Аннотация: Повесть опубликована в региональном альманахе "Врата Сибири". Хотелось бы, чтобы её прочитали не только в Тюмени.
Портрет неизвестной
Я живу в шестом микрорайоне. Квартира на девятом этаже окнами в поле, за полем, на фоне леса, Патрушево виднеется. Здесь совсем неплохо живется, и работа рядом - приветливая музыкальная школа. Вот на дачу далеко кататься приходится: через весь город, через Туру, и дальше - на Велижанский тракт.
Когда по мосту еду, стараюсь не смотреть в левое окошко. Там, на высоком берегу, стоял еще недавно деревянный дом с мезонином, который называли Серебряным. А для меня не был тот дом ни "серебряным", ни "золотым", он был родным, домом дедушки и отца, там детство прошло и ранняя молодость.
Как рассказать о тебе, старый дом? Поставить снова у обрыва, пусть и мысленно? Взойти на крылечко? Тронуть шнурок - звякнет колокольчик, да отзовется ли кто?
В последний год молчал дом. Только летом шла в нем жизнь, но не домашняя, а, скорее, дачная. Под окнами, на месте цветника, разбивались грядки, в саду боролись за место под солнцем вишня и крапива. Раньше, при отце, у крапивы имелась своя автономия: между сараем и кирпичной стеной, отделявшей наш сад от соседнего. А с вишней все как в детстве. По верхам кустов ягода средняя - на варенье замечательно шла, а позднее дозревали в глубине куста ягоды редкие и крупные, с маленькой розовой косточкой. Хорошо было под кустами прятаться, вишнёвый сок оставался на ладошках чернильными пятнами...
Жаль мне детей, выросших в кубиках типовых квартир. В моем детстве было где поиграть - и в доме, и в саду. А на заднем дворе - амбар, над амбаром - сеновал, да еще каретный сарай, а над ним вышка-мастерская. Все эти службы, кроме мастерской, уже не использовались по прямому назначению, но сохраняли первоначальные названия. Сколько заветных уголков таила наша усадьба, чем только не населяло их детское воображение...
Что за дома там теперь стоят, что за люди в них живут? - не знаю. Да и зачем знать...
Эх, играть, так играть! Мемуары всерьез - это на потом, это еще успеется. А сейчас вот что: раз уж нет нашего дома, поставлю-ка я на его месте другой. Поставлю дом, какой мне нравится, белый и легкий. Не то, чтоб неприятен был мне красный кирпич - из него в Тюмени много хорошего построено - просто хочу, чтобы берегу было дом не тяжело нести. Людей в том доме поселю мне знакомых и, в целом, симпатичных. Только извиняйте, новые хозяева, жизни без приключений обещать не могу.
Вот он, придуманный дом с ясными окошками, балкон второго этажа держат четыре тонкие колонны. Надо бы хозяев представить, да их пока дома нет. А по улице шагает их служащий, охранник.
Интересно, есть ли охранники в теперешних состоятельных домах, или сигнализацией обходятся? Неважно, у меня будут.
Фамилия одного из охранников- Китайцев, а имя можно и не придумывать - все Китом кличут. Киту такое прозвище должно нравиться, поскольку парень он субтильный и впрямь на китайца смахивает.
На дежурство Кит заступал как обычно, вечером в девять. Необычным было лишь то, что находился он в некотором подпитии. Давненько не позволял себе такого, знал: заметит босс - не миновать неприятностей и со службы вылететь можно. А потому имел твердое намерение хозяину, Кимычу, на глаза не попадаться, а, если не дай Бог позовет, дышать в сторону. Смена "караула" на счастье прошла гладко. Напарник аромат учуял, но отнесся с пониманием. Сказал только:
- Кимыча с Маргаритой дома нету, вернуться поздно должны. А тебе бы, Кит, кофейку пропустить, хорошо муть расшибает... Ну, бывай!
Хороший мужик напарник, заложить вроде не должен. И насчет кофейку прав безусловно. Кит прошел на кухню. При всем обилии приборов, с разными блестящими ручками-штучками (не каждого назначение Киту даже было известно), при всем кафельном блеске, уютно здесь, на кухне. Салфетки - занавески самой хозяйкой шиты. Композиции из сухих, почти черных роз, тоже ее произведения.
"А могла бы на кухню и не заглядывать, - одобрительно подумал о Маргарите Кит, - при кимычевых - то доходах".
Он засыпал кофе в кофеварку, налил воды, достал чашку и пристроился у стола. Чашка была веселенькая, вся в красных сердечках, кофеварка ровно клекотала, и под этот клекот Киту хотелось уснуть. А спать на дежурстве нельзя, и с выпивкой надо кончать. Расслабишься так раз, другой, и окажешься на улице. Как папашка пойдешь за гроши тяжести ворочать, да как папашка же те гроши пропивать. Насмотрелся на старого дурака... Кимыч, конечно, охранникам платит не золотые горы, но жить можно. Все, завтра - пьянству бой. Хрен пойдет он по стопам папашки. Зарок.
Кит поднял глаза. И тут же вскочил, схватился за кобуру. Посреди кухни стоял бомж в засаленной майке. Вокруг лысины волосы седые клочками, рожа отекла, щетина - просто вылитый папашка в разгар запоя. Однако не он.
Мелькнуло: как забрался? Почему сигнализация не сработала? Так, а делать-то что с ним? Надо в ментовку звонить и сдавать. Надо... Позвонишь - приедут протокол сочинять. Главное, Кимычу придется объяснять, как попал в дом этакий злоумышленник. А как объяснить то, чего и сам не понимаешь? Бесшумно проникнуть сюда и настоящий ловкий ворюга не смог бы, это точно. А этот, похоже, и сам не понимает, где оказался.
Пушку Кит на него наставил, а он ее как будто не видит, смотрит бессмысленно в темное окно. Знаком Киту такой запойный столбняк. И запах - как от дохлой кошки. Нет, объяснение одно: сменщик оставил открытой входную дверь, а этот забрел случайно... Нет, не должен босс узнать.... А если обнаружится, что и он, охранник "под мухой", все - финиш, службе конец.
Кит скрутил старому пьянице руки и силком потащил к выходу. Тот не сопротивлялся, но ноги передвигать самостоятельно не желал. Кит тихо матерился, старик что-то невразумительно мычал. Дверь служебного входа была закрыта, как положено. Киту хотелось пинком спустить старика с невысокого крылечка, но опасение, что он здесь, у крылечка же, и вырубится, остановило.
Пришлось аккуратно, как дорогого перепившего гостя, проводить бродягу подальше от крыльца. Когда Кит отпустил старика, тот медленно на негнущихся ногах зашагал прочь от дома. Кит поднялся на крыльцо, обернулся - старика не видно... А не жарко ему, должно быть, зимой-то в майке.
Для верности Кит решил осмотреть дом. Мало ли что. Может, старый бродяга был не один, может, его появление только отвлекающий маневр, а настоящий вор где-то прячется? Осторожно обошел дом, комната за комнатой, поднялся на второй этаж, осмотрел спальни и вновь спустился. В столовой порядок, в кабинете босса - тоже.
В гостиной остановился: большие напольные часы с хрипом начали отбивать удары - десять.
Подумал: последнее время недели не проходит, чтобы Маргарита не привезла в дом какой-нибудь красивый хлам - антиквариат покупает. Одних часов уже три штуки прикупила. На кухне с кукушкой для красоты висят, кукушка в окошечке торчит, да не кукует. Другие, с золочеными барашками в спальне тикают, а эти - последнее приобретение - всякий раз отбивают время так натужно, что кажется: пружина в них вот - вот лопнет. Вот и славно бы...
А рядом с часами, повыше, картина. Этой Кит еще не видел, вчера, видно, повесили. Всмотрелся: женщина в плаще с капюшоном. Красивая. Но, должно быть, стерва.
"Да что это я, - плюнул Кит, - картина-то старая, вон и рамка облупилась, и дамочки этой давно в живых нет. Да и лица как следует не видно - отвернулась. Ни на одну знакомую, вроде, не похожа... Все равно стерва, замышляет что-то. А денег, поди, побольше, чем у Маргариты, тоже, может, когда антиквариатом увлекалась. А теперь - сама антиквариат".
Кит вспомнил о кофе. И хотя теперь - то он себя чувствовал почти трезвым, отправился на кухню за чашкой с сердечками. Открыл дверь... и похолодел: посреди кухни стоял все тот же бродяга. Как будто не его Кит выдворил из дома четверть часа назад.
Стоп. А с кухней-то что? Где блеск и чистота, где вся кухонная техника? Ничего. Впрочем, то, что есть, видимо, тоже кухня, только совсем другая. Стены выше, неопределенного цвета, краска местами облупилась. Раза в три кухня больше, чем у Маргариты. Почти половину места занимает русская печь - холодная, потрескавшаяся. Есть и плита, старая, газовая. Каких-то разномастных шкафов и колченогих столиков штук несколько. На полках - посуда, частью медная, частью в копоти, - тазы какие-то и сковородки. По углам темнота, маленькая лампочка освещает только середину...
А бродяга - вот он, все так же стоит и тупо смотрит в окно, высокое окно с трещиной, заклеенной пластырем.
Машинально Кит схватился за кобуру, но тут же понял: это какая-то чертовщина, и пистолет вряд ли поможет. Хотел спросить, но с перепугу громко крикнул:
- Ты кто?!
В груди старика что-то зашипело, он напрягся, напомнив Киту старые часы, собиравшиеся отбивать время, и с гордостью произнес:
- Я Мечников!
-Кто?
- Мечников, Денис Александрович. Домохозяин.
- А дом-то, что за дом? Откуда взялся?
- Достался от отца. Мечникова Александра Лукьяновича.
-А адрес? Адрес есть?
- Без адреса-то как?
Старик назвал адрес, и Кит сообразил, что это адрес дома Кимыча и Маргариты, дома, где он служит. Он помолчал, не зная, о чем еще спросить.
- Слушай, а ты один здесь живешь?
- Зачем один? У меня здесь еще мать проживает и брат с семьей.
- А у тебя семья есть?
- Как не быть? Была. Жена и двое ребятишек.
- И что? Они тоже где-то здесь?
- Нет. Лиза к матери своей уехала. Давно уже, лет десять как.
- А ты, видно, крепко закладываешь?
Похоже, вопрос старика оскорбил. Он подумал. И сказал так же значительно, как называл свою фамилию:
- Независимо! У меня деньги есть!
- Много?
- Много.
"Дурдом, - подумал Кит, - и старик, конечно, сумасшедший. Хотя деньги теперь у многих есть. Это только ему босс платит три жалких "лимона"... А, может, это я спятил? Скорее всего, так и есть".
И неожиданно предложил:
- Может, выпьем? За знакомство.
- Независимо. Давай.
- А у тебя есть? Или сбегать?
Правильно спросил. Старик сейчас скажет: "Сбегай!". Он выйдет за дверь и снова окажется в нормальном мире.
- Независимо! - снова сказал сумасшедший Денис, - пошли ко мне.
- Это куда?
- А в мезонин ко мне подняться надо. Подсоби.
И Кит послушно вышел за стариком из полутемной кухни в коридор, где было вовсе темно. Поддерживая Дениса под руку, морщась от запаха, которым он был пропитан, начал подниматься по лестнице, держась свободной рукой за невидимые перила.
* * * * *
Игорь принимал ванну. Уже полчаса лежал в воде, вдыхая хвойный аромат. Принимать ванну на ночь посоветовал доктор. Обычно Игорь ограничивался душем: бодрит. А на то, чтобы валяться в воде, да еще в одиночестве, и в прежние времена, когда в НИИ работал, не находилось ни времени, ни желания.
Тогда, десять лет назад, они с Никоновым затеяли свое дело: начали торговать лесом. И торговля эта первое время ему самому казалась авантюрой. Все думалось: год, два, и эти экономические вольности прихлопнут. Ну что ж, прихлопнут, так прихлопнут. А он, Игорь Кимович, свое заработает. В то время пределом мечтаний казалась ему трехкомнатная квартира и "волга".
Однако не прихлопнули, а дело пошло, появились партнеры в Москве, позже - в Германии. А потом Никонов неосторожно вмешался в чужие дела, ну и нарвался - припугнули. Тогда Никонову всего было мало, теперь хватает: инсульт - и ты никто, развалина, жена с ложечки кормит.
Нет, он, Игорь, в свои сорок пять еще хоть куда. И дом, и семья - все у него в порядке. Только сон в последнее время что-то разладился. В три ночи просыпается и до пяти - хоть глаз выколи, - мысли крутятся вокруг дневных дел. А в семь - хочешь, не хочешь - вставай, и в офис с тяжелой головой. Врач сказал: "Пока лучше обойтись без снотворного. Ванна на ночь плюс пятьдесят граммов - вот весь рецепт".
Ну, время вышло. Вот полотенце, душистое, пушистое, халат. Сейчас пятьдесят грамм - и спать, спать до утра, без всяких антрактов.
Игорь взялся за ручку и вдруг увидел на двери вкривь и вкось нацарапанные буквы:
Папа плохой, но и мама НЕЛУТШЕ.
Написал какой-то ребенок. Но в доме нет детей. Никита что ли, семнадцатилетний оболтус, развлекается? Глупость какая. Позвольте, но здесь же было матовое стекло, а надпись нацарапана на фанере. Дверь ободрана, ручка была никелированная, а сейчас - медная.
Игорь обернулся. Он всегда считал, что ванная комната великовата, теперь же она походила на узкий пенал. В конце, у окна, наполовину затянутого чем-то темным, деревянный куб с крышкой, рядом - фаянсовый писсуар. Поближе, у стенки, два сундука, огромные, один на другом. А над ними на стене, почему-то кольчуга. Настоящая кольчуга, как в музее.
Игорь закрыл глаза: ну, с кольчугой понятно, Ритино приобретение. А остальное?
Он повернул ручку и вышел в коридор. Здесь было темно, а из гостиной доносились приглушенные голоса и музыка. Хотел крикнуть Кита, но передумал. Все это, конечно, проделки сынка. Навел дружков, балда, теперь в гостиной развлекаются. Странно, всегда был парень как парень. Но за ванную он ответит.
Игорь решительно отправился в гостиную. Однако то, что там перед ним предстало, явно не могло быть Никитиными шутками. В сущности, гостиной не было. Была совсем другая большая квадратная комната с лепными украшениями на высоком потолке. Заставлена беспорядочно. В глаза бросилось: массивный резной комод красного дерева, а рядом - железная кровать. Стены от пола до потолка являли собой фантастические шпалеры. Картины висели сплошными рядами, даже и под окнами.
А рядом с граммофоном расположилась компания: отнюдь не Никитины друзья, а совсем иные персонажи. Их было четверо - старые грибы: тому, что помоложе, за пятьдесят, старшему - все восемьдесят. Пластинка кружилась и шипела так, как будто под иголку постоянно попадал песок. Шаляпин с рыданиями допевал какую-то элегию.
Один из стариков, видимо, хозяин, поднялся и отвел тяжелый звукосниматель. Обернулся к старику в белом заношенном пиджаке:
- Константин Васильевич, а ведь вы слышали Федора Ивановича не только в записи?
- Да я уж как-то рассказывал. Еще до семнадцатого года было: ездил с отцом в Москву. В Императорском театре "Годунов" шел, и государь присутствовал. Я больше сцену безумия запомнил, да еще исполнение гимна перед спектаклем.
И Константин Васильевич запел старческим несколько фальшивым тенорком:
- Боже, Царя храни! Сильный, державный...
- А мне царский гимн больше нынешнего нравится, - голос раздался из дальнего угла. Девочка, которой Игорь вначале и не заметил.
Константин Васильевич растрогался, даже прослезился:
- Вот видите, господа, ребенок - и тот понимает.
- Ну, вот что, Константин Васильевич, вы мне ребенка не смущайте, - это хозяин вмешался, - поди-ка к себе, Наташа. Нечего тебе в темноте с книжкой сидеть да взрослые разговоры слушать.
И девочка послушно вышла.
- Николай Александрович! А я ведь всегда прихожу гравюры ваши посмотреть. Папочку извольте-ка, - это уже гость помоложе.
Папку получил и углубился в созерцание. А Николай Александрович тем временем представлял гостям свое приобретение - радиолу "Люкс". Рядом с граммофоном она выглядела крупным достижением техники. Игорь вспомнил: эти громоздкие штуки, объединявшие радио и проигрыватель, выпускали то ль в конце пятидесятых, то ли в начале шестидесятых. Тревога прошла, он окончательно понял, что спит, видит сон, и сон небезынтересный.
Николай Александрович рассказывал, как вез третьего дня из магазина свой "Люкс" на саночках, обложив для сохранности подушками.
Тут в комнату вошла женщина, немолодая, невысокая. И гости выслушали рассказ о том, как возмутилась она, увидев эти подушки с грязными наволочками, а потом и саму радиолу. О том, что Коленька истратил на нее деньги, которые предполагалось пустить на покупку пальтишек девочкам.
Гости покивали и посочувствовали, но заметно было, что солидарны они, скорее, с Николаем Александровичем, и радиола - вещь несопоставимая с какими-то там пальтишками.
Принялись обсуждать достоинства покупки. Говорили, что приемник ловит и короткие волны, можно тихонько заграницу послушать. Однако заграницу "ловить" не стали, а снова завели пластинку. На этот раз запись была почище, а слушали какого-то итальянца. Как итальянца зовут, Игорь из разговора не понял: называли разные фамилии.
- Эх, силен старик, - сказал гость помоложе, - прямо за шиворот тебя берет, можно сказать, потрясает.
Сказать по правде, эта вокальная патетика Игорю не очень нравилась. Не любил он, чтобы его "брали за шиворот", а потому предпочитал в музыке восемнадцатый век. Но старики восторгались, и он подумал: подарить бы этому Николаю Александровичу современную аппаратуру, да и пальтишки девчонкам в придачу. И улыбнулся: каков спонсор! - его никто ведь здесь пока и не заметил.
Он походил по комнате, заглянул через плечо гостя в папку с гравюрами, осмотрел на письменном столе чернильный прибор и канделябр. Светильник определенно во вкусе Маргариты: бегущая нимфа держит в поднятой руке электрическую лампочку. Лампочка смотрелась нелепо, наверное, прежде нимфа несла свечу.
Итальянец отпел. И тут гость, которого называли Вениамином Петровичем, вспомнил, что пришел с подарком:
- Вот к Рождеству, хоть и с некоторым опозданием.
Подарок оказался пейзажем. Закат на картине пылал как-то тревожно и немного походил на пожар. Всполохи отражались в воде у деревянного моста. Игорь вспомнил: был ведь в городе такой мост, да лет тридцать назад развалился от старости. Говорили, мост просто опустился на воду вместе с автобусом, водитель которого вовремя затормозил. Точно, и мост тот самый, и вид с левого берега реки.
Картину дружно хвалили, а Николай Александрович назвал даже подарок царским. Игорь понял, что Вениамин Петрович художник непрофессиональный, где-то на телеграфе работает. Картину он предлагал местному музею, но там ее не приняли даже в дар. И компания осудила музей за недальновидность: когда-нибудь виды старого города, даже и не великим художником писаные, будут иметь большую ценность.
"А ведь правы, - подумал Игорь, - я бы купил".
Заговорили о сюжетах картин, о том, что популярностью пользуются "портреты современников". И гость помоложе, тот, что разглядывал гравюры, предложил Вениамину Петровичу написать "что-нибудь в этом роде".
- Что об этом говорить, - отозвался тот, - я портретов не пишу.
Этот художник-телеграфист Игорю все больше нравился. Костюм он носил полувоенный: китель без погон и галифе. Были у него усы щеточкой и, единственный в компании, он курил, причем трубку. Не в комнате, конечно, выходил раза два. О других членах компании кое-что из разговора тоже выяснилось. Хозяин, счастливый владелец радиолы, был учителем рисования, старик Константин Васильевич приходился приятелем еще его покойному отцу, гость помоложе был фотографом.
Из коридора послышался шум.
- Это Денис, - сказала хозяйка, - к себе поднимается и пьян, должно быть, по обыкновению. Ох, боюсь я, сожжет он дом в один прекрасный день: печку топит, а на полу рядом мусора полно.
Надо глянуть.
Уже на пороге Игорь спиной почувствовал чей-то взгляд. Обернулся: портрет. Тот самый, что вчера жена повесила в гостиной. Нет, дама не могла смотреть ему вслед, она изображена в профиль. А как же он ее сразу не заметил?
Игорь шагнул в коридор, закрыл за собой дверь. А коридор-то свой, в мягком рассеянном свете. И нет никого.
* * * * *
Никита допоздна засиделся за книгами. Читал детектив, но не для развлечения. На столе лежали две книги: одна на русском, другая - на немецком. Прочитает абзац из немецкого детектива, потом берет перевод и сравнивает. Языком заниматься приходилось много. С разговорным у него порядок, и с немецким, и с английским. В поездках он бывал вдвоем с матерью, поскольку отца вечно не пускали дела. Там с общением проблем не возникало, обходились без переводчика. Мать Никитой гордилась. Сама она по-английски знала только "сенкью" да "окей", и везде эти два слова с удовольствием произносила. Отец за последние годы в языке поднаторел, а когда возникали затруднения, Никита его консультировал. Но одно дело язык бытовой, а по хорошему счету, до свободного владения еще вкалывать и вкалывать.
Ночь. Тихо в доме. Даже Кит, наверное, уснул. Захотелось пить. Никита спустился в кухню, свет включать не стал. Открыл холодильник, достал пакет с соком.
Что это?
В углу кухни, где шкаф, лучик света из-под двери пробивается. Холодильник захлопнул, подошел к шкафу и потянул дверцу.
Луч света ударил в глаза. Никита твердо сказал:
- Кит, брось свои штучки, отведи фонарик.
Луч прыгнул на потолок, теперь он мог кое-что разглядеть: чья-то голова на подушке, в руке, действительно, фонарик.
Девчонка! Ну и хорош же Кит, девицу в дом притащил. Отцу сказать - и конец его карьере.
- Ты кто? - вопрос прозвучал дуэтом.
Девчонка, конечно, испугалась.
- А ну-ка убирайся, сейчас отца позову! Зачем в дом забрался, воровать пришел?
Никита соображал: шкаф, конечно, большой, в нем при желании и жить можно. Но тут не шкаф.
Луч задрожал на потолке и прыгнул на стену. Окно. Откуда окно в шкафу?
Девчонка села в кровати.
- Кому говорю, проваливай! Сейчас закричу.
Никита возмутился:
- Давай, кричи! Отец - мужик строгий: не поздоровится тебе и твоему хахалю.
- Тише, ненормальный, я поняла: ты не вор, ты псих. Не ори, Ленульку разбудишь!
Глаза Никиты привыкли к темноте: действительно, еще одна кровать и еще одна девчонка. Первой - лет пятнадцать, вторая - маленькая, лет семи. Спит. Да, тут что-то не то. Ничего похожего на эту спальню в доме нет. Дозанимался: галлюцинации начались!
Ну что ж, будем бредить дальше.
- Успокойся, барышня, я не вор, я из параллельной реальности.
- А, может, ты пришелец? Из космоса?
- Напрасно иронизируешь. Может, я пришелец, а, может, ты видение.
- Да нас-то, как видишь, двое. За стеной - родители и гости. Все мы с вечера были вроде нормальные.
- Нормальные в постели с фонариком не сидят.
- Да это я читаю с фонариком, чтобы Ленульку не разбудить. И родители запрещают читать по ночам. Если лампу включить - мама заметит. А фонарик я одеялом прикрываю.
- Логично... Ты вроде кричать собиралась? Кого-то на помощь звать? Давай, не стесняйся, или раздумала?
- А я еще успею закричать.
- Может, и не успеешь. Что, если я маньяк и девушек по ночам в постелях душу? Не боишься?
- Не боюсь! Ты не маньяк, ты лунатик. И одет как-то странно.
- Как инопланетянин?
- Нет, как иностранец.
- Очень возможно. А ты-то в неглиже и очень славненько выглядишь.
- Не подходи! - она быстро натянула одеяло до подбородка.
- Ага, испугалась! Ну, раз уж я тут оказался, давай познакомимся. Никита - лунатик, он же иностранец. Теперь давай ты представляйся.
- Однако ты оригинальный способ знакомства выбрал: забрался ночью в чужой дом... Ну да ладно, меня Наташей зовут.
- Уясни себе, Наталья: никуда я не забирался. Как тебе это втолковать? Фантасмагория здесь какая-то. Я всего лишь шкаф у себя на кухне открыл, а в нем... С ума сойти.
- Тебе, Никита, с ума сходить не требуется. Ты и так с большими прибабахами.
Фонарик внезапно погас. Может быть, она нечаянно нажала на кнопку? Темно.
- Наташа? - молчание.
Никита протянул руку: полки, коробки - шкаф.
* * * * *
Когда Никита вышел из кухни, откуда-то из-под лестницы донеслась музыка и обрывки разговора. Ну да, она что-то говорила о гостях и родителях.
Дверь в гостиную открылась, и вышел военный. На ходу достал трубку из кармана галифе, прошел мимо. Никиту как бы и не заметил.
Никита шагнул через порог. Ну, так и есть: компания за столом незнакомая, и сама комната чужая.
- Позвольте, Николай Александрович, что же это?
Никита подумал, что вопрос старика в мятом белом пиджаке имеет отношение к его появлению. Но старик встал и, опираясь на палку, обошел стол. Почти наткнувшись на Никиту, проковылял к дальней стене. Шел, сильно наклонившись вперед, как будто поклонился кому-то, а выпрямиться забыл.
- Точно помню: здесь над комодом висели. Тарелочки-то ваши французские с портретами Людовика и фаворитки - то ли Ментенон, то ли Дюбарри, запамятовал я.
Никита посмотрел туда, где, по словам старика, были прежде эти тарелочки. Тот, кого называли Николаем Александровичем, начал объяснять, что тарелки пришлось продать:
- Знаете, я ведь ногу ломал, да неудачно сложили, лежал долго. Деньжата понадобились...
Но этого Никита уже не слушал. Над комодом овальная рама. И она, дама в домино, тот самый портрет, что вчера он помогал матери повесить в гостиной. Тот же профиль, те же прозрачные пальцы на ручке сложенного веера. Только черты как будто мягче, наверное, оттого, что освещение слабое - потолок высокий, а люстра маленькая.
Он присел на край кровати. Ясно, здесь его не замечают.
Гость, которого Никита принял за военного, вернулся. Старик, интересовавшийся тарелками, тоже пристроился у стола. Место ему досталось неудобное - под елкой. Невысокая елочка стояла на тумбе, и ветка царапала старику макушку. Он, впрочем, долго того не замечал, а когда заметил, удивился:
- Что это вы елочку не уберете? Чай, и Новый год, и Рождество давно минули.
Хозяйка рассмеялась:
- А у нас, Константин Васильевич, елка до марта стоит. Коленька сам всегда наряжает и больше девчонок радуется. А потом убрать ее ему то жаль, то некогда.
- А вот, Николай Александрович, к слову, про "некогда", - это сказал тот, что был похож на военного, - для школы стенгазеты с профилями вождей стряпать время находите, а начатый пейзаж так и не допишете.
Хозяина опять опередила жена:
- В школе, Модест Петрович, на Николае Александровиче только что воду не возят. Он и парты красит, и стенгазеты к праздникам и плакаты к демонстрациям рисует. И все - за спасибо!
- Ну-ну, Марусенька, села на любимого конька. Конечно, в школе на учителя рисования смотрят как на оформителя. Отказываться неудобно, ну и делаешь. И не всегда "за спасибо": за парты - то заплатили. А лето придет - сад и пчелы, все времени требует. Вот на пенсию выйду, тогда рисовать начну. Так, конечно, для собственного удовольствия. Художник-то я дрековый.
- Не скажите, вон пейзаж с церковью на Парфеновском кладбище - вполне недурен.
Все посмотрели (Никита тоже) на пейзаж и искренне подтвердили: недурен!
А хозяин похвалой тронутый, рассказал, как одна дама, разбирающаяся в живописи, приняла этот пейзаж за работу Серова.
- Ну, да я тогда неженат еще был, и она за меня, вроде, выйти рассчитывала.
Посмеялись.
Никита решил утроиться поудобнее: перебрался в кресло у печки. Чувствовал себя при этом, как сказочный герой в шапке-невидимке. На стене рядом с креслом увидел отрывной календарь. Все правильно, 21 января.
Ага, вот оно, год 1959! Может, опечатка? Две последние цифры местами поменяли, и все дела? Сейчас - то год 1995... Нет, это не в календаре опечатка, это он, Никита угодил в какую-то странную историю. Получается, на тридцать с лишним лет назад ухнул. А если бы не календарь, можно подумать, и на все сто: не дом, а какая-то лавка древности.
Ну, как бы там ни было, а выбираться надо.
Уже у дверей обернулся: вот она! А ведь вчера еще, когда увидел портрет, почувствовал что-то таинственное и, пожалуй, недоброе. А сейчас? - она и не она... Вспомнил и другое лицо, фонарик вспомнил дурацкий.
В коридор шагнул и вздохнул облегченно: дома!
Наверху хлопнула дверь. Кто еще там?
По лестнице спускался Кит, ступал нетвердо, бормотал невнятное... Ушагал в служебную комнату. А Никита пошел к себе.
* * * * *
С чего бы начаться этаким странностям в приличном доме? В семье, где нет никаких скелетов в шкафу, и все домочадцы нормальнее нормального. Отчего прошлое, ничего общего с семьей тюменского предпринимателя не имеющее, вдруг пожелало воскресать и картинами своими эту семью озадачивать и мучить? За что им эта напасть, - вечно занятому Игорю, спокойному парню Никите, а тем более Киту, вообще никакими воспоминаниями не обремененному? Не могу объяснить, не знаю. А только в январе девяносто пятого года как появился в доме портрет неизвестной дамы, так и началась эта история.
Таинственная связь видений и портрета каждому была очевидна. Сразу она им не понравилась, красавица в домино. Кит про себя называл ее не иначе, как "стервой", Игорь - "пиковой дамой", а Никита, тот просто избегал смотреть на портрет. И только Рите незнакомка была симпатична, ведь благодаря ей удалось познакомиться с Анной Ивановной.
В последнее время Рита немного заскучала. Дом, который с таким азартом обживала и украшала, уже устроился. Никита вырос. Она старалась не думать, что сын скоро уедет учиться куда-то за тридевять земель. Игорь был по-прежнему внимателен к ней, но дела занимали большую часть его времени. В общем, начала ощущаться некоторая пустота. И Рита даже подумывала: не начать ли снова работать? Но пойти как раньше в библиотеку, казалось делом невозможным, а бизнес-леди из нее вряд ли получиться.
И вот как раз в это трудное время в ее жизни появилась восхитительная тайна.
Когда первый раз, войдя в кабинет мужа, Рита увидела показавшийся театральной декорацией интерьер и ее, Анну Ивановну, у камина, удивилась, но почему-то не испугалась. Помнится, приняла ее старушка за племянницу, которую ожидала в гости, называла Лидочкой, очень была приветлива. Потом поняла, что с гостьей что-то не так, изумилась и пришла в восторг. Ах, она, Анна Ивановна, всегда знала: нечто подобное может случиться, могут встреться люди из разного времени. Тут же, ахая, захотела познакомить Риту с невесткой. Знакомство, однако, не состоялось: невестка Риту попросту не увидела. С тревогой слушала Анну Ивановну, кивала, но смотрела недоверчиво.
- Где ваша гостья, мама? В кресле, говорите, сидит? Давайте-ка, померим давление. Думаю, лучше бы вам прилечь.
Когда невестка ушла, Анна Ивановна вздохнула:
- Видите ли, дорогая, Марусенька у нас несколько прозаическая, жаль, но видеть ей вас - не дано.
Часа два они тогда беседовали. Больше говорила Анна Ивановна: о себе, о доме, о семье, и Маргариту о том же расспрашивала. А когда невестка снова вошла, Анна Ивановна притворилась, что задремала в кресле. Та посмотрела, успокоилась и вышла.
С тех пор чуть ли не ежедневно, Рита навещала хозяйку старого дома. Делалось это так: подходила к портрету дамы в домино, долго вглядывалась, а потом быстро шла к двери Игорева кабинета. Закрывала глаза и, помедлив, входила. Иногда это не срабатывало, и она, войдя, оказывалась в кабинете мужа. Но чаще получалось. Вот и теперь, еще в дверях, Рита услышала:
-А, это вы, Риточка. Прошу, прошу. Пожурить вас надо - два дня у старухи не бывали.
* * * * *
В жизнь Игоря, Риты, Никиты и Кита эти чудесные явления вторгались около полугода. Прошлое само назначало им свидания. Рите регулярно, Киту - пореже, а с Игорем и Никитой месяца два после того январского вечера не случалось ничего особенного.
Никита теперь нет-нет, да и задумывался: было, что той ночью или померещилось? Начал следить за собой: не обнаружатся ли какие признаки умственного расстройства? Потом успокоился: сумасшедшие-то, как он слышал, считают все себя нормальными. А, коль скоро, он к себе с подозрением относится, - не свихнулся, значит, пока.
Жизнь текла как обычно. Развлечений немного: бассейн да теннис. В прошлом году одноклассницы устраивали вечеринки почти еженедельно. А в этом, кого родители поприжали, а кто сознательно, как сам Никита, за учебниками да за компьютером усердствовали. Конечно, трое - четверо из пятнадцати выпускников их частной гимназии были таковы, что никакие родительские строгости на них не действовали. Ну да эти - "золотая молодежь" - компанию всегда найдут. А классные вечеринки стали редкостью.
Кит как-то сказал Никите:
-И что это, Ник, ты все над книжками чахнешь? Мне бы твои возможности.
-Не сомневаюсь, уж ты бы развернулся. А скажи-ка, Кит, что бы ты с этими возможностями делал?
-Ну, мало ли чего... Рестораны, девочки.
-Конечно - выпивка, а лучше, травка. Небогата твоя фантазия.
Как-то под вечер, возвращаясь домой, Никита проезжал мимо домика в соседнем квартале. У калитки бабулька в платке. Машину в гараж поставил и назад пешком вернулся. Район у них, по местным понятиям, фешенебельный, дома новенькие. Одни, как дом родителей Кристины, похожи на затейливые теремки из красного кирпича, другие, как Никитин, ближе к европейскому стандарту. Старье все посносили, бывшим обитателям дали квартиры на окраинах. Один этот домишко торчит как гнилой зуб.
У покосившегося крылечка Никита поздоровался с бабулькой.
-Здравствуй, здравствуй, милок. Ты из какого "картежа"-то будешь? А, знаю, видела - из того, что на усадьбе Мечниковых выстроен.
-Точно, бабушка, я об этом и спросить хотел. Интересуюсь историей города. Кто они были эти Мечниковы?
Старушка оказалась словоохотливая. Никита узнал, что дом Мечниковых был построен еще до революции. Старый Мечников, которого старушка мало знала, хозяин был "справный". Имел семью - трех дочек, да двух сыновей.
-Дочки вскоре замуж повышли, а сыновья тут жили. После войны, как умер старый Мечников, в доме жена его хозяйствовала. Старший сын ей помогал, учителем был, походил на отца - такой обходительный. Семью имел. А младший горький был пьяница, первый в городе алкоголик. Тот бобылем жил. Жену учителя звали Мария Степановна, я с ней хорошо знакома была. Теперь Мария Степановна у дочери живет, в благоустроенной квартире.
-А дом, бабушка? С ним что стало?
-Сгорел дом. Года три, почитай, как сгорел. Может случайно, а может, и поджег кто. Бульдозером потом спихнули под берег бревна горелые. И ваш "картеж" на том месте построили. Строят - то быстро теперь. Вот и я уезжаю. К дочери, как Мария Степановна. Мне и квартира не нужна. А за домишко денежную компенсацию обещали. Господин Цаплин - его контора тут все строит, - аж тридцать мильенов сулит. Как думаешь, не обманет? А здесь еще один "картеж" построят. Места, правда, меньше тут, чем у Мечниковых - там дом был комнат шесть или семь, да сад при доме большой.
Хорош был дом лет пятьдесят назад. После, конечно, ветшать стал. Мария Степановна последнее время за водой на колонку ходила, водопровод у нее испортился. А, как весна, ребятишки из художественной школы с альбомами на берегу устраивались, все дом рисовали... Хороший был дом. А книг, картин, да всяких диковинных статуэток много имелось - старик любитель был, а после старший сын собирал.
-Значит, три года назад дом сгорел?
-Подожди, счас точно скажу. Никак больше уж - почти четыре. В апреле горел. Горел жутко, пламя высоченное. Мы боялись, на другие дома перекинется. Да ничего, ночь без ветра была, тихая. Из людей в доме не было никого, Мария Степановна в гости к дочери уехала. Собака в доме, как потом оказалось, заперта была. Та сгорела.
Никита пожелал бабушке хорошей жизни на новом месте.
-Спасибо, милок. Ох, и скучно мне здесь. Прежние соседи - кто умер, другие разъехались. А новые, из ваших - то домов, со мной не разговаривают. Ты один. Да и о чем со старухой беседовать? Они новые русские, а я уж - шибко старая. Да никто за день, почитай, по улице и не пройдет, все на мерседесах.
Никита шел домой и думал: эту дочь учителя звали Наташей. Значит, Мечникова Наталья Николаевна. Хотя, фамилия, скорей всего, теперь другая. И лет ей, как минимум, пятьдесят...
* * * * *
Тайну посещений старого дома каждый держал про себя. Киту и в голову не приходило откровенничать с кем-то из хозяев. Он навещал Дениса почти каждое дежурство. Видел и других обитателей дома: то брат Денисов в саду копается, то мамаша их, Анна Ивановна, или девчонки в коридоре встретятся. Вначале их опасался, но потом перестал и по дому расхаживал свободно: не замечают его родственники Дениса. Иногда Кит сомневался, замечает ли его и сам старый пьяница? Очень может быть, что сам с собою или с бутылкой беседует. В эти бессвязные речи Кит внимательно вслушивался, была у него на то веская причина.
Он старался быть осторожнее: не набирался, как в первое посещение, да и трудно было бы водку хлестать с Денисом наравне. Однако чтобы поддержать компанию, приложиться нет-нет, да приходилось. И странное дело, после этих фантастических выпивок хмель проходил не сразу. Очутившись снова в кимычевом доме, он сторонился даже Маргариты, с которой отношения были не то, чтобы дружеские, но не без приязни.
"Интересно, - думал Кит, - почему мне сходят с рук выпивки с Денисом? Я ведь тогда, в первый раз, спустился от него на бровях, можно сказать, Ник видел, это точно. Положим, за ночь в служебке проспался, но ведь амбре должна была Маргарита почуять... Нет, что-то с ними неладно, малахольные какие-то ходят, как будто ждут чего. Нечисто здесь в доме, надо бы другую работенку поискать. Не с руки мне с привидениями якшаться... Независимо... Ну вот, подцепил словечко. Что он там еще молол этот Денис? В мозгах у него, конечно, полный туман и несвязуха. Костерил какого-то Мишку, хвастался дочкой, руки свои трясущиеся тянул, объясняя, что они золотые. А кто я таков, да откуда взялся, даже и не спросил. Да еще нес какой-то бред про клад и ротмистра. Дескать, ротмистр ему одному тайну доверил. Заносился, пыжился, на меня с презрением смотрел... Туфта это, про клад".
* * * * *
Сгоревший дом и его обитатели вспоминались Никите особенно часто по вечерам. Пару раз он даже пытался реконструировать события двадцать первого января: спускался в полночь на кухню и открывал дверцу шкафа. Тщетно; шкаф оставался шкафом, а его брала досада, - что за глупое желание воскрешать призраки? И на кой черт сдались ему эти Мечниковы?
На столе у Никиты ксерокопия газетной страницы. Вчера додумался зайти в библиотеку, в зал периодики, полистать подшивки городских газет за апрель 1991 года. И не ошибся, в трех номерах нашел заметки о пожаре. И фотографии: на одной обгоревший остов дома, другая, видно, сделана незадолго до пожара. Дом на снимке выглядит обреченным: опасен крен ворот, в окне мезонина бельмом фанера. Запустение. Но и красота.
Интересно, где окно комнаты Наташи и Ленульки? Тогда, в январе, за окнами была темнота. Он и не знает, куда выходило это окошко...
Газета писала: "Тюмень лишилась одного из самых интересных памятников деревянной архитектуры: в ночь на субботу сгорел дом, который специалисты называли "серебряным". Другого подобного особнячка в Тюмени нет. Он был уникален с точки зрения архитектуры: дом с мезонином имел центрическую композицию. И была на нем та неповторимая резьба, коей славится Сибирь. Кому принадлежало сокровище в прошлом веке? Врачу Никольскому, он построил его на берегу Туры, откуда открывается прекрасный вид. А кто занимал сей дом в наше время? Осталась в нем одна одинешенька Мария Степановна Мечникова. В ночь с 14 на 15 апреля бабуля не осталась в своих "хоромах". На другой день пришла - головешки одни от дома остались. Сгорели пожитки, старинная редкая мебель, документы Марии Степановны. Беда".
Заканчивалась статья так: "Широкая общественность не прольет скупую слезу по случаю уничтожения памятника. Все чаще звучит от обывателей и некоторых специалистов мнение - пора сносить старое. Лишь узкий круг неравнодушных специалистов доказывает обратное. Время работает против нас. Было в Тюмени 243 памятника, стало - 242".
"Ну, хватит, - с досадой сказал себе Никита, - до экзаменов осталось чуть больше двух месяцев, уже март идет к концу, хватит думать попусту. Пора в библиотеку".
Он отправился в ванную, открыл кран: воды не было, а сам кран непостижимым образом исчез. Вот оно, снова наехало.
* * * * *
Никита оказался в туалете сгоревшего дома, подивился кольчуге, распятой на стене, прочитал нацарапанную на двери фразу и открыл щеколду. Где-то недалеко играли на скрипке, и звуки нельзя было назвать приятными.
Наташа стояла у пюпитра, водила смычком по струнам - музыка получалась бессмысленная и довольно фальшивая. На пюпитре вместо нот стояла книга. Тихо вошел Никита:
- Здорово музицируешь.
Она вздрогнула и обернулась:
- А, это ты.
Не очень-то она удивилась, приняла как старого знакомого.
- Я думала, мама. Видишь ли, у меня завтра зачет Родители требуют, чтобы занималась, а я зачиталась и оторваться не могу. Читаю и для отвода глаз звуки издаю. Ахинею несу, а им лишь бы играла.
- А я тут у вас туалет посетил. Кольчуга просто класс. И на двери надпись хорошая - твоя работа?