Аннотация: Что самое ценное в жизни? Оно у каждого своё...
Елена Свительская.
Голубая лилия
Играет ветер в кронах вековых деревьев, играют тени и свет на их листве. И в полутьме леса, на крошечной светлой полянке растёт обыкновенная белая лилия. Она ещё не цветёт, даже не готовится к цветению. Пока только у неё одна забота: выжить. Каким ветром занесло эту домашнюю изнеженную красавицу в эти дикие края, не ясно. И грустно замерла около неё девица с потускневшими глазами. Она молит мир о чём-то, долго молит. По щекам её потекли кровавые слёзы. Кровь красным цветком распускается на белом платье. Девушка падает подле цветка. И на лилии неожиданно появляются бутоны. Мгновение - и они раскрываются, показывая изумительно изящные алые цветки. А кровь всё течёт и течёт из её глаз, почему-то не заканчивается. Вот уж и белое платье стало красным. Вот уже рыжие волосы промокли от крови.
Неожиданно Лиса, наблюдающая за этим из-за дерева, вглядывается в лицо погибшей и узнаёт в ней себя. Закричать бы, но губы словно смёрзлись от холода. Убежать бы, но ноги примёрзли к земле. Откуда-то выходит Сокол, молодой и красивый вождь их племени. Равнодушно взглянув на девушку, замершую в огромной луже крови, он проходит мимо. Её, вторую Лису, он не видит. Она только и смогла, что протянуть к нему руку, беззвучно моля о помощи: мужчина и не услышал, как крича, звала его её душа. Он спокойно ушёл, а две Лисы так и остались в этом пугающем лесу. Одной было всё равно, другая не могла пошевелиться.
Осень сменила лето, за осенью пришла зима... Лиса всё стояла за деревом и не могла пошевелиться. И год сменился другим... И одно десятилетие сменилось другим... И век сменился другим веком...
Никто не приходил к ней. И шевельнуться Лиса так и не могла, прикованная к проклятому месту. И весной, и летом, и осенью, и зимой, не переставая, красовалась кроваво-красными цветами лилия, прекрасная и страшная одновременно...
Лиса заплакала во сне. И проснулась. Летняя ночь была тёплая. И ветер приятный, нежный. Но девушке отчего-то было так холодно. Алая лилия, её неподвижное тело, Сокол, проходящий мимо, всё ещё стояли у неё перед глазами, пугали.
Сокол... Прошлой весной её семья пришла в этот край. Тогда она впервые увидела его. Какой он сильный. Статный. Крепкий. Ловкий. Красивый. А ещё он был вождь её народа. Едва она взглянула на него, как её сердце, до того не ведавшее особой печали, начало биться по особому, быстро-быстро. И много горя она познала с той поры. Потому что он всегда проходил мимо неё. Каждая девушка его народа мечтала стать его женой. А он обзаводиться семьёй не спешил. Выбирал тех, которых считал самыми красивыми, развлекался с ним, потом бросал. Только худеньких, стройных и светловолосых, с белой кожей и голубыми глазами. А Лиса была полненькой, рыжей, зеленоглазой, загорелой да ещё и с конопушками на щеках и на носу. Ей о его недолгом внимании мечтать глупо было, не то что о его женитьбе на ней. А она мечтала: сердцу-то не прикажешь. И ревновала его к другим, и злилась, и плакала по ночам, тихо-тихо, чтоб родители да братья с сёстрами не услышали. Трудное то было время. И шло оно, подлое, медленно, как будто нарочно стремилось причинить несчастной Лисе побольше боли. А потом этот противный сон...
Она более не засыпала в ту ночь. А поутру решила, что не бывать тому сну наяву. Тайком стала отдавать почти всю свою долю еды коту, который у них прижился. Да зачастила к мудрым старухам и к старикам, которых не так-то много и осталось. По крупицам собирала известное тем о травах. И похудев, убежала в старый лес за заветными травами. Нашла, исцарапав все ноги и руки. Раздавила меж камней. Намазала лицо и тело соком одной травы - и стала её кожа белой. Намазала соком второй - и исчезли противные конопушки. Вымазала соком третьей волосы - и из огненных они стали светлыми словно колоски пшеницы. Глаза-то она исправить не смогла. Тело-то её, похудевшее, было уж слишком какое-то тощее и угловатое. Но может и так сойдёт? Вернулась Лиса домой, надела своё праздничное платье, которое долго вышивала. И пошла к дому Сокола. Тот как раз вышел на двор. Увидел пришедшую, не признал. Только фыркнул:
- Ах, какая щепка по тропинке идёт! А гордости-то у ней на лице, словно у дочери какого-нибудь вождя!
Покраснела Лиса как маков цвет, убежала, наивно веря, что не успел красавец заметить её слёз.
И с того дня засела девица за рукоделие. Долго, усердно училась - и непревзойдённой мастерицей стала. Сшила наряд себе дивный, а уж украсила его... Девки все и женщины едва не полопались от зависти: такое платье и жена вождя надеть бы не погнушалась. Даже жена самого богатого из всех вождей.
Свела Лиса загар с кожи соками, сменила пламенный цвет волос на светлый, надела свой прелестный наряд, убрала празднично волосы, воткнула в них белую лилию - вождь только на эти изящные цветы и смотрел, прочие-то для него словно и не существовали вовсе. И пошла к дому Сокола. Тот сидел у окна и ел с аппетитом жаренную заячью тушку. Глянул мельком на подходящую. Буркнул:
- Какие у неё глаза не красивые.
А на наряд-то и не посмотрел. Куда ему, мужчине, до того, чтоб оценить женский наряд? Не, может, кто из мужчин б и смог понять, как красив узор, ну да этого не узоры интересовали.
Убежала Лиса, слёз на сей раз не тая.
Ну, знамо дело, глаз-то цвет никто изменить не подвластен. Фигура... Ну, можно чуть больше поесть, чтоб кое-где покруглее места были. А ежели не поможет, то и валики из ткани под платье пришить. Дурочка-то наша, влюблённая, так и сделала. Опять вымазалась соками травы. Ей уже плохо становилось от соков-то этих - они ж не безвредные были. И она это знала, но уж очень хотела понравится вождю. Преобразившись внешне, одела девица свой дивный наряд с подшитыми валиками и пошла опять к дому Сокола, краснея от смущения.
Вождь в тот день на крыльце сидел, точил меч свой камнем. Скучно ему было. Глянул он мрачно на подошедшую и попросил:
- Спой-ка мне что-нибудь.
А голос-то у ней красивый был. Она и обрадовалась, запела. Печальную песню о любви и разлуке. Вот только не дослушал её Сокол. Нахмурившись, прервал:
- Не хочу я про какую-то рыдающую девку слушать. Уходи отсюда.
Побежали предательские слёзы по бледным щекам, заныло влюблённое сердце, но любить и мечтать не прекратило.
С тех пор училась Лиса и у своих певцов, и у бродячих. И до того дивно петь научилась, что никто оторваться от её песен не мог, пока она последнего слова не допоёт. И смех она могла вызвать искренний своими песнями, и слёзы настоящие. Причём, вызывала смех у самых мрачных и не любивших смеяться. Да самых жестоких, безразличных пробивало на слёзы от её песен. И сшила Лиса наряд ещё краше прежнего, расшила белыми лилиями, убрала волосы по праздничному, понатыкала в волосы... ну, разумеется, ентих же самых цветов! И пошла с песней к дому вождя.
Спал в тот час Сокол. Но заслышав дивный голос, проснулся. А как проснулся да вслушался, так сразу к окну полез, чтоб взглянуть на певунью. Да, да, она опять тем соком вымазалась. И темнело у неё в глазах, и ноги она передвигала с трудом, но всё старалась идти красивою походкой. Да, да, и валики под платье куда надо пришила...
В первый миг засмотрелся на неё вождь, а потом пригляделся: а глаза-то у ней зелёные. Буркнул он:
- Не, эта не красивая, - и пошёл искать красивую.
В слезах убегала от него несчастная. И в четвёртый уж раз, убегая, чтоб смыть с себя ядовитый сок, не заметила, какими взглядами провожали её воины, охранявшие дом вождя. А взгляды-то были ух какие потрясённые! И восхищения в них-то целое море было. Любая девка от одного такого взгляда растаяла бы от счастья. А эта дурочка влюблённая и не заметила, как на неё смотрели. Да и не заметила она, как эти и прежде охранявшие при появлениях преобразившейся Лисы, ходили потом и страдали да ту незнакомку прелестную повсюду искали. Ну, что наряды те у Лисы были они поняли, а вот в загорелой и конопатой рыжеволосой ту прелестницу-то и не признали. Да так им-то, дурням, и надо. Могли бы и повнимательнее к знакомым девкам приглядеться - и узнали бы. У ней ж черты лица и рост ни капли не изменились.
Научилась Лиса говорить стихами. И танцевать научилась так что любой бы, едва взглянув, восхищённо бы останавливался и смотрел на неё, смотрел. Ну, а чтоб проверить силу своего танца... Да, верно, вымазалась она теми дряными соками, одела новое платье, краше прежних. И в тот момент, когда воины двух народов столкнулись, подошла к полю, где бой кипел, танцевать начала. Ну, её едва не прирезали. Спасибо хоть кто-то из тех, влюблённых в её намазанную внешность, узнал, оттащил. Она удрала от них, отмылась. Неузнанная вернулась. И ещё пущего танцевать училась девка.
А как опять воины её народа с кем-то бой затеяли... Да, дура она и есть: опять к воинам полезла. Танцевать. Кое-кто засмотрелся. Оттащил её. Она вырвалась и убежала. Отмываться. И продолжать тренировки, оттачивая мастерство в тишине леса. К вечеру свалилась без чувств, тяжело больная. Ну, возвращались свои из боя, дотащили до дома. Не, не признали свою прекрасную незнакомку. Люди так устроены, что на то, что рядом, знакомое, им смотреть не интересно - им всё другое подавай, не здешнее, чудное какое-нибудь. Так-то они своё чудо и просмотрели. Обычная-то история. Кстати, бой-то в этот раз прекратился от чего? Да Сокол другому вождю обещал сию плясунью притащить, как найдут. Уж тот разглядел, что она лицом красива и фигурой... Да, валики из ткани - полезная штука... Не, мужикам тем главное, чтоб на вид красиво было, да и пощупать не успели... А почему сам Сокол не захотел её к себе домой тащить? Ну так он-то глаза её разглядеть успел. А они у ней - зелёные. Вот он и решил, что девка та не красива.
И болела Лиса наша пару недель. Увы, ума у ней тогда было как у курицы, а не как у того животного, которое то же имя носило. Да тьфу, что вы говорите-то? Не из-за волос её Лисой назвали... Ну, девку эту. А за ум... Да, вы не ослышались: она с детства умна была, от того-то и успехов таких достигла в пении, танце, шитье и рукоделии. Просто молодость, ветер в голове гуляет... И влюблённость эта на сердце... Да ещё и несчастная. Тут уж редкая девка из мудрых не поглупеет.
Ну, проболела Лиса наша, потом выздоровела, окрепла. С месяц у ней пропал из-за ентих дряных соков. А в то время весь их народ плясунью искал для примирения с соседями. Впрочем, кто-то из ищущих, кто в тот день пялился больше, чем воевал - ведь бывают ж и такие - мечтал найти и для себя оставить. А что часть из них уже женаты были, так им всё равно - они бы её второй женой сделали и самой-самой. А ежели первая жена не согласна, так скатертью бы ей дорожка да в отчий дом. Да не нашли они плясунью.
И чего б она делать стала? Да опять танцевать училась и ещё на всяких музыкальных инструментах играть. А как в третий раз сцепились мужики из её да другого народа, опять она намазалась той же дрянью, одела новый наряд да к сражающимся пошла. Думаете, попала под горячую руку? Не, на сей раз такая петрушка была... Вот честно, сама-то как услышала про то, так с неделю смеялась без остановки! Мужики-то, воины-то, как увидели её, в танце приближающуюся, так про все свои интересы и ругани позабыли, застыли восхищённые. Она станцевала - и они про всё на свете забыли. И уходила она, танцуя, так не шелохнулись. Лишь к вечеру сползло с них наваждение. Но чудное видение всё ещё помнилось, от того-то вместо драки подались в поиски прелестницы. Даже Сокол искал. Он-то до того на неё засмотрелся, что на сей раз и не приметил, какого цвета у ней глаза. И что прежде лицо это видел, не помнил.
А она едва-то омыться успела и переодеться в простое платье - и рухнула в забытье. Дивный её наряд унёс ручей. Пролежала она так с два дня. А как домой вернулась, так родители её едва не прибили. За частое пропадание. Им-то в голову лишь одно лезло. Даже не про то, где она шаталась или лежала, а с кем.
В общем, плясунью тогда не нашли. Правда, умные среди ищущих были: и те из них, кто к тому народу в гости или с товарами захаживал... Ой, да ладно вам! У людей всегда так: то дружат, то торгуют, то грабят, а потом всё сначала или в разнобой... И не надо на меня так зыркать! На себя-то самих посмотрите! Не, ну ежели нравится смотреть на себя, так и ладно. Мне-то что! А не нравится, ну, уж я-то тут при чём? Значит, кто умный был да мимо дома Лисы хаживал уж и приметил, что больно-то Лиса на плясунью смахивает. А ежели всё-таки не она, то и эта танцевать мастерица, а ещё и петь, и на инструментах играть, и стихами говорить, и шить, и рукодельничать. Ну да, поговаривают, а кто и своими глазами видел, что она где-то пропадать любит. Оно конечно, досадно, что с кем-то другим, но всё ж таки в подоле пока не приносила. Да и вообще, когда такая мастерица... Да хоть и щуплая, но лицом-то красива. В общем, женихов появилось штук двадцать. Родители долго выбирали, кто побогаче, да познатней. Девки другие локти кусали от зависти. А Лиса тихонько собрала самые важные вещички да и сбежала. Мазаться. Да рядиться в новый чудесный наряд. Да к любимому. Тот плясунью-то признал, но разглядел, что глаза у неё зелёные. Или вспомнил, что прежде её видал? Отмахнулся от неё как от мухи надоедливой. Она и пела ему, и плясала и играла на разных инструментах дивно, а он как разглядел, какого цвета глаза, так и не интересно ему стало. У него вообще такой силы дурь была, что и такими-то талантами не пробивалась.
Ушла Лиса в лес. Думала, хоть звери дикие прельстятся. Ей ж жизнь с той поры стала не мила. Да только пела она, губителей лесных поджидая. А они голос её услыхав, восхитились. Да, такой вот у неё был дар петь: даже зверьё лестное умилилось и полюбило её. Охраняло. Таскало ей что-то покушать: то зайца пожирнее, то орехов, то к малиннику её водило. Время маленько залечило рану. И решила Лиса сотворить что-то необычное. И чтоб мир её услышал, помог в затее, стала только растительной пищей питаться. Девица помнила старые легенды о том, что прежде люди никого не убивали: ни своих, ни зверья какого-либо. Растительным когда-то питались. И было то миру их в радость: он мир, точнее, она, Мириона родимая, не хотела, чтоб люди себе или зверью вредили. Ну, а что зверьё зверью вредит, так тут уж ничего не поделаешь: так уж зверьё Творцом устроено.
Пару лет жила в лесу, ведая только одно горе: неразделённую свою любовь. Думаете, зимой мёрзла, без шубы-то? Ан нет, зверьё преданное её отогревало. Да и сама она поздоровела, окрепла. Похорошела. Здоровье-то оно украшает. Поскольку травой не мазалась, то окрепла. И зверьё как-то по-особому понимать стала. Да и тайны трав, прежде неизвестные, ей приоткрылись более, чем другим людям. Вообще, в ту пору уже и драконы появились. Но им тайны трав так же не открывались и людям. Пожила Лиса ещё с год в лесу - и иных растений ей тайны открываться стали. Да по родным девица так соскучилась! И вернулась в родные места.
Там её уж и не ждали. А вдруг она пришла. Ещё красивее. И в рукоделии она ещё лучше стала. И лечить травами смогла. И в прочих-то своих умениях превзошла былую себя - не просто так в лесу сидела, а тренировалась. В общем, зауважали её, что свои, что чужие. И женихов с сотню понаехало. Да только такую уважаемую особу уже родителям замуж против её воли не спихнуть. Решили: пусть сама дочка выбирает. А ей только один Сокол и люб. А что Сокол? А ему она что рыжая, что намазанная в светловолосую и белокожую - всё одно не мила. Из-за не любимого цвета глаз. Вот ведь дурень, а! Всем завидно, что Лиса только на него и смотрит, а он и не рад её вниманью. Ему всё б с голубоглазыми, светловолосыми, белокожими и стройными развлекаться! Не, признаюсь, фигурка у Лисы нашей округлилась где надо - уж и без валиков очень хороша. Ан не мила ему.
А девица наша, невеста без жениха, всё продолжала растительным питаться да к миру взывать. Года два взывала. Сокол всё ещё не женился: воевал, торговал, спал, ел да с красотками водился.
И прониклась наконец Мириона. Спросила у влюблённой девушки, что за помощь ей надобна. А она к тому времени так умна стала или сердцем чутка, что услышала голос своего мира.
- Мне бы, говорит, глаза голубыми сделать или чудо какое-нибудь сотворить.
- Не могу я цвет твоих глаз менять. А могла бы - не стала. Ни к чему это.
- Как же ни к чему? Он полюбил бы меня за голубые глаза!
- Что ж это за любовь, если тебе так себя коверкать нужно, чтоб ему приглянуться? - чуть помолчав, возмутилась Мириона, - Проси другое что-нибудь.
- Тогда... - ненадолго призадумалась Лиса, а потом сказала: - Хочу белые лилии, так им любимые, преобразить. Чтобы чудом стали, дивом-дивным.
- Да и так цветы совершенны, - растерянным голос мира стал.
- Нет, - красавица замечает, - Ещё кое-что добавить можно.
- По-моему, нет нужды что-то в них менять, - Мириона говорит.
- Может, ты цены какой-то особой хочешь за помощь свою?
- А что бы ты отдать могла? - мир не наживы хочет, не оплаты, а только лишь любопытствует.
И некстати вспомнился Лисе тот дурной сон о покрасневших цветах. И будто потускнел ясный весенний день, ослабел аромат цветов, подурнели птичьи трели. И сердце тревогой и страхом вдруг обожгло. Да только не отступилась красавица:
- Я за твоё чудо готова жизнь свою отдать. Только дай мне один день, чтоб чудо любимому поднести и, когда он пленится его очарованием, немного побыть около него.
- Ты думаешь, будто он тебя полюбит за дар этот? - погрустнел голос мира.
- Уверена, он восхитится! А я ему ещё и спою, и сыграю, и станцую - он и полюбит меня. А мне бы хоть один денёк счастья.
- Настоящая любовь не требует жертв. А тут настоящей-то и не пахнет.
- Ты думаешь, я его не люблю? Да я за один его влюблённый взгляд или ради его удовольствия готова хоть всю кровь свою отдать!
Во время того разговора девушка шла возле дома своих родителей.
- А стоит ли? - усомнился мир.
Вскипела кровь Лисы иль только ей показалось? Вбежала девушка в дом, схватила со стены кинжал отца. Выскочила наружу, к кустику белой лилии, который с таким усердием растила для преображения, о котором так заботилась. Куст пока несколько бутонов приготовил да один цветок кокетливо распустил.
- Одумайся, Лиса! Не достоин Сокол никаких твоих жертв! - Мириона испуганно вскричала.
- Не тебе решать, достоит он или нет! - по щекам влюблённой потекли горячие слёзы, а в зелёных глазах её загорелась ярким пламенем злость, - Сердце моё решило, что он достоин, а на иных советчиков мне наплевать!
- Если бы достоин был, он бы разглядел, что ты его любишь. Если б мудрым был, то понял, что искренняя любовь - это самое драгоценное. И даже если не проникся взаимностью, всё равно б благодарен был тебе за любовь твою.
Голос мира слышала только Лиса. А крики девушки - все люди, что поблизости находились. И сбежались они все. Да отобрать кинжал не успели.
- Плевать мне на твои советы! Да хоть б умоляла меня одуматься, плевать! И не нужна мне жизнь, которую Творец мне подарил! - плача, прокричала несчастная.
И пронзила себя кинжалом. Брызги её крови упали на белоснежный цветок, алые пятна растеклись по красивому платью. Упала Лиса на бок. И сломался под её телом стебель лилии. И вздохнули сбежавшиеся люди: такая красота погибла из-за одного дурня. И всё равно, что дурень этот - их вождь. Он-то не оценил, но их-то за что этой красоты лишать?! Пусть она сама своя была, ни шла ни к кому. Но любых больных и раненых лечила, тем счастье приносила в семьи своего народа. А уж как пела, танцевала, играла! Хоть и не принадлежала эта краса никому, но и её народ и люди из соседних, что на неё взглянуть заезжали и удовольствие получали от танцев её, от пения и от музыки. И иные народы, кто о ней знал, воевать с её народом не хотели: боялись воины, что возненавидит их за вражду эта красавица. А как возненавидит, так последняя крупица надежды заполучить её себе пропадёт.
И покидала жизнь красу, утекала как песок сквозь пальцы. Чудесна красота и даже смотреть на неё - уже удовольствие. Да только хрупка красота. Её погубить очень просто.
То ли мир смилостивился, то ли и Творец вмешался. А перестала кровь убегать из юного тела. Пылью осыпалась рукоять кинжала, а лезвие растаяло. Коснулся луч солнца раны глубокой, доходившей, быть может, до сердца, и затянулась рана. Вздохнула девушка резко, открыла глаза. Она бледная была, а в остальном уже здорова. И жива, жива! Упал другой луч солнца на сломанный стебель. Упали с голубого неба несколько капель дождя. И протянулась радуга над лилией и над лежавшей Лисой. И побелел окрашенный кровью цветок. И распустились иные бутоны на стебле. Исчезла радуга, прекратился таинственный дождь. И ветерок качнул белые лепестки. И обнаружилось, что они отливают голубым. Так взглянешь - обычная белая лилия, эдак - голубой цветок из удивительного полупрозрачного голубого камня.
- Будет он отныне вырастать при любых условиях, - мир сказал, - И не погубит его ни засуха, ни наводнение, ни пожар. Если влюблённый отломает цветок да понесёт тому, кого любит, не завянет цветок, сколько б ни несли. А у дома любимого как положат цветок на землю, так вырастет стебель у него, и корни - и приживётся. И ничто кроме злости того, кому принесли это чудо, не сможет уничтожить эту лилию, пока тот, кому подарили её, жив. А если цветок сорвёт злой человек, в чьём сердце нет никакой любви, тогда завянет сорванный цветок в руках его. Я дарю это чудо той, которая любит. И прошу передать другим, кто любит.
Медленно поднялась Лиса, улыбнулась счастливо. Поклонилась на четыре стороны - в благодарность миру. И сорвала цветок для Сокола. А оставшиеся цветы отдала тем, кто любил. Редкое это чудо - любовь, но среди собравшихся было любящих больше, чем цветов. И ахнули люди - выросли вмиг ровно столько чудесных цветов, как и искренно любящих. Голубой лилии было всё равно, взаимная любовь или нет - ей главное, чтоб любили искренно. Разобрали любящие цветы и побежали к любимым, чтоб обрадовать их. А на стебле новые цветы выросли. Их срывали жадные - и они засыхали в их руках. Однако же новые вырастали цветы - ждали тех, кто способен любить. И впредь ждать их будут.
А что Лиса? Так она побежала со своим цветком к Соколу. Вырастила чудесную лилию перед его домом. И села у двери, поджидать, когда её любимый вернётся. Он придя, первым делом на белые цветы взглянул - их ещё несколько часов назад не было. Подошёл к лилии. Обхватил один из изящных цветов пальцами, наклонил. И стала живая белая лилия будто из камня полупрозрачного, голубого. И хотя любил он только белые лилии, эта до того хороша была, что он залюбовался.
- Я у Мирионы её для тебя вымолила, - сказала тихо девушка.
И впервые посмотрел мужчина на неё долго. И даже поблагодарил. Умел, оказывается, и он спасибо говорить!
- Я спою для тебя? - она спросила.
- Спой, так уж и быть, выслушаю.
И запела Лиса так, как никогда прежде не пела. Кто рядом был и услышал её, говорили после, что это была самая прекрасная в их жизни песня. Песня для любимого, она всегда самая красивая. Такую песню за деньги купить невозможно, точно так же как нельзя купить настоящую любовь.
Заулыбался вождь, её слушая.
- Сыграть мне для тебя?
- Сыграй.
Дал охранник дома Сокола Лисе дудочку. И заиграла она лучше чем до этого. И было это самое прекрасное, что собравшиеся когда-либо слушали.
- Станцевать тебе?
- Станцуй, пожалуйста, - ему стало интересно, как же она станцует, если будет танцевать именно ему.
Надо ли говорить, что этот танец Лисы превзошёл все её прежние танцы?
И улыбалась она, танцуя, видя, что он с восхищением наблюдает за ней. И от улыбки похорошела пуще прежнего.
Потом она тихо спросила вождя:
- Понравилась ли я тебе?
- Очень понравилась, - ответил мужчина честно.
Да любому бы понравилось, если б услышал и увидел мастерицу в тот час!
- И, возможно, полюбить бы я тебя смог... - добавил вождь задумчиво.
У влюблённой девушки аж глаза засияли от радости.
- Да только зеленоглазая ты и рыжая... Мне вот светловолосые и голубоглазые как-то больше по душе... Вот если б ты была такой - я б только на тебя смотрел. Стала бы ты моей женой единственной и любимой, а я - счастливейшим бы мужчиной в мире.
- Я могу волосы перекрасить - они светлые будут, - торопливо сказала Лиса, - И кожу осветлить могу, и веснушки убрать...
А про то, что это её здоровью вредить будет, а при долгом использовании - убьёт её, Лиса смолчала. Она готова была убить себя ядовитой травой за несколько дней, недель иль месяцев его любви.
- А глаза? - взволнованно спросил мужчина.
- А их перекрасить не смогу. Уж какие от рождения даны...
Помолчав, заметил Сокол с сомнением:
- Мне-то больше голубоглазые по нраву...
- Ну, а время-то может твои пристрастия изменить? А мои умения?
- Да вряд ли...
Заплакав, убежала Лиса прочь. Как ей больно было и горько - слов не хватит передать.
Стала жить она в лесу, выяснять иные тайны растений. И мир поддался ей, проникнувшись её мольбами, открыл больше, чем другим. Что-то такое узнала она, что знали прежде люди Первого народа. Нет, не всё, а только осколок прежних знаний, но был он больше, чем у иных нынешних людей.
Научилась она лечить лучше прежнего - спасать тех, кто уж у Грани был и даже тех, кто на Грани. И ещё больше похорошела. И цвет волос научилась менять без вреда себе, и веснушки убирать без вреда. И кожу делать нежной. И многим иным хитростям научилась. Только ей всё хотелось узнать, как глаза сделать голубыми, чтоб Сокол её полюбил.
Питалась она только растительным. И помогала всем больным и тем, кто за них просить приходил. И зверьё лечила при необходимости. Оттого-то крепкое здоровье получила в дар, особую выносливость - ей уж и зима не страшна была.
Прошло двадцать лет - она всё ещё жила в лесу, думая о любимом и об изменении цвета глаз. И как ни странно, не изменилась она внешне: вот как было ей двадцать два, когда она получила чудесную лилию в дар, вот столько ей внешне оставалось. Да и тело у неё как у двадцатилетней было. Люди Первого народа не старели. Видимо, она поняла какой-то осколок их тайны.
А что Сокол? А вождь прожил так же беспутно года два или три. Всё-то он мечтал о совершенстве, с умениями Лисы и при том с голубыми глазами. А чудесная лилия цвела у его дома круглый год. Ни холод ей был не страшен, ни жара.
И то ли два года спустя, а то ли через три как он сей дар получил... В общем, растаяло его сердце и впервые появилась в нём любовь. И стало ему уже без разницы, рыжая ли любимая или светловолосая, голубоглазая или зеленоглазая. И отправился он в лес - уже не молодой и не такой красивый как раньше. Да и чего скрывать: драки, обжорство и разврат оставили свои следы и на его теле, и на его здоровье, и на лице. Пришёл вождь в лес, пошёл по приметам, что сказали люди ему. Но не нашёл он Лисы. И в другие разы приходил - не мог найти - она всё где-то в иных местах ходила. А люди, которые из-за несчастья к ней шли, те находили её. А может, это Мириона нарочно её уводила от Сокола? Чтоб он сделал что-нибудь для любимой. А то капризный какой: то не люблю, ну её, Лису эту, то люблю, значит, выходи, Лиса ко мне!
Он то дома её ждал, то у леса бродил, то в лес заходил. Да только иными тропами ходил, далеко от Лисы. А чуда у мира для своей любимой не просил. А ежели б и додумался, то уж жизнью б своей заплатить не согласился. Мириона хотела бы ему шанс дать - ради Лисы - и обращалась к вождю. Да только не слушал он её голос.
Лет десять Сокол о Лисе мечтал, а потом рукой махнул на неё да и женился на другой, кареглазой. На голубоглазых-то ему уж и смотреть было противно. Как бы красивы они не были, а всё ему напоминали, как он из-за своих дурацких прихотей Лису потерял. Зеленоглазые ему о Лисе влюблённой напоминали - и совесть его покусывала, и грусть обнимала.
А пока он наследниками обзаводился, появилась в мире новая магия. Первую, значит, драконы до того изобрели. Или открыли? А эту вот - Лиса.
И придумала она первые иллюзии. Теперь уж могла сделать так, чтоб зелёные глаза выглядели как голубые. Вернулась в родные края. И узнала, что Сокол уже женился. На кареглазой. А она, дура, так старалась, чтоб изменить свой природный цвет глаз!
В тот же день завяли два куста голубых лилий: самый первый и тот, который она вырастила для вождя. А Лиса скрылась в глубь того леса. Она и прежде, с того дня, как появились чудесные цветы, уже не пела, не танцевала и не играла ни на чём. Всё об изменении глаз думала. А теперь ей и не хотелось. И мало кто из страдающих её мог отыскать. Наверное, только те, кому сама Мириона помогала найти. Сама-то Лиса уже никого спасать не хотела. Но если уж кто добрался до неё, помогала, чем могла.
Думаю, вы можете понять, как досадовала и как печалилась несчастная. И уж сообразили наверняка, что в один из дней любовь её сердце покинула. Так любой даже самый жаркий и большой костёр тухнет, когда в нём не остаётся дров. А она лишилась всего, чего имела: мечты, веры, надежды. Да ещё и саму себя ненавидела за глупость. И за то, что так старалась себя предать ради него.
Но годы шли, а она не старела. Так и была внешне как молодая. И красива была, но уж не той яркой и тёплой красотой солнца, какой согревала прежде души. Теперь девушка стала так же прекрасна как снег. Снежинки очень изящны и имеют своеобразный узор. Если их мало - они растают. Если много - обдадут холодом. Так и Лиса.
И передавали видевшие её, что она прекрасна. Но грустили те, которые когда-то видели её наряды и танцы, слышали её музыку и пение. Такая красота замолчала! А уж если у певца, музыканта, танцора или мастера больше нет желания творить, то даже если и удастся его подкупить или заставить, уже прежней красоты от него не дождёшься. Просто самое лучше, самое красивое - это то, что идёт от души. А всего лучше, что от влюблённой души или любящей.
В один из дней, тусклых, мрачных, пришёл к нашей Лисе один из драконов. Рассказал о своём народе да о его могуществе. И стать её его женой попросил.
- Наши дети всё могущество моего народа возьмут да и тебе самой часть перепадёт, - сказал ей, - Всё, о чём больше всего мечтают, отдам я тебе: очень долгую молодость, могущество. Если богатства захочешь, власти в каком-то народе - получишь их с лёгкостью. А хочешь - так и власть над всем миром забирай. Нам это уже не интересно - мы все уже с властью вдосталь наигрались. А захочешь - мучительнейшим из мучительных путей уйдёт к предкам человек, разбившей твоё сердце. Всё могу дать я тебе. Лишь только одну кроху дать не смогу - любовь. Народ мой отказался от неё, взял взамен долгую жизнь, длинную молодость да всемогущество. Любовь к нам всё же приходит. Так, изредка да не ко всем. Да нам и без неё хорошо.
Нахмурила Лиса светлые брови, зажёгся огонь презрения в зелёных её глазах и как пламя загорелись её рыжие волосы - она уже не скрывала настоящий облик свой.
- Это что ж за всемогущество, - спрашивает девушка дракона, - Если любовь к вам с такой неохотой да изредка захаживает?
- А ты после всего случившегося всё ещё любить хочешь? - усмехнулся мужчина.
Был он статен, здоров, красив. И на лицо ему около двадцати трёх лет. Хотя он уже третий век дни коротал, тешась со своим могуществом, с магией со своей драконьей. Мало ему своего могущества, он и Лисы дары в свой род забрать захотел. Впрочем, она и внешне ему мила была. И не только для себя он такую красивую жену хотел, но и для детей, чтоб и роду его такая красота пошла. И уверен он был, что пойдёт Лиса за ним, станет его женой.
- Нет, не хочу я любить того, кто меня не полюбит. Уже налюбилась. Хватит мне. А за нелюбимого замуж не пойду, - и улыбнулась девушка дерзко.
- Так и будешь в лесу этом жизнь коротать? - рассмеялся мужчина, - И не жаль тебе себя губить, красоту свою?
- А назло всем людям да народу твоему буду жить одна! Пусть не достанется моя красота никому!
Он ушёл смеясь. Правда, бросил через плечо:
- Ну коли передумаешь - разыщи меня. Мне особенная жена нужна, вроде тебя.
Как вы догадались, не искала его Лиса. Жила в своём лесу, не пела, не танцевала да не делала себе музыкальных инструментов.
Так прошло века два-три. Надоело Лисе быть одной. А к людям идти не хотела - зла она была на людей. Да на дракона самодовольного самоуверенного.
Раз как-то прибежал к девушке - она всё так же лицом юна была - сильный волчонок. Мол, от вождя его стаи посланье передаёт. Нашли волки в лесу человеческого детёныша, да не знают как им поступить. С одной стороны, стая голодная, с другой их старшая сестра, Лиса то есть, в прошлый раз сердилась, когда они на людей напали. Испепелила прежнего вожака гневным своим взглядом. Но тогда ясно, тогда человеческая самка молодая была да степенный самец. И они роду человеческому могли бы много славных детёнышей дать. Да и дали наверное - вырвала ж их Лиса от волчьей стаи. Да, потрепали их волки, но они ж не знали, что старшая сестра так разозлится. Сомненья добавляли и сороки-вертихвостки. Они трещали с высоких сосен, трещали без умолку. Мол, ещё несколько волчьих стай да с десяток медведей и парочка глупых кабанов тоже на людей напали, вызвали гнев Лисы, но только пепел никому ничего не расскажет. И пускай себе эти сороки трещали бы, волкам на их мнение начихать, да только помнил вожак волчьей стаи жар лестного пожара, который только Лиса смогла остановить.