Солнце прячется за песочно-жёлтыми "сталинками", раскалённый летний день сменяет раскалённый летний вечер.
- Мама, скоро? - жалобно ноет в ухо дочка.
- Потерпи, Юлёк, метро уже близко, а там всего четыре станции, и мы дома. Уже скоро...
Кирилл пыхтит, тащит мою сумку и пакеты. Разве можно от тёщи уехать с пустыми руками?
"Получу премию и оформим кредит на машину", - в который раз обещает он.
Юлька склоняет голову мне на плечо, сопит. Устала малышка. Я тоже. Беру её поудобнее, перекладывая вес с правой руки на левую.
Станция метро вырастает гранитной громадиной перед нами, и я уже предвкушаю, как... Звук, похожий на взрыв, прерывает мои мысли. Асфальт дрожит и выгибается под ногами. Я теряю равновесие, но Кирилл не даёт мне упасть. Выстрелы, крики... Люди вокруг, ещё не понимающие до конца, что происходит, бросаются врассыпную. Мы тоже бежим. Юлька прижимается ко мне, обняв изо всех сил ножками, и молчит, но я чувствую, что ей страшно.
Длинный забор, кованые ворота.
"Сюда, сюда!" - машет рукой какой-то мужик в засаленной коричневой куртке.
Оборачиваюсь. "Кирилл!" В толпе не вижу его. Пытаюсь протиснуться обратно, но нас с Юлькой буквально заносят во двор. Ворота со скрипом закрываются и, притихнув, мы смотрим друг на друга. Что дальше?
"Давайте внутрь!" - зовёт женщина в белом халате.
Успеваю заметить на табличке у массивной двери слово "НИИ". По широкой лестнице с облупившимися балясинами поднимаемся на второй этаж. Когда-то здесь было городское имение графа Путятина, я знаю это, потому что уже бывала здесь раньше, но не знала, что из музея сделали научный институт. Сотрудники, все как один, в белых халатах, и прибывающие с улицы люди заполняют розовый зал с колоннами и липнут к окнам.
"Солдаты!" Стёкла дрожат от ещё одного взрыва, но никто не отходит.
"Наши! Наши!" - отзывается кто-то. С первых этажей доносится звучный голос: "Эвакуируемся! Женщин вперёд! Переправим в безопасное место..."
Держу Юльку крепче и отступаю назад. Ещё одна лестница вверх. Ещё несколько человек идут вместе с нами. "Не доверяю я им", - шепчет один из них.
"Я покажу", - пожилая "завхоз" в твидовом костюме, тяжело переступает, позвякивая связкой ключей. Вышорканные красные ковры на полу приглушают топот приближающихся ног. Пытаемся ускориться. Забиваемся в тесное помещение. Неровные металлические стены, крашенные зелёной краской, слабо освещаются проникающим откуда-то сверху светом. Завхоз плотно закрывает железные двери и тянет на себя рычаг с вытертым блестящим набалдашником. Лифт вздрагивает и ухает вниз. Юлька что-то говорит, но я не слышу за грохотом несмазанных механизмов. Темнота. Ещё один небольшой переход, и мы грузимся в вагонетку.
"Лифт ещё до революции Сергей Петрович повелел сделать, - рассказывает завхоз, пока вагонетка набирает скорость. - Прогрессивный был человек. И железную дорогу прямо к дому от завода прокинул, чтобы добираться удобнее было. Мы и сейчас её для подвоза используем. Виданное ли дело, своя железная дорога в центре города..."
Вагонетка проносится мимо обшарпанных серых стен, пустырей, задних дворов, через какую-то промзону с закопчёнными кирпичными трубами, из которых валит сизый дым. Ветки кустарников шоркают о борта тележки. Жёлтый кленовый лист уносит ветер, принося взамен запах пороха и огня. Мимо спешат военные автомобили. Странные, шумные, когда на таких ездили? В сороковых что ли? В пролете между зданиями показываются марширующие полки. В стороне кучкой стоят в белой форме матросы. Прислоняюсь спиной к стенке. Чувствую в заднем кармане джинсов телефон. Сети нет. Чёрт!
- Мама, где папа?
- Не знаю, малышка, не знаю...
"Конец маршрута!"
Вагонетка дёргается и замирает. Мы снова бежим. Не оборачиваясь, узкими проулками, не разбирая дороги, куда-нибудь, хоть куда. Вдалеке слышится пальба.
"Kom, kom, schneller, schneller!*" - расфуфыренная толстуха выхватывает из толпы и тянет за собой. В арку, через двор, в подъезд. Внутри непрекращающийся галдёж, душно до омерзения, приторно пахнет духами и потом. За распахнутыми дверями квартир сверкают дешёвые блестки и оголённые части тел. Да это же бордель... И тут до меня доходит, что здесь не так.
- Какой сейчас год? - цепляюсь к первой попавшей девице.
- Сдурела что ли?
- Сорок первый! - со смехом отзывается другая.
Как?
Ноги подкашиваются и я сползаю на пол. Прямо посреди грязного коридора. Прямо с Юлькой на руках.
- Пойдём домой, мама, - произносит она.
- Dein Haus ist hier, mein Küken, - ухмыляется над нами толстуха.
Она права. Теперь наш дом здесь...
Всех новеньких отводят в отдельную комнату с высокими потолками и покрытой паутиной лепниной. Обмерки, примерки, вопросы. Откуда, что знаешь, что умеешь?
- Я маркетолог, знаю три языка...
- Марке... чего? Писать умеешь? Будешь секретарём, отправим тебя в Ленинград.
- Нет, пожалуйста, не надо меня в Ленинград...
Нет, только не блокада, холод и голод... Знать бы хоть ещё какой сейчас месяц...
Нам с Юлькой выделяют койку в углу у окна с видом на тронутый ржавчиной ясень. Укладываю малышку под залатанное и пропахшее мышами одеяло, и она засыпает, обхватив мой большой палец. Она ничего не спрашивает, но, кажется, всё понимает. Даже больше, чем я... Утыкаюсь лицом в колени. В голове полное отупение. Я не знаю, что делать.
- Вот, поешь и дитё покорми, - передо мной возникает тарелка с размазанной пшённой кашей.
- Спасибо...
Поднимаю глаза, но ничего не вижу сквозь слёзы. Койка прогибается под весом.
- Ну не плачь, - говорит рядом заботливый голос, и чья-то рука гладит меня по спине.
***
- Она плачет!
- Показатели в норме.
Кто-то касается моего запястья.
- Котёнок, эй...
- Кирилл...
Больничная палата и встревоженное лицо мужа. Чуть поодаль доктор с улыбкой смотрит на нас поверх очков.
- Где Юлька? - подскакиваю на кровати, но Кирилл мягко удерживает меня.
- Они с бабушкой ждут в коридоре. Всё хорошо, Катюш, ты просто устала и переволновалась.
- Да уж вы берегите впредь свою супругу, Кирилл Андреевич.
- Ох, непременно, Сергей Петрович.
Они обмениваются загадочными взглядами.
- Что такое? Что случилось?
- Всё хорошо, солнышко, просто скоро у нашей Юлечки будет братик.