Мне снилось много всего в ту ночь. Сначала - бессонную. Потом мрачную, хотя и тихую. Вспоминалось затишье перед грозой. Потом, уже почти под утро, едва забрезжил рассвет, пришёл ко мне сон. Тягучий сон. Сон, полный разных картин. Смутных и ярких. Они маячили передо мной. Словно я вначале стояла у реки. Реки каких-то событий или судеб. Потом, привлечённая журчанием воды и блеском солнечных бликов на гранях волн, я подошла ближе. Я склонилась на берегу, полном белого-белого и грязно-рыжего песка - будто россыпям драгоценных ярких камней на полотнище, покрытом вышивкой. Я зачерпнула горсть воды в ладонь, поднесла к губам. Там я увидела её лицо. И отшатнулась, расплескав воду. Пролитые и выпавшие капли разлетелись яркими брызгами. В них я увидела её историю. Горькую, пронзительную... Я её не запомнила. Пробовала вспомнить, когда проснулась, но...
А ещё помню, как меня в последнем сне - коротком втором сне, разбитом вдребезги беспощадным будильником и ослепительным солнцем, прошедшим сквозь не задёрнутое окно... Там... там меня преследовало одно жуткое видение: я стояла на бескрайнем поле, засыпанном сияющим и жгучим снегом. Босая... и по стеблям немногочисленных устоявших мёртвых трав и по моим ногам полз ослепительно сиявший иней... Из брызг аметистовых камней и аметистовой пыли. Изящным и обжигающим узором заткало мои ноги, приковав к земле, плотно сдавленной снегом. Узор пополз по щиколоткам - я не видела его, но ощущала его мерзкие прикосновения - и выше... Когда мороз и аметистовый иней дошли до груди, мучительно сжалось сердце, забившись бешено-бешено... И когда иней пополз выше, когда мучительным комком сжало горло, то я наконец-то проснулась, села на кровати, судорожно сжимая тонкую ткань ночной рубашки. Белой-белой, с нежно-сиреневым цветным узором... Мне захотелось сжечь её сию же минуту. Почему - не поняла. Это было странное чувство отвращения и какого-то гадкого... непонятного... предчувствия? Страха ли? Я судорожно скользнула рукой по смятым простыням, ища его руку... Но он уже ушёл. Опять проснулся пораньше, бесшумно оделся и растворился в сумраке предрассветной тишины... Или мне это всё приснилось?
Я беспощадно засунула своё вялое тело под ледяной душ. Запоздало вспомнила, что этого всё-таки не было. Последнего виденья не было. Хоть он и поил меня дорогим вином в ресторане, я почему-то нашла в себе сил не последовать его приглашению. Кажется, врала про завал на моей работе и срочное задание, недоделанное и взятое на дом. Последний день сдачи - сегодня утром, в десять. Усмехнулась, глядя на моё измученное лицо в обрамлении витой рамки на зеркале. Цветочный узор. Изящный, с мелкими линиями... Впервые с того дня, как купила это зеркало, меня едва не стошнило от вида собственного зеркала. Или виной тому было моё отражение?
Завтрак с кофе. Нет, всё-таки без кофе. Завтрак в виде фруктового салата. Впрочем, хватит просто фруктов. При виде ножа и лезвия, направленного на меня, меня тоже едва не стошнило. Значит, просто фрукты...
Начальник - золото. Отпустила без допроса. Я считала её грымзой и каменной скалой, но стоило прийти в помятом виде на работу - и отпустила меня. На день. Ну и ладно.
В парадной почему-то замялась у почтовых ящиков. Зевая, достала газеты и прочий почтовый хлам из объявлений. Зевая, прислонилась к стене, развернула рекламную газету. Почему-то взгляд зацепился за объявление о выставке. Мода прошлых веков, очаровательные платья с изящной вышивкой и что-то там... Обычно я спокойно относилась к выставкам. Выставкам всякого тряпья - особенно. Карьеристка, что возьмёшь? Или просто отголоски той очкастой мышки со школы и первых курсов институтской скамьи? А, ладно, схожу. Когда-то в школе я любила вышивать. Помню, на уроках труда. И позже, в кружке. На уроках мы начали с русской народной вышивки. Я упорно не хотела шить красной нитью по белому фону... А ещё раз, когда нам задали вышить анютины глазки с фиалковыми лепестками, меня на истерику прорвало... Переучилась, девочка. Так сказали мне. Я, учительница и мама. Ну и ладно... с кем не бывает!
Заскочила домой, приодеться на выставку. Не то, чтобы я их люблю, но душа требует праздника. Возьму и устрою сама. А что? Настроение вроде слегка приподнялось. Я ощутила лёгкий привкус заманчивой тайны. Возможность прикоснуться к моде прошлых веков... А что? Вдруг найду симпатичное сочетание цветов или узоров? В работе пригодится. Или в рукоделии. Может, стоит вернуться к вышивке? Пусть Сергей в лепёшку расшибётся в попытках вытащить меня куда-нибудь по вечерам, а я в это время удобно пристроюсь в любимом мягком кресле и буду нанизывать стежки один за другим. На мягкую и заманчиво блестящую ткань... Я люблю вышивать. И даже не потому, что все говорили, как здорово у меня это получается. Просто сама люблю.
Расчёсывая волосы, запела. Пелась какая-то ерунда, но пелось легко, строки сами собой всплывали откуда-то из глубины. Пела и отпускала их. Наружу.
Белый снег, аметистовый иней -
Это песня забытой любви.
Синей вьюгой, синей-синей,
Заметало девичьи следы.
Белый снег, аметистовый иней -
Боль двоих позабытых сердец.
Синей вьюгой, синей-синей,
Заметает мечты наконец.
Белый снег, аметистовый иней -
Это счастье погибшей души.
Синей вьюгой, синей-синей,
Укрывает в лесной глуши.
Белый снег, аметистовый иней,
Засыпает мою колыбель.
Синей вьюге, синей-синей,
Я молюсь: 'Огради от потерь!'
Чтоб выбрать заколку, грациозным движением распахнула шкатулку с украшениями для волос. У Сергея бы слюнки потекли от такого красивого движения. И пусть. Он был очень милым и щедрым, но что-то в наших отношениях не клеилось. С самого первого моего взгляда на него. А он, наоборот, воспылал страстью или любовью ко мне. С первого взгляда. Что за наваждение! Я оттолкнула серебристую заколку с сиреневыми стразами, подаренную им. Как только попалась мне под руки. Ненавижу сиреневый цвет! С тех пор, как себя помню! Забавная семейная легенда: временами в нашем роду рождались девочки, которые любили вышивать, более того, творили вещи поистине изумительные. И они обязательно ненавидели сиреневый цвет. Одна даже отказала жениху, вздумавшему подарить ей платок с сиреневым узором на снежно-белом фоне... Смешно и грустно! Я даже не знаю: смеяться или верить?
Белый снег, аметистовый иней,
Засыпает мою колыбель.
Синей вьюге, синей-синей,
Я молюсь: 'Огради от потерь!'
Напев последние строки, оттолкнула заколку, подаренную Сергеем. На свидания с ним иногда надевала. А сегодня я пойду одна. Без него. И радовать буду только себя. О, синие стразы на переплетениях проволоки с медным отливом! Отлично, теперь оправим синюю юбку - и вперёд! Выставка ждёт. Меня! Аж интересом пробрало...
На выставку добралась как-то очень быстро. От музея сегодня не подташнивало: с детства ненавижу сборища старых вещей. Ох ты, в программке какое платье! Роскошное и с вышивкой. Изящной и нежной. Пару залов отвели под вещички давно ушедших модниц! Посмотрим-посмотрим...
Первую залу я проплыла словно в забытье. Словно чья-то нежная рука подхватила меня за запястье и поволокла за собой. Увлекла во вторую залу. Там, минуя взглядом несколько стендов с платьями и другими вещами, я увидела его. И замерла, не сразу решившись подойти...
Пальцы ласково прошлись по нежной ткани. Чистое, ещё нетронутое полотно... Оно упоительно прекрасно. Потому что узоров на нём можно сделать... не счесть... Есть что-то мистическое и притягательное в только что поднятом отрезе ткани...
Оно смотрело на меня. Изумительно красивое белое платье. То ли бальное, то ли свадебное. С сиреневой вышивкой, в нежных цветочных завитках которой притаились аметисты разной величины. Они словно сиреневый иней расползались по всему платью... Я наконец-то рискнула подойти и осмотреть это чудо со всех сторон. Какие линии! Какие аккуратные стежки! Россыпи серебряных и белых бусин тоже сплетаются в прекрасные цветы! И всё - ручная работа! Боже, сколько сил, терпения и вдохновения нужно было вложить, чтобы сотворить такое! Аметисты крепились к ткани благодаря серебряному обрамлению с маленькими витыми ушками... Легонько, словно осторожное дыхание на морозном воздухе, поблёскивала ткань в искусственном освещении. Я представила, как оно смотрелось при свете дня... на балу... на чьём-то тонком стане - обладательница платья явно не отличалась полнотой - и просто дух перехватило от зависти! О, как же повезло той, которая носила его!
Сквозняк, прорвавшийся сквозь где-то неловко распахнутую дверь или окно, легонько зашуршал юбками девиц и женщин, облепивших разные стенды и стеклянные купола, скрывавшие под собой шедевры давно ушедших мастериц. В сердце, глубоко-глубоко, шевельнулась грусть. Почему-то проскользнула мысль: а что они получили за свой великолепный труд, творцы ушедших веков?
Она поставила перед ней шкатулку. Распахнула. Сверкали гранями нежно-сиреневые и тёмные драгоценные камни в изящном обрамлении серебра... Одна ахнула, а вторая - поджала губы. Её взгляд как нож прошёлся по сердцу.
- Подарок графа ко свадьбе. Смотри, не повреди ни одной из них!
- Вы будете как королева! - улыбка расцвела на румяном лице, - Самая-самая красивая из королев!
Девушка в атласном платье неспешно скользнула к окну. С усилием, напрягая белые нежные руки, затворила окно. И всё же резкий порыв ветра прорвался внутрь, зашуршал занавесками и накидкой госпожи. Она спрятала в колыхающихся волнах занавеси своё бледное белое лицо и пальцы. Судорожно смявшие накидку. Белое кружево. С чуть розовеющими цветами...
Я долго скользила вокруг стеклянного ограждения, рассматривая завитки узора. С моим богатым воображением мне и в очертаниях лужи мерещились какие-то фигуры: от туфли до лица прекрасного принца. Помню, и в детстве любила разглядывать пятна и причудливые узоры, искала везде отзвуки несуществующих и незадуманных творений...
И всё же, чем дольше кружила я вокруг квадратной витрины, как коршун вокруг голубки, нервируя пожилую смотрительницу залы, тем отчётливее виделись мне очертания разных предметов, полускрытые в причудливых цветочных мотивах... Камень в оправе... сплетения рук двух фигур... осколки бокала... мёртвая птица... завитки инея... Особенно потрясла меня та птица. Хрупкость в её тонкой фигуре, сплетённой из цветочных пятен и завитков диковинных трав... Её обречённость... Невинность и потерянность... Грация в сломанных крыльях... Слегка приоткрытый клюв, словно распахнутый из последних сил, чтобы заглотить каплю стекающего дождя... Я отходила и приближалась к белому платью с аметистами, вновь и вновь, я рассматривала с разных углов, веселя других наблюдателей выставки. Или же отпугивая их моими расширенными горящими глазами...
Я проторчала в зале, у этой же самой витрины, до самого закрытия. Насилу меня выставили смотрительница и охранник, вызванный на всякий случай.
- Но это... это... там! Там!.. - вырывалось из глубины меня, пока охранник делал деликатные попытки меня оттащить, а я рьяно сопротивлялась.
- Я милицию вызову! - истерично выпалила наконец отчаявшаяся смотрительница.
- Н-но там... там птица! Птица! - я потыкала в сторону платья вновь высвобожденной рукой.
- Выставка продлится до конца месяца, - вдруг улыбнулся охранник, - Ещё успеете насмотреться. Только срисовывать запрещено. Фотосъёмка - тоже. Впрочем, если вы что-то запомните - и дома нарисуете, то никто не узнает. Так вы сами выйдете или вынудите меня вас выставить?
- Я вернусь, - улыбнулась ему, встряхнула головой.
Наваждение растаяло. Вроде бы. Пожилая женщина взглянула на меня со страданьем и жгучим неодобрением.
- Ходют тут! - проворчала, провожая нас взглядом к выходу.
- Выходи за меня? - спросил он, впившись в её лицо глубокими синими глазами.
- Так я не люблю тебя! - ответила, смеясь. И, чуть помедлив, посерьезнев вдруг, уточнила: - А ты сватов пришлёшь за мной?
- А ты не хочешь?
Смутившись, потупила взгляд. И качнула головой. Вздрогнул, не отрывая от неё потемневших глаз.
- Так я подожду. Подожду, пока ты мне поверишь.
- А... - всё-таки подняла взгляд, - Если не дождёшься?
- Я дождусь! - пылко заверил. И серьёзно. И, оробев, добавил: - Только ты приходи, а?
И тишина сплелась над забором, над пышными гроздьями сирени. С тягучим и знойным запахом.
- А... а можно я тебя за руку подержу? Ну хоть раз!
Тишина, пронзительная и гнетущая. Наконец взглянула на него, быстро-быстро, и подала руку. Сжал тонкое запястье, грустно взглянул на исколотые руки.
- Может... пройдёмся немного?
- Меня ругать будут.
- Совсем чуток.
- Я... - опасливый взгляд в сторону старого деревянного широкого дома, - Пойдём. Только чуток.
- Только чуток, - повторил он, бережно сжимая исколотые руки.
Ветерок, дунувший мне в лицо, освежил мысли и память. Вздохнув, сказала:
- Бывает же такая красота! - и медленно поплыла по улице.
Платье и очертания разных историй, примерещившихся мне в узоре, не шли у меня из головы. Когда вечером Сергей опять пригласил меня на свиданье, то машинально согласилась. Потом поняла, что то было его сообщение. О свидании. Сегодня вечером. И что я согласилась. Вот дура! Но всё-таки спросила, где встречаемся и ко скольки прийти. Он опять предложил подъехать за мной. И я опять отказалась. Просто отказалась. Так захотелось. Без знания моего адреса он вполне проживёт. Встретимся как и обычно, на углу у парка.
Сергей пришёл при полном параде: рубашка, галстук, костюм, сияющие начищенные ботинки. Когда шли по улице, на меня с завистью смотрели встречные девицы и дамы. В ресторане - официантки. Сергей сидел как-то напряжённо. И торжественно. Что мне сразу как-то не понравилось. Вообще, причина, по которой я стремилась держаться на отдалении от него, была непонятна даже мне самой. Может, просто не лежала душа. Так-то он был подтянутый, с накаченными мускулами, белоснежный улыбкой. Лицо не то что бы король красоты, но в целом симпатичное. Ещё и глава собственной преуспевающей фирмы. Пока сотрудничающей с нашей. Наши девицы были от него в восторге. Полагаю, и в его фирме тоже. Только я встретила его холодным взглядом. Он удивился. И пристал. Как банный лист. Вначале я отталкивала его ещё сильнее. Потом, подпав слегка под его обаяние и уговоры подруг - 'Дура, тебе уже почти тридцатник! А тут такой мужчина!' - как-то иногда стала с ним разговаривать на темы, не связанные с работой. Он решил было начать свои кошки-мышки, но затея его провалилась. С треском и грохотом. Тогда он заинтересовался. Слегка. Потом не слегка. Потом, распалённый моим холодом, увлёкся всерьёз.
Мой взгляд привлекло колье из бисера и страз. На шее у одной из девушек, сидящих напротив.
О, это божественное чувство, когда сама выбираешь оттенки и формы камней и бусин! Когда перебираешь разноцветные нитки.... Тонкие, нежные... Когда продумываешь узор: главная часть, основа, родится прямо сейчас в твоём воображении. А мелкие детали будут вплетаться по ходу, украшая, дополняя узор. Или скрывая ошибки. Хотя лучше обойтись без них... Ошибки слишком дорого стоят, что для души, что для истерзанных иголками пальцев. А если загубишь весь узор... Об этом лучше не думать! Итак, нитка обнимет иголку. Страстно и нежно. И новая причудливая картина сорвётся с кончиков пальцев - и расцветёт на мерцающей ткани...
- Прекрасная дева, посмотри на меня, а? - не вытерпел Сергей.
Повернулась и одарила его натянутой улыбкой.
- Что не так? - взорвался он, - Привёл тебя в такой дорогой ресторан, угощаю, а ты не рада! Всё принимаешь как должное! Нет, чтоб проявить хоть немного человеческой теплоты! Можно подумать, я что-то страшное тебе сделал!
Вздохнув, ответила:
- Я просто не понимаю, что тебе от меня надо. Если тебе нужны восторг и благодарность - то их тебе с превеликим удовольствием принесут другие.
- Вообще-то, я хочу провести вместе с тобою жизнь.
Все так говорят! Говорили...
- Я понял, что просто романа тебе недостаточно, поэтому хочу предложить тебе стать моей невестой, а потом и женой, - он достал из своей сумки тонкую деревянную резную шкатулку. Судя по виду, довольно-таки старую, - Ты не похожа на всех этих ветреных девиц. Как королева. У тебя есть принципы, трудолюбие, - задумчивая улыбка, - Лицо, фигура меня тоже вполне устраивают.
- Король выбирает себе королеву? - усмехаюсь.
- Ну, почти, - усмешка скользнула по губам, он гордо выпрямился и приподнял подбородок, - Я - потомок русского дворянского рода, тех его представителей, которые смогли убежать за границу. Сам жил там, но отцу захотелось вернуться и основать дело на родине предков. Теперь вот пришла пора мне женой обзавестись. Ты, безродная обычная девчонка, только выигрываешь. Ну, разве не отличная сделка? - он открыл шкатулку, - Раньше девчонкам из простых такое и не снилось! А это, кстати, передаётся в моей семье по наследству. Моя жена его носить будет.
В шкатулке лежало колье из аметистов. Аметисты были обрамлены серебром. И лежали... на белой ткани. Белом бархате. Я как увидела их, так словно к стулу примёрзла. Точно такие же по форме и серебряному обрамлению были пришиты на белое платье на выставке. А потом... не знаю, что на меня нашло... Такой холод пробрал меня, такой ужас... Как тогда. Во сне. Когда я стояла на снегу, посреди белой-белой пустыни, а аметистовый иней полз по моим босым ступням, пробирая ледяным дыханием до костей... А ещё... эти аметисты... Сиреневые и холодные камни. В объятиях серебра. Они...
- В общем, выходи за меня, - сказал он и улыбнулся своей нестерпимой и гордой улыбкой. Словно король.
- Да иди ты! - выдохнула я.
Схватила сумочку, в каком-то дурмане схватила мобильник, заталкивая в первое попавшееся отделение.
- С меня хватит! - вскричал он, - Я больше не намерен терпеть твои хамские замашки! Или ты сейчас же извинишься, или я больше никогда не...
Дрожащими пальцами я защёлкнула сумку и выскочила вон из ресторана, провожаемая растерянными взглядами официанток. На улице мне в лицо плеснул горсти цветочных ароматов шаловливый ветер. И я вдохнула, легко и глубоко. Счастливо. Было такое ощущение, что наконец-то с моих плеч свалилось что-то нестерпимо тяжёлое. Улыбка скользнула по моим губам. Я ощутила себя счастливой, безумно счастливой. И медленно двинулась прочь. Он не выскочил наружу, не кинулся за мной. Что ж. Так будет лучше. Так, правда, лучше. Я наконец сделала то, что нужно. Но... эти аметисты в серебряных оковах... О, точно! Это именно то! А там, на выставке...
Вновь пришла на выставку. Осмотрела белое платье с аметистами. Со всех сторон. С разных углов. Список очертаний пополнился. Летящая голубка. Две сплетённые руки. Разбитый бокал. Умершая птица. Колыбель. Раненая птица. Странно, почему тут сначала умершая птица, а потом раненная? Что-то похожее на лесные заросли. И... револьвер. Снова разбитый бокал. И, наконец, снова летающая птица. Или улетевшая? Вздохнув, потёрла виски. А малая часть вышивки вообще ни о чём. Просто цветочные узоры. В чём-то даже иные, хотя линии и завитки очень похожи. Просто вышивка. И часть швов, ближайшие к ним элементы декора тоже как-то неприметно выбиваются из общей картины. Похожи, но будто что-то не то... Какая-то бессмыслица. Или... Чужая рука? Почти всё платье словно картина, нарисованная одной рукой. Полная смысла и линий, идущих из глубины души на одной мощной волне вдохновения. А остальное - как искусная подделка. Искусная, но подделка. Впрочем, сделать такое и вручную... Вторая мастерица была не хуже первой! И... эти аметисты... То ли аметисты с платья и с колье Сергея обработаны и украшены одним мастером, то ли... И тут мне вспомнилось ещё кое-что... Прижавшись ладонями к стеклянной витрине - бабуся-смотрительница истошно заголосила получше любой сирены - я впилась взглядом в аметистовые украшения... Позже охранник подошёл, тот же, синеглазый, осторожно похлопал по плечу и попросил хотя бы до завтра обождать. На ухо шепнул: 'Пожалей стариков'. И я домой ушла. Устав после волнений и бессонной ночи, прилегла пораньше. И уснула...
Девушка в простом льняном платье с красными вышитыми узорами качала деревянную расписную колыбель. Устало улыбаясь сладко спящему малышу, напевала колыбельную:
Белый снег, аметистовый иней -
Это песня забытой любви.
Синей вьюгой, синей-синей,
Заметало девичьи следы...
Пальцы порхали над белой тканью легко. Словно бабочки или птицы. По белой равнине расцветали серебряные узоры, с вкраплением бисера и аметистовых камней... Он вошёл, тихо прикрыл за собой дверь. И прислонился к стене, любуясь её лицом, повёрнутым в профиль и тонкими пальцами, летающими над вышивкой. По спине и ниже стекала густая русая коса. Короткие прядки на лбу завивались, непослушно и невинно. Светлые глаза сверкали восторгом. В них мерцали отблески ещё только задуманных узоров. Грудь вздымалась спокойно, спокойно опускалась. Дыхание её было размеренным... Шуршало платье из грубой ткани от прикосновений ветерка, забивающегося в полуоткрытое окно... Он смотрел на неё долго-долго - слуги по всему дому хлопотали, готовя обед и разыскивая пропавшего гостя. Потом неслышно выскользнул за дверь. Словно змея. Да во взгляде его мелькнуло что-то такое... Холодное и змеиное... На приторно сладком лице застыла улыбка...
...Белый снег, аметистовый иней -
Боль двоих позабытых сердец.
Синей вьюгой, синей-синей,
Заметает мечты наконец...
- Так зачем же? Зачем ты испортила её? - бледнокожая девушка потрясла каменной подвеской и полураздавленной серебряной веточкой, - Отец убьёт тебя, если узнает!
- Помилуйте, барыня! - она упала на пол, разбивая колени о деревянный пол.
Та подошла, грубо сжала ей подбородок, подняла лицо. Две девушки. Равных лет... Одна смуглая, другая - белая-белая. Бедная и богатая. Хозяйка и раба...
- Кажется, ты совсем не хочешь, чтобы тебя помиловали?
Тонкие губы задрожали, глаза заволоклись слезами.
- Пригрела змею за пазухой! - метала громы и молнии, - Мало я выгораживала тебя?! Мало кормила?! А кто тебя тогда вытащил?! Тебя бы до смерти запороли, кабы не я!
- Он... - по смуглым щекам потекли ручьи... - Убейте меня! Лучше убейте меня!
- Граф? - спросила госпожа, помертвев.
- Он говорил, что любит меня... - девушка закрыла лицо исцарапанными руками с обгрызенными ногтями.
- Граф всем так говорит, - вздохнула госпожа, вдруг опустилась подле неё, притянула к себе и обняла, - Ужели же не слышала, что о нём говорят?
Какое-то время в комнате было тихо. Они плакали. Обе. Беззвучно, смотря в разные стороны.
- Если я расскажу, барин...
- Да он тебя убьёт! - испуганно вскричала госпожа.
- Но если я смолчу, то вы... вас...
- Да кому интересно моё мнение! - судорожно сжала её плечо. Та поморщилась от боли, но смолчала. Госпожа устало поднялась, прошлась по комнате. Промяв ковёр в форме причудливых фигур - ворсинки потом поднимались как ни в чём ни бывало - вдруг остановилась. Подошла к дверям, распахнула, выглянула в коридор. Неслышно затворив дверь, вернулась и тихо чётко сказала: - Этой ночью. Я подговорю Глафирью. Она преданна мне. Она даст тебе платье. Своё оставишь у реки. С твоим крестом. Переплывёшь реку, оденешь новое платье. И уйдёшь. А это, - протянула ей аметист с поломанной серебряной веткой, - Продашь, если понадобится. Если будут трудные времена. Но позже, пока могут ухватиться.
- Но мне его отец подарил! - судорожно сжала ткань там, где прятался нательный крест.
- Твой отец тебе с небес не поможет! - прошипела, чуть погодя добавила с горечью, - А узнают про тебя и графа - и тебя же обвинят. Графу-то что сделается? Да и меня всё равно за него отдадут - это уже решено, - кривая улыбка скользнула по полным губам, - Графиней стану. Богатенькой... А ты беги. Беги, слышишь? И никому ничего не говори! Так только и спасёшься! Я бы письмо с тобой послала, Насте... она знает, кому... Ну да тебе не до него будет...
...Белый снег, аметистовый иней -
Это счастье погибшей души.
Синей вьюгой, синей-синей,
Укрывает в лесной глуши...
Она качала колыбель, тихо напевая свою колыбельную. Вдруг послышался выстрел. Вздрогнула, вскочила. Робким комком выкатился из-за стола мальчишка.
- Где отец? - головой покачал, руками развёл, - А эта... штука... которую он вчера из лесу принёс... Где она?
Опять головой покачал. Без сил сползла на пол, закрыла лицо руками... зарыдала, горько-горько...
- Боже, за что же? За что же? - повторила, - Боже, помилуй его, глупого!
Маленький в колыбели проснулся и тоже заплакал. Горько-горько. И старшой, что ей по пояс почти доставал, шмыгнул носом. Яростно посмотрела на него, на его лицо.
- Спроси, не видал ли кто отца?
И убежал. В полдень вернулся.
- Мама, мама, там из лесу принесли... такое... такое!.. - и в ужасе закрыл лицо руками.
Побелев, выскочила вон из избы. Мужики и бабы обступили что-то, завёрнутое в старый тулуп. Растолкала их, приблизилась. Мужчина, одетый по-барски, вдруг открыл глаза, с усилием поднялся. Ему помогли ближайшие: кабы не было беды. Он таки сел, утёр кровь струйкой стекающую с лица, поджал тонкие губы, накрыл простреленную руку другой - и поверх давно спёкшейся крови новая побежала, свежая.
- Молчите, что нашли меня, поняли?! - сказал мрачно, - И что ранен был пулями, и что в лесу нашли меня - молчите. И лошадь мою разыщите, немедленно!
Она вдруг отшатнулась подальше от него, узнав.
- Мама, мама, отца нашёл! - подбежал старшой, впился в подол.
Дворянин обернулся к ним, впился в её лицо взглядом. А тут люди расступились, пропуская широкоплечего синеглазого мужика с вилами. Тот встал у бледной женщины и её старшого. Все трое они были не очень-то и друг на друга похожи.
- Ты! - вскочил, поморщился, - Ты, девка! Ты платье моей жене так и не вышила! Да я тебя...
- А дуэли нонче запрещены, - осклабился синеглазый, - А для охотничка вам многое не хватает.
- Грозить мне вздумал? - вскричал.
- А мы не ваши холопы, - ухмыльнулся, - И хозяин у нас - мужик честной. Своих в обиду не даст. Езжали бы вы, барин. По-тихому.
- Да ты... ты...
'А я никого не боюсь, - сказал ему дерзкий взгляд синеглазого. - Того, кто мою суженую обидит - руками своими задушу. Или вилами голову проломлю. Хватит ей, натерпелась. А кары не боюсь. И их в обиду не дам. Вас убью и их убью, чтоб не достались кровопийцам. А за себя не боюсь'
- Я вам платье вышью. Только оставьте нас, - сказала. Тихо, потупив взгляд.
- Мама, а кто это? - спросил старшой, с интересом.
- Я привезу тебе вышивку. Ты закончишь её. Я заберу - и уеду, - сказал, и припечатал, - Навсегда, - тут и лошадь ему подвели, найденную. Бросил последний взгляд на её ребёнка, смотревшего на него с неподдельным интересом. С помощью чьих-то мозолистых и грязных рук забрался на коня и ускакал.
'Езжай, езжай, - сурово сказал ему мрачный взгляд синих глаз, - Вы и так для нас много сделали, барин. Слишком много'
...Белый снег, аметистовый иней,
Засыпает мою колыбель.
Синей вьюге, синей-синей,
Я молюсь: 'Огради от потерь!'...
Поднялась рано утром, на рассвете. Зевнула, протёрла глаза. Пробовала снова уснуть, но сон не шёл. Вдруг вспомнила, вскочила, свет зажгла. Прошла к комоду, отодвинула нижний ящик, достала из глубины старую пластмассовую шкатулку. Открыла, развернула ткань. Подхватила подвеску. Аметист в обрамлении серебра. Одна веточка сломана, будто тяжёлым чем-то ударили. Вспомнила сон, усмехнулась. Приснится же такое! Только... точно, одной рукой сделаны! Что эта подвеска, что те, которыми вышито белое платье в музее... И те, с фамильного колье Сергея! Забавно! А впрочем, мне всё равно. Мне без него легче. Странное чувство - жених-то вроде хороший. Но легче. Камень, верно, старый. Может, много денег за него бы дали. А не отдам: наследство от какой-то прабабушки. Значит, ценность семейная: зачем её продавать?
- Вы снова пришли?
Обернулась. Синие глаза охранника смотрели на меня. Не на фигуру в обтягивающем платье, а мне в лицо. Серьёзные и добрые глаза...
- А вы ждали? - отчего-то спросила я.
Он смолчал. Повернувшись к нему спиной, двинулась в сторону залов, где проходила та выставка. Почему-то вдруг остановилась и обернулась. Охранник по-прежнему смотрел на меня. Лет сорока пяти-сорока восьми. Лицо простое. Какой-то усталый и, кажется, побитый жизнью. На руке без кольца виден большой шрам. Прореха на штанах под коленом неловко и криво заштопана. Поймав мой взгляд, он робко улыбнулся. Он ждал...
