Аннотация: Очерк посвящен моим родителям, которые в годы войны и в мироне время показали себя как истинные патриоты своей Родины. Их биографии могут служить примером для подрастающего поколения.
НЕЗАБЫВАЕМОЕ
Документальный очерк
"Да к святым причисленные двое --
мать с отцом, родившие меня"
(из народной песни)
Мне был один месяц, когда в августе 1945 года моего отца, выпускника Балашовской школы ГВФ (гражданского, воздушного флота) направили в Башкирию осваивать первые воздушные трассы. В то время в самых отдаленных уголках республики единственным транспортом были лошадки. В каких только небесных передрягах не был мой отец, чтобы вовремя доставить больных, грузы, продукты питания...
Тогда, в пятидесятые годы, аэродром представлял собой зеленое летное поле, на краю которого размещался деревянный теремок со взлетевшим наверх петушком. Здесь в самом сердце аэропорта размещалась диспетчерская. И невдомек сегодняшним пассажирам важных "Икарусов" и скромных белоснежных маршруток, отъезжающих с Южного автовокзала в разные районы и города не только республики, но России, что едут они прямо по летному полю, где приземлялась только набирающая взлет малая авиация. Башкирии. На всю жизнь запомнила я этот номер: 3- 09- 81. Бегала к соседям, звонила и тоненьким голосом спрашивала: "Соколов прилетел? Ура!" - кричала я и бежала поскорее сообщить маме радостную весть. Мама улыбалась, одевала меня понаряднее, и мы в радостном ожидании прогуливались по молодой заводской улице Аксакова, только обзаводившейся новыми заводскими двухэтажками. Отец приезжал на большой железной машине, похожей на санитарную, усталый, но всегда с улыбкой на лице. И обязательно привозил какую-нибудь игрушку. Однажды он привез заводного слона. Тогда заводные игрушки были в диковинку. И когда этот железный зверь пошел на меня, я так испугалась, что закричала, замахала руками, отпугивая маленького железного зверя. Отец повернул ключик - и слон застыл на месте. Я вытерла слезы и еще долго с опаской смотрела на новую игрушку.
Трудной была мамина участь - ждать. Но она с достоинством несла свой крест. Удивительно, но она узнавала самолет отца по гулу мотора. Папа с мамой познакомились в Саратове в конце войны. Хотя Саратов был прифронтовым городом, духовная жизнь в нем не затихала. Сюда были эвакуированы многие столичные театры и знаменитости. На сцене Саратовского оперного театра пели знаменитые тенора и басы, в драматическом играла Алла Тарасова и другие знаменитые актеры тех лет... Мама особенно любила Аллу Тарасову в пьесе Островского "Без вины виноватые". Она смотрела этот шедевр великого драматурга несколько раз, не переставая восхищаться той силе чувств, с которой великая актриса играла образ матери. Восемнадцатилетняя деревенская девушка прослушала почти все классические оперы! И это после тяжелых ночных дежурств в госпитале, где она работала санитаркой. " Если бы отец был жив, - вздыхала мама, - он обязательно дал бы нам, детям, высшее образование". А мама так мечтала стать врачом.
Мой дед Николай, простой крестьянин, был интеллигентом от Бога. Детей пальцем никогда не трогал. Когда маленькая Таня однажды расшалилась за столом, отец только строго посмотрел на нее и потер указательным пальцем у виска. Этого жеста было достаточно, чтобы девочка перестала баловаться.
...В кузницу к Николаю, расположенную на окраине села Романовка Саратовской области, с утра до вечера шел и стар, и млад. Несли чинить косы, грабли, вели, чтобы подковать лошадей. В тот день и вовсе было народу не продохнуть. И когда кузнец Николай, высокий, плечистый черноволосый, чуть присел у разогретой наковальни, в кузницу ввалился как всегда навеселе сосед бедняк Пантелей.
- Все стучишь? - он смерил здоровенную фигуру Николая злым, колючим взглядом.
-А ты все бездельничаешь? - Николай снова взялся за молот.
- Да постой ты маленько! - Пантелей дохнул на него сивушным перегаром. - Я вот поспорил с мужиками на литр, что ты вот это штуку не согнешь, только чур, одной рукой!
Николай перестал стучать и мельком взглянул на предмет, который Пантелей держал в протянутой ладони. Это была подкова.
- Спрячь! - строго сказал он Пантелею. - Я думал ты по делу, а ты от безделья маешься. Детей своих пожалей - с голода пухнут, а ты дурака валяешь!
- А ты меня не учи! Сила есть - ума не надо. Некогда мне в земле ковыряться... Я, как- никак, сельский активист. Едем завтра с уполномоченными в соседнее село раскулачивать... А то больно жирно живется некоторым... - Он смерил кузнеца недобрым взглядом.
- Иди отсюда подобру-поздорову. Не активист ты, а бездельник. Не пил, сам бы все имел.
Николай изо всех сил ударил молотком по наковальне, обдав соседа золотистым снопом искр.
- Но, но, не балуй! - Серые острым прищуром глаза Пантелея разгорелись недобрым огнем. - Насчет подковы значит слабо? Моя, выходит, взяла? Эй, мужики, - крикнул он, отворив дверь кузницы. - Он не могет, - и Пантелей закудахтал, как мокрая курица.
Николая задело. Он схватил в огромную ладонь подкову, выжал ее как мокрую тряпку и бросил под ноги изумленному соседу скомканный кусок железа. Пантелей сразу протрезвел. Вся его пьяная, тщедушная душонка взыграла от зависти и бессилия. Он пинком открыл дверь кузницы и со злостью бросил кусок железа в снег.
- За бездельника ты еще рассчитаешься! - прошипел он, нахлобучивая шапку, и шатаясь, побрел к дому.
Мужики провожали его дружным смехом.
У Николая было такое ощущение, как будто из кузницы выползла змея.
- Ты мне не указ, всех вас скоро прикончим, сволочи, кулачье проклятое, ишь заелся, и лошадь у него, и корова, и курочки бегают, а у меня ни хрена! - орал на всю улицу Пантелей так, что встречные собаки с испуга заливались громким лаем.
Прошла неделя после визита в кузницу недоброго гостя. Как-то ранним утром в избу Иванниковых громко забарабанили. Николай, поймав на себе испуганный взгляд жены, наскоро оделся и ласково шепнув жене: "Не бойся!", быстро подошел к двери. В избу ввалились три здоровенных мужика, коротко бросили:
- Уполномоченные! Где колхозное зерно прячешь? Сам покажешь или... - Они свирепо смотрели на опешившего Николая.
- Господь с вами, - перекрестился он. - Побойтесь Бога! Чужого никогда не брал и не возьму. Все, что есть, вот этими руками!
Кузнец сжал здоровенные кулаки.
-Но, но, не балуй! - нахмурились уполномоченные.
От громких голосов проснулись на печи дети, уставились на бородатых злых дяденек и громко заплакали.
- Маруся, успокой Ванюшку и Танечку! - сказал отец как можно спокойнее старшей дочери. Но голос звенел, выдавая тревогу.
Уполномоченные начали обыск. Искали везде, искали, сами не зная что, даже в волосах моей бабы Софьи, заставив ее расплести большую, до пола косу. Она плакала от унижения и обиды, пряча раскрасневшееся лицо в густых прядях волос. Так ничего и не найдя, увели со двора кормилицу корову, утащили даже лежащий на печной притолке маленький кусочек сала. Этот украденный у детей последний кусочек моя мама помнила всю жизнь.
Николай не сомневался - ложный донос - работа пьяницы Пантелея. Валяясь целыми днями в обнимку с бутылкой сивухи, он люто завидовал соседу, у которого всегда было что поесть, и дети не пухли с голода.
- А ну пошевеливайся, подтянись! - зычный голос конвоира потонул в злом вое метели.
Цепочка осужденных сталинским режимом так называемых кулаков, растянувшаяся, казалось, по всей заснеженной саратовской степи, медленно приближалась к большому заволжскому селу Романовке. "Через родное село поведут как врага народа... Какой позор!" - шептал мой дед Николай, медленно шагая навстречу бьющей в лицо пурге и чуть шевеля затекшими в наручниках кистями рук. Он вглядывался вперед, стараясь уловить первые очертания родного дома, но снег упорно застилал глаза, из которых безостановочно текли слезы ...
Сколько их, крестьянских тружеников, попало под жернова безжалостной сталинской машины коллективизации! В книге "Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации 1927-1932 г.г." собраны документы, статьи и корреспонденции, письма крестьян, дающие правдивую картину того, как происходила в деревне коллективизация, кого причисляли к кулакам и середнякам, какие были в этом деле перегибы И таких "кулаков", а по нашим понятиям, деревенских тружеников, которые своим горбом зарабатывали на жизнь, чтобы прокормить семью, было немало. Перегибы в коллективизации были настолько жесткими, что сломали судьбу и моего деда Николая, большого труженика, мастера кузнечного дела, к которому шли за помощью со всей округи.
Вьюга затихала, и в светлеющей морозной дали четко вырастали очертания деревенских изб. Вот она, его родная Романовка. Навстречу заиндевевшей людской цепочке уже бежали, зарываясь в снегу и голося, бабы. И среди них его Софьюшка с тремя облепившими ее детьми. Его любимица, светловолосая и синеглазая Танюшка вырвалась вперед и бросилась было к отцу, хватая его за застывшие от мороза руки. Но грубый окрик конвоира заставил девочку застыть на месте.
- Папаня, родненький! - прошептала моя мама, в бессилье опустив распахнутые для объятий руки, и села прямо в снег.
Дети ревели в три голоса, а Софья, прижимая их к себе, все причитала и причитала: "Коленька, милый, за что они тебя так? На кого же ты нас покидаешь?" А он, подгоняемый конвоем, все оглядывался на жену и детей, неловко взмахивая закованными в наручники руками, плакал и кричал: "Береги себя и детей!".
ххх
В тюрьме моего деда поселили в одну камеру с попом. Разговорились. Кузнец, доверчивый от природы, посетовал попу на ложный наговор по всей видимости завистливого соседа-пьяницы. Поп, огладив пышную рыжую бороду, чуть откашлялся и решительно сказал своим на редкость певучим басом:
- А ты не молчи! Бог видит, где справедливость, а где нет. Пиши прошение начальству! Пусть разберутся, кто настоящий вор.
Он помог моему деду составить письмо начальству с просьбой об освобождении.
- Все в воле божьей! - С этими словами поп, перекрестившись, попросил одного из тюремных стражников, молодого рослого парня с широким добрым лицом передать письмо на волю.
Потянулись долгие недели. Николай, привыкший к здоровой деревенской еде, сильно исхудал на жидких тюремных харчах - воде да хлебе. И когда через месяц пришла посылка из дома (собирали всем селом), жадно набросился на свежее сало, яички, пироги... Угощал попа и нахваливал свою хозяйку Софью. Ночью поп проснулся от стонов. Николай катался на животе и не отходил от параши... В тюремный лазарет его принесли почти без сознания. Его бил озноб и мучили страшные боли в животе. Пришла сестра милосердия, тронула за плечо: "Очнитесь! Пришло известие о вашем освобождении. Он чуть приоткрыл почти безжизненные потухшие глаза и провалился в черную пустоту...
Так закончилось мамино детство. Теперь ей, девятилетнему ребенку, приходилось думать о хлебе насущном.
Голодные тридцатые годы... Мать поднимала их с сестрой очень рано. Старшая, Маруся, шла с матерью в поле собирать лебеду, из которой пекли лепешки, а Тане давали большой полотняный мешок и бидон с водой. Девочка ходила по выжженной солнцем саратовской степи и, ползая на острых худеньких коленках, искала в песчаной земле маленькие дыры, где жили суслики. Осторожно лила в норку воду до тех пор, пока маленький недовольный зверек не выскакивал. Ловко хватала его одной рукой за хвост, другой глушила камнем по голове и прятала в мешок. К полудню, когда жара становилась нестерпимой, Таня, еле волоча мешок и обдирая ноги о колючки, тащилась домой. Мать сдирала со зверьков шкурку и запекала мясо в русской печке. А как любила Таня уезжать с бабушкой в поле караулить колхозные бахчи! Бабушка ломала лепешки большими ломтями, давала один, побольше, девочке, и они шли по бахче, выбирая самый большой арбуз.
С трудом удерживая на весу огромную арбузиху, она подносила ее к уху удивленной внучки, и звонко, как расшалившегося малыша, шлепала по попке. И Тане действительно казалось, что внутри этого большого полосатого шара тренькает натянутая струна. О чем она пела? О бескрайних просторах саратовских степей, по которым еще недавно увели в неизвестность ее отца... Чтобы уйти поскорее от грустных мыслей, девочка теребила бабушку: " Ну давай, режь арбузик скорее!"
Уже стоял октябрь, но в степи дули по-весеннему теплые ветры.
- Варить совсем нечего, - сказала мама, и ее глаза наполнились слезами.
На лепешки из лебеды детям уже не хотелось смотреть.
Таня не заставила себя долго ждать. Она так увлеклась, что не заметила подъехавшего на лошади объездчика.
- Чего делаешь? Кто разрешил? - грубо рявкнул он и, нагнувшись, выхватил из тоненьких рук жидкий мешочек, больно хлестнув при этом плеткой.
Мать привела в дом незнакомого бородатого мужчину с детьми и сказала:
- Знакомьтесь, это ваш отчим, а это его дети. Теперь они будут жить вместе с нами.
Прошли три года в родном доме, ставшим чужим. И Таня твердо решает уехать в Саратов, как говорят, в поисках лучшей доли. Ей повезло - устроилась нянечкой в ясли, дали место в общежитии сельхозинститута.
Ах, как стонал в Липках духовой оркестр, как трепетали юные сердца, уносясь в вихре вальса..
Их, молодых бойцов, с закушенными до крови губами, привозили в прифронтовой госпиталь почти бездыханными. Безжалостная мясорубка войны делала свое кровавое дело - кто терял ноги, кто - руки, у кого-то было тяжелое ранение в живот. Они стонали и плакали, как дети, прося нянечку принести немного спирта, чтобы забыться. Но строгая светловолосая девушка в косынке с красным крестом только качала головой: "Наберитесь терпения! Возьмите себя в руки! Вы обязательно поправитесь!".
- Поправлюсь? - кричал раненый, высокий красивый парень и лицо его искажалось от боли. - Как же! - Он сбрасывал с себя одеяло и тыкал пальцами в забинтованные культи вместо ног. - Кому я нужен такой? Кому? - стонал он и плакал.
Как-то в госпиталь нахлынуло особенно много раненых. Многие, пока их сюда доставили, потеряли много крови. Хирурги хватались то за голову, то за скальпель. Где взять столько крови для переливания? Таня зашла в операционную.
- Возьмите у меня?
- Что? - не понял сразу хирург, не отрывая глаз от глубокой раны молодого рослого бойца.
- Таня закатала рукав халата выше локтя.
- Вены у меня хорошие!
Хирург внимательно и строго посмотрел на сестричку, потом на доверчиво протянутую тоненькую руку, вздохнул и сказал, покачав головой:
- Что делать? Иди готовься!
Татьяна Иванникова дала 300 граммов крови и сама потеряла сознание - эту весть бойцы передавали из палаты в палату. А ходячие бегали к врачу справляться о ее здоровье. Разве это не подвиг?! Это только один эпизод из маминой госпитальной жизни. А сколько их было за четыре с лишним года страшной войны!
После войны мама осуществила свою мечту , и в 1947 году окончила курсы медсестер. Сколько я помню маму, к ней и днем и ночью шли за помощью. Ее знал весь наш дружный заводской двор - от мала до велика. И не просто знал, но и ценил и уважал. Она не получила высшего медицинского образования, но каким-то особым, данным от Бога чутьем, ощущала чужую боль и давала дельный совет, а если надо, оказывала посильную медпомощь.
...О небе мой отец мечтал еще подростком. Во время учебы в школе ФЗУ - фабрично- заводского ученичества начали организовываться планерные кружки. Отец записался одним из первых. "С какой великой любовью, - вспоминает мой отец, - мы собирали простейший летательный аппарат - планер "Стандарт"! У каждой летной группы был свой планер... Мы, ученики-планеристы, охотно дежурили ночами на летном поле, охраняя свои машины..."
Летом 1933 года на улицах были расклеены объявления о приеме в школу пилотов и авиатехников. Отец прочел и замер от радости. Это было то, о чем он так долго мечтал! Все, что требовалось для поступления, было налицо: возраст - семнадцать с половиной лет, двухгодичный рабочий стаж (отец успел закончить школу ФЗУ и получить профессию слесаря), среднее образование и хорошее здоровье. Никаких специальных исследований мой отец тогда не проходил. Только сажали на специальный стул и вращали несколько раз в ту и другую сторону, а затем предлагали сделать несколько шагов, определяя, кружится голова или нет...
Один из февральских пасмурных дней 1934 года остался в памяти отца самым счастливым. В этот день он впервые оторвался от земли и увидел ее с высоты птичьего полета. Взору открылась чудесная, никогда даже не снившаяся картина. Земля в белом, словно подвенечном платье, осталась далеко внизу. Душа ликовала. Думал ли он, вчерашний " фабзайчонок" с чумазым лицом и руками, что сегодня будет королем воздуха!
Известие о войне отец встретил, когда учил летать таких же чумазых, как совсем недавно он сам, своих " фабзайчат", а теперь учлетов - то есть учеников летчика. Была сильная гроза. На земле выложили знак немедленной посадки. Отец и учлет быстро приземлились и порулили на стоянку в сопровождении курсантов, поддерживающих машины за крылья. Едва отец выключил мотор, как подбежал курсант Колесников и взволнованно произнес:
- Товарищ инструктор, война!
К штабу уже бежали люди. Возник стихийный митинг. Инструкторы-летчики выражали свое возмущение и гнев, и были полны решимости пересесть с учебного на боевой самолет, чтобы громить проклятого врага до полного уничтожения.
... Январь 1943 выдался сердитым, злым. Морозы стояли под тридцать, бушевали штормовые ветры, бураны. Войска Воронежского фронта вгрызались в землю, стояли насмерть, не только отражая яростные атаки врага, но и переходя в наступление. 826 штурмовой авиационный полк, куда был направлен отец, был расквартирован на хуторе Верейском под Воронежем. Над хатами непрерывно стоял рокот моторов. Это наши неутомимые помощники, работники наземных служб-- авиатехники, мотористы, оружейники, заправщики - все работники батальона аэродромного обслуживания готовили наши боевые ИЛ-2 к полетам. Настроение у ребят было бодрое. Завершалось крупнейшее сталинградское сражение, и все ждали наступления своего фронта...
В один из ненастных дней отцу было дано задание идти в разведывательный полет в паре с командиром эскадрильи капитаном Федотовым.
Самолеты идут низко над землей. Под ними мельтешат, как в калейдоскопе, укрытые снегом населенные пункты, островки лесов, перелески, овраги. Чтобы не попасть на прицел зенитчиков, самолеты часто меняют курс. Промелькнула железная дорога. Ведущий покачал крыльями. Значит цель- узловая станция Касторская - близка. Через несколько минут под нами выросли железнодорожные составы. От ведущего оторвались черные точки. Тотчас отец нажал на пусковые кнопки, крикнув:
- Получай гостинцы, фрицы!.. - И вслед за ведущим скрылся в снежной круговерти. Сделав крутой разворот, летчики зашли с противоположной стороны. На этот раз ударили зенитки. Перекладывая машины с крыла на крыло, летчики выпустили огненные трассы по вражеским эшелонам из всего бортового оружия и скрылись в снежной сетке...
Следом за первыми боевыми вылетами мой отец лейтенант Соколов получил задание на разведку ближнего тыла противника. В задачу пары штурмовиков, которую он возглавлял, входила разведка сосредоточения танков и другой техники врага, а также живой силы, и ее активное подавление. А вот и Дон, настоящий тихий Дон, опушенный темной растительностью. Линию фронта они прошли без всякого сопротивления со стороны врага. Курс - на северо-запад. Внизу на белом фоне хорошо заметны черные ремешки дорог, по которым движутся колонны немецких вояк в белых маскхалатах. Лейтенант Соколов нацеливает машину, берет под прицел, нажимает на гашетки. Колонна мигом рассредоточивается, враги падают в снег. Летчик делает отметку на карте и летит дальше. Через несколько минут появляются какие-то сугробы. Как они могли вырасти на ровном поле? Машина набирает высоту, делает пологий вираж, и летчик пытается рассмотреть все подробнее. Ничего не видно. Машина снижается до предельного минимума и виражирует над самыми сугробами, и вдруг под крылом мелькнул черно-белый крест.
- Стоп, засек! Это же танк. Ага, фрицы, мы вас раскусили. Маскировка не спасла! - кричит радостно летчик.
Видимо, танковая колонна остановилась на время, на заправку горючим, или же готовились к броску на наши позиции. Немецкие танкисты натянули сверху машин сетку и навалили на нее снегу. Только боковину одного танка не закрыли как следует, и ветер приоткрыл ее. Лейтенант Соколов прикинул по часам и карте - далековато забрел, горючего хватило бы на обратный путь. Но надо же "отблагодарить фрицев", ведь русские - щедрый народ... Противник, чтобы не выдать себя, не подает ни звука, точно и нет его в живых. Летчик набирает необходимый минимум высоты, чтобы не поразить себя осколками собственных бомб. Набрав нужную высоту, подходит к цели - снежным сугробам и уже хочет нажать на кнопки бомбосбрасывателей, но ловит себя на мысли: "Что я делаю? Ведь нужны разведданные, а я хочу спугнуть фрицев. Нет, надо быстренько сматываться отсюда". И машина ложится на обратный курс. Загоревшаяся красная лампочка сигнализирует о том, что горючее на исходе. Видимо, пробит бензобак. Как бы дотянуть до ближайшего аэродрома. Но вскоре двигатель стал сдавать, захлебываться и заглох окончательно. Раздумывать некогда. Летчик сажает машину на живот рядом с небольшим поселком. Снег в ту зиму был глубокий, и посадка с выпущенным шасси могла привести к капотажу на спину. Раздался свист и удар снежных комьев о фезюляж. Через мгновение все смолкло. Лейтенант Соколов открывает фонарь и вылезает из кабины, держа пистолет наготове. В сознании проносится: "Где сел? Кто в селе - свои или немцы?" Невдалеке у соломенной хаты стоит мальчишка. Он с испугом, недоверчиво смотрит в сторону летчика. Тот кричит мальчишке:
- Немцы есть?
- Не, дядя, вчера выбили...
На душе сразу отлегло. "В хуторе свои! Ура!".
ххх
Отгремели военные залпы. Мы, дети Великой победы, были слишком малы, чтобы ощутить весь размах разрушений и те героические усилия, которые предпринимали наши отцы и матери, чтобы поднять страну из руин. И в мирное время работа пилота оставалась очень напряженной. Отец вспоминал, что лететь над Уралом даже в хорошую погоду было непросто. Мощные воздушные потоки хватали маленькую "птичку" своими могучими руками и бросали на сотни метров то вниз, то вверх, как пушинку. Мотор захлебывался, сбиваясь в ритме. В такие минуты у пилота на сердце "скребли "кошки". Каждый раз моя мама, провожая отца в полет, переживала за него, как в первый раз. Она лучше любого экстрасенса определяла по глазам его настроение и всегда находила нужное слово. Пилоты говорят, что если они спокойны на земле, то будут уверенны и в небе
Однажды с бортмехаником и радистом они вылетели из Куйбышева в Уфу на самолете АН-2 с грузом для завода. Была весна, внизу бурлили потоки воды - разлившиеся реки и озера. Лететь в такое время было одно удовольствие - вольно и просторно, как птицам. Никакое бездорожье нипочем ! И вдруг нежданно-негаданно мерную песнь мотора разорвал оглушительный треск, словно выстрелила пушка. Отец взглянул на удивленных ребят, на приборную доску, перенес взгляд на крыло и увидел лопнувшую несущую ленту-расчалку. Она спиралью свисала вниз, раскачиваясь зловещей змеей. По спине летчика пробежал холодок. Сильный порыв ветра или воздушного потока - и крыло может вывернуться из узлов крепления. Ведь несущие ленты-расчалки держат его, придают самолету необходимую жесткость и прочность. Не мешкая ни секунды, отец уменьшил обороты двигателя и с небольшим углом стал снижаться. Мысль работала четко: "Ниже, ниже, чтоб в случае чего можно было бы..." Легким усилием рук и ног плавно подвернул вправо в направлении площадки. Вот когда вспомнил про требование своего учителя обращаться с самолетом на "Вы". Справа и спереди тучи уже резала раскаленная добела стрела молнии. " Сюрпризик преподносит погодка !" - бурчит мой отец про себя. Экипаж с неприязнью косится на больное крыло : "Выдержит, не выдержит?!" С небольшим креном летчик доворачивает на зеленую полоску, убирает газ, выпускает тормозные щетки. Фонтаны брызг окутывают самолет. Он бежит, бежит и тонет, застывает в размокшем грунте. Хорошо, что не клюнул носом.
- Ура-а-а! - вырывается из уст отца. ..
Нелегко летчику проститься с небом, но, к сожалению, обстоятельства бывают выше нас. В 35 лет отца списали по состоянию здоровья с летной работы, и он сменил ручку штурвала на авторучку. Работал редактором газеты "Геолог Башкирии", написал стихи и сказки для детей Но главная его книга "Здравствуй, небо!" Для нас, детей и внуков, это поистине бесценное богатство.
Мы, дети войны, взрослели, и город уже не вмещался в границы двора. Он ширился и вырастал до таких чудесных уголков юности, как парк, названный в честь нашего легендарного земляка Героя Советского Союза Александра Матросова, закрывшего собой амбразуру вражеского дзота. Славные сыны Башкортостана повторили его подвиг.
Иду домой по улице Сталина, давно переименованной в Коммунистическую. Сейчас на ней что ни магазин, то коммерческий. Человеку с зарплатой бюджетника, в нем, мягко говоря, неуютно. Нет, я не хочу возвращаться к тому времени, когда мы отстаивали огромные очереди, чтобы купить по талонам килограмм сахара или колбасы. Но почему нас так жестоко разметала рыночная экономика? Одни отдыхают на Канарах, другие еле сводят концы с концами. А ведь набирались уму разуму за одной партой, за одной студенческой скамьей, вступали в пионеры, в комсомол, в партию, хлопали на собраниях, верили, надеялись и ждали...
Сегодня нашу родную Уфу не узнать! Черты нового... Они не только в изменившемся до неузнаваемости облике нашей столицы с громадами красивых высоток, новыми дворцами и спортивными аренами, которые буквально смели старые деревянные постройки. Они - в судьбах уфимцев. Мой отец, ветеран гражданской авиации, прокладывал новые летные трассы в самые отдаленные уголки республики на маленькой вездеходной "Анюте". Трассы, по которым летает сегодня мой сын - пилот международных линий Александр Панасенко, намного длиннее - Америка, Китай, Доминиканская Республика, Турция, Индия... Да и техника другая - не "Тушки", а мощные "Боинги", берущие на борт за один рейс более 300 пассажиров. А в наушниках звучит английская речь. Городу, Республике тесно в собственных границах, они протягивают руки дружбы и взаимовыручки другим странам и континентам.
Светлана Панасенко, член Союза писателей России и РБ.