотрел в небо. Старик понял, что тот наблюдает за черными клубами дыма.
Принц заговорил почему-то тихим голосом.
- И не стыдно тебе своей бороды, еще и здороваешься?
Первые же слова, услышанные из уст пришельцев, сразу дали понять, что они за люди.
- Но приветствие - право Всевышнего...
На этот раз вместо принца, хитро посмотрев на старика, заговорил Гара сертип, причем, на лице его блуждала улыбка, которая говорила о том, что он заранее доволен своим ответом:
- А пускать клубы дыма - это тоже воля Божья, старик?
- Ну да, конечно... - поначалу растерялся старик, но очень скоро взял себя в руки. - Мальчишка, наверно, бегал и развел костер. Мой внучек учится пользоваться огнивом... Дети вообще любят играть с огнем.
- Огонь - это хорошо, старик. Кажется, туркмены говорят, что огонь священен?- нотки иронии в голосе Хамзы Мирзы перемежались со злостью.
Старик наконец понял, что этим двоим, сидящим в седлах людям, абсолютно чужды такие понятия, как жалость и сочувствие. И потому он попытался схитрить, хотя его улока была очевидна.
- Да этот негодяй и позавчера также развел костер...
- Наверно, и вчера он жег костры! - скривился Гара сертип. - В пустыне много дров, жгите, не жалейте! Но если тебе доведется встретиться с ним вперед нас, скажи своему Говшут хану: "Птичку, которую туркмены поймали сегодня, принц Хамза Мирза еще вчера ощипал ". Хорошо? Дажде есть люди Говшут хана спалят всю пустыню, теперь ему спасенья нет. Он ослепнет от собственного дыма. - Гара сертип обратился к Блоквилу. - Вы поняли смысл этих дымов, господин Блоквил?
Блоквил знал этот давний секрет, тем не менее притворился незнающим.
- Нет. не совсем понял.
- Туркмены, пуская дым, тем самым оповещают своих людей о приближении опасности. Если взберешься на вершину вон того холма и постоишь немного, что вскоре увидишь, как в небо взметнется еще один столб дыма, но уже в стороне Мерва. Дым - гонец туркмен. Теперь понятно?
- Теперь понял, ваше высочество!
- Вот только они не знают, что наши воины придут к порогу Говшут хана вперед их дымов. Но об этом я потом тебе расскажу.
Еще раз посмотрев в ту сторону, где поднимался дым, Блоквил подумал, что сейчас последует приказ снять голову мальчишке за его проступок.
Молчавший до сих пор принц, словно прочитав мысли француза, обратился к чабану:
- Конечно, можно было бы поступить так же, как это сделали вы, разодрать маленького любителя огня на части и бросить в костер... Но тут и твоей-то вины нет. Ты тоже выполняешь приказ своего хана. Мы это понимаем. Но Говшут хану придется в Мерве гореть в пламени костра, разожженого им в Сарахсе. Для него этот огонь станет адским. Понятно?
Поскольку человек, которому был задан вопрос, молчал, с ответом поспешил Гара сертип:
- Понятно, высокочтимый, понятно!
Этот данный невпопад ответ даже у Хамзы Мирзы вызвал едва заметную улыбку.
Чабан, испугавшись, что улыбка принца не сулит ничего хорошего, словно очнувшись от забытья, пробормотал:
- Понятно, хан, понятно! - Потом он стал рассматривать наездников. Он понял, что сидевший на худой кобыле светловолосый странный человек явно не из гаджаров. "Похоже, ты совсем другой национальности!" - подумал старик.
Гара сертип перехватил взгляд старика, удивленного смотревшего на Блоквила.
- Что, чабан, пытаешься узнать его?
Чабан ответил простодушно:
- Какой там узнать, я даже предположить не могу, к какому народу принадлежит гость.
- Слыхал когда-нибудь про Францию?
- Француз? Франция. Да, слышал, слышал.
- Так вот, этот человек из тех краев.
Старик внимательно посмотрел на красивые, с высокими голенищами сапоги Блоквила, кобуру с кистями по краям, его мундир с пуговицами на груди, потом вновь задержал свое внимание на его сапогах. Вглядываясь в голенища, головку сапог, он поражался: "Интересно, как же он их натянул на себя? Или же их сшили прямо на его ногах?"
- Вон те две кибитки твои? - прямо спросил немногословный принц.
- Должны быть моими.
- И этот скот твой?
- Скотина принадлежит баю. А я чабан .
Гара сертип улыбнулся.
- Туркмены ведь очень гостеприимный народ, чабан?!
Чабан понял, что подразумевает пришелец, губы его задрожали.
- Да, туркмены гостеприимны, хан ага. Только туркмены приглашают в свой дом после взаимный приветствий...
Гара сертип вспомнил, что старик не получил ответа на свое здравствуйте. Но понял, что теперь его "валейкум эссалам" будет выглядеть по крайней мере смешно.
- Какая разница, когдалюди поздороваются. Думаю, это никуда не денется.
Чабан вынужден был кивком головы позвать в дом.
Группа всадников последовала за длинноногим стариком.
Когда они приблизились к колодцу, отверстие которого было огорожено прутьями из борджака, оттуда резко выскочил молодой парень.
- Папа, човлуг хороший получился! (човлуг - сплетенный из прутьев цилиндр, опускаемый в колодец, чтобы не обваливались стенки).
Ездоки изумленно смотрели на парня.
Да и парень, увидев неожиданных людей, несколько растерялся, стал одергивать полы косоворотки, потом поздоровался. Это был худощавый и красивый юноша, на свежевыбритой его голове красовалась новенькая тюбетейка.
- Сын? - спросил Гара сертип.
- Да, сын. Мой старшенький! - гордо ответил старик, а потом продолжил простодушно. - Мамеджан. И невестка только что вернулась с кайтармы домой. Если Бог даст, пока жив, хотел бы еще одного внука увидеть, тогда и умереть можно спокойно. - Чабан вдруг взгрустнул. - Был еще один, старше этого... Отец того мальчика... Краткой жизнь его оказалась... Но я на Бога не в обиде. Считаю свою жизнь удавшейся...
Слушая незатейливую речь чабана, Хамза Мирза подумал: "Есть ведь на свете люди, которые счастливы своим нелегким трудом! Ну какие радости за свою долгую жизнь испытал этот человек? С утра пораньше выгоняет чужой скот на пастбище, а вечером гонит его обратно. Одна забота у него - набить свою утробу. Вряд ли он даже подозревает о том, что на свете есть прекрасные города, а в них - прелестные женщины. Но его устраивает его жизнь, он доволен своим существованием..."
И в этот момент, словно в подтверждение слов старика "и невестка только что вернулась с кайтармы домой", из левой кибитки вышла молодка с засученными рукавами, держа в руках сосуд для молока. Она тотчас же привлекла внимание незнакомцев. И хотя ему не понравилось столь несвоевременнное появление невестки, чистый от рождения старик не усмотрел в этом ничего плохого...
х х х
Восток только начал сереть. Замолчали лягушки, с вечера оглашавшие свои кваканьем всю округу, как будто на всем свете никого, кроме них, нет. Все вокруг дышало спокойствием, отдыхало. Но когда во всем мире воцарилась тишина, Гульджемал вдруг проснулась и больше не смогла уснуть. Не прожившая еще и двадцати лет, но уже сполна вкусившая горечи жизни, а сладкого отведавшая лишь чуть-чуть, красивая молодая вдова задумалась о своей жизни. Гульджемал была дочерью известного из текинцев Торе сокы и сестрой Хангельды сокы. Ее муж покойный Аннаовез погиб, когда на Сарахс напал Мадемин хан.
Все родственники Торе сокы, в том числе и Чебшек батыр Гурбанменгли оглы, жили на одной улице с Говшут ханом, на западе Мерва на берегу Мургаба.
Окончательно проснувшись, Гульджемал вспомнила осиротевшего серого ягненка, мать которого умерла неделю назад во время его появления на свет, и она тихонько встала и вышла во двор. Неприятное кваканье лягушек на улице сменилось приятным чириканьем птиц. Светало, стали видны деревья, в листве которых пели птицы, и оттого природа вокруг показалась особенно нежной и красивой.
Взяв кувшин для молока, прислоненный к камышам белой кибитки, Гульджемал направилась прямиком в загон для скота. Успевший привыкнуть к рукам ягненок, почувствовав приближение своей покровительницы, уже стоял у входа в загон...
Если, находясь внутри, смотреть сквозь ивовую ограду загона наружу, огромный мир кажется еще прекраснее. Налетающий издалека утренний ветерок выгоняет из загона запахи скота, наполняя его свежим воздухом.
Кормя осиротевшую ярочку молоком, Гульджемал вдруг вздрогнула и вкрикнула "о-ох!", кувшин с молоком чуть было не выпал у нее из рук. С востока мчались три всадника, выискивая взглядом в утреннем сумраке дом Говшут хана. Было еще темно, поэтому разглядеть их лица и понять, что это за люди, было невозможно. Понятно было только то, что в столь ранний час, когда со стороны Мерва еще даже не прозвучал азан, к спящим людям мчатся вовсе не с доброй вестью. Сейчас эти люди либо несут мрачную весть, либо сами несутся с мрачными целями.
Думая обо всем этом, Гульджемал не замечала, как молоко, налитое в пригоршню, чтобы поить ягненка, льется сквозь пальцы и проливается на землю, на кизяки и солому. Она даже не чувствовала, как отчаянно сосет ее пальцы сиротка, пытаясь выудить оттуда молоко. Ветви тамариска, став всевидящим оком, раскрывали Гульджемал все действия скачущих людей.
Гульджемал предположила, что эти люди так или иначе несутся к дому Говшут хана, какими бы ни были их цели. Потому что так заведено, что весть, доставленную в спящий аул, первым делом сообщают хану.
Однако Гульджемал ошиблась в своих прогнозах. Всадники не остановили своих коней рядом с белой кибиткой Говшут хана. Не замедлили они ход и возле домов родственников Говшут хана. Наконец они промчались и мимо загона и сбавили скорость у порога дома старшего брата Гульджемал Хангельды сокы. Только теперь Гульджемал рассмотрела,что поперек седла среднего всадника лежит что-то завернутое то ли в палас, то ли в дон, заметила она также и то, что эти люди хорошо вооружены. Тихонько переговорив о чем-то возле дома Хангельды, они двинулись дальше. Гульджемал не смогла разобрать ничего из сказанного ими.
Дальше дома Хангельды сокы был только дом Чебшека батыра. На этом ряд Говшут хана заканчивался.
Доехав до дома Чебшек батыра, всадники сбросили у его порога привезенный с собою груз, после чего продолжили свой путь. Обогнув дома, они стали возвращаться по обратной стороне ряда, при этом чувствовалось, что непрошеные гости очень спешат. Гульджемал только успела заметить, что головные уборы на этих людях не такие, как у местных туркмен.
Но больше всего поразило Гульджемал то, что все имеющиеся в ряду собаки молчали, словно в рот воды набрали, будто их околдовали. А ведь в другое время они могли разбудить своим лаем всю округу, хотя предметом их нападок мог оказаться обыкновенный ежик, спешащий по своим делам и никому не мешающий. Сегодня собаки словно ослепли и оглохли, ни одна из них даже не заскулила. И лишь когда всадники отъехали на приличное расстояние, кобель, дремавший возле конюшни Чебшек батыра, пару раз нехотя тявкнул.
Интересно, чем вызван визит непрошеных гостей в столь неурочное время, людей, которых даже сельские собаки опасались? Гульджемал не смогла ответить на собственный вопрос.
Когда всадники сбросили привезенный с собою груз, раздался стук, словно на землю была сброшена вязанка саксаула. Это обстоятельство еще больше запутало Гульджемал, усложнило ответ на ее вопрос. Потому что Чебшек батыр был человеком, не нуждавшимся в вязанке дров. В нескольких шагах от его белой кибитки возвышалась огромная гора из годичных саксауловых дров. И потом, если Чебшек батыру привезли дрова, отчего это надо делать тайком, на рассвете, когда все спят, а не днем? И прчему вязанку дров надо везти втроем? Почему от стука падающих дров не проснулся Чебшек батыр? Почему он сразу же не вышел во двор, почему не расспросил ездоков?
Стараясь не думать о плохом, Гульджемал тем не менее не могла успокоиться от всего увиденного и терзавших ее мыслей. Она осторожно взглянула в ту сторону, куда умчались незнакомцы.Но те под завесой утренней мглы уже умчались подальше от аула хана.
Оставив сосуд с молоком в загоне, Гульджемал осторожно выбралась наружу. Ненаевшаяся ярочка громким блеянием выразила свое недовольство. Но Гульджемал не услышала зова ягненка. Ее беспокоили гораздо более серьезные вещи, нежели голодный плач сироты.
Опасаясь того, что лежало на земле, Гульджемал не отважилась подойти к порогу дома Чебшек батыра, она подошла к ограде:
- Гелнедже! - испуганным голосом тихо позвала она. Ей показалось, что из дома донесся женский голос. - Дядя Чебшек дома, гелнедже?
- Это твой голос, Гульджемал?!- вместо жены отозвался Чебшек батыр.- Что случилось, почему ты здесь в такое время?
- Да нет, ничего! - стесняясь, что потревожила спящих, тихо ответила Гульджемал. - Только что три всадника что-то бросили у вашего порога, поэтому...
Услышав про всадников, Чебшек батыр в длинных белых штанах и длинной бязевой рубахе, в тюбетейке, не дав договорить Гульджемал, выскочил во двор и уже стоял у ограды.
"Как он успел за какое-то мгновение отыскать и накинуть на плечи свой дон?" - изумленно подумала дочь Торе сокы.
- Что ты сказала, Гульджемал?
- Только что возле вашего дома что-то сбросили, дядя Чебшек.
- Твой голос шел от забора, поэтому я даже не посмотрел на порог,- Чебшек батыр тотчас же пошел обратно.
Дойдя до порога своей кибитки, человек, своей отвагой завоевавший звание "батыр", совершил поступок, совершенно противоложный этому званию. Он испуганно отскочил назад, словно наступил на хвост лежащего дракона. За сорок пять лет своей жизни принявший участие во множестве схваток и отрезавший не одну вражескую голову, Чебшек батыр и тогда не испытывал такого ужаса, как сейчас. Потому что на этот раз он стоял не лицом к лицу с ненавистным врагом, сейчас перед ним лежала груда белых человеческих костей.
- Что ты так заколебался, дядя Чебшек? - раздался сзади голос Гульджемал.
- Заколеблешься тут, сестренка...
При виде белеющих костей, выступающего из-под накидки черепа Чебшек батыр сразу же все понял и быстро взял себя в руки. Быстренко скинув с плеч наброшенный дон, он прикрыл им лежащие на земле кости. Одновременно он лихорадочно думал о том, кто мог совершить это святотатство и кому из его умерших родственников могут принадлежать данные останки. Ответ на первый вопрос так или иначе ясен - у каждого человека есть враги. А тем более, разве может не иметь врагов такой смелый человек, как Чебшек батыр! Его и с юга, и севера окружают враги. Узнать, кто осмелился на такое зверство, тоже можно будет, но не сразу, а со временем.
- Ты не узнала этих людей, Гульджемал?
- В сумраке я не разглядела их лиц, дядя Чебшек.
- Ладно, тогда иди вы дом!
"Подарок", оставленный перед утром незнакомцами, считался самым страшным святотатством. Вообще, сам этот факт свидетельствовал о желании врага унизить, оскорбить человека, опозорить его самым жестоким образом. И это у него получилось.
Вынутые из могилы череп и кости бросали к порогу самого близкого родственника покойного, если же хотели отомстить сразу нескольким людям, их оставляли возле дома старейшины рода или племени, когда же речь шла о мести всему народу, останки бросали возле дома самого главного хана - хана ханов.
После такого публичного унижения человек, имеющий честь и достоинство, должен схватиться за кривую шашку, чтобы отомстить тому, кто унизил его соплеменников или народ. Ну а если кому-то это было не под силу, такой человек становился всеобщим посмешищем. Он становился и бессовестным, и трусом. Чаще всего такие поступки совершались тогда, когда враждовали соседние страны. Если споры и вражда возникали между туркменскими племенами, до выкапывания человеческих останков дело обычно не доходило.
Пять лек назад пережив все тяготы Мядеминской войны в Сарахсе, и в 1858 году перебравшись в Мерв, текинцы регулярно подвергались разбойным набегам гаджаров. Какие только тяготы им не приходилось испытывать! Постепенно они привыкли к свисту сабель, стуку конских копыт, пушечным залпам, стонам раненых. И даже среди нынешних их потомков мало кто не видел расчлененных человеческих тел, когда голова отделалась от туловища. Тем не менее кости, брошенные к порогу Чебшека батыра, потрясли всех жителей ханского ряда. Потому что враг никогда не принесет к чужому порогу кости своих людей, они любыми путями ищут останки родственников противника, раскапывают их могилы. Такие действия всегда становились предупреждением о надвигающейся огромной опасности.
Толпа людей, собравшихся у дома Чебшек батыра, стояла в тяжелом раздумьи. Каждый из них думал, что кости, прикрытые доном Чебшек батыра, вполне могут принадлежать его близкому родственнику. И каждому казалось, что из-под дона Чебшек батыра выглядывает дух родного ему человека. Причем, не только выглядывает, кости издавали стон: "Почему вы меня так унизили? Почему не позволили спокойно лежать в могиле? Позволили растоптать ее? Совесть у вас есть?" И поэтому люди, собравшиеся возле дома Чебшек батыра, были похожи на людей, читающих джиназу (заупокойная молитва) только что умершего покойника.
Стоящий впереди толпы старик обернулся и посмотрел на Говшут хана, скрестившего руки на груди.
- Перед самым рассветом три вооруженных всадника мчались в южном направлении. Расстояние было приличным, поэтому я не смог разглядеть их получше, но заметил, что они не из местных. Меня охватили дурные предчувствия.
Главный хан не придал словам старика никакого значения, поскольку ему уже и так все было ясно.
Чебшек хан также не думал о вооруженных пришельцах, мысленно он перебирал в памяти всех своих отошедших в мир иной родственников, пытался найти объяснение тому, почему чьи-то останки были подброшены именно к его дому.
Говшут хан словно прочитал мысли Чебшек батыра:
- Поскольку незнакомцы плохо знают аул, похоже, они ошиблись дверью, Чебшек батыр. Пусть никто из вас не думает, что попрана могила именно его кровного родственника. На сей раз растоптана могила всех туркмен...
Толпа стояла в оцепенении. Никто не издал ни звука. Говшут хан снова заговорил сам.
- Раз ошиблись дверью, значит, это не здешние люди. Похоже, нам угрожают с очень больших высот.
- И я о том же думаю,- кивнул головой Чебшек батыр.
Согласившись с мнением главного хана и батыра, люди стали ждать дальнейших сообщений.
Говшут хан посмотрел по сторонам, словно готовясь держать пространную речь, помолчал, тихонько откашлялся, переступил с ноги на ногу.
- Похороним родственника на кладбище Ходжаабдулла, люди!- сказал он и посмотрел в сторону дона Чебшека батыра.- А после полудня пусть соберутся аксакалы!...
Это было все, что сказал главный хан.
х х х
... При виде незнакомых всадников молодая женщина вздрогнула и резко повернула назад. Но даже за этот краткий миг пришельцы успели заметить ее полные белые запястья, чуть припухшие, но оттого еще более прекрасные веки, открытый широкий лоб, и теперь с вожделением смотрели на дверь, за которой скрылась молодца.
Хамза Мирза почему-то слез с коня и протянул руку молодому парню. Этот его жест спустя много времени после приветствия показался неуместным.
Мамед, никогда в жизни не здоровавшийся с такими знатными, одетыми в дорогие одежды людьми, с подобострастием протянул руку. Как ни крепился Мамед, руки его заметно дрожали.
Принц был словно не в себе. Его явно наигранные действия обеспокоили старика. Еще вчера вечером шел разговор о том, чтобы невестка два-три дня погостила у своих родителей. Они отложили эту поездку до завтра или послезавтра. "Зачем надо было откладывать, надо было сегодня прямо с утра отправить ее туда! - корил себя чабан.- Нет,-попытался он успокоить себя,- от судьбы все равно никуда не убежишь. И потом, нельзя же во всем подряд видеть только зло..."
Один из телохранителей спрыгнул с коня и взял под узды коня главнокомандующего. А принц, словно впервые в жизни видевший, как спускаются в колодец, чтобы проверить прочность човлуга, ухватившись за край загородки, заглянул вовнутрь колодца. Похоже, глубина колодца поразила его, он закусил губу и покачал головой.
- Что надо делать, папа? - спросил парень, ждавший от отца распоряжений всегда, когда появлялись гости.
Когда в этих краях появлялись люди из дальних мест или ближних окрестностей, яшули сам шел впереди гостей, ведя их в дом, на ходу отдавая сыну распоряжения, что делать. Но, словно почувствовав недоброе, старик на сей раз изменил своему обыкновению, не стал приглашать людей в дом. Напротив, он ломал голову над тем, как отправить непрошеных гостей обратно, не приглашая их в дом. И вообще, в этот раз ему не понравились, и особенно после того, как во дворе показалась невестка, и сама молодка, и эти незваные гости, и сын, вылезший со своими услугами, да и он сам себе сейчас не нравился. Сейчас он во всем усматривал признаки приближающейся беды: в скрывшемся за клубами пыли солнце, хотя это и было обычным явлением, в поведении разбредшейся вокруг скотины.
Вчера вечером, перед тем, как заснуть, уже в полузабытьи чабан вспомнил о своей покойной жене. Старуха будто спросила его: "Чего ты такой грустный, аксакал?!" А старик в ответ: "Что ты, старая, отчего же мне грустным-то быть? Есть у меня и сын, и внук, и невестка. Мне только тебя не хватает. С тобой я разлучен навсегда. Но это уже воля Всевышнего. Нет, мне грех жаловаться на свою жизнь",- мысленно ответил он жене.
А рано утром, прочитав намаз, старик краем глаза взглянул на невестку, которая занималась какими-то своими делами в глубине дома. Старику показалось, что невестка его округлилась, ее платье из кетени на животе было заметно вздернуто. Старик радостно улыбнулся, погладил свои усы, почувствовал прилив сил.
Зато сейчас тяжелые мысли разрывали его душу. Он изо всех сил гнал их от себя, но у него ничего не получалось. Стараясь не показать виду окружающим, он думал над тем, что предпринять, чтобы изменить ситуацию. Надо было найти какие-то очень важные и нужные слова, но сейчас все они словно улетучились, на ум ничего не шло. Как бы там ни было, чабан решил не приглашать в дом гостей, которые ему были неприятны. "Пусть это неприлично. Но одна ошибка не убьет мужчину. Но я не стану собственным языком звать их в дом. Ну а остальное я поручаю Богу!"
Принц неожиданно для старика направился к лошади, чем вызвал у него радость. Вдруг он остановился и обратился к Гара сертипу:
- Сделайте так, сертип, чтобы чабан понял, что дым разъедает глаза тому, кто развел огонь! А то он будет тешить себя этой обманной радостью.
Гара сертип, словно давно ждал такого распоряжения, отреагировал мгновенно.
- Можете не сомневаться, ваше высочество, все будет сделано самым наилучшим образом! Вы можете спокойно заниматься своими высокими делами!
Хамза Мирза оседлал коня. Пока он вместе со своими телохранителями и сопровождающими его генералами не отъехал на приличное расстояние, Гара сертип стоял, как вкопанный, словно в почетном карауле.
После того, каак улеглась пыль, поднятая копытами отъехавших коней, чабан не стал приглашать оставшихся. Однако Гара сертип, получивший от своего хозяина разрешение действовать по своему усмотрекнию, к тому же считпавший, что здесь нет никого выше него, решительно направился к дому старика. Его приближенные по заведенному обыкновению последовали за ним.
Мамед, только недавно вступивший во взрослую жизнь, не узрел ничего дурного в том, что чужие люди без приглашения направились к дому. Зато первый же шаг сертипа острым ножом вонзился в сердце старика, немало повидавшего на своем веку, а потому неплохо разбиравшегося в людях. Он не сумел совладать с собой, все тело его стала бить мелкая дрожь.
Гара сертип дошел до двери дома, в котором скрылась молодка, и остановился. И хорошо, что остановился, потому что сделай он еще хотя бы один шаг, старик встал бы на его пути.
Видя, что старый чабан не в себе, сертип решил, во-первых, проверить его состояние, а во-вторых, наконец-то представиться.
- Меня зовут Мирза Мамет Ковам эд-Довле, старик. Слыхал когда-нибудь такое имя?
Старик еще раз пристально посмотрел в лицо сертипа.
- Нет, не слыхал, раб Божий.
Мирза Мамед недовольно улыбнулся, чувствуя себя ущемленным в глазах своих подчиненных за то, что оказался неузнанным.
- А про Гара сертипа слыхал?
- Его я знаю! - сердце старика защемило.
И в самом деле, имя иранского воеводы Гара сертипа было на слуху у туркмен. Оно было символом жестокости и беспощадности.
- Сегодня тебе придется расстаться с половиной отары, старый!
В другое время старик бы растерялся, услышав имя самого кровавого противника, тем более, что уже давно ходили слухи о скором его появлении, но сейчас он почему-то заговорил абсолютно спокойно:
- С половиной отары, говорите? Если Бог повелит, можно будет съесть не половину, а всю отару!
- Но ведь если бы Аллах не хотел этого, он бы не проложил наш путь через тебя?
- И это воля Аллаха.
- Ну тогда пошли в твой дом! - Гара сертип решил не ходить больше вокруг да около.
Чабан вынужден был дать ответ, которого даже сам от себя не ожидал:
- Пошли, если хотите! Чем богаты, тем и рады будем угостить вас. - Отступив в сторонку, старик взмахом руки указал на правую кибитку. - Кто поместится, сядет в красном углу, ну а остальные пусть не обессудят, придется разместиться у входа.
Сертип, видевший старика насквозь, сказал:
- Но ведь туркмены говорят, что справа заминка, а слева радость, разве не так, чабан ага?
- Так говорят туркмены, когда глаз дергается, хан ага.
Гара сертип попытался исправить свою оплошность, не признавая ошибки.
- Но когда нет глаз, то и ноги совершают неверные действия. Эти два человеческих органа никак не могут быть оторваны друг от друга.
- Да, это верно!- чабану пришлось пойти против своей воли и подыгрывать более сильному противнику.
Гара сертип, понявший смысл поправки старика, но сделавший вид, что ничего не понял, решил, что выпущенный им заряд попал в цель.
- Если мы вначале войдем не в левую, а в правую из двух кибиток, первыми повстречавшихся нам на туркменской земле, то это станет дурным предзнаменованием для нас...
Один из гаджаров, умеющих пользоваться удобным случаем, решил и теперь не упустить момент.
- Если мы войдем не в левую, а в правую кибитку, получится, что мы не уважаем туркменскую пословицу.
- Да и сомнения поселятся в душе,- стоял на своем сертип.
- Но сомнения отнимают веру,- опять привел пословицу старик, но тут же испугался, что его слова могут усложнить и без того серьезное положение, а потому он несколько смягчился. - Там, где людей принимают с открытым сердцем, то даже самые плохие предчувствия не сбываются.
Гара сертип, в любом деле находящий собственную выгоду, воскликнул:
- Вот это верно! Так что пусть кончится все миром, и если вы засомневались в наших добрывх намерениях, пусть ваши сомнения рассеются!
От этих слов сертипа старика бросило в жар. Страшная картина предстала перед его мысленным взором. Он посмотрел по сторонам. В этой бескрайней пустыне никто не мог придти ему на помощь. Старик вместе со со своей семьей оказался во вражеском кольце. Кольцо могло и сжаться, и разжаться, это было только в руках врага и зависело от того, сможет ли Всевышний посеять в их душе милость.
- Мы приглашаем гостей в этот дом не потому, что справа заминка, а потому, что та половина - женсепя.
Гара сертип не стал более деликатничать, со словами "вон оно что" он протянул руку к пологу.
- Стыдно касаться полога на двери дома, в котором находятся женщины,- дрожащим голосом произнес старик. - Не забывайте, что вы мусульмане, хан ага!
В голосе старика, когда он произносил "хан ага", отчетливо слышалась мольба, тем не менее она не растопила сердце жестокого сертипа. Одной рукой откидывая полог, он бросил взгляд в сторону.
- Значит, когда любой туркменский проходимец бросает в седло лучших девушек Хорасана и увозит их, не стыдно, а когда один из командиров элитного иранского полка касается рукой твоей грязной тряпки, ему должно быть стыдно?
После такого ответа чабан понял, что все кончено, и рассчитывать на жалость этих варваров не приходится. Вместе с тем он понял, что даже если будет на коленях умолять их о милосердии, только унизит себя и покажет свою слабость. Гордый житель пустыни посчитал для себя унизительным молить этих людей о снисхождении. Он только и сказал:
- Моя грязная тряпка гораздо чище золотых дверей многих домов!