Вместе с ним в дом, - двери ведут прямо на кухню, - вошли дневные, влажные сумерки и предгрозовой ветер: всколыхнулся тревожно огонь в печи; длинно и сочно загудела тяга в поддувале и трубе.
За дверью остались дневная непогода, сырость и слякоть.
Возле порога он разулся; подошел к печке. Открыл большую железную, с окалиной дверцу, подпёр её чурбачком; поставил на пол ботинки.
- Погоди! - раздался мелодичный голос от двери.
Из серого размытого проёма потянуло влагой и меланхолией луж.
Она стояла внутри дома на изрядно вытертом резиновом коврике перед дверью. Мягко улыбнувшись, поправила рукой мокрые, тяжелые пряди густых волос.
Он прищурился, тщась рассмотреть лицо гостьи. Не удалось, только разглядел светлую улыбку.
Гостья подошла к нему, села рядом с ним возле открытой дверцы на корточки.
- Знаешь, чтобы высушить обувь, вовсе не обязательно класть её на уголья.
От её голоса тёплая дрожь пробежала по его телу.
Она поставила возле его ботинок свои туфли.
"Что за блажь носить обувь не по сезону?" - подумал он.
- Хорошие боты, - похвалила она, положила руку на его плечо и опёрлась подбородком. - Ручная работа?
- Угу, - пробурчал он. - Итальянская кожа.
Она взлохматила ему волосы, как это делала всегда; от удовольствия он зажмурился и втянул голову в плечи.
- Ты помнишь меня? - загадочно скользнула по её устам улыбка. - Только честно!
Он задумался. Несомненно, он помнил её, но ветер времени стёр со страниц памяти её имя; так и признался. Она расхохоталась, озорно хлопнула в ладоши, добавила, что так будет легче и ей и ему, что это привнесёт в их встречу элемент интриги.
Он поставил две деревянные скамеечки перед печью; они расположились с простецким комфортом. Её волосы слегка просохли и шёлковыми прядями покрыли плечи.
В печке ярко горел огонь; вспыхивая со свистом, пуская фонтанчики искр, прыгали язычки пламени по поленьям. Лёгкая волна дрожи пробежала по его телу; она это заметила.
- Ты продрог. Ляг на диван, отдохни. Я приготовлю глинтвейн, - она указала поворотом головы за плечо.
Он посмотрел туда и увидел вместо знакомой кухонной утвари, грубо сколоченного стола и стульев, оштукатуренную и беленую стену со старинным ковром; такой же кожаный диван с высокой спинкой, с полочкой для книг, тонкими длинными зеркалами по верху и валиками, покрытыми светло-серыми чехлами вместо подлокотников.
Мгновенно его телом овладела усталость; появилась приятная гудящая тяжесть в ногах; голова налилась отдалённым вязким гулом; заломило в затылке, в висках дробно застучали маленькие молоточки; глаза начали слипаться.
- Ты умеешь варить глинтвейн? - удивился он сквозь навалившуюся дрёму, послушно улёгшись на диван.
- У нас, - он видел её через дымку сна, фееричную и загадочную, она мотнула гривой волос за дверь, где вовсю неистовствовала гроза, и лил ливень, - глинтвейн варят все!
Он переборол сон.
- Что ж, это радует, - покорно скрестил руки на груди и тяжко вздохнул.
Она рассмеялась, разомкнула его руки; сказала, что для этого время ещё не пришло, что он может принять любую удобную позу, пока она сварит напиток.
Он положил руки на живот, переплёл пальцы.
От плиты струились ароматные тёплые волны сосновых боров и весенний дурман вишнёвых лепестков.
- Этот удивительный рецепт я узнала именно там...
- Стой! Припоминаю, - оборвал он её, - прежде ты чуралась даже запаха пива!
- Не отрицаю, - ответила она и, стоя спиной, повернула вполоборота голову.
Прекрасный профиль - не оторвать глаз! - оттенённый влагой всё ещё сырых волос, - в его груди сладко заныло, как и тогда, много лет тому.
"Как же тебя зовут? Как?" - Билось в его мозгу. "Не ломай голову, - вдруг раздался её голос внутри его, - не вспомнишь... Наша встреча была мимолетной". "Как! - вскрикнул мысленно он, - восемь месяцев, это, по-твоему, мимолетно?!" "Глупый! - чарующие нотки дивного голоса накрыли его сознание силками нежности. - В вашей земной жизни всё - мимолетно!"
Деликатно скрипнули пружины. Через приоткрытые веки он увидел её: она села рядом. Красивый абрис тела; мягкий взор; тёплая улыбка. В руках небольшой овальный поднос круглой формы с большой глиняной кружкой, над которой вьётся ароматный парок.
- Глинтвейн! - торжественно объявила она, уловив его взгляд.
Он протянул руки за кружкой. Она быстро отвела поднос в сторону.
- Нет-нет-нет, - остудила она его горячий порыв. - Поступим иначе...
Она отпила глоток напитка, приблизила своё прекрасное лицо к нему.
Он потянулся ей навстречу, устремив уста в поцелуе...
Резкий порыв ветра сквозь мутные стёкла затуманенных окон растрепал заспанные зелёные занавески; языки пламени, пуская искры, прорвались через щели дверцы, взорвав комнатные сумерки; следом взвилось под потолок ослепительное пламя свечи. Тени, косматые призраки сновидений в панике попрятались в тёмных углах кухни, приглаживая обожжённые космы костлявыми руками-ветками, обиженно скуля.
На старом скрипящем стуле, не облокачиваясь об спинку, монотонно покачиваясь вперёд-назад, он сидел в задумчивости за столом. Прекратив покачивание, заметил в руках большую глиняную, ещё тёплую кружку. Сделал глоток. Приятный, пряно-винный напиток освежил. "Глинтвейн!" - обожгла сознание мысль. Он быстро обернулся к печке, в глазах поплыло, через дымку во взоре различил ботинки и туфли. "Что за блажь носить не по сезону обувь?!" - подумал он и, следом во весь голос закричал: - Господи! Я вспомнил... вспомнил, господи... я вспомнил её имя!
Он вскочил со стула, тот опрокинулся. Он, потеряв равновесие, пошатнулся, взмахнул рукой, стараясь ею ухватиться за воздух.