Сушко Антон Иванович : другие произведения.

Vampire The Masquerade. Рассказы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Еще немного рассказов о вампирах из пыльных закромов моих переводов. На этот раз действие происходит в конце 20го века. !!! Это вселенная Vampire, поэтому в текстах могут встречаться ненормативная лексика и сцены насилия!

Вампир: Маскарад





   Аннотация: Еще немного рассказов о вампирах из пыльных закромов моих переводов.На этот раз действие происходит в конце 20го века.
   !!! Это вселенная Vampire, поэтому в текстах могут встречаться ненормативная лексика и сцены насилия!
  

Содержание

   Трюки и сделки
   Начало
   Вендетта
   Сквозь глаза змеи
   Тьма требует тебя
   Конец невинности
   Открытое окно
   Вечная книга
   И через нас родится дитя
   Равнос
  
  
  

Трюки и сделки

   Было четыре часа, когда я вернулась в капеллу. Шесть недель слежки, пряток в машине этого парня, пока он был в кинотеатре, выбирая, какое бы кино посмотреть на этой неделе, курения под фонарями, как будто из гангстерского фильма. Шесть недель тяжелых взглядов на копов и слов "Здесь не на что смотреть, офицер", шесть недель небольшого напряжения по поводу высокомерного Вентру, заправлявшего сорок третьим полицейским округом.
   Но теперь все окупится.
   Я сняла свой шлем, и услышал эту треклятую песню, которая постоянно играла у Мозли. Это был жуткий кавер на старую песню Смита, исполняемый каким-то парнем, который явно тащился от психоделики. Сперва Мозли думал, что это весело - вставить эту песню в какой-нибудь мрачный подростковый фильм про ведьм, а затем вставить ее еще и в качестве музыкальной темы в ТВ-шоу для Поколения Икс про трех симпатичных улыбчивых колдуний, которые живут в Сан-Франциско. Сначала он проигрывал эту песню в качестве какой-то иронии, однако затем она начала ему нравиться. Меня же она бесила.
   Мозли как всегда был в зале, я встряхнула своими спутавшимися волосами и положила посылку на стол. Он читал какую-то жуткую книжонку, которая валялась среди этих старых папок с тремя кольцами.
   "Что за... нет. Нет, не то. Чертовски не то". Мозли всегда говорил "чертовски". Он был уже мертв двадцать лет и все это время не-жил в Лас-Вегасе, но у него все еще оставался акцент и определенные идиомы. Мне кажется, что когда ты становишься вампиром, то определенные вещи буквально прилипают к тебе. "О, Макси, это прекрасно".
   В комнате запахло сожженным шалфеем, когда Мозли стянул резинку и достал Клинекс. Его гладкие темные руки сорвали серо-розовую упаковку с грязноватой бумажной пачки. "О да, папочка. О да. Клянусь, Макс, я не думал, что где-то в Вегасе это еще можно достать".
   "Ты ошибался, старина Моз. Найти тринадцатого потомка повешенного еретика было легко, - сказала я и улыбнулась, продемонстрировав своему сиру клыки. - Тяжелее было найти настоящего цыгана в этом городе. Что читаем?"
   "А? О, это старая книга Дамбануса, мне ее одолжил Брок. Это не оригинал, но, похоже, весь текст здесь".
   "Есть что-нибудь полезное?" - спросила я. Долой эту куртку. Долой эти перчатки. Я хотела кинуть их на кресло, но оно уже было занято большой серой жабой, которая сидела на чем-то, что напоминало куриную ногу. Я знала, что с жабой в убежище Мозли лучше не связываться.
   Повсюду был бардак, поэтому я просто оставила куртку на диване. Мозли был из тех Тремеров, что работали в моменты вдохновения и оставляли проекты "в процессе", когда что-то другое требовало их внимания. Копы обалдели бы от этого места: здесь были части убитых жертв в стеклянных сосудах, нетронутые человеческие скелеты, по крайне мере шесть весьма ценных субстанций и множество дорогих книг, которые пропадали из капелл от самого Стокгольма. Парни из сорок третьего участка арестовали бы нас, едва взглянув на ритуальные кинжалы Мозли. Однако это не были просто наркотики и украденные вещи, как подумали бы копы. Это были тауматургические манускрипты и крайне редкие ритуальные компоненты.
  

***

   Я выжала газ из своего Дукати и пристроилась рядом с седаном Маршала. Он посмотрел на меня, и я сделала ему знак остановиться. Он недоверчиво посмотрел на меня, но я показала ему конверт.
   Никогда не недооценивайте силу конвертов легального размера без пометок. Если кто-то показывает вам такой, то вы понимаете, что у вас проблемы. В нем не может быть ничего хорошего.
   Маршал последовал за мной к парковке Денни. Там никого не беспокоило, что высокая девушка на итальянском байке разговаривала с парнем в английском костюме и машиной за шестьдесят тысяч долларов. Ничего необычного - такое происходило каждую ночь. Просто не суйте свой нос в чужие дела, и никто не пострадает.
   "Что на этот раз? - спросил Маршал. - Лучше бы это было важно".
   "Это вам решать, мистер Маршал", - ответила я. - Просто конверт. Я хочу предложить вам сделку".
   Маршал упирался. "Что внутри?"
   "Это секрет. Вы узнаете, если согласитесь на сделку".
   "Послушайте, мисс, я думаю, вы знаете, что я весьма важный человек и не могу тратить свое время на..."
   "Хорошо. Никакой сделки". Я надела свой шлем и села обратно на мотоцикл. Он взревел, когда я нажала на стартер. И тут Маршала решил, что мне, возможно, есть, что ему предложить.
   "...и я уверен, что вы понимаете, как странно все это выглядит", - вот и все, что я услышала, когда снова заглушила мотор.
   "Послушайте, мистер Маршал, сделка весьма проста. Вам нужно это, а у вас есть кое-что, что нужно мне. Давайте заключим ее и затем займемся своими делами".
   "Отлично. Что вам нужно? Деньги? Машина?"
   "Я не воровка, мистер Маршал. Я коллекционер. Идемте со мной". Я пошла вглубь парковки, по которой витал запах алкашей, которые возвращались из ночных клубов домой, и шлюх, от которых несло несвежим потом и сексом. Я затолкала Маршала в туалет, чтобы никто нами не заинтересовался.
   "Что происходит? Это насчет наркотиков? У меня нет..."
   "Успокойтесь, Маршал. Мне не нужны ваши деньги, - сказала я и затем вытянула приличный кусок бумажного полотенца и оторвала его. - Покажите мне свою руку".
   "Что?"
   "Вашу руку, Маршал. Покажите мне ее. Вы так заняты и ваше время не стоит..."
   "Мою руку? Что вы хотите от нее? Что с вами не так?"
   "Дайте мне вашу руку". Я знала, что это не сработает, но все же попробовала. И внезапно это сработало. Возможно, у Маршала были проблемы с самооценкой. Он положил свою руку ладонью вниз на стойку.
   Я достала свой перочинный нож из джинсов, открыла его и схватилась за его указательный палец второй рукой. Это было не так уж и просто - кости достаточно крепкие. Маршал завернул свою руку в бумажное полотенце и прежде, чем он перестал материться, я уже ушла и снова мчалась по дороге. Интересно, что же все-таки было в том конверте.
  

***

   Миранда Вернер была не слишком приятной женщиной. Она весила около трехсот фунтов, а на ее одежде было полно пятен непонятного происхождения. Полагаю, у нее была довольно дружелюбная натура, но даже это не скрашивало тот получеловеческий стиль жизни, что она вела.
   Дом Миранды представлял из себя трейлер, находившийся на груде шлака, и выглядел столь же неряшливо, как и человек, который в нем обитал. Полусъеденные ведра с цыплятами громоздились на разных поверхностях, безалкогольные напитки растекались лужицами сиропа, а лужи собачей мочи (а где же сама собака, черт возьми?) стали неотъемлемой частью ковра и дивана. Я присела на единственную подушку, которую не испоганил ее питомец своей мочей. Миранда больше общалась с компьютером перед собой, чем со мной.
   "Вас звали Триветски, так?"
   "Да, - прохрипела она. Даже печатанье утомляли ее. Сейчас она обменивалась аргументами с кем-то по имени "Огонь Ведьм" в чате. - Миранда Триветски".
   "Вас тяжело найти, миссис Вернер".
   "Это славянская фамилия".
   "Да, я знаю. Боюсь, мне придется спросить у вас кое-что неприятное, мисс Вернер. Вы знакомы с кем-либо из цыган Старого Света?"
   Миранда перестала печатать и повернулась ко мне, ее голова поворачивалась на ее тучном теле. "Он уже мертв".
   Наступило неуклюжее молчание.
   "Кто, миссис Вернер?"
   "Петр. Вот зачем вы здесь? Вам нужны его деньги?"
   "Нет, мисси Вернер. Я здесь из-за вас".
   "Они сказали, что все кончено. Петр задолжал им денег, и он... нет. Они сказали, что счет оплачен".
   "Миссис Вернер, я понятия не имею о чем вы. Я хочу попросить вас об одолжении".
   "О каком?"
   "Мне нужно кое-что от вас".
   "Я не хочу ничего такого. Я иду спать". Миранда сместила свою талию, пытаясь встать со стула, на котором сидела.
   "Пожалуйста, миссис Миранда. Только это".
   Миранда начала плакать. "Почему бы вам не уйти и не оставить мен в покое? Вам и всем цыганам. Да, я знаю, что вы мертвы. Я сделаю это, но только если вы уйдете и скажете другим больше никогда меня не беспокоить". Она произносила эти слова сквозь рыдания. Снаружи залаял пес.
   "Хорошо", - сказала я и достала палец Маршала из кармана.
   Она взяла его, все еще плача, но, похоже, ее не сильно беспокоило, что она держит все еще свежий отрезанный палец. Пробормотав несколько слов, она вернула его мне, а затем уронила голову себе на руки когда я уходила.
   Пока я спускалась по лестнице, собака продолжала лаять. Невдалеке кто-то мыл свою машину и поток воды шириной в фут тек передо мной. Я была удивлена, когда обнаружила, что не могу переступить через воду - мне пришлось пройтись по цветнику и грязной дороге, прежде чем вернуться на парковку, где я оставила свой мотоцикл. Моя батарея сдохла.
   Пинком заведя мотоцикл, я убралась отсюда к чертовой матери.
  

***

   "Еще один шаг, Макс. Еще одна ночь, и ты все закончишь".
   Мозли имел ввиду, что ему еще одну ночь придется проводить ритуал, прежде чем мы сможем подначить князя. Он был измотан и покрыт кровавым потом - его худая грудь была покрыта чем-то, что пахло одновременно солено и сладко. Кровь и прах были размазаны по его скулам - если бы я не знала его лучше, то могла бы принять за футбольного игрока, который старался не смотреть на солнце. Однако как много футболистов знали, как проводить греческий защитный ритуал шестнадцатого века против невидимых нарушителей?
   Еще одна ночь. Оставалась еще одна ночь прежде чем мне предстояло пробраться в убежище князя и запустить дрожащие пальцы в что-то его личное. Но как говаривал Мозли: "Если Макси взялась что-то сделать, то она это сделает". Если вы обнаружите у себя спальне ужасно выглядящего громилу ростом шести футов и весом в сто три фунта, вам наверняка поплохеет. Но если вы найдете там брюнетку ростом в пять футов в байкерской куртке и с голливудской улыбкой, то возможно отнесетесь к ней снисходительней. Поверьте мне, я спала с живыми, притворялась с мертвыми и пока они не заметят, что вы скачете во тьме вокруг сожженной фотографии их матери, то будут думать, что вы здесь лишь для того, чтобы "познакомиться поближе".
   План Мозли заключался в том, чтобы тайно защитить убежище князя от "гостей", использующих Затемнение, а затем попросить у него дар. В любом случае Бенедик выглядел бы глупо, и лучше бы ему быть таковым в глазах лишь одного Сородича и его дитя, чем всех лизунов, которые прибыли в Вегас, чтобы раздобыть крови или жульничать в казино. Осторожность была, возможно, лучшей добродетелью в обществе вампиров, но мне нравилось изучать как делаются дела в Лост Вэйджес, что в Неваде. На его месте я бы просто поблагодарила и убила бы тех, кто это сделал, возможно, поэтому я и не князь.
   Мозли нарисовал круг вокруг пальца восковым карандашом и бросил туда два стеклянных осколка.
   Еще одна ночь.
  

***

   Я заглушила мотор и тихо съехала с главного шоссе. Учитывая, как ведут себя эти неонаты и анархи, можно было бы быть благодарным князьям, которые ведут себя подобно военноначальникам, с крепостями полными ординарцев и личных армий, но лично я не видела смысла в подобной показухе. Возможно, это работало шестьсот лет назад, но теперь это было не очень. Если копы застанут вас на складе, полном оружия, и с легионом телохранителей, то скорее всего подумают, что наткнулись на какой-нибудь культ или фабрику по производству наркотиков.
   Нет, Бенедик был не настолько глуп, чтобы привлекать к себе подобное внимание. У него было неплохое местечко в тридцати минутах езды от самого злачного места в городе - хорошо защищенное, патрулируемое собаками и с охраной у ворот, но это выглядело не так крикливо, как в "Жизни богатых и знаменитых". Когда у вас денег так много как у князя, вы тратите их мудро, или же находите свое имя во всех журналах. К счастью для себя, Бенедик тратил их мудро.
   И это было хорошо для меня. Я прокралась мимо ограды. Сотворила быстрый ритуал, чтобы скрыть свои следы на траве и обострила чувства. Я могла слышать двух или трех собак и увидела, как охрана покидает парковку. Отличный момент.
   Перескочив через низкую ограду, я получила приличный удар током. Умный князь. Я упала на землю и пригнала кровь к своим обожженным рукам, клянясь, что в следующий раз не буду столь беспечна.
   Я прокралась через двор во внутренний дворик, где могла наблюдать через открытые французкие двери, что происходит внутри. Князь Бенедик разговаривал со своим помощником, Монтроузом, чудиком из клана Носферату. Я улыбнулась - мало кто подозревал, что Монтроуз крался рядом с князем, даже когда Бенедик не подозревал об этом, и маленький трюк Мозли должен был положить этому конец (по крайне мере, на следующий месяц). Когда ты мертв, именно такие мелочи и начинают иметь значение.
   В мгновение ока я очутилась на каменной кладке. Еще одно маленькое заклятье открыло запертое окно, и я уже была в доме. Мне требовалось сделать это, пока Бенедик был дома, иначе бы охранные системы засекли бы меня. Да, я могла бы вывести их из строя, но это выглядело бы немного подозрительно. Две минуты спустя я спрятала палец Маршала в костюме от Прада. Три минуты спустя я уже была на своем мотоцикле и мчалась прочь.
  

***

   Задумка Мозли сработала. Две недели спустя одного из подручных Монтроуза нашли возле статуи на одном из кресел Бенедика. (На одном из кресел Бенедика. Кошмар). Князь закатил скандал по этому поводу, и тут появился Мозли, который сделал целое шоу из того, что опасался подобного и предпринял меры в силу своих талантов. Теперь мы в хороших отношениях с князем. Возможно, у нас будут проблемы с Монтроузом, но он не знает, насколько сильно мы вовлечены в это. Я видела, какие он взгляды бросал на Мозли. Но все карты на руках у нас, а обо мне он даже не знает.
   Однако я по-прежнему нервничаю. Если князь узнает о нашей магии и что мы его обманули и сделали его нашим невольным соучастником, не думаю, что он будет слишком счастлив.
   Однако пока это работает. Мозли получил немного уважения среди молодых вампиров ("Смотрите, это Мозли, он найдет все, как бы хорошо вы это не прятали!") и кое-какой вес в глазах Бенедика. Пока мы сможем охранять наши тайны, мы будем на коне. Вопрос лишь в том, как долго нам удастся хранить их?
  

(Bloody Magic: Secrets of Thaumaturgy)

  
  К содержанию
  
  
  

Начало

   Ребекка услышала голос, который звал ее из тьмы. Ослабевшая, она попыталась привести в порядок свой затуманенный разум, собирая вместе кусочки и фрагменты воспоминаний. Тьма. Ее глаза были закрыты, проснулась ли она вообще?
   Голос настойчиво сказал: "Повтори их! Повтори слова!"
   Слова подступали к ней из тьмы, и она уже не понимала что и как.
   "Повторяй за мной! - приказал голос. - Я, Ребекка Томпсон, клянусь в вечной преданности дому и клану Тремер и всем его членам".
   "Чего?" - подумала она.
   Теперь она почувствовала, как ее кто-то трясет. Где она находилась? Девушка все еще не могла найти в себе силы, чтобы открыть глаза. Однако голос требовал от нее повторять, и неспособная сопротивляться, она решила покориться.
   "Я, Ребекка..." - слабо начала она повторять слова, давясь ими и едва сдерживая рвоту. У нее во рту было что-то жидкое. Она обжигало ее и текло ей в глотку. Ребекка подавилась этой жидкостью вкуса меди и выплюнула большую ее часть.
   "Повторяй слова!" - раздался разгневанный голос из тьмы.
   "Я, Ребекка Томпсон, клянусь..."
   "...в вечной преданности дому и клану Тремер и всем его членам", - повторил голос.
   Запинаясь, она все же произнесла эти слова, не без помощи бесплотного голоса.
   "Тремер? А что это?" - спросила она себя.
   К ее губам что-то поднесли, стакан с теплой жидкостью, и кто-то вылил что-то мерзкое ей в рот. Она попыталась выплюнуть жидкость, но чья-то рука схватила ее за лицо и сжала ей губы.
   "Глотай!" - приказал голос.
   Она попыталась проглотить жидкость, однако это было не так-то просто. Она снова выплюнула большую ее часть, однако на этот раз кое-что попало внутрь. Это произвело такой же эффект, как и ром в зимнюю ночь, и помимо воли она была шокирована.
   Голос продолжил: "Теперь повторяй за мной: "Я не лишу и не попытаюсь лишить никого из членов дома и клана Тремер его магических сил. Я не убью и не попытаюсь убить никого из членов дома и клана Тремер, кроме случаев самозащиты или же в том случае, если кто-то из магов будет признан предателем специально отобранным трибуналом".
   Борясь с изнеможением, Ребекка попыталась приоткрыть глаз и сосредоточиться на лице перед собой. Она увидела человека, который вытирал свои руки полотенцем. Где же она находилась? Его лицо было знакомым, но она не могла вспомнить его. Почему она находилась здесь?
   Мужчина отложил полотенце и вновь приказал: "Повторяй слова!"
   Продолжая кашлять, Ребекка бормотала слова фраза за фразой, и наконец-то с радостью вспомнила человека, который стоял перед ней. Это был ее учитель антропологии, профессор Гатлин. Она была у него дома. Кусочки ее воспоминаний начали возвращаться к ней.
   "Продолжай, - приказал Гатлин, - Повторяй за мной. Я буду повиноваться решениям трибуналов и чтить желания Внутреннего Совета Семи. Трибуналы будут повязаны духом Кодекса Тремер, а также Второстепенного Кодекса...."
   Различные перечисления продолжались большую часть ночи. Клятвы произносились одна за другой, прерываемые значительно увеличивавшимися глотками быстро остывавшей и загустевавшей крови.
   Ребекка не понимала, что же с ней случилось, и у нее не было сил сопротивляться этому. Лежа на холодном твердом полу в доме профессора она чувствовала, что ей не остается ничего, как следовать его приказам.
   "Я не подвергну дом и клан Тремер опасности из-за своих действий, - сказал он. - Я не буду вмешиваться в дела смертных и тем самым навлекать бедствия на мой дом и клан. Я не буду заключать сделок с демонами..." и т. д.
   Ребекка поняла, что проходит инициацию в какую-то организацию, но какую именно? Чем в действительности являлся "дом и клан Тремер?" И был ли профессор заинтересован в ней? На своих ночных занятиях он уделял ей особо внимание, и она быстро это заметила. Она думала, что интересует его в сексуальном плане и находила его достаточно интересным. Разумеется, он был немного странным, однако от него исходила некая угрожающая властность, которую она находила весьма привлекательной.
   Несколько раз он просил ее задержаться после занятий, и она была разочарована, когда узнала, что он всего лишь хочет провести с ней какие-то тесты. Было похоже, что он увлекался парапсихологией и что это как-то связано с его исследованиями по антропологии.
   Она успешно справилась с тестами, что видимо, удовлетворило его, и когда он пригласил ее к себе домой на эти выходные, она охотно согласилась. Одевшись в довольно провокационной по ее мнению манере, она прибыла к указанному времени, но была разочарована тем, что он обращал на нее мало внимания. Его больше интересовали ее мысли и воззрения касательно магии и других феноменов, чем романтические отношения с ней.
   Когда он, наконец, решил показать ей "свою" лабораторию, которая находилась в подвале за запертой дверью, она решила, что он все-таки решил играть на чистоту. Она была права, но эта "игра" оказалась совсем не тем, чем она ее считала.
   Позволив заключить себя в объятья, она откинула голову, ожидая поцелуя. Вместо этого он припал к ее шее и впился своими зубами ей в глотку. Она попыталась сопротивляться, но не смогла противиться его силе - или же удовольствию. Пока он пил кровь из ее горла, она расслабилась и отдала себя на волю Гатлина и блаженства смерти. Возможно, она не понимала, что это был ее последний комфорт. Она отключилась и была уверена, что у нее галлюцинации, так как небольшая и гротескная версия Гатлина кружилась у нее над головой.
   Теперь Гатлин стоял над ней, заставляя жидкость течь ей в глотку и повторять странные слова клятв.
   " ...Я клянусь, что если нарушу эту клятву, то буду изгнана из дома и клана, - бубнил он, требуя ее согласия, - и если я буду изгнана, то попрошу своих братьев убить меня, чтобы не продолжать свою не-жизнь в упадке и позоре".
   Она попробовала задремать, внезапно ощутив себя слишком сонной, чтобы продолжать, однако Гатлин пробудил ее, дернув за волосы.
   "Не спать. Повторяй клятву!" - потребовал он.
   Она попробовала пробормотать эту клятву, слабо понимая слова, которые она произносила. Она стала беспокоиться касательно дела, в которое она ввязалась. Он залил ей в глотку еще больше жидкости. Она все еще обжигала, но боль спадала.
   Гатлин продолжил: "Я признаю, что враги дома и клана являются моими врагами, что друзья дома и клана являются моими друзьями, что союзники дома и клана являются моими союзниками. Мы будем работать как один, чтобы клан рос и процветал".
   Она снова механически повторяла слова, изнуренная этим ритуалом, который продолжался уже несколько часов. Наконец Гатлин дал ей немного объяснений касательно того, что же происходит: она была "завербована" и теперь стала нежитью.
   "Но что если бы я решила не становиться вампиром?" - спросила она.
   "Время выбора истекло", - ответил он.
   "Повтори последнее предложение, - сказал он ей. - Я приношу эту клятву 5 апреля 1994 года. Горе тому, кто попытается искусить меня нарушить эту клятву и горе мне, если я поддамся искушению".
   Ребекка расслабилась и произнесла последние слова клятвы. Гатлин помог ей подняться с пола и сесть на ближайший стул, на котором она почти отключилась, измотанная этим испытанием. Однако ее вдохновляли перспективы ее новой жизни, по крайне мере настолько, насколько она ее понимала. Ей предстояло узнать так много, и она так много могла сделать.
   "Это все? - спросила Ребекка Гатлина. - Теперь я действительно стала вампиром?"
   "Да, теперь ты нежить, - ответил Гатлин. - Теперь ты ученица благородного дома Тремер и отдана в ученичество своему учителю. Ты одна из избранных. Твоя судьба - познать истинную суть силы и исследовать такие глубины времени и пространства, которые мало кто может вообразить. Теперь ты одна из великих бессмертных, одна из тех, кому суждено унаследовать землю".
   "Правда?" - спросила Ребекка в приподнятом настроении, не уверенная насчет того, что же ей об этом думать.
   "Да, правда, - ответил Гатлин. - А теперь возьми швабру и ведро и приберись тут. Когда справишься, подымись ко мне, и я расскажу тебе о твоих других обязанностях по дому".
  

(Clanbook Tremere, 2nd Edition)

  
  К содержанию
  
  
  

Вендетта

   У нее в затылке возникло зудящее чувство чего-то пугающего, чего-то невидимого, маленького, далекого, с множеством лапок, и это означало, что она снова пришла в сознание. Сперва она чувствовало лишь холод, забвение, которое могло длиться вечность - а затем это.
   Подождите! Уно моменто, пер фавор! Она не могла очнуться. Вампиры не теряют сознание. Впадают в торпор, да. Непременно спят днем. Однако это не походило на окончание ее дневного сна, и она была уверенна, что прошло не так уж и много времени, чтобы она находилась в торпоре. Хотя...
   Она не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Она не была скована, насколько она могла определить. Вместо этого ее тело охватил какой-то непонятный паралич, ее конечности не слушались команд. Ее глаза все еще были плотно сжаты, больше для того, чтобы обмануть любого, кто наблюдал за ней и мог заметить ее странное и беспомощное состояние, заставляя думать, что она спит, нежели потому что она боялась того, что увидит, и поэтому Карлота напрягла другие чувства. Звуки, запахи, дуновения ветра и многое остальное дало ей представление о комнате, в которой она находилась. Она напрягла чувства при помощи дара, которому ее обучил один Тремер, что был в их стае еще в те ночи, пока все эти гребанные колдуны куда-то не исчезли.
   Паук (она знала, что это паук, так как ее кожа стала достаточно чувствительной, чтобы сосчитать его ноги) прополз по краю ее руки, прошелся по ладони и исчез на холодном полу. Насыщенный потно-болезненный запах прилип к стенам подобно какой-то краске. Комната была не такой уж большой судя по затхлому воздуху, который циркулировал перед ее лицом. Она была в длину что-то около трех или пяти метров. Она...
   Мадре де Диос! Она была здесь не одна. Возможно, сейчас она была одна, однако совсем недавно здесь кто-то был. Слабый схлопывающийся звук горящего фитиля и едва ощутимое тепло показывали, что где-то здесь жгли свечу.
   Где же, черт возьми, она была? Как она сюда попала? Карлота попыталась расслабиться и вспомнить...
  

***

   Им нужно было убить какого-то гребанного Тремера, какую-то дворняжку Камарильи, которая думала, что может проворачивать свои дела в джунглях Перу, сидя задницей на территории Шабаша. Имбецил! Оставив Антонио, жреца стаи, охранять периметр, она и остальные Муэрта Репентина ворвались в двери шаткой хижины мага (Карлота с легкостью разрушила охранные заклятья Колдуна) и все почти сразу же пошло не так.
   Тремер выглядел как-то не так. Молодой (или по крайне мере молодо выглядящий) мужчина с чертами, которые выдавали в нем городского американца, одетый в джинсы, футболку и кепку Эйр Джордана, он выглядел как один из тысяч городских бандитов. Однако в этом Колдуне было что-то большее, чем могли бы заметить глаза. Магические сигилы и диаграммы покрывали его убежище. За всю свою жизнь Карлота ни разу не видела таких тауматургических рун. Он был гораздо могущественнее, чем выглядел, и наверняка знал, что они придут.
   Несомненно, все это из-за Джавьера. Нет ничего удивительного в том, что этот маленький ублюдок не вернулся. Он был пойман, возможно убит, и сдал всех остальных. Черт! Как и говорили другие, в таких делах нельзя полагаться на гуля - в следующий раз ему нужно будет сломать побольше, чем запястье, когда он облажается.
   Первым из Муэрта Репентина пал Бернардо. Кожа Пандера покраснела, его глаза вскипели. Он лишь раз вскрикнул, прежде чем кипящая кровь в его венах брызнула из его глаз и рта и забрызгала открытую дверь и деревья рядом с хижиной Колдуна, наполнив воздух кровавым паром и резким металлическим привкусом.
   Следующей умерла Изабелла. Она прыгнула на Тремера, из ее глотки вырвался животный клич, а из ее пальцев выдвинулись когти. Карлота и раньше видела эту представительницу клана Гангрел, которую они завербовали недавно, когда та, наконец, увидела все то дерьмо, что происходило в Камарилье, в состоянии безумия. Она была уверена, что вскоре Тремер превратиться в множество кусочков мяса, разбросанных по треснутому полу.
   Колдун сделала какой-то жест и прошептал какое-то слово, и внезапно одежда и волосы Изабеллы загорелись. Когда Карлота в последний раз видела ее, она находилась в объятьях красного ужаса, бегая по джунглям и крича, пока куски прожаренной плоти отваливались от ее тлеющего тела.
   Антонио все еще находился снаружи не смотря на то, что дела шли чертовски плохо, или же с ним тоже что-то случилось. Так Карлота осталась один на один с магом, который в мгновение ока завалил самых яростных Каинитов, которых она видела.
   Ну что ж, прекрасно. Мрачная ухмылка как шрам пересекла ее лицо и Ласомбра подняла обе руки перед собой и сжала ее Идсенгу (берцовую кость человека, завернутую в черные тряпки) левой рукой. Наконец-то выражение лица Тремера изменилось - оно даже выглядел слегка озадаченным.
   Когда Карлота воззвала к Сантизма Муэрта, когда воздух замерцал и в ее левой руке появился огромный арбалет, удивление переросло в панику. Деревянная стрела сорвалась с арбалета подобно жалящей гадюке прежде, чем испуганный маг сумел понять что то, чему он только что стал свидетелем, было вариацией Пути Сотворения.
   Это был прекрасный выстрел, который должен был немедленно закончить конфликт. Однако вместо этого Карлота с досадой, но без особого удивления увидела, как стрела исчезла в нескольких дюймах от цели.
   Впервые действительно обеспокоенный Тремер направил два пальца на свою противницу. Карлота кашлянула и поток витэ потек из ее открытого рта, который полетел по воздуху подобно кровавой реке и впитался в протянутую руку мага. Голод заскребся в желудке и разуме Карлоты подобно запертому зверю - она безжалостно подавила подступающее безумие, понимая, что потеря способности здраво мыслить перед враждебным кровавым магом была равносильна самоубийству.
   Он тоже это понял, видя как Ласомбра сосредотачивается, почти побежденная внезапной слабостью и приступом безумия. Слабая ухмылка появилась на лице Тремера, продемонстрировав лишь намек на клыки. "Глупая чика Шабаша, - прошептал он, делая ударение на издевательском испанском. - В магии ты профанша. Ты должна была хорошо подумать, прежде чем состязаться с настоящим магом".
   Теперь он был самоуверен и расслабился. Он, как и она, знал, что у нее не осталось крови для еще какой-либо магии.
   Однако Карлота была не только тауматургом - еще она была вангатеуром, ее защищала вера Пало Майобе и благословение Энкизи, и в ее распоряжении было больше трюков, чем какой-то ограниченный герметический кровавый маг мог бы представить. Спрятанные от взгляда Тремера, пальцы Ласомбра скользнули к кожаной сумке, которую она носила с собой, рассыпая изрезанные листья табака и белую пыльцу. Магия потекла сквозь нее, когда она воззвала к силе растений и минералов вокруг нее, восполняя свой запас витэ при помощи внешних источников.
   Тремер даже не успел закричать, когда его, также как и ее дикую компаньонку до этого, поглотил столп пламени. Карлота выскочила через дверь и увидела как Колдун, а затем и вся хижина превратились в пепел.
   Она заметила движение в воздухе за ней и что там кто-то появился. Карлота начала поворачиваться, думая что это Антонио, и затем...
   И затем - ничего.
  

***

   Ничего. Схватка с Колдуном была последним воспоминанием, за которое она могла ухватиться. Однако что-то случилось с ней в джунглях. Надо лишь понять что...
   "Я знаю, что вы очнулись, сеньорита Карлота".
   Глаза Карлоты широко раскрылись. Она знала это голос.
   "Джавьер!" Карлота попыталась вскочить на ноги и броситься к своему нерадивому гулю, но конечности все еще отказывались подчиняться ей. "Я убью тебя. маленький пута!" - прошипела она, нетерпеливо зарычав. Звук ее скрежещущих клыков разнесся по комнате.
   "Я в этом сомневаюсь", - ласково произнес он.
   Теперь, когда ее глаза были открыты, Карлота увидела, что тут было особо не на что смотреть. Одинокая свеча, которую она почуяла, была единственным источником света в комнате. Она могла едва видеть Джавьера, кусок кромешный тьмы во всполохах света - худой, похожий на грызуна мужчина, с большими усами и запоминающимся прикусом, он стоял посреди комнаты, напротив единственной двери. Что-то лежало на саркофаге перед ним, настолько сокрытое в тенях, что Ласомбра едва замечала его. Также она поняла, хоть и не сразу, что она лежала не на полу, как сперва подумала, а на какой-то койке или платформе в нескольких футах над землей.
   "Ты труп, - яростно прорычала она, изгибая губы. - Никто не предает..."
   "Ох, хватит, сеньорита. Я слышал уже это прежде. Можете ли вы сказать мне что-то новое год спустя? "Никто не предает Шабаш!" "Никто не может противостоять Шабашу!" "Будь благодарен, что Шабаш позволил тебе служить ему, а не сожрал тебя как корнида, которым ты и являешься!" Теперь у меня новый хозяин и вы, сеньорита, меня больше не пугаете".
   Карлота почувствовала удивление, хотя и оставила привычку удивляться в своей слабой смертной жизни, когда Джавьер выступил вперед на свет, держа левую руку перед собой и сложив пальцы как будто в каком-то знаке. Эта рука бездействовала месяцами так как Карлота сломала ему запястье и не позволила лечить его. Это уродство выглядело вечным, но теперь рука была как новенькая.
   Также она заметила необычную бледность Джавьера, заметила, что в комнате не слышно ничьего сердцебиения, и все поняла.
   "Хм, - сказал Джавьер, поняв выражение ее лица также легко, как будто это был дорожный знак. - Сперва они меня убили. Они ненавидят нас, точнее вас, со страстью, которую я прежде не видел. Но они поняли, что я был не добровольным слугой, и решили, что мои познания касательно Шабаша могут послужить им. Они позволили Тремеру устроить убежище на своей территории, сеньорита, потому что они знали, потому что я сказал им, что это привлечет ваше внимание. А я - я был счастлив помогать им против... - Его слюна оставила кровавый след на ее лице, знак позора, который она даже не могла стереть своей рукой, - ...против вас".
   "Вы также помогли нам". Голос был грубым и немного издевательским. Фигура выступила перед Джавьером, и Карлота стала гадать, насколько безнадежна ее ситуация. На незнакомце было простое одеяние из необработанной шерсти, на его запястьях и лодыжках были браслеты из перьев, а на поясе у него висел обсидиановый нож. Его черные как безлунная ночь волосы были зачесаны назад, и на шее висело серебряное ожерелье. Он стоял перед ней, босой, фигура из древнего прошлого Центральной Америки.
   "И кто же ты, черт возьми?" - презрительно спросила она.
   "Я сир Джавьера, - грубо сказал он со странным архаичным акцентом. - И я твой новый хозяин. Ты хорошо послужишь мне до тех пор, пока еще будешь оставаться в этом мире".
   Карлота хотела засмеяться и засмеялась бы, если бы Джавиер не достал обсидиановый клинок и не опустил его на то, что находилось перед ним. По телу Карлоты прокатилась волна агонию. Не способная ни на что кроме речи, она была не способна предпринять даже то, что предприняла в хижине Тремера. Она просто сжала зубы, почти сломав их, пытаясь сдержать крик, что нарастал в ней.
   Как он это сделал? Создал ли Джавиер куклу вуду или что-то вроде этого? Это вряд ли - даже ее собственные познания в вуду были куда скромнее подобных вещей, и Джавьер не мог ее превзойти, так как всего лишь две ночи был Каинитом. Возможно, ее создал его хозяин, но...
   "Посмотрите вниз, сеньорита", - издевательски произнес бывший гуль. Карлота попыталась переселить себя - и не смогла сделать этого. У нее ничего не двигалось кроме глаз и рта.
   "Что вы со мной сделали?" Злоба нарастала подобно приливу, смывая щупальца страха, которые охватили разум Карлоты. Как они могли так к ней относиться?
   Джавиер и его сир молча повернули камень, чтобы Карлота наконец смогла увидеть...
   Она лишь могла смотреть широко раскрытыми глазами и ронять кровавые слезы полного отчаянья, так как посреди комнаты лежало ее обезглавленное тело, оживленное и сотрясаемое спазмами.
   Не было ни койки, ни платформы, на которой она лежала. Это была лишь полка, обычная полка, достаточно большая, чтобы удержать ее голову. И эта голова, не смотря на чувства, логику все еще была не-жива, и все еще чувствовала каждое мучение, которое ненавистный бывший гуль причинял ее телу своим острым клинком. "О Диос, этого не может быть, это не на самом деле, пусть это кончится, пожалуйста..."
   Однако это не закончилось, не смотря на отчаянные молитвы Богу, с которым она не разговаривала с момента ее Становления. Это было лишь начало.
  

(Blood Sacrifice: Thaumaturg Companion)

  
  К содержанию
  
  
  

Сквозь глаза змеи

   Ты открыл свои глаза и увидел лишь тьму. Ты лежишь и слышишь, как тени произносят твое имя. Нет, это не тени. Это песок. Под шелком, позолотой и красным деревом твоего саркофага лежат пески Египта, привезенные издали в твой родной Сан-Франциско. Под колышущимися песчинками лежишь ты, скрытый от любопытных глаз. Ты снисходительно напрягаешься, как всегда испытывая удовольствие от того, что шелк касается твоей холодной кожи. Ты лежишь погребенный, голый как труп на бальзамирующий плите. Ненавистный Ра уже скрылся за западным горизонтом. Скоро ты восстанешь, наденешь свою бархатную робу и вкусишь удовольствия ночи.
   И что же покажет нам этот вечер? Чиновника, который взял слишком много взяток? Совратителя малолетних, наркомана, распространителя порнографии? Там много удовольствий. Так много ночей. Однако так было не всегда...
   Ты был полицейским офицером в светлые дни своего прежнего существования. Наперекор желаниям твоего отца, уставшего полицейского, ты поступил в академию после непримечательного окончания школы. Ты был не слишком умен, чтобы быть своим среди ботаников, не слишком атлетичным, чтобы быть своим среди качков, однако твои разум и тело также не были слишком сильны, чтобы тебя можно было признать универсалом. Ты кочевал от группы к группе, чужак, не любимый, не призираемый, твоя жизнь была подчинена звонкам, которые отделяли один урок от другого, день от ночи.
   Теперь ты понимаешь, что то, что ты приобрел в школе, было распознаванием, и со временем ты понял, что сможешь получить все, что захочешь. Поэтому ты окончил школу и поступил в полицию. Пока другие учились в колледже, ты потел, тренировался и терпел унижения. Полицейская академия научила тебя, что нужно не принадлежать, а приспосабливаться. Не уважать начальство, а пренебрегать им. И что самое главное, она научила тебе жестокости.
   Ты верил, что полицейская форма даст тебе уважение, которого ты желал, и в некотором роде так оно и было. Твоя форма заставила их бояться. Идя вниз по улице с глазами, скрытыми солнечными очками, непринужденно держа руку на оружии, ты начал ощущать на вкус страх, который внушало твое присутствие. Разумеется, в порядочных местах ты был символом закона и порядка, ты был частью тонкой голубой линии, отделявшей общество от анархии. Но в трущобах ты был совсем другим. Банды, сутенеры, шлюхи, неудачники - вскоре все научились уважать тебя. А если они не уважали тебя, то в такой же степени боялись и ненавидели, если тебе это было нужно.
   Ты научился любить свою власть, прихорашивающихся женщин, которые раскланивались перед тобой на улицах и обслуживали тебя бесплатно, чтобы ты не потащил их к сержанту, кричащих и отбивающихся, с обвинениями в домогательстве. Ты начал любить вкус крэка, огоньки, которые плясали перед твоими кровожадными глазами. Ты начал зависеть от денег, которые брал за то, что смотрел в другую сторону.
   Ты никогда не считал себя "плохим парнем". Черт возьми, ты даже никогда не думал о себе как о коррупционере. Из разговоров ты понимал, что даже коп рано или поздно будет согнут ветром... согнут или сломан. В таком мире ты жил.
   Коррупция была как ничто далека от твоего разума с той самой ночи, как она завладела тобой. Эта была ночь такая же, как и другие: твой напарник рассказал тебе о девушке, с которой он встречался на выходных, про еще один элемент статистики для него, еще одна обычная история для тебя. Ты ощущал дым в своей глотке, вдыхая запах пота, блевотины, китайской еды и мусора. Ты расхаживал туда-сюда с важным видом, думая о девушке в квартале, которая не заплатила тебе и о том, как ты заставишь ее заплатить. Ты держал одну руку на своем оружие, знал, когда соглашаться со своим напарником, а когда молчать, никогда не слышал его слов, так слышал их все в другие ночи от других людей. Ты думал о девушке с худыми бедрами и испуганной улыбкой. Дней через пятнадцать ты собирался показать ей мир.
   Над тобой светили фонари, мелькали машины, легкий летний ветерок нес газеты вниз по улице. Звезды скрылись за тучами цвета легких курильщика. Уголком глаз ты заметил человека, заходившего в дешевый магазинчик, с коричневой сумкой и бутылкой в изможденной руке, и ты подумал о том, чтобы просто так наехать на него. Ты прошел мимо него, ожидая девушку, ведомый своими низменными инстинктами.
   Пока твой напарник продолжал гундеть и его голос эхом отдавался от мрачных гладких стен, ты повернулся к другой стороне улицы и не обращал внимание на его голос, пока он не превратился в жуткий вопль, похожий на мяуканье тонущего котенка и когда его кровь брызнула тебе на плечи, ты обернулся и увидел как он лежит на асфальте грязной улицы и кто-то впился в него своим ртом.
   Здесь были лишь ты и он. Больше на улице никого не было, ни единого человека, но твой напарник не мог нормально стоять, он трясся как тот парень, которому ты выстрелил в живот, ты пытался закричать, одной рукой сдерживая блевотину, а второй тянулся к оружию. Ты попятился, не желая прикасаться к нему, зная, что пульс проверять уже слишком поздно, потому что ты видел, как замирает его сердцебиение с каждым фонтаном крови из его шеи, прямо на твоих глазах его челюсть отвисла, его внутренности вываливались, его ноги тряслись в последней тщетной попытке, а затем он был мертв.
   Твоя блевотина присоединилась к его крови. Тебя тошнило и трясло, ты спотыкался, уронил свой тяжелый револьвер, выругался, как будто бы это помогло убрать страх, поднял свое оружие, измазанное кровью и блевотиной. Ты развернулся и схватился за рацию на своем поясе трясущейся рукой, пытаясь вызвать подмогу, но другая рука, сильная как ненависть, холодная как страх схватила тебя за запястье и сжала. Вторая рука с ногтями острыми как бритвы, измазанная кровью, кровью твоего напарника, схватила тебя за челюсть, заставила тебя поднять голову, посмотреть ему в глаза, черными как бездонные дыры, и на улыбку еще более зловещую, чем у белой акулы. Все, что ты видел - это эти глаза и зубы, деликатно впивавшиеся в твою мускулистую шею, и ты попробовал закричать.
   Ты попался как рыба на крючок, зубы впились в твою шею в экстатическом и агонизирующем поцелуе. Ты чувствовал, как тебя трясло, ты задыхался, как тебя оторвали от земли, пока из тебя вытекала кровь в рот к женщине, которая прижимала тебя к груди. Мир начал блекнуть для тебя, ты чувствовал как твое сердцебиение замедляется, как и ты сам, опускаясь на асфальт улицы. Ты уже едва слышал влажный, который так хорошо был тебе знаком, звук падения капель весеннего дождя на сухую землю, а затем молоко матери потекло тебе в рот, обжигая тебе губы и язык, и его вкус, горячий и пульсирующий, был лучше чем крэк, лучше чем секс, лучше чем смерть.
   Ты хватался за источник этого нектара, однако затем запястье убралось от твоего рта, холодные сильные руки помогли тебе подняться и голос зашептал в твое ухо о боли, власти, смерти, тьме и страданиях, но ты лишь хотел пить пока не взорвешься. Ты бросился к остывавшему телу напарника и стал пить дразнящую кровь из его разорванной глотки, и ты услышал, как женщина засмеялась...
  

***

   Ты больше не носишь форму. Ты больше не носишь оружие. Тебе больше не нужно руководство, чтобы сохранить то, что в твоих глазах и устах. Теперь у тебя есть признание. Теперь у тебя есть принадлежность. Теперь ты тень, угроза, кошмар. Теперь ты Последователь Сета.
   Время восстать. Ты отбросил свои мечты также легко, как сбрасывают кожу, мысль и слово сделали твое тело более гибким и змеевидным. Высовывая свой раздвоенный язык, чтобы попробовать воздух, ты убеждаешься, что никто не вторгся в твое убежище, где ты спишь днем, затем ты встаешь из саркофага и стряхиваешь с себя песок. Ты поднимаешь голову и осматриваешь комнату немигающими глазами, смотришь на пальмы, посаженные на песке, иероглифы и рисунки пирамид, скота и королей, которые покрывают алебастровые стены. Довольный ты снова изменяешься, встаешь на обе ноги и выходишь через дверь, висящий на тяжелых петлях, вводишь код для электронной сигнализации и распахиваешь дверь в свое убежище.
   В квартире темно, занавески подняты. Ты идешь в душ и после того, как тебя обдают восхитительные горячие струи, ты быстро вытираешь себя полотенцем насухо и одеваешь робу из бархата и сатина. Ты затягиваешь пояс на своей тонкой талии, поглаживаешь одной рукой вышивку и улыбаешься. Ты чувствуешь, как по тебе распространяется голод. Ты подходишь к окну своей квартиры, опускаешь занавески, смотришь на светящуюся сеть из фонарей, похожих на ожерелье ночи, и улыбаешься. Это не довольная улыбка. Сан-Франциско лежит перед тобой. Множество удовольствий ожидают твоих деликатных богослужений, вечности зла. Твой смех разносится по квартире, когда ты выходишь из нее через дверь.
  

(Clanbook Followers of Set, 2nd Edition)

  
  К содержанию
  
  
  

Тьма требует тебя

   Десять лет назад.
   Я чувствую биение в своей голове, все громче и быстрее, по мере того как кровь бьющая из дюжины порезов струится вниз по моему лицу к груде разбитого стекла передо мной. Аварийные сигналы моего грузовика отражают тьму тысячи углов, отовсюду, куда бы не упали осколки после столкновения. Из разбитого надо мной фонаря сыплются искры. Я понимаю, что выхода нет. Даже если вскоре прибудет скорая помощь - все равно я умру.
   Это случилось внезапно. Я ехал на своем новом грузовике, испытывая модификацию ручной трансмиссии. Это немного пугало, но я делал это. Мама и папа сидели сзади, недовольные, но не осмеливающиеся высказать это, и вели какой-то разговор, который обычно затевали на праздники. Ничего вроде "ты уверен, что калеке следует делать это?" или "не думаешь ли ты что десять лет навязчивой злобы по поводу того случая достаточно?"
   У папы было несколько интересных историй по поводу последних строительных проектов, и он заострил внимание на том, какую работу проделала его фирма в особняке, мимо которого мы проезжали. Я решил поехать домой по длинной дороге, вокруг Арройо Секо и посмотреть, как много мест из фильмов мы сможем узнать. Многие папины клиенты жили здесь и у некоторых были деньги, чтобы нанять его фирму для выполнения определенных проектов. Некоторые из них смотрелись достаточно странно, например спальня с управляемым потолком, который владелец могут опускать на пять футов "для ощущения уюта". Папа принялся перечислять все дома, построенные благодаря обманам или взяткам.
   Затем внезапно все огни в районе двух кварталов погасли. Не только фонари - все. Огни на крыльце, в домах, даже огоньки сигнализаций в припаркованных машинах. Наступила полная тьма, в которой светила лишь полная луна. Я сдал назад, во что-то врезался и вылетел за ограждение моста.
   Все дело во времени, я полагаю. На несколько секунд раньше и мы бы врезались в десятифутовую звуконепроницаемую стену. Было бы больно, возможно весьма, но мы бы остановились. На несколько секунд позже и я бы врезался в твердую ограду восьмидесятых годов, подобно урагану-самоубийце. Может быть, мы бы и вовсе проскочили, но, так или иначе, мы остановились на мосту.
   Был лишь небольшой промежуток между стеной и оградой, и я попал аккурат в него.
   Грузовик упал на крышу склада. Поэтому я почти перевернулся, мои бесполезные ноги болтались сверху, а мои руки были пригвождены. Если бы я только мог поднять свою правую руку, я бы смог дотронуться до одного из четырех прутьев которые пробили ветровое стекло. Один из них торчал из горла у папы. Еще два вонзились в маму, один в правый глаз, а второй под ключицу. Папа хрипел еще несколько минут. А мама затихла сразу. Думаю, смерть быстро пришла к ним.
   Так что остался один я. Я не могу открыть дверь, я мог бы позвать на помощь, но похоже вокруг никого не было. Я не могу освободиться от ремней или набрать номер скорой на телефоне в машине.
   Затем без каких-либо видимых причин свет возвращается обратно. Я вижу, как под (или же надо) мной весь склад засветился. Это конструкция времен Второй Мировой. Когда-то я писал доклад по поводу прочности "временных" зданий вроде этого. Сморщенные листы алюминия теперь лежали растянутыми на грудах стекла. Зеркала, окна, своеобразные стекла, чьего назначения я даже не мог вообразить. Огни отражались на мусоре, напоминая мне луну во время затмения, темную, кровавую и зловещую. Вся эта сцена что-то мне напоминала. Плохой день Пола Клека. Какой-то футуристический кошмар. Кровь капала с моей головы. Проклятое образование. Знания не помогут тебе, когда ты пригвожден в перевернутом грузовике. Нет, Клеку определенно не было так хреново.
   Я снова посмотрел в зеркало заднего вида. Мои родители находились там же где и были. Машина потихоньку соскальзывала вниз. Ремень безопасности впился мне в шею и ключицу. Вдруг без предупреждения мне на плечо легла рука. Я не мог повернуть голову, в лучшем случае глаза. Я мог заметить тонкие пальцы с тщательным маникюром. Это была маленькая грациозная рука, возможно слишком темная. Он был из Африки или Новой Гвинеи. Я взглянул в зеркало - никого. У меня галлюцинации.
   "Эндрю".
   Голос был чистым и мягким, он говорил почти шепотом. Каждый слог казался идеальным. Я ничего не видел в зеркале, но чувствовал руку на своем плече. И в ней не было пульса.
   "Эндрю, признай, ты слышишь меня".
   Я ничего не ответил.
   "Я не галлюцинация. Ты умираешь, и мы должны поговорить".
   Я ничего не ответил.
   "Твоя жизнь - это история, которую ты еще не читал. Поговори со мной".
   Что-то в этом звучало так... пафосно, что я чуть не засмеялся, и я сказал тому, кого не видел: "Что за история? Сейчас ты провозгласишь себя архитектором моей никчемности? Немезидой, которая заставила меня страдать за мои деяния? Остынь. Даже задыхаясь, я ожидал чего-то большего".
   "Это именно то, что я хочу тебе рассказать".
   "Что?"
   "Я хочу рассказать тебе, что твоя жизнь была моим хобби около десяти лет и пришло тебе время решать, что делать дальше. Послушай меня". И голос поведал мне множество тайн, вещей, о которых я больше никому не рассказывал: большие и маленькие разочарования, мелкие следы среди больших неприятностей. Говоривший, чей пол я не мог определить, вещал мне о равнодушных докторах, злобном почтальоне, нерадивых редакторах и бесчисленном количеством других, кто сделали мою жизнь столь нелицеприятной. В определенный момент я понял, что голос не делает пауз даже для дыхания.
   "Ты заставила все это случиться?"
   "Я делала все, что могла".
   "Почему?"
   Смех. Впервые я понял, что голос действительно принадлежит женщине. "Ты слышал историю об Иове, Эндрю?"
   "Разумеется. Бог забрал у него все, чтобы доказать сатане, что тот достоин. Надеюсь, ты не будешь заявлять, что ты ангел Всевышнего".
   "Слушай меня". Голос оставался мягким, но в нем слышалось властность. Мой рот начал шевелиться сам собой безо всякого намека на сознательные действия. Один из ногтей этой безупречной руки впился в мою кожу. "Не трать на меня свой юмор. Я избрала тебя не из-за шутовства".
   Я не мог задавать очевидные вопросы, но она меня опередила. "Мне нужно было определить, что ты из представляешь из себя, без тех вещей, что определяют твою личность. Если бы я могла извлечь твой мозг и поместить его в сосуд в качестве эксперимента, я бы сделала это. Я вырывала жизнь из твоего разума, чтобы посмотреть, как ты справишься с этой потерей. Твоя жизнь была испытанием. И ты пройдешь его, если захочешь".
   Теперь я снова мог говорить как обычно. "Все, что мне сейчас нужно - это полотенце. У меня глаза слезятся".
   "Я предлагаю тебе вечность".
   "Я же сказал, что не хочу разговаривать с ангелом".
   "Я не ангел, - сказала она, и я услышал веселость в ее голосе. - Давай я тебе покажу".
   Я услышал, как рядом со мной завизжал и сломался металл. Сперва я подумал, что лишился периферийного зрения. Затем я понял, что вокруг машины вьются щупальца из черноты, колонна чего-то, похожего на дым. Провалившись в центр этого, я увидел женщину. Она была высокой, но стройной, и на ее лице было множество шрамов. Ее волосы... это были вообще не волосы, а движущиеся тени, похожие на расслаивающийся гранит. Ее руки выглядели достаточно обычно - я узнал руку и запястье, которые лежали на моем плече. Под ними была еще пара рук, выходивших из-под серого одеяния, которое она носила. Они были полностью черными и напомнили мне картину, когда экспериментаторы оставили мясо на улице на год и фиксировали его изменения.
   Она напугала меня до смерти, хотя мне и так немного до нее оставалось. Я видел галлюцинации и прежде, но сейчас ничто не говорило мне, что это всего лишь порождение моего мозга. Мне понадобилась мгновение, чтобы сообразить, что она подвешена во тьме и что мы смотрим друг другу в глаза. В моем мозгу всплыло множество ассоциаций, а также некоторые независимые мысли по поводу того, что эта "тьма" могла означать для меня. Воспоминания были подобны вспышкам во тьме вокруг женщины.
   "Эндрю, - сказала она иссеченными губами, - ты боишься темноты, не так ли?" Я едва кивнул. "Всю твою жизнь, все жизнь кого-либо другого это находиться внутри тебя. Теперь оно вытекает из тебя вместе с жизнью. Учись".
   Одна из этих теневых рук протянулась ко мне. Ее тупой конец прорвался через остатки кресла водителя и обвился вокруг меня. Одним быстрым движением она обернулась вокруг моей головы, закрыв мне глаза. На мгновение стало ничего не видно. Даже вспышки, которые обычно видны сквозь закрытые веки, исчезли - в каком-то смысле перед моими глазами была абсолютная тьма. Я даже не мог вздохнуть.
   Вспышки воспоминаний стали чаще. Они были не частью чувств, а лишь состоянием разума. Злоба, несчастный случай, госпиталь, родители, правительственные бюрократы, чертовы доктора, которые не понимали, что я им говорил. Страх отторжения, потери разума также как и ног, того, что я больше никогда не смогу писать, старости и бедности в этом состоянии. Амбиции и гордость, большая работа, чтобы доказать, что все доктора и сомневающиеся ошибались, чтобы показать глупость надежд родителей касательно меня. Депрессия поверх всего этого, желание просто выйти из своего тела. Я чувствовал себя сосудом, больше ни для чего не предназначенного, который наполняют темные страсти и пустота, и множеством вещей противостоят ему.
   Видения вернулись. Теперь они были как в тумане. Кровь прихлынула к моим глазам, и мое периферийное зрение действительно исчезло из-за недостатка кислорода. Смерть явно была близко.
   "Видишь ли, Эндрю, ты отделил себя от общества. Но ты не знал, чего же тебе хочется, и твоей злобы было недостаточно. Понимаешь?" Я кивнул или хотя бы попытался. Мое лицо начало неметь. "Позволь мне рассказать, что тебя ждет".
   Сперва ее история казалась неуместной, напоминала второсортную стилизацию. Она рассказала, как выросла в Бенгальском Конго и слышала в сердце голоса богов, которых колонисты хотели уничтожить. Она рассказала про налет, про то, как все их племена были уничтожены, унижены и обращены в рабство охочими до наживы европейцами. Она рассказала, как слышала в ночи голос особо амбициозного надзирателя, который в конец концов поддался безумию и саморазрушению. "Так что видишь, Эндрю, не один ты страдал".
   Она рассказала мне о том, как по ночам путешествовала по берегам рек, надеясь услышать слова теней или луны. И в одну из ночей тени заговорили с ней. Перед ней появился бледный человек, рассказал ей о множестве ее печалей и предложил месть. "Теперь смотри, Эндрю".
   Теневая рука схватила сиденье, на котором я сидел, и вынула его из машины, пока остальные теневые руки разрывали остатки двери. Внезапно я снова очутился справа. Женщина осталась лицом ко мне и медленно опустилась на землю. Мои ботинки касались кровавых осколков стекла. Женщина подошла к одной из колонн тьмы и взяла меня вместе с сиденьем одной рукой. Она несколько раз легко подбросила меня в воздух, прежде чем снова положить на землю. Я выблевал все, что оставалось в моем желудке.
   Она присела на корточки и смотрела прямо на меня, пока я пытался найти удобную для сидения позу. "Остановись", - сказала она и я замер. Не потому что я этого хотел, а потому, что больше ни один мускул не слушался меня.
   "Встань".
   Помимо моей воли мои руки схватили меня и потянули вверх. Я слегка покачнулся, а затем упал лицом вперед на стекло. Около полудюжины осколков порезали меня, один из них впился в дюйме от моего правого глаза. Один кусочек попал мне в рот, вонзившись в верхнюю десну. Я чувствовал, как он скреб по моим зубам.
   "Теперь помечтай, Эндрю. Представь, что ты сможешь делать то же, что я сейчас сделала с тобой. Ты помнишь своих врагов, я уверена в этом. Можешь ли ты вообразить их страдающих так же, как и ты сейчас, и еще хуже? Примешь ли ты этот дар?"
   Последнее слово удивило меня. "Дар?" Эти боль и кровь - дар? На меня снова нахлынули ассоциации. Я был уверен, что понимаю, как работает этот мир. Я бы посмеялся над тем, кто не согласился бы со мной. Дома на моем столе было полно писем от читателей, которые писали, что утратили иллюзии и веру после того, что я написал. Может ли теперь что-нибудь переубедить меня?
   Я представил себе те муки, которые описывала женщина. "Да". Это слово обтекло стекло, которое застряло у меня во рту. "Да".
   Теневые руки перевернули меня, и теперь я лежал на спине. Она открыла свой рот и я увидел в нем клыки. Они выглядели не как подделки из кино. Они были настоящими, органично сочетаясь с ее челюстью, и торчали подобно клыкам хищника. Когда она впилась мне в шею, дыхание перестало колыхать мой иссеченный воротник. На мгновение я увидел каналы внутри клыков, в которых была засохшая кровь. Я восхищался их эффективностью...
   Я думал, что знаю кое-что о страданиях, но это агония было острой и всепоглощающей, несравнимой с тем, что я когда-либо чувствовал. Проколы были небольшими и я знал, что там не находится никаких важных нервов, но что-то подобно пламени разлилось от одного конца моего тела к другому.
   Однако вскоре это превратилось в удовольствие. Это не было похоже на оргазм - было лишь ощущение завершенности и правильности. Я был в своем уме и услышал, как женщина сказала: "Эта твоя функция как добычи. Запомни, что ты оставляешь, ты больше не смертный". Мой пульс стал прерывистым и слабым. Остановился. Клинически я мертв. Мои глаза все еще неясно видят, но вскоре и это прекратится. В крови больше нет кислорода. Больше нет крови. Мое тело застыло.
   Мои глаза потухли, и я не видел, как женщина наклонилась надо мной. Я слышал, как она что-то укусила. Она прислонила свое холодное запястье к моему рту. Ее кровь, густая и медленная, потекла по моим губам. Боль вернулась, и электрошок или что-то вроде этого прокатился по моей глотке. Впервые за десять лет я что-то почувствовал в своих ногах. Теперь, когда по ним прокатился шок, я снова их почувствовал. Я почувствовал мусор, почувствовал, как мои брюки касаются волос на моих ногах. Что-то неживое растекалось по мне. Мои глаза открылись. Женщина улыбалась. "Это был первый шаг".
  

***

   Сейчас.
   Как видишь, я также испытал лишения. Похожие на твои. Да, я знаю, что боль от того, что ты потерял семью, работу и свое место в обществе была острой. Я тоже испытал подобное.
   А теперь пришло время исправить это, если ты захочешь. Готов ли ты стать настоящим хищником, а не добычей с иллюзиями?
  

(Clanbook Lasombra, 3rd Edition)

  
  К содержанию
  
  
  

Конец невинности

   Что-то пожирает младенцев в Эль Барио.
   Да, ты не ослышался. Пожирает. В смысле "разламывает черепа, высасывает мозги, выдавливает глаза как виноградины и оставляет мешанину из обглоданных костей и кожи".
   Один из нас? Вполне возможно. Вампиры не едят людей. Обычно. Но некоторые именно так и поступают. Эти сумасшедшие фетешисты жрут их и потом срыгивают. Это не приносит им никаких выгод. Для них это просто своего рода ритуал.
   Да, это вполне подходит под определение "ни хера себе". Да, нынче подобные выражения не имеют особого смысла. Если ты уже не использовал свой член вот уже десять лет, о подобном дерьме начинаешь забывать.
   Итак, что дальше?
   Нет, я тебя спрашиваю... что дальше?
   Ночес миос, я нахожу подобный херов мусор каждый херов раз. Да, я сказал "херов", и теперь я выгляжу так же тупо, как и ты, ублюдок.
   Ладно, подумай об этом. Кто-то убивает младенцев на территории Шабаша... и он не один из нас. Ко мне пришла епископ, и знаешь, что она сказала?
   Я так не думаю. Здесь я задаю вопросы. Доставай свой Красный Цветок, малыш. Мы идем поохотиться.
   Я хочу, чтобы ты прежде всего использовал свои уши, глаза и мозги, и не так, как ты делал это до того, когда я изменил тебя. Воспринимай эту ночь как метафору. Ночь души, как и та, в которую я обучал тебя. Мы заглянем в бездну, мы оттянемся, и затем мы оторвемся на маленьком ублюдке, который охотится там, где ему не следует.
   Возьми мачете, засунь его за спину и спрячь. Нет, не бери пушки. От них нет толку. У нас недостаточно денег. И нет, мы не поедем. Мы пойдем пешком.
   Черт возьми, даже когда я мертв, моя одежда прилипает ко мне. Она чертовски горячая. Они говорят, что это лето не такое горячее, как прежние два. Хотя ты навряд ли это заметил.
   Все в порядке, это просто небольшая плавильная печь ада. Так что просто забей на все это и будь готов наподдать этому путе.
   Видишь ли, его убийства - хреновая штука. Некоторые из подобных нам даже не оторвут своих задниц, чтобы заловить его на какой-нибудь станции подземки и выпить досуха. Это будет лишь пустой тратой ресурсов, но мы должны быть терпеливы. Мы можем простить кого-то, если он споткнется, но не можем простить, если он упадет. Даже подобные нам совершают ошибки. Это похоже на то, как будто он пытается сделать все что угодно чтобы... чтобы предотвратить падение. Падение в пасть Зверя.
   Возможно, этот идиот думает, что он помогает людям. Сверни здесь на 110-ю.
   Откуда я знаю, что это "он"? Видишь ли, агент, в те времена, когда я был главой... а, забей. Ты слишком молод. Это "он" потому что это "он". Он пытается спрятать то, чем он стал за тем, чем он был, и в процессе уничтожает все вокруг себя. Я видел это и прежде.
   Свернем здесь, в тень. Проделай со своей кожей... это. Хорошо. Ты научился это делать. Даже я едва могу видеть тебя.
   Ты видишь их повсюду. Слепые и тупые дети Адама. Мы невидимыми проходим мимо них. Нам не нужен какой-то искусственный Маскарад. Он не обязателен. Мы маланочес - кошмары. Мы бесшумны и незаметны как сон, и при пробуждении мы даем ужасные уроки. Но здесь нам некого учить. Свернем на эту улицу.
   Хвала дьяволу, наша цель прямо здесь. Мы слегка отвлечемся, но оно того стоит.
   Вот старый джентльмен в бизнес-костюме. Он один из тех, кого ты видишь в новостях. У него восьмизначная зарплата, такая же, как и у четверти его рабочих, вместе взятых. Он мошенничает с бухгалтерией, но даже он приехал сюда на метро. Он бывает здесь несколько раз в неделю, а стоит сюда хотя бы раз приехать на Лексусе и его мигом разберут на части.
   Кто эта, девушка, которую он прижал к стене? Кто знает. Он называет их "грязными шлюшками". Это один из "маленьких" грешков, не такой уж и ужасный, как я считаю. Он засовывает ей в рот счет на 5 долларов, деньги, которые он забрал из карманов своих работников.
   Теперь подождем. Подождем до... ага, вот. Он снимает свои штаны за пять тысяч баксов, достает свою увядшую штуку, натягивает на нее резинку и... начинает ее иметь так же, как он имеет своих рабочих. Наверное, ему нравиться выражение боли в ее глазах.
   Раньше ты не видел подобного. Смотри и учись.
   Сперва я пригоню немного крови к своей ладони. Теперь... видишь ту тень, которая начала увиваться подобно преданному псу? Она повинуется моей руке. А теперь я прикажу тени проскользнуть вон туда и испить крови девушки так же, как она испила мою кровь.
   Жаль, что она покинет этот мир так ничего и не поняв, но даже Бог смертных обрек шлюх на смерть.
   Видишь, чему мы его учим? Видишь, как он растерялся, когда его шлюха за пять баксов начала вопить, усыхать и превращаться в бескровный мешок с кожей в то время, как он все еще трахает ее? Он чувствует себя так, как будто его поимел весь мир. Теперь он поймет, каково это.
   Из всех бегунов со спущенными штанами, которых я видел, он бежит быстрее всех. Он не вернется сюда даже после интенсивной терапии.
   Это то, что мы делаем. Это то, что мы есть. Мы ангелос негрос - черные ангелы. Мы предвестники и иконы греха. Мы сидим по левую сторону от порока. Девушка? Необходимое зло.
  

***

   Итак, мы на месте. Эль Барио. Испанский Гарлем. Ист-Сайд, вато. "Если ты бледный, то это еще не значит, что ты белый". Поспешим.
   Итак, смотри. Мы как раз вовремя. Отойди и смотри за автобусом. Сейчас как раз 10:12. Посмотри на отбросы, которые он из себя извергает. Каждый из них переполнен злобой, отчаяньем, грехом и безнадежностью.
   Посмотри на этого... у него поникшие плечи и мертвые глаза, почти такие же, как и у нас. Его зовут Анибал Гутиеррез. Он работает на складе семьдесят часов в неделю, чтобы содержать девушку, которая залетела от него три года назад, а так же то, что она родила. Этой ночью ему повезло. У кого-то другого двойная смена и он уйдет домой пораньше. Хороший, ответственный муж. Слишком молодой, чтобы быть таким ответственным.
   Такая сложная скучная жизнь. Сделаем ее поинтересней, а?
   Смотри, этому трюку я обучился у одного нашего сородича. Ты так же однажды ему обучишься, хоть это и нелегко. Я мгновенно меняю свой облик, делая его более грубым и приземистым и отращивая усы. А теперь толкну Анибала.
   Видишь, как он вздрогнул? Обернулся? Но я уже исчез. Я движусь, быстрее, чем его сознательный разум, или то немногое, что у него есть от этого, может воспринять. Но его подсознание успело увидеть начальника смены, которого он презирает и которого я изобразил.
   Небольшой толчок, вот и все. Небольшая палка в муравейнике гнева. Никакой умственной магии Каинитов. Простое испытание, с тысячами которых мы сталкиваемся каждый день. Он может высвободить свое напряжение. Или что еще более вероятно, он пойдет домой и попробует заполнить свою мертвую душу кервеза и выбиванием дури из своих жены и ребенка.
   Я знал, на что ставить. Он хороший католик, и возможно у него есть ангел-хранитель. Хорошо, мы не будем состязаться с созданием Творца. С него хватит.
   В отличие от того дурака, которого мы собираемся найти.
   В старые ночи подобное никогда бы не случилось. Не в подобной степени. Однако эти времена прошли. Нью-Йорк сошел с ума. Сперва пришла Камарилья и убила столь многих из нас. А затем этот смертный мэр. Он думает, что очищает город. Пытается дать полиции опору, которой у нее нет, вывести все на поверхность. Для тех, из нас, кто уцелел, это чудесно. Домены, существовавшие десятилетиями, повержены, пищевые цепи разорваны, напряжение растет. Но нас это не беспокоит. Нам не нужны домены. Мы едим там, где захотим. Уличная преступность падает, жестокость полиции растет. Для нас же все едино до тех пор, пока у нас есть место, где можно спрятать тела.
   Этот мэр, они называют его Камнем. Но осталось еще много камней, которые он не перевернул, и во тьме под ними копошатся разные твари. Поэтому давить их будем мы.
   Ты выглядишь смущенным, в чем дело?
   Да, мы питаемся смертными, но собираем не только тела, но и души. Эта та роль, которую ты выбрал.
   Итак, мы на месте. Найти убежище этого дурака легче легкого. Я могу догадаться, что это оно, даже не опрашивая местных обитателей. Он оставил свет включенным в столь поздний час. Это заметила бы даже полиция.
   Не нервничай. Да, это церковь. Ты думаешь, что ты в фильме? Ничего не случится. Бог не поразит тебя молнией. У него на тебя более важные планы.
   Дверь заперта, но разве это тебя остановит? Ты крал машины еще до того, как я тебя нашел.
   Спасибо, теперь, веди себя тихо после того, как откроешь дверь, спрячься в тени.
   Прошло так много времени с тех пор, как я был здесь в последний раз. Candelabra, apse, nave, pulpit... Где здесь плачет ребенок?
   Ха! Это он и вместе с ребенком. Еще один воротничок с претензиями на покаяние. Иногда из них делают жрецов, и это всегда ошибка. Вина - это сложная штука, и все эти транссубстанцеанальные намеренья... нет, ты только посмотри, что делает этот бедный заблудший ублюдок.
   Он все еще молиться своему Богу. Он знает, что получает силу от крови, но отказывается принять это, фильтруя его через свои эго и прошлую жизнь.
   Видимо он думает, что осуществляет что-то вроде Последнего Искушения или Святого Причастия. Что он не убивает, а спасает их.
   Я даже понятия не имею, что творится в его голове, если он извергает из себя всю эту дрянь. Что это за фильм был на эту тему? Ах да, "Экзорцист".
   Странно? Ну, это вполне типично. Вина может быть более тяжелым грузом, чем Проклятье. Но не для нас, разумеется.
   Понимаешь ли, то, что ты видишь - это Зверь. Эта судьба любого слабака из Камарильи с их Маскарадом и разговорами о человечности. Они такие глупые. Они пытаются поймать тигра в бумажный пакет.
   Я показываю тебе это, чтобы ты не кончил также. Ты не можешь запереть Зверя, приколотить его к какому-либо кресту или притвориться, что ты его контролируешь. Это как Сила в таро. Ты можешь ее оседлать, но никогда не сможешь сломить ее.
   Мы знаем, что Зверь всегда побеждает, даже если ты знаешь о нем и уважаешь его. Поэтому мы отдаем свои тела и души тьме. Мы не вглядываемся в бездну. Мы и есть бездна. Мы признаем ее и мы знаем, что она слишком глубока, чтобы даже Зверь смог из нее выбраться.
   Так или иначе, похоже, его полуночная месса подходит к концу и ребенок должен стать вином и облаткой.
   Пошли.
   Притворись, что ты дышишь, сделай три глубоких вдоха так, как я тебя учил. Да, так. Чувствуешь себя лучше, не так ли? Ты чувствуешь покалывание по всему телу, и кровь пробуждает твою мертвую холодную кожу.
   Смотри. Если ты будешь двигать руками пока не дышишь, тени обовьются вокруг них. Они ждут. Они голодны. Они знают, что они пьют чистый, сто пятидесяти процентный грех.
   Не недооценивай его. Он один из них, но в нем также течет кровь Каина. Они выглядят как шлюхи, но они крепкие как гвозди.
   Итак, слушай, как мы поступим. Оставайся в тени и двигайся к вестибюлю. Сейчас я обернусь ночью в весьма драматическом стиле. Я внушу ему, что я сатана, который пришел из глубин ада, чтобы забрать душу невинного. И когда его наполнят сомнения и его начнет грызть Зверь, ты станешь действовать. Не волнуйся, он не будет смотреть на тебя. Взови к крови, как я тебя учил, и используй мачете. У тебя будут лишь один или два шанса.
   Понял? Тогда вперед!
  

***

   Неплохо, но, черт возьми, каким же он был сильным!
   Выпей это, пока оно не высохло.
   Полегчало?
   Хорошо, возьми ребенка.
   Ребенка. Возьми ребенка.
   Нет, мы не станем есть его. Подумай. Чему я тебя учил? Что случится с ребенком, если ты убьешь его сейчас? Разумеется, он умрет, но что случится с его сущностью, с его душой?
   Он еще дитя. Он не знает, как держать свой член, как подтирать себе задницу. Эй, ты в курсе, что такое Первородный Грех? Он невинен. Если он умрет, то будет спасен. Его душа обретет маленькие крылышки и улетит в рай. Наш хозяин, Смотрящий из Тьмы, останется голодным.
   Держи его голову, вот так.
   Если мы оставим его жить, он вырастет, и с каждым днем его душа будет становиться все более грязной. Этот мир - дерьмо, духовный сортир. Когда ему исполниться двенадцать, то у него и его ватос локос будет список грехов длинной в милю. Позволим ему жить. Позволим ему сгнить подобно перезревшему фрукту. Позволим ему приобщиться к греху. И лишь тогда мы придем за ним. И лишь тогда мы отправим его в Бездну.
  

(Chaining the Beast)

  
  К содержанию
  
  
  

Открытое окно

   Иисусу Христу потребовалось три дня, чтобы восстать из мертвых. Гектору Пелегрино потребовалось на это тридцать минут, и он чувствовал, что в этом должен быть какой-то важный урок. Ему не хотелось думать о деталях. Он вообще не любил слишком много думать о Иисусе в эти ночи. Возможно Христос и умер за грехи человечества, но на вопрос, относилось ли это к вампирам, он не находил ответа.
   Выбросив на секунду все из головы, Гектор побежал по улице Хилсбороу. Было уже поздно, возможно три часа ночи, суббота, и бары, наконец, отослали студентов колледжей домой в их кровати. В некоторых окнах горел неоновый свет, другие же были закрыты или заколочены фанерой. Машины ездили по влажной улице, игнорирую красный свет. Ни одна из них не останавливалась и лишь некоторые из них притормаживали, а их водители выворачивали шеи глядя на Гектора. Для тех, кто не догадывался о том, кем был Гектор, он был просто бродягой, который искал какой-нибудь дружелюбный навес, под которым он мог бы устроиться и провести день.
   Гектор смотрел на них и улыбался. Он чувствовал себя сытым этой ночью, королем всего, что он видел. Он хорошо поел, музыка в клубе была мелодичной, а аромат табака удивительно приятно напоминал о днях, которые ушли. К своему удивлению он чувствовал себя энергично.
   Он намеренно вышел из тени в центр улицы и воздел руки к небесам. Ветерок трепал его разорванный дождевик и тот трепыхал, будто бы Гектор был рыцарем, мчащимся в гущу битвы, а ветер развивал его плащ. Подняв свое лицо к небу, он засмеялся.
   "Браво".
   Голос раздался из тени улицы, из-за деревьев, которые отделяли университет Северной Каролины от реального мира. "Я тут гадаю, для кого же это представление?"
   "Разумеется для тебя". Гектор остановился, изогнулся в три погибели и прополз до конца улицы. Лексус, ехавший по другой стороне улицы обдал его холодной водой, но он даже не обратил на это внимания. Дождевик и так был в плохом состоянии, а холод его больше не беспокоил. Вода стекала с его черных волос и бежала по бледной плоти его лица.
   "Ох. Можешь считать, что я не впечатлен". Тот, кто вышел из-за деревьев был на голову нижнее Гектора, но держал себя гораздо более уверенно. Он также был бледен, но его светлые волосы были оформлены в строгую прическу, и таким же было его лицо. Его черты и телосложение были более обширны по сравнению с худощавым телосложением Гектора, и он носил пиджак, делавший его похожим на не спящего ночами профессора.
   "Тебе четыре сотни лет, Филипп, - сказал Гектор без следа улыбки. - Чтобы тебя впечатлить, нужно как минимум чтобы по улице Хилсбороу промаршировали Бог и его ангелы".
   "И даже в этом случае у меня бы возникли вопросы касательно вкуса Всемогущего, - проворчал Филипп, но в его глазах был отблеск веселости. - Так что привело тебя посреди ночи на середину улицы? Простое удовольствие от твоего существования? Или же ты просто пытаешься сэкономить на счетах за прачечную?"
   Гектор тряхнул головой и укрылся от дождя под крепкой сосной. "И то, и другое. Вообще-то я направлялся домой. Это была хорошая ночь, если ты меня понимаешь".
   Филипп кивнул. "Я прекрасно понимаю тебя с тех пор, как подарил тебе это жалкое существование, Гектор. Я уже сто шестьдесят лет выслушиваю, как ты несешь всякую чушь о сути вещей, и из болезни это уже переросло в патологию".
   "Ах, так вот почему ты здесь. Чтобы поправлять мою речь".
   "В том числе и для этого, - сказал он, а затем подошел на шаг ближе. В свете уличных фонарей его плоть выглядела желтой и разлагающейся. - Я здесь, потому что я и другие беспокоимся о тебе. У меня отцовские беспокойства, у них - тактические".
   Гектор весело улыбнулся и принялся раскачиваться взад и вперед в грязи. "О, я понимаю. Они считают, что я слишком слаб для этой новой эпохи ужаса и крови. Кто из них мной недоволен? Питер? Алессандра? Этот жирдяй Скотсмэн Росс? Можешь их удостоверить, что я бы с радостью попивал кровь вместе с ними, просто я делаю это лишь тогда, когда это имеет смысл. Это местечко, - сказал он, подняв руки, как будто стараясь обнять всю улицу Хиллсбороу, если не весь Ралей, - очень мне нравится. Если вы пытаетесь убедить меня в том, что я не заслуживаю здесь места лишь потому, что в моих вечерах есть что-то помимо охотничьих экспедиций, что ж, все ваши камарильевские фразы не будут иметь смысла, - он перестал махать руками и повернулся лицом к своему ментору и сиру. - Ну что, удовлетворен?"
   "Еще одно твое выступление, Гектор, и не самое лучшее. Пошли со мной". Филипп повернулся на пятках и пошел прочь. Чертыхаясь, Гектор последовал за ним.
   "Ты все еще ходишь в церковь, Гектор?"
   Вопрос озадачил его. Он хотел было ответить, но в последний миг остановился. Ходил ли он в церковь? Ну не совсем - он не был на исповеди с тех пор как умер, однако больше чем один раз он уже стоял перед исповедальней и трясся. Но его всегда настигала мысль о том, что преступлениям, которые он совершил, нет прощения, и поэтому когда наставала его очередь он убегал.
   "И, кроме того, - прозвучал голос в его голове, - может ли любая церковь, в которую он способен войти, считаться действительно святым местом?"
   "У тебя уходит слишком много времени, чтобы ответить на простой вопрос, - жестко сказал Филипп. - Не беспокойся о последствиях своего ответа - просто будь честен. - Он замолчал и втянул в себя ночной воздух. - Однако я не заставляю тебя отвечать".
   "Я просто думаю, Филипп, - ответил Гектор на ходу. Справа от них светился обелиск часовой башни университета и ее звон мягко звучал на ветру. - Я думаю, что ответ все же нет, я не хожу в церковь".
   "Ох", - сказал Филипп и улыбнулся.
   "Но я хотел бы".
   "Ох", - снова ответил Филипп, и теперь тон его ответа звучал разочарованно.
   "Что не так, Филипп?" Маленький вампир неожиданно ускорил свою походку, и Гектору также пришлось ускориться, чтобы поспевать за ним.
   "Не так то, мое дитя, что ты медленно учишься. Как долго ты уже существуешь за гранью могилы?"
   Гектор тряхнул головой. "Сто и шестьдесят лет, сир".
   "Сто и шестьдесят лет. Почти шестьдесят тысяч ночей. И в какие из этих ночей ты питался? Ну же скажи, не скромничай. Голодал ли ты до тех пор, пока не чувствовал, что должен поесть или же обезумеешь? Одна ночь из десяти - это лишь шесть тысяч кровопусканий. Или же ты наедался до отвалу, упивался кровью как малое дитя - вкусной конфеткой. Тогда ты убил тысячи мужчин, женщин и детей. Сложи их всех вместе и они трижды окружат твой любимый маленький городок. Но нет, это не твой стиль, не так ли? Ты не откажешься от питания если можно питаться, ты не убьешь, если нет нужды убивать, и в конце концов это означает, что трупы, которые ты наплодил за эти годы, будут исчисляться лишь сотнями. Вообрази себе это!"
   "Четыреста двадцать два, - пробормотал Гектор. - Это все".
   "Что? - весело переспросил Гектор. - Сколько их было? Я не расслышал".
   "Четыреста двадцать два, - пробормотал Гектор сквозь сжатые зубы. - Ты доволен?"
   "Хмм, - сказал Филипп, взявшись рукой за подбородок, парадируя этим глубокие размышления. - Четыреста двадцать две смерти. Для Сородича твоего возраста это достижение. Я думаю, мало кто в твоем возрасте столь разборчив или эффективен. С другой стороны, по сравнению с четырьмя сотнями смертей старина Джек Потрошитель нервно курит в сторонке, как и любой другой человеческий серийный убийца в истории. Все сводится к вопросу перспективы, а я не вижу у тебя перспектив".
   "Подожди, Филипп. Я просто старался следовать Традициям. Защищать Маскарад".
   "Ах да, Маскарад. Ты избегал убийств, чтобы защитить его - это очень хорошо. С другой стороны, ты рисковал нарушить его каждый раз, когда прокрадывался в церковь и думал, что тебя никто не видит. Да, да, я знаю про твои полуночные прогулки к исповедальне. В одну из ночей ты нарвешься на священника, который действительно верует, но не может спать из-за того, что в мире полно несправедливости, и он будет весьма шокирован, когда после его прикосновения ты продемонстрируешь ему свои клыки, а из глаз у тебя потечет кровь. Поэтому как видишь, я не слишком уверен, что ты так уж сильно оберегаешь Маскарад".
   "Чего ты хочешь, Филипп? Просто скажи мне", - сказал Гектор и внезапно почувствовал себя крайне уставшим и испуганным. Холод каждой капли дождя просачивался сквозь его кожу.
   "Теперь ты более вменяем. Я хочу спросить у тебя - готов ли ты сделать кое-что?"
   "Что именно?"
   "Продемонстрировать, что ты приобрел более разумный взгляд на вечную жизнь. Я знаю тебя, Гектор Пелегрино, я знал тебя за десять лет до того, как сделал своим. Ты ходил в церковь, но никогда не был дураком. Если бы ты им был, я бы оставил тебя умирать в бруклинских доках. Не будь дураком теперь".
   После этого он внезапно исчез. Гектор тряхнул головой и сел на ступени, ведущие к колокольне. Ох уж этот Филипп и его театральность. Без сомнения, он все еще был где-то поблизости, невидимым наблюдая за своим дитя, ожидая некоего драматического провозглашения верности. Возможно, он хотел, чтобы Гектор позвал его, попросил вернуться и объяснить больше. Может он хотел посмотреть, как Гектор будет убегать (хотя и Гектор и знал, что далеко не уйдет, если попытается) или же пойдет к своим предполагаемым друзьям, которые разделяли его опасные смертные взгляды. Гектор был не достаточно силен, чтобы увидеть своего сира, если он того не хотел сам.
   "Да пошел он, - подумал Гектор, - я не доставлю ему удовольствия". Он сидел и ждал. Холодная вода пропитала его джинсы и затекла ему в ботинки, но он не шевелился. Если бы он пошевелился, проявил бы малейшее любопытство по поводу того, куда ушел Филипп, игра, в которую вовлек его сир, была бы проиграна. Если ценой победы были мокрая задница и холодные ноги, что ж, это было хреново.
   Он обдумывал то, что сказал Филипп. То, как быстро их разговор стал касаться вопроса о церкви, беспокоило его. Филипп был прав, он был верующим до своего Становления, но это было сто шестьдесят лет назад. С тех пор он проделал много работы, хорошей чистой работы в канавах и тенях, и его религиозные воззрения не мешали ему в течение всего этого времени. Он не был таким мягким, когда дрался на улицах Нью-Йорка. Но внезапно на него накатило это. Почему? И что Филипп хотел попросить его сделать?
   Однако чем бы это ни было, оно могло подождать до следующей ночи. Еще час спустя мокрого ожидания Гектор пришел к неохотному выводу, что Филипп действительно исчез, так как не было ни малейшего следа его присутствия. Неохотно он встал на ноги и сделал несколько отрывистых движений, пытаясь отряхнуть свои штаны. Несколько сосновых иголок разлетелись в разные стороны, но и только, и Гектор, чувствуя себя крайне неуютно, пошел домой.
   "А ночь начиналась так хорошо", - сказал он, ни к кому не обращаясь. Никто и не ответил.
   Вопросы влажной субботней ночи получили ответы на следующий вечер, когда Гектор проснулся. У его дверей лежала посылка, завернутая в старые номера "Обозревателя и Новостей" и дважды перевязанная бечевой. Она была большой, тяжелой и, похоже, состояла из нескольких частей. Когда Гектор осторожно развернул ее на кухонном столе, он нашел в ней разломанное гипсовое распятье, подобное тем, что висят над кроватях у набожных студентов с определенными готическими наклонностями. Руки и ноги Христа были раздавлены, а крест был разломан на три части. Его лицо осталось нетронутым, однако какая-то добрая душа наклеила пластырь на его терновый венец и смазала его красным лаком. Эффект от этого был шокирующим, это было еще большим богохульством, чем разломанная икона.
   Нахмурившись, Гектор смахнул обломки со стола. Газеты не содержали в себе никаких улик - в них были новости спорта недельной давности, за прошлый вторник, и видимо были использованы лишь для того, чтобы завернуть посылку. Настоящим посланием были гипсовые обломки, и автором этого послания был Филипп. Отринь церковь, сказал он. Повернись к ней спиной.
   Но это было еще не все. Филипп должен был еще сказать ему следующей ночью о том, что он должен был бы сделать. Если бы захотел.
   Однако с другой стороны это было сильное послание. Полумеры не имели бы эффекта. Когда Филипп просил о чем-то, то был достаточно прям, он хотел разрыва отношений с церковью, акта осквернения, после которого Гектор не смог бы вернуться к своему стыду. Вот чего хотел Филипп
   Однако Гектор все еще не знал, зачем же он хотел этого. Он встал и прошелся по квартире, небрежно наблюдая за шумным движением за окном. Он знал тех, кто сохранил свою смертную веру, просуществовав даже века в виде Сородичей. Однако их ритуалы изменялись по необходимости. Он живо вспомнил испуганное лицо и уничтоженный язык одного вампира, который принял святое причастие, не смотря на все предупреждения.
   Он также вспомнил блаженное выражение лица человека, даже когда тот находился в агонии. Это поддерживало его душу в течение многих темных ночей, когда обещания о рае казались пустыми и изувеченные трупы у его ног говорили ему о том, что он в аду.
   Он слышал, что Шабаш все еще придерживался путей церкви, в своей извращенной манере. Возможно, в этом что-то было - его вера нуждалась в другом источнике в эти ночи подозрения и безумия. Однако такие подозрения были нелепы. Не могли же они посчитать его потенциальным предателем, потому что он шарахается от церковных дверей.
   Он тряхнул головой и перестал ходить. "Ты, Гектор, - сказал он себе, - всегда был мелодраматичным дураком. Вспомни, чему монсеньер Делароса учил тебя все эти годы. Это было хорошо для тебя тогда - это будет хорошо для тебя теперь. А теперь выбрось глупости из головы. Ты найдешь Филиппа, скажешь ему, что не будешь делать эту глупость, так как он просто испытывает твою веру. Он достаточно долго знает тебя, чтобы определить, чего ты стоишь. Все это, - сказал он, сделав движение, как будто что-то смахивал, - дерьмо".
   Он остановился и его слова повисли в воздухе. Он был один - в этом он был уверен. Тогда почему он ждал реакции невидимой аудитории, того, кто мог оценить его и даже найти недостойным?
   Он вздрогнул, затем быстро оделся и вышел. Дверь захлопнулась за ним, скучно и без эха.
   Девять часов спустя, когда он вернулся. Сломанное распятье исчезло. На его месте лежал клочок бумаги с надписью от руки. Там было лишь "Прости меня" и больше ничего.
   "Филипп!"
   До рассвета оставался час, шел дождь, и Гектор был пьян. Он снова был в барах, в местах, где студенты собирались выпить и позволяли себя соблазнять, а он хорошо играл роль соблазнителя. Он покупал молодым девушкам пиво и вино, выводил их, питался ими и позволял их опьянению перетечь в себя - он делал это всю ночь и около полуночи уже перестал беспокоиться о том, оставалась ли девушка жива после того, как он ею питался.
   Он знал, что как-то это сделал с ним Филипп. Сир заставил его искать забвения, он сделал это, чтобы показать, как легко можно отбросить его драгоценную мораль.
   Шатаясь, он позвал своего сира по имени. В окне какой-то квартиры зажегся свет, кто-то из нее высунулся и сказал: "Заткнись, а?" Гектор развернулся, посмотрел на фигуру с затуманенными глазами и зашипел. Он прекрасно осознавал, что его клыки были видны, а из его глаз текла кровь.
   "Пресвятой Боже!" - вскрикнула фигура в окне и исчезла (Гектор не мог сказать, мужчина это была или женщина, да его это и не беспокоило). Гектор сделал рассеянный жест и поковылял прочь.
   "Надо же, надо же. Это было нарушение, Гектор".
   Слова раздались из ниоткуда. Гектор посмотрел внезапно протрезвевшим взглядом. "Филипп?" - осторожно спросил он. Ответа не было. В здании начал зажигаться свет. В панике Гектор слепо побежал. Дважды он падал, вставал и продолжал бежать. Его руки искали парковочные ограждения и дорожные знаки для поддержки, однако слепая паника заставляла его ноги двигаться.
   "Это глупо, - внезапно подумал Гектор. - От кого ты бежишь? Почему ты боишься?" Он подошел к знаку остановки и заставил свои ноги остановиться, его пальцы удерживали его, не смотря на нестерпимое желание убежать.
   "Ты неправильно поступаешь, Гектор, - снова раздался голос Филиппа, призрака в утреннем тумане. - Теперь ты не можешь остановиться".
   Он снова побежал, убегая от смеха и голоса Филиппа. Он слепо бежал домой и на каждом углу невидимое присутствие подгоняло его. Он пробежал мимо кирпичных домов с плотно закрытыми дверями, которые он мог бы сорвать с петель, мимо машин, купленных любящими родителями, благодаря которым их дети не якшались со всяким отребьем. Он пробежал мимо складов и плохо подстриженных лужаек, пробежал мимо надписей "Продается" и гор пивных банок, и на каждом углу его ждал Филипп, намекая, куда он должен идти.
   После получаса Гектор, наконец, сдался. Он знал, что должен бежать дальше, бежать быстрее, но в его ногах не осталось силы. "Филипп?" - позвал он, но ответом ему была лишь тишина.
   Он посмотрел вверх. Здание перед ним было небольшим и хорошо ухоженным, крыша была чистая, а краска на двери - свежая. Похоже, когда-то оно было просто домом, и от него до сих пор исходило ощущение уюта. На тусклой доске весело объявление, простые черные буквы на белом фоне: "Центр Унитарного Общества Ралей, Даниэль Родес, монахиня". Дверь была слегка приоткрыта.
   Гектор уставился себе на ноги и нервно засмеялся. Филипп привел его к церкви. Весь этот ужас и погоня привели его сюда, это было его последнее испытание, последний шанс спасти себя. "Оскверни это, - сказал он себе, - и ты спасен. Ты знаешь, что не можешь сопротивляться, не сейчас".
   Он открыл дверь и вошел внутрь. В холле был ковер скучного красного цвета, на стенах висели изображения природных массивов и свежих цветов. Справа была жилая комната, теперь превращенная в небольшое святилище, там было несколько стульев и кафедра. Простой деревянный крест висел на стене за кафедрой, а на полке, прибитой к стене, стояло несколько Библий. Это место пропахло духами и сигаретами, а на ковре было мокрое пятно от ночной грозы, так как окно было открыто.
   Это было бы легко. Ему надо было лишь прикоснуться к алтарю или проронить слезу на крест. Легкое движение и затем он мог бежать. Без сомнения, Филипп ждал бы его снаружи, гордый и счастливый от того, что он это сделал, и затем бы они ушли, как всегда веселые. Он как будто слышал голос Филиппа: "Да, это церковь, но не такая уж и важная. Ты можешь начать с нее. Ты можешь сделать это".
   Посреди своих фантазий Гектор начал плакать, так как в какой-то мере Филипп делал это из любви. Опьянение? Это было сделано для того, чтобы Зверь оказался ближе к поверхности. Погоня, это было сделано для того, чтобы ослабить его защиту и понизить дух. Церковь? И он, и Филипп знали, что он не почитал ни одну церковь. Филипп сделал все это, потому что знал, что без титанической помощи Гектор смог бы лишь всполошить пыль у дверей церкви.
   "Я дал тебе все, что мог, - как бы слышал он мольбы Филиппа. - Сделай эту мелочь для меня. Тогда ты можешь быть спасен, и я вместе с тобой". С ужасной ясностью Гектор осознал, что если он провалит испытание, устроенное невидимыми силами из тени, Филипп начнет его подозревать, и в одну из ночей также устроит испытание, которое он не сможет пройти.
   "Эй?"
   Голос раздался с лестницы, голос женщины, любопытный и осторожный. "Здесь есть кто?"
   Гектор повернулся. На лестницы раздались шаги, медленная поступь босых ног сонного человека по ковру. Он знал, что было все еще не слишком поздно. Он мог разрушить это место и убежать.
   Или же он мог просто убежать и молиться, что Филипп будет милосердно быстр.
   Шаги становились все ближе. Кисти Гектора сжались в кулаки, и он опустил их. Он сделал шаг, потом еще один, пока не очутился у полуоткрытого окна.
   "Могу я вам помочь?"
   Голос раздался сзади. Он полуобернулся. Там стояла женщина в бледном голубом халате, у нее были босые ноги, а ее грязные светлые волосы был взъерошены. На ее слишком длинном носу была пара слишком больших очков, а ее глаза были затуманены от сна. "Если вы ищите, чего бы здесь украсть, то сильно не старайтесь".
   Гектор бессознательно вздохнул. "Нет, - сказал он сдавленным голосом, - я здесь не за этим".
   "Тогда зачем?"
   Гектор положил свои руки на подоконник. "Поверите ли вы, если я скажу вам, что что-то привело меня сюда?"
   "Многие люди говорят об этом. Это церковь все-таки. Я Даниэль Родес".
   "Гектор. Гектор Пелегрино". Внезапно ему стало стыдно, и он закрыл окно с большей силой, чем это было необходимо. "Как я уже сказал, что-то привело меня сюда. Когда я был снаружи, я увидел, что окно было открыто, и забеспокоился. Что вещи внутри намокнут. И так как двери были открыты... и я не думал, что здесь кто-то живет". Внезапно Гектор понял, как ужасно он выглядит - мокрые волосы, кровь на лице, порванная одежда. В любую минуту она могла закричать или вызвать полицию или напасть на него, использовав какие-нибудь глупые боевые искусства, и момент был бы упущен.
   Однако вместо этого она криво усмехнулась, показывая свое недоверие. "Вы такой добрый. Могу я сварить вам кофе, чтобы отблагодарить?"
   "Нет, спасибо. Я отказался от него по причинам, связанным со здоровьем".
   "Ну хорошо".
   Гектор бросил взгляд на окно. Филипп был здесь, и его лицо было печально. Первый признак рассвета появился на свинцовом небе, на улице все еще было темно. На секунду все стало тихо.
   "Прощай, Филипп, - подумал Гектор. - Я тоже тебя люблю, мой сир, мой друг".
   Он развернулся. Родес все еще смотрела на него, ее руки были сложены на груди. Она ждала, что же случиться дальше.
   "Я хотел бы остаться, если можно, - нашелся он что сказать. - Всего лишь на несколько минут".
   "На несколько минут?"
   "Чтобы помолиться".
   Когда он обернулся, дверь была полностью открыта и Филипп исчез.
  

(State of Grace)

  
  К содержанию
  
  
  

Вечная книга

  Моя дорогая Эстранза.
  Какие редкие эмоции рождает эта ночь во мне! Мне почти кажется, что я снова жив! Этой ночью мы отметим очередную и последнюю годовщину твоего перерождения под моей опекой. Твое собственное убежище уже готово - завтра оно станет твоим домом. Тебя всегда будут рады видеть в моем старом кантри-клубе, но мне больше не придется слушать твоих нестерпимо противных 'Драных Серферов', а тебя больше не будет 'мучить' возвышенная красота камерной музыки.
  Знаешь ли, я завидую твоим стараниям. Тебя всегда восхищали богатство и власть, которые я сумел приобрести. И то, и другое оказало мне неоценимую помощь в прошлом, но стоит заметить, что их считают несколько более приятным, чем на самом деле. До конца своей вечности (если так будет угодно Каину) я буду помнить свои схватки с Малкавианом Сабадо, в результате которых я получил власть над 'Добс Индастриал', а он окончил свою не-жизнь в одной из ее печей. Современная политика не идет ни в какое сравнение с той могучей и странной враждой.
  Моя дорогая, я никогда не говорил тебе, как близок я был к Окончательной Смерти в те опасные ночи. Последняя схватка с Сабадо имела бы совсем другой исход, если бы я не обратился за помощью к Джейсону Саммерсу и его шотландским гулям. Они проследили за связями Сабадо с Инквизицией и натравили на него эту организацию.
  Я не планировал превращать это короткое послание в одну из своих 'бесконечных и бессмысленных лекций' (да, я слышал, как ты разговаривала с Карлосом, и хотел бы покритиковать твой выбор сосудов), а просто вспомнил одну интересную деталь. Без сомнения ты слышала, как я выступал против некоторых членов нашего почтенного клана. Особенно много неприятностей мне доставила леди Анна, постоянно настаивающая на протоколах и строгом исполнении традиций. Дурак не замечает возможностей для бизнеса, если даже они у него под носом... а, не обращай внимание. Я стал слишком часто употреблять твои грубые словечки.
  Однако, не взирая на мои личные чувства к леди Анне, когда передо мной стоял выбор - оказать поддержку ей или Берхарду (кстати, благодаря моей помощи этот старый лидер капеллы стал теперь лордом Тремеров, но это тема для отдельного письма), который разделял многие мои чувства и взгляды, я не колеблясь выбрал леди Анну. Я сделал это не из-за того, что она является князем Лондона и не из-за ее союзников. Я сделал это лишь из-за того, что она Вентру, и лишь это имеет значение.
  Я рассказывал тебе об узах, которые связывают наш клан, но сама ты никогда не сталкивалась с этим чудом. Наш клан можно сравнивать со сборищем самых отъявленных негодяев, но все они наши отъявленные негодяи. Ничто в мире не сравниться с чувством осознания этого, потому что даже когда ночь непроглядна и кажется, что все потерянно, ты можешь воззвать к целой армии своих сторонников при помощи всего лишь одного слова.
  Представь, что тебя выгнал из собственного убежища Шабаш, что ты должна бежать неизвестно куда, и что они преследуют тебя даже там. Примерно это случилось с моим сиром за век до моего Становления. Загнанный в Осло, он последовал за слухом так же, как Шабаш следовал за ним. Преследуемый дьявольскими убийцами из этой секты, он прибыл в гостиницу 'Клык кабана', в которой по слухам проживали трое из нашего клана. Они с боем встретили тех, кто преследовал моего сира. Они никогда не сомневались в своих обязанностях, хотя знали, что даже если они победят, то цена окажется высока. Так нужно было сделать. Все сражающиеся получили ужасные раны. В эту ночь Шабаш уничтожил одного Сородича из нашего клана, а другой до сих пор находится в торпоре. Однако в эту ночь клан Вентру победил, и благодаря принесенным им жертвам ты и я стали бессмертными.
  Не заблуждайся - мы можем называть всех вампиров Сородичами, но лишь те, что из клана Вентру, являются для нас таковыми. Ты много раз спрашивала, почему я избрал тебя для Становления, и я давал тебе множество ответов - необходимость в поддержке, твоя проницательность в бизнесе, твое умение убеждать других и хитрить с ними, мой страх, что ты захиреешь под началом своего шовинистического и недальновидного босса, но была еще одна причина, которая была важнее всего и о которой я до сих пор не говорил тебе. Ты была Вентру задолго до того, как я тебя встретил.
  У меня не было сомнений в твоей преданности. Я не сомневался, что тебе можно доверять. Я увидел это, когда впервые встретил тебя в банке. Не смотря на то, что ты была недовольна своей работой, не смотря на то, что тебя убеждали, будто на работе ты можешь продвигаться лишь горизонтально, ты стала сопротивляться моим попыткам получить необходимую информацию. Мне нужны были бизнес-тайны, которыми ты владела, факты, которые бы показали, почему твой финансовый конгломерат так интересовался моими фармацевтическими инвестициями. Ты сопротивлялась дольше, чем я предполагал.
  Не смотря на то, что исход был предрешен, не смотря на то, что я мог использовать любую из миллиона стратегий, чтобы получить необходимую мне информацию, ты впечатлила меня. У меня заняло много времени, чтобы перевести тебя в отдел, где бы я мог приглядывать за тобой и еще больше, чтобы заполучить твое доверие. Когда я смог ближе наблюдать за твоими характером и прямотой, я был еще больше удовлетворен своим выбором - ты была той, с кем бы я мог счастливо разделить свою вечность, той кто могла бы исполнять все обязанности, которые возлагает на нас клан Вентру.
  Чем дольше я изучал тебя, тем больше был уверен в этом. Я следил за тобой по ночам, за каждым твоим движением. Разумеется, мои гули делали записи о тебе днем, а я просматривал их ночами, а не следил за тем, как ты спишь. Ты знаешь, что я выбираю своими сосудами тех, кто причисляет себя к актерам, а ты предпочитаешь этих длинноволосых мальчиков, которые называют себя музыкантами. Да, иногда я увлекался сразу несколькими актрисами, но мои чувства к тебе не сравняться по сравнению с тем, что я чувствовал по отношению к ним.
  Когда ночь твоего Становления наконец настала и я убедился, что никто не настроит князя против тебя, я вошел в твои суматошные апартаменты. Я помню, как ты встала со своей маленькой кровати, одетая лишь в хлопковую футболку, готовая защитить свою честь любыми способами. В этот момент я перестал ощущать дискомфорт от того, что мне придется пить кровь кого-то, кто не являлся актером, и понял что тебе суждено стать моим дитя.
  Я помню, как с восхищением наблюдал за тем, как ты одевалась по моему приказу. Ты все еще пыталась сопротивляться моему гипнозу, когда лимузин отвез нас к загородному клубу. Ты с недоверием выслушала то, что я рассказал тебе о вампирах и нашем клане, и у тебя глаза на лоб вылезли, когда ты поняла, что все, о чем я тебе рассказывал, было правдой. Когда, наконец, я дал тебе Становление в саду за клубом, то выпил всю твою кровь, а затем вернул тебе немного своей. С этого момента ты стала Вентру душой и телом.
  Я надеюсь, что в одну из ночей ты ощутишь великое удовольствие от создания собственного дитя и тогда ты поймешь, какие гордые чувства ты у меня вызывала. Ты оказала мне неоценимую поддержку в политике и бизнесе, а твоя способность находить общий язык с анархами была неоценима. Я помню, как ты пыталась убедить Диртмана и его банду анархов отвести от нас Гангрела-диаблериста. Особенно мне понравилось, когда ты сказала им: 'Я знаю, что вы не можете доверять нам. Однако причин доверять другим у вас еще меньше'.
  Ох, бедные глупые анархи. За всеми своим буйствами, позерством и хныканьем они даже не понимают, как и за что они сражаются. Они кричат 'Свобода!' и не знают что это такое на самом деле. Они кричат 'Притеснение!' и тоже не знают что это такое на самом деле. Они требуют свободы и призывают к равенству, однако они не заслуживают ее. Они не способны нести груз истинной свободы, даже их тайные союзники в Шабаше не способны на это.
  Истинная свобода заключается не в избавлении от контроля личности или организации, Камарильи, клана, или сира, а в свободе делать что-то, достигать своих мечтаний. Наш клан прилагает все усилия для этого и иногда мы видим слабые и возвышенные отблески этой свободы. Чем больше мы создаем, тем больше можем создать еще, и надеемся, что одно наше начинание помогает другому.
  Твои знакомые анархи могут думать по-другому, для них свобода - это не позволять другим добиваться чего-то. Пока Граалем для них является свобода делать все, что угодно, они заковывают себя в цепи еще более тяжкие, чем даже мы можем вынести. Чем дальше, тем меньше они могут достигнуть. Они уничтожают собственный потенциал в бессмысленных битвах, потому что если они даже добиваются своей драгоценной свободы (по крайне мере они думают, что так произошло в Лос-Анджелесе), то растрачивают свои возможности.
  Вместо того, чтобы использовать свои новоприобретенные возможности конструктивно, собирая смертных и организации вокруг себя и усиливая их, каждый из анархов просто заявляет, что никто не смеет препятствовать его жалким прихотям и грехам. Они игнорируют тот факт, что единственный способ стать полностью свободным - это покорить всех остальных, и такой цели перед собой не ставит даже самый охочий до власти Вентру.
  Касательно подобной цели: моя дорогая, неважно, что ты слышала от различных маленьких котерий, с которыми общалась, ни один из Вентру не стремиться к мировому господству. Неважно, насколько наш клан похож на Тремеров. Мы не хотим править всеми. Даже когда у нас был шанс, во времена Римской Империи, мы не делали ничего такого, что бы позволило нам править всем миром. Хотя я и с трудом могу получить знания о тех временах из первых рук, я знаю, что именно мы открыли Империю и Рим для Сородичей всех сортов. Даже Бруджа могли найти себе убежище в Вечном Городе, не смотря на их ужасные истории о Карфагене, который они создали, а мы разрушили.
  Наша цель простирается за грани жалкого правления. Она двояка. Во-первых, мы сражаемся с могучими сущностями, которые тайно правят миром. Я видел их руку в действии, однако не могу сказать, чья рука (коготь или клык) это была. В этом мире существуют Тайные Хозяева, Эстранза, и их цели еще менее альтруистичны, чем наши. Они хотят, чтобы все существа в мире, будь то смертные или бессмертные, люпины или феи, склонились перед ними. Если их планы осуществляться, то мы все станем их пешками, и свободы у нас будет не больше, чем у термитов. Я не могу сказать тебе, почему они хотят этого, так как их планы недостижимы также, как и сами звезды.
  Я подозреваю, что среди этих хозяев есть один или несколько вампиров, но так же есть и другие существа. Как наверняка ты поняла, мы не единственные бессмертные в этом мире. Я слышал о мумиях, которые умирают и перерождаются, магах, которые пьют жизненные эликсиры подобно тому, как мы пьем витэ, люпинах, которые помнят времена еще до того, как волк был одомашнен, и о духах, которые обитали в этом мире до первых простейших. Я боюсь всех этих существ, и вдвойне боюсь того, что могут существовать сущности еще более могущественные.
  Так или иначе, сражение с ними - лишь одна из наших целей. Мы были бы столь же нерадивы, как и анархи если бы наша единственная цель была столь негативна, а наш единственный долг был бы антитезой. У нас есть вторая, более конструктивная роль в этом мире. У нас, Вентру, есть дар, который смертные и молодые вампиры не могут вообразить. Пока смертные, их организации и даже общества обречены исчезнуть и быть забытыми, мы живем вечно. Существуют Вентру, которые помнят Второй Город, я даже встречал одного из них. Без сомнения, существует хотя бы один, кто помнит Первый.
  Я упомянул это не просто для того, чтобы впечатлить тебя. Гораздо больше впечатляет продолжение линии символизма Вентру. Существует еще одна рука, которая действует в этом мире, моя дорогая. Она действует гораздо более скрытно и тайно, чем Тайные Хозяева. Она работает на уровне, непостижимым для смертных, но не сомненья в том, что она есть. Я слышал множество ее имен - Каин, Вселенское Сознание, Гея, Бог и другие, но ни одно из них может не являться истинным.
  То, что просачивается на нашу планету, может не работать на некоторых великих индивидуумах. Это обширная работа истории, продолжение эволюции всех разумных существ. Это судьба, традиция и обычай. Так как ребенок не понимает правил своих родителей, так и индивидуум не может понять пути цивилизации. Анархи, которые слишком слепы для того, чтобы понять даже правила Камарильи, просто не могут надеется на то, чтобы понять суть течения времени, как и то, что оно воплощает в себе сущность бессмертия.
  Эстранза, наше бессмертие определяет нашу суть больше чем любой другой аспект нашей природы, будь то вампиризм, Дисциплины, богатство или же сам Зверь. Как бессмертные мы можем узреть великую истину, что мы лишь часть чего-то большего. Мы - важная часть этого мира. Но всего лишь часть. Мы стражи вечности. Мы должны делать все, что в наших силах, чтобы эволюция продолжалась. Мы многое видели, но еще больше нам предстоит увидеть. Если Тайные Хозяева добьются своей цели, все поглотит стагнация и энтропия. А если мы преуспеем, чем же будет наша награда?..
  Ох, я написал и так гораздо больше, чем предполагал. Карлос говорит мне, что мой костюм готов, и что я должен поторопиться, если не хочу опоздать на твой праздник. Прими эти документы в честь Ночи твоего Становления. Некоторые из них достались мне от сира, другие попали ко мне случайно, были выменяны или же украдены. Ты получишь остальные свои подарки на празднование в зале Ритц-Карлтон этой ночью. 'Ягуар' и длинноволосый водитель, которого ты найдешь у своих дверей, лишь один из них.
  Твой любящий сир, Фредерик фон Вебер.
  

(Clanbook Ventrue, 2nd Edition)

  
  К содержанию
  
  
  

И через нас родится дитя

  Марвин Дженкинс был в этом странном состоянии на грани сна, когда человек чувствует себя так, будто находится в сломанном лифте: его голова падала, разум уплывал, затем снова возвращался в сознание, а затем снова тонул. Это было нехорошо - оставалось еще три часа до конца его смены. Нужно было выпить кофе.
  Он потягивался и зевал, попивая свое кофе из кружки. Она оставила желтоватый круг на календаре, который лежал на столе. Как можно было заметить по календарю, кружке и еще половине вещей на столе, он находился в мотеле Стар Брайт. Напоминание о его последней чашке кофе превратилось в коричневую грязь. Он с отвращением допил его. Он не хотел затем стать гиперактивным. Возможно, ему просто был нужен свежий воздух.
  Марвин начал поднимать свое тело средних лет со стула, когда противный и пронзительный гудок из небольшого устройства перед ним оповестил, что его ждет посетитель. Он развернулся, чтобы посмотреть на него через окно. Там стояла молодая пара, держа в руках тяжелые сумки. Он впустил их. Они открыли дверь и холодный воздух подул вслед за ними, разбросав вещи на столе. Мартин поднял руку.
   - Сегодня мест нет, - сказал он. - Извините.
  Они выглядели не слишком удивленными этой новостью, однако обменялись взглядами и все равно вошли. Молодой человек вышел вперед и поставил свою туристическую сумку на стол. Он был довольно худощав и почти тонул в своей одежде.
  - Разве вы не видели надпись?
  - Да, я видел надпись, - ответил парень, с раздражением сведя брови. - Но послушайте. Мы так устали, а в округе больше никого нет.
   - Вы просто выбрали не те выходные.
   - Я знаю. Честно говоря, я их не выбирал, но... - парень посмотрел на свою девушку. Та ничего не ответила, уставившись на транспаранты в вестибюле. Она озиралась как будто бы искала кого-то. Кого-то, с кем бы она не хотела встретиться. Марвин нахмурился.
   - Знаете ли, - жалостно сказал парень, - мы просто надеялись, что кто-то отменит бронь или выпишется.
   - Ага, в четыре утра. Боюсь, что мест нет.
   - Но послушайте, - настаивал он, - куда еще мы можем пойти?
   - Можете поискать на восточной стороне, - ответил Марвин. - Там есть 'Ла Каинта', 'Мотель 6' и 'Дневная Гостиница.
   - Но как вы сами сказали, сейчас же четыре утра. К тому же холодно, мы на мотоцикле, а моя жена...
   - Нам действительно нужна комната, - прервала его девушка похожим на колокольчик голосом. Она повернулась. Она была бледной, с потухшими глазами, короткими волосами и выглядела как наркоманка. Марвин посмотрел на нее и заметил толстый живот под ее толстым плащом. Она была беременна.
   - Вот дерьмо, - сказал Марвин.
   - Видите? - воскликнул молодой человек, выглядя явно испуганным.
  Марвин почувствовал, как его сердце забилось чаще, и он сделал новую запись.
   - Ну хорошо, у меня есть комната, - сказал он неохотно. - Не совсем хорошая, но...
   - Мы берем.
   - Кровать там не слишком хорошая. На нее села леди весом в четыреста фунтов и сломала ее, поэтому мы заказали новую. Туалет тоже не слишком хорошо работает. И там накурено. Но так как сейчас выходные и вы больше никуда не хотите ехать, вам придется взять ее. Так что вы не можете сказать, что в гостинице вовсе не было комнат...
  Он выдавил из себя слабую улыбку.
   - Нет, мы берем ее. Спасибо вам, спасибо вам большое.
  Парень принялся яростно заполнять бланк. Молодая женщина положила руку на свой большой живот и, закрыв глаза, слегка пошатнулась.
   - Эй, но ведь она не грохнется прямо здесь, верно?
   - Нет, нет, - поспешно ответил парень.
   Марвин проигнорировал его и, наклонившись вперед, спросил у девушки:
   - Мэм, вам плохо? Может позвонить в больницу?
  Она мотнула головой.
   - Еще не время, - заверил его молодой человек. - Мы уверены, что дотянем до Бракстон-Хикс.
  Марвин не был в этом уверен, но все равно кивнул. 'Я дам вам пару раскладушек, это лучше чем ничего'
   - Спасибо, вы бы могли и не беспокоиться об этом.
   - Да нет, ничего. Я помню время, когда моя жена была беременна.
   Марвин взглянул на левую руку женщины и заметил, что на ней не было кольца. Жена, ну как же.
   - Комната стоит сорок четыре доллара, но так как она в плохом состоянии, я возьму с вас только тридцать.
  Они заплатили наличными. - С Рождеством, - поздравил он их, когда они забирали свои сумки.
   - С Рождеством, - ответили они. Он отдал им ключ, и они ушли.
  

***

   - Ты был достаточно неплох, - сказала Лейла, когда они поднимались по лестнице. - Я даже не уверенна, что ты помнишь, что такое Брэкстон-Хикс.
   - Хорошо хоть что я помню свое имя, - ответил Питер. Его руки тряслись, пока он пытался вставить ключ в скважину. Наконец он открыл дверь.
  Ночной портье не преувеличивал. Комната действительно была мрачной. Очищенная по центру, она выглядела пустой и депрессивной. Прямоугольный промышленный ковер на кровати выделялся ярким оранжевым пятном. Старый радиатор шипел в углу. Запах сигарет и куда менее приятных веществ витал повсюду. Одна из лампочек едва светилась.
  Питер снял свою куртку и расстелил ее перед стеной, чтобы Лейла могла хоть как-то прилечь. Он также добавил к ней пару полотенец из ванной, чтобы создать подушку. Затем он закрыл дверь на замок и цепочку. Он посмотрел в окно, прежде чем задернуть занавески. Он не увидел света фар, но он знал по собственному опыту, что вампиры могут водить в темноте и без них.
   - Надеюсь скоро уже принесут эти раскладушки, - сказал он.
   - Не слишком скоро, - ответила она, вытянув один из ящиков комода. Сперва он не хотел поддаваться, но она потянула сильнее. Лейла сняла свой плащ и положила его туда.
   - Ну и зачем это?
   - Чтобы потом с этим не было возни. Черт возьми, похоже, уже скоро. Очень скоро.
   - Иисус.
  Это была не совсем та работа, которую Питер любил делать, но ему уже приходилось ее делать несколько раз. Он медленно опустил ее на пол, задрал ее жалкую фабричную одежду и спустил ей штаны. Кожа на ее бедрах была холодна как лед, высасывая тепло из его пальцев, которые, как он думал, не могут замерзнуть еще больше. Питер скривился, как будто бы попробовал что-то горькое.
   - Питер, уже скоро?
   - Откуда я знаю? - огрызнулся он. - Как будто это обычный случай.
   - Ты знаешь, о чем я. Я уже раскрылась?
   - Вполне. Он оторвал от нее свои пальцы и вытер их дешевым гостиничным салфетками.
   - Хорошо, что мы не остались на прежнем месте дольше, ты действительно могла бы начать рожать прямо там.
   - Вот дерьмо, - сказала она, приподнимая свое непослушное тела с пола и садясь.
   - Лейла, что ты делаешь? Ляг и отдохни, это может занять время.
   - Я хочу присесть.
   - Ну что ж, садись, - сказал Питер, затем поднялся и снова посмотрел в окно. Там ничего не было. Самым ужасным было просто сидеть здесь и думать обо всем, что может произойти.
  За ним Лейла ворчала, садилась и снова ложилась. Он сел на стол и закурил сигарету с фильтром, затем еще одну.
   - Питер, иди сюда! - наконец сказала Лейла.
   - Ну что?
   - Проверь меня снова.
   - Спокойно. Не дергайся. О Иисус. Похоже началось, кажись уже началось. Ложись.
   - Я не хочу...
   - Ложись!
  Она дрожала и ругалась, ее худое тело сотрясалось, ее глаза стали расширенными и отдаленными. Ее рот широко раскрылся, ее клыки торчали из-под губы. Он держал ее за подмышки (она казалась такой легкой) и прислонял спиной к стене.
   - Он выходит, - сказала она. - Я чувствую это. Питер, помоги мне!
  Питер попытался сдержать тошноту, которая подступала к его горлу. Он готовил себя неделями. Он знал, что условия будут не слишком хорошие. Но лишь теперь он осознал весь ужас ситуации - его мертвая, но все еще ходящая возлюбленная извивалась на грязном полу чтобы принести в этот мир то, что вообще не должно было существовать, и умоляла его помочь - теперь его действительно пугала его некомпетентность. Он не знал что делать. Он принялся что-то лепетать.
   - Ну хорошо, - сказал он. - Не важно, что ты там говоришь, я звоню в 911.
   - Нет! Питер...
   - Лейла, крошка, - сказал он и отбросил ее волосы назад. Ее лоб был мокрым от кровавого пота. - Мы понятия не имеем что делать. Мы лишь парочка глупых детей. Я имею в виду, чем бы ты сейчас не стала, ты всего лишь ребенок. И даже если они никогда не делали этого прежде, они все равно лучше нас знают, что делать.
   - Питер...
   - Я сделаю это. Я позвоню.
   - Питер, вернись! - прокричала она и вцепилась в него, когда он попытался пойти к телефону, но была не в силах остановить его.
   - Ты не можешь, - слабо запротестовала она. - Они не поймут...
   - Меня это не беспокоит.
   - Все может закончиться еще до того, как они приедут!
  Он набрал номер и принялся ждать. Несколько секунд не было ничего слышно. Он подождал еще немного. Послышались короткие гудки. Занято? Разве 911 может быть занято? Будто бы сам телефонный сигнал устал от всего этого.
   - Даже проклятый телефон не работает! - прорычал он, бросив его о стену. Что-то от кровавой силы Лейлы передалось ему - он не хотел этого, но это случилось. Телефон раскололся на звенящие осколки и осыпался на пол. Шнур, вырванный из гнезда, с пол секунды метался подобно гадюке, прежде чем успокоиться.
   - Ты набрал девятку для выхода? - спросила Лейла, когда все было кончено.
  Он зашел слишком далеко, чтобы даже чувствовать себя глупо. Это просто был еще один удар по его психике. - Нет, - глупо ответил он, затем вернулся к шнуру и осмотрел его. На нем осталось не слишком много пластика и из него беспомощно свисали провода.
   - Вот в чем дело.
  Наконец она слегка улыбнулась.
   - Черт возьми, Лейла...
   - Послушай, Питер - сказала она и ее глаза светились от напряжения и боли. - Они не нужны нам. Насколько мы знаем, такое случается впервые в истории. И в этом виноваты лишь ты и я'.
   - Я же не знал, что секс может привести к этому, - оправдывался он.
   - Мы оба виноваты в этом, - сказала она. - Так что иди сюда.
  На этом спор закончился. Что будет, если сейчас вампиры вышибут дверь? Если портье придет с раскладушками и обделается со страху? Питер заставил себя присесть рядом с Лейлой. В воздухе витал новый запах, сильный забродивший запах рождения, смешавшийся с запахом плесени, пыли и вампирской крови.
   - Что ты от меня хочешь? - беспомощно спросил он.
   - Помоги мне дышать.
   - Помочь тебе что?..
   - Ох, черт! Просто скажи мне, когда тужиться.
   - По-моему можно уже начинать.
   - Нет, просто посмотри и скажи.
   - Я смотрю. Может помочь ему?
   - Нет, он выйдет сам.
   - А если нет? О, он идет. О Иисус... он большой.
  Она ужасно напряглась. Показалась маленькая головка. Он уже мог видеть пучок черных волос, похожих на его. Он подумал, что это может выглядеть как он, но оно не будет таким же, как и он. За девять месяцев оно подросло. Выжило в холодном чреве, получило свое дыхание и сердцебиение, хотя их и не было у его матери. Даже в качестве нерожденного это было черт знает что, чем же оно станет, когда родиться? Он мысленно улыбнулся. "Ну иди сюда, маленький кем-бы-ты-ни-был. Иди ради папочки. Даже не знаю, что я буду с тобой делать, но пусть это произойдет".
  Он услышал стук в дверь. Питер замер, а Лейла подняла голову, так как еще не впала в забытье.
   - Портье? - прошептала она.
  Питер кивнул. Возможно. А возможно это смерть стучится к ним в дверь. В любом случае уже ничего не поделать.
  Затем кто-то постучал в окно и раздался голос, едва слышный сквозь стекло. Женский голос. Он не мог разобрать слов, но чувства Лейлы были куда обостренней. Она слушала около минуты.
   - Посмотри, кто там, - сказала она.
   - А что если это один из них?
   - Я так не думаю.
   - А что насчет тебя?
   - Я в порядке... Мне просто нужно отдохнуть.
  Ему не хотелось идти против женской интуиции в такое время. Питер неохотно встал и открыл дверь. Молодая чернокожая женщина в мятом бирюзовом костюме прислонился носом к стеклу снаружи. Она немедленно выпрямилась
   - Кто вы? - спросил он.
   - А кого ты ожидал увидеть? - ответила она. Он сделал классическую ошибку уже второй раз за эту неделю и быстро встретился с ней глазами. Она сказала 'Отойди, дорогой', и Питер почувствовал, как его ноги зашевелились сами собой, и женщина смогла пройти мимо него в комнату. Мгновенье спустя тело снова подчинялось ему, но было уже слишком поздно.
  Лейла посмотрела на незнакомку и уже утратив всякую скромность даже не пыталась присесть.
  - Ты одна из нас.
  Женщина кивнула.
   - Я одна из вас. Слабокровная, как и ты. Изгой. Как и ты.
  Питер почувствовал еще один прилив адреналина, но, похоже женщина не собиралась предпринимать ничего враждебного, поэтому он просто стоял и трясся. Женщина расхаживала из одного угла комнаты в другой, озираясь по сторонам.
   - Так вот оно что, - пробормотала она. - Вот что мы увидили.
   - О чем ты? - огрызнулся он.
   - Было видение. Мы никогда раньше не пытались сделать это вместе. Мы не подозревали, что оно будет настолько четким. Комната в мотеле без кровати. Оранжевый ковер. Течь в дальнем углу. - Ее взгляд скользнул по перечисленным вещам, как-то тщательно оценивая их. - Беременная вампирша. Неприметный смертный парень. Даже сломанный регулятор громкости на телевизоре. Все так.
   - Что за видение? Лейла...
  Женщина развернулась, подошла к двери и крикнула:
   - Парни! Это оно! Заносите вещи.
   - Какие вещи?
  Она лишь улыбнулась через плечо и пошла прочь.
  Питер побежал назад к своей возлюбленной, его мозг пытался отчаянно соображать, разрабатывая различные стратегии. О том, чтобы перемещать Лейлу с ее родовыми схватками не могло быть и речи. Эта жалкая дверь ни за что не устоит перед бандой нежити. Последний вампир, в которого он выстрелил из своего пистолета 38 калибра, просто рассмеялся. Но у него была зажигалка, а в сумке был баллончик со спреем.
  Пока он отчаянно рылся в своей сумке (интересно, почему самые нужные вещи всегда оказываются на самом дне?) в дверях появилось двое мужчин. Легко было определить, что они нежить - они были такими же бледными, как и Лейла. Один из них держал в руках большую сумку, а второй - детскую люльку.
  Они вошли и вытряхнули свою сумку посреди комнаты.
   - 'Мне кажется, здесь есть все, что нужно, - сказал тот, кто выглядел старше. - Кое какие лекарства, посуда, чтобы разогреть их и немного сочной говядины для папочки - когда ты последний раз ел? Ты можешь просто сорвать крышку и приготовить еду прямо здесь. Детское одеяльце...
   - Я не понимаю, - заикаясь, произнес Питер. У Лейлы снова начались родовые схватки, она выла и перебирала ногами по ковру. Он взял ее голову и погладил ее влажные волосы. - Я не понимаю, что вы делаете, я не понимаю...
   - Это может немного подождать..., - раздался невозмутимый голос женщины. Она несла множество завернутых в фольгу подарков, придерживая их своим продолговатым подбородком. - Скоро взойдет солнце. А мы должны выехать, прежде чем снова стемнеет.
   - Мы?
   - Да, мы. Ты собираешься везти новорожденного на мотоцикле в холодный дождь? И куда же? Я пока не буду разворачивать это, - сказала она и повертела пластиковую вешалку на своем пальце. Маленькая пижама развевалась на зимнем ветру как флаг. Розовая пижама.
   - Кто вы, черт возьми? - оскалился он, отступая.
  Она посмотрела на него. Ее лицо выражало нечто неуловимо среднее между жалостью и блаженством.
   - Санта и его эльфы, - наконец ответила женщина. - Три мудреца. Зубные феи. Какая разница? Мы те, кто мы есть. Те, кто приходит тогда, когда они нужны.
   Она посмотрела на Лейлу, задыхавшуюся и корчившуюся, на рождение новой расы, а не просто на ребенка, который скрывался во чреве Лейлы.
   - Время пришло.
  

(Time of Thin Blood)

  
  К содержанию
  
  

Равнос

  Впервые я встретил цыган ребенком, в Бельгии, после Первой Мировой Войны. Шел 1923 год, и мне было девять лет. Мои родители предупреждали меня о цыганах - народе воров и разбойников, нарушавших наши законы ради удовольствия, кочевавших с места на место, ускользая от гнева властей. Но люди, рассевшиеся внутри круга из больших крытых повозок, вовсе не выглядели разбойниками, и их играющие и кричащие дети ничем не отличались от меня, а старуха, сидевшая у костра, не выдыхала воздух, полный порчи. Темнокожие цыгане не выказывали никакого страха перед полицией, которая в любой момент могла устроить облаву в их стане. Хотя эти люди и выглядели неряшливыми, но на воров они похожи не были.
  Ко мне подошли три мальчика и принялись разглядывать меня так же, как я разглядывал цыган. Наконец, один их них спросил на ломаном французском, не боюсь ли я, что меня увидят в компании цыган. Я, без тени сомнений, ответил, что не боюсь, и мой ответ пришелся им по нраву. Мальчики с удовольствием представили меня остальной своей огромной семье, которую называли "кумпанией". Мальчика, первым заговорившего со мной, звали Панаш, и он пригласил меня поесть с цыганами, на что я радостно согласился.
  В тот вечер я сидел рядом с костром, держа в руках металлическую миску, а цыгане задавали мне тот же вопрос, что и Панаш: не боюсь ли я, что меня увидят рядом с ромалами? И вновь я отвечал, что не боюсь, и все смеялись. Наконец меня спросили, поменялся бы я местами с одним из цыган. Я посмотрел вокруг: на повозки, на собак, на отблески костра на лицах ромалов, и кивнул, ответив, что сделал бы это без промедления.
  Смех стих. Цыгане изумленно смотрели на меня; впервые видели они гаджо, который хотел бы жить как они. Ни один цыган никогда не согласился бы жить жизнью гаджо. Панаш вдруг засмеялся и назвал меня ромалом-гаджо, что я принял за комплимент.
  Той ночью я не вернулся домой. Не вернулся и на следующий день. И когда кумпания расселась по повозкам и двинулась на восток, я отправился вместе с ними.
  Почти полгода путешествовал я с цыганами, пока меня не нашла полиция и не отправила домой. Но дорога навсегда пустила корни в моем сердце, и я не желал больше жить как гаджо. Моя мать выплакала все глаза, а отец и я наговорили друг другу всякого, но, в конце концов, мне позволили полгода проводить со своими приемными родителями-цыганами. Так продолжалось много лет, пока не грянула Вторая Мировая, и моя кумпания не исчезла без следа.
  Всем было известно, что нацисты уничтожают цыган, так же как евреев и гомосексуалистов, и я решил, что подобная участь постигла мою приемную семью. Скорее всего, их отправили в лагерь, где они все погибли, и я не надеялся увидеть их еще раз.
  Но во время путешествия по южной Франции, холодной осенней ночью 1948, я увидел стоянку цыган, и, приблизившись, выкрикнул старые ромальские приветствия. Я был потрясен, когда встретить меня вышел мой старый друг Панаш. Мы смеялись от радости, и Панаш отвел меня в стан, где я с радостью встретил всю мою старую кумпанию. Радостный, я спросил Панаша, как же они сумели пережить войну и почему не дали о себе знать. Странно взглянув на меня, Панаш ответил, что не хочет об этом говорить.
  Мне предложили присесть у костра и рассказать, как я жил с тех пор как расстался с цыганами. Я принялся за рассказ, заметив, что моя кумпания сидит отдельно от других ромалов, смотревших на нас с подозрением, и мне стало интересно, что же такое сделали мои друзья, чтобы заслужить подобное обращение.
  Я рассказал, как моя семья бежала в Швейцарию от нацистов, и как я пытался найти следы мой кумпании. Я рассказал и о своей работе над книгой, которую собрался написать. Эта книга должна была рассказать о моей жизни с цыганами. Панаш нахмурился и спросил, зачем мне писать про цыган, на что я ответил, что хочу, чтобы и другие гаджо увидели ромалов такими, какими их вижу я. Низкий и неуютный смешок пронесся в ночи, и Панаш мрачно улыбнулся. Он встал, и его лицо скрылось в темноте, за пределами света костра. Панаш жестом поманил меня за собой и ушел в темноту. Остальные ромалы смотрели на меня, и впервые за два десятка лет, мне стало неуютно среди них.
  Я встал и спросил Панаша, куда он хочет меня увести. Он обернулся, и костер полыхнул, отразившись в его глаза.
  - Пойдем, - сказал он, - пойдем к Женеве, и ты узнаешь, как мы пережили Холокост. И, сам не понимая, зачем это делаю, я последовал за ним. Он отвел меня на окраину стана, к повозке, вроде бы ничем не отличавшейся от остальных: разукрашенной изображениями коней, с развешенными вдоль борта горшками и сковородами, с прочными дверьми, обитыми плотной тканью. Панаш осторожно постучался, и тихий утомленный голос пригласил нас войти.
  Женева оказалась пожилой ромалкой, одетой в лоскутную юбку и плохо подогнанную блузку; разного рода талисманы и обереги украшали ее шею и уши. Обладательница маленького роста, она, тем не менее, казалась занимающей все место внутри повозки; чистокровная ромалка, она была болезненно бледна. Женщина тепло поздоровалась с Панашом, но глаза ее будто замерзли, стоило ей увидеть меня.
  - Зачем ты привел ко мне гаджо? - спросила Женева, разглядывая мои светлые волосы и голубые глаза. Она говорила на языке ромалов, но гораздо более чистом, менее испорченным другими европейскими языками, и я с трудом ее понимал.
  Панаш поклонился и невнятно начал извиняться, объясняя, что я тот самый сводный брат, о котором он столько ей рассказывал. Услышав это, Женева еще раз посмотрела на меня, но на этот раз ее глаза потеплели. Жестом она пригласила нас присесть на подушки рядом с ней. Она расспрашивала меня о моей жизни, моей семье, моем путешествии с кумпанией, и я рассказывал ей все, в то же время боясь ее странного взгляда. Наконец я рассказал ей про мои исследования и книгу, призванную рассказать гаджо о ромалах, и принести мир между двумя народами.
  Женева улыбнулась, и лицо ее избороздили глубокие морщины. Ее улыбка никак не вязалась с болью в ее глазах, и она задала мне тот же вопрос, что когда то задали мне в детстве: готов ли поменяться с ромалами жизнью? Я сказал, что давно сделал свой выбор, и я такой же гаджо, как и она. Улыбка Женевы стала шире, но глаза еще печальнее.
  - Хочешь ли ты узнать правду, ромал-гаджо? - прошептала старуха, - хочешь ли ты узнать тайны ромалов? Подойди ближе...
  Женева указала на меня сухим тонким пальцем и прошипела:
   - Я расскажу тебе все что знаю.
  Я попытался отодвинутся, но Панаш толкнул меня в спину, прямо к Женеве, и ее глаза вдруг стали таким огромными, что я почти не заметил когтей, вцепившихся в меня, и клыков, разорвавших мое горло.
  Я почувствовал волну радости и наслаждения, а затем разум мой стал гаснуть и я понял, что умираю. Я упал на пол, и Женева опустилась рядом со мной на колени. Она укусила себя за запястье, и пристроила его напротив моего рта.
  - Знай же, ромал-гаджо, - говорила она мне, слизывающему соленую кровь с ее руки, - тебя обманули. В будущем ты должен быть хитрее.
  Старуха рассказала мне о мертвецах, идущих в ночи рядом с живыми. Она рассказала мне о Проклятых и клане Равнос, гонимых гаджо, как Сородичами, так и смертными. Она рассказала мне о том, как Равнос родились в ночи времен Эдемского Сада и об их вечной борьбе с муло. И когда небо на горизонте начало светлеть, я спросил Женеву, могу ли я использовать свой новый дар для того, чтобы писать историю нашего клана - и только сухой и горький смех старухи был мне ответом.
  Из стана ромалов я ушел уже не человеком.
  С тех пор я путешествовал по Старому и Новому Свету, изучая то, что, казалось, я знал и так. Много лет я изучал свой клан: его историю, его обычаи, его секты. Я говорил со старшейшими и с молодыми вампирами, и всегда дорого платил за подобные разговоры. По правде говоря, я знаю немногим больше, чем знал, пока мог дышать, и я уверен, что большая часть того, что я знаю - ложь, ведь Дети Каина живут ложью, а мой клан - в особенности.
  Но все же то, что вы держите в руках - плод моих трудов. Эта книга содержит все те обычаи и истории, которые сделали мой клан настолько же чуждым Сородичам, как ромалы чужды гаджо.
  

(Clanbook Ravnos, 2nd Edition)

  
  К содержанию
  


(C)Angvat, 2008-2009г.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"