Размахивая над головой окровавленной саблей, Чингизхан первым ворвался в осажденный Киев. Городские ворота тут же со стуком захлопнулись, отрезав Чингиза от скакавшей за ним по пятам стотысячной татаро-монгольской орды. Степному войску оставалось только визжать от бессилия и бесноваться под неприступными стенами города. Чингизхан живым попал в лапы врагов. По залитой солнцем привратной площади к нему медленно шествовал с головы до ног закованный в доспехи местный великий князь Изяслав Мстиславич. По ходу движения он негромко приговаривал:
- Ах, ты, гой еси, собака, крымский царь... На кого ветками машешь, чурбан неоте-санный?
Приблизившись вплотную, князь стащил Чингизхана за бороду с лошади и дал ему такого могучего пинка, что тот кубарем отлетел к городской стене и со всего размаху треснулся об нее. С воем он попытался припод-няться, но тяжелая латная рукавица князя врезалась ему прямо в челюсть и снова повергла его наземь. Чингизхан совсем было собрался отключиться, но его вернул к реальности густейший протодьяконский бас:
- Аминь, Орда, сейчас крестить тя будем!
Два дюжих инока ухватили бусурманина за ноги и поволокли в Десятинную церковь. На паперти с него сорвали расшитые золотом тюбетейку и халат и напялили какие-то нищенские обноски. Потом, избитого и обоб-ранного, Чингизхана швырнули на мраморные плиты пола перед алтарем. Пузастый пьяненький попик начал обращать татарву в христианскую веру:
- Повторяй за мной, иноплеменник: "Верую в Отца и Сына и Святаго Духа...".
Толмач послушно переводил на монгольский священникову речь. Чингизхан сошел с ума и в полной прострации повторил предложенную са-кральную формулу. В то же мгновенье его окатили ледяной водой, а на шею навесили ве-риги и пудовый чугунный крест.
Новообращенную овцу христову взашей вытолкали из церкви на площадь. Там Чингизхана усадили на свинью, приказали крепче держать ее за уши и пиночьями выпрово-дили за городские ворота. Поджидавшая его орда, увидев своего повелителя в столь необычном ракурсе, застыла, ошеломленная.
Чингизхан сполз со свиньи, встал на колени и жалобно захныкал. После секундного замешательства стотысячная рать, вся, как один человек, соскочила с лошадей и рас-простерлась ниц. Многим из них тоже хотелось захныкать или зареветь во весь голос. Но было уже поздно. Ворота Киева широко распахнулись и оттуда на огромных раскормленных конях вынеслись тяжеловооруженные богатырские дружины Изяслава Мстиславича. Как голодные волки набросились они на валяющихся в пыли татар и стали делать им секир-башка... Оставшихся в живых переловили и продали в рабство. Потомков их до сих пор можно встретить на улицах столицы в качестве дворников, носильщиков и мусорщиков.
Так, не успев начаться, закончилось на Руси пресловутое татаро-монгольское иго.
* * *
...Тем временем Луна взошла над островом, и негодяй-козодой поспешил осчастливить своим гнусным воплем всех живых, не лишенных начисто слуха созданий, находящихся в радиусе его заунывного вещания. Шизамото был голоден и абсолютно измотан, так что я, не взирая на все более возрастающий интерес к его странным и забавным историям, повелел накормить красавца ужином и уложить спать в своей лучшей комнате для гостей с весьма прочной бронированной дверью.
Не могло быть и мысли о том, чтобы упустить из рук такой занимательный экземпляр! Пожалуй, по переводе в виварий я лично буду проводить реставрацию и капитальный ремонт его клетки, если в том возникнет необходи-мость. Но сейчас пора и мне отдохнуть и отправиться в сокровенное путешествие по неисповедимым путям снов, закутавшись в тонкое одеяло из паутины... и снова про-снуться для грандиозных свершений, выпавших на долю великого исследователя.
...Все утро я находился в некотором возбуждении: скальпель то и дело выпадал из рук, трепанация прошла на редкость неудачно, да и не очень-то хотелось мне заниматься какой-либо работой. Мой многоизвилистый мозг был настроен сейчас на восприятие более романтической информации, чем обыденные опыты над живой материей. И вот наконец-то за обедом я опять был обрадован обществом так ловко умеющего составлять из слов предложения славного путешественника Шизамото Харирамы. Он задумчиво поскребывал копытом пол напротив меня в течение некоторого времени, а затем вдруг встал и жестом поманил меня за собой.
- Пойдемте, доктор, - сказал мне он, - эту историю лучше рассказывать на берегу моря, так как она поистине...
МОРСКАЯ ИСТОРИЯ
Гусиное перо скрипело по бумаге. Старый отшельник старательным полууставом записывал воспоминания о своей грешной молодости. Теперь, стоя одной ногой в могиле, он мог себе это позволить. Десятилетия, проведенные в полном уединении на необитаемом острове, укротили его плоть и закалили его дух. Уста аскета непрестанно изрыгали молитвы, в зрачках скакали ангелы, а на шее тяжким крестом висел распятый Господ.
А в это время в безбрежном море, опоясывавшим отшельничий остров сплошным черным кругом стоячей воды, погибельной для всего живого, тонула пиратская шхуна "Пресвятой Вельзевул", капитаном которой был отважный беспредельщик по имени Джери Смог. Но это было вымышленное имя. На самом-то деле храбрый Джери был португальцем, которого при рождении окрестили Диашем де Симоиншем. Однако, несмотря на свою гнусную, неприличную национальность, Диаш довольно быстро понял, что соль жизни заключена отнюдь не в еже-дневном выпасе негров на медных рудниках Ма-самбаты в Анголе и быстренько купил на все награбленные в поте лица деньги старое корыто, которое и тонуло сейчас, едва успев ограбить парочку зазевавшихся жирных голландских кораблей с рабами и алмазами.
Рабы и алмазы тонули быстрее всего. Они уже достигали дна, в то время как дон Диас (еще один псевдоним Симоинша) все еще отчаянно барахтался на поверхности. Наравне с ним упорно не шла ко дну троица взятых в плен толстых колбасников, - Шпиц, ван Дуст и Фейертаг. Добропорядочные мингеры, как пробки подпрыгивали на волнах, не забывая посасывать дымок из своих коротеньких трубочек.
Дон Диас в отчаянии звал Непонятно Кого на помощь. Призывы его от волнения порой рифмовались:
О, Дева Мария, святой Вельзевул!
Вы не допустите, чтоб я утонул
Младенец Исус, иже на небеси,
Меня из морской ты пучины спаси!
О, Дьявол великий, в чьей власти весь Ад,
Спаси меня, душу даю я в заклад!
О, лучше бы он тихо пошел ко дну вместе со своими пожитками! Не описать того нечеловеческого ужаса, который натурально нарисовался на португальской морде злого и уродливого пирата, когда морская пучина разверзлась и оттуда, строй за строем, выступила неисчислимая армия поющих и танцующих негров, во главе с прекрасной черной женщиной в золотых доспехах. Все ее латные аксессуары имели монограмму царского рода Нгола. Нзинга Мбанди (так звали великолепную предводительницу) бешено вращала глазами и потрясала огромным копьем красного дерева, на которое была насажена довольно-таки недавно срубленная голова с явно европейскими чертами лица.
Это была голова ученого монаха из Ордена Исуса Дж. Пигафетты. Самое ужасное было в том, что и после смерти высокомудрая башка брата Дж. моталась из стороны в сторону, показывала язык и совершенно гениально шеве-лила ушами.
- Sehen Sie das, meine Herren? - невозмутимо вопросил ван Дуст.
- Nein, - в один голос ответили остальные колбасники, - Wir sind слишком unglücklich, чтобы обращать внимание in diese пустяки.
Джери (он же Диаш) был совершенно другого мнения. Он весь позеленел, волосы его встали дыбом, а куценькая косичка - непременный атрибут всякого пиратского капитана, начала выписывать невообразимые восьмерки в рас-каленном экваториальном воздухе.
Отшельник отложил перо и глянул на море, видневшееся в окошко кельи. Увиденные им невдалеке пират, колбасники и черные дьяволы привели его в неописуемый экстаз. Многолетнее одиночество наконец-то было нарушено! Едва не сломав себе шею, он кубарем скатился по крутым ступенькам вниз и помчался на берег. Там он за считанные секунды развел огромный сигнальный костер, пару раз пальнул из ракетницы, сплясал пого и, наконец, прокричал в мегафон отвратительное ругательство на итальянском языке. Ведь отшельник был итальянцем, причем весьма низкой касты - записным макаронником и пиццеедом, по имени Дж. Эй. Кавацци.
Его усердие не пропало даром, - всех терпящих бедствие выбросило на берег девятым валом. Неграм же бедствовать в этот раз не приходилось, поэтому они, во главе с королевой, преодолели отделявшее их от суши расстояние по морю, аки по суху. Нзинга Мбанди воткнула свое копье в песок (ее свита ударила в тамтамы) и заголосила:
Пришла твоя смерть, о белый обманщик!
Не купишь меня за огненной воды стаканчик,
За пару бутылок лишь могу я отдаться,
Но будь осторожен, мне уже восем-надцать!
Я буду как молния, буду как гром,
А ты у меня будешь белым рабом!
Диаш (он же дон Диас, он же Джери Смог), мокрый и облепленный с ног до головы вонючими морскими водорослями, смог в этот момент лишь жалобно стонать и приговаривать: - "Изыди, изыди, глупая черная сатана! Изыди!". Но черная сатана не изыдала. Она важно шествова-ла, размахивая копьем, по пустынному берегу, не обращая своего королевского внимания ни на что, кроме огромного каменного идола посредине острова, где так опрометчиво поселился наш господин Отшельник.
Идола звали Сингилле. Он уже тысячу лет не видел родственной души на своем загаженном чайками острове, куда его сослали за людоедство и аморальное поведение "добрые" боги белых вождей. Теперь же он, ликуя, сбра-сывал каменный панцирь со своего могучего черного тела и простирал жадные руки к совсем ополоумевшему Д. Симоиншу, косясь при этом красным похотливым глазом на Верховную вождицу Нзингу Нгола с весьма изощренными намерениями. Она их разделяла.
А бедный Диаш припал к стопам отшельника, облобызал их и троекратно осенил себя крестным знамением.
- Избавьте нас от Зла, святой отец! - простонал дон Диас (он же Диаш, он же Джери Смог, он же Кацнеленбоген, он же... и так далее). Его просьба была незамедлительно исполнена. Отшельник воззвал ко всем святым: Петру, Павлу, Николе-Дед Морозу и прочим. Чудо не заставило себя долго ждать.
Оглушительный грохот прокатился по заливу. Развернув паруса и салютуя по неграм из всех орудий, в бухту величаво входил стопушечный российский линейный корабль "Ингерманландия". За штурвалом стоял долговязый любитель новизны - император Петр Алексеевич. Шквальный огонь из корабельных пушек безжалостно разнес на корпускулы ожившего негритянского чорта. Его черных адептов, во главе с королевой Нзингой постигла та же пе-чальная участь.
Голландцы переглянулись. Первым нарушил молчание Фейертаг:
- Пора рубить окно в Россию, господа! Хер Питер приплыл за нами, как обещал.
- Та, та, конечно! - прокряхтел старый дровосек ван Дуст и начал своим пудовым антикварным топором нарезать воздух прямо над бедной головой исследователя Кавацци, вросшего в землю рядом со своим собратом, увенчивающим королевское эбеновое копье.
Дьявол же Сингилле тем временем уже в аду открыл огромную зубастую пасть, высунул на 4 метра острый шипастый язык и, одного за другим, стал заглатывать Танцующих Негров, - беспутную рать малолетней королевы Ндонго (и впоследствии Матамбы). Жаль, что все это находилось за пределами восприятия оставшихся в тварном мире белых людей, - то-то бы они порадовались!
Но и им скучать не приходилось. Высадившаяся на остров российская матросня быстро разобралась в обстановке и отделила агнцев от козлищ. Колбасники, напевая "Хэй-хо!", загрузились на линкор в каюты первого класса, а несчастный пират безо всякого сожаления был брошен на острове вместе с господином Кавацци. Когда полосатые русские флаги скрылись из вида, отшельник сдавленно хмыкнул, уставился на дона Диаса и до пупа задрал передний край своей потрепанной хламиды.
Это было последним, что воспринял в здравом уме и твердой памяти несчастный пират. Дальше было такое, о чем приличные граждане несколько раз уже здесь упомянутой страны не пишут и не читают.
Долго еще над островом клубился нестерпимый запах ужаса и отчаяния. Про-плывавшие изредка мимо быстроходные суда Российской пароходной компании ловили на свои тысячекилограммовые радиоприемники тревожные позывные, ставшие впоследствии гимном РСФСР:
Есть в пол-глобуса необычайно
Дорогая нам с детства страна,
Это - Русь: широка, величава,
Нерушима, свободна, сильна.
Будь достоин великой державы,
Самой лучшей на свете страны!
Честь российскую, доблесть и славу
В своем сердце ты свято храни!
Погляди на кресты золотые,
Что вздымаются до облаков, -
Да хранит Боже Правый Россию
Ныне, присно, во веки веков!
Припев:
Бегут, летят года,
А слава с Россией всегда,
Это мы помним
И в небе темном
Горит российская звезда!
* * *
...Харирама поднялся с песка и швырнул в воду маленький плоский обезьяний череп. Тот весело попрыгал по волнам, напоминая призрак улыбчивого серфингиста.
- Эту историю, - печально сказал он, - мне поведал злосчастный капитан корабля, на котором я плыл домой, перед тем как пойти ко дну. Между прочим, знаете, как называлась его посудина? "Ночное Судно", представьте себе! Ну да и чорт с ним и с его лоханкой. Я все равно собирался при первой же возможности прирезать этого ублюдка, уж очень неприятный был тип. Кажется родом из Геромании, - они все там немного чокнутые. Как-то раз мне довелось гостить в тех краях в одном фамиль-ном "замке", с позволения сказать. Хозяйка его была настоящей маньячкой, - многие говорили, что в ней сидит дьявол. Но это нисколько не мешало нам развлекаться на полную катушку (дьявол, видимо, был из ве-селых) и жаль, что слишком скоро меня вычислили местные религиозные фанатики, - пришлось покинуть безвременно этот госте-приимный дом.
Часто вспоминаю я его заплесневелые стены, полы, черные от тараканов и высокие своды с потрескавшейся штукатуркой, с которых постоянно капала вода... Частенько сидели мы с бутылкой чего-нибудь горячительного у добрую сотню лет не топившегося камина, плевали в него и рассказывали друг другу всякие забавные случаи из жизни. Один из рассказов фру Берты, я думаю, будет интересно послушать и вам, доктор-сан. Он чем-то напоминает мне нашу с вами историю...