Он вырос посреди густого древнего леса. Ну, не совсем вырос, он всё ещё рос и собирался расти долго-долго. Он мечтал сделать чего-то светлое-светлое и каждое мгновение к этому готовился. У солнышка он учился нежности, у птиц он учился петь чисто и искренне, у капелек дождя - нести жизнь. Учителей у него было много, друзей было ещё больше.
Тот солнечный и ясный день стал для него очень грустным. Пришли какие-то угрюмые люди, растворили в чистом воздухе какой-то дряной дым, наговорили гадостей и про друг друга, и про красивый лес и начали пилить его соседей. Кедр с тоской следил за ними, пытался умолять, кричать, чтоб не трогали его друзей, но его не слышали. А потом чей-то взгляд скользнул и на него, и кто-то сказал: "Отломай и эту палку. Она мне пройти мешает". Кедрика безжалостно отломали, грубо бросили к остальным спиленным деревьям. Потом была тряска, грусть, какое-то замусоренное место, густо посыпанное опилками. Он лежал, тоненький, полузабытый. Ему было больно. Он ведь так хотел сделать чего-то светлое, а ему отчего-то не дали. Сил у кедра оставалось мало и он решил спеть напоследок, перед тем как растворится среди всей этой грязи, мусора, злых людей. Решил спеть для спиленных друзей, для тех друзей, которые остались в лесу. Его песня светлым лучиком скользнула из грязи к солнцу.
- Деда, деда, там что-то светится! - услышал кедр издалека. И запел громче, нежнее, надеясь хоть чем-то кому-то запомниться.
- Да не светится там ничего! - проворчал угрюмый мужчина. - Не путайся под ногами, брысь отсюда!
Девочка отошла, но не ушла, смотрела на лучик, скользящий в небо. Она уже привыкла к ругани, но ещё слышала свою душу, ещё различала в окружающем чего-то светлое и доброе.
Силы иссякли. Мелькнул, побледнел и исчез лучик. За мгновение до его исчезновения девочка разобрала последние слова: грустное "прощайте" и усталое "А мне б хотелось спеть!"
Девочка подбежала к сваленным деревьям, коснулась лежащего сбоку стволика.
- Это ты пел, - прошептала она.
- Я, - устало признался кедр.
- Ты уходишь?
- Я не могу петь без корней, я не могу чувствовать пространство без веток. И я не могу быть среди этой грязи один.
- Я бы взяла тебя с собой, но ты длинный.
- Возьми кусочек, - едва слышно попросил кедр. - Я попытаюсь хоть как-то согреть тебя.
- Деда, деда, можно я себе кусочек вот от этого отпилю?
- Пили и уходи. Хватит там сидеть и чего-то под нос себе бубнить! - проворчал дед.
Вскоре девочка покинула лесопилку, сжимая в ладошках кругленький неровный кусочек стволика кедрика. Дома долго шлифовала: чуток напильником, тряпочкой, пальчиками. От её заботы сознание и силы кедрика остались в этом кусочке.
А потом девочка просверлила дырочку, продела пёструю ниточку сквозь кедрик, завязала кончики ниточки и одела на шею, бережно, словно хрупкое драгоценное украшение. Да, собственно, оно и было таковым, драгоценным.
Прошло несколько дней. Кедрик молчал. Девочка теребила нитку, гладила кусочек дерева пальчиками. А однажды, когда её сильно обидели, укрылась в тихом месте и тихонько запела. Запела без слов, думая, что было бы здорово, умей она песней делать людей чище и лучше, убирать их грусть, болезни, помогать им. И неожиданно из кедрика скользнул тонкий, едва приметный лучик, обнял её плечики и взмыл вверх, к мрачному небу. Кедрик тоже запел. А потом к их песне без слов присоединился чистый мелодичный голос. Пространство даже замерло, услышав его. Стал утолщаться лучик кедрика, стала слышней его песня.
Девочка замерла изумлённая, но третий голос не замолк. Он разливался вокруг, он наполнял пространство радостью, любовью, светом и ликованьем. Каково же было изумленье девочки, когда она поняла, что третий голос шёл от неё, поняла, что это неожиданно запела среди тоски и суеты её душа. Через несколько мгновений голос девочки слился с голосом её души, появились прекрасные добрые слова и слившиеся в дружный светлый хор голоса живительной рекой разлились вокруг!
Первым это заметил дед. Усталый от суеты, не слышавший голос своей души не один десяток лет, дед не увидел свет. Но ему отчего-то стало радостно. Отчего-то потянуло погреться под появившимся из-за туч солнышком.
Старик вышел из дома, неуверенно двинулся вперёд, не разбирая дороги. Незаметно для поющих увидел их и замер. Ему казалось, что поёт всего лишь его внучка, державшая на руке кусочек кедрика. И ему становилось приятно от этой песни. Он долго стоял, не двигаясь и не выдавая себя, слушая неожиданно зазвучавшую песню. А потом незаметно ушёл.
Девочка с тех пор часто пела, уединившись одна. Дед редко подходил послушать песню, но чувствовал когда песня начинала звучать. Как-то неприметно часть морщин его разгладилась, на губах появилась улыбка, а его глаза добро засияли. Так же неприметно добрые изменения проявились у окружающих. Разве только дети, ещё совсем маленькие дети различали в песнях девочки второй голос, голос кедрика.
- Мама, - тянули мам за подолы малыши, - А ты видишь, у неё поющий кедр на груди! Он поёт и светится. И вокруг всё светится, видишь?
- Опять выдумываешь, - говорили малышам мамы. - И с чего ты взял, будто это именно кедр?
Малыши бы грустнели, не успокаивай их песня. Да и кедр не переставал петь, пусть даже его песню не замечали их мамы.
Понемногу малыши начали подпевать кедру и девочке. Понемногу начинали подпевать малышам их души. Взрослые подозрительно добрели. Ругаться взрослым не хотелось.
Так постепенно менялись вокруг девочки люди. Понемногу росла девочка. Ликовал кедр, чью жизнь она продлила. И неважно, как долго кедр будет с ней. Его песня останется, не исчезнет. Его песня начнёт другие песни. В общем ликовании, в доброте бесконечно будет длиться жизнь.
Ну, и что с того, что он был не звенящим? Он был поющим, пел вместе с её душой. Как и мечтал, делал чего-то светлое для всех.
Каждое дерево хочет нести что-то доброе для всех, каждое дерево может нести чего-то доброе. И людям под силу это заметить.