Дороги в прошлое такие же бесконечные, как и в будущее.
Введение.
Любовь к природе каждый из нас проявляет по-разному. Один ждёт, не дождётся субботы, чтобы в рассветной темноте, стараясь не разбудить домашних, собрать рыболовные снасти и доспехи, да рвануть куда-нибудь, километров эдак за сто к известной, как кажется, только одному ему речушке.
Другой с вечера изучает с приятелями единомышленниками маршрут воскресного туристического похода и нарочно убирает звук мурлыкающего приёмника, когда начинают передавать сводку погоды на завтра.
Третий отправляется просто побродить на природе без цели, без маршрута, без охоты, с одним лишь желанием привести в порядок расшалившиеся за неделю нервишки. Четвёртый сидит неотрывно у телевизора и, открыв рот, смотрит "Клуб путешественников" с неизменным ведущим Сенкевичем.
Впрочем, что за нужда перечислять все формы нашей общей привязанности к Матушке-природе. Ведь, как и в произведениях искусства, в природе мы ищем самих себя, и, поскольку каждый человек неповторим, неповторимы и те душевные линии, которые тянут нас к ней словно магнит.
Замечено только одно общее: мы чаще хотим остаться с природой наедине, чтобы каждый уголок леса, каждая излучина реки и уютная полянка становились бы для нас заповедными.
Человек постоянно чувствует стыдливую, первозданную связь с природой и высокую от неё отдалённость. Внешне он остался почти неизменным, но внутренне сильно изменился, замороченный современными ритмами, алгоритмами, вавилонским смешением культур, языков, наук, интеграцией, дифференциацией, всеобщей вовлечённостью и причастностью к тайне тайн.
Он несёт в себе такие чудовищные несоответствия, такие противоречия, такую смесь высокого и низкого, естественного и фальшивого, искреннего и ханжеского, канцелярского и творческого, свободы и рабства, такие полярности и непомерности, какие не поместило бы в себе, не вынесло ни одно живое существо на свете, кроме него самого.
Приглядитесь к себе пристально и беспощадно, к тому, какими бываете на работе и дома.
Вспомните все разнообразные свои лики и ту поразительную лёгкость, с какой вы привыкли отвлекаться от себя одного ради себя другого.
Лёгкость, с которой вы научились вновь возвращаться к себе, уже однажды отвергнутому. Найдите среди них образы отвратительные и прекрасные, соедините воедино и попробуйте узнать себя.
Если вам это удастся, значит не всё потеряно, значит, живая струйка природы ещё не навсегда отзвучала в вашем сердце, значит, вы сможете ещё прочувствовать всю прелесть того первозданного начала, которое замешано в человеке свыше.
О, братья, человек, бацилла, тигр, гвоздика", -- писал Брюсов.
И вправду в человеке есть всё микробы, бациллы, шарики белые и красные, гены, хромосомы и бог знает, что ещё. И грипп, и рак, и мудрость, и глупость. Всё в нём есть, а уж, что там выявится, что наружу вылезет, зависит от иммунитета, и, наверное, судьбы. А уж в неё входят и склонности, и условия, и обстоятельства, и даже изменения погоды.
Ведь вот живут рядом с тобою люди, много людей, и не подозревают, что где-то совсем близко, почти вплотную, другой мир с вековою тайгой, с грозными и ревущими порогами, с неторопливым сибирским или каким-либо ещё говорком, с рокотом лодочных моторов на перекатах-шиверах, с неожиданными попутчиками, с какими-то сумасшедшими, в полнеба закатами, с посвистом утиных крыльев и ещё с чем-то. И от всего этого рождается в душе неистребимое желание, заставляющее её непонятно и неузнаваемо измениться.
Тогда подступает к самому сердцу нестерпимое, острое желание увидеть такой затерянный, заповедный уголок, и ты отбрасываешь в сторону все домашние дела и торопишься в путь, чтобы увидеть, как встаёт за рекой "твоя" радуга.
Хорошо конечно, когда красота рядом, как говорится, под рукой. Но, согласитесь, истинное понимание красоты приходит порой вместе с её открытием чего-то нового, ранее тобой не виденного. Вот почему, когда удаётся, мы забираемся в самую глухомань, пробираемся сквозь плотно сросшиеся и сцепившиеся друг с другом кусты, бредём по колено в холодной болотной жиже, проносимся по крутым сливам ревущих порогов, лезем на сыпучие отвесные скалы.
И всё это только затем, чтобы однажды застыть от удивления над крошечным глубоким бочажком, затерявшимся в сплошной таёжной чащобе, или замереть в восторге от непереносимо алого заката, или остановиться в безмолвном оцепе нении, глядя, как склонилась к воде и, пофыркивая от удовольствия, жадно пьёт кристально чистую жидкость маралуха.
Конечно, хорошо иметь глаз художника, слух музыканта и ясную голову исследователя, в которой, как в оранжерее, всегда цветут цветы прекрасных идей и замыслов. Но это уж как кому повезёт. Одному только раз в жизни, другому ни разу, третий же, как в субтропиках, снимает понескольку урожаев в год.
Блок как-то заметил: "Сознание того, что чудесное было рядом с нами, приходит слишком поздно". Необходимо не прозевать этот счастливый момент прозрения, всеведения прекрасного и неповторимого. Потому, что счастье может быть только теперь, сейчас, сегодня, и никогда больше. Оно всегда приходит слишком поздно, когда ужин уже остыл, а сам ты смертельно устал и, не дождавшись его, отправился спать. А наутро, проснувшись, вдруг с завистью слышишь, как твой приятель с восторгом рассказывает о незабываемых счастливых минутах, которые он пережил именно тогда, когда ты оглушительно храпел.
Зависть -- всесильная царица проституток мира, вожделенная и обольстительная девица. Зависть, жесточайше душу гнетущая, расцветает вокруг волшебным розарием.
Завидуют страстно, как сумасшедшие, и по всем габаритам: деньгам, модной юбчишке, новой квартире, здоровью, первому пойманному тайменю, даже маломальскому успеху в охоте или сборе грибов.
Завидуют повально все: и дворник, и актёр, и замминистра, и охотник, и даже твой лучший приятель.
Завидуют, а зачем?
Лучше сменить зависть на восторженное, а если хотите, на спокойное наслаждение от успехов и достижений ваших друзей, знакомых, сослуживцев и просто случайных спутников. Это принесёт вам гораздо больше счастья и удовлетворения в познании мира, в его ощущении.
Есть только одна непобедимая сила в жизни, и эта сила - Радость. Каждый раз, когда вам что-то не удаётся, когда вы хотите победить все препятствия и добиться результатов, побеждайте любя и радуясь. Каждая ваша улыбка ускорит вашу победу и развернёт в вас новые, неведомые ранее силы. Каждая ваша слеза и слова уныния скомкают то, что вы уже достигли в своих способностях, и отодвинут вашу победу далеко от вас.
Всё, что есть в жизни, увы, не повторно.
Радуйтесь каждой минуте своей,
Будням и горю, табачному дыму
Над головами надёжных друзей.
Радуйтесь жизни в квартире, на улице,
Лесом ли, росной тропой проходя,
Этот цветок уж потом не распустится,
Больше не будет такого дождя.
Мною движут любовь и преданность людям, природе, тайге. И ещё неудовлетворённость, родственная чувству несправедливости, вызванному теми записями и набросками, которые я написал в последние годы, так и не достигнув исполнения всех свих замыслов и задумок.
Бывает так, перечитываешь написанное тобою в муках и, вдруг, обнаруживаешь, что что-то написанное ты уже вроде бы где-то читал или слышал. Становится как-то неловко и обидно, будто тобой совершено что-то этакое постыдное и недозволенное.
Но, перечитав ещё раз сомнительный отрывок, всё-таки с удовлетворением выясняешь для себя, что хоть и есть в нём что-то то самое похожее, да совсем не то, а виденное, слышанное и пережитое именно тобой на той самой изумрудно-голубоватой, чистейшей таёжной реке под горячим душем солнечных лучей, когда грудь твою и плечи ласкал горный ветерок, словно прохладные и нежные руки любимой девушки. В это время почему-то всегда хочется не писать, а думать о всяких глупостях.
В рюкзаке памяти укладывается лишь самое незабываемое и неповторимое. На него сверху со временем неизбежно наслаивается и то, чего на самом деле не было, но вполне могло произойти, и ты начинаешь свято верить в придуманное.
Странная эта вещь прошлое. Кажется, ушло, ну и ладно, "бог с ним". Но ведь прошлое это ты сам, только бывший. Отбрасывая прошлое, мы теряем содержание и самих себя и нашей жизни. Отбросив будущее, мы теряем её смысл.
Но во время работы я стараюсь не отвлекаться, забыть обо всём и писать как бы для себя или для самого дорогого и близкого человека на свете. Стараюсь дать полную свободу своему внутреннему миру, открыть для него все закрытые до настоящего момента шлюзы души и памяти. И тогда, вдруг, наступает мгновение, когда с удивлением обнаруживаешь, что в сознании значительно больше мыслей, образов, чувств и поэтической силы, чем сам до этого предполагал.
Вы можете сказать, что всё знаете и понимаете, а на самом деле ничего не знаете и не понимаете. Потому что на языке мудрости Знать -- это значит уметь, а Понимать -- это значит действовать. Тот, кто говорит, что он знает и понимает, а не умеет действовать, в действительности ничего не знает.
Кажется, Фолкнер назвал писателя самым изощрённым вором: он похищает у окружающих такую ценность, как слова. Да, похищает, но не для себя же только. Похищает, чтобы потом возвратить людям чистый и драгоценный сплав из этих "чужих" слов и собственных мыслей.
Правда не всегда и не каждый пишущий достигает этого волшебного превращения разрозненных слов в музыку фраз. Но уж когда достигает.....
И прав был Анатоль Франс, выразив удивительно простую мысль о том, что вся мировая литература после Гомера и Гесиода является в той или иной степени плагиатом. Так что пишите и дерзайте. Пишите даже в том случае, если написанное вами, по-настоящему оценит и полюбит всего лишь кто-то один. Поверьте, один читатель это уже совсем не плохо! Как говорили древние - Но сопиэнти сит. Что означает - Мудрому достаточно.
Каждый прожитый нами день это глава книги жизни, которую мы прочитываем или в одиночестве, или с участием близких нам людей. И очень бы хотелось, чтобы два десятка глав этого повествования не оказались скучными и неинтересными для читателя.
Надежды скрытые в душе,
О жизни спрятанной в грядущем,
Волнуют меньше нас уже,
И сном лишь кажутся цветущим.
И крикнуть хочется: Спасибо всем,
Кто в жизни шёл со мною рядом.
Я всё отдал земной красе
Почти молитвенным обрядом.
И сила выветрилась вся,
Хоть тратилась не на забавы.
Её дарил я всем и вся,
Себе не добывая славы.
И лишь в краю лесов, озёр
Свои я забываю годы,
И, глядя на огонь костра,
Живу, дышу, как сын природы.
Душа проносится сквозь годы
Так по-младенчески чиста...
Но, не созрев, желтеют всходы
Тех дел, что делать перестал.
Глава первая.
Ряша. Завхоз. Джон Кровавая Губа. Автор. Сон Ряши. Выбор маршрута.
Чтобы не было вопросов при чтении нашего повествования, необходимо ввести читателя в курс того, кто же такие наши герои. Какие они -- эти люди, которых я буду называть в дальнейшем Игорь -- он же Ряша, Федя - он же Мечтатель он же Завхоз, Боря - он же Командор, Шура - он же Сашка, Лида - он же Уралочка, Женька - он же Джон Кровавая Губа. Почему в нашем повествовании звучат только прозвища и нигде нет даже упоминания фамилий?
Всё объясняется просто. Фамилия практически ничего не может рассказать о своём хозяине, она не отражает ни его внешность, ни его характер, ни привычки, ни склонности. Может быть, когда-то в далёкие времена, данная своему первому обладателю, она и несла какую-то объективную информацию, но с годами последняя всё более устаревала и через несколько поколений совсем утрачивала свой смысл.
Иное дело прозвища. Они даются всегда за какие-то свойства натуры, поступки, черты характера, внешность. Прозвища являются микро характеристиками людей, которым они принадлежат. Правда, познать человека, как личность, можно лишь в непосредственном общении с ним, наблюдая за его поведением, делами, поступками, ведя с ним беседы, оценивая его в общении с другими людьми, поскольку это и есть сама жизнь, а личность вне жизни существовать не может.
Современная наука скупа на классификации и выделяет всего три или четыре психофизических типа человеческой личности, и каждый из них связывается с определённым темпераментом, а также ростом и полнотой человека.
Для особенно любознательных вот эти типы -- миниатюрный или грациальный (истероид -- по складу психики), крупный или атлетоид (эпитимик -- по складу психики), худощавый или астеноид (шизотимик), полный или пикник (циклотимик).
Однако если рассматривать в подробностях все черты указанных типов, то оказывается, что их удобно располагать по четырём полюсам системы координат.
По одной её грани можно расположить эпитимиков и истероидов, а по другой -- шизотимиков и циклотимиков. Между этими полюсами легко находится место для всевозможных их сочетаний и состояний. Из анализа получившихся зависимостей следует, например, что в природе невозможен атлето-истероидный тип, но его и в самом деле практически не встречается в жизни, как, между прочим, и пикно-астенического.
А вот пикно-атлетический тип встречается в жизни очень часто, так же, как и астено-грациальный и астено-атлетический типы. Обо всех них будут даны пояснения по мере их появления в нашей повести.
Но сначала поговорим о персонажах московских. Все они на момент нашего повествования перевалили за половину своих жизней, но внешне всё ещё буксовали в том самом возрасте, который и молодым не назовёшь, и средним тоже не обозначишь.
Есть в английском языке довольно точное определение этого возраста - Вчерашний парень. Познакомимся же с этими вчерашними парнями поближе.
Персонаж первый: Игорь--Ряша.
Ряша был типичным атлето-эпитимиком, лелеющим под своей рубахой известную бахчевую культуру, которая в течение отпуска, а точнее похода довольно быстро усыхала и резко уменьшалась в размерах, чем немало радовала своего хозяина.
Главной достопримечательностью Ряшиного лица был нос.
Как и всё в жизни носы человеческие всегда чём-то различны друг от друга. Есть носы обычные и невыразительные, о которых и сказать то нечего, есть носы скромные, а есть выдающиеся. Есть носы напористые, есть -- важные, есть большие и есть маленькие. Есть носы, на которых можно гнуть рыболовные крючки, есть вздёрнутые, есть носы пуговкой, есть носы горбатые, и есть, наконец, носы носатые. Но, в конечном счёте, все они по-своему красивы, неповторимы, и все совершенно законно располагаются на своём законном месте. Ряшин нос вобрал в себя целую массу достоинств. Он был и выдающимся, и большим, и носом носатым. Именно он создавал всю неоднозначную значимость Ряшиного лица.
Ряша был физически силён в свои сорок с "небольшим" лет и, являлся, как говорят в народе, мужчиной в самом соку. Был он высок ростом, носил обувь сорок четвёртого разношенного размера, фетровые шляпы тёмного цвета и этим очень гордился.
Имел Ряша одно весьма неприятное свойство -- сильно зябнуть по ночам, и поэтому в походах всегда спал в кальсонах и свитере, а на голову напяливал шерстяной колпак, а чаще всего в капор своей жены.
Ряша лихо работал веслом, ружьём, спиннингом, ложкой и языком. Всё это делало его незаменимым в походной жизни.
Он отлично готовил рыбные и мясные блюда, включая такие трудноисполнимые, как приготовление сырокопчёных окороков и бастурмы, но совершенно безобразно варил супы и каши независимо от их состава.
Его словесный портрет отлично вписывался в стихотворные строчки Станислава Куняева:
Мужчина был ещё силён,
Таёжным солнцем освещён.
Таким горячим в это время.
Он брал весло или ружьё
И, в счастье веруя своё,
Брёл по тайге походкой зверя.
Чтоб отыскать в тайге тропу,
Рот освежить, жуя траву,
Схватить ружьё, глаза прищуря,
Взметнуть к плечу, ударить влёт.
И, царственный прервав полёт,
Вдруг загрустить, свой грех почуя,
А по утрам он пил росу,
Горстями поднося ко рту,
Как ртуть трепещущие капли,
Рождённые из облаков,
Питьё зверей или богов,
Взахлёб, чтоб силы не иссякли.
Была у Ряши одна слабость: он очень любил пить парное молоко.
Однако после этой приятной процедуры у него мгновенно следовала другая -- неприятная: Ряшу тут же посещал диурел.
Любитель молочка мгновенно менялся в лице и теле, а затем начинал периодически покидать компанию.
Любил Ряша поесть, выпить в меру и попеть песни. Мера его имела постоянное свойство изменяться от настроения и состояния души, но никогда не была маленькой. Когда он, приняв очередную меру, начинал петь, пододвинувшись к костру и в упоении закатив глаза, для него переставало существовать всё окружающее.
В эти моменты голос Ряши напоминал сирену большого отслужившего службу списанного парохода. Как ни странно, но мотивы он воспроизводил довольно чисто, особенно когда находился под небольшим градусом.
Окружающие, слушая его пение, одобрительно говорили.- Хороший у нашего Ряши голос. Громкий! До самой печёнки продирает... Ну, даёт, стервец. Любит продолговатые песни...
Мне очень нравилось это выражение -- "продолговатые" -- в приложении к песне. Я сразу же представлял себе, как вокруг стоят "продолговатые" горы, на которых растёт "продолговатый" лес, а "продолговатые лучи солнца щекочут его "продолговатую" переносицу.
От этих видений почему-то хотелось чихнуть, и чтобы кто-нибудь "продолговато" сказал.- Будь здоров "продолговатый" русский человек, Ряша!
Персонаж второй: Федя--Мечтатель.
Федя был типичным представителем астеников. Высокого роста, с лохматой головой, он очень походил на кисточку художника, высушенную на сильном сквозняке. В солнечную погоду, как шутили друзья, его фигура практически не давала тени.
Телесной полноте Ряшиной фигуры Федя не без кокетства противопоставил свой импозантный, обтянутый кожей скелет. Создавалось впечатление, что он обладает значительно большим количеством всевозможных костей и косточек, чем обычные представители гомосапиенсов прямоходящих.
Он действительно состоял почти из одних костей. Даже его лицо было сработано как будто из единой цельной кости, буро-коричневой от плотного загара, блестящей и гладкой, как после полировки ветром, водой и временем.
Вся структура Фединой фигуры словно служила наглядной моделью человеческого скелета, которая согласно научным исследованиям специалистов антропологов может быть представлена в виде водружённых друг на друга перевёрнутых маятников.
Система эта по своей сути не то, что неустойчивая, а неустойчивая до крайности. Такая система сама по себе стоять не может.
Чтобы поддерживать её в равновесии нужна непрерывная, тонкая и согласованная игра множества мышц, управляемых с помощью согласованных друг с другом импульсов-сигналов.
Самое интересное то, что информацию о положении тела в пространстве эта система получает не от головы или, как раньше считали, вестибулярного аппарата, а от корпуса -- точнее от его поясничного отдела. Поэтому Мечтатель всегда с особой заботой относился именно к своей пояснице.
- У головы и других забот хватает, а о своём верхожопии пусть ручки заботятся -- говорил он по этому поводу.
Затем, подумав, он добавлял.-- Одна голова -- хорошо, а когда в ней что-то есть -- ещё лучше. Чем больше извилин у человека, тем более извилист его путь.
В Москве, в обычной обстановке, Федя имел привычку страдать практически полным отсутствием аппетита, но в тайге, под живительным воздействием чистейшего воздуха, он мгновенно превращался в вечно голодного индивида, которого невозможно было никогда накормить досыта. Наверное, именно поэтому его всегда назначали Завхозом группы.
-- Всё равно продукт воровать будет. Так уж лучше пусть у самого себя тащит,-- примерно так рассуждали его коллеги по походам.
Был Федя чаще всего задумчив и молчалив, за что и получил прозвище Мечтатель. Одежду свою он занашивал до неприличия, расставаться с ней никогда добровольно не хотел и, чтобы вынуть его из останков сплошного рванья, чаще всего приходилось применять хитрость и силу.
Мечтатель был гением в ремёслах. На работе ходил упорный слух о том, что он умудрился слепить себе часы из хлебного мякиша, и они не только ходили, но и отставали за сутки не более, чем на один час. Не берёмся утверждать правду говорили про часы или нет, но он собственноручно собрал из подержанных деталей великолепную коротковолновую рацию, настроил её и даже одолжил для работы экспедиции Шпаро, когда тот шёл к Северному Полюсу. И это, поверьте мне, чистейшая правда.
Исходя из только что сказанного, Федю смело можно было считать гением, так как гений -- это человек, который из ничего создаёт то, что он хочет.
Мечтатель был отличным фотографом и киношником, но за последние годы несколько обленился и накопил такое количество не проявленного кино-фотоматериала, что даже подходить к нему боялся, чем немало огорчал друзей и почитателей своего искусства.
Был Мечтатель заядлым курильщиком. Курил он практически непрерывно.
По этой причине лодки и катамараны, на которых находился Федя, издалека всегда были похожи на пароходы с неисправными паровыми котлами.
Он отлично владел спиннингом, хотя особенно уловистым по непонятным для окружающих причинам не был.
По случаю он любил побаловаться и ружьишком, особенно собственной малопулькой--автоматом. Стрелял Мечтатель из неё почти без промаха. Однако, поскольку это ружьецо пуляло лишь на малые расстояния, практически ощутимой пользы коллективу стрелок не приносил.
Если Мечтателю приходилось кашеварить, то больше всего он любил готовить тушенку, засовывая её в любые блюда, будь то супы, каши или кисели.
У костра Мечтатель мог сидеть часами. В такие моменты он не замечал вокруг себя ничего и никого.
Лишь изредка с его уст срывались скупые и загадочные фразы вроде -- кайф, кайф, кайф... или, гумуз гумузу рознь...
Персонаж третий: Женька (Джон Кровавая Губа).
Среднего роста, худощавый, слегка сутулый, он с первого взгляда обращал на внимание посторонних своей молчаливостью. Много говорить он не хотел и больше любил слушать других.
Ещё он любил одиночество, и предпочитал шляться по тайге не в компании, а один. Причём исчезал он из лагеря всегда незаметно и так же незаметно вновь в нём появлялся.
По нашему определению Джон был чем-то средним между эпитимиком и циклотимиком, как говорят, фифти-фифти.
Джоном Кровавая Губа его прозвали за удивительную способность организма проявляться в каждом походе в виде обветренных до крови губ.
Особенными успехами ни в охоте, ни в рыбалке Джон не отличался. Охотно выполнял все общественные поручения, но никакой инициативы при этом проявлять не старался.
Когда ему делали замечания или начинали ругать за какие-либо проступки, предпочитал в дискуссию не вступать и стоически отмалчивался. Иногда Джон делал на маршрутах какие-то пометки в потрёпанном блокноте, но что он там писал оставалось тайной для окружающих.
Если ему особенно надоедали с вопросами о содержании напи санного, Джон чётко отвечал.- Пишу домашнее задание о том, как я провёл лето.
--
Ты лучше книгу напиши,- советовали ему друзья.
--
Зачем?- удивлялся Женька.
--
А читать нечего,- отвечали ему.
В еде Джон был неприхотлив, но ел много и с удовольствием. Когда его спрашивали, каков он в походе, мгновенно отвечал, не чуть не смущаясь.- Застенчив...
Персонаж четвёртый: Автор (Антон, то есть -- Я).
Антон был среднего роста, коренастый, в меру полноватый недокормленный циклотимик, русоголовый, с типичным русским лицом.
В свои сорок пять лет он, по мнению окружающих, выглядел значительно моложе. Свой возраст Антон оценивал не иначе, как переходный.
-- Переходный возраст,-- пояснял он.-- Это такой возраст, когда на сверстниц уже смотреть не хочется, а девушки помоложе отчего-то не спешат зазывать к себе.
К сорока годам Антон знал о себе всё.
Он знал, что любит солёные помидоры. Он знал, что не любит шмыгающих по жизни людей, шмыгающие мысли, шмыгающие разговоры, то есть, другими словами, безответственную болтовню, которую очень часто выдают за важное, чуть ли не за государственное дело.
В молодости Антон много и регулярно занимался спортом: играл в волейбол в силу первого разряда, любил горные и равнинные лыжи, отлично бегал на средние и длинные дистанции и, проведя девять летних и зимних сезонов в горах, получил звание кандидата в мастера спорта по альпинизму.
Горы были его страстью, но трагический случай, оставивший постоянный след в виде контрактуры правой ладони, вынудил его прекратить занятия альпинизмом. После этого Антон несколько лет жестоко страдал, особенно по весне, когда его начинала мучить горная болезнь.
Затем он вполне резонно решил, что лучше найти для себя какое-нибудь другое увлечение взамен альпинизма, чем напрасно мечтать о том, что уже никогда не сможет повториться.
Решил и начал регулярно выезжать в каждый свой отпуск в тайгу, где с удовольствием отдался водному туризму, охоте и рыбалке.
Месяц, проведённый среди вековых лесов, горных вершин и хрустально чистых рек, давал ему великолепную зарядку энергией и здоровьем на долгий рабочий год, наливал всё тело молодой бодростью и силой, удалял из организма все излишки мыслей, шлаков и жира.
Здесь в тайге он нашёл то, чего даже не искал, и от того нагрянувшее счастье было ещё более ошеломляющим. Он полюбил тайгу всем своим организмом. Даже слово "Турик" его теперь ничуть не смущало. Ведь говорится, что любовь всегда права.
И только осторожный и невезучий дурак лезет к ней с ложкой, как с портновским метром.
Какие бы странные сочетания любовь не принимала, она не может унизить и оскорбить человека.
Однако, в последнее время Антон всё чаще был недоволен собой и считал, что с его внешним видом происходит что-то странное, так как одни всё чаще называли его гражданином, явно намекая на намечающуюся пожиловатость, а другие -- молодым человеком, что являлось признаком неосновательной молодости.
Антон почему-то считал, что основательная пожиловатость должна огорчать, а неосновательная моложавость является постыдной. Правда, вволю пофилософствовав, он говорил себе.- Ты ещё не стар, если в душе не появились морщины, и суставы ума не скрипят.
В детстве Антона почему-то прозвали Толянычем, и он так привык к этому прозвищу, что всегда отзывался на него, как на собственное имя.
По природе свой Антон - Толяныч был довольно смешлив. В годы соей юности он смеялся почти без видимых причин. С годами это свойство куда-то пропало. Смех, спасительный, как антибиотик, возникал в нём всё реже, всё осторожнее. И, может быть, из всех своих жизненных потерь он сильнее всего ощущал именно смеховую атрофию, неспособность к безудержному, всепоглощающему веселью.
Когда наступает такая атрофия, считал Антон, начинается пора, когда кажется, что в человеке перегорает бесценная часть его сознания, повисая в организме безжизненной тряпкой, как сожжённые электрические провода.
Он всё чаще вспоминал, как смеялся в молодости со своими милыми друзьями, как буквально утопал в чудовищном смехе, погружаясь в него по макушку, чуть не погибал в нём, а когда всплывал из пучины всхлипов, то был обессилен и скрючен, но счастлив до изумления.
Шмели смеха просверливали в нём в те времена сквозные дырки, через которые в душу проникал упоительный ветер свободы, который гулял и распахивал, как форточки, каждую клетку организма.
Всякий день в те времена гудел вокруг Антона праздничными колоколами, не давая передышки, обещая всё новые и новые удачи, и откровения. С годами колокола эти звучали всё глуше и глуше. Теперь постаревшие, как и сам Антон, друзья тоже смеялись всё реже и все реже называли его Толянычем, да и встречаться они стали тоже реже, от случая к случаю.
Встречаясь, за разговорами всё больше бодрились и пыжились, пытаясь доказать друг другу, что ничего не произошло и не случилось, что все они так же молоды, удачливы, сильны, красивы, и что мир прекрасен и переливчат буйными акварельными красками единственно только для их радости.
Именно с тех лет сумел Антон сохранить чувство юмора.
Он и сам с удовольствием шутил, и организовывал различные хохмы и хохмочки, и любил с удовольствием послушать шутки и остроты других.
Согласно друидскому гороскопу был Антон вязом и обладал следующими чертами характера: был спокойным, владеющим собой, безмятежным, сдержанным, невозмутимым, требовательным к себе и окружающим, не терпел чужих ошибок и заблуждений. В работе пользовался авторитетом, вниманием и уважением. Вызывал доверие окружающих. Был благороден, отзывчив, но иногда слегка деспотичен.....
По мнению его друзей, многое из этого гороскопа действительно присутствовало в характере Антона.
В студенческие годы, да и позже Антон увлекался стихами, читал, писал их сам. Кое-что у него получалось. В последние годы он увлёкся прозой, и с удовольствием изводил бумагу под записи дневников о жизни, друзьях, природе.
Иногда он пописывал и белые стишки, вроде тех, которые накропал во время одного из перелётов:
Уже прошла вдоль кресел стюардесса, на миг бедром касаясь пассажиров. На миг, и всё же... Чёрт возьми! Она -- поистине душа Аэрофлота! Опять идёт... Коснулась мимолётом... Блаженство, сказка! Да, нет. Скорее самолётно это. "Прошу всех срочно застегнуть ремни". Пропало вмиг очарованье сказки. Зажглись табло неяркие огни. Пол задрожал, возникли перегрузки. Слегка испуганно смотрели пассажиры туда, где убегала лента полосы. И вот отрыв. И голубое небо. Земля в летящих облаках явилась ждущим жадно взглядам. Уже привстали все, зашевелились. Все, кроме одного... Он спал бедняга, и челюстью во сне пронзительно скрипел. Что не бывает в жизни! На то и человек. Подобный нам. Прямоходящий, голова, два уха, две дырочки в носу... А как скрипит... Но, слава богу, вой турбин сильнее звуков пасти, ну ротика, ну рта... Ну, как ещё сказать?
Жизнь на земле везде рычаньем начиналась. Так пусть себе скрипит. Проснётся -- перестанет... Как быстролётно время. Два-три часа, беседа, лёгкий завтрак, дрёма... И вот уже шасси целуются с бетоном. Посадка. Аэродром, умывшийся грозою. Всё позади. И нет касаний стюардессы, и скрипа тоже нет. Окончен перелёт.
Любил Антон и охоту, и рыбалку, и "грибную ловлю", но никогда не делал из них смысла жизни. Ему больше нравился сам процесс этих занятий, а не результат. Хотя он с удовольствием и принимал дары природы в виде пойманых рыбин, подстреленной птицы и полной корзинки грибов.
Как и многие, он прошёл через любовь к фотографированию и через съёмки любительских кинофильмов.
И если фотографию он практически давно забросил, то фильмы продолжал снимать и с удовольствием демонстрировал полученное длинными зимними и осенними вечерами на дружеских сборищах.
Теперь, когда вы познакомились с нашими первыми персонажами, настало время рассказать и о том, с чего собственно началась эта история, а именно о сне, который увидел Ряша.
Ему и раньше, как только на двор приходила весна, даже самая ранняя, когда с сосулек начинали срываться первые капли капели, выбивая на подоконниках частую и весёлую дробь, когда сами сосульки начинали падать и разбиваться о неоттаявшую землю с тонким хрустальным звоном, а снег начинал сереть и уплотняться, словно его кто-то прижимал к разогревающейся под весёлым солнцем земле, начинали сниться сны.
Он видел мерцающие под солнцем голубые извивы речушек, что текут неторопливо и плавно среди шелестящих на ветру кустов, подмывая ослепительно белые песчаные обрывы, над которыми поднимаются словно трубы янтарных обвалов корабельные сосны и бархатные кедры, слушал будто наяву шорох осыпающихся с круч камешков и песка, ощущал в руках холодное и сильное тело бьющейся рыбы, и рукоятку весла, которое поёт и стонет, борясь с крутой, плотной волной и мощным течением, видел далёкие закаты, когда засыпающее небо пытается бороться со сном отходящего дня, наливаясь медью.
От этих видений в сердце всё сильнее и сильнее росло беспокойство и нарастало желание дальних дорог и нахоженных ранее троп.
Но такого сна, какой он увидел сегодня, ему ещё никогда не снилось.
СОН РЯШИ.
Уличная духота проникала во все помещения. Я сижу за своим рабочим столом разморенный и потерянный. В душе разлад, в животе предобеденные колики вперемешку с голодом.
Болванизм крепчает с каждой минутой.
Все в отделе ползают словно слепни по коровьей заднице. Мозги, разжиженные жарой, болтаются в голове совершенно свободно и независимо от других деталей моего тела.
Одни мухи не унывают и водят в разряженном воздухе шумные хороводы, которые лишь иногда распадаются от их натыкания на стёкла и перегородки...
Внезапно мой взгляд приобрёл вполне осмысленное выражение. В отдел вплыло сказочное видение в виде длинноногой секретарши-машинистки директора Люси, едва прикрытой современным модным одеянием -- нечто средним между греческим хитоном и современной марлевой занавеской, под которым больше ничего-ничегошеньки не было,что позволяло ей демонстрировать, а окружающим оценивать и любоваться всей прелестью крутой и молодой женской плоти.
В моём вкусе, вопреки моде, больше девушки рубенсовского сложения. Общение с ними всегда интересно, жутковато и одновременно даже опасно. Оно чем-то напоминает охоту на загадочного и хищного зверя. Такие свидания всегда могут закончиться серьёзным членовредительством для охотника, потому что каждое неловкое движение или страстное объятие "миниатюрной" пассии напоминает мощное давление гидравлического пресса.
Всё это так, но сегодня я не могу устоять перед обворожительными прелестями божественной Люси. Глядя на неё, мне хочется именно сейчас думать о любви, страсти, крутых и упругих женских бёдрах и...
- Люсенька, ты просто безумно обворожительна и, как всегда, верна напутствию- "Омниа меа мекум порто!"
- Чего, чего?
- Это Люсенька по латыни, а по-нашинскому: "Всё моё ношу с собой!"
- Кончай трепаться, Ряшенька. Ты в такие моменты становишься похожим на хампельмана, -- в свою очередь умничает Люсенька.
- А это чего такое?
- На хампельмана, игрушечного человечка на верёвочке.
- Люська! Ты гений. Отличное словечко! Надо запомнить. Слушай, а ты бы на всякий случай позаботилась о своих драгоценных сокровищах и застраховалась. Вдруг какой-нибудь нахалюга ненароком какую деталь подпортит. Я вот в Монте-Карло слышал, что там самая знаменитая исполнительница танца живота на миллион зелёненьких застраховалась.
- Обойдусь и без страховки. Сохраню свой пупок для любимого и так. У нас не Монте-Карло. А ты лучше кончай травить и беги быстрёхонько к директору.
- Зачем, не знаешь?
- Придёшь, он тебе всё сам объяснит.
- Ладно, иду. Бегают в такую жару одни негры, а я уж как-нибудь потихонечку.
Люся грациозно закрутила винтом на сто восемьдесят градусов свою прелестную попочку и исчезла, а я словно настоящий хампельман резво последовал за ней.
Над головой директора, как и у всякого святого, витал нимб забот.
- Как у вас, Ряша Петрович, со здоровьем?-- вежливо осведомился директор.
- Спасибо, ещё жив,-- ещё более вежливо отреагировал я.
- Это хорошо, а то лето нынче просто ужасное. Жара. Духота. Говорят, солнечная радиация усилилась. Полысеем все к чёртовой матери!
- Ничего, прорвёмся Ван Ваныч. Лысины есть у всех, только у некоторых они, говорят, спрятаны под волосами. А от радиации хорошо холодное пиво помогает, особенно, ежели оно свежее.
- Пиво - это конечно приятно и вкусно! Только доставать его теперь не так-то просто,- говорит, мечтательно облизываясь, директор и переходит к делу.
- В общем так. Тур Хейердал новую экспедицию готовит. Маршрут - Дакар остров Святого Патрика - Малаховка - Жмеринка - Рио де Жанейро. Нам повезло: пришла разнарядка на одного человека. Им, оказывается, до зарезу необходим специалист по электронным часам, ловле меч-рыбы на кораблик и сплаву на плотах. Мы тут посоветовались кое с кем и решили послать вас.
Вы ещё сравнительно молоды, сильны, я бы даже сказал, в чём-то даже красивы и обаятельны, пьете в приличную меру, имеете вкус к любой еде, готовите и, вообще, без особых претензий. А чувство меры это главное. Этому чувству люди учатся всю жизнь и обычно всё равно уходят из неё, так ничему и не научившись. Человек и умирает то чаще всего не от болезней и не от старости. Он умирает оттого, что в чём-то не выдержал, хватил через край или просто от скуки.
Но вы человек волевой и, надеюсь, справитесь со всеми трудностями и соблазнами. Так что сегодня же созвонитесь с Юрием Сенкевичем.
Вот его телефон. Вечером он должен быть дома, так как на телевидении временно прекратили передачу "Клуб кинопутешественников", а больше ему заняться совершенно нечем. Оговорите с ним все условия и подробности. Сейчас же быстренько в бухгалтерию -- там вас ждут суточные и командировочные сразу за четыре месяца и материальная помощь на подарок тёще. Надеюсь, хватит и на сувениры. Желаю здравствовать. Да, чуть не забыл. С вас по приезде кокосовый орех и вяленый осьминог. Надеюсь, не затруднит?-- застенчиво закончил столь длительный для него в разговоре с сотрудниками монолог директор, вытер носовым платком покрасневшее от пота лицо, и нимб над его головой засиял ещё ярче и отчётливее.
- Что вы, Ван Ваныч, ни в кои разы не забуду. Привезу самые свеженькие.