--
Скользко! Боже мой, как скользко! Может кто-нибудь додумается посыпать дорожку песком! - думала она, отчаянно удерживая равновесие на тропинке, спускающейся к большому серому дому.
--
Кинуть в неё камнем? - притаившись за заснеженными кустами, думал он: Или не кинуть?
-Упаду, ей богу упаду! И кто только придумал в этом месте строить этот дом... Хотя место красивое. Сад...
-Сад... Красивое место и тихое. Всё белое, всегда белое, больно - белое...
Из-за кустов, больших и застывших как-то неестественно, хорошо было видно маленькую беспомощную фигурку, осторожно скользящую по этой бесконечной тропинке.
Кусты и деревья здесь были похожи на те, которые обычно показывают в жутких мистических фильмах, темнота такая, что вытянутой руки не разглядишь, под ногами самым неожиданным образом появляются рытвины, камни, ямы. Короче идти здесь одно "удовольствие", особенно зимой. Летом хоть не так темно и страшно. Видишь куда ступаешь.
Старожилы рассказывают, что когда-то на месте этого старого непривлекательного дома была уютная и приветливая усадьба, которую окружал ухоженный сад и ягодник, позже хозяин усадьбы привёз сюда дубы, которые выросли до невероятных размеров, и ели, которые сейчас нависали над домом, как что-то угрожающее и неживое. Кусты сирени переродились в каких-то фантастических уродцев, давно уже не цветущих. Их палки торчали чёрными ястребиными лапами из-под снега несколько зловеще выжидающе.
Думая обо всём этом, маленькая фигурка всё спускалась и спускалась к дому.
--
Почему же этот дом опустел? Куда девались его обитатели? Почему он такой страшный этот дом? - вопросы роились в голове, наскакивая друг на друга, и исчезали, так и не найдя ответа.
Дорожка становилась всё круче и неудобнее, а самое плохое, что она была нестерпимо скользкой. За этим опасным спуском наблюдал молодой человек, непрерывно скалясь. Улыбаться он не умел.
--
Боже мой, боже мой! - мысленно причитала она, глядя себе под ноги: Каких-то несчастных сто метров, а мучений больше, чем по дороге на Голгофу.
--
Голгофа - странное название, где-то я его уже слышал или ... видел?
--
Сегодня я, наверное, дойду без неприятностей! А-а-а!!! - разнеслось по всему саду.
Левая нога соскользнула в сторону и она, неуклюже взмахнув сумкой, брякнулась на холодную пакостную дорожку. Вороньё, мирно дремавшее на высоких дубах, засуетилось, забеспокоилось, закаркало.
--
Снова колготки порвала. Ну что за жизнь! Когда дворник посыплет дорожки. Нога! Я не поднимусь, - возмущалась она, шмыгая носом и размазывая краску по щекам.
Она попыталась ещё раз подняться, но попытка оказалась бесполезной, только нога стала болеть ещё сильнее. Сидеть на холодном снегу ей не хотелось, но и пошевелиться она тоже не смогла. А до злополучного дома оставалось совсем чуть-чуть.
И тут за кустами раздался то ли победный клич Тарзана, то ли волчий вой победителя, не разберёшь. Но этого хватило для того чтобы лишиться сознания сразу и не раздумывая.
Когда она начала приходить в себя, сильные огромные руки несли её. Открывать глаза было страшно, потому что знала - это опять он, Ванька.
--
Когда же это закончится! - прошептала она.
--
Никогда! - кто-то прошептал ей в ответ.
Она потеряла сознание второй раз, потому что Ванька был глухонемым.
А он покрепче прижав драгоценную ношу семимильными шагами несся в мрачное старое здание, суть которого была ничуть не веселее. Лечебница для душевнобольных.
--
* *
--
Очнись, Настя, - хлопая по щекам свою подругу, сказала Томочка, молодая медсестра, которая попала сюда на практику вместе со своей одногруппницей.
--
Как там наша горе - путешественница? - густым бархатным голосом строго спросила заведующая отделением.
Что горе - путешественница, так это точно. Настя с начала работы ещё ни разу благополучно не дошла до здания. Четыре дня подряд её в больницу приносил Ванька. Практиканты за Настиной спиной окрестили их сладкой парочкой и теперь при каждом удобном случае подтрунивали или говорили гадости прямо вслух. Приятного было мало. С одной стороны ей хотелось дать по физиономии всякому, кто осмелится что-нибудь ляпнуть в её адрес, с другой стороны всё это выглядело довольно странно. Чего ожидать от давнего обитателя психушки совершенно неясно и как себя вести абсолютно непонятно.
Настя смертельно боялась этого ненормального. А ему похоже нравилось то, что происходит. Но когда он проходил мимо будущих врачей, сплетничающих о Насте, толпа прижималась к стенам, а кто-то даже начинал икать от страха, если он останавливался, хотя все знали, что он глухонемой и поэтому вряд ли что-то слышит.
--
Милена Сергеевна, что-то она не приходит в себя. Что делать? - плаксиво протянула Томочка
--
Ох эти мне студенты - практиканты. Чему тебя только учили? Нашатырь дай понюхать, - пробурчала заведующая.
Томочка, сердито сопя, отправилась за нашатырём.
--
Что же делать? Что же делать? Вот проблема на мою голову. Надо срочно что-то делать. Это переходит всякие границы. Как же мне её решить? - растерянно повторяла высокая пожилая женщина в белом халате, оставшись рядом с Настей - Ну никак не ожидала такого поворота. Чем же ты ему приглянулась? Он только книги читал и рисовал. Люди его не интересовали до твоего появления. Кто ж знал? Что же теперь делать? Он тебя ни за что не отдаст. Уж я то знаю. За что ж тебе это, девонька моя?
Этот монолог продолжался довольно долго, пока Томочка ходила за нашатырём.
--
Как я ненавижу эту причитательную болтовню. Сколько раз говорить, что человек слышит и запоминает весь тот бред, который несут, когда он без сознания. Ведь он ещё не умер и уши воском у него не залиты. Когда очнусь, обязательно скажу всё это прямо в глаза. Главное не забыть сказать.
Настя злилась, наблюдая за происходящим со стороны. Она видела склонившуюся над ней плачущую Милену Сергеевну, видела как заведующая отделением быстро украдкой вытерла слёзы и поправив седую прядь, отошла к окну, когда впорхнула Томочка с нашатырём в руках. Видела невероятную белизну палаты, видела через стену, как болтали за дверью практиканты, и как смотрел на двери палаты Ванька. Это был бездонный вопрошающий взгляд.
--
Мамочки ! - в ужасе крикнула она, очнувшись.
--
Всё хорошо, всё хорошо, - спокойным голосом как маленькой девочке сказала Милена Сергеевна, вздохнув: Ну слава богу!
Такой её ещё никто не видел. Заведующая отделением - Милена Сергеевна всегда казалась этаким всезнающим монолитом, который никогда не дрогнет ни перед чем. Практиканты и молодые врачи побаивались её не на шутку. Взглядом она могла дробить стены. А если кто провинился, то уже мысленно прощался со всеми и всем, что ещё у него оставалось.
Но на какой-то момент показалась, что это обычная сердечная женщина, переживающая и сочувствующая. Но это длилось какое-то мгновение. Теперь это была опять властная громогласная повелительница, никому не дающая спуску.
--
Ноги и руки в порядке, голова на месте. А вот синяк, вот царапина. Сейчас продезинфицируем. Тебя не тошнит? - глядя поверх очков неожиданно поинтересовалась Милена Сергеевна, осматривая Настю со всех сторон. - Надо будет на всякий случай рентген сделать. Ты меня поняла? Эй больная?
--
Хватит! Я так больше не могу! Что это за издевательство надо мной. Я когда сюда направление выписывала, то собиралась помогать людям, а не быть посмешищем для всех здоровых и больных. Я надеюсь здесь кто-нибудь отвечает за моё физическое и душевное состояние! - приподнявшись на кушетке орала больная, пытаясь встать. - Я не клоун и таскать на руках меня необязательно, и пугать меня своим идиотским воем тоже не входит в программу обучения. Я ухожу! В связи с непредвиденными обстоятельствами я перевожусь в другое лечебное заведение! Сейчас же!
Эта эффектная речь должна была закончиться громким хлопаньем двери, так чтобы посыпалась штукатурка. Но до двери без посторонней помощи она доковылять просто бы не смогла
.
В палате и за дверью повисла такая тишина, что было слышно как гремят кастрюлями на кухне двумя этажами ниже и одинокий комар зазвенел, проснувшись от такого шума. Томочка замерла, широко открыв накрашенные глазки, и выронив вату с нашатырным спиртом.
Незаметно приоткрылась дверь и в образовавшуюся щель протиснулась стриженая голова одного из практикантов. Изумлённое лицо было доказательством того, что свидетелями произошедшего оказалась половина отделения
Томочка попыталась закрыть дверь с этой стороны, но была выставлена в коридор быстро и в идеальной тишине.
--
Браво! Браво! Может, что-то на бис расскажете?! - раздались аплодисменты со стороны двери. Это хлопала в ладоши заведующая, оставшись с больной наедине.
Неожиданно девушка вскочила с кровати и подбежав к двери распахнула её настежь. Нашла глазами Ваньку и что есть силы закричала: "Что тебе нужно, урод! Отстань от меня! Оставь меня в покое!!!"
Томочка прошептала: "Он глухонемой. Он тебя не слышит. "Лицо её подруги было искажено такой злобой и страхом, что она не смогла больше выдавить из себя ни слова. Остальные были оглушены такой выходкой и поэтому больничный коридор на время превратился в сад камней.
Настю мутило и у неё двоилось в глазах, больше разговаривать она не могла. Единственное, что у неё получилось это выдавить фразу: "Мне плохо". Бледная и взъерошенная она медленно сползла по стене. "Шок, - многозначительно заметил один из студентов: Помогите". Двое ребят осторожно внесли её в палату положили на постель. Заведующая спокойно наблюдала за происходящим. Поблагодарила ребят и попросила их выйти. "Когда понадобится ваша помощь, я вас позову. А сейчас просмотрите истории болезней, так как я хочу с вами побеседовать", - наставительно закончила вслед ребятам она и плотно закрыла дверь
Сегодняшний день начинал её выводить из себя. Всё валилось в тартарары. Столько работы над этим пациентом и совершенно невыносимая девчонка. Да что же это происходит. Таких даже на порог лечебных заведений пускать нельзя. Но с другой стороны, была бы она на месте этой девчонки, что бы сделала. Наверное растерялась. Вот и девчушка, скорее всего, ужасно испугалась. Так и есть. Это шок.
Она подошла к постели и потрогала лоб своей пациентки. Он был холодный и липкий. Девушка вроде бы была в сознании, но очень плохо понимала что происходит. "Мне плохо", - повторила Настя и закрыла глаза.
"Ну вот видишь куда ты пойдешь? Видимо у тебя всё-таки сотрясение мозга и тебе необходим постельный режим. Переведём в палату... хорошо. А родным .... сообщим. А происшествие...у..дим не ....койся." - кусками доносилось невнятное бормотание. Сознание уплывало куда-то вверх.
И вновь она видела как за дверью Томочка с подробностями пересказывает, что случилось в палате. Девчата и ребята столпились вокруг неё и с интересом ловили каждое слово, каждый жест. Такое бывает не часто. Немногословная хрупкая запуганная практикантка выдаёт заслуженному, повидавшему многое, врачу тираду в духе " не хочу не буду". И все стоявшие гадали, что же теперь будет.
Ещё она видела как пожилая женщина наклонилась над ней, пытаясь привести её в чувство, видела как эта женщина зовёт кого-то и в палате засуетились неизвестно откуда взявшиеся врачи.
Вот её несут куда-то люди в масках. Не её несут, а её тело. Оно такое неестественное, неживое. А я сама здесь наверху. Как тут хорошо. Как - будто что-то напоминает. Это уже когда-то где-то было или нет? Было или нет? Не помню. Я поднимаюсь ещё выше и меня не волнует то, что происходит внизу.
Какой-то странный звук такой тонкий разрывающийся и превращающийся в огромную синюю бесконечность. Он такой мучительный наваливающийся и растворяющийся в глубине твоего Я-а-а-а.
* * *
А-а-а! Звук приближался. Это пение. Очень много людей. Поют мужчины. "Ничего не видно, хоть глаз выколи", - думала она: Где я? Я ничего не чувствую? Может я умерла? Боже, где я? Что это за место?
Эти звуки очень напоминали церковные песнопения. Её начал пробирать холод. "Значит всё-таки жива" повеселела она, дрожа и икая. Она силилась вспомнить кто она и где находится, но даже имени своего вспомнить не могла.
--
Алиса! Ты где? - позвали из темноты. Послышался шорох и осторожные шаги. - Вот ты где. Почему не отзываешься? Да что с тобой. Я забыл, церковное заключение не пошло тебе на пользу.
Кто говорил совсем не было видно. Она силилась рассмотреть кто же с ней разговаривает. Судя по словам этого человека она была женщиной и звали её Алисой. Неожиданное прикосновение чем-то мокрым вырвало её из размышлений. Её ладонь кто - то облизывал и тыкался носом в колени. Тихое поскуливание перерастало в радостный лай. Кто-то из темноты шикнул на животное и зажал ему пасть
--
Тебя везде ищут. Монахи на всех дорогах. Его высочайшее преосвященство приказал тебя поймать во что бы то ни стало живой. Твоя тётка спрашивала, можешь ли ты летать. Соседи рассказывают, что у тебя есть крылья. А маленькая Люси попросила чтобы ты не забыла о ней, когда вернёшься в Рай. Церковные служки пугают народ, что твой голос - подарок сатаны. Люди боятся, но ждут, когда ты снова будешь петь. Ведь твой голос излечивает. Наверное Его преосвященство хочет излечиться от нечистых помыслов и облегчить душу, - захлёбываясь и смеясь над ненавистной церковью рассказывал незнакомый паренёк: Алиса, ты чего молчишь?"
--
Не успеваю вставить не словечка. Ты трещишь и трещишь, а я думаю, когда же мне можно будет хоть что-то сказать, - произнесла она, сама испугавшись такого чистого хрустального голоса. Ничего странного, что её ищут. Голос действительно волшебный. Но как же выбраться отсюда живой и не в кандалах.
--
Ну ладно тебе, не такой уж я болтун. Сын мясника нашёптывает посетителям, что тебя сожгут на костре, потому что ты ведьма и превращаешься по ночам в волка.
--
Почему в волка, а не в чёрную кошку. По правилам приличные ведьмы пре вращаются в чёрных кошек.
--
По каким таким правилам? - паренёк подозрительно отодвинулся. Выражение его лица скрыла тяжёлая и глубокая темнота.
В прошлом она чувствовала её как-то по-другому, чем теперь. Темень наваливалась и подступала к самому горлу вливаясь в тебя и сливаясь с тобой. Больше чем странно чувствовать одновременно она и я в одном лице. Это очень похоже на раздвоение личности.
--
Идём, Алиса! - кто-то тянул её за руку - Тебя ждут!!!
--
Кто?
--
Увидишь!
Некоторое время они пробирались по грязным узким улочкам. Дома нависали так близко друг от друга, что они касались локтями стен домов, стоящих по разные стороны улицы. Мрачные грубые здания были сделаны из булыжников. Окошки были очень маленькие и располагались довольно высоко. Было темно и очень сыро. На ногах у неё были грубые полу развалившиеся башмаки, которые растирали ноги в кровь. Идти было больно и тяжело. В воздухе витал запах чего-то недоброго неприятного, но чего именно она не могла разобрать.
Мальчишка ловко пробирался между стенами и торопил её. Весёлый пёс мчался впереди. Он, кажется, был похож на тень немецкой овчарки, а точнее рассмотреть в такой темноте пса было просто невозможно.
Вдруг послышались многочисленные шаги. Топот нарастал со всех сторон. Похоже они подходили к какой-то площади. Люди выкрикивали чьё-то имя. Громко и настойчиво с каждым разом всё отчётливее и отчётливее.
--
Алисия! Алисия! Помоги нам! Спой! Спой! Излечи нас! - доносились из толпы отдельные голоса.
--
Господи помоги этим несчастным! Они не ведают что творят! Сам сатана в одеянии ангела закрыл вам глаза! Одумайтесь, обратите свои души к Всевышнему и он направит вас на путь истинный и простит вам грехи ваши!!! - взывал к толпе человек в одеянии священника. - А иначе всех непокорных поглотит огонь очищения. Молю не гневайте Всевышнего и разойдитесь!!!"
Толпа заглушила стенания человека на башне. Она неистово скандировала: "Алисия! Алисия! Спаси нас! Пой!
--
Слышишь это тебя зовут! Они хотят тебя слышать! - гордо прошептал паренёк.
--
Зачем?
--
Ты единственное спасение для них. Они верят что ты вылечишь их.
--
Как я их вылечу!?
--
После того, как ты пела в церкви и все стёкла разлетелись вдребезги, излечились от чёрной болезни несколько семей. Так что пой!
--
Это же какое-то всеобщее сумасшествие. Как я пением вылечу этих больных?
--
Пой! Пой!
Мальчишка тащил её вверх по лестнице так, что башмаки у неё то и дело слетали. Ещё немного и они на крыше одного из зданий. "А теперь пой!" - сказал незнакомец и исчез. Скандирования переросли в непрерывный рёв: "По-о-о-ой!"
Ей стало страшно. Человек на башне что-то кричал, указывая в её сторону. По площади бежали солдаты. Толпа не пропускала и всячески глумилась над ними.
--
Дьяволица!!! прорвалось с башни. - На костёр!"
Она глубоко вздохнула и тихонечко запела. Постепенно толпа стала замолкать. Голос лился высоко и светло. Площадь осветило дыханием божественного пения. Замерли люди, замерла природа, засверкала луна чистым и девственным сиянием. Вселенная задумалась о времени. Воздух посветлел и посвежело вокруг. Пахнуло тёплым майским абрикосовым ветром. Страх и гнев растворил этот ветер. Нежность и откровение впитало в себя пространство.
Люди падали на колени, а над ними поднималась радуга в темноте. Человек на башне куда-то исчез. Куда-то подевались и солдаты. Голос давно замер. А люди стояли ждали. Над площадью витал призрак чуда.
Она стояла и смотрела вниз. Вроде бы пела она, но ведь люди так не поют. Этот голос дрожит в ней, как огромная струна и выливается живящей струёй воды в небо. Оторопевшая, одинокая она стояла на крыше и смотрела на небо. А в это время по крыше солдатскими крысами кралось её будущее.
--
Где же ты, пес? - испуганно обернулась она, а безмолвная серая тень, закрыла ей рот рукой, пахнущей какой-то гадостью, и она тряпичной куклой повисла на руке у тени.
И снова как в дурном сне сверху было видно всё. Огромный костёр. Собака крепко привязанная к столбу, мечущаяся в этом огне. Запах палёной шерсти. Смех одного из поджигателей, гадкий с подхихикиваньем. Человек с башни, размахивающий руками и провозглашающий свои речи. Как в немом кино: всё видно, но ничего не слышно. А рядом другой костёр побольше - в нём молодая очень красивая женщина. Внизу рыдающий мужчина на коленях. Что-то знакомое проскальзывает в этих чертах. А как знакомо лицо женщины. Кто же это? Боже праведный да это же я-а-а!!! Какая боль и этот звук высокий тонкий разрывающийся и превращающийся в огромную синюю бесконечность. Он такой мучительный наваливающийся и растворяющийся в глубине твоего Я-а-а-а.
А-а-а! Не-э-э-эт! этот крик был очень страшен. Он разметал всех студентов и работающих врачей по стенам. Ванька влетел в операционную безумно воя: "Не-э-э-эт!"
Он выдернул капельницу, схватил на руки Настю, на ходу заворачивая в одеяло, и пулей вылетел из лечебницы. Остановить его никто не решался.
Тихонов молодой психиатр, лечащий Ваньку, закричал: "Я же говорил, ему нужно успокоительное вколоть. А вы Милена Сергеевна запретили. Сказали, что он не буйный! Ещё какой буйный! Вот посмотрите что он вытворяет! Что же теперь будет. Нас же под суд отдадут!
--
Прекратите панику! Что вы себе позволяете, где ваша профессиональная этика? Ведёте себя как базарная баба.
--
Какая базарная баба. Может пострадать человек. А вы бездействуете.
--
Молчать! Всем разойтись!
--
Да вы с ума сошли!!! Тихонов повернулся к окну. Окна выходили на опушку, через которую бежал Ванька. - Куда он бежит?
--
В сторожку.
Психиатр молча выскочил из операционной на ходу снимая маску. За ним направились все остальные во главе с Миленой Сергеевной.
"Что ж ты наделала, девонька", - думала она, направляясь вслед за ним.
В сторожке горел свет. Тихонов распахнул настежь дверь и остановился на пороге. Ванька колдовал над девушкой, что-то напевая. Остальные столпившись за спиной Тихонова изумлённо наблюдали за тем, что происходит. Милена осторожно прикрыла дверь, удержав жестом врачей от вмешательства, шепотом уверив, что ничего плохого не случиться. Но это было лишнее, её подчинённые стояли как парализованные.
Через некоторое время лежащая девушка глубоко вздохнула и открыла глаза.
Всё произошло так быстро, что врачи не успели сообразить что же делать. Когда Настя окончательно пришла в себя, Ваньки среди них уже не было.
Глава N 2Старая яблоня.
Утро было на удивление красивым. Солнечные зайчики бегали по стенам, по простыням и по сонным лицам обитателей этого неспокойного дома. За окном пушистый свежевыпавший снег играл лучами, как россыпь бриллиантов. Разлапистые ели облачились в белые шикарные шубы, а кустарник не выглядел таким устрашающим, напротив, он напоминал каких-то сказочных зверюшек. Солнце гладило крышу серого неприглядного здания, окрашивая его в лёгкие, светлые розово - голубые тона.
Как солнечные струны тянулись сверху лучи к старой огромной яблоне, скромно стоявшей недалеко от маленькой сторожки, которая спряталась среди узловатых кустов сирени. Запах свежей белизны снега, хвои, коры старых деревьев и ещё какой-то очень знакомый сочно- сладкий перемешались и застыли наподобие коктейля в невозмутимом величии природы.
На этой огромной яблоне каждый год оставалось множество висящих, никому не нужных, несобранных яблок. Они висели, месяцами сохраняя благоухание и свежесть, напоминая о летних тёплых вечерах. Это были плоды редкой красоты, порой казалось, что ни один художник не смог бы запечатлеть их на своём полотне, настолько совершенной была эта красота.
Одно только смущало. Все обитатели этого дома отказывались их есть. Это осталось для врачей загадкой, как они ни старались выяснить почему. Под разными предлогами разговоры об этой яблоне прерывались, а то и вовсе не начинались. Единственное, что смогли выяснить врачи это то, что яблоня каким-то образом в представлении пациентов была связана с жизнью каждого из тех, кто находится в этом доме.
Были и те, кто пробовал эти яблоки. Очень вкусные сочные и невероятно сладкие. Но все те, кто ели их, никогда не были жителями этого маленького государства, у которого была своя история, свои законы и свои традиции. А врачи не позволяли себе подобного варварства.
Каждый год, в одно и то же время, неуклюжий парень осторожно, не дыша, снимал с ветвей яблоки и складывал их в большую пирамиду. Красные в сизой дымке, они источали нежный умопомрачительный аромат. Рассматривая каждое, медленно и тщательно, молодой человек вытирал плоды рукавом и бережно выкладывал их ровными рядами на снег. Ярко-красные капли жаркого лета пылали на белом покрывале хрустального холода. Становилось не по себе от такого соседства. А пирамида из сочного искушения оставалась пылать, ожидая следующего года.
Эти яблоки почему-то не портились, что заставляло относиться к ним с особым вниманием и благоговейным трепетом. В начале весны, пирамида мумифицированных яблок просто исчезала, оставляя круглые вмятины на подтаявшем снегу. В такие дни жители мрачного здания отличались беспокойством, порой даже истериками, и врачи были предельно внимательны и напряжены. Работы хватало.
Обитатели дома, а точнее гостиницы, как говорили те, кто жил здесь, называли Ваньку хранителем. Только что же хранил этот самый Ванька, никто из врачей не догадывался, а из больных никто ничего не рассказывал. Милена Сергеевна что-то знала, но свои соображения на этот счёт держала при себе.
Иногда складывалось впечатление, что старая яблоня управляет состоянием больных. Когда яблоне было больно, то есть, либо поломана ветка, либо лопнула кора, в Отеле творился настоящий тарарам. И тогда Ванька шёл и облегчал муки несчастного дерева. Только после этого, через некоторое время в гостинице, точнее в Отеле, всё возвращалось на круги своя.
Жизни пациентов намертво переплелись с жизнями врачей и с жизнью этой древней яблони. И те и другие хорошо это понимали. За порогом "Отеля Калифорния" существовал свой отсчёт времени, свои семьи, и совсем другое понимание мира.
Никто не хотел думать о том, что будет, когда яблоня умрёт. Об этом просто молчали. ...И с ужасом ждали.
***
Солнечный зайчик пощекотал за ушком, прыгнул на лоб, затем пробежался по волосам и остановился, запутавшись в пушистых ресницах. Реснички дрогнули. Зайчик рассыпался множеством лучиков по простыни и на прощание, чмокнув в губы , исчез.
Пальцы сжали простынь и испуганно отпустили её. Огромные глаза открылись, и в них задрожали слёзы. Одна из них скатилась на простынь, другая остановилась на щеке и, сорвавшись, упала на руку.
Высокие потолки, белые стены, запах лекарств: всё это сильно расстраивало. Палата была очень большая солнечная, на противоположной стороне висела картинка с морским пейзажем и скалами. Считалось, что морской пейзаж успокаивает. Рядом стояла высокая тумбочка, на которой лежала записка от мамы.
Настя ещё раз перечитала её. Ну вот. Все за неё переживают, а она тут истерики устраивает. Наверное, сказывается напряжение, бессоные ночи над учебниками, а самое ужасное это то, что первые дни на практике показали, что она абсолютно профнепригодна для работы с людьми.
Она прекрасно понимала, что практику не пройдёт, и ей придёться учиться заново. Четыре года псу под хвост. Да и это было не самым худшим из всего, что произошло. Теперь она должна отказаться от своей мечты, банальной на взгляд других. Она хотела помогать людям быть сильными и здоровыми не только телом, но и духом. Кое-кто посмеивался над подобными мыслями и преследовал свои корыстные цели. Но Настя была довольно принципиальна в этом вопросе, и считала, что к людям можно идти только с чистой душой. Что поделаешь, юношеский максимализм иногда сильно мешает окружающим.
Девушка встала с постели и подошла к окну. Голова немного кружилась, но чувствовала она себя гораздо лучше, чем в последние дни.
--
Господи, - содрогнулась она: Я уже целую неделю здесь прохлаждаюсь. Надо сказать Милене Сергеевне, что я уже совсем здорова. Надо что-то делать.
--
Надо что-то делать, -эхом откликнулось в её голове. Настя оглянулась. Вблизи никого не оказалось
--
Я схожу с ума, уже слышу какие-то голоса, - пролетела мысль в голове.
--
Слышишь! - подтвердил далёкий мужской голос.
--
Да я настоящая обитательница психушки, - у неё начиналась истерика: Да уж, если сюда попал, то навсегда.
--
Навсегда, - опять согласился всё тот же мужской голос.
--
Но ведь я же здорова, - продолжая диалого - монолог, убеждала себя она.
--
Абсолютно здорова, не сомневайся, - довольно ясно и громко ответил голос, совсем непохожий на эхо.
Совершенно растерявшись, девушка выглянула из палаты. Дверь была не заперта. В коридоре было пусто. Даже медсестра куда-то подевалась.
--
Одно из двух, либо я дурочка, либо телепат, - решила для себя Настя. На этот раз ей никто не ответил. Она осталась наедине со своими рассуждениями, только вдалеке ей слышался еле уловимый мужской смех.
За всю неделю только пару раз к ней забегала подруга Томочка. Быстро рассказывала что где и как , всё время выглядывая в коридор, боясь, чтобы её не застукали. И так же быстро исчезала в лабиринте больничных коридоров. Милена Сергеевна строго настрого запретила под страхом смертной казни приближаться к палате, где лежала практикантка. Но Томочка не могла не проведать подругу. Тем более, что ветренная, смазливая медсестричка стала понимать откуда и куда ветер дует. Настю оставили здесь неспроста.
Подслушав, по своему обыкновению разговор Тихонова с Миленой, Томочка была ошарашена подноготной всего этого проишествия. Легко уладив все недоразумения с мединститутом и мамой, её подругу положили в это отделение в качестве эксперемента.
Матери сказали, что обнаружили начало прогрессирующей болезни и теперь попробуют задавить его в самом зародыше. Испуганная мать, растерявшаяся и одинокая в своём горе, умоляла авторитетного врача помочь единственной дочери. А в мединститут сообщили об уникальном слиянии нескольких психических заболеваний у одной из практиканток, которые возможно излечить. И обязались на этом материале, наблюдая за практиканткой, написать работу, естественно предоставив её по окончании в институт, как научные исследования. Всё было рассчитано с поразительной точностью.
Вот таким образом одним звонком по телефону и одной индивидуальной встречей, была решена судьба человека.
Настя имела полное право доучиться, ей по закону предоставили аккадемический отпуск, но кто теперь возьмёт её на работу. Она же из психушки. Да что там работа. Однокурсники и те избегали её. Одна Томочка оставалась её подругой, неожиданно поумнев и даже как-то изменившись в лице.
На все вопросы о подруге она отвечала односложно и резко. Перемену заметили в ней очень скоро. Одни практиканты даже зауважали её, другие продолжали лить грязь на Настю и посмеиваться над Томочкой. Никто не остался равнодушным к судьбе девушки.
Только Милена Сергеевна хранила гробовое спокойствие, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что она делает. Тихонов пытался хоть каким-то образом помочь девушке, оббивая пороги разных кабинетов, бесполезно споря с зав.отделением, пытаясь доказать неправильность действий своего начальника, опровергая утверждения о психическом отклонении, но участь девушки была решена. Авторитет маститого специалиста сыграл свою роль. Она должна остаться здесь. Неважно кем, медсестрой или пациенткой. Её место здесь и нигде больше. Так решила Милена Сергеевна.
Краем уха Томочка слышала, а может и сама придумала, что Ванька- незаконорожденный сын Милены. Скорее всего она для него стараеться. Но будущая медсестричка не знала, что в этом доме родственные связи другие. Эти странные верёвки отношений связывали гораздо сильнее, чем кровные узы.
Но этого она пока не знала...
Настя, обследовав коридор и убедившись, что никого поблизости нет, снова подошла к окну. В палате она лежала одна, поэтому чувствовала себя более менее свободно. За окном вдалеке виднелась сторожка, а чуть дальше яблоня. Это дерево было похоже на то, которое она представляла себе ещё маленькой девочкой, когда ложилась спать. Об этом дереве она никогда никому не рассказывала, и вдруг, увидела его здесь, наяву.
Яблоня была удивительная, как из сказки, с наливными яблочками, даже зимой. В самый первый день практики, когда она шла совсем с другой стороны, потому что никак не могла найти это здание, злая и уставшая от поисков, она случайно наткнулась на эту яблоню.
Девушка остановилась перед этим живописным творением природы. И, повинуясь какому-то внутреннему порыву,... прижалась к этой яблоне. Немного постояв, она увидела пирамиду из яблок и охнула. Невероятное сочетание красок. Потом, полюбовавшись красотой и строгими линиями пирамиды, подняла яблоко, отдельно лежавшее в стороне, оглянулась и осторожно, не дыша, положила яблоко на верхушку пирамиды. Яблоко прекрасно вписалось в общую картину. И теперь пирамида была завершена.
Окрыленная и с хорошим настроением она направилась к зданию. Ей было не видно, что из окон сторожки за ней наблюдала пара внимательных глаз. А через несколько секунд сад огласил победный клич Тарзана и девушка грохнулась со всего размаху в яму, которую не заметила. Далее кто-то вытащил её из ямы и тащил на руках в здание.