Достоевский хохот походит на
улюлюканье форм:
в глазах - настойчивая белена,
на ебальнике - сальный капрон.
Им заходится виброво поминальный
стол, как пляшущие на нём,
этот хохот топкий и номинальный,
как приусадебный водоём.
Южнорусский хохот напоминает
отсутствие вкуса - вполне резонно,
гражданин в усишках уводит налик
за "пожить" до конца сезона.
Можно всё, но нельзя не прыснуть,
исполняя со стулом, верно,
потому и прячешь свою бугристость
в издыхательном "Ишь стерва!"
Твой смешок же ничуть на хохот
не похож - вроде шёпота на веранде,
он печален, как сладкий опыт,
въевшись модусом операнди.
Как лучи, направленный в одного,
обозначивший путь в начале,
очевидно, и он, как правило, ничего
хорошего не означает.