Сурская Людмила Анатольевна. От любви до ненависти...

Людмила Сурская.

ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ...

О книге:

Ещё одна версия: о любви и ненависти царя Петра 1 и гетмана Мазепы, о роли его писаря Орлика и тайна Мотри Кочубей. Где Меншиков предстаёт совершенно ни в образе пушистого, верного друга, а сначала шпиона Лефорта, и уж потом целенаправленного на трон человека. Катерина- не пленённая шлюшка, а дочь голландца корабела с детства влюблённая в Петра. В истории это одна из загадочных личностей. Всё что известно о ней - сплетни и домыслы. Их авторы хорошо просматриваются - Меншиков, иностранцы и родня первой жены царя. У каждого была своя цель, а вместе они намотались в большой снежный ком. Но как нам известно- снег при тепле очень быстро таит. И вот, подхваченные посланниками, эти пересказы разлетелись по всей Европе и стали почти документальными. А в плетении в них несколько реальных имён и сцен... получилось то, что имеем. Всё тоньше. Помня нелюбовь народа к Анхен, как к иностранке, Пётр ловчил. Царь любил розыгрыши, шутки и представления. Отсюда и весь цирк с Катериной. Скрывая прошлое жены, царь целенаправленно водил всех за нос и не оставил следов. Пусть докажут, что я не права. Мазепа же, в моей книге, не только умный и хитрый, но жестокий и коварный, помешанный на польской короне шляхтич. В его понятии отсутствует слово - Родина, любовь, добро. Его кровь наполняет - власть, голова забита денежными знаками, а душа отдана на откуп дьяволу и колдунам. Даже полезные дела сделаны им поперёк себя. Одна дающая рука его в христианстве, другая ласкает католичество. Ничтожный и мерзкий в своём стремлении величия человечек. Я знаю - такой гетман не придётся по душе украинским националистам, но другим я его не увидела. Всё что он открыл и построил, было сделано, к моему сожалению, не для процветания Малороссии, а для увековечивания своего величия. Величие и богатство - вот его жизнь, а цель - польская корона. Мотря Кочубей вовсе не влюблённая в дряхлого старца девица, а несчастный ребёнок, попавший в чаклунские сети и запутавшийся в паутине интриг Мазепы. Кстати, обкатав Орлика на Мотре, Мазепа и возьмёт его в свои писари. И только Пётр - это Пётр, каким он был и возможно немножко такой, каким его не знали. А ещё - нашумевшая история Мазепы и Мотри не так проста, как кажется на первый взгляд. Её пытались описать многие, в основном в романтических тонах, но разобраться никто не удосужился. Увлёкшись лирикой, прошлись по верхам. Удивляясь: "Что-то в этой истории не так". А ведь и копать-то глубоко не надо было. Тем более и Пётр1, не поверив молве, попытался разобраться самолично. И первое, что сделал после Полтавской битвы и разгона Запорожской сечи - издал указ, запрещающий характерников, (своё название они получили от языческой богини Хары. Это особые воины, которых готовили волхвы. Говорят, что атаман Сирко прошёл обучение именно у них. Они могли ловить пули руками, бороться один с сотней и появляться в нескольких местах враз, создавая иллюзию войска), колдунов, чаклунов, волхвов. Мистика? А ничуть. Иначе, зачем царю понадобился указ и такие строгие меры. Пётр запретил колдовать и воздействовать на людей под страхом смерти. В тех местах то не было ерундой. Колдовали и ещё как. Знаменитая Диканька вотчина Кочубеев. Вот гетман Мазепа в достижении цели (Мотря) использовал магию характерников и чаклунов. Дотошный Пётр разобрался, а больше никому в голову не пришло. Романтический след перевесил. Все спокойно приняли историю любви 16 летней девочки к 70- летнему дряхлому развратнику на ура!

И, конечно, мне очень хотелось поставить точку: почему всё-таки Мазепа, обласканный царём, служивший столько лет российскому престолу вдруг подаётся к шведам?

Я редко покупаю газеты. Чем больше их становится тем сложнее мне их перебарывая себя покупать и ох, как мерзко разворачивать углубляясь в чтение. Но тут случай принудил. Ехала в электричке. Народ точно с ума сошёл, кроме, как про политику ни о чём не говорил. По этим строкам сразу можно догадаться что это за страна. Так и есть- Украина. Сплошные выборы и политические дураки. Вот мне и надоело слушать ахинею, из двух зол выбрав меньшую, я купила газету. Надеялась заткнуть уши. Страницы с политическими дрязгами пропустила, заглянув сразу в самую серединку. Что там? Глаза застряли в статье, о привидении в парке старинного замка. Весы реального и сказки колебались постоянно. Уж очень много свидетелей. С другой стороны - причин для инсценировки больше чем достаточно. Народ наш стал расторопный и сообразительный. Заманивать туристов - это раз. Просто кто-то с кем-то поспорил, что поверят и вот стараются - два. Вообще чёрт его знает что это - три.

Как бы там не было, а я решила съездить и посмотреть всё сама и на месте. Черниговщина - это земля колдунов. Муж отговаривал, но я как баран на новые ворота упёрлась. Хочу! Сказано сделано. Подбив в пятницу мужа на поездку, мол, посмотрим старину, про привидение, чтоб не поднял на смех, молчок. Мы в субботу, с самого рассвета, полагая до большого потока машин успеть пройти не малую часть пути, завернув на бензоколонку заправиться, вышли на трассу. На место прибыли после полудня. Чернигов. Остановились в гостинице. Прошлись по городку. Действительно старины завались. Да и где ей ещё быть, если не в этих краях- здесь Русь крылом взмахнула. Одно жалко- мало сберегли. Гражданская секла. Отечественная туда, сюда прокатилась. Сами, от скудости ума постарались. Послушали гидов рассказывающих, что в городе и его окрестностях все ищут клады. Всё может быть - прятали! Мы погуляли по тому парку, где по описанию свидетелей видели привидение. Но тщетно. Оно, если и было не торопилось выпорхнуть ко мне. Правда, у меня наблюдалось такое ощущение, что за мной следят. Но это я отнесла к чисто эмоциональной стороне. Запросто могла сочинить и напридумывать. Вымотанный дорогой муж запросил пощады, предложив пройти в номер и отдохнуть, а уж вечером, если мне не терпится поглазеть, прогуляться ещё. Так сказать посмотреть место в вечернем ракусе. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться. Правда, заснуть я не могла. Лежала с открытыми глазами, сверля то стену, то потолок и всё. Но долго не получилось отдыхать и так. Словно неведомая сила подняла меня с кровати и вывела на улицу. Уже сталкиваясь с подобным и зная, что так управлять человеком может только судьба, я подчинилась. Ноги вывели на дорогу, ведущую в старинный парк. Под ноги метнулась чёрная тень бездомной собаки. Шарахнулась, но пошла дальше. Я шла и ждала встречи. Вот сейчас, вот-вот... Но та же сила развернула меня на тропинку. По взмокшей спине прошла дрожь. Чёрт! мало ли что... Одна. Трахнет кто по неугомонной башке и кувырк... Тропинка нырнула в небольшую лощинку и я чуть не вскрикнула. Вдалеке шевелилось облако, не облако, человек не человек. Оно повернулось ко мне и направилось в мою сторону. Я поморгала глазами, со всем старанием пытаясь разобраться. На встречу мне двигалось что-то прозрачное. Я встала соляным столбом. Да и куда, если ноги всё равно не шли. По спине побежал холодный пот. Ближе, ближе и передо мной появилась женщина. Скорее девочка. Лет пятнадцати, шестнадцати. Белая с синевой кожа казалось была прозрачна. Длинная из грубого полотна рубашка до пят спадала с плеч. Горящие огнём несчастья глаза смотрели с мольбой. Маленький ротик открылся и тихий холодный голосок в мольбе произнёс:

- Не бойся. Помоги. Я так устала. Долго ждала. Знаю, ты сможешь.

Я вся напряглась и сосредоточилась. Немного успокоившись, посмотрела на лицо девушки выражающее муку и просьбу и подумала, что оно было бы красивым, если б не было мертво. Синие прозрачные руки легли в мольбе на её полную грудь. И я решила, что отказать нельзя. Что-то очень важное и сильное подняло её из праха и водит тут. Да разве не за этим я приехала сюда. Подумав, я, с трудом разжав губы, сказала:

- Говори.

Она обрадовалась. Сквозь текущие по щекам как бриллианты слёзы скользнуло что-то подобие улыбки, и даже послышался вздох облегчения. И она быстро, быстро, словно боясь, что я передумаю, заговорила:

- Он обманул меня. Колдовскими приворотными чарами и хитрыми сладкими письмами, закрыл глаза, затуманил голову. Я виновата, но не тем и не настолько чем давит меня время. Слишком поздно я поняла, что это не его слова и речи в письмах не от сердца, всё хитрость. А я птаха горячая попалась. Лицо шляхтича молодого и красивого мелькало перед глазами. Того самого, за которого он сосватать меня обещался. Сам дьявол ему помогал. Всё же было на блюдечке, отцу отомстить хотел, на золото его позарился, конкурента в нём разглядел, боялся, что булаву заберёт, а я слепая ничего не видела и не слышала. Помощи в нём искала, поддержки. Крёстный же отец. Не виноватая я, как в хмелю была... К другому сердце моё тянулось, помощи у крёстного просила... Поверь, душой говорю... Он самим дьяволом оказался. Если б хоть то просто с его стороны являлось ошибкой, больно, но не смертельно. Только нет, то была коварная насмешка, план, месть. Когда чары сошли, я прозрела. Честным со мною он был лишь раз- это когда взял меня. Не врал - хотел. Ещё бы ему не хотеть, но ведь он хотел, так-то всех... Животное. Миг правды и перед этим, и дальше - ложь. Сплошная ложь. К тому же этот старый развратник и кусок дерьма всю жизнь хотел всё что движется. Брал, а потом выбрасывал. Там, где эта мразь появлялась, любая, на какую или какого указал его перст, становилась его жертвой. Кто её или его спрашивал -то. Со мной из-за отца ему пришлось пофантазировать, повозиться... Потешил душеньку, развлёкся. Там, на болотах, есть "чёртово урочище". Именно туда затягивали используемых и уже не нужных женщин, подростков и делали что хотели. Это не просто ад, а исчадье ада. Меня ждала та же участь. Не пожалел, кинул в ту грязь. На потеху всем. Народ после его смерти развалил то гнездо дьявола. Разгневанные мужья, женихи, отцы не оставили там камня на камне. Мне повезло, я выпрыгнула из окна этого гадюшника и утопилась.

Она замолчала. Я поняла, что это мне даётся время для вопроса. И вопрос, в наполненной страхом и любопытством моей голове, нашёлся:

- Что ты хочешь от меня?

- Они неправы делая из этой истории культ любви. Он не любил. Это животное не способно любить. Разве что власть... Вытащили письма... Они сон. А любовь -это святое. Он измывался над чувством. Он не рождён любить. А они говорят, что он любил... Не мог он, не мог... Не способен. Этот дьявол любил лишь власть и золото. За это он мог растоптать даже себя.

Её трясло от гнева и обиды, меня от непонимания. Да, уж если что могло поднять из небытия, то это оскорблённая любовь. Кто же она? О ком с таким негодованием говорит?

Я едва разжала свои сведённые страхом губы:

- Что я могу сделать для тебя?

- Расскажи, как это было на самом деле. Докажи, что этот дьявол всё врал. Убери все преклонения его любви. Это вгоняет моё поруганное тело в топь, а измученной душе не даёт покоя... Всё ложь, ложь, ложь!...

Я кивнула утвердительно.

- Обещаю, что смогу сделаю.

- Пожалей меня. Я кругом грешна. За непослушание - заплёвана и растерзана. За самосуд своей душе - покарана. За преждевременную смерть отца - проклята. Матушка, отмаливая мои грехи и батюшкину душу, заперла себя в монастырские стены. Не откажи, перекрести меня. На мне нет креста. Сняла, когда выбрасывалась из окна в топь. Прошу, три раза, перекрести.

Несмотря на постукивающие зубы, я всё же задала этот вопрос:

- Почему?

- Ты мать. Если каждая женщина пожалеет меня, то возможно я добьюсь прощение своей. Я стала виновницей их с отцом несчастий.

По моим щекам текли слёзы. Я перекрестила. Мне действительно было жаль её. Она улыбнулась и исчезла. А я, обессилив, привалилась спиной к дереву. Голову разрывало: "Кто эта несчастная девочка? Какое свинячье рыло так прошлось по ней?" На тропинку вышла целующаяся парочка. Наверное, я выглядела не лучшим образом, потому что они поинтересовались:

- Вам плохо?

Я покачала головой. "Мне в самый раз". Они с чувством выполненного долга отошли. Я, опомнившись, прокричала вслед:

- Ребята, кому принадлежал этот парк, и чей замок торчит, вон там?

Я имела в виду недалеко от цитадели старинное каменное строение. Но меня поняли.

- Мазепе,- донеслось до моих ушей.- Это так называемый дом Мазепы.

Вот теперь я поняла, чей призрак просил помощи - Мотря. Дочь Кочубея. О! Я её прекрасно понимала. Ох, как я корила себя за бестолковщину, ведь было всё так понятно. И то строение, что я приняла за замок - дом Мазепы. Гиды, литераторы и историки в унисон твердят, мол, романтическая история. Согласно ими выведенной легенде именно здесь Мазепа прятал Мотрю. И именно тут хранил сокровища. Как это сразу не пришло мне в голову? Подумала ж... Не верила. Хотела убедиться.

Первое, что я сделала, это направилась в музей. Там народу с чувством рассказывали сказку про то, как этот дом служил пристанищем невероятной любви гетмана Мазепы и Мотри. В подтверждении этой любви демонстрировали захлёбывающиеся любовью письма Мазепы к девочке. Показывали лавочку "любви" около дуба якобы служившего почтовым ящиком для влюблённых. Только вот мой вопрос: "Сколько продолжалась такая неземная любовь 70 летнего старика и 16 летней девочки?" поверг гида в замешательство. Она пожала плечами. Ответ смутил нас обоих - от нескольких месяцев, может быть, до года. "Может быть", а может и нет. Да маловато для неземной любви-то. Тем более, если учесть, что он и польскую княжну любил, графиню приголубил и ещё много мимо кого не прошёл и не обошёл вниманием... Гида это не смутило. "Какая разница, факт был, они раскрутили! Всё равно не рядовой случай". Вот-вот... Что уж у нас умеют, так это раскручивать из мыши слона. Особенно, если кому-то надо. Письма Мазепы безусловно были, только вот предназначались они не столько дочери, сколько семейству Кочубеев. "Нате злитесь! Перехватите же". Умел Мазепа плести интриги и дёргать за верёвочки всех. И тут меня осенило:

- Скажите, а привидение женщины появилось до раскрутки неземной любви вот с этой тропинкой к дубу и лавочкой или раньше?

Гид задумалась, потом пыталась отделаться от меня, как от назойливой мухи, мол, не до глупостей и в конечном итоге сказала, что после. Теперь мне было понятно, что именно вырвало из небытия Мотрю. "Заплёванное чувство". Я вернулась в музей, походила по его залам. Именно сюда обманным путём выманенный ребёнок принёс чистые чувства к фантастическому влюблённому. А эта похотливая старая мразь надругалась над ним и её отцом. И вот сейчас, как доказательство этой "невероятной любви" грязного на мерзость и предательство гетмана тычатся эти письма. Письма, сочинённые профессионалом и не дрогнувшей рукой отправленные ей. О, он умел сочинять! А верный Орлик ещё краще. И затеяно это было лишь с одной целью - отомстить Кочубею за жадность. Выманить камень. А наши современники ещё и фильм умудрились снять про ту дрянь. Удивляясь, что очень что-то мешает работе над ним, всё же досняли. А ведь мешала правда.

Из дум меня вывел звонок мужа. Он разыскивал меня, приглашая поужинать. Кто против. Я поторопилась. Не буду врать, что очень быстро переключилась с этой истории на реальную жизнь. Всё оказалось не просто. Я говорила, ела, слушала музыку, а голова складывала планы. Переночевав, я с первым лучом поднялась. Занималось утро. Небо было спокойным-спокойным. Подумала, что будет наверняка хороший день. Позавтракав и побродив полдня по городу, и его окрестностям, мы отправились обратно. На окраине я вздохнула с облегчением. Какое-то тёмное впечатление от всей этой истории легло на грудь. Я бросила взгляд на мужа, он улыбался и подпевал в такт музыки. По-моему муж так и не понял, зачем меня сюда приносило. Но это и хорошо. Иногда лучше меньше знать, чтоб лишний раз не задавать вопросов. Неожиданно в моей голове выстроились, как подсказка, портреты и образы. Не простые. Мощные. Но совершенно разные - Пётр 1 и Мазепа. Два сильных мужика, оставившие каждый свой след в истории, любви и ненависти одной эпохи. Теперь я знаю, кто такая Екатерина Петра и как они шли друг к другу. Видела историю Мотри и Мазепы. А что если написать книгу? О умении любить и ненавидеть этих двух мужчин. Ведь их пути пересекались. И сошлась их неприязнь над головой одной женщины и одного поля боя. Что там не говори, а судить о мужчине можно, только беря в расчёт главное - его отношение к любви, женщине и власти. А что, это пожалуй интересно?!- сказала я себе и взялась за перо. Власть- это сильное чувство. Одного заставила бороться за неё, чтоб поднять сладко спавшую Россию на дыбы, а второго макнула в предательство, обрекая на вечное презрение.

Часть1- Кэт и Пётр- стр5.

Часть 2- Мотря и Мазепа- стр.86.

Часть 3- Быть или не быть земле русской?- стр. 110.

КЭТ и ПЁТР.

Жизнь в Московии текла накатанной дорогой. Телега жизни катила по ней. Такая себе карусель. Бунт, война, пир. И опять карусель. Лишь маленький царевич выпадал из неё. Оставшись рано без отца, на руках матери и дядьки, выдворенный в Преображенское, выросший в годы смуты и жестокой борьбы за власть, Пётр привык к одиночеству. Родовитые рода его не поддерживали. Друзей у него не было. Голова гнала прочь от старого сонного дворца, а руки способные работать искали её. Поэтому в его друзьях ходили дети мастеровых и холопов. Его можно было найти там, где что-то стругали и строили. На том и ухватил свою долю Алексашка Меншиков. Изучив обстановку, того ловко подсунул Петру игрок Лефорт. Лефорт, по сути, был простой пешкой в игре высоких чинов своей страны, но включив сообразительность и мозги, сей господин сделал правильный выбор и головокружительную карьеру. Как не ряди, а за шпионаж и доступ к телу Петра он получил бы "разовую помощь", а пристегнув себя к русскому царю будет всю жизнь при деньгах, да ещё и в историю войдёт. Лефорт не ошибся.

Ловкий знаток душ, он поставил на Меншикова. Алексашка не был очень красивым, но рисковым, хитрым, умным - без сомнения. В своей доле мелкий человек, он решил выстроить свою лестницу восхождения в судьбу по ступени. Первой был Лефорт. Оттуда же из Немецкой слободы шли с Петром рука об руку братья Брюс Роман и Яков. Через них всех авантюрист и романтик Лефорт втолковывал в голову молодого царя свои идеи и видимость предмета, находясь до времени на задворках. Он тоже собирал свою судьбу по зёрнышку, связав её с русским царём. Это практически и направило молодого Петра на государственную дорожку, а не в пиры, бабы и забавы. Его точно хромого воробья на косых объехали. Одно отрадно- с пользой для России. Петру сначала аккуратно предложили игру в войну, флот и власть. Это "потешные полки" и такой же игрушечный ботик. Бояре посмеивались таким причудам. Эко, мол, аники- воины! Та ещё картина, когда его "потешное войско одетое в иностранные кафтаны, подарок Лефорта, под барабанный бой, а барабанил сам Пётр, шло из Преображенского через всю Москву. Никому и в голову не пришло, что - то первые шаги грозной российской армии и непобедимого флота. Лиха беда-начало! В 14 лет Пётр завёл в своём войске артиллерию. Естественно, подсказали и объяснили её возможности. Заинтересовали, подтолкнули к знаниям. 16 первых пушек были доставлены к нему из Пушкарского приказу. К ним были наняты взрослые дядьки охочие к военному делу. Стреляли всамделишными ядрами по мишеням. Пушки рявкали свирепо, гремели до боли в перепонках и откатывались назад. Бомбардир остро смотрел из-под руки: "Недолёт. Повысить прицел!" Пушкари принялись наводить. Новая команда подгоняла: "Заряжай!" "Пали!" Потешный полк стал называться по месту своего расквартирования Преображенским. В том же Преображенском, на берегу Яузы, возвели "потешную крепость". Назвали Прешбургом. Пётр сам тесал брёвна и ставил на её бастионах пушки. На отдыхе кружком пуская кисет, смолили табак и пели песни. Удар его рот был неотразим. Под барабанный перестук, солдаты всходили на валы, в короткой схватке рассеивали неприятеля и, не давая опомниться, гнали дальше. Честной народ всё чаще поглядывал с беспокойством в сторону Преображенского дворца, чьи островерхие башенки проступали в кустах за рекой Яузой. Неугомонный царь подкидывал одну головоломку за другой. Там же появились и первые "потешные" суда. Аккуратно выводя его в большие воды, хитрый лис Лефорт подсунет ему старый английский ботик, который при ремонте можно использовать. Но пруд для которого будет мал. Значит, Пётр, ища возможность запустить его, выйдет на новый уровень. Так оно и получилось. Гуляя по берегу, Пётр, конечно же, нашёл бот. Голландскому мастеру Бранду поручил починить его, что тот и сделал. Пруд, естественно, оказался тесен и бот со всей "потешной" флотилией перетащили в Переяславль - Залесской. Там есть Плещеево озеро. Здесь масштабы расширились. К Преображенцам прибавились Семёновцы. Опытных и знающих военное деле рядом никого не было, а охота у молодого царя к военным баталиям страшная и тогда Лефорт предоставляет ему своих людей. Их и так около Петра много, но это был ещё один десант. Более мощный в военном и морском деле. Шутки в сторону - барабанщику надлежит стать капитаном, а "потешным" - армией. Пройдёт несколько лет и их железная поступь и безумная отвага всколыхнут умы всего мира. Получается - Пётр стал основателем русской регулярной армии и флота. А неугомонный Лефорт шёл дальше. Настало время, которое он готовил и к которому шёл. Раньше Пётр только слышал о Лефорте, естественно - хорошее. Теперь он мог открыто объявиться перед царём и стать его другом и сподвижником. Что он и сделал. Петра привозят в Немецкую слободу. Отличная от русской дремучести жизнь западает в его рвущееся в чистое небо сердце. Ещё бы, там ровные чисто выметенные мостовые, по которым карета плавно катится, а не кувыркается на разбитых в колдобинах дорогах. Чистые светлые окна глядят весело. Кругом цветы. Её городок с аккуратными домами и высокой киркой, глядел на мир иной жизнью. Это похоже на островок в Германии или Голландии. Он часто бывает там. Там нет стрельцов, уродок и шутих. Устраиваются вечеринки, пьют пиво, играют в шахматы, ведут беседы и танцуют. Закрепляя победу дальновидный Лефорт подсовывает Петру Анну Монс. Неуверенный в себе с женщинами подросток, всегда стеснительный как птенец, влюбляется в блестящую и не похожую на забитых и затюканных русских барышень девицу. Лефорт умён, расчёт опять верен, теперь ноги царя ведёт в слободу ещё и первое чувство. Но напуганная этим, а ещё больше ползающими по Москве разговорами его мать торопливо женит Петра на Лопухиной. Просчёт, прокол... Только Лефорта уже не остановить. Да Анну не удалось засунуть с ходу ему в жёну, но жизнь завтра не кончается. Это Россия и всё впереди ещё может быть. К тому же фаворитка через которую он может контролировать царя - это тоже неплохо. Заметив любознательность и ум монарха, его невидимая рука направила царя на дорогу познания. Именно в те годы Пётр проявляет заинтересованность ко всем связанным с военным делом наукам. По сути-то у Петра было домашнее образование. С его темпераментом и неконтролируемым полётом мысли этих домашних рамок не хватало. Именно под руководством голландца Тиммермана он изучал сложение, вычитание, деление и умножение. На первых парах хватило, а дальше становилось мало. Он бился, как птица в клетке. Требовалось учиться. Ему при наличии сильной воли, целеустремлённости и невероятно большой работоспособности это было по плечу. Так и будет, но позже. Пока же на кону стояла власть. Борьба с царевной Софьей, фактически правящей страной, которую надо было выиграть. А та, рассмотрев в его "потешных" полках, наконец-то угрозу, кинулась в интриги и, подняв стрелецкий бунт, объявила практически ему войну. "Врёшь! Не возьмёшь!" Предупреждённый Пётр бежит в Троице-Сергиев монастырь и прячется за его мощными стенами. На следующий день туда приходят и его полки. А потом, косясь друг на друга, не довольные бестолковым бабьим правлением и большая часть войск повиновалась. Софья проиграла. На трон посадили двоих. Но брат за власть не хватался, а Пётр, оставив на правлении князя-кесаря, направил свои полки воевать Азов. Первый поход окончился поражением. Больше из-за отсутствия флота. Лефорт подбадривал:- "Это только начало. Твоё впереди". И молодой царь не сник. Посчитав потери и сделав выводы, настроив планов, он отправился в Воронеж и развернул там строительство гребной русской флотилии. И уже через год, русская армия снова осадила крепость. Бояре горячились и народ горячили. А царь спокоен. Выслушает всякие разговоры и выкрики, даже обидные, а в ответ своё гнёт. Упёрся не своротить его с места. Хоть и в землю смотрит. Хмурый. Старые роды пока не трогает. Только желваки на скулах играют, да щека дёргается. Он верил в свою фортуну и огромное желание побеждать. А со стариной, вязавшей по рукам и ногам, дай срок разбёрётся. Пётр блокировал крепость с моря, принимал участие в звании капитана. Ход был удачным. Не дожидаясь штурма, крепость сдалась. Для закрепления и страхуясь от нападения на полуостров Крым с моря, Пётр сразу же начал строительство порта Таганрог. Это обезопасило южные границы. Но выхода в Чёрное море не дало. Керченский пролив контролировала Турция. Сил на войну с Османской империей у Петра не было. Повторять глупость фаворита Софьи Голицына, он не собирался. Лефорт подсказывает, да Пётр и сам понимает - нужен сильный флот и союзники. Вот этим он и займётся. Но сначала сам решает подучиться. Так уж он устроен. Всё пропускал через себя, свои руки и сердце. Объединив землевладельцев в кумпанство, обложил их кряхтящих строительством кораблей, он отправляет за границу обучению морскому и военному делу молодых дворян и отправляется туда же сам. Естественно, за знаниями. Едет под именем урядника Преображенского полка Петра Михайлова. Сначала в маленькую голландскую деревню, откуда был родом его плотник, но разве там двухметровому гиганту скрыться. Спал он в специально предназначенном для такой цели шкафу. Полусидя. Такая мера отдыха считалась полезной. Там он днём работал на верфи, а ночью подписывал бумаги пригнавшихся из России гонцов. Отсюда вести на родину следовали одна за другой. Позже скажут, что именно отсюда началась великая Россия. Наверное, так и было. Кто спорит, может быть. А по мне так она началась с рождения Петра. В России матушке заведено - всему голова - голова. Она, если умна и дальновидна ведёт государство к высотам. Она же, если глупа, то опускает его ниже травы. Он велик и это позволяло ему учиться сколько хотелось и чему хотелось. Это не мешало ему слушать советы других и думать самому. Но Петру досаждают любопытством. Приходится менять место пребывания. Не бросить же всё в самом деле. Он в течение всей жизни учился: плотницкому делу, токарному, делать бумагу, гравюры и даже рвать зубы... Его интересовало всё, но главной целью было морское и военное дело. Он всё считал своим делом, всё хотел постичь сам. В первую свою поездку за границу он учился артиллерийским наукам в Кенигсберге. Работал на верфях Амстердама плотником. Собственноручно строил на верфях Ост - Индской компании корабль "Пётр и Павел". С прилежанием изучал корабельную архитектуру и черчение. Их было десять русских. Они и строили корабль от закладки до спуска. От рассвета до темна махали топором. К вечеру руки не болели только у неугомонного Алексашки Меншикова. Параллельно посольство наводило мосты дипломатии, вербуя союзников для войны с Турцией. Многочисленное посольство одетое в жару в высокие меховые шапки и собольи шубы поверх шитых золотом кафтанов с подарками двигаясь в резиденцию парламента веселило весь город. На что Пётр немедленно велел всем переодеться в европейское платье, нацепить шпаги и парики, иметь при себе платки и салфетки и более людей не смешить. Но обучения в Голландии Петру было мало. "Строительство на глаз - вчерашний день"- изрёк он и отправился в Англию. Там поступил опять на верфь, а так же прошёл курс теоретического кораблестроения. Вильгельм ему дарит яхту и приглашает посмотреть картину морского боя. Пётр впервые видит настоящее морское сражение. Всё, он сражён. Теперь Россия обречена, хочет она или нет, а он сделает из неё морскую державу. Ломая голову над тем, где взять деньги на флот, он заключает выгодную коммерческую сделку. Пётр даёт разрешение на ввоз в Россию английским негоциантам табака. Компенсацию с торговли которого он и определяет на строительство флота. Курить царь заставлял чуть ли не в принудительном порядке не потому, что любил табак и помогал иноземцам, а потому, что строил на те деньги флот. Посольство в составе которого он совершал путешествие, каталось за ним вербуя специалистов по корабельному делу, токарному, медиков, моряков и военных. Закупило много полезного для мастерового дела и военного оборудования. Пётр был на себя скуп. Ходил в старой одежде и рваных носках. Окружение его было скромно. Не считая Алексашку. Но на того махнул даже Пётр. "Петух!" Домой, в Россию отправил всего лишь два ящика: с инструментами и книгами. Прочие же тащили серебряную посуду, мебель, украшения, наряды... За царём потянулись шпионы. А как же Европа была заинтригована. Правда многие отмахивались, мол, ерунда и ничего у этого медведя не получится, не стоит беспокоиться. Но более дальновидные забили в колокола. Пётр же прервав свой вояж из-за известия о новом стрелецком мятеже в Москве, заспешил в Москву. Не обошлось и без Софьи. Царь заспешил. Хотя был уверен, что солдатское войско теперь не лыком шито и бунтари получат отпор. Только ведь, когда сила стукнется о силу, быть беде... Вот и спешил, хотелось, чтоб той беды было меньше. Не успел. Бунт был подавлен ещё до прибытия Петра. Князь кесарь хмурил брови и чинил допыты. У Лобного места, взятого в кольцо шеренгами солдат, переступали с ноги на ногу людские толпы. Дьяк, раскатав папир, оглашал вины осуждённых. Палачи не дремали, но справиться не могли. Им помогал каждый желающий. Ужасное зрелище ещё долго лихорадило Москву. На том стрелецкая вольница на Руси и заканчивается. 800 стрельцов подписало себе смертный приговор. На всех большаках вкруг Москвы понатыканы на спицах в чугунные столбы черепа с выписанными стрелецкими винами. На ветру диким свистом теперь они поддают стращая прохожих. А интриганка Софья, постриженная в монахини, заняла своё место в Новодевичьем монастыре. Чтоб не забывалась впредь и долго помнила, перед окнами коего развесили стрельцов. Узнав про причастность своей жены к этому бунту, Пётр отправил и её в монастырь. (Здесь, конечно, вырисовывается большой вопрос. Такие показания мог устроить, как Меншиков, так и Лефорт. А может и оба враз. Оба имели интерес. Дорога для Анны Монс была открыта. Женщина, для которой жизнь виделась одним сплошным удовольствием. Женщина, делавшая услугу немецкой общине и настроенная на устройстве своего благополучия. Женщина, не только не испытывающая к Петру каких либо нежных чувств, но и брезговавшая варваром, была придвинута к царю. Вот она, российская неожиданность, какую ждал Лефорт). Несмотря на то, что этот путь к богатству и величию отвратительно лицемерен, Монс пойдёт на него. Ей всё благоприятствовало. Оскорблений в чужой варварской стране она не боялась, а соперничество ей не грозило. Она рядом с царём. Почти жена. Каждый из господ, кто поставил на это, может убедиться, что так оно и есть!

Тем не менее, молодой царь шёл вперёд. Победа над внутренними врагами развязала ему руки и укрепила. Радоваться бы, а он вернулся сам не свой. Думает день и ночь и глаза чудные. Так и есть, Пётр часто и подолгу молчит, словно всматриваясь и вслушиваясь во что-то неведомое, покинутое им за тридевять земель. Кто мог бы читать его мысли, прочёл бы. Думал: как перенести то, что он видел сюда, на русскую землю. Сделать лучше, краше... Жалел, что жизнь одна, не успеет. Но кручиной делу не поможешь. Царь со всей своей энергией принялся за дело. Сам на ногах от зари до зари и в плотниках, и в копоти печей мастеровым. Он и сам не замечал, как менял всё вокруг. Торопился не до уговоров. Именем гнева заставлял красавиц чистить зубы порошком. На русских землях такого отродясь не было. Наоборот чернили углём, чтоб кожу отбелить на тёмном фоне, чтоб кариес проглядывал. Кто б подумал, а именно он определял уровень достатка. Бедные сладкое не ели. Порчены зубы кариесом- богат. Вот Пётр и лютовал. Брились бороды, бывало что в присутствии царя и его увесистого кулака. Менялось платье: кто хотел занять определённое положение должен был носить немецкое платье. А носить его не умели. А Петру зараз всё подавай. Вот и вколачивал учение кулаком и гневом. На пиры должны приходить с жёнами и дочерьми, которым одетым быть полагалось в английского и голландского образца платья. Девиц повелено обучать политесу, музыке, грамоте... И это вместо уединения светёлок и теремов. По старым традициям молодым нельзя было видеться до свадьбы. Царь отменил сие. Царь своим указом велел сначала устраивать молодым свидание и заявлять о предстоящей свадьбе. И только спустя шесть недель могло быть венчание. То есть он давал время паре на раздумье. Это было покруче бород и зубов. Бедный Пётр! Достаточно отрезать бороды и дать свободу женщинам, чтоб заиметь множество врагов. А царь шёл дальше, меняя быт и архитектуру: Пётр заставлял строить просторные дома по проектам итальянских зодчих и это вместо келейных теремком с окошками в кулак. Пётр подписал указ о величине трудового дня и производственных штрафах. Это был первый в истории России акт трудового законодательства. Величина трудового дня определялась царём в 14 часов с 3-х часовым перерывом. До этого работник эксплуатировался по надобности- хоть сутки. Конечно, это не нравилось владельцам людей, заводов и т.д. Пётр на все страхи лишь усами шевелил и шёл дальше. Учились языки, отправлялись недоросли за границу, кто уклонялся - царь отбирал право на женитьбу. Во всех городах открывались военные и гражданские школы, составлялись новые учебники, произведена перемена в летоисчислении. А ещё Пётр издал указ - никто да не будет обвенчан без любви и взаимного согласия. До этого в России веками браки устраивались исключительно по воле родителей. Да Пётр и сам прошёл через это, вот и не хотел, чтоб у других было так же. Царь отделял новое время от старого жирной чертой. И строился, строился по кораблю флот. "Корабли нужны на волнах не валкие, в любую непогодь ходкие",- гудел Пётр. Такими свои корабли видел он и такими строил. Его крутило и вело вперёд смелость да удалое молодечество. Он был уверен, что вымпела русского флота будут виться на всех морских дорогах. Пётр по крупицам строил флот и выстроил его. Русская эскадра выйдет в открытое море. Придёт время и его военные корабли будут искать встречи с самым сильным флотом мира - шведским. Он затеял большое дело, а его исполнение не возможно в раз. Это как лестница. Он поднимался по ступеньке. Там на вершине его цель - сильная и европейская Россия. И он уверенный в своей правоте поднимался туда, знал дойдёт не сам так его потомки... Строилась и новая армия Петра. После подавления стрелецкого восстания Пётр распустил ненавистное стрелецкое войско. Взамен его стали набираться регулярную армию. Первоначально - на добровольной основе. Ядро - потешные полки. Позднее в государстве была введена воинская повинность. Солдату выдавалось жалованье 11рублей, "хлебные и кормовые запасы". Были такие, что тикали от воинской повинности, но основная масса шла. В деревнях голодно, с барщины еле-еле приползают, без вина пьяные. А тут всё-таки корм, крыша, одёжа недурная, грамоте учат. Бумагу дают, скрипи знай гусиными перьями. Опять же, казна про тебя думает. Путь наезженный, наперёд обозначенный. Надеялись: кто с головой- не пропадёт. Особливо теперь, когда царь дал дорогу разумным. Было сформировано три пехотные дивизии. Одновременно шло формирование регулярной кавалерии - драгунских полков. Имелась полевая и осадная артиллерия. В основном рядом с ним была горячая кровью молодёжь. Она стояла у руля любого начинания. Пётр, распетушившись после победы над внутренним врагов, принялся за внешних. Цель - моря: Азовское и Балтийское. А так же объединение русских земель: белорусов и украинцев. Он двинул русскую армию в Азовские походы. Фактически он был главнокомандующим русской армией. В результате Россия овладела турецкой крепостью Азов открывшей выход из реки Дон. Получается, укрепилась на берегах Азовского моря. Там была заложена по замыслам Петра Таганрогская гавань, что способствовало выходу русского флота на просторы Русского моря (Чёрного). Только на большее пока силы не хватало. Проливы держала в своих руках Турция. С ней тягаться пока жилы тонки. Всему свой черёд. Пётр развернул свой взор на север. Именно там, в загребущих руках Щвеции стонали древние русские земли и города Финского залива. Пётр понял, что именно Балтика даст стране выход на международные торговые пути. Но первый поход был проигрышным. Союзник Дания, склонив голову перед неприятелем, убежала. Из Августа союзник оказался тоже плохой. Пушки слабые ими даже не смогли пробить стены. По раскисшим дорогам не сумели подвести ни продовольствие, ни боеприпасов. Иноземец главнокомандующий первым сдался. Европа над Петром посмеивалась, а он ничего. Замирился со всеми и опять за своё... Корабли, пушки, конница, пехоту учить воевать. Не без того - ногти кусал, щёки дул, а глаза горели огнём. Вернулся и за дело. Злой, но готовый к новым баталиям. "За одного битого, трёх небитых дают",- приговаривал он, собирая новое войско и оснащая его лучшими пушками и снаряжением.- "Не проиграешь, не научишься воевать". Он не кривил душой. Теперь он знал, как и чем воевать. Всё планировал и разрабатывал лично сам. Проверял и перепроверял тоже сам. Иноземцев брал проверенных, тех, кому доверял. Подготовка проходила под его контролем.

Кэт рано осиротела. Именно осиротела, потому что у неё умерла мама. Всем известно - потеря мамы - сиротство. Отец, любивший жену до безумия, сходил с ума. Чем бы это всё кончилось неизвестно, но в местечке появились посланцы далёкой Московии. Они набирали мастеров на царские верфи. Отец был таким. Вот подумав и решив, что ему лучше уехать от могилы жены подальше, дал согласие. Так маленькая девочка оказалась в далёкой и холодной Московии, которая была похожа в те годы на взбаламученное море. Сначала она тосковала по дому и была очень несчастна. Чтоб избежать проблем, и проще было держать ребёнка возле себя, отец постриг её и переодел в мальчика. Думал, прикидывал, что и как, естественно, не одну ночь. Оно понятно, что нехорошо кривить душой, но совершенно не обязательно каждому объяснять ситуацию, которая сложилась в твоей семье. Это вовсе не обман, просто каждому встречному и поперечному не надо знать всё. Никому ж вреда от того маленького обмана нет. Так Кэт стала Карштеном. Отец просил быть благоразумной. И выражал надежду, что ему никогда больше не придётся говорить с Кэт на эту тему. Она обещала. Всем известно, что обещать всегда легче... Девочка сначала плакала, не хотела перевоплощения, а потом привыкла и вскоре нашла это даже удобным. Не надо плести косицы к тому же удобнее лазать по стапелям в штанах нежели в юбках. Опять же, всегда рядом с отцом. Девочке же такой перспективы никто не предоставил бы. Понятно, что на верфи, как в деревне каждый у каждого на виду. Но ей сходило переодевание с рук. Ну, конечно, её спрашивали. Заученно врала. Так заученно, что сама уже верила. Понятно, что не хорошо, только терпеть надо и врать поскладнее. Время идёт ложь накапливается. От вранья самой иногда противно становится. А что делать? Попробуй она скажись девчонкой, что будет, страшно подумать... А так всё пока получалось, ей все были рады. Мужики оторванные от семей скучали за детишками. Непременно у кого-то растёт такой же сын, как она. Ну непременно точь- в -точь. О детях своих на отдыхе при ней говорят много. Не без того, каждый норовит накормить и чаем морковным напоить, а ещё гостинчиком каким одарить. Все хорошие. Как получится дальше она не знает. Мальчишки на верфях ещё были, но с ленцой. Каждую минуту норовят нырнуть в своё- дрыхнуть. Пристроются куда- нибудь и клюют носом. Их кричат, кричат... Наработаешь с такими помощниками. А она всегда под рукой, бежит на каждый зов. А ещё ей нравилось сидя за вечерним котлом, обжигаясь с кашей, слушать разные интересные истории. Кэт привыкла к чужой стране и прошлое приходило только по ночам издалека печалью. Боялась одного- больших мужицких драк. Это когда мужики слово за слово, за шагом шаг - сходились сначала вплотную двое, долго не рассусоливали. Один хрястнул по скуле. Второй в нос. Потешающиеся сначала зрители и сами не моргнув глазом оказывались в куче мале. Кто-то кого-то задел, кто-то ножку подставил и стенка ринулась на стенку. Очень смешно и очень грустно. Ох, как Кэт боялась синих рож и крови. Её законопослушного отца приводили в чувство обычно первые же окрики: - "Разойди-и-ись, мать вашу!" Всегда спокойный и рассудительный отец, получив тумаков в такой кутерьме, слизывая кровь с рассечённой губы, сердито говорил:- "На какой щёрт, я туда полез! Русские все ненормальные, а я зачем полез..." Кэт тоже удивлялась, но приспособилась со временем и к этой особенности здешних людей. Смирилась и с тем, что работы у отца было под самое горло. Не обращала внимание на рабочую толчею, на не переставая стучащие топоры и грохочущие молотки. Стучат, значит, есть работа. А для отца тот лязг пил и стук молотков были любезны сердцу. Это была его стихия. Он в ней жил. Хотя она изматывала и отбирала все силы. Потому как они отдавались этому полностью. Жили для того, чтоб строить. Для каждого корабельщика корабли были, как детки. Они и относились к ним примерно так же. Отец работал на первой верфи Петра, которого все называли за глаза мудрёным словом - царь. Что это означало, Кэт не знала. Думала, что что-то важное. Потому что он может одним движением бровей загубить чью-то жизнь, и наоборот, способен вознести до небес. И тех и тех вокруг него много. Странный он человек противоречивый. Хочет быть и барином и холопом. Причуд- пруд пруди. За царское титулование наказывал престрого. Отсюда все называли его просто - Питером. Отменил падать ниц. Работал до пота. Ел со всеми- похлёбку, кашу пшённую, приправленную постным маслом, сметал так же как и мужики хлебные крошки на ладонь и кидал в рот. Одевался по-простому и много читал. Крестил детей и посещал жилища простых людей. Кэт, хоть и мала была, а присматривалась; весь вид его говорил об уме, рассудительности и величии. Вопреки тому, что говорили в городе, он не был эгоистичным и бессердечным. Ему нельзя закинуть упрёк, что он не заботиться ни о чём, кроме собственного комфорта. А так же на взгляд девочки царь был весьма привлекательным. Он высок, сложен точно греческий Бог с картинки, которая была у Кэт. Чёрные густые волосы ложились на шею волнами. Кругловатое лицо венчал высокий лоб. Тёмные живые глаза дополняли два крыла красивых бровей. Прекрасный нос, пухлые губы и маленькие усики завершали его портрет. Усики ей не нравились, когда он щекотал ей по малолетству пузонько и щёки. С его появлением девочка задумчиво шмыгала носом и расплывался от уха до уха. Сейчас подросшая Кэт болтаясь рядом,- подай, принеси, помогала. Всё лучше что-то делать, чем так слоняться. Первый раз Петра увидела тоже там. Молодой, горячий, красивый, волос густ и кудряв, лоб высок, он совершенно не был похож на вельможу. Ходил в такой же холщёвой одежде, что и другие работники. Правда штаны не обычные и ботинки кожаные. Волосы на манер мастеровых повязывал платком или перетягивал лентой. Ел со всеми вместе и руки у него были такие же, как и у всех работников: грязные, израненные, в синяках, наработанные. Плотник как плотник. Топор из его рук не валился. Кэт любила смотреть, как он умело щепу кудрявил и крякая тесал деревья. Только торопиться очень, а мастера присаживают его: - "Поторапливаться сам бог велел, но с головой". Учили, значит, его уму разуму. Сердился, а науку принимал. Срывался, когда перехлёстывали. Тут огрызался: "Будя тебе. Понял я всё. Аль давно батагов не ел?" Каждый человек к цели по-своему идёт. Цели разные и пути разные. Пётр не шёл на ощупь, его путь лежал через себя. А цель велика - мощь и слава Государства Российского. Она не раз жалеючи приносила ему ковшик с водой, и его сильные руки подкидывали её к облакам.

- Хочешь, Николай, на облаках покататься?- спрашивал со смеющимися глазами Пётр, называя её на русский манер и перемигиваясь с другими работниками. Ей без разницы, Пусть будет Николай. А сердце от его крепких рук, сжимающих тельце, задыхалось в радости. Увидев, как при этих словах она застыла, он кидал её вверх всё выше и выше. Кэт проглатывала слово: "Изумительно!" и в знак согласия запоздало смущённо кивала головой. Он не понимал причины её такого смущения, поспешно вылавливал, как он считал пацанёнка, себе на грудь и его сильные руки кидали её вновь и вновь вверх. Она, задыхаясь от счастья и страха, визжала, а он рокотал сиплым голосом:

- Что ж ты визжишь, как девчонка.

Глупо как-то получается. Конечно, для мальчишки не подобает такое поведение. Кэт летала себе в его руках, раздумывая, не признаться ли чистосердечно в том, что она особа не мужского пола, чисто из лучших побуждений, но решила, что пока не стоит. Прогонят. Когда-нибудь потом, возможно при случае, она расскажет ему всё или ни скажет никогда. Она, прикусывая губу, но, хитро щуря глазик, замолкала. "Давай, давай, учи меня как смеются девчонки..." Хотелось действительно улыбнуться, но при Петре улыбку прятала. Всё знали, он терпеть не мог, когда без толку зубы скалят. Враз можно в рыло получить. "Для работы время, потехи час",- буркал он, раздавая зуботычины. Мальчишкам, сложенным мощнее и тучнее её, что обижали её пригрозил отколотить их. Кэт не трогали. Бабьим умом заметив, что горяч на руку не лезла под неё. Хотя если не прав, обязательно придёт мириться и скажет, что не прав. Все это одобряли и зла не держали. Если что-то не получалось он рвал повод, вскакивал в седло и, огрев коня плетью, скакал прочь. Гнал коня вскачь, крутя над лохматой головой вожжами. Копыта, как правило, погрохотав уносили его подальше от людских глаз. Все переглядывались и продолжали работу. Если рядом оказывался Алексашка, то он срывался и гнал за царём. Нет, то Кэт в такие минуты подсовывалась к царю. Она неслась к нему наперерез. Он кидал её перед собой и гнал в рощу или на какую-нибудь поляну. Падал в траву, зарываясь в землю руками, корчился и стонал. Поймать этот момент ей в нём было не трудно, Кэт не спускала с него глаз. И как только сводило судорогой его лицо, неслась на помощь. Потом они сидели вдвоём и он непременно рассказывал ей что-нибудь интересное. Так она узнала, что Иван Грозный , решая, где быть российской столице, колебался между Москвой и Вологдой. Но во время службы в одном из соборов вологодского кремля оторвался кусок потолка и упал на царя. Грозный посчитал, что это знак свыше, и столицей стала Москва. В другой раз рассказ его был о вероломстве поляков и подпортивших им аппетит Минине и Пожарском. Кэт мало что понимала в российских переплетениях, но слушательницей была благодарной. Она согласна его слушать не то что часами, сутками. Вот и сейчас, посматривала себе на Петра издалека: рубаха мокрая, по щекам пот струится, а он знай себе топором хекает. Пошла отнесла воды, подала утереться тряпицу. Не добро посмотрела на осторожно спускающихся к реке вельмож в дорогих кафтанах. Засмотрелась, задумалась. Получила от Петра затрещину. "Галок не лови!" От неожиданности вздрогнула, захлопала длинными ресницами. Сорвалась с места, чтоб не получить ещё. Невольно покосилась на широкую ладонь царя. Ой-ё-ёй! Такой кулачище враз научит уму-разуму. Отбежала. Оглянулась. Сердится или нет. Губы сцеплены, а в глазах смешинки. Значит, хитрит. Да и не может он на неё сердится, ведь растёт она почти на его глазах. Кэт маленькая, а ей понятно, что человек он с весомым запасом доброты, нежности и любви. Мужик каких мало. Правда, не до рассуждений ей сейчас. Она схватывается и бежит на новый зов корабелов. Корабли строить ни щи ложкой хлебать.

Кстати насчёт щей. Их варили в большом котле. Запах чувствовался далеко по берегу. Понятно, что вкусный. Сразу в животе начинало булькать. Кэт носом втягивает воздух и закрывает от удовольствия глаза. Скоро каждый за из струганных досок сколоченным столом получит миску наваристых щей и ломоть хлеба. Вкусный в России хлеб. В Голландии не такой. И щей у неё на родине нет. Кэт кусочки хлеба в щи наломает и ест. Так ей больше нравится. Она видела: так делают другие. Вкусно!

Под хорошее настроение царь, настроенный на романтический лад, хлопал её по плечу и хитро подмигивая, рассказывал про корабли. Она согласно кивала, хотя ей не всё было понятно. Слушала внимательно и даже не моргала от напряжения. Он интересно рассказывает, так как он не может рассказывать никто. В его рассказах мощные русские эскадры будут бороздить моря и никакой швед к землям России не сунется никогда. Русские купцы непременно будут возить товары в заморские страны и привозить к ним сюда диковинные вещи. Пётр не зря возится с ребятишками, торопит время, учиться заставляет. Очень нравится ему, когда к знаниям тянутся. Всё едино кто, только учись на благо Государства Российского, чтоб возвеличить и пользу принести. Страх, как хочется ему, чтоб Россия не хуже других была. А лучше, если б ещё и превосходила их во всём. Любым успехам радуется, даже маленьким выражая это бурным восторгом и громким криком. Кэт рядом с ним пушкарскому делу выучилась. Знает: в орудии три части: казённая, вертлюжная- срединная, ею на лафете ствол держится, дульная с мушкой, по какой выравнивается прицельный снаряд. Отвечала она назубок. Пётр похвалил. Она-то рада, радёшенька. В нём нет ничего, что указывало бы на царскую особу. Он даже изъясняется просто. И черты его грубовато-красивого лица, изредка передёргиваемого судорогой, не пугают её, а милы. Кэт нравится всё, что делает Пётр. И люди вокруг него были разные. От простых мастеровых до иноземных генералов. Из разоренных шведом стран, они пристраивались к тому, кто платит. А ещё были интересные люди, самородки. Пётр брал таких под свою руку. Очень часто говорил: "Камрады мои: знатным по годности считать. По уму, проворству и делу, которым он России служит". Он отправлял за рубеж "волонтёров" учиться военным и прочим премудростям. Они должны были вернуться в Россию и основать здесь школы. Были это в основном талантливые люди из простого сословия. Бояре пока не перечат. Мол, пусть, лишь бы их не трогали. Позже, когда Пётр окрепнет, царским страхом и палкой погонят учиться и знатные роды. По первой боярских детей его окружало мало. Как всегда старая Русь чесалась и прикидывала. А вдруг леший угомонит непутёвого царя, тогда всё это ненадолго, так чего бока мять. В основном рядом с ним были те, что "знатность по годности считать". Это значит, все, кому не лень, могут порадеть во славу своего отечества и подняться. Пётр давал шанс. Вот и шли, прибиваясь к нему, служа верой и правдой - люди головастые, мастеровые, с горячими сердцами и думами о России. Царь и сам ничем не отличались от простого люда. Кэт привыкла к той простоте. И не любила, когда он холёный и наряженный садился в карету и отъезжал в Москву. На верфи становилось без него скучно. А первый раз она поперхнулась и выкатила от ужаса глаза, когда на верфь прибыли разряженные в собольи шубы и шапки бояре. Поддерживая шубы и подвалив к потному в рабочей рубахе царю, они падали перед ним до земли, тянулись к государевой ручке, отшвыривая иностранных гостей, а он топал ногой и ругался: - "Хватит уж землю бородами подметать". Наезжали дядья, плакались и просили дело. Пётр кривил улыбку: "Отдыхайте, заслужили". Кэт всё примечала. Не допускал их царь до кормушки. Когда кареты, сопутствуемые драгунами, вереницей съезжали с пологого, в соснах, взгорья, скучивались над берегом- приехали министры. Кэт отходила подальше. Без шуму не обходились те встречи. Женским глазом приметила, как теплели его глаза при появлении Натальи Алексеевны. Он шёл к ней с распростёртыми руками и сияющей улыбкой: "Здравствуй, сестрёнка, на множество лет". Шло время. Пётр мужал. Только вот она росла медленно. К своему несчастью влюбилась она в него не на шутку. Догадывалась, что её надежды вряд ли оправдаются. Ведь он такой важный в своей странной стране. Плакала, когда узнала, что он женится. Это известие подействовало на неё не просто ошеломляюще. Оно сделало её самой несчастной на свете. Ему было всего 17 лет. Говорили, что его женила на Евдокии Лопухиной мать. Он же супротив не проронил ни слова. Старый мастер бородатый Степан калякал - боялась за продолжение рода и не одобряла его увлечение Анной Монс. Мол, через ту клятую Монсиху его немцы в оборот взяли. Мутят вокруг него, мутят, сатанинское отродье... Жить спокойно и благочестиво не дают. Поэтому и организовала женитьбу, торопя с наследниками. Мол, втянется, забудет. А как уж оно было, один Бог знает... Бояре так точно высказывали своё неудовольствие не таясь, мол, со стороны царя легкомысленно и дурно вести себя так. Все были против Монс. В тот день многолюдная толпа накрепко запрудив улицы и переулки, двигалась к месту венчания. Маленькая Кэт с отцом со всеми вместе мужиками ходили к собору глазеть на это событие и угощаться выставленными по такому случаю угощениями. Раздобрились так, что даже платки цветастые давали. Девочка, тоже краснея и оправдываясь, мол, в подарок, взяла. Ей и так приходилось проявлять изрядную выдержку, ходя по торговым рядам. Сколько красивых для женщин вещей продавалось в них. А вот сейчас не вытерпела и взяла платок. Кэт его невеста не понравилась. Ей не понравилась бы никакая. Потому что нравился Пётр. Это опутывало маленькое сердечко удавкой. На верфи переживали, что он не вернётся к делам, молодая жена затянет, но ошиблись. Он заявился быстрее, чем это положено для молодожёнов. Кэт обрадовалась: "Значит, жена не легла на душу". Вскоре пошёл по народу слушок, что Пётр навострил нос на немку и кони мчали его в "Немецкую слободу". "Это серьёзно!"- горевала Кэт. Её детские чувства не прошли, а наоборот сформировались в Любовь. Конечно, от всех скрывала. По всем разговорам взрослых понимала - Пётр любил немку. Причём любил давно, серьёзно и трепетно. Беда его в том, что не вышло из того ничего хорошего. Потому как она его нет, не любила, презирала и ненавидела. Её принудили, обрекли, заставили свои. Им нужно было сильное плечо. Защита. И связь Монс с Петром давала её для многих из них. К тому же Пётр не раз спасал "Немецкую слободу" от разорения. Передёргивающееся лицо Петра Анну пугало. Монс, долговязый, лупатый царь с обкусанными ногтями не нравился, она даже обрадовалась его женитьбе. Глядишь отвяжется и она выйдет замуж за приличного кавалера. Хотелось жить как все, но Лефорту отказать она не смела. Надеялась, Пётр отстанет сам. Но не тут-то было. Он во всём был "или, или". Если любил, то на всю широту сердца и души. Если ненавидел, то не дай Бог! К Анхен его влекло настоящее, первое чувство. Случись быть взаимному чувству, он пролюбил бы её до своих последних минут жизни. Другой женщины ему просто было бы не нужно. Такой он был, Пётр. Только не так у него с ней всё сладилось, как думалось спервоначала. Бывает ли по-другому?- гадала она и сама же отвечала себе. Вообще-то бывает, но очень редко. Так редко, что никто не вспомнит у кого. Все ищут выгоду и редко кто, вот как она или Питера любовь. Обычно такие люди несчастны. Кэт, слушая все эти разговоры про Монс и царя, злилась на дуру Анхен за её обман и не желание сделать счастливым его и жалела Петра. Девочка вообще не понимала, как можно хотеть кого-то кроме Петра. Она б всю жизнь прожила возле него, смотрела б только на него и ждала всегда, сколько надо. Они с отцом ездили с ним в Архангельск. Кэт помнит, как он морщил нос и менялся в лице проходя мимо амбаров с вонючей рыбой. Лаял и стыдил купцов, а те скребли пятернёй бороды и тяжко вздыхали: "Забодай тебя комар". Пётр потом всю дорогу ворчал:- "Тяну их из дури в европейское обращение, тяну, а они всё за тёмную дурь ныряют. Сколько можно оглобли поворачивать. Калёным железом что ли ради их пользы жечь?!" Кэт, услышав про железо, вжималась в возок, а её отец неутешительно отвечал: - "Тут Питер железо тебе мало поможет. В крови это" Царь бушевал: - "Выпущу дурную кровь, соображать будут. Государство канальи позорят". Отец Кэт улыбался и помалкивал. Пусть пробушуется, отойдёт. А сунешься горя не оберёшься.

Кэт было жаль людей, которым Пётр собирался менять кровь, но жаль было и Петра, втолковывающего своим упрямым купцам честные правила торговли. Те щурили хитрые глазки, выжимали слезу, но во всём искали свою малую выгоду.

Ах, Питер! От его взгляда по её телу пробегала приятная дрожь страха и ещё какого-то смешанного чувства. Он учил её ездить верхом на лошади. Сначала как маленького пацанёнка забавляясь катал. Потом посадил на лошадь и сейчас она могла вскочив в седло проскакать не одну версту. Ей нравился топот копыт, запах коня и шум ветра в ушах. А ещё он учил рубить шашкой и стрелять из ружья. Обещал взять, когда подрастёт в солдаты. Только ждать ей пришлось долго. То его обещание камнем на дно морское кануло. Как обычно покрутив её он сокрушался, что мал и расти ему ещё, хотя бы до усов. Кэт паниковала: "Каких усы, они никогда у неё не вырастут?!" Параллельно, с ней, занимались все кому не лень, обучая грамоте, сабельному бою, шпаге и всяким премудростям. Кэт при наличии любознательности не перечила и не отлынивала. Благодаря этому она сносно говорила и даже пробовала складать буквы на языке московитов. Языками и богословием с ней занимался пастор Глюк. Приехавший в Москву с мессионерской целью с первой группой нанятого посольством отряда иностранных специалистов, он старался быть полезным соотечественникам и русским. Её отец, глядя на всю эту канитель, крякал и улыбался. Улыбался он и глядя на то, как она играет в лапту с гвардейцами. Мяч из туго-натуго скатанной шерсти взвивался вверх. Мелькала бита. Мужики мчались туда и обратно со всех ног. Юркая Кэт ужом проскакивала между их ног. Мужики злились: "Ишь вьюнок!" Когда Кэт подросла и у неё начала просматриваться грудь, то пришлось обматывать её толстой материей, чтоб никто не догадался. Надо же что-то делать. К счастью такой трюк удался. Никому такая дерзость, как видеть в ней девочку, не приходила в голову. Правда, тело выглядело уродским. Отец не раз удивлённо разглядывал её. Руки тоненькие, животик пухленький. Смешной мужичок из неё получился. Его руки сложенные на животе подрагивали от смеха. Смешно, но ведь обвели всех вокруг пальца. Она сама с трудом верила в такую удачу. Маскарад сходил с рук. Но она с ужасом осознавала, как мало времени остаётся в её распоряжении, ведь она растёт.

Пётр таскал мастеров с верфи на верфь. Кэт с отцом каждый раз отправлялись за ним. Она видела богатый двор приезжающий к Петру на доклад или по делам и ревновала царя к знатности и богатству. Долго сидели-рядили себе длиннобородые, не раз ей приходилось обслуживая их застолье таская штофы с водкой, рыбу с солёностями и квас. Провожала до ветра и в кровать. Впервой краснела. Потом пообвыкла. Держала себя смело. Нельзя же выказывать из-за каждой мелочи себя. Так и жили. Пётр доверял её отцу и ценил. Под его команду и надзор было отдано строительство новых кораблей. А случись заболеть, то сам готов был лечить, лишь бы мастер поскорее вернулся на стапеля. Без его совета и участия царь не обходился. Внимательно прислушиваясь к разговорам мужчин, она с ужасом осознавала, как много Пётр задумал и с какой сумасшедшей энергией он воплощает задуманное в жизнь. Она слышала восклицания послов: "Какая колоритная фигура!" Что это такое Кэт не представляла, но была уверена, что непременно что-то мощное и великое.

Ей нравилось смотреть, как он с мужиками рыбачил. Засучив штаны, они с бреднями ходили по реке. Тащат сеть на берег, а рыба серебром блестит на солнце. Плещется то серебро, играет. Царь хохочет. Схватит лапищей рыбину и смотрит, как она играя чешуёй трепыхается. Меншиков ржёт и с рыбиной целуется. Мужики кричат: Ха! и гогочут. Вот когда начинали потрошить эту красоту, Кэт уходила. Фу!

На верфях не легко, но трудно было не только там. Начатая Петром великая Северная война забирала много сил, требуя всё больше и больше затрат. Россия воевала за древние русские земли, отнятые сто лет назад Швецией, вела баталии за выход к морю. Требовались корабли и пушки. Естественно, требовались и специалисты. У царя не было часу на раскачку, вот он и вколачивал науку дубинкой в ленивых и нерадивых. Первым стержнем и ядром стала петровская гвардия. Оттуда вышли первые матросы, артиллеристы, фейерверкеры... А из чужбины возвращались первые "волонтёры": лекари, аптекари, художники, архитекторы, литераторы... Молодой царь, расправляя крылья и ломая патриархальные устои, толкал Россию в новую эпоху. И не просто толкал, а торопил. Жизнь - то одна и не длинная, хотелось много успеть. Это сейчас во всё сунут нос и расскажут, что он во всём действовал неправильно: и шведа зря гнал и столицу не там заложил... А у Петра не было времени на раскачку, нужно было растолкать сонное царство, заставить сдвинуться его с места. Тыкают в вину, что советников иноземных взял. Плохо. Но ведь с нашими совсем беда. Не о силе государства российского думают, а лишь, чтоб урвать из него для себя. (Что после смерти Петра и устроят Меншиков, Долгорукие с Голицыными) А Лефорт, с какого боку не смотри, думал о мощи России, естественно, и о своей выгоде и величие, но под её крылом.

Однажды под вечер Пётр приехал расстроенный. Вроде как раздавленный. Точнее пришёл в дикой ярости и разбушевался не на шутку. Ушёл в дальнюю лодку, бултыхающуюся на волнах, за собой запретил кому либо идти. Позвал только Кэт, велев взять с собой штоф водки и закуску. Она чуть было не выпалила ему: "О, я не уверена, что это удобно!"- но к счастью вовремя прикусила язык. Посасывая его, и потопала следом. Царь забрался в лодку, посадил её напротив и приказал обслуживать. Кэт, разложив на тряпице припасы, старательно наливала из штофа в кубок водку, вкладывала ему в руку нехитрую еду и смотрела в небо, где ветерок, пыжась от натуги, гнал тучки и, увлёкшись такой работой, назад уже не возвращался. Напившись, он пересел к ней обняв так, что она пыхтела у него под мышкой, принялся ругать дур баб и суку Анхен, которая не только не любила его и не испытывала никаких чувств, а только терпела его присутствие. Когда его бугристые руки притянули её к себе, попыталась выскользнуть. Царь прицыкнул: "Сидеть! Да не гоношись, не гоношись, пожалей рёбра". В первый момент она основательно растерялась, не зная, что предпринять дальше, но, подумав, Кэт терпела, потому как поняла, то про что болтали все кому не лень, дошло, наконец-то, и до Петра. Это больно! Он был вне себя от злости. Неудачи то тут, то там, а теперь ещё и это предательство. Именно в этот период на его долю выпали сложные испытания. Она понимала, что у него болело, и ему нужно было на кого-то вылить эту боль. Кто-то должен был принять её. Она делала вид, что внимательно слушает. Для правильности картинки она могла только поддакивать, когда он обращался к ней. Но слушать оказалось мало и Кэт внутренне похолодев, всё же распахнула свою душу ему на встречу. Девочка не нашла в своей душе слов осуждения. Только сочувствие. И он рыдал в неё:

- Скажи, я, что, прокажённый что ли? Почему меня нельзя любить? Почему меня бабы не любят, так как я хочу, а? Меня променять... меня и на кого... Дура.

Повисла тишина. Но надолго спокойствия не хватило и он, всё-таки не выдержав и шарахнув кулаком по скамейке, заорал:

- Какого ей ещё рожна надо было? Если уж так искусно притворялась, чего бы дальше не притворяться... Дуры, дуры, все бабы дуры. Суки...- Осёкся. Побоялся, что напугал мальчишку. Отвёл сумрачные глаза. Буркнул:- Не бойся, тебе ничего не грозит... Мои шутки становятся несносными.- Он хотел сказать ещё что-то, с досадой отмахнулся.

Какие ж тут шутки? Кэт оторопела и едва сдержала вздох облегчения, который вытеснил шевелящийся неприятный холодок в желудке. И всё-таки как здорово, что он выбрал именно её. Благодаря этому, она сможет быть к нему поближе. Она, конечно же, чувствовала, что его что-то тревожит. Или волнует. И не могла спокойной оставаться, но сунуться к нему с расспросами - упаси Бог! А тут выложил всё сам.

Он выпил ещё, икнул, сжевал ломоть круто посолённого хлеба. Потом опять опрокинул в себя кубок с водкой. Зацепил пальцами капусту, кинул в открытый рот. Похрустел...

- Нет,- погрозил он кому-то пальцем и хмуро заявил:- я больше не собираюсь становиться вашей добычей Евины дочки. Не дождётесь от меня... Нет, ни за что! Чувств не будет больше... Измываться над собой не позволю. Все вы шлюхи и суки продажные!- Он всхлипнул и осёкся. Прикрываясь рукой отвернулся, ни хотел, чтоб кто- то видел выражение его лица. Потом долго грозил кому-то невидимому пальцем. Скорее всего, всё им же - бабам.

В своём одиночестве он выглядит таким несчастным, что у неё болезненно сжимается сердце. Кэт сначала сидела молча, с тревогой посматривая на клонящийся под ветром лес, а потом почувствовав, что он выдохся, по глупости разговорилась. Что на неё нашло, если б знать:

- Питер, они безмозглые курицы не достойные тебя. Вот, если б я был женщиной, то любил бы только тебя. Разве можно замечать других, если рядом есть ты,- шептала она, гладя его руку. Потом собралась с духом и принялась лопотать с ещё большей горячностью дальше своё:- Заметь себе: ты лучше, умнее и красивее всех. А ловчее и сильнее тебя разве сыскать. С тобой ни один мужчина не может тягаться.- Сказала и осеклась. А осеклась потому, что пугалась того, что бессильна из своего мужского образа ему объяснить, какой он потрясающий мужик и это было ужасно. К тому же она не была уверена в том, правильно ли поступает, но было уже поздно что- либо менять, поэтому она подавила в себе смутные опасения и решительно в своих благих намерениях пошла дальше. Хотела-то она одного успокоить его, помочь обрести веру в себя. И у неё нет никаких причин отказываться от оказания помощи ему. Не возможно же её за добрые намерения казнить. Вот вдобавок к словам она взяла и обняла его. Мысли в голове напугавшись сбились в кучу. "Что я творю?! Между нами никогда не может ничего начаться". Кэт, упаси Бог, никогда раньше не испытывала такой тихой ненависти к совершенно незнакомым женщинам. А тут стёрла бы ту чопорную куклу Анхен в порошок.

Он удивлённо приподнимал брови. Тут же горячо одобрив все её рассуждения, назвал Кэт очень рассудительным мужиком. Пьяно тараща на неё глаза, икал и принимался хохотать.- Пожалуй, ты прав,- примирительно соглашался царь с ней.- Молодец! За ушко всех гадюк и на солнышко. Сушить змей, как рыбу... Кэт смущалась и не в силах выскользнуть из медвежьих объятий, забиралась поглубже к нему под бок. Никогда не болтала, а тут рот не закрывается самая пора остановиться. Он, совсем уж разомлев, прижав её к себе, впился поцелуем в губы. Вот это да! В мозгу пронеслось - только не это. Кэт перестала дышать, прикидывая, что то безумие пора остановить. Уже в висках стучать начинает и грудь распирает. Она чувствует не отпустит он рот, не вздохнёт она воздуху - помрёт. Ну и пусть. Разве не благо умереть в его объятиях. А он, оторвавшись от неё, уронил голову к себе на грудь и тяжко вздохнул. Скорее всего, он просто не соображал что делает, успокаивала себя она. Теперь побывав в его объятиях и отведав такого сладкого поцелуя невозможно было не только отказаться от него, но даже и думать об этом. Над водой стлался туман. Дурманя медовыми запахами разнотравья висела звёздная ночь. Он вцепился себе в голову, замотав, дико застонал: "Бабы хорошего не понимают. Самое правильное использовать их прямым предназначением". Что он имел ввиду Кэт не задумывалась. Бормочет себе под нос и пусть бормочет... Чем больше она обо всём думала, тем меньше ей нравилась Монсиха. Она взяла его голову в свои руки, поглаживая приложила к груди. Он затих и уснул. Кэт, ещё долго поглаживая его по голове, сидела не шевелясь. Старалась сидеть как можно тише, чтобы не побеспокоить его. В голову лезли разные глупые мысли. Она не знала - хотелось ли ей, чтобы он раскрыл её тайну или нет. Ей было жаль себя и так и эдак, но его больше. Вздыхала: бедный он бедный... Сидела и прислушивалась к каждому его шороху, вздоху. Женщина так устроена может быть, что заботу и беду себе найдёт. Она смотрела на него, смотрела и задремала. Они так и уснули вдвоём на одной лавке ботика. Всё вокруг тоже спало. Продрыхли так-то до утра. Рано утром, когда ещё солнце не добралось до росы, Пётр, усилием воли перебарывая сонную тяжёлую дурь, поднялся. Старался тихо, но Кэт проснулась. Его брови слегка приподнялись: "Это я знатно потряс Бахуса!" Тряханул для просветления головой - раз, другой... Всё враз выяснилось и встало на место. Лодку качнуло раз, потом ещё разочек... Кэт рывком поднялась с лавки. Окунув раскалывающуюся голову в воду, он пофыркал и больно впив пальцы в её плечо, объявил:

- Забудь всё, что я тебе вчера плёл. Понял?- он многозначительно подул на кулак.- Чепуха это... С опытом каждый мужик приобретает мудрость. Он уже не поддаётся просто так обольщению прелестницы и уж, конечно, не раскрывается перед ней... А вообще-то, с этими Евиными дочками ни в чём нельзя быть уверенным...

Он сам налил кружку клюквенного квасу. Жадно выпил.

Кэт видя, как у него ходит кадык, сглотнула, застрявший в горле ком.

- Да...- согласилась она и закивала головой, подтверждая положительный ответ и скрывая под маской невозмутимости свою дрожь. Она каким-то скрытым женским чутьём поняла, что несчастье с женщинами лежит в нём самом. Он с ними стеснителен и неловок. Боится равных себе или выше. Сердце его закрыто. Именно поэтому, его утехой становятся простолюдинки. Там он может быть самим собой, хозяином положения.

Пётр крепко сжимал её плечо: кривя губы, морщил высокое чело, отводил глаза.

"Чепуха?" Кэт кивнула. Премиленькое дельце. Уже забыла. Поймав в его взгляде грусть и переглянувшись со своим отражением в воде, она быстро договорилась сама с собой и принялась следить за солнечным зайчиком. Он метался, отскакивая от мощного креста на груди Петра, по его лицу и слепя, по Кэт. Хотя это хорошо, что не надо сейчас смотреть ему в глаза. Глаза в глаза много не соврёшь, а она не хотела, чтоб он прочёл все её тайны. Тем временем Пётр поддал жару.

- Но...- продолжил он строго,- если до моих ушей долетит... Тебе не отделаться поркой. Я применю к тебе чего-нибудь этакое.- Он задумался и поднял палец вверх:- Вот... возьму и залью уши смолой, а язык отрежу, сжарю и съем.

Закончив устрашение, он откашлялся. Кэт поморщилась. Она чувствовала себя курицей, попавшей под колесо кареты. Ей в голову не пришло, что он надул её. Съеденной быть, пусть даже самим царём, не хотелось бы. Она прикрыла рот ладошкой. При всём при этом, он пучил глаза и тряс её точно грушу. Кэт готова была расплакаться: "Вот зачем так гневаться. Разве она раскроет рот... Разве она доставит ему неудовольствие... А вот думать о нём она будет везде и всегда и он ничего с ней не сделает, потому как не узнает".

Топот копыт на дороге ведущей к реке оборвал её мысли. На берег вылетел в сопровождении нескольких драгун взмыленный всадник, осадил коня, оглядевшись угадав царя, спрыгнул и прямо к Петру. "Опять с каким-то известием",- подумала Кэт и подала ему сапоги. На берег сошёл босой, устроившись на поваленном дереве чертыхаясь обулся. Взял пергаментный свиток, скрепленный печатью князя-кесаря, пробежал глазами. И к вестовому: "Что на словах передать велено? Быстро!" Тот покосился на мальчишку, подошёл ближе, в полголоса вкратце доложил. Пётр кивнул. Достал из кармана трубку, выколотил её о камни, набил табаком. Раскурил. Зажмурившись от удовольствия, посидел. Поманил Кэт пальцем. Пс-пс!

- Дуй за Меншиковым. Одна нога здесь, вторая...- прикрикнул вслед.- Сей же секунд!

Как хорошо, что дела заполняют его всего, а то бы можно было тоской удавиться.

Кэт же стала членом его стаи. С ним чудила, участвуя во всех играх, насмешках и баловстве. С ним лезла в драки, училась рубать саблей, колоть пикой и драться на шпагах. Стрелять он учил её сам. Просто здорово! Разве это для неё не счастье. Ну и пусть, что не всегда в слабой руке это правильно и качественно получалось. Она старалась, подключая сноровку, сообразительность и трудолюбие.

Ну, а на душе Петра было скверно. Поняв, что бушевать поздно, он стал к Монс холоден как лёд, запретил всем произносить её имя и вёл себя так, как будто её вообще не существовало. Он с мучениями вырывал Анну из сердца, всю, с корнями. Только так с кровью и никак иначе. Чтоб вырвать и забыть. Для него она станет женщиной, с которой всё лучшее осталось в прошлом. Их не связывает ничего: ни дом, ни дети. Оказывается, с её стороны то была игра, ложь... Все её чувства - липа. Шлюха! Ему понадобился не малый срок, чтоб сделать сие открытие. А ведь замечал с каким равнодушием и отсутствующим взглядом она встречает и провожает его. Как мечтательно смотрит мимо него, как подскакивает при каждом приходе гостей. Почему не обратил внимание? Наверное, потому, что самоуверенный дурак. Он и сейчас любит её. Даже такой. Лживой и чужой. Ему будет трудно без неё жить, но он никогда не вернётся к ней и не простит.

Ни Кэт, ни Пётр, ни Анна не знали, что в этой истории не всё так просто, как кажется с первого взгляда. А точнее было всё не так. Надежды бояр и Нарышкиных в том числе на то, что Пётр одумается или потешится по малолетству с немкой, да забудет не оправдались. Пётр любил первой и безумной любовью. Сама Анна и, следовательно, те кто её подсунул, имели на царя определённую власть. Власть заманчива! И уж захоти она вильнуть от царя, её б прижали к ногтю свои. Так что против Петра и его чувства играла своя грозная сила. Вернее две. Те кто стоял за Монс и те кто стоял против неё. А Пётр посередине кольца. Все попытки поговорить с царём, переубедить его у бояр не увенчались успехом. Он слышать ничего не хотел. Любил и мечтал прожить с ней всю жизнь и даже собирался жениться. Вот это последнее и поставило точку. Не объяви он такое дело, никто б не устраивал комедии. Ведь эта связь продолжалась десять лет. Срок не малый и говорит о силе его чувств сама за себя. И о терпении бояр к сему конфузу тоже. А так надеялись сковырнуть немку и разделаться со всем не русским одним махом. Только время было упущено, назад дорога была уже заказана. Смирились. Но вот Монсиху царицей - да ни за что. Именно тогда и провернули своими силами ту маленькую хитрость. Не совсем своими. Купили Меншикова. За милость, за деньги. Меншиков к тому времени превратился не только в законодателя мод, которого рабски копировали молодые модники, но и в очень влиятельного вельможу. Самоуверенная немка вела себя, как победительница и мешала ему, путаясь под ногами. Дайка ей волю... Ого-го! Любовница одно - жена при царе - это другое. Чувствуя за собой привязанность Петра, она знала цену этой привязанности и своей красоте. Да и зачем теперь Меншикову чужой агент в постели царя, он и своего может ему подсунуть. Вот Алексашка, ловкий на выдумки и обделал дело. Зная отношение Петра к предательству бил в точку. Слух распустили сами. Постарались на славу. Москва гудела. Анна не лгала - медальон был похищен. Разве б она посмела завести любовника... Не любила царя, то правда, но любовника, упаси Господь! Прядь волос отрезана во сне. Опять же подсунутыми в своё время к ней в услужение Алексашкой слугами. Письма её почерком написаны тайно. Образец взят им тайно и самовольно, у того же Петра. Выбран ловелас красавчик Кенигсек тоже не случайно. Он был убит подосланными Меншиковым людьми и уже мёртвому подброшены "вещественные доказательства". Пётр нашёл и не поверить не мог. Всё на глазах. Царю факт подлога прийти в голову не мог. По сути, он верил в то, что видел. Всё выглядело очень правдоподобно. Анна не однократно делала попытки достучаться до него, объясниться, оправдаться, но он запретил себе не только думать об этой женщине, но и пускать её. К тому же действовала она опять же через того же Меншикова. Тот со всем старанием вводил её в заблуждение. Откуда ж ей было знать... А он обирая её не нацелен был на помощь. Возможно, проделай они такой трюк над чем-то иным, Пётр непременно насторожился, принял бы свои меры к поиску истины, но здесь удар был нанесён по чувствам. А они у него балансируют на лезвии. Царь поставил на ней крест и возврата не желал. Все разговоры о ней ему были неприятны. Предательства он не прощал. Любил со всей душой, ненавидел всем сердцем. Он и так был к ней великодушен, оставив дом, подарки и деньги. Выставил лишь одно условие - никогда не попадаться на его глаза. Перед ней закрылись все двери.

В той истории занятый Анной, Меншиков просто просмотрел скрывающуюся под маскарадом Кэт. А когда она вынырнет, он её уже не в силах будет достать. Попробует сделать свой ход. Это он распустит грязные слухи о ней, думая этим отпугнуть Петра, но не тут-то было. Царь только посмеивался и ещё крепче держался за Катерину. И только в конце их совместной жизни Алексашке удалось повторить тот же трюк, что и с Анной с Кэт. Она не любила Меншикова, боялась его, а вот противостоять не могла. Пётр был сильно к нему привязан. Но вернёмся к нашим героям. Я слишком забежала вперёд. Как водится всему своё время.

После того случая в лодке, когда ей быстро удалось ликвидировать гнев и усыпить царя, Кэт, несмотря на кроткий вид, смело бросалась между ним и людьми во время всех вспышек гнева. Она вешалась ему на руку, тянула за собой. Уводила куда подальше, сажала рядом и принималась поглаживая голову жалеть. Глыба-парень и мальчишка-пацанёнок. Казалось, вот-вот грянет расправа. Переломит ровно соломинку. Ан нет! Пётр сначала что-то невнятное бормотал, потом успокаивался и засыпал. Было и так, что не случись её рядом при такой вспышке гнева, за ней бежали, разыскивали и приводили: "Успокаивай, лечи". А что? К нему боялись подходить. Иногда приступ кидал его ничком и он бился головой о землю. Все стояли вокруг над ним, не сводя расширенных ужасом глаз. У Николки же выходило с ним справляться ловчее всех.

Кэт видела - Пётр страдал. Её же сердце щемило от любви и жалости, но ни пожалеть, ни успокоить, ни выказать своих чувств она не могла. Только однажды он заговорил с ней об Анне. Сидели на бревне у реки... А начало было таким: он смотрел на воду и о чём-то думал. Кэт принесла квас и стояла за его спиной, не зная как подойти. С какого боку, чтоб не прогневить. С этими раздумьями и замешкалась. Обернувшись, посадил её рядом. Смутившись от того, что её пригласили на душевный разговор, раза два открыла было рот, поблагодарить, но так и не решившись закрыла его. Слово за слово рассказал, как влюбился и бегал на свидание. Кэт слушала его с таким дружелюбием и состраданием, на какое только была способна. Боль цеплялась за каждое слово. Вырвать быстро не получилось, но он постарается, заставит себя, сможет... Большой, сильный, он мучился. Как жаль, что она всего-навсего малышка. Он сам, по своему желанию, выплеснул душу, но словно испугавшись своей открытости, осёкся. Прошло не мало, а она всё не могла отрешиться от мыслей, которые всколыхнул в ней прерванный им разговор. И всё же Кэт решилась напомнить ему о жене. Стеснённо кашлянув, переступила с ноги на ногу и присоветовала, в общем. Этого он никак не ожидал. Пётр развернулся, на лице удивление:

- Дуня? Ну я не знаю... Темнота же... К тому же, ленива. А, не морочь мне голову!- царь покривился и досадливо отмахнулся.- Тоже мне... Ты, Николка, право-слово, херувим, разве что без крыльев! Хотя... поглядим-увидим.

Голова Кэт мотнулась от казалось крепкой затрещины. Шмыгнула носом. Слегка поддал. Не больно. Видимость одна. Для неё и пылит. А вообще-то попадало от царя всем и даже друг любезный, Меншиков, не раз был бит в кровь.

Она уже заметила, что он не любил подчиняться женщинам, исключение составляла его мать. А с другими думалось ей всё просто: поскольку сестра Софья служила наглядным для него примером того, каким не след быть женщине, он с ходу вступал в противоречие. Но теперь ей стало понятно, что и дур и тихонь, он тоже не любит. Скорее всего, ему нужна и будет интересна - женщина друг, соратник, при условии, что будет любить и предана ему беззаветно. Отвлёкшись от дум, спросила:

- Питер, ты любил её?

Вопрос выскочил такой, что называется, не в бровь, а в глаз, как раз девчоночий. Но отступать поздно. Вот уж царь удивился. Посмотрел, мол, что за чудеса. Не иначе как медведь в лесу сдох. Недоросток и такие вопросы. Но хулить и насмехаться не стал. Он равнодушно пожал плечами.

- Э-э-э... Я? Её? Смешно право...- на его обветренном лице нарисовалась кислая рожа. Он как-то неопределённо пожал плечами. Но делать нечего пришлось отвечать.- Да я знать её не знал. Маменька, царство ей небесное, сосватала и благословила. От "Немецкой слободы" пыталась, бедная, таким путём оттянуть, это уж теперь я понимаю. Чуяло её сердце ложь. Но не об этом речь. Не роптал я. Удел помазанных такой. Надеялся - подружимся, судьба одной верёвочкой повязала, подругу задушевную желал в ней найти, не вышло. На меня за Анну надулась. Ей бы понять, перетерпеть, не отталкивать. Виноват, втрескался. Да и мал был ещё, не разумен. Первое чувство, не то чтоб красивая, так себе, но живая, бабочкой порхает, не то, что наши стопудовые квашни. Дуни бы подругой моей стать, а она руку за врагами моими потянула... Оказалась замешанной в стрелецком бунте. А ведь цель его была сковырнуть меня и посадить на престол сына моего - Алексея. Нож в спину и от кого, от жены. Как жить с ней? Этого я простить не мог. Сослал в монастырь. Пусть грехи замаливает.

Обозвав жену дурой и скотиной, Пётр примолк. Кэт ждала, ждала - молчит. Ей, конечно, его рассказ интересно слушать и слушала бы она его целый день, а он молчит. Щёки её горели нетерпением. И вот, набравшись храбрости, пошла дальше. В её голосе не было осуждения, ни пылу царя, ни глупышке жены его. Поражаясь собственной смелости, она говорила:

- Сколько ей тогда годков-то было. Может, поумнела. К тому ж уж все молитвы поди выучила. Опять же, ваша пословица говорит: кого волк драл, тот и пенька в лесу боится. Зачем ей после всего стрельцы... Наверняка дворец по ночам снится. Ты умный, ты другой Пётр. Вот и поступать должен был иначе. Разве ошибки неисправимы? Такой человек как ты может быть великодушным. За ней же больше нет грехов, тебе более не в чем упрекнуть её? Ты бы съездил, наведался. Всё-таки родная душа. А вдруг сладится всё у вас. Скучаешь, женщину тебе ласковую надо, сумно на тебя смотреть такого.

Сказала, а сама уши прижала и голову в плечи вобрала. Чего удумала, царя учить... "Пётр как кулачищем пройдётся - пузырём надутым полетишь"

Опустив голову, массировал лапищей шею, видимо обдумывал. У Кэт сжалось сердце. Но он улыбнулся и потрепал её по голове вроде как бы одобрительно: "Чего бы понимал". Однако его быстрый ответ удивил Кэт. Он моментально увлёкся планом.

- А что? Чего мудрить-то! Она моя жена. Кавалера её я спроводил. Срамить себя не дам. Пожалуй, можно. Правда, я не думаю, что такое просветление с ней может быть, но... Давай съездим, посмотрим. Суздаль не за горами. Чем чёрт не шутит. А вдруг поумнела... И моей выдержки сейчас поболее чем в тот год. Чай не потеряю терпение. Пословица опять же говоришь... За одно, чёрт возьми, проверим последние, самые свежие слухи! Поедешь со мной?- насмешливо спросил он.

"Поедет ли она? Что за вопрос... С каретой рядом и то бежать готова". Аж задрожала от радости и насилу-насилу не кинулась ему на шею. С ним? Да куда угодно, хоть на край света! Лишь бы вместе. Говорить не могла, только кивала. Раскрылась бы её бабья сторона враз. А Пётр усмехается, обнимает за плечи и тулит к себе.

- Растёшь понемногу. Скоро большим будешь. Кралечку тебе найдём ладную. Хорошего роду. Я сватом буду.

Она вынуждена была согласиться со всем тем бредом, что предлагал царь. Состояние испытывала двоякое. Как скрывать свой пол взрослой не предполагала. А вот то, что Пётр видел её уже большой, подбросило девочку на облака.

Да и Пётр даже вроде как бы повеселел. Город спал. А вот Кэт в ту ночь спать не могла, боялась проспать. Предстоящая поездка не давала получить удовольствие от общения с подушкой. Короткая летняя ночь быстро кончается. Решила: а ну её! Оделась и на ступеньках ждала. До самого его появления была как на иголках. Взять себя в руки не получалось. Дремота, повязавшая её на заре и приткнувшая голову в резную стенку крыльца, была не долгой. Тишину вмиг прорезали голоса, накатило буханье ботфортов о каменные плиты двора, сопение коней. Кэт испуганно вскинулась, продрала глаза, заморгала на долговязую фигуру. "Никак не спал, меня караулил? Ай-я-яй!"- приоткрыл один глаз царь, посмотрел колюче. Тихое утро стало вообще звонким. Кэт съёжившись ошарашено моргала, силясь понять, что к чему. Но всё обошлось. Ездили, смотрели. Выехали сразу же ещё по темноте. Как только на небе погасли звёзды, так они и отправились в путь. Ранний, ранний рассвет был хорош, несмотря на то, что утро выдалось хмуроватым. Хотя плоская, почти белая луна, проявляя упорство и поразительную маневренность между облаками, осталась торчать на горизонте сопровождая какой-то отрезок времени их. Было такое - Пётр посомневался: ехать или нет? Но, посмотрев на приготовившегося к путешествию потупившегося Николая, махнул рукой. Где наша не пропадала! Залезай! С Кэт всю надутость вмиг смыло. Бегом полезла в карету. Над пустынной дорогой расталкивая темень вставал рассвет. Тихо было вокруг, только изредка пофыркивали кони сопровождающих карету гвардейцев, да ветерок шелестел в деревьях. Дождь всё-таки потрусил. Но редкий и кратковременный. Дороги не размыло. В карете укачало. Когда продрал очи, радостно вскрикнул - в карету глядело румяное солнце. Здорово! Добрались без досадных происшествий. Всю дорогу, Кэт сцепив свои руки, либо изображала сонливость, либо её невинный взгляд был устремлён мимо царя. Мол, смотрю себе. Нельзя же катить вечно. Ехали, ехали и приехали. Кэт стояла у кареты в монастырском дворе. Он ходил один. А она с деловым видом наблюдала за покачивающейся на ветке нахохлившейся вороной. Надутая и злая она так же следила за Кэт. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает... Женские вопли, которыми перемежался разговор, не могли заглушить даже полуметровые монастырские стены, они спугнули птицу и привлекли внимание Кэт. Она передёрнула плечами: "Да, тут чёрт и не думал шутить. Действительно дура. Что ж ему так не везёт с женщинами-то?!" Пётр вышел красный и злой. Его надежды не оправдались, а настроение было испорчено. Встреча не удалась. С первых же минут они испытали взаимную неприязнь друг к другу, которая не смотря на старания Петра отмолчаться и уменьшить пыл бывшей супруги до вежливости и любезности потерпела крах. Кэт по воплям догадывалась, что о благопристойности не могло быть и речи. Обладая проницательным умом, она могла понять его гнев в отношении этой дурной бабы, его жены, но вот отказ от обеда и отдыха, что предложила настоятельница, одобрить не могла. Ей казалось- одно до другого не касаемо, к тому же она так хотела есть. От неё отлегло и она повеселела, когда заметила, как расторопная игуменья с монашками суют охране сопровождения корзины. Преображенцы "око государево" молчат себе в усы. Тем временем царь недовольным голосом окликнул зазевавшуюся Кэт и, закинув длинные ноги в карету, приказал ехать. Кэт всегда было смешно смотреть на то, как он управляется с ногами, но сейчас было не до этого, вжавшись в обивку, молчала боясь спрашивать, а он долго устраивая длинные ноги не торопился говорить. Так-то проехали не мало. Он неподвижно уставившись в носки своих ботфорт, она прикрыв глаза. Спит не спит, но ничего не видит. Повезло, отрезок дороги был хорошим. Лишь иногда карету подбрасывало или ветки хлестали по бокам. Неожиданно встрепенулся. Ещё проехали совсем чуть-чуть и, не выдержав, буркнул:

- Я обеспокоен предположениями, что эта фурия с рождения, похоже, с колесом в голове. Наказание какое-то, почему именно мне попадаются дуры. Чёрт, в глотке ссохлось!

У Кэт вытянулось лицо, на нём застыла смесь ужаса и удовлетворения. А ещё её рассмешили его слова про колесо. Она фыркнула и принялась смеяться. Пётр заразившись её весельем подрыгивая ногой тоже хохотал. Насмеялись аж до слёз. Вытерев глаза, Кэт рассудительно заметила:

- А знаешь, это неплохо. Значит, твоё большое чувство впереди. То, которое одно, на двоих и на всю жизнь. Это говорит за то, что мы можем спокойно сесть и заправиться, не знаю как у вас, а у меня живот к спине прирос.

Пётр, посмотрев на её важное как дополнение к мысли лицо и подыгрывая, скупо улыбнулся и серьёзно согласно кивнул:

- Может ты и прав, пострелёнок. Но ты не представляешь, как меня дуры раздражают.

Кэт хотела сказать, что хорошо представляет, ведь только что была свидетельницей этого раздражения, но Пётр так хлопнул её по спине, что у девочки чуть не выпрыгнули глаза. Откуда ж ему было знать, кто сидит рядом с ним, так переживая и волнуясь. Правда была у царя и минута удивления, мол, как это юный собеседник так умело всё разложил про него по полочкам. Он дал знак офицеру остановиться на краю весёлой поляны. Тот тут же исполнил приказ. Расстелили стол. Кэт была довольна. Из общей кучи разложенных продуктов выудила румяную кулебяку и грудку курицы, запила брусничным морсом. Вкуснотища. Небольшой отдых и карета вновь неслась по разбитой дороге. С двух сторон давящей стеной тянулся вековой не проходимый лес. Деревья теснились друг к другу оттого лес и густел. Иногда ветки молодого ельника стегали по карете. Деревья у дороги росли редко - вразброс. Оттого и вымахали, растопырив широко крону. Никто им не мешал. Простор. Тянись куда хочется. Случись застрять колесу в яме, Пётр открывал дверь и лениво спрашивал:

- Помощь нужна или сами осилите?

И получив в ответ:

- Осилим батюшка,- откидывался на спинку дивана или топал в лес по нужде. Иногда тащил за собой Кэт. Мама родная, та, бесстрастно шла. А что ей оставалось - немного краснея, немного бледнея, но сопровождала. Знала же, что ей без надобности, не пристроишься под куст при нём, но точно баран шла. В этот раз на обочине за кустами попалась огромная лужа с камышом и квакливыми лягушками. Они отовсюду к берегу, отталкиваясь задними перепончатыми лапами и таращив глазищи, плыли большие зелёные лягушки. Собрали такой себе хор. Выбравшись на берег, сидели себе тихо. Грелись на солнце. Но после Петровского ботфорта, лениво квакнула одна, потом другая, третья, и пошло, поехало... Проснулись квакши. Целый лягушачий хор. Говорят, в это время как раз пора лягушачьих свадеб. Вот они и раздувают щёки. На щеках вспухают пузыри- свадебные волынки. Сейчас она им покажет свадебные пения. Кэт согнула тонюсенькое дерево и принялась хлестать им по воде. Квакушки примолкли и разбежались, но через минуту заквакали из разных мест, но с удвоенным темпераментом. В лесу было тихо и душно. Царь, скинув кафтан, щеголял в одной тонкой рубашке. Тёмные шелковистые волосы его шапкой обрамляли даже сквозь загар бледное лицо. Кэт же в полной амуниции застёгнутая до ушей обливалась потом. Он сбитый с толку не понимающе посмеивался, но раздеваться не неволил. Пётр сорвал на обратном пути в ладонь ягоды и поделился с ней. Забрались в карету. Царь приказал ехать. Кэт улыбалась: Хорошо! Она выглянула в окно. Ей нравилось смотреть на пробегающую мимо дорогу. Солнце бежало впереди и вдруг раз, нырнуло за горизонт. Кэт караулила, караулила, хотелось втонкости рассмотреть, как оно туда упадёт, но отвернувшись на зов царя прокараулила. Правда, похоже, случилось это совсем недавно. Потому что его лучи застряли в высоких облаках. Вот если забраться на эти облака, то можно, наверное, увидеть всё: и Голландию, и верфь, и монастырь и эту дорогу по которой они с Петром катят. У въезда в немалую деревеньку с церковными маковками, под колёса кареты бросилась собака бродяжка. Кучер пытался отогнать её руганью и хлыстом, но не тут-то была. Собака неслась и бросалась на карету, как сказившаяся. Колесо вильнуло в колдобине и стукнуло углом кареты её. Долаялась. Теперь она отлетела в сторону и скулила. Кэт забывшись закричала: "Остановите!" Кучер не разобрав причину такого вопля, изо всех сил потянул за вожжи. Карета встала. Пётр проснулся. Кэт в нетерпении, не ожидая пока карета остановится, прыгнула вниз. Царь бросил взгляд через плечо в окно. Он быстро пришёл в себя. Парнишка сидел и причитал над собакой. Пётр помедлив вылез тоже и, обойдя карету, присел рядом:- "Что за беда, Николка?" Кэт погладила зализывающую бок собаку. Мол, вот каретой поранили как ей теперь жить. Царь посмотрел на лыбящееся вокруг них сопровождение и, скрывая улыбку, спросил: - "А ты что предлагаешь?" "Взять с собой"- проныл мальчишка, слабо надеясь на удачу, что Питер не так на неё раздражён. Так и было, Пётр разрешил взять и даже собственноручно перенёс замарашку в карету. Кэт юзом оббежав его, устроившись на диване, приняла на свои дрожащие руки животное. До этого лаявшая и злая на весь свет собака помалкивала. Она всё время гладила её и что-то шептала в оттопыренное ухо. Потом заверила царя, что когда оно подлечится, то будет преданным и благодарным существом и будет вести себя умно и прилежно. Пётр хмыкнул и пожал плечами. Псина опустила уши и слегка дёрнула хвостом. На верфь приехали весёлыми. Пётр рассказывал, как встретила его Евдокия, а Кэт хохотала. Переспрашивая, хохотала вновь. Пёс при каждом взрыве поднимал голову и внимательно проследя по лицам взглядом, снова утыкался Кэт в ладони и закрывал глаза. Народ аж отставил дела, чтоб посмотреть на весёлого царя. Давно уж его таким никто не видел. Всё больше притворялся. А это почувствовав словно облегчение, размягчился. Смеялся во весь рот, аж глаза увлажнились. Нет, всё-таки не надо ворошить прошлое. Неизвестно какая Яга оттуда выскочит.

Вспотев в дороге, потянул купаться. Кэт пошла, но в воду не полезла сказавшись больной. Ему не мешала. Пусть себе бултыхается, раз охота. Нет, она б тоже не прочь, но при известных обстоятельствах, это невозможно. Когда он торопливо раздевался раскидывая по берегу вещи, даже не обращая внимание на её присутствие, а с чего собственно такую букашку ему замечать, старалась не смотреть, но разве глазам прикажешь, моргают себе как хотят. А она была неожиданно взволнована его откровенной наготой. Какое же это было безумно волнующее зрелище! Прекрасное телосложение, сильная мускулатура и шоколадный загар. Он выходил из воды, как бог морей, весь усыпанный играющим на солнце жемчугом. Чёрные длинные волосы искрили бриллиантами. Последние солнечные лучи, словно нарочно, отбиваясь от его нательного креста, слепили Кэт глаза, а она всё равно хлопала ими. Смотрела, как он прыгая на одной ноге выбивал из уха воду, как с длинных волос бегут по крепкому мужскому телу шустрые ручейки. Не закрывала их, когда он, развернув плечи и расставив ноги, подставил себя на просушку солнышку. Не нашла это недопустимо вульгарным. Кэт смотрела, смотрела... С ноги на ногу переступала... Голова шумела, горло запекло и страшно хотелось пить. А он подначивал:

- Зря не пошёл купаться, зело приятно. А может тебя купнуть? Хошь?!

"Упаси Бог!" Под его громогласный хохот, Кэт не ведома какими силами сорвалась с места и на четвереньках поскакала вверх. Заведётся, чёртушка, не остановить. Аж самой страшно, куда её враньё то выведет. Присела на край обрыва ножки свесила. Неспокойная вода подмывала и подмывала берег, вот и вырос из берега такой гриб. Кэт нравится, как последние заплутавшиеся на земле солнечные лучи ласкают её лицо. С пригорка хорошо видна река и Пётр, большой, сильный, ладно сложенный тоже, как на ладони... Выгнулся, завёл руки за запрокинутую к небу голову выставив себя всего на потеху солнышку. Кэт бы отвернуться, а она не может... Бегут по воде вдаль солнечные дорожки, кувыркаются на волнах золотые светлячки. Хорошо! Потом с первыми сумерками от воды поднимется лёгкий пар. Ей захочется нырнуть в него, завернуться. В вечер вплыла вытесняя знойная непроглядно- чёрная темень.

Дни покатились колесом. Пётр объявился с черноголовым арапчонком, одетым матросом. Сие чудо было подарено ему с двумя пантерами турецким шахом. Потихоньку народ привык к его наружности, а сначала пялились во все глаза. Иногда Царь забирал и её, то есть Николку, с собой. Ходила теперь она в мундире солдата преображенского полка и была при нём чем-то вроде сопровождающего и переводчика. Иноземцы легко и без опаски вступали в контакт с безусым пареньком. Может, так оно и было. Ведь, нарушив многовековой сон, в Белокаменную потянулось множество иноземных гостей. Их изумлённые глаза шарили по золоту многочисленных крестов и куполов. А более по колоннам солдат марширующих к Смоленской заставе. Отсюда господ иноземцев посещали тревожные мысли о том, что Пётр всерьёз решил заняться Балтикой. Но это ж нарушит баланс европейских сил. Кто-то из них задумывался, кто-то надеялся, что единоборство с Карлом приведёт царя дикарей в чувство. Англичане ловили свою рыбку в московской мутной воде. Им бы столкнуть Московию с подкармливаемым ими Карлом, чтоб загнал русского медведя обратно в берлогу. Причина- торговля и усиление Европы Россией им не нужно. Как уж там было... Но для Кэт важно, что находилась она при нём чин чинарём. Зачем ему она, девочка не понимала, но радовалась. Велел ко всему присматриваться и примечать. Она так и делала. Попутно видела, что он считался самым завидным женихом. Однако ни одной свахе или красавице любого сословия он не поддался. Им пока не удалось поймать его в свои сети - возможно благодаря лёгкости в обращении с женщинами. Хотя с иными женщинами он был уважителен, иногда даже игрив, но всё так ради красного словца и куражу, в близкие отношения ни с кем не вступал. Если пользовался по нужде, то служанками и дворовыми девками. Как ей хотелось поменяться с ними местами, но это девчоночьи глупости, конечно. Всё это давало обильную пищу для обсуждения. Шу-шу, да шу-шу носилось по Москве. Говорили всякое, но она его понимала - размениваться не хотел, а чувства сильного и большого, какого жаждала его рвущаяся в полёт душа, не было. Кэт догадывалась, какая женщина его бы порадовала и чьему общению он был бы рад. Это будет та женщина, чьи мысли будут созвучны его собственным и ни какую другую он не примет. Вот она много читая и в большей мере то, что волнует его, старалась ей стать. Без какой либо надежды, сама для себя. А пока смотрела, как задушевному разговору с женщинами он предпочитал лёгкий флирт. Догадывалась, что женщина держащая его рядом, должна быть самкой. Это тоже наука и ей можно научиться из книг и у женщин. Но сейчас ей это не с руки. Кэт безумно жалела его. Она не понимала одного, почему так происходит. Такой сильный и надёжный мужчина - так несчастлив. Это не справедливо. Кэт не раз поглядывая на своё отражение в зеркале, жалела о своём виде. Ах, если б женское платье и привлекательности побольше... Хотя кто его знает как бы оно всё было будь она девочкой. Рядом с царём уж точно бы не оказалась, да и испаскудить могли. Мужичьё кругом. А так выскочить из беды и отбрехаться проще. Но как выбираться из этого вранья, что загнала жизнь, оба с отцом они не знали. Отец предлагал подкопить денег и вернуться домой, в Голландию, а она, надеясь на чудо, упиралась. Кэт согласна рядом с Петром прожить всю жизнь в солдатском мундире. Только б судьба дала возможность видеть его, большего-то ей и не надо. Отец замечал, что дочь о чём-то постоянно думает, нельзя же без толку смотреть в одно место или хлопать глупыми глазами в потолок, но приписывал это мужскому наряду оторвавшему её от женской сущности и вогнавшего в печаль. Ставил себе это в вину и тревожно вздыхал.

Как же она летит лодка жизни нашей! Летит неотвратимо. Как будто гонят её на все силёнки тысяча гребцов. Вот уже и Кэт шестнадцать. Отец пять же осел в Московии выстроив небольшой дом с цветником и садиком. Занялся не только строительством кораблей, но и чтоб подкопить деньжат кое-какой торговлей. В России грех не торговать. Все торгуют. В дом не раз с кутежами наведывались то Меншиков со товарищами, то Пётр с эскортом. Приезжали с шутами, весёлыми бабами, пели, колобродили и плясали. Доля видно русская такая - середины нет ни в чём. Что воевать, что гулять, что любить что плясать- всё до жути. Кэт прислуживала и пряталась за печкой, посматривая из-за занавески на гулянье. Топили баню, парились, приходя в себя. Пётр тянул Николая с собой. Отец теребил подбородок, и надувал посмеиваясь щёки, а Кэт краснея, как свекла шла. Не снимая с себя одежды, тёрла ему спину и махала на все силёнки берёзовым веничком. Плескала на булыжные камни, набросанные возле чана водой, мигом отскакивая подалее. Вкусно пахло распаренными вениками. Кэт предполагала, что наверняка эти стены и лавки навсегда впитали дух мятного настою, берёзовой листвы и пара с горячим дымом. Париться он любил, но без надрыва. А вот в бане расслабиться с лежанием на полке, обливаясь холодной водой и балуясь кваском - это любезное дело. Кэт, обливаясь потом и краснея не хуже варёного рака, благо можно прикрыться баней, черпая берёзовый настой ковшиком, поливала его распростёртое на досках тело. А он ухмылялся и просил холодного квасу или пиво:- Шпарь малец. Кэт неслась в предбанник за питьём. Возвращалась, он садился, запрокидывал чёрную кудрявую голову, точно такую же, как и её и жадно пил. Янтарные капли, сбегая с кружки, текли по груди. Кэт старалась не смотреть. Боялась выдать себя. Но мужики не обращали на мальца внимания, гоня куда- нибудь с новым поручением. Когда разговоры мужчин переходили на войну и политик Кэт становилось совсем скучно возле них, но она чтоб разбираться и не быть дура дурой слушала.

Кэт сама сначала по приезду в эту страну никак не понимала той их бани. Варят себя в кипятке, мучают в паре на широком полоке, лупят почём зря по себе веником. Но сейчас привыкла и находила это лучшим и приятным, нежели корыто.

А однажды случилось то, чего она не ждала. Гостей не звали, не ждали и были не очень рады, правда чувств таких не выказывали. Было уже поздно. Без опаски она отправилась купаться. И только вымывшись устроилась на лавке полежать, хватнуть парку... За дверью - быстрый топот. И в баню ворвался Пётр. Потянул носом берёзово- мятный дух. Эх! Шагнул к полоку: "Как парок?! Можа поддать"! Оглядел. "Ё моё!" При факеле, но он рассмотрел, что перед ним женское тело. Сцена немых. Кэт, очнувшись и прикрыв лицо волосами и руками, выскочила в предбанник. Бегом накинув кое-как одежду, пока он там приходил в себя, рванула в дом. Ей повезло: никто не встретился. Примчав в свою комнату, она остановилась, перевела дыхание и, уткнувшись в подушку, принялась хохотать. Кажется, он не узнал и ничего не понял. Не надо отчаиваться! При одной мысли о Петре ощутила стеснение в груди. Вошёл отец. Рассказал, что Пётр пожаловали с Меньшиковым. В баню изъявил желание пойти сразу же по приезде. Александр Данилович отправился в дом, а царь, увидев над баней дымок, спросив: кто там - мыться.

- И что ты ему сказал?- вспыхнула она, прижав ладошки к щекам.

- Что там Карштен.

Кэт открыла рот от изумления: "Отец собственной персоной отослал царя ко мне. Похоже, он, привыкнув к моему мужскому статусу, и сейчас не понял своей ошибки. Хотела бы я быть уверенной, что Пётр не дознается! И всё же смешная картинка получилась". Кэт фыркнула и опять принялась смеяться. Ситуация чуть не вышла из-под контроля и виноват в этом был её родной отец, неизвестно с чего отправивший царя к ней в баню.

- Хорошо хоть Меншиков ещё с ним не заявился. Как ты мог забыться?

- Мать пресвятая Богородица!- вырвалось у него. Отец, смущаясь мял ладони и виновато жевал губы, но, осмелившись, всё же спросил:- А что там было Кэт? Прости, виноват. Вышибло из головы.- По правде царь был ужасным озорником, и быть там могло всё что хочешь. Он, теребя бороду, походил по комнате и, замерев возле неё, прокашлявшись сказал:- Может правильнее раскрыться. Какой бы не была правда, но лучше вывести её на свет божий, чем загонять дальше в дальние уголки в надежде, что когда-нибудь всё забудется или рассосётся, а Кэт?

Но Кэт, решившая слишком подробно не описывать происшествие, энергично замотала головой и сбивчиво объяснила:

- Ничего. Ничего страшного. Кажется, он мало что понял. Я прикрыла лицо и выскочила, пока он таращил глаза. Больше ни слова об этом! Было и было!- А в голове засело: "Что сделает Пётр, если обо всём узнает? Наверняка прогонит от себя. Это совсем не то чего мне хочется". Но что там гадать, что уж будет потом, то и будет.

Весь вечер она собиралась побыть около него, но так и не решилась из-за понятного волнения.

Пётр действительно обалдел застав вместо подростка девицу. Но потом решив, что что-то хозяин перепутал, полез париться. Не без того - хохотнул. Не умер же никто, жаль напугал, убежала. Сладкая банька бы была. До полночи гуляли за столом. Гоготали привезённые шуты. Шумели хмельные гости...

Кэт прикладывала ухо к двери. Нет. К ней никто не шёл. Да и наутро ей даже слова никто не сказал об этом, значит, пронесло и Пётр не признал в бане её.

Кэт спать не могла. Как уснёшь при таком тарараме. Когда она осмелилась выйти во двор, то темнота поблекла. Подпрыгнув присела на перекладину крыльца. Хорошо! Ночью прошла гроза. Морило не зря. Тяжёлые тучи за ночь вылили на землю все свои запасы и к рассвету медленно уползли за верхушки огромных дубов. Розовел восход. Из-за этих проклятых великанов не видно солнца, но ведь оно уже взошло. Вон как посветлело небо и золотятся края туч. А лужи-то, лужи точно зеркала кусок. Кэт не выдержав вышла встречать новый день за калитку в огород. Должно быть хороший день сегодня будет. Почёсываясь выполз Меншиков и послал за водой, умываться и за квасом в погреб похмеляться. Жалея о том, что ноги всего лишь две, а не четыре, Кэт побежала, пытаясь угадать, куда впервой и о том, что тот испортил ей всю картину такого замечательного утра. Сунув ему квасу и получив затрещину, оказывается - не угадала, отправилась за водой. Пётр появился позже. Кэт старалась не смотреть на него. Ей всё время хотелось рассмеяться. Такая дерзость бы не лезла ни в какие ворота. Но он, казалось, не обращал на неё внимания. Они с Меншиковым тихо переговаривались о своём. Уф! Пронесло! Её секрет не выплыл наружу, а мог моментально.

Кэт обрадовалась, а зря. Тот пикантный эпизод в бане для Петра без зацепки не прошёл. Эта история не ведая того пробудила в нём любопытство. Он сам не желая для себя принялся присматриваться к подростку, следить за ним. Зачем? вот этого и сам пока не знал, но делал. А с Николкой какое-то время спустя, стал задумчивым и вместо разговоров погружался в молчание. А случись пройти мальчишке мимо, он смотрел вслед удаляющейся стройной и гибкой фигурке, как будто надеясь разгадать допекающую его тайну. Сам себе усмехался и, окликнув махавшего топором мастерового, вставал рядом: "Чёрте что чудится!"

Кэт же, вчерашней ночью её мысли о том, что царь ничего не понял, показались правильными и удачными, но теперь ловя на себе его взгляды, она уже не была в этом так уверена. А может ей всё это просто казалось, ведь не разоблачил... Не показалось, Пётр посматривал... Его подстёгивало желание проверить своё чутьё. И если то правда, вывести озорницу на чистую воду. Он специально отталкивал мысль, что его тянет к этому мальчишке. Уж скорее под этой одеждой прячется девочка. "Не сошёл же я, в самом деле, с ума! Но тогда это самый что ни на есть сумасшедший случай в моей жизни". Он пожелал разобраться. Особенно, когда выехали на новые верфи, ему предоставилось таких возможностей хоть пруд пруди. Стояла страшная спека. Всё поникло, сохло и не жило. Трудно было выживать не то, что работать. Рабочий люд охая и крякая, маясь от жары пыхтел. Но куда ж деваться, надо было торопиться. Строили ладьи для большого дела. Впереди ждали баталии. Собирались воевать шведа. Тольке погоде наплевать было на царские планы, и солнце посмеиваясь жагарило на весь запал. Спасаясь лили на себя воду вёдрами, ни черта не помогало. Лоснясь от пота, трудились раздетые по пояс. А Николай одет до ушей. С чего бы? Пётр враз припомнил все причуды мальца не желающего нигде раздеваться. Раньше не очень это бросалось в глаза, теперь же насторожило. Безусый опять же. В исподнем или доветру его никто не видел. Когда парнишка воровато озираясь отправился в лес, Пётр, кинув рубанок и тоже для порядка оглянувшись, не видит ли кто, пошёл крадучись следом. Самый простой и очень хороший способ разгадать тайну - проследить. Нет, можно было отправить следом кого-то, но это такой случай непростой... чужому глазу точно доверить нельзя. Только сам. Он надеялся, что хватит одного удачного слежения. Он так страстно увлёкся этим, что решил довести дело до конца. И вот они шли один за другим. Тот постоянно оглядываясь, так что Пётр еле успевал скрыться, свернул на тропинку ведущую к озеру. Царь, посмеиваясь над собой, последовал за ним. Поразило, что мальчишка всё время наклонялся и нюхал полевые цветы. То просто вставал, как вкопанный и любовался полянкой. Пётр пожимал плечами: "Что за ерунда?" Парнишка, подойдя к песочной косе, ещё раз огляделся и, не заметив никого подозрительного, принялся раздеваться. Пётр залёг в траву за куст. В нос пахнуло мёдом сломленных цветов. Венчики цветов нахально лезли в лицо. Осторожно пальцем отодвинул. В лесной тишине трещали кузнечики так, что звенело в ушах. Приподнявшись на локти, Пётр уставился на объект. Парнишка стянул платок и развязал ленту стягивающую хвостик. Чёрные кудрявые волосы, такие же как и у него самого, кольцами рассыпались по плечам. Оглянулся вокруг себя ещё раз и спустил штаны выставив на обзор стройные ноги. "Вот так, так!" Рядом упала рубаха. Пётр онемел. "Будь я неладен!" Таких ног, бёдер и талии не может быть у мужчины. Он с большим трудом соображал, а тут вдруг заметил - вокруг тела была намотана тряпка. Зачем? Но вот и она упала на песок. Вырвавшись на свободу, полыхнула девственная грудь. Он был по-настоящему потрясён. И хотел бы во всю грудь заорать, да не смог. Ещё бы, совершив такое открытие! "Будь я проклят!" То была она, банная красавица. Даже лицо его, хмурое, колюче-злое, просветлело в тот момент. Правда, он превратился в пень. Из столбняка вывела вспорхнувшая рядом птица. Как молния резанул этот птичий крик по нервам. Чуть не вскочил. "Неужели в моём возрасте, можно быть таким дураком? Совсем не приятное открытие. Я посрамлён! Болван, право слово -болван!" Но самое занятное было в том, что он не жалел об обмане Николая, а, напротив, был почти счастлив. Хотя что-то скреблось: "Устроить бы ей, негоднице, трёпку за такую выходку. А ведьмочка-то аккуратненькая. Ишь попка-то какая сладкая и сама как леденец. Облизывать бы и облизывать". Несколько раз глубоко вздохнув и выдохнув для того чтоб унять огонь в теле и дрожь в конечностях. Пётр сглотнул сухим горлом и, уткнувшись в ладони, принялся тихонько смеяться. Естественно, над собой. Его просто надули. Да и ещё как! Вспомнилось, как он ему плакался жалуясь на немку, а Николай клялся, что, если б он был женщиной, то любил бы его безумно... Одного и всю жизнь. "Вот это да! Малышка влюблена в меня! По- настоящему! Боже мой, неужели я мог себе позволить такое предположить?!" Это открытие обожгло грудь, наполнило теплом тело и взорвало голову. А уж сердце, сердце, то просто принялось колотиться, как шальное. Вот почему ему так хотелось зажать этого пацанёнка и целовать, целовать... "Чёрт! Себя уже стал бояться: куда к бесу тянет, а всё просто, как белый свет. Девица! Сердце потянулось, а глаза словно ослепли. Если б не тот случай в бане. Решил уже глюки... И вот тебе на. Но знать о том никто не должен. Пусть всё остаётся как есть. Лучшее самому всё проверить, посмотреть. Больше ошибки быть не должно". Через пару минут он накручивал себя в другую сторону: "Нет. Спускать ей нельзя. Вывести надо непременно на чистую воду. За обман. Ох, как же она посмеялась надо мной. Ей-пра! Точно-точно! Вот засранка! Нет, ну это надо же!... За какого же дурака она меня принимает! Не спущу!" Последние мысли распалили его, вернее, он распалил себя сам. И он, грозно маханув кулаком в сторону обидчицы, саданул им в землю. Костяшки выжав из травы сок вмиг позеленели. "Крапивой бы её..." Тем временем, девушка, окунула пальчик ноги в воду и, оставшись довольна, вошла в озеро. В месте, где вода дошла до бёдер, присела, ойкнула, смахнув с поверхности воды жучков поплыла к кувшинкам. Пётр вытянул шею, подсматривая за тем, как она шугает с цветов стрекоз. Картинка завораживала. Злость испарялась. От всплеска воды он вздрогнул и с трудом подавил желание немедленно броситься к ней. Захотелось бултыхнуться к девочке, поплыть рядом. Но нельзя. Оно, конечно, можно, но тогда игре конец. А её надо продолжить. Хотя бы для того, чтобы не слыть пнём. Лоб от дум и метаний, аж вспотел. В какую сторону податься. Беда, он находился в затруднительном положении. Чтоб остыть перевернулся на спину и принялся глазеть на плывущие мимо ватные облака и бесцельно покусывать травинку. Послышался всплеск. Пётр перевернулся на живот. Девушка выходила на берег. Нагота её в жемчужном убранстве сверкала. Она, постояв минуту и зажав стебель цветка зубками, принялась отжимать волосы. Петр изнемогал от жажды, чтоб горло не склеило, сорвал, пожевал сочную травинку. Она проследила за солнцем и, выбрав направление его лучей, повернулась в сторону Петра. Запрокинув голову и откинув руки за спину, лесной нимфой стояла перед ним. Заведённый за ухо цветок короной украшал голову. Пётр вбивал кулаки в землю: "С ума сойти! Как можно было быть таким слепым. Такой очаровательной улыбки, от которой появляются ямочки на щеках, озорной и увлекающей не могло быть у мальчишки. Ещё злюсь на неё дурень". Он бездыханно наблюдал за тем, как её красивые руки справляются с волосами, забирая их опять под ленту, как нелепые мужские подштанники скрывают тугие бёдра, а тряпка стягивает высокие горки упругой груди. Чтоб не взвыть от разочарования, он сунул грязный кулак себе в зубы. Так надёжнее. "Вывести б плутовку на чистую воду, размотать клубок её плутни и что потом... Нет, терять её он не хочет..."

Уходил тем же порядком, как и шёл сюда - за ней. Неожиданное открытие безумно возбудило его. Давно затухший всплеск воды долбил уши. Огонь накатывал волна за волной. На лице застряла улыбка. Хорош! Грудь распирает, а ноги топают. За ней, туда, где строился корабль. Мир враз поменял краски. Дни стали иными- яркими. В его тёмных глазах было столько жизни и довольства, что он иногда хмыкал. С этого момента его тревожили очень важные вопросы: "Что делать, когда всё так запуталось? Как вывести её на чистую воду без ущерба её самолюбию? А вдруг кто её обидит? Да-да... теперь его тревожило и это". Крути часовой механизм головы, не крути, а решение должно быть принято. Вот и пришёл к единому знаменателю - надо держать её на глазах. Теперь-то уж он точно не спустит с неё глаз. "Ах, каким дураком был! Маялся- хотел иметь только свою единственную, любимую. Чтоб ждала, на улицу провожать выходила и встречала у окошка. О делах слушала и говорила. Бабу для нужды он везде найдёт, а вот любимую женщину и друга не так просто. Притворства больше не хочется, игры, а одному тяжко, одиноко. Хочется теплом и нежностью дышащую женщину под бочком. Только ж где её найти? Вдруг опять ложь за ради выгоды? И как награда вот это чудо. Такой ласковый ребёнок, у которого есть душа. Любящий его ребёнок. Девушка, которую в той любви к нему не могло остановить ничего".

Вернувшись на верфь, потрясённый, повалился в траву и принялся рассматривать реку со скользящими лодками. Но виделось ему совсем другое - тёмноволосая девушка с цветком в губах, со стекающим жемчугом на круглых плечах, тёмных шапок груди, ямочке живота... Жемчужины собирались в ручейки, ползущие по точёной фигуре вниз к пупку. И, переливаясь из него, как из переполненной чаши бежали дальше в косынку волос. Дальше он не мог вспоминать, сгорал, плотно жмуря глаза, тыкался лицом в траву. Мгновенно, как сухой мох, воспламеняли его те воспоминания. Боже, да она богиня огня. Так за сердце взяла...

Держался при встречах. Говорил строго, гонял по делам много и... не смотрел в глаза. А за это время судил-рядил, чуть ли не до холодов, и всё же решился. Самое трудное было объяснение с её отцом. Но он был абсолютно уверен в том, что знал, чего хотел, знал самого себя, и это придавало силы. В тщательно подобранных выражениях, царь изложил придуманную наспех легенду, по которой Николка, должен неотлучно быть при нём. Старый мастер хоть и не с ходу, но вынужден был на радость Кэт уступить. Вот так и наступили дни, когда рядом с Петром часто можно было видеть молоденького безусого солдатика. Он был при нём почти неотлучно. Шустрый и расторопный малец. Пётр, в свою очередь, был очень осторожным, чтобы никто не догадался о тайне Николки и сути его личных намерений. Меншиков, критическим взглядом оглядывая пацанёнка, ворчал: - "Ты стал просто невыносим. Ей-ей сошёл с ума. Зачем, мин херц, тебе этот молокосос?" Пётр, отводя от Алексашки взгляд, крякал в кулак: - "Смышлёный. Пусть будет. Не хочу, чтоб кто-то другой из господ генералов переманил". Меншиков с подозрением посмотрел на него. Обрадованная и удивлённая такой оценкой своих скромных способностей Кэт с трудом сдерживала смешок. Напрасно царь боится. Разве она уйдёт от него. А ей сказал: - "От себя никуда не отпущу до самого моего конца". И так прижал к себе, что девушка задохнулась. В ответ Кэт счастливо кивнула. О чём разговор: она согласна. Умрут вместе. Это ли не счастье. Не раз ловила его взгляд чересчур внимательно рассматривающий её. Этот взгляд горел интересом, смущал. Копалась в своей памяти: не совершила ли где оплошность, скомпрометировав себя. Не без того, обмирала, молила: "Господи пронеси и помоги..."

Ммм..., это какое-то наваждение, каждый раз Пётр порывисто оглядывался на звук её мелодичного, хоть и старательно ломаемого голоса, быстрых шагов. Глаза его при этом вспыхивали не понятным светом. Меншиков испытывал некоторое смятение. Он был достаточно сметлив, чтоб понять, что за сей привязанностью что-то кроется, но вот что? В общем, как не ломал голову, а понять истиной причины, он не мог. "Похоже - малец его успокаивает, вызывает в нём жизнь и надежду",- оценивал ситуацию со своей колокольни светлейший. Дальше - больше. Царь самолично интересовался спал ли, ел ли Николка. Меншиков диву давался таким метаморфозам, но понять пока ничего не мог. К тому же, все денщики царя у него были на жаловании, а к этому сопляку не подступиться. Он исправно моргал глазами и делал глупое лицо. Естественно, Кэт старалась ловчить с любимцем царя. Служить ему против Петра она не собиралась. Пётр очень часто её от гнева и дури Меншикова выручал и от других тоже беря под своё крыло. Скажет своё: "Так-так-так..." и отошлёт немедленно с каким - нибудь поручением, оставшись с её обидчиками лицом к лицу. Она не всё понимала, но была благодарна. Не раз ловила на себе, как царь с усмешкой поглядывает на неё, словно раздевает. Бдительно наблюдает за её лицом, выражением... Наблюдает и, посмеиваясь, качает головой себе. Тушевалась немного. С чего бы? А вдруг догадался? Да нет, ввалил бы горяченьких. Ему раз плюнуть. Кэт мучась в догадках не понимала такой милости царя, приписывая это жалости к её сиротству, хилому для мужчин сложению или участию Петра в своей судьбе обязана отцу карабелу. Пётр же терпел, надеясь бог весть на что. Правда, всё труднее было сдерживать себя, а иногда, когда его локоть или рука касались её щеки или груди, а полные любви и жизни глаза поднимались на него, начинало мелко знобить внутри, да и голос становился как из бочки глухим и срывающимся. Пётр в таком случае отходил, доставал трубку и курил. Вообще-то, по добродетели, при подобном положении дел, несомненно, человек обязан был бы открыть ей глаза на то, что нет необходимости притворяться дальше. Но это было бы просто и опасно, напугается ещё, отослать придётся, а ну как все примутся смеяться над ним. Много страшилок набиралось и от того царь молчал о своей осведомлённости дальше. Хотя наблюдать становилось всё чаще невмоготу. Страсть рвала сердце. Или случись застать ему на её устах улыбку... Ооо! Под колдовским влиянием такой улыбки, думал горячей головой он, самые закалённые мужчины и те падут непременно наделав глупостей. Но Кэт не подозревала ни о чём таком творившемся в голове и сердце царя. А тот старался вести себя так, как будто ничего не произошло. Кто б поверил, если б знал! Да он и сам себе верил с трудом. Вот что интересного наблюдать за приплясывающем вокруг мужских голов цырюльником. Щёлкает себе ножницами и всё. Но когда на табурете перед ним сидит Николка или как её там... Дух захватывает. Дел полно, а он стоит глазеет, как шустрый малый стрижёт ей волосы до плеч.

А Кэт, стараясь не выпячивать себя, просто держалась поодаль. Немного жаль ей было покидать отца. Нет, депрессии не было. Всё-таки уходила с Петром. Но её чувства были расстроены. Она, не выходя из мужского образа сколько-то старательно крепилась и всё же разразившись слезами, долго оглядывалась на машущую ей вслед старой шляпой фигуру отца. Потом, забившись в угол, до конца пути молчала. Кэт оставалась один на один с собой и жизнью. Как оно будет? А что если никакого просвета. И вся её жизнь- ночь кромешная, и суждено ей, малой песчинке, крутиться по заколдованному кругу- сызмальства и до гробовой доски. Если так, то пусть уж рядом с ним. Её глазик вперился в Петра. Тот, привалившись головой к стенке кареты, чему-то улыбался во сне. Она судорожно сглотнула слюну. Чего ж он там такого смешного видит?

Корабли кораблями, а Московия жила своей жизнью. Во дворце дым коромыслом, гудел пир. Этот приём был не совсем обычным. С шумом и при параде, приехали дорогие гости из Малороссии - Мазепа с казаками. Да-да на удивление всех он был чтим и принимаем Петром. Оно объяснимо. Мазепа принимал не малое участие в обоих походах Петра к Азову. Он охранял русские кордоны от татар под Коломаком. Не сам лично, конечно. Пятнадцать тысяч казаков под командой черниговского полковника Лизогуба брали Азов. Небольшое количество казаков на ладьях так же принимали участие в штурме и с воды. Они брали, а награду получил Мазепа. "Живота не щадил", это не про него, но приобрёл доверие царя чужими руками и звонкой монетой, преподнесённой царю на поход. Пётру нравился этот хитрый и наглый шляхтич. Он с открытым сердцем принимал всех, кто готов был служить России. Гетман приехал за наградой. Пётр лично наградил его орденом Андрея Первозданного. А получил он его опять за то, что сидя, сказавшись больным в хоромах, выделил казацкое войско, которое повели на турков, а потом и шведов другие казацкие начальники. Девиз ордена гласил: "За веру и верность!" Пётр верил ему. Тот очень долго был с ним, причём и не в лучшие для царя часы, поддерживал все его начинания. Поэтому благодарный Пётр не отказывал ему в доверии. Хотя по поступающим доносам, которых с каждым годом становилось всё больше, с ним не так всё было просто, но Пётр не хотел допускать их до сердца, не имея желания верить в них. Доносчиков, как правило, казнили. Мазепа покорил его ещё и тем, что умел не только вести дела, но и с задором, на широкую ногу, отдыхать и развлекаться. А ещё он был не плохим стратегом, хитрым политиком и имел хорошее войско и реальную власть на Малороссии, куда руки царя пока не доходили, значит, был необходим ему. На шалости гетмана он готов был закрыть глаза. Принимали Мазепу, как лучшего друга и надёжного партнёра. Здесь и там сновали карлы, кувыркались, визжали и надув бычьи пузыри, колотили друг друга. Спаивая гостей плёл всякий вздор пьяный папа, Никита Зотов. Кэт, отправленная в помощь, находила обед чрезвычайно роскошным, ничего похожего в своей жизни она ещё не встречала. Она не могла насмотреться на стол, заставленный яствами. Пили за милых сердцу гостей. Где-то посредине праздника Меншиков провозгласил тост за господина бомбардира, его успехи и здоровье. Пётр морщился и грозил кулаком. "Болтаешь много!" Гульба была в полном разгаре, когда гетман, грызя куриную ножку, приметил мелькающую между столами рожицу симпатичного безусого подростка. Нет, он не догадывался пока, что за фасадом юнца скрывается женщина. Как раз милое безусое личико подростка с нежной кожей, выгнутыми бровями и розовыми губками завело извращенца. Пётр, естественно, не зная о дурных наклонностях Мазепы, не подозревал о том, что он не брезговал ничем и имел в своём арсенале такие развлечения и оргии, о которых не ангельского мышления Пётр и подумать не мог. В его замке на болоте устраивались публичные сценки сношений людей и животных, причём участвовали в оргиях особи разных полов. Для нормального человека, то было жутью, а для Мазепы удовольствием. Он получал радость и от участия и от просмотра. Только Пётр не знал этого и видел в нём сильного воина, умного хитрого политика и интересного собеседника. Не в обязанности царя знать, что человеческая маска имеет, как правило, два лица. Занятая делом Кэт была тут же. За неё думки остерегаться не имел. На глазах мелькала, кто посмеет обидеть царского любимца. А тут казаки, народ приезжий, своевольный, бережёного Бог бережёт, был начеку, глаз косил, приглядывал. Оказалось не зря думку тревожную имел. Гетман захотел иметь то, что кольнуло его сердце и немедленно. Удалые казаки с пацанёнком не церемонились. То есть с Кэт. Пётр, не спускающий с неё глаз, заметил, как она напряглась и побледнела. Заприметил он и людей Мазепы окруживших её. Они стали оттеснять девочку в отведённые гостю покои. Пётр вырос перед ними неожиданно. Самолично пресекая их старания и прикрывая собой Кэт. Он сам мечтал на Кэт нагую ещё хоть раз одним глазком посмотреть и не смел, а тут чужаки руки протягивают. Ишь губа не дура у казачков! Желваки его ходили, кулаки сжимались:

- Не сметь!- раздельно произнёс он.

При этих словах они резко повернулись на голос. На их лицах было написано величайшее изумление. Царь! Казаки, кладя поклоны, отступили. Откуда взялась прыть - Кэт не зная что и подумать, но, не удержавшись от благодарности и красноречивого взгляда на спасителя, припустила от беды подалее. Скорее к себе, а там упасть на койку, забыться мёртвым сном!

Гетман сидел за беседой, с готовностью поддакивал, затаив едкую иронию. Небрежно развалясь, то пригубливая чарку с рейнским, то поигрывая огромным перстнем на пальце, косился на разгоревшийся возле юнца инцидент. Сам царь встрял! Он поперхнулся от неожиданности, но влезать не посмел. Сидел и толковал с соседями про то, про сё, как бы не причастный к шалостям своих подлеглых. На самом же деле: разъярённый Мазепа, привыкший добиваться цели, рвал и метал. Но перечить Петру не посмел. Зато решил получить желаемое хитростью. Для начала на следующий день пришёл с повинной и просьбой - подарить юнца или продать. Самым большим желанием Петра сейчас было повернуть оглобли гостей восвояси. Но сдержался. Толку-то от пылу. Царь поводил разговор туда - сюда и понял- нужен пацанёнок, про ряженую женщину им невдомёк. Пётр может и не пылил бы так и уступил, если б то не была Кэт. Состоялся жёсткий разговор. Царь ухватил гостя за ворот, встряхнул с бешеной силой и жестом сильной руки поставил крест на затеи гетмана - отказал, причём сурово предупредил о последствиях, вздумай тот самовольничать. "Я тебе лапы укорочу, зело вольный стал",- процедил он ему сквозь зубы. Метнулся сторожкий взгляд лисьих глаз, лысина побагровела, но мгновение- и под польскими усами гетмана заиграла покорная улыбка. Мол, слушаюсь и повинуюсь. Пётр заметно помягчел и посчитал инцидент исчерпанным. То, что произошло на следующий день - это была попытка выкрасть Николая, взбесило царя. Как посмели? К тому же, ему объяснили, наконец, зачем Мазепе нужен желторотый юнец. Надеялись, что царь отдаст мальца и размолвка будет исчерпана. Политик - вещь коварная, любое слово восьмёркой выгнется, а здесь... Объясняли: мол, наша хата с краю. Не наживать же врага в лице Мазепы, в самом деле, при такой непростой военной картинке. Но не тут-то было. Недоверчиво переспросив и запинаясь уточнив, Пётр вдруг прозрел насчёт порядочности и человеческих качеств Мазепы тоже, он понял, что этот человек не только никого не уважает, но и не считается ни с чем и ни с кем кроме своих желаний и животных инстинктов. А ради своей цели перешагнёт даже через Бога. Ой, греховодник! Разъярённый, он, помахав в ту сторону, где по его предположению находился гетман, приказал выбросить его и запретить появляться перед своими очами. Никто ничего не мог понять. Трактовали происшествие на разные лады. Такого раньше царь себе не позволял. И это с тем, кого он почитал отцом своим. Никто не мог и подумать, что казалось крепкая дружба Петра и Мазепы лопнет как пузырь, так неожиданно и главное не понятно из-за чего. Мазепа даже не успел как следует рассмотреть того мальца из-за которого так круто могла измениться линия его судьбы. Меншиков, прищурившись, созерцал эту сцену. Немного поостыв, царь под давлением дипломатов и советчиков отошёл. Даже наградил землями и пошёл на уступки. Война на носу. Август кинулся на Швецию, начав бои в Ливонии. Однако, поняв, что кишка тонка, очень скоро запросил помощи у Петра. Тот помог саблями казачков. Мазепа послал полк под командованием полковника Истры. Это не помогло, да царь и не рассчитывал на то, что Польша остановит шведа. В его планах был расчёт лишь на то, чтоб задержать. Выгадать время. Такая себе игра в догонялки. Что-то из задуманного получилось. Какое-то время шведский король гонялся за любвиобильным петухом Августом. Российская армия была ещё слаба, флот тоже только зарождался. Петру требовалось время. Но шведы смели Августа и устроили Петру конфузию под Нарвой. А что до дружбы с гетманом? Прежнего пылу к Мазепе у Петра уже не было. Но политика и дело превыше всего! Царь по-прежнему величал его другом, надеясь, когда придёт время разобраться с той канальей, а гетман всё чаще и чаще демонстрируя свою преданность, прикидывался немощным. Кэт, узнав о ждавшей её участи в постели гетмана, негодовала: "Будь в руках пистоль- уложила бы на месте!"

Пётр готовился к баталиям. Начало должен был положить Мариенбург. На кону стоял Нотебург переименованный после в Шлиссельбург. Николая брать с собой не собирался. Но Кэт осознавая все трудности своего положения, отправилась. Ей хотелось быть рядом. Она внимательно контролировала свои чувства по отношению к нему, стараясь не признаваться даже себе самой, но не видеть его, ей никто запретить не может. Не без того, прикладывая немало усилий, пряталась. Но ведь не иголка в стогу сена не спрячешься. Он от изумления раскрыл рот, обнаружив её в походе. И надо признать, что побледнел гораздо больше от того сюрприза, нежели она от испуга: "Вот сейчас царь задаст!" Он подтащил её за шиворот к себе и, поставив к своему ботфорту, держа за обе руки, рявкнул: - "Рядом!" Кэт застыла. Потом, решительно отняла свои руки и отвернулась от него, чтобы скрыть дрожащие губы и наполнившиеся слезами глаза. Вот-вот не хватало ещё разреветься. Обратно не отправит, ведь ничего нельзя исправить в данной ситуации. Путь был не прост. Но они дошли. Правда, идти приходилось всяко. Но Пётр зря волновался за девочку. Для жизнестойкой натуры это не было сложной задачей, как может с ходу показаться. Поход рядом с Петром много сулил, чтобы впадать в уныние. Наконец добрались. Чуть свет забили барабаны. Войска, подходящие сюда разными дорогами, вышли на мыс перед крепостью. Она стояла посреди Невы. Остров и она громадиной на нём. Какого рожна надо здесь шведам? Это наше! Пётр, вертя трубу рассматривал древний, как русская земля Орешек. Крепка. Знамо, что наша. На стенах не было видно ни души. Словно, вся громадина спит. Лишь беспокойные стаи птиц кружили над крепостью, наводя на мысль, что там всё бурлит. Царь щурил глаза и долго молчал, думая о битве. Пётр видел план крепости и подходы к ней. Поэтому шли с сюрпризом. Для этого отдельно от выстроившихся на мысу сил, был скрытно подобран отряд. Прорубив просеку через лес к реке. По ней и проволокли волоком с Ладожского озера ладьи. Пётр шёл с этим отрядом. Он вместе со всеми впрягался в канаты и тащил суда. Кэт бежала чуть в сторонке, собирая раскиданные им кафтан, треуголку, плащ. Поднося воды и умывая. Даже пыталась всунуть своё плечо с помощью. Пётр, собрав на лбу морщинки, выкатывая глаза, вытерев рукавом мокрое лицо, грозно цыкал:- "Марш в лодку мелкота. Да прикройся, чтоб не намочиться". Кэт обидно, но возражать несмела, чтоб не схлопотать чего доброго затрещины. Постоянно чувствуя себя виноватой, она всеми силами старалась изобразить безразличный вид, умело сдерживая благоговейное отношение к нему. И всё же тоска сжимала сердце. Она чётко представляла себе, что если только не произойдёт чуда, то ей до седых волос придётся остаться в мужском платье. Но не может же такого быть! Что-то должно произойти, чтобы избавить её от путаницы и сделать его любимой. Такую надежду грела она. Поход был трудный для всех. Измотались до дури. Усталость просто валила с ног. Но ранний рассвет поднял народ на ноги. С матушкой природой не поспоришь. Ночь отбыла своё и вместе с золотым хороводом из звёзд откатила за горизонт. Флотилия пошла по Неве к Орешку. Боевые ладьи плыли по фарватерам, проложенным разведчиками. За кормой бурлила холодная вода. Плыли по темноте на вёслах. Пётр за шум грозил кулаком и сам садился на вёсла. Подошли к берегу не заметно. Прыгали тайно в прибрежные камыши. По цепи ветерком пронеслось: "Готовьсь!" Пётр, в наброшенном на плечи кафтане прошёл на выпирающий берег. Себе воинских чинов не давал. Если брал, то только в бою. Но все и так знали, кому принадлежит долговязая фигура в ботфортах - Петру Михайлову. Рядом Меньшиков, офицеры и Кэт. Александр Данилович, поглядывая на таскающегося за ними юнца, с трудом сдерживал злость, выстукивая пальцами по шпаге, совершенно не понимая, зачем Питер потакает ему. Солдаты стояли шеренгами. Первая, вторая, третья... Возле каждой офицер. Царь таращит выпуклые глаза и хрипит: "Соберитесь с силами, братцы. Не за себя, за Русь святую бои идут. Спор идёт о наших русских землях. По той причине и льётся кровушка потоками..." Лицо его сделалось неприступно каменным. Пётр махнул рукой. "Пошёл!" Солдаты побежали по перерытому водой и людьми полю. Слышалось эхом: "Пали!" Ружейные вспышки осветили окрестности, бегущих с выставленными штыками на земельные укрепления солдат. Пётр улыбнулся - первый шаг выиграли. Были и пленные и улепётывающие. Укрепления или как говорили: шанцы на правом берегу были взяты. Но это только начало. Царь напрягся, непрерывно глядя вперёд. У Меншикова широко раздувались ноздри. Уже смелее с рассветом перекинули по реке сюда мортиры и начали кидать в крепость ядра. Огненный бой- наиглавное и для драгун, и для солдат. Вот и палили чёрные от сажи пушкари из до красна раскалившихся пушек. Однако, недели осады и жёсткая бомбардировка к сдаче не привели. Хотя русские батареи говорили без устали, желанного результата это не дало. В крепости полыхал пожар, сплошное зарево освещало всю округу, на реке - точно днём. Русские стояли наготове, штурмовые лестницы с нетерпением ждали своего часа, но гарнизон держался. Меншиков озадаченно поскрёб в затылке. Пётр рыкнув дал команду на штурм. Часа в два ночи смолкла надоевшая всем до чёртиков и оглушившая всех канонада. Пётр сам бегал от мортиры к мортире, сам наводил и подносил запал. Уговоры ни Меншикова, ни Брюса не действовали. Застывая над бруствером, причмокивал, довольный. "Ага, припекает шведа..." Ядра и бомбы влипали кучно. Крепость заволакивало дымом. В небо над стенами рвались снопы огня. Сигнал приготовиться. Священники прочитали молитвы. Благословили. В три часа пальнула пушка. Цепи вышли на исходную. Тут же забились в надрывном кашле барабаны. Отряды пошли на штурм. У Кэт замерло сердце: "Вот она битва!" По воде бесшумно на вёслах заскользили к провалу в стене ладьи. За ними пошли плоты. Пётр, сжимая подзорную трубу, стоял на батарее. Ноги расставлены. Желваки ходуном ходят на лице. Шея вытянута, как у гуся. Теперь он видит, как первая лодка уткнулась носом в берег. Солдаты тащат лестницы. Выставляют. Ползут вверх. "Господи помоги!" Сверху не дремали: кидали камни, лили раскалённый свинец. Горели от попаданий плоты. Стонали раненные. А Пётр вертел и вертел у глаз трубу. Подлетела разведка, доложили. Из Ниеншанца спешит на помощь осаждённым батальон. Пришла очередь показать себя коннице. Она именно хороша в таких догонялках. А твёрдой ногой, главным на поле стоит пехотинец. Пётр отправляет сотню. Та атакуя рассеяла отряд лавинным ударом. Кэт тревожно смотрела на его осунувшееся чёрное лицо, ужасным блеском наполненные глаза и безумно его жалела. Ей хотелось сбегать туда к стене всё посмотреть своими глазами и потом рассказать ему. Штурм был на редкость упорным и кровопролитным. Он просто гудел, когда заволакивая дымом горизонт пожар делал его беспомощным. Так прошло пару часов. Затянутое пеленой солнце не разглядеть... Зато Пётр видит, как новая волна штурмовиков подошла к стене на помощь первой. Эти с гранатами. На шеях мешки. В зубах фитили. Шведы сопротивлялись. Но кое-кто уже проник в пролом. Лодки, плоты переправляя солдат работали во всю мощь. Кое - кто умудрялся достигать крепости вплавь на брёвнах. В дыму приливали и отливали колонны солдат в тёмно-зелёном. Пётр ничем не мог им помочь, ему оставалось только ждать. И он, вцепившись в трубу, ждал. Видит Бог, не хочет он с таким трудами выпестованную армию вогнать в гроб. Невесёлое и напряжённое лицо царя не давало покоя фельдмаршалу. Тот много гневался и опускался до рукоприкладства. Шереметьев пробовал его несколько раз увести в шатёр откушать и отдохнуть. У фельдмаршала разболелись ноги и он думал, как бы всунуть их в собачьи сапоги. В желудке, опять же, ныло пустое место. Он явно ощущал внутреннее неудобство. Но Пётр, словно глухой, игнорировал его потуги. Кто бы знал как внутренне он во многом винил себя. Мыслилось-то широко, выйти и сотворить молниеносный сдвоенный штурм. Ан, кишка оказалась тонка! Не до еды, не до отдыха. Не достучавшись до царя, Шереметьев потупился, умеряя резкость, готовую слететь с языка. Но сколько ж можно сдерживать себя. "Поесть-то надо",- выстукивало молоточками в голове. Морщинистое лицо от натуги порозовело. Так-то помучившись, старик фельдмаршал, подозвав Кэт, велел сбегать и принести государю чего-нибудь пожевать. Кэт, стрельнув по Петру взглядом, и боясь как бы он не исчез, припустила к шатру. Меншиков пробормотал себе под нос что-то насчёт молодых сосунков, но никто не ответил. У всех дума одна - со шведом поскорее расквитаться. Вернулась с пирогом и кружкой квасу, занятый битвой Пётр даже не посмотрел в её сторону. Но через минуту уставившись в неё словно о чём-то вспомнив, протянул руку к пирогу, разломил его на две части и одну вернул ей, потом дал отпить из кружки. Так они и заправлялись. Меншиков таращил глаза и глубоко дышал от таких непоняток. Ноздри его вздымались, как два вороньих крыла. "Чёртеня какая-то. Этот малый так похож на мин херца. Те же глаза, волосы, овал лица, губки. Ни дать ни взять, как братик. Если б не знал Николку с горшка, запросто б подумал. Может Пётр тоже заметил сходство, отсюда и балует его". А Пётр, приставив трубу к глазам, уже сверлил стену, отыскивая хоть какую-то слабинку в неприятельской обороне. Из него вырвался стон. Большие потери. Под лестницами много раненных и трупов. Тела тюфяками падали вниз. Осторожный Шереметьев, шепча: "Упокой, господи, души новопреставленных рабов твоих...", топтался в нетерпении, ёжась как от нетерпимого холода. Он бы с радостью протрубив отход отвёл войска, с чем с надеждой и смотрел на царя. Но тот не спешил. Искоса оглядывал молчаливо-грустный генералитет, дышал затруднённо. Думы, думы раздирали голову: "Опять тянучая осада. Нет!" С ним не спорил никто. Один Меншиков тронул Петра за пустой рукав. Тот опустил трубу и минуту смотрел на него. Сжав губы, кивнул. Меньшиков всё понял. Они обнялись. Снова лодки и плоты скользят по воде. Это последние. Пошёл резерв. Пётр видел, как Меншиков сбросил с себя мундир, откинул шляпу с пером и в одной рубашке, со шпагой метнулся к пролому. Пётр зарычал: "Подставился, отовсюду заметен. В игрушки играет. Убьют дурака!" Алексашка действительно рискуя жизнью старался ради славы. Так он заметен и царём и народом. А умирать всё равно один раз. Правда, он не собирался, оточив себя преданными головорезами. Он знал, что победу нужно брать, а не ждать, к тому же до неё шаг остался. Так и есть. Новые силы напугали. Создалось впечатление, что их у царя не счесть. И шведы побежали. Меньшиков, коля и круша всё на своём пути, добывая себе воинский чин, шёл впереди. В бою он был до дерзости смел.

"Наша берёт!" Кровь прихлынула к лицу царя. Губы его беззвучно шевелились. Можно было только догадываться о чём. Наверняка он просил у Бога сохранить жизнь своему любимцу и победы. Разве выстоишь на месте. И Пётр, не утерпев, полез на стены. Со всех сторон неслось: "Царь! Царь!" Солдаты устремились вперёд. Фельдмаршал умолял. Но Петра не протаранишь. С каменным лицом слушая убедительную речь фельдмаршала, он не хотел мешать его добрым намерениям. Пусть, мол, старик выскажется, решать всё равно буду я. Кэт, готовая за ним в огонь и в воду, закусив губу, не сводила с него глаз. Она знала, что он всегда и всюду в первую очередь думает о других и лишь потом о себе и поэтому Кэт решила быть рядом. Он не брал, она, стараясь быть ненавязчивой и избежать объяснений, прыгнула в другую лодку. И у стены оказалась рядом с ним. Солдаты чертыхались: "Неужели без пацанёнка не обойдёмся? А она, не слушая никого, лезла вверх, стараясь не отстать от Питера и не смотреть вниз, чтоб не закружилась голова. Вряд ли кому бы пришло в голову заподозрить в ней сейчас девчонку. Они взлетели почти враз по разным лестницам уже на зубчатую стену. Выше на шпагах бился Меньшиков. Кипела рукопашная схватка. На улицах пришлось тоже не сладко: пальба из окон. Рвались гранаты, свистели ядра. Кругом, насколько было видно, лежали убитые в разноцветной справе, ружья и ручные мортирцы, раздутые от непомерной стрельбы, поблёскивали окровавленные шпаги, ещё дымились в руках убитых пистоли. Жуть! Грудь у светлейшего ходила ходуном от запарки. Заметив Петра, он онемел. Возмущённому ему не хватало слов. Задыхаясь от негодования и перекрикивая грохот боя, он, помогая себе руками, орал: "Вот чёрт!" - Мин херц, ты сдурел...

Усы Пётра зашевелились, побагровев, буркнул:

- Рот закрой, пулю поймаешь.

Меншиков, почувствовав злость в насмешке и мрачную угрозу голосом, так и сделал. Но, кликнув штурмовиков, велел взять царя в кольцо. Пётр не споря махнул рукой. Пусть так! Кэт шла шаг в шаг за ним. Всем сердцем она желала признаться во всёх своих грехах. "А что, возьму вот сейчас и скажу". Но не смогла. Думать одно, а сделать - другое. Это будет всему конец. Напоровшись взглядом в неё, он выругался: "Чёрт бы её побрал, лезет в самое пекло!" Естественно, постарался приблизиться и прикрыть собой. Кэт же не спускала с него глаз. Крутя головой, она заметила, что пока он менял патроны в мушкетах, а штурмовики занятые боем просмотрели, в него прицеливаются. В этот несчастный момент, метнувшись в его сторону, девушка, со всех силёнок, толкнув царя, закрыла его собой. Пока царь поднялся, пока понял всё... Пётр, ругаясь и топая от злости ботфортом, прокричал Меншикову, чтоб брал город. А сам, впервые изменив себе и, подхватив шатающееся тело побледневшей Кэт на руки, поспешил вниз. В голове промелькнуло: "Торопыга! Всунулась всё же". Он нёсся сейчас против течения. Этим самым он озадачил не только всех вокруг, но и себя самого не меньше. Меншиков, конечно, очень удивился тому, что государь нянчится с мальцом, но развивать и увлекаться этой мыслью было недосуг. Жар боя тащил за собой. Но прокричать прокричал:- "Ни черта не понял. Ты куда?" Могучий Пётр обернулся:- "Что поделать, мой друг, у меня есть более важные дела, требующие моего присутствия, а ты давай дерзай!" Меншиков в недоумении пожал плечами, не поняв остроумие царя. Пара рослых солдат бросилась Петру помогать, вторая пара по приказу Светлейшего перекрыла доступ к нему. Ещё двое помогали уходить. Сбежали с лестниц. Перенесли на лодку. Во весь опор, налегая на вёсла, гнали в лагерь. Кэт, качаясь на его руках, стонала. Больно. А ещё она страшно боялась получить нагоняй за своё недостойное поведение. Теперь ей оставалось только исповедоваться перед ним. Ох, как это страшно! Лучше умереть, а они уж пусть разбираются с её враньём... Перед ней плавало его расстроенное лицо и большие чёрные глаза, немного удивлённые, озабоченные и добрые. Прижимая к груди, на длинных как журавль ногах, понёсся в шатёр Меншикова, но на ходу раздумал и свернул к ближнему, им был шатёр Шереметьева. На бегу отдавая приказы, чтоб прислали из лазарета лейб- медика, принесли горячей воды, торопился к цели. Влетел, огляделся и, выгнав всех, уложил девушку на ложе. Все кто пытался сунуть нос к нему, нарывался на ругань. Ругаться Пётр умел. Кэт, стараясь не упасть в обморок, пыталась из последних сил не позволить ему раздеть себя. Испуганно бормоча, что-то невнятное, уставилась умоляюще на него. Слабеющая, она чувствовала себя неловко. Причин было достаточно. Хотя бы первые две, что рвали голову - потому что женщина и потому что врала царю и всем вокруг. Хотя по одному взгляду на его физиономию сейчас было понятно о его давнем познании о ней. Так и есть! Он, убирая её ладошку, предупредил:

- Прошу прощения, но я всё знаю. В курсе вашей кутерьмы. Не надо со мной играть. Тебе сейчас будет нужна поддержка, плечо в которое можно поплакать и на которое можно опереться. Обещаю, что сделаю всё возможное. Я прошу, окажи мне честь быть им.- От перекривлённых напряжением губ, казалось, что насмешка не сходила с уст, но взгляд его был очень серьёзен. Он выждал и удостоверившись, что его понимают, продолжил:- Ну так как твоё имя?

Наконец он закончил эту бессвязную речь. Её ладонь безжизненно лежала в его руке. Она слушала Петра в удручающем молчании. Душевное равновесие в один миг было нарушено. Чувство вины и стыда душили её, она не могла говорить. Боль от ранения ей казалась меньшим наказанием за переодевание, какого она достойна и если она умрёт, это будет расплатой. К физической боли прибавилась ещё и душевная. Знал! Всё знал! Девушка вздрогнула и ещё сильнее побледнела. Правда его голос давал надежду, он не источал вынужденную вежливость, скорее искренность и желание помочь. Она была в нерешительности и склонялась к мысли принять её. Она с трудом раскрыла запечённые жаром губки: - "Если вы действительно так думаете, государь, то по- моему мнению поступаете как нельзя лучше... Решение за вами. Я принимаю вашу помощь и благодарю за всё". С тем же в голове вспыхнуло пламенем: "Значит, не ошиблась и ничего не может быть более очевидным, чем факт, что он давно в курсе происходящего. Интересно, на сколько - давно? И почему никогда не напомнил и если знал кто я, то почему держал возле себя?" Вопросы, вопросы... на которые мог дать ответы лишь один человек - это он. А он предлагает заботу и помощь. Сердце заплюхало в сладкой сыте. А вдруг жизнь берёт на себя все заботы по осуществлению её надежд. А что если такое возможно. Она внимательно, хоть и с сомнением, взглянула ему в глаза и затем, откинувшись на подушки, слабым голосом по привычке произнесла своё имя:

- Карштен,- но, заметив, как он поморщился, поколебавшись, сказала правду,- Кэт. Я умру?

- Что за ерунда...- выбухнул гневом и растерянностью он. Эта неординарная женщина путала его всё время, повязывая при этом по рукам и ногам. Он всё время занимается рядом с ней не свойственными ему вещами, то уговаривает или утешает, то сопли вытирает... Переборщил с эмоциями из него всё же вырвалось: - Боже милостивый, как же я раньше не мог догадаться?...

"Значит, не так давно произошло моё разоблачение..." О, Кэт так боялась, что может произойти что-нибудь в этом роде и она будет с позором разоблачена. В преддверии трёпки дрожала, как в лихорадке. Но реальность оказалась иной. После её потока слёз и его заверений- не сержусь и не накажу, он даже попробовал это создание утешать. За минутой тихого размышления, она обрела надежду: "Похоже, всё обойдётся и Пётр не собирается меня прилюдно пороть". С осторожностью и надеждой она спросила:

- Могу ли я довериться вам?

Её измученные болью и страхом глазки стрельнули по нему.

Она была удивлена и тронута тем, что он не старался быть сердитым. Но ей показалось, что царь не проявлял желания подтверждать или отрицать это её желание и хранил какое-то время молчание. Оно так и было - молчал, но ответ был написан на его лице: "Сколько хочешь!" Пётр действительно улыбнулся:

- Можешь... Я счастлив быть тебе полезным! Катя значит. В самом деле красивое имя...- Освобождая её от окровавленного тряпья он отвлекая говорил:- Вот и хорошо... Вот и славно... Вот и умница... Призналась и правильно. Сколько можно дурачить...

Она кивнула, с облегчением обнаружив, что он так всё разумно и без слов стремящихся напугать ей объяснил. Дольше быть мальчиком она действительно больше бы не смогла.

На его лице застыла нервная усмешка. От только что пережитого шока, от страха потерять её. Она же, посчитав это насмешкой, поджала губы. Смеётся и разве он один. Кэт привыкла в своей нелёгкой жизни к этому. Дуться нечего, надо говорить. Помедлив, и сдерживая стон от неудачного шевеления рукой, решилась на волнующий её вопрос:

- Это после случая в бане? Не представляю ещё откуда могла пойти такая молва... О, что вы должны обо мне думать!- вызывающе произнесла она.

Их глаза встретились и он сказал мягко:

- Может быть... Я посчитал, что... Идиотская шутка, надо сказать. Одурачила ты всех красиво...- начал, поглаживая собственную шею он. Только что её обвивала её рука. Чувства всколыхнулись, он прорычал:- "Баня?!..." Можно и так сказать, но... насторожившись я следил. Да, да... Некрасиво не то слово, но не сдержался, каюсь. Ты, моя любимая глупышка, должна простить меня. На озере, во время твоего купания, понял всё. Виноват, хлопал зенками, а кто б отвернулся от такого...

Теперь на бледном лице Кэт вспыхнул румянец: "Ужас какой!"

- Ну уж... Там и смотреть-то не на что...- прошептали конфузливо её губки.

Пётр старательно свёл брови и укорил себя. Распустил теля язык. Не надо чтоб сразу почуяла его залежность от неё. А сердце шло своей дорогой, оно непослушное рвалось к этому милому созданию. "Ягодка моя! Как же я намаялся. Теперь всё, теперь ты моя птичка",- чуть не слетело с его губ.- Где ж тот клятый лекарь?"

- Страсть не люблю, когда цену себе набивают.

Но не выдержав, обжёг её горячие губы поцелуем. И тут же отпрянул: "У девочки жар, а я с глупостями лезу!"

Пётр, приподняв обмякшее тело, рывком снял с девушки сапоги. Она вскрикнула от пронзившей боли и ещё более побелела. Её маленькая ручка тисками сжала его запястье. Глаза источали боль, щёки пылали. Замерев в раздумье на миг, он продолжил пытку. Стянув камзол и рубашку, разрезал тряпку стягивающую грудь. Она прикрыла ладошками белые как молоко волнующие бугорки. Пётр отвёл глаза. Опять накатила как тогда у озера странная оторопь. Молчал, как будто проглотил язык. Вскочив, как ошпаренный, порылся в фельдмаршальских вещах, достал белую из тонкого шёлка просторную рубашку с кружевами и накинул на неё. А рану в плече заложил наволочкой. Смахнул текущие по девичьим щекам слезинки. Утешая, прошептал:

- Больно? Потерпи. Хотя нет, терпеть тебе как раз неуместно- поплачь. Женщинам слёзы приносят облегчение. Сейчас лекарь пожалует.

У входа в палатку чем-то осторожно погрохали. Пётр, прикрыв Кэт простынёй, разрешил войти. Расторопный, но немного испуганный служивый, что стоял у шатра на часах, принёс горячую воду и уставился на царя. Тот махнул рукой, мол, пошёл вон. Недовольный солдат, косясь на кровать, поднял брови, но ничем больше не обнаружил своего удивления, повинуясь вышел. Он готов был сворачивать для царя горы, ему указали на дверь... Окунув в миску с водой обшитый кружевами платок фельдмаршала, царь пытался обмыть её.

- Не царское это дело... Я доставляю вам слишком много хлопот...- сказала она сдавленным, вот-вот готовым выбухнуть рыданиями, голосом.

- Ничего подобного... Ерунда,- отмахнулся царь, принимая бутыль с водкой от смотрящего в пол вызванного вновь солдата. Тот разглядел вместо солдата девицу. С трудом понимал причину таких метаморфоз и смущался. Большая доля сомнения разрисовала его лицо. Чтобы это значило...

- Узнают...- простонала она, глотая слёзы.- Что скажет доктор по поводу такого оборота дела?! К тому же весь свет будет поставлен в известность... Каждый без какой либо нужды примется входить во все подробности, коснётся вас... Да и меня сведёт с ума бредовая болтовня. Общество будет... будет очень шокировано, государь? Любая шавка из подворотни облает, мол, просмотрел под носом...

Пётр даже не поморщился.

- Мне нет дела до этого... К тому же ты всё преувеличиваешь. Я прищемлю языки,- отрезал он с горячностью.- Остаток жизни они будут жаловаться на плохую память. Вот так! А ты не должна больше думать об этом.

Всё случившееся переутомило бедняжку. Кэт откинулась на подушки: "Он может! Он Пётр!" Сейчас она даже не представляла, как они с отцом втянулись в эту абсурдную идею с переодеванием.

- Государь, не будете ли вы так любезны, чтобы самому сохранить мой секрет в тайне?- пролепетала она.

Царь вспыхнул: "Это уж право слишком! Прикидываться мне дурачком дальше. Ни за что!"

- Нет, меня не затруднит. Посмотрим,- вредничая за её фокусы, поджал Пётр губы.

Прибежавший со всех ног с ворохом микстур и склянок маленький, тощенький лейб- медик, найдя вместо солдата раненную женщину, вытаращил глаза. С живым любопытством осведомился: - "Откуда?"

Каждая прошедшая минута подвергала царя в ужас. Пётр, подняв того за лацканы мундира высоко над полом, на все силёнки тряханул.

- Я должен объясняться?... Сказ мой таков- она должна жить. Понял, дохтур?

Тот, меняя на лице изумление с испугом, закивал. Вот это он понял.

- Что в моих силах Пётр Алексеевич сделаю, но мы все под Богом ходим,- заикаясь, произнёс он. Пётр грозно приподнял бровь. Доктор заторопился:- Уверяю вас, непременно постараюсь, ваше величество...

Царь посидел, не спуская с девушки глаз, снова встрепенулся.

- Постарайся, а то моё сердце не выдержит.

Пётр прикрыл дёргающуюся щёку. Раздражение моментом прошло. Он любил, когда работают, борются, но не опускают руки. "Пока в теле есть жизнь, человек должен жить". Странно, неправдоподобно, но он забыл про горящий город, про своих и шведов. Жизнь этой девочки было сейчас главным для него.

Доктор молча и сосредоточенно делал своё дело.

- Вот и ладушки,- удовлетворённо кивнул царь. Хотел было пригласить ещё людей на помощь, но задумался и в конце концов пришёл к выводу, что будет мудрее обойтись без присутствия посторонних до поры, до времени. Может, обойдётся. Он же обещал девочке сохранить тайну.

Он сам держал её, когда ей доктор ковырялся в плече. Сам помогал извлечь пулю. Следил, как обрабатывали рану, как бинтовали. Отнеся её на постель самолично, Пётр гладил её милое заплаканное личико и шептал: "Лапушка, радость моя, потерпи, поболит немного и заживёт" И, укрыв одеялом на пуху предмет своих мрий, царь выставил караул. На пост заступил всё тот же глазастый солдат, что таскал ему воду и помогал держать Кэт. Строго настрого наказал никого не пускать. А доктору, чтоб не оказаться на дыбе велел прикусить язык. Тот согласно закивал. Он что дурак болтать. Пётр вернулся к Шереметьеву. Догорала ружейная трескотня. Над крепостью развивался белый флаг. Пётр улыбнулся: "Орешек наш!"

Подумав, как это по деликатнее сделать, предупредил собравшегося отправиться соснуть и откушать фельдмаршала, чтоб шёл в царский шатёр. Тот ничего не понял. Пётр рассердившись объяснил, что его, Шереметьева, он занял сам. Тот опять ничего не понял, но в третий раз переспрашивать не стал, а, обиженно поджав губы, потопал в царский шатёр. Прощай удобства и тёплое одеяло. Пётр, передохнул: "Вот и славно! И с этим, кажется, разобрались".

Сумерки, тянувшие за собой ночь, играли пожаром, кострами и фейерверками. Раскиданный под стенами лагерь гудел. Редко кто спал. Всех распирало от только что завершившегося боя. Варили еду, мясо и пили раздаваемую водку. А ещё рассказывали, рассказывали... Про мёртвых лежащих под стенами крепости и на улицах никто пока не поминал. Для этого будет завтра. Широко шагая Пётр с иронией косился на пленных,- те глядели ошарашено- удручённо. Дикари лапотники перемогли... Глаза царя горели: "Что не привыкли?!"

Меншиков завалился в шатёр фельдмаршала за старинной картой города, которую тот обещал ему предоставить. Несмотря на проведённый бой, он был чисто и модно одет. Рубашка бела, кружевное жабо. Расшитый золотом мундир только подчёркивал великолепное его телосложение. Сапоги сверкали и звенели шпорами. Пах духами на сто шагов. Красавец, щёголь да и только. Как будто и не взлетал он, пробивая себе дорогу шпагой и пистолетами по крутой лестнице. Как будто не рубился до пота и крови.

Пётр не предполагал такой ситуации, солдат растерявшись под его напором - не смог остановить. Голова-то одна и все её норовят снять. Любимец царя, как быть?... Велев высечь огня, светлейший нетерпеливо притопывал ножкой. Чиркнуло кресало о камень, затеплился огарок, по полотнищу мелькнули косматые тени. Меншиков вошёл и принялся осматриваться. Минуту -две внимательно изучал обстановку. Велел запалить ещё одну свечу. Не в темноте же искать. Приказ выполнили. Свеча пылала, но светлейшему было не до карты крепости, от высветившейся картины он потерял дар речи. На ложе Шереметьева, в его рубашке спала кудрявая черноволосая девушка. Немного бледная, но безумно красивая, она притягивала к себе с невероятной силой. Алексашка покрутил с трудом затянутой в намотанный шарф шеей. В растерянности шляпу задвинул на затылок. С лёгкой оторопью оглядел шатёр. Ничего особенного кроме вот этой картинки. "Баба!"- воскликнул поражённый он. "Вот так старый ворчун! Какую красавицу урвал". Опамятовался- в голос говорю. Минута, другая... Светлейший расплылся в улыбке: "Отнимем, не проблема". Разглядывал незнакомку без стеснения и не скрывая своего любопытства. Он прошёл хорошую жизненную школу и научился оценивать всё мгновенно и деловито. Понравилась, нет слов как. Где он её отхватил, старый проказник? Наверняка пленная... откуда ещё-то. Шведка не иначе. Меншиков заметался. Забрать и немедленно. На что она старику. Пребывает поди ж ты на вершине счастья. Но первый порыв прошёл и он, догадавшись спросить об обстоятельствах дела служивого на карауле, вызвал к себе.

- Откуда?- шёпотом проскрипел он, помогая себе руками. Он пытливо глядел на него ожидая объяснений сией загадки. На солдатском лице было написано всё то, что творилось в душе. А творилось там неладное. Служивый, испуганно слушавший с раскрытым ртом, промолчал, не солдатское это дело в душах знатных людей копаться. Меньшиков осерчал и послал того, куда махнул рукой. Но через минуту раздумал: "Стой, каналья!"

Топающий куда послали, а отправили его к выходу, служивый при этих словах, встал как вкопанный, остановил на светлейшим свои внимательные изображающие честный испуг глаза. Но Меншиков наседал. Солдат затравленно отбивался. Только безуспешно.

- Государь принёс. Велел никого не пускать. Ваша милость влетели...- бубнил тот извиняющимся тоном.- Головы лишусь... Шли бы вы отселя...

Потеря чужой головы его не огорчила, но сказанное служивым не обрадовало Алексашку и он пытливо смотрел на того, словно надеясь там прочесть что-то другое. Его трудно было чем-то удивить. А тут такой сюрприз. Такая обворожительная картинка на белоснежных простынях. И вдруг она начала расплываться. Он был готов к чему угодно, но только не к этому: "Государь!"

- Как Государь? Питер?- Он помрачнел. Его брови переломились от непривычного умственного усилия, а зрачки впились в служивого. Это восклицание было неосторожным со стороны светлейшего. Но представить невозможно какая путаница крутилась в его голове. Во истину чудны дела твои Господи!

Шокированный, тот некоторое время смотрел на Меншикова, потом, пуча глаза, мол, разве есть ещё какой, кивнул:

- Он самый... Пётр Алексеевич. Государь батюшка. Царь всея Руси... Запретил кого - либо пущать, а вы... трах - бах налетели... Вот что теперь?...

Слова служивого были встречены мрачным молчанием, казалось, Алексашка с сомнением обдумывает его нескладную речь, но это длилось недолго. Меншиков, оправившись от лёгкого обалдения, вновь стал самим собой. "То меня не касаемо..."- отмахнулся он от солдата. Алексашка легко откинул от себя мысль, что царь посчитал бы его поступок самым последним делом. "Семь бед, один ответ!" И с присущей ему энергией ринулся разбираться. Для этого требовалось напрячь голову и он её напряг. Но... в неё ничего проясняющего не пришло.

- Пошёл вон!- ни с того ни с сего разорался он на солдата, топнув для устрашения ботфортом.- Вон!

Ему никто не ответил. Лёгкая странная усмешка исказила солдатские губы. Прищуренные глаза прятали улыбку. Пятясь задом, солдат добрался до выхода. Меншиков, задержав на хитром служивом взгляд, пылал. Пусть попробовал бы кто мяукнуть, когда он сам не знал с чего сорвался на вопль. Нет, знал, так хреново он чувствовал себя тогда, когда не мог объяснить происходящее. Картину перед собственным носом, он объяснить не только не мог, но и не кумекал - что это? Служивый допятился до того, чтоб исчезнуть. Алексашка помучил подбородок. Его взгляд переместился на спящего ангела. Кто она, откуда? Лицо знакомо и нет... Припомнить точно не мог. Бестолковый разговор с караульным ясности не принёс. Сморщил лоб. Принюхался. В шатре пахло лекарством. Он обошёл ложе с другой стороны и споткнулся о кучу одежды. Поднял, рассмотрел... "О! - вскричал он с ужасом в голосе.- Неужели Николка? Чёрт возьми! Просмотрел..." Наклонился над женщиной и тут полог отлетел в сторону и в шатёр, отмеряя метровыми шагами пол, влетел Пётр. Вид у него был неприступный. Меншиков даже не успел распрямиться. Тот резко дёрнув усом грозно приказал:

- Отойди.

Застигнутый врасплох светлейший замер. Сцена была великолепна. Пётр безмерно наслаждался ею. Алексашка так кочергой и попятился. Шаг назад, два, три... Он совершенно был сбит с толку таким поворотом событий и ничего не понимал из того, что происходило здесь. Холодом пахнуло от Петра. Да ещё каким... Отползя, растерянно посмотрев на царя, который с трудом удерживался не то от смеха, не то от гнева - уж очень комичный вид был у светлейшего, попятился ещё- в любом случае правильнее быть от него сейчас подальше. Но минуты тикали. Происходящее потихоньку доходило до Алексашкиной возбуждённой головы. Он сразу оценил значение увиденного. Хотя сегодня это давалось ему не просто. Столько событий и каких. Одна баталия чего стоит, а это вот уж, что на кровати, вообще ни в какие ворота... Его взгляд невольно опять скользнул по девушке. Красотка!... Отведя взгляд, выругался про себя. Но для видимости смущённо кашлянул. Заметь он в Николке женщину раньше царя, она была бы его. Подумать только, такое легко могло случиться, будь он порасторопнее. "Жиром заплыл. Нюх потерял",- пенял он себе. А сейчас дело было безнадёжным для него. Лезть не имело смысла. Просмотрев, он терял её. На ходу перестроился. Чего горевать, в одну петлю всех пуговок не всунешь. Везде не поспеешь, чего казниться. Успокоил так сказать себя и сделал попытку очернить её, отвратить. Мол, срам, срам на наши головы, девку просмотрели. Засмеют и не пикнешь, потому как выставлены на позор перед всем белым светом. Пётр, спрятав улыбку, недовольно поиграл плечами. Это означало одно: не знал он, Алексашка, а царь ведал всё. Меншикову оставалось только выкручиваться. Но то палка о двух концах. Воистину: сказал бы словечко, да трость недалечко! С разумом надо, с разумом. Откинув окровавленное тряпьё носком сапога, тихонечко и делано присвистнул, а потом и театрально рассмеялся:

- Ловко мин херц! Я б не допёр... Ей, ей не допёр. Малец и малец...- воскликнул он.- А чтоб баба... При шпаге и пистолете. Вот тебе и Николка, заблудшая овца,- ядовито заметил он.- Прости, что называю вещи своими именами... Что ж ты мне об этом раньше-то не рассказал? Мог бы оказаться полезным. Осмелюсь сказать, из самых лучших побуждений. Сказать бы мог... Аль недоверие имеешь?- он, мотая затянутой в парик головой, тянул неожиданно обиженно просительным тоном. За что просил, о чём просил не понять, но был обижен. Оно и понятно, и объяснимо, проглядели, царь обвёл всех вокруг пальца. С большей, чем хотелось бы торопливостью, добавил:- Ты уверен в ней?

Меншиков трепался, а Пётру время пошло на пользу, он отошёл, стал мягче, иронически приподнял одну бровь. Улыбнулся загадочно. Хлопнул мельтешащего Алексашку по плечу. Отвёл в дальний угол. И поджав губы, довольно-таки скупо процедил:

- Ты... с кем говоришь? Забываешься?!- для устрашения вдруг вспыхнул он как порох и отходя:- Безусловно,- ответил односложно на заданный Меншиковым последний вопрос, но расщедрившись расширил платформу и произнёс:- Уверен, как в себе. Несёшь ровно с похмелья. Это только мой интерес. Заруби у себя на носу - она моя. Идею в голову влетевшую выкинь. Я разгадал её. Глаза не пяль и мечтать не смей. Этого я тебе не прощу. Язык болтать будет, вырву.

"Боже милостивый, ну и перспектива из-за такой пичужки",- закатил тот глаза. Так ещё с ним царь не говорил никогда.

Не давая Алексашке переступить с ноги на ногу, он подтолкнул его в спину.- Иди.

Светлейший с перепугу держался скромно. Движения его, как и слова были мягки. В ложбинке между бровей застряла какая-то важная мысль. Он никак не мог её поймать и вытащить на свет божий. Был в слишком большом унынии. Пётр без смеху не мог на друга своего смотреть.

- Дойдёшь, аль провожатого послать?

- Мин херц!... Я не подозревал,- тянул перемежая унылые нотки с обиженными Алексашка, надеясь с достоинством выпутаться из сей истории.- Да я...

Пётр оборвав его продолжил разговор и свои наблюдения.

- Вот-вот, я знаю кто я. И поэтому слушай внимательно. Пойдёшь к себе и Шереметьева возьмёшь, а она переночует тут.

- А ты?- излишне поспешно спросил он. Не подумать не мог: "К некоторым судьба уж чересчур благосклонна, почему не ко мне... Хотя что плетёт мой поганый язык: кем был и кем стал. Но такая бабёнка и не моя..."

Но царь не склонен был в этот день на пыл и ссоры. Сказал просто:

- И я тоже...

Светлейший ждал продолжения. Пётр же помалкивал, не продолжая разговор, ожидая его реакции, чтоб поставить точку ответствуя как нужно. Алексашка был повергнут в смятение и обиженно засопел:

- Мин херц, вы же не хотите... Как прикажешь,- путался он.

Пётр обрубил рыкнув:

- Я уже приказал!...

Умеющий влезать без мыла Алексашка, но буксовавший теперь, стонал:

- Можешь не сомневаться во мне, мин херц. Я могу тебя понять!

Но на сей раз проверенная песня не прошла. Пётр рычал точно бешенный:

- Убирайся, пока окончательно не вывел меня из терпения!

Так закончился тот бестолковый разговор. Меншиков знал, что Пётр предательство Анны перенёс тяжело. Сам лично пытался не раз подсунуть женщину, но царь будто и не слышал его слов. А ведь нуждался в бабьей ласке, нет слов как. Такое напряжение, с каким жил он, надо было куда-то сбрасывать. Зная Петра предполагал, что абы кто на эту роль не подойдёт. Нужна не просто женщина, а подруга, соратница, и потом без любви он не подпустит её к себе. Голову сломал, где такую взять и вдруг, как гром среди ясного неба. Оказывается, возле Государя давно находится утешение. Женщина, вместившая в себя все эти пункты. Женщина, обладающая всем этим с лихвой. Нашёл он её сам, а никто ни сном, ни духом. Но она молода, справится ли с такой нелёгкой задачей? А они-то все зациклились на Анне и просмотрели, что делается под носом. Кто бы знал, как его эта ситуация раздражала.

Над всем этим он ломал голову, вышагивая с Петром в царский шатёр. Там уже ломились столы и гремела роговая музыка. Царя встретили приветствиями. Крики, шум продолжались почти до утра. Меншикова царь за проявленную храбрость назначил комендантом захваченной крепости. Алексашка цвёл. Пётр довольный и захмелевший несколько раз выходил из шатра. Пьяные офицеры думали по нужде и только Меншиков, щуря враз отрезвевшие глаза, догадывался куда тот ходил на самом деле. Пётр действительно навещал Кэт. Время действия морфия кончилось, и она пришла в себя. Он поил её оставленными лекарем порошками, проверял нет ли жара и выносил, закутав в свой плащ, по нужде. Касаясь хмельными губами её горячей щеки, спрашивал:

- Есть хочешь?

Она отрицательно качала головой, а он не слушая рокотал:

- Приду совсем, принесу. Поешь. И водки немного надо выпить...

Не удержавшись, поцеловал.

- Я не пью, государь,- прошептала она, сложив руки в мольбе.

- Катя, Питер!- пряча улыбку в уголке губ, настаивал он.- Да, ещё одно! Выпить надо, трясёт тебя всю.

- Питер,- колыхнулись её охваченные огнём маленькие губки.- Вы так любезны, но... я б не хотела, чтоб обо мне кто-то знал.

Брови Петра взлетели вверх.

- Почему?

- Тогда я не смогу быть около Ва... тебя.

Он, улыбаясь счастьем, нашёл её губы. Целовал долго, жадно... Задохнулся сам. Задушил её. Отлепив губы, обещал:

- Завтра я найду тебе новый мундир. До времени поостережемся. Все кто при этом деле был, будут молчать. А ты... Поверишь ли, яко люблю тебя никого не любил. Не сомневайся. Вот те крест, свет Катенька!

Его рука взметнулась над грудью и челом.

Она, обрадовавшись, поцеловала ему руку. Он поцеловал ей обе ладошки. Ему не хотелось вставать и уходить от неё, но он должен ещё хотя бы на пару часов пойти к офицерам, выигравшим ему сражение. Почти дойдя до выхода, он вернулся. Постояв в раздумье, опять присел. Наклонился и, собравшись с духом, спросил:

- Ты девица?

Она пунцово покраснела, мотнула головой и натянула на голову одеяло. Пётр откинул его. Нежно прикоснувшись к лепесткам губ, спросил опять:

- Любишь меня?

Девушка вновь кивнула.

- Быть со мной до конца хочешь?- смотрел он на неё просящими глазами.

Ответила без раздумий:

- Хочу! Очень, очень...

На его лице появилась довольная улыбка.

Кэт всегда была благодарна богу за малый дар - быть рядом с ним. Она не ждала большего и не готова к нему. Но от такого бесценного подарка судьбы свалившегося на неё, она тоже не в силах отказаться. Он вот взял и внёс в её жизнь любовь и надежду. Ей нравилось просто смотреть на него сильного, смелого и целеустремлённого, а сейчас он предлагает совершенно иное. Сердце от радости готово было выпрыгнуть... И она с покорностью ожидала того поворота судьбы, который должен был выпасть сейчас на её долю. А он заверял:

- Значит, так оно и будет. Дай срок обвенчаюсь. Царицей сделаю. А пока просто поверь. Я люблю тебя, лапонька, и очень хочу, чтоб ты мне поверила.

Он почти хрипел. А она, ничего не зная о том деликатном предмете, боялась. С отцом не поговоришь, женщин рядом нет... Правда, она читала индийские книги с картинками, спрашивать продажных женщин побоялась. Заподозрят ещё, у баб нюх иной нежели у мужчин... Кэт взяла его обе руки и, прижав к щекам, произнесла:

- Пётр, не волнуйся, это не важно. Главное - быть рядом с тобой. Только я...

Она не знала, как это сказать поутончённее. К счастью он всё понял, ободряюще улыбнулся.

- Не надо ломать головку. Тебе это ни к чему. Я мужик. Предоставь это мне. Мои проблемы.

Необычное состояние, состояние кружения долго не отпускало. Но когда первые восторги притупились, Кэт, разрываемая безумным волнением, тронула его за плечо. Еле слышно прошептала слова предупреждение:

- Моя вера и национальность может навредить твоим устремлениям и делам.- Произнесла их она серьёзно, оттенок беспокойства скрыть тоже не удалось. Только он отреагировал по-своему бурно. Вновь и вновь целуя её, повторял:

- Ерунда. Теперь я силён. Меня не так просто сковырнуть. Примешь православие, русское имя Катерина. Крёстным Алексей мой будет. Разберёмся. Отдыхай. Я солдату накажу, чтоб присмотрел за тобой. Сон твой и покой поберёг. Правда, боюсь здесь не вполне удобно тебе, но лучшего ничего я предложить на сегодня не могу. В моём шатре сама знаешь, скудно всё, по- солдатски.

Она начала горячо уверять его, что ей очень хорошо и благополучно, а он великодушен и любезен, но сил не было и получилось это у обессиленного тела не совсем понятно и членораздельно. Он притушил её старания горячим поцелуем, но она вновь выдавила из себя:

- Питер...

- Я скоро, ангел мой! Не гневайся, лежи, почивай.

Она взглянула на него очень серьёзно. На сей раз сил хватило сказать:

- Пожалуйста, не меняй свой расклад из-за меня. У тебя много дел. Я не хотела мешать.

Он белозубо улыбнулся:

- У меня появилось не менее важное дело - ты. Ты, это определённо самое лучшее моё приобретение из того, что я когда -либо имел. Катерина, поверь, ты изменила мою жизнь.

Ну конечно, конечно она ему верила... Ведь в той любви к нему, она готова стать даже его собственностью. У неё нет опыта поведения с мужчинами, но всем своим внутренним чувством она знает, что ему можно довериться и быть откровенной. Ведь после того, что он испытал от женщин, ему нужно понимание его дел, женская верность, преданность и безумная, но добрая любовь к нему.

Пётр вернулся к своим офицерам, сидел за столом, поднимал тосты и ждал момента, когда сможет уйти. Менялись свечи, блюда, а народ всё пировал. Кое - кто уже лежал носом на столе, кое-кого вытаскивали под мышки волоча шпорами по примятой траве и складывали на солому. Притворяющийся пьяным Меншиков заметил, как Пётр, набрав еды и захватив штоф с водкой, исчез. Он вышел следом и видел, как его высокая статная фигура, лавируя между шатрами, вынырнула у палатки Шереметьева. Алексашка сдвинул на затылок треуголку: "Втрескался, причём по уши! Вот это да!"

Спросив у солдата, как дела? Пётр услышал про жар и то, что пришлось поить много девушку водой, расстроился. Его выкрик:- "О проклятие!" Заплутался в ночи. Оттолкнув зазевавшегося служивого, рванул к Кэт. Так и есть, горит. Беспомощно огляделся. Доктора надо. В шатре темновато. Сам сменил оплывшие свечи. Отправил посыльного за медиком и велел помалкивать, если хочет в этой жизни кем-то стать и главное иметь во рту язык. Тот кивнул и нырнул в ночь. Пётр наклонился над ней. Девочка горела и просила пить. Потрескавшиеся от жары губы были сухи. Пришёл измученный доктор. Ему досталось лечить и своих и чужих. Оно и понятно, после штурма столько работы. Снял повязки. Посмотрел рану. Промыл и решил прижечь раскалённым ножом. Ворчал: - "Рана не опасная, а сколько возни". Чтоб не было слышно её крика, Пётр спрятал девичьи губки в свой рот, а туловище пригвоздил руками к кровати. Она не билась, а молча плакала. Доктор бинтовал, а Пётр, мешая нежность с волнением, целовал. Провожая медика, натолкнулся на поставленного им около входа солдата. Вынес ему еды, дал денег. Ещё раз попросил молчать и не меняться столько, сколько хватит сил. Тот, обмерев от счастья, обещал врасти в это место. Все боялись попасть под горячую руку царя, но выходит выпадает шанс угодить и под счастливую. Солдат прятал улыбку и выпячивал и так крутую грудь. Пётр, похлопав детинушку по крутым плечам, вернулся в шатёр. Налил из штофа водки и, протянув девушке, приказал выпить. Она, сделав маленький глоток, закашлялась. Горькая жидкость обожгла горло, она стала хватать воздух ртом, но становилось только горячее. Он не отступил и влил половину одним махом в неё. Остальное выпил сам. Она кашляла и задыхалась. "Зачем они это пьют?" Сунул ей под нос ломоть хлеба:- "Вдохни!" Протянул на серебряном блюде кусок мяса, ножку курицы, мочёное яблоко: - "Ешь". Кэт, вдохнула. Стало с дыханием полегче, но горечь во рту не прошла. Чтоб не обидеть его и заесть горечь, немного поклевала, отщипывая то от одного, то от другого. Ничего вкуснее до этого она не ела. Он довольно хмыкнул: - "Вот и молодец!" Выпитое спиртное заметно оживило её. Глаза блестели, а руки сами полезли из тепла. Ей хотелось непременно его коснуться, погладить. Царь раздевшись, нырнул к ней под одеяло. Подвинув горячее тело к себе, осторожно обнял. Вспомнив, как не раз подавности спал с ней то в лодке, то на берегу, рассмеялся.

Кэт насторожилась:

- Ты чего?

Открываться не хотелось, и он по отечески осадил:

- Ш-ш... Ничего спи.

Спать она не могла потому как дрожала. Он насторожился:

- Ты опять дрожишь? Тебя морозит?

- Скорее всего, это от твоих рук,- простучала она зубами.

Он замер, словно случайно обнаружил её возле себя, не сдержавшись, простонал у самых её губ:

- Господи, было ж всё так понятно, а я словно слепое котя...

- Это ты про меня?

- А то...

Он вспомнил эпизод в бане. Её нагую... и голова занялась огнём. "Вот слепой таракан! Голос же, руки, движения, лицо... и она так похожа на меня. Куда зенки прятал?"

Пётр маялся. Прилёг было на один бок, потом на другой. Ни с того ни с сего вскочив, несколько раз оббежал шатёр изнутри, пытаясь хоть как-то унять охватившее его волнение, поднял полог, выглянул, всполошив охрану. Наконец, вернулся к наблюдающей за ним в изумлении Кэт.

- Что случилось, Питер?

- Лежи, поправляйся, тебе надо одужить. Тебе непременно надо одужить и я сделаю для этого всё.

- Спасибо!

Пётр сам делал ей примочки и менял повязки. Иногда усталость брала верх и он тыкался в подушку проваливаясь в короткую дремоту. Голову опалило видение: охота и Меншиков вместо зверя палит в Катеньку. Пётр кричит, но язык будто олубенел, кинуться прикрыть, а ноги- столь послушные всегда- опутала немочь... Пётр очнулся, дико повёл головой. Кэт тихо лежала порочь. К чему бы снится тому сну? К рассвету температура спала. Катерине полегчало. Правда перехода ночи в утро она не заметила. Ей всё казалось, что за шатром вечер и она пыталась уложить его спать.

- Ну вот и, слава Богу!- обрадовался он трогая ей лоб.- Мне самое время идти Катенька, за тобой служивый присмотрит. Не бойся, его я предупредил. Думаю, он сам больше тебя боится. Еду я пришлю. Кипяток у него под рукой. Лежи себе сны смотри. Одеяло тёплое, лёгкое. Старик никак без тепла уже не может. Но в данном случае нам его запасы на руку.

В лагере горнист играл подъём. Звуки трубы взмыли к тухшим под напором рассвета звёздам и погасли. Шум у входа и голос Алексашки поторопили Петра.

- Мин херц! Мин херц! - хрипел Меншиков, не смея переступить порог шатра и нервно теребя шейный платок.

Пётр, чертыхнувшись и оставив поцелуй на её ещё горячем ротике, заторопился.

Выйдя гаркнул:

- Не ори, водяных разбудишь.

Денщик подал начищенные ботфорты и чистую рубашку с камзолом. Пётр натянул с помощью Алексашки всё это на себя и подставил руки под умывание. Вытерев лицо и руки полотенцем, кинул его денщику и, подозвав охранявшего Кэт солдата, дал распоряжение служивому насчёт девушки. Проделав всё это, развернулся к терпеливо топтавшемуся Меншикову. "Надо его спровадить куда-то",- решил для себя он и начал действовать. Но Меншиков не лыком шит мужик тёртый по делу и без него, тянул время. Не выдержав его прохлажданий, царь оставил мысль о завтраке и подтолкнул Алексашку:

- Иди чего ртом мух ловишь их здесь пропасть. Живот набьёшь, отравой.

- А завтракать не будем?...- канючил Меншиков.

- Я нет, а тебя кормить- время у меня нет.

Алексашка даже не смог выдавить из себя улыбку.

Денщик кричал вдогонку о завтраке, но Пётр только нетерпеливо махнул рукой. А Алексашка, заглядывая в глаза, тараторил:

- Мин херц, я весь в догадках. Какой-то ты...

Пётр гоготнул:

- Угадал?

Меншиков не жалеюче трахнул ладонью по своему лбу.

- Голову сломал.

Пётр, встав столбом, покрутил его парик. Рокотнул:

- Не врёшь, скрутил- таки с места. Вишь, как гуляет, туда-сюда... Аль, не велика для тебя потеря... Ты и без неё жить умеешь.

Алексашка став краснее варёного рака не знал, что подумать и, нарываясь на объяснение, ловил взгляд царя. Их глаза с царём встретились, но он так и не смог понять, действительно ли увидел в них весёлую улыбку, или то была злость. Со своей же стороны, Меншиков умудрился изобразить обиду. Но настаивать, не смел. Царь впервые не пускал никого в свою тайну. Пётр на миг остановился, всмотрелся из-под руки в дымившуюся крепость, перевёл взгляд на лагерь. Пушкари, выспавшись, начищали пушки. Драгуны суетились у коновязи. Дымили кухни. Солдаты мылись и стирались у воды. Мирное утро. О жаркой баталии напоминает пролом в стене, да запах гари и дыма. Были ещё и убитые. Их нужно было предать земле. Они честно выполнили свой солдатский долг перед Россией. Будут рассветы, будут тихие зорьки, но не встанут они из этой ставшей снова русской земли. Пётр вздохнул и направился к боту. Меншиков потопал следом. После сказочного обнаружения в образе царского писаря женщину Меншиков был не в себе. Это открытие настолько вывело его из себя, что теперь он не мог ни с аппетитом есть, ни сладко спать, ни заниматься делом. Чёрт возьми, он никак не мог оправдать себя. Проморгал. Упустил. У него даже не было никаких предположений на её счёт. Как мог просмотреть?! Осторожно спросил, чтоб провести разведку.

- Мин херц, ты с войском в обратную дорогу, а раненных здесь лечиться оставишь?

Он хотел спросить про женщину, но оставил на потом тот вопрос.

Пётр усмехнулся.

- Правильно мыслишь.

Алексашка только собрался с духом, чтоб продолжить разговор, но царь предупредительно поднял руку- помолчи.

Когда царь продолжил разговор удивился. Пётр повернулся в полуоборота и, не дав ему раскрыть рот, сказал:

- Отправишь её в свой дом. Понял?

У Меншикова вылезли на лоб глаза. Не ослышался ли. На лице тут же отразилось меняя краски потрясение и недоверие.

- Ко мне? В Москву?- почти выкрикнул он. Горячность придала дрожь его голосу. В голове понеслось: "Надоела, отказался... неужели подарит мне? А может быть всё не так опасно с той зазнобой, как я себе намалевал?"- Нет, действительно?

Царь посмотрел на него с любопытством.

- Конечно тебе. Ты ж у нас джентльмен. А настоящий джентльмен должен позаботиться о даме попавшей в беду, предоставить ей защиту, чтоб она чувствовала себя в безопасности и кров...

Не замечая опасного блеска в глазах царя, Меншиков, туша свет радости в своих глазах, неблагоразумно засуетился:

- Ну да... Конечно... Так и есть...

Только Пётр, остановившись и облокотившись на угол серого невзрачного здания, продолжая глядеть в его лицо, быстро опустил своего любимца с облаков на место.

- Не пускай слюни. Это пока ты здесь,- насмешливо произнёс он и пошёл дальше.

Меншиков не успел скрыть за улыбкой ужас: "Подразнил и отбирает".

- А потом?- таращился на него обмякнув Алексашка.

Пётр усмехнувшись, пошёл вперёд. Ответил не оборачиваясь.

- Вернёмся, я разберусь.

Меншиков даже не пытаясь спрятать разочарование, усмехнулся:

- Мин херц, ты в своём духе посадить на облако, а потом спихнуть...

Царь, недовольно поморщившись, посмотрел на него.

- Пошёл к чёрту! - сквозь зубы поцедил он.- Болтаешь много. Считай, за вчерашнее твоё геройство спускаю тебе то с рук. День-то сегодня какой. Виктория! Победа! Ладно. Гонца в Москву пошлите. Пусть порадуются.

Меншиков рисуясь, со скучающим видом лениво заявил:

- Уже...

- Сгинь с глаз моих!

На том и обмелел разговор. Пётр, удовлетворённо хмыкнув, обнял Алексашку за плечи, легко притянул к себе: "Ничего не скажешь, расторопен стервец! За что и люблю". Меншиков же чесал макушку. Горячность Петра доказывала кое - что. Как раз то, на что он подумал и что ему больше всего не нравилось. По - всему похоже, что Пётр любил её. Этого Алексашке только не хватало. Проморгать девицу, светлейший был посрамлён.

Орешек стал Шлиссельбургом. То есть ключ - городом. Улицы прибрали. Мёртвых похоронили. Навели кое - какой порядок. Успокоили жителей. Пётр прошёл по улицам. Постоял на башне. Посмотрел вдаль. Простор. Работы не початый край. А если не успеет сам, то кто встанет у руля России? На Алексея надежды нет. Слаб духом, ленив. Пробовал держать около себя. Ни в какую, под любым предлогом удрать. Дела по душе себе так и не нашёл. Во всём скучно ему. Болтается его тело и душа между праздной жизнью и одиночеством. Это не царь для России. Если б не пагубное влияние матери пытающейся настроить его против отца, может быть и сдвинулось бы с мёртвой точки. Но Алексей привязан к Евдокии и её родне. Тайно исподтишка, но общается. Да и это не всё. Очень похоже, что кто-то третий играет с Алексеем свою игру. Ведь Пётр старается, держит его около себя, пытается заинтересовать, а тот глух ко всему. Водит им сила, что мечтает свалить Петра. Катенька! Катерина должна подарить ему детей. Как знать, а вдруг среди них будет тот, кто продолжит его дело?!

Первое, что сделала, Кэт поднявшись с постели, это подошла к зеркалу, нашла расчёску и гребень и стала приводить в порядок свои растрёпанные волосы. Зеркало отражало не безусого солдатика или чумазого мальчишку, а девушку. Как Кэт давно хотелось ей вновь стать! Как она безнадёжно мечтала об этом! И вот серебро отражает пусть бледную, но милую мордашку. Она и Пётр - это безумие. Но именно это безумие называется её счастьем!

Вечером при подглядывании луны и развешанных ею фонарей из звёзд, он гулял с ней по лесу. Большая часть войск ушли в крепость. Шереметьев, Меньшиков все там. С ним небольшой отряд. Он специально остался здесь, чтоб побыть с ней подальше ото всех. Никому и на ум не падёт - гуляет государь со своим маленьким воспитанником. Она положила горячую ладонь на холодную руку Петра и шла вместе с ним по дорожке. Кэт была слишком смущена, чтоб поднять глаза. Он легонько сжимал её здоровую руку, и они не замечая шуршания под ногами, топтали опавшие листья. А в чаще он сделал шаг к ней и, протянув ладонь, подхватил девушку на руки и жарко, до безумия целовал. Не живая от счастья Кэт с трепетом принимала все его ласки. Опуская её на бревно рядом с огромным деревом, прятал в тепло своих рук и ворковал, ворковал... Кэт, виновато улыбалась, перебирая его кудри, неумело целовала. Пугала своя неопытность. "А вдруг я ему буду не интересна и он меня бросит поняв, что я не опытна в любовных делах?" Но надо решаться, раз он сходит рядом с ней с ума. Огонь от него пышет такой, что его пламя лижет её. Они сидят рядышком на поваленном дереве. Она гладит ладошкой ткань мундира на его груди и, набираясь решительности и смелости, кладёт голову на его плечо. Она больше не желала думать о том, в чём утопит её молва - в безвозвратных глубинах порока. Это только её жизнь и только её груз.

- Ты устал, пойдём спать?!- под шорох опавших листьев, шепчет, почти касаясь его губ, она. Кэт повернулась к нему, глаза её наполнились слезами, голос дрожал он волнения.

Он восторженно наблюдает за каждым её движением, ловит слова. Сердце его не выдерживает. Оно разрывается. Не понять, куда она клонит, он не может. Потому резко наклоняется и целует её в губы, пригвождая к месту не позволяя ей подняться. Целовал ещё и ещё... Потом он сам помог ей подняться. Все барьеры рухнули, а страхи улетели в тартарары от сильных и таких нежных рук, ласковых прикосновений, убаюкивающего голоса и страстных губ.

- Ты позволишь мне любить тебя?- обратился он к ней.

Она подняла на него сияющие глаза и прижала руки к груди.

- Питер, ты знаешь, что да.

На устах Петра блуждает виновато- глуповатая счастливая улыбка, он пытается смести её, но не выходит. Она играет на губах, в живых глазах ставших в один миг яркими, яркими. Он наклоняется к лицу Кэт и шепчет:

- Я чувствую себя от счастья глупым- глупым, лёгким-лёгким. Кажется, ветер подует и меня унесёт.

Кэт не убирает лица, не отводит взгляда, а, наоборот, делает шаг на встречу и открывает душу. Она знает его на столько, что уверена в нём в главном: он не бросит и не испоганит её. Её губки отвечают:

- А я себя невозможно тяжёлой, набитой счастьем, как золотыми монетами по самую макушку. Упаду в воду и буль-буль утону. Что лучше?

Она выросла на его руках. Он больше не копался в себе. Ведь этот ребёнок ждал и любил только его. Таким, каким он был. Не лучше. С ней не надо ломать себя и притворяться, как то было с Анной. Какой есть. Она видела его всяким и всё равно любила. Правда, это не совсем честно по отношению к ней и ему самому такое положение вещей не нравится, но выбора у них нет, судьба поставила перед фактом... Всю обратную дорогу он внимательно смотрел на неё пытаясь найти на её смущённом личике сомнение, неуверенность, но нет, оно сияло решимостью.

Тем временем, ночь тёмным крылом пала окрест. Остановились у солдатского костра, оба молчали уставившись в огонь. Глаза Кэт горели, а царь задумчиво глядел на исчезающие искры, которые превращаясь в пепел оседали на всё вокруг, разрисовывая серым цветом. Только раз его взгляд коснулся Кэт. Он в своих мыслях забежал вперёд, позволив представить себе, как это сейчас с ней будет и что ощутит она от первой близости с мужчиной, которого желала всё время... Про себя он не думал, разве может быть с этим ангелом ему не чудесно... Да и разве не сгорал он рядом с ней как свечка, узнав правду про то, кто она на самом деле.

Они вернулись в шатёр. Пётр зажёг свечу, задраил вход. Кэт села на ложе. Пётр упал рядом на колени и стянул с её маленьких ножек сапожки. Она откинула шляпу и развязала с его шеи платок. Её глаза блестели.

- Ну вот...

- Катерина!...- прохрипел обожжённый горячей волной он.

- Ничего не говори. Ты ж мечтал иметь женщину только свою. Женщину, которая не обманет, не предаст, до последнего вздоха будет с тобой, для которой ты единственный мужчина на свете. Вот теперь будешь иметь.

Он, рыча, снимал с неё мужской военный мундир. Кэт, перемежая бледность страха с краской смущения и тайны, позволяла делать это. А когда его руки забравшись под короткую рубашку скользнули по её дрожащему телу, страхи улетучились и она позволила делать с собой всё... Мир, который находится за шатром, перестал для неё существовать. Она стала его женщиной. Кэт стала иной. Она отдавалась ему всем существом и получала от близости с ним подарок - наслаждение. Её руки нежно обвивают его шею, губы целуют всё, что попадается на их пути. Он не смеётся над её неловкостью и неумением, а замирает от восторга. Всё, что делал он с ней, ей нравилось. Она, теряя разум, вновь и вновь обнимала его. Да! Да! Да! Он до безумия любит её - и с этим уже ничего не поделать! Как давно это произошло? Трудно сказать, но это и неважно. Уткнувшись лицом ему в плечо, она уснула. Рассвет застал её на горячей груди его. Она любит этого мужчину. Любит давно и безнадёжно. Любит звук его голоса. Его походку. Запах его любит. Она счастлива и благодарит бога, что всё это произошло с ней. Проснувшись, он боялся пошевелиться, чтоб не разбудить её. Оба ждали той минуты, когда придётся посмотреть в глаза друг друга. И она настала, как её минуешь.

- Я не был груб? Не обидел тебя?

Кэт протестующе замотала головой. Всё было чудесно.

- Катерина, теперь это самое любимое моё имя,- встречая её взгляд улыбкой, сообщил Пётр.- Построю бригантину, лёгкую, красивую, твоим именем назову.

Во всём ощущалась лёгкость. Неужели ж он по уши, как мальчишка, влюбился в неё. Ведь то, что он долго пытался скрыть от самого себя - очевидно? Он любит эту такую маленькую и такую сильную девочку.

Её горячий шёпот убеждал его:

- А моё всегда было Питер.

- Катя, - наклонился он над ней легко покусывая зацелованные за ночь губки,- когда всё это началось?

Какое-то время он даже пытался смотреть на неё, усердно пробуя что-то там для себя рассмотреть. Как бы ему хотелось дать ей покоя и надёжности, но он знает, что это сейчас невозможно.

Наверное, это не самый подходящий момент для такого разговора. Но какой есть... Она, спрятавшись к нему под мышку, оттуда проворковала:

- С самого первого раза, как только тебя увидела.

Он удивился:

- Ты ж крошка была? Сам на плече таскал...

- Значит, не очень, если хотела быть всегда рядом с тобой. Всегда. Везде. Я не пожелала вернуться к себе в Голландию и без малейшей надежды получить тебя, обрекла здесь себя на мужское платье. Я выучила ваш язык, немного письмо. Трудновато. Полюбила всё то, что ты любишь.

Где-то в глубине души почувствовал себя страшно польщённым. Но пряча это, всё-таки взрослый мужик, радоваться пацаном неудобно, спросил о другом, ему совершенно не понятным. Это объяснимо он боялся нарваться вновь на лживую деревяшку. Хотя понимал - это не тот случай. Ведь про Кэт он знал всё. Однако уступая гложущему его червяку, тут же насторожился:

- Но почему ты в таком случае отправляла меня к жене?

- Тебе было плохо, больно, мне было жаль тебя. Хотела, чтоб был счастлив,- честно призналась она.

Пётр немало был удивлён.

- Даже ценой своего несчастья?

- Даже такой ценой.

Он был сражён. Когда человек жертвует ради другого человека чем-то - это очень важно и о многом говорит. Опять же, легко, не ломаясь и ничего для себя не выторговывая, она стала его любовницей. Он ловил хоть тень замешательства на её лице, но глаза смотрели на него спокойно и безо всякой тревоги.

Их счастье продолжалось неделю. Уходил рано, когда над крепостью вставал солнечно- студёный день. Сбивая ботфортами холодную росу с трав и поздних цветов, шёл делать обход войск. Днём Пётр занимался крепостью, делами. Встречался с господами послами. Понаехало много иноземцев посмотреть, воочию убедиться, что крепость пала. Пётр ничего не делал просто так. Пусть смотрят, планируют, а мы сами с усами. Сделаем ход конём. Тем конём должны стать не только военно- морские силы, но и торговый флот. Поправляя парики, заморские гости цокали языками. Если царь Пётр выполнит хотя бы часть намеченного, шведам придётся худо. Это для заморских держав плохо. Сильная Россия не нужна никому. Каждый со своей надеждой ждал решительных действий шведских войск. Успехи, одержанные русской армией, считали временными.

Дел-дел! Возвращался к ней, когда горнист в лагере играл отбой. Она с нетерпением ждала той минуты, когда звуки трубы взмыв среди темноты погаснут в полосе леса. Ночь купала в своей неге их двоих. Иногда он не выдерживал и приносился средь бела дня. Глаза его горели, лицо таило счастливую улыбку. Иногда едучи стремя в стремя они устремлялись в лесную чащу.. Но странное поведение царя и увлечение им своим воспитанником не могло не остаться не замеченным. Кэт бывала в крепости. Передвигалась по лагерю. Бывало, что их дороги пересекались и Пётр, забывшись, хватал Кэт за пальчики, целовал висок. Тащил в приспособленный под его кабинет дом. Народ непонимающе лупил глаза, а Меншиков, покрякивая в кулак, сипел:

- Мин херц, ты валишь народ на повал. Свалилась проблема как снег в ясную погоду. Или объяви её бабой, или сделай, как задумал: отправь ко мне.

"Отправить?!" Пётр пришёл в ужас от такой перспективы, он переступил с ноги на ногу, но рта пока не раскрыл, продолжая смотреть в глаза собеседнику. Попривыкнув к нежной девушке, он не готов был к разлуке. Да, да...Представить себе уже не мог, как будет обходиться без неё.

Пётр задумчиво покусал губу. Всучил кулаком в ствол сосны, но вынужден был признать, что Алексашка прав. Как ни верти, а отправлять надо. Надо! Он внезапно отведя взгляд и смотря куда-то в сторону, мимо Алексашки, буркнул:

- Ладно, готовь сопровождение. Того здоровяка, что её сторожил, в обоз включи.

У Меншикова застыло лицо: "Для чего?" Пётр гаркнул:

- Что смотришь, выполняй...

Светлейший медленно, с натугой побагровел.

- Сделаю, мин херц, без вопросов, только зачем того?...

Пётр поднял бровь.

- Ты ж сказал - без вопросов...

Нет, не выбухнул. Он позволил другу высказаться. Меншиков тут же воспользовался этим, прищурив глаза, расплылся в улыбке.

- Ну тык... Не перестарался ли ты? Молодец, а она девица...

Чтоб так уж не распирало Алексашку, Пётр решил объясниться:

- Всё проще простого. Во-первых, не соблазнится здесь болтать. Он единственный человек в курсе тайны.

- А во-вторых?- вскинул горящие хитростью и любопытством глаза Меншиков.

Пётр раскурил и пососал трубку, долго смотрит в землю, окутываясь дымом.

- Он надёжен я чую. По всему вижу детина не глупый. Дай ему офицерский чин,- велел царь.- Это научит его держать язык на привязи. И не ловчи, я проверю.

- Мне-то что, я сделаю коль велишь...,- пожал плечами, чертя носком сапога на земле кружки Данилович.

Пётр покосился: "Вот чертяка! Пойми, где язвит, а где нет..."

Но светлейшему было не до язв. Меншиков пребывал в большой растерянности. Всему виной уверенность Петра. Почему-то именно она нервировала его сильнее всего. Всё было туманно и не понятно, а он к такому не привык. Судьба вскинула его на самый верх. Он ввязался в большую игру. У него поначалу маленькие планы разрослись до страшно об этом подумать чего... Вот за это он и не щадит себя. Пётр и его замыслы -это дорожка к своей, его Алексашке, цели. Для России просто выгодно, что его интересы пока совпадают с ней, то есть этой его дорожкой. Всё шло, как по маслу. Чтоб быть рядом, он убрал от царя всех: жену, Анну, а вот сейчас творилось что-то непонятное... Хотя девка что надо. Она не тощая вобла Анхен. И умна... Он бы сам пустился с ней со всем удовольствием во всё тяжкое, но... Голос Петра вернул его в реальность:

- Вот именно велю, - припечатал царь.

- Но с медовым цветком поодаль и такой жеребец... Не боисся?- продолжил тот пропуская мимо ушей последние слова царя. Конечно, с его стороны это было ужасно гадко цеплять Петра за такие больные струны, но сил сдержать себя не нашлось.

Пётр, слушая своего любимца вполуха, всё же встал, оценил носы своих сапог, покачался и выдохнул:

- Кряхтел, пыхтел и выдал...- перекривился Пётр.- А если на духу... Боюсь. Не за неё. Здесь точно - девочке нужен я. За него боюсь. Если дурак, соблазниться может. Тогда его убью. Выдюжит: со мной будет. И ты не смей думать про неё. Вижу, как слюни жуёшь.

- Я то что, мин херц. Знаешь же, сделаю, как велишь. Разве ж на меня нельзя положиться... - зашмыгал носом суетясь Алексашка.- Но заводная же сатана! Так морочить всех...

- Что?- рявкнул, пряча улыбку Пётр. "Тут Алексашка прав. Только подумаю и горю! Анна против неё холодный лягушонок".

Меншиков расплылся в притворной улыбке.

Пётр на Алексашкино счастье не ждал от него чего-то необычного и воспринимал его таким, какой он есть. То есть всяким. Пётр знал твёрдо - вреда от Меншикова Кэт не случится, не посмеет, а всё остальное он от него перемелет. Он зорко следил за его растущим, как на дрожжах богатством, время от времени отстёгивая от него в государственную казну. Алексашка сопел, но воровать не прекращал.

Вот и сейчас Алексашка картинно вздохнул и мыркнул:

- Что делают сладкие барышни с нашим братом, прямо беда!

Пётр ошибался в своей уверенности к Алексашке. Меншиков был уже не тот. Да он по-прежнему играл в раба царя, но матёрый, богатый и хитрый, светлейший осторожно шёл к цели. Деньги и власть раскрывали перед ним все двери, сгибая спины и заставляя тайно и слепо работать на него людей. Меншиков опять покидал в голове мысли: как подобраться к этой девчонке? Это сейчас для него проблема номер один. Сделал попытку подкупить охранника Кэт, но впервые вышла осечка, ему это не удалось. Тогда подослал к нему убийц. Появился повод подставить своего человека. Но богатырь расправился с ними. Светлейший был в растерянности. Добраться до Кэт оказалось не так просто. Глядя на неё, он испытывал непонятные ощущения. Помимо упрямства в этой девушке было что-то такое, что его не на шутку пугало и раздражало. Она вела себя с ним настороженно и холодно, словно опасаясь. Возможно, женское чутьё опасности. У баб случается. Надо приложить силы, но с этим разобраться.

Пётр день провёл в метаниях. Он пытался решить мучивший его вопрос. Это как сказать Кэт о предстоящей разлуке. От намечавшегося разговора у него было не самое лучшее настроение. Сразу не решился, тянул, лишь за полночь он объявил Катерине о своём решении. Встрепенулась и в слёзы. Надежды на то, что он оставит её рядом с собой, не оправдались, и ей бы следовало это предвидеть. Покидать Петра не хотелось. Зачем ей это нужно делать она тоже не понимала. Пётр, как мог принялся утешать, терпеливо объясняя:

- Катенька пойми, я и так ввёл народ в удивление. Шепчутся по углам, мол, царь с мужиком живёт. Сама ж знаешь: нашим лишь бы что болтать. Замутят покруче стрельцов.

- Давай я в женское платье наряжусь. Скажешь, служанку взял,- замолчала она, глотая слёзы и осторожно поглаживая ямочку разделяющую его грудь.

Пётр приподнялся на локте и, заметив, как в глазах её блестят невыплаканные слёзы, а губы дрожат, жёстко сказал:

- Ни за что. Ты оказала мне честь быть только моей... Любить меня. Твоё имя паскудить не дам.

Кэт понимала и принимала нелёгкую реальность, испытывая тупую и безнадёжную боль. Вздохнув, она невесело улыбнулась уголками губ. И совершенно без тени стыда, но дрожащим от волнения голосом прошептала:

- Мне совсем неважно, что со мной потом случиться. Я властна над собой и своей жизнью. На Московии любят поговорить, ты не справишься с языками и баснями. Придумают такое, что нам и на голову не придёт.

Он понимал, что она права. Но если б дело было только в этом. Понимал и то, что ей придётся столкнуться людской яростью и презрением. Её будут просто третировать, как заблудшую овцу. Ей предстоит терпеть душевные муки и жить в мире постоянных оскорблений и ежедневных упрёков. В глазах людей ей суждено стать падшей женщиной, матерью его незаконнорожденных детей. Выдержит ли? Как ослабить её груз? Петрово круглое лицо построжало. Поэтому и пробубнил:

- Языки поотрубаю, а коли мало, так и головы полетят.

Он очень надеялся, что девочка выдержит всё это. Спектакль с переодеванием закалил её. Он будет помогать ей, прикроет собой, защитит, но это не всё... Главное, чтоб выдержала и спокойно прошла через всё это она сама. А что касается его, то он будет жить так, как ему хочется. И так как он пожелает. Больше ему никто не указ.

Он положил руку ей под голову и поправил одеяло.

Кэт поцеловала его плечо и прижалась щекой к его руке.

- Зачем? Они нам не помешают. Пусть себе болтают. Мы -то знаем всё про себя.- Она помолчала и, прижавшись к нему теснее щекой, сказала:- Питер, я не смогу без тебя. Оставь меня рядом, пожалуйста.

"Пожалела?!" Он подумал, что у неё очень хороший характер и отнёсся к её волнению в связи с последними событиями с пониманием, но уступать не собирался. Пётр погладил пальцами её розовую щёчку с ямочкой. Забрал в плен своей ладони её маленькую ручку. "Как хороша!"

- Мне будет, свет мой, не легче. Надо потерпеть, Катенька. Скоро закруглимся здесь с делами и я вернусь в Москву. Наша разлука не будет долгой. Главное - ты ничего и никого не бойся, через меня им не перешагнуть. Ни на какие выпады очень прошу не реагируй. Ты моя... жена и под моей защитой.

Она не согласилась с ним, улыбаясь про себя. "Жена?" О, нет, нет! Она, конечно, польщена, но это очень ответственно и не по её статусу, скорее всего, царь в порыве сказал. Такое его обещание сильно взволновало Кэт, но не обнадёжила. Она, деликатно изобразив непонимание, сказала о другом.

- Надеюсь, я не испортила тебе жизнь и не поломала планов?...

Его позабавил такой её наивный ход. Он, разгадав по зардевшимся щёчкам её "планы" улыбнулся и с такой силой прижал девчушку к себе, что она чуть не вскрикнула и сказал лишь одно слово, но так, что уточнять не захотелось.

- Глупышка... Люблю тебя свет мой. Отныне дорожки наших жизней пойдут рядом.

Великодушно признав его право над собой, прошептала:

- Я постараюсь скрасить тебе её...

Он поцеловал её ладошки.

- Катенька, богиня моя, вместе на всю жизнь, но сейчас ты вернёшься в Белокаменную.

Какое-то время она молча изучающе смотрела на него, словно бы решая, сможет ли его переубедить.

- Хорошо,- наконец-то говорит она мягко.- Я отправлюсь к отцу.

Он прекрасно контролировал себя, но всё равно ответ получился немного поспешным и резковатым:

- Нет, ты поедешь и останешься до моего приезда в доме Меншикова.

Её ресницы испуганными птицами метнулись вверх. Брови выгнулись.

- Зачем?

Напугал. Он понял это и, поколебавшись, пустился в объяснения:

- Мне спокойнее. Там тебя никто не обидит. Плут Алексашка будет здесь со мной. Ты в его хоромах хозяйка. Не ограничивай себя ни в чём. К отцу отправимся вместе. Я должен с ним объясниться. Сам объясниться, понимаешь?! Надеюсь, он нас поймёт и примет всё, как есть.

Почувствовав мягко виноватый тон, она сделала попытку отыграть положение. Уж очень не хотелось ей связывать себя с именем Меншикова. Пошлёт людей, предупредит, настроит каверз... Возможно ей ещё удастся спасти своё право. И она осторожно просит:

- Может лучше к от...

Эта реплика вызвала неудовольствие царя. И Пётр, перебив её, грозно выговорил:

- Сделаешь, как сказал...- И уже мягче.- Пожалуйста! Так лучше для тебя... Там другие условия и жизнь вовсе не похожа на ту, к чему ты привыкла. Настоятельно прошу пожалеть меня и избавить от дальнейшего объяснения.

Это было скрытое предложение помалкивать и выполнять приказ. Угроза. Это тоже был Пётр, которого Кэт знала и любила. Заметив, как кривятся уголки его рта, больше она не спорила. Значит, он так решил и его не свернуть. Так что лучше не напоминать про то лишний раз, не травить государево сердце. Кэт вздохнула очень глубоко и дрожа согласно кивнула. Придётся быть очень не просто осторожной, а начеку.

У влюблённых оставалось не так много времени, чтоб тратить его на пустое препирательство. Они прощались до рассвета. Пётр улыбался и, скрывая свою вину, высказался немного насмешливо:

- В карете по дороге выспишься.

Утром чуть свет подошла к шатру карета Шереметьева, запряжённая четвёркой сильных лошадей. Он хотел, чтоб Кэт не слишком утомилась в дороге. Считал, что в обозе ей будет сподручно не надо отдыхать беспокоясь за безопасность где-то возле дороги. Погода была пасмурной. Под ветром гудел лес. Было немного тревожно. Меншиков тут как тут стоял рядом и внимательно наблюдал за происходящим. Он не просто одарил её жёстким взглядом, а рассматривал её. Заметив это, Кэт приподняла подбородок и сделала вид, что её совсем не интересует это исследование. Чёрт бы его побрал, этого Меншикова, что у него там на уме? Она даже не улыбнулась ему, а смотрела так рассеянно, как будто с трудом вспоминая, где же она его видела и видела ли вообще. Кэт боялась, что не удержавшись в рамках приличия, продемонстрирует свою ненависть к Меншикову. Надо попридержать свой язык и приструнить воинственный пыл, укорила она себя, не хватало ещё нарваться на не довольствие царя. Пётр вывел её сам и проводил к карете. В первых лучах рассвета, долго смотрел на её бледное, спрятанное в тени треуголки, лицо. В затянутую офицерский мундир фигурку. Он хотел впитать каждую секунду, проведённую с ней! Она, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щёку, быстро обняла и отвернулась. На большее не решилась. Её глаза опять наполнились слезами. Он произнося последние слова прощания, сжал её руку. Усаживая и загородив собой вход, крепко поцеловал. Больше не глядя закрыл дверцу. Потом рванул её вновь, нырнул внутрь кареты, обнял её и поцеловал долгим нежным поцелуем. Губы коснулись плеча, локтя, ладошки и застыли на кончиках пальцев. Алексашка не выдержав, потянул его за кафтан. Тот пнул светлейшего ногой, но вылез. Кэт осталась в карете, прижимая к глазам его носовой платок. Он подозвал почти незаметным движением пальца сопровождающего и принялся что-то шептать на ухо. Подлетевшему, выбранному в охрану служивому наказал глядеть в оба. Тот щёлкнул каблуками. Шпоры весело в тон настроению солдата зазвенели. Пётр протянул ему кошелёк:- "На дорогу! Что останется твоё". Служивый расплылся в улыбке. Такое доверие. Разве он не догадывается, что попал в фортуну. Да он расстарается, и непременно доставит женщину в целости и сохранности. Ведь за неё голубушку и его молчание Пётр одарил его офицерским чином. Разве он не понимает. Волосок не упадёт с её головы. А он сам, на счёт неё, могила. Вон по лагерю слушок ползёт, мол, Пётр пареньком тешится. А ещё говорят, у Шереметьева полонянку отнял. Одна сплетня накрывает другую. Он знает, что всё ерунда, но молчит. Зачем болтать, если то молчание золотое. А милость Петра отработает. Ей-ей, всё будет чинно и благородно.

Настало время отправляться в путь. Пётр щёлкнул пальцами. Карета тронулась вслед за обозом. Кэт прильнула к окошку, чтобы в последний раз посмотреть на Петра.

Не любящий бездействия Пётр, на этот раз врос в землю, уходить не торопился. Картина отъезда вызвала в нём дурные предчувствия. Не поддаваясь настроению, он принялся себя охлаждать. "Похоже, детина не глупый, дров не наломает,- успокоился немного Пётр.- Да и Кэт просто так не сдастся". Кэт не выдерживает и машет рукой. Он ей тоже машет на прощание. Обоз ушёл. Пётр долго смотрел вслед. Ему будет не просто без неё, но наличие стольких дел почти не оставляло ему времени на переживания и не давало никакой возможности хандре распустить свои щупальцы. Меншиков, не выдержав, тронул за рукав:

- Чай всю ночь не спал. Шалунья как пить дать не давала. Иди, отдохни, а я в крепость наведаюсь.

Ни одна жилка на бледном лице не дрогнула. Знал, что друг любезный ухмыляется. Отвечал уклончиво и в общих чертах.

- Верно, не спал,- невозмутимо согласился Пётр,- но сейчас не усну. Пойдём, пройдёмся по крепости. Покажешь, что ты там намудрил.

Мрачный взгляд был брошен на Петра. Меншиков кипел, но всячески скрывал то, под чем-то подобие улыбки. Как она выручает. Теперь он знал, что те, кто всё время улыбаются на самом деле - злее не бывает. Больше всего его бесило сознание того, насколько Петру нравится девчонка. Как он проник к ней чувством и доверием. Ну и ну! Вон как тяжело с ней расставался! Так ведь и чёрте до чего дело может дойти... Как же он, Меншиков, просмотрел её... А каким презрительным и высокомерным взглядом она по нему, Алексашке, прошлась... Как была предельно вежлива. Обычно дамы не вздёргивали перед ним подбородок. Могли улыбнуться, могли, не замечать, но, чтоб так...

- Ох как она тебя скрутила, мин херц, должно быть страх как сладка?!- не выдерживает он через несколько шагов молчанки.

- Чего плетёшь, дурень?! Опомнись!

- Во-во угадал.

Пётр не тороплив в шаге, мрачен, сверлит его разгневанным взглядом и криво ухмыляется:

- Какого чёрта ты про неё, да про неё. А, понял, прилипла, у тебя с языка она не спадает, никак попробовать хошь? Хошь? Так как?!

Да никак, не готовый к такой атаке Алексашка поперхнулся, побелел как мел и, выкручиваясь ужом, захохотал. Сердце кольнуло: "Царь с этой ведьмой не похож на себя. След быть осторожным. Вон вспыхивает яко ракета, ей-ей учинит мордоворот". Он уже достаточно знал женщин, но эта... Замечание царя было настолько прямым и справедливым, что он не нашёлся, как ответить и после смеха. Самый раз прикинуться побитой собакой. Бубнил плаксиво:- "Мин херц, грех на душу не приму!" Не слушая Пётр, подтолкнув его в лодку, напомнил про дела:

- Вот сейчас посмотрим что ты намудрил и стоит ли по этому поводу нам так веселиться. Грабёж и разбой прекратил? Объяви под страхом смерти: никаких грабежей и насилий...- его кулак просвистел против носа Меншикова.- Ропота против русского солдата быть не должно!

- Мин херц, обижаешь... Не бери на голову... Управимся не впервой, - канючил продолжая свои протесты он.

Чем ближе нос лодки к крепости, тем больше в лодке становилось Светлейшего. А что?! Меньшиков напыжился, намудрил он уже не так и мало. Мастера, работая в поте лица, заложили пролом в стене. На сгоревших домах и башнях кипела работа, ставили кровли. Жизнь восстанавливалась. При осмотре лицо царя приобрело более мягкое и спокойное выражение. Значит, его усердие произвело благоприятное впечатление.

- Чем дальше думаешь заниматься?- спросил дымя трубку довольный Пётр и тени на неприязнь в нём не было.

Алексашка совсем взбодрился и повеселел.

- Обустроить гарнизон и перевести войско из полевых условий на зимние квартиры, мин херц,- докладывал Алексашка.

Тем временем Пётр посверлил его лупоглазыми глазами: "Вот же всё навыхвалку, но молодец!" Просияв одобрил:

- Ну что ж действуй. Хорошо! Быстрее закончим. Быстрее двинем домой.

Шлях запестрел пылью. Их разговору помешал гонец с четырьмя сопровождающими его драгунами. Он протянул письма. Царь прочёл. Нахмурился. Любезному Августу, польскому королю, опять нужны деньги на баб и карнавалы. Жалко и так каждая копейка на счету, но придётся дать. Оттянул же войска шведов на свои догонялки. Карлу бы, по уму-то, отступиться и сосредоточиться на России, а он подзавяз, ровно в трясине какой теперь. А не бегай он за Августом вслед, то России пришлось бы туго. Придётся дать денег-то. Пусть ещё погоняет Карла-то. А вторым князь кесарь извещал о бунте в Астрахани. Обида затрепетала на щеках. Он земли русские воюет, а ему нож в спину свои же норовят воткнуть. Сунул письмо Меншикову. Читай! Тот читал вслух, туго, по слогам. Пётр слушал, не мигая, только увесистые, в ссадинах кулаки сжимались всё круче. "Сучье племя! Пожалел. Жизни сохранил. Подалее отправил. А им всё, сукиным детям неймётся. Старину возвертай назад. В оковы, сию же минуту. Кому назначить север, кому Ижору. Зачинщиков к Ромодановскому".

Там, под Астраханью-то, действительно было неладно: скопились беглые- с верфей, заводов, поднеси фитиль и запылает. Для стрельцов то весьма приятный материал.

Всю обратную дорогу Меншиков задумчиво молчал. Пётр отнёс это к работе по восстановлению крепости и только что полученным новостям. Но думы Алексашки были о другом. Катька не давала покоя. Эта девчонка не должна встать поперёк его проектов. Он просто впал в ярость, ощутив себя не более не менее, как невинной жертвой. Ещё бы, ведь потихоньку он осознал, что ему представилась наконец-то возможность добиться желаемого - убрать препятствие со своей дороги и главное в самом начале и безболезненно. А она всё поломала. Он аж побледнел от гнева. От такого прилива ярости у него закружилась голова. Но не отступаться же. Шаг за шагом и в голове сложился план. Чем больше он обдумывал тот свой план, тем веселее становился. Ещё подумав, пришёл к выводу - безусловно, он достоин одобрения. Дело за малым -выполнить его!

А обоз, в который царь определил Кэт, двигался к Москве. Дорога всё время петляя начинает незаметно спускаться. Лошади бегут быстрее. Сначала девушка прислушивалась, не скачет ли следом царь- вернуть. Очень хотелось остаться с ним. Горестно покачала головой- нет. Наддавал эхом лишь один раскатистый сержантский голос отдававший команды солдатам. Смирилась. Молчаливая Кэт в спокойной задумчивости смотрит по сторонам. Всё вокруг лоскутно цветное. Лента дороги вот серая, да небо голубое. Она долго провожает глазами цветастые поляны. В ушах шелестят слова Петра: - "Котёнок, я буду очень, очень, очень скучать..." Как может изменить всё миг. Миг любви. Раз и ты другая и всё вокруг другое. Кэт попросила остановить у первой же попавшейся на пути церкви. Старая, деревянная, намоленная. На миг замешкалась, ведь она, Кэт, не православная. Но подумала - молиться не воровать и грехом быть не должно. Молитва любая до Бога дойдёт. Тем более Питер православный, они едины, а значит и она теперь его веры. Вышла из кареты. Перекрестившись, прошла внутрь. На одном вдохе помолилась. Надежда какая-то появилась. Душу тяжесть отпустила. Взяла две свечи. Одну зажгла сразу и поставила. Открывая тем жестом свою душу Богу. Встала перед иконой Богородицы. И опять помолилась. Как умела. Просила прощение и отпущения грехов. Просила благословения на непростую жизнь с Петром. Защиты от отвратительного Меншикова просила. Вероятно, у него были основания невзлюбить её. У неё так не было ни малейшего желания не только говорить, но и видеть его. В отношении этого человека к ней, крылось что-то странное. Похоже, он её просто возненавидел, но за что? Она может только гадать. А гадать можно на всякое - сам позарился на неё, была своя кандидатура на эту роль или дело в другом?... От этого "другого" она похолодела. Не дай Бог! Бабьего счастья просила, детей... А ещё просила помочь не очерстветь её душе, не тешится богатством, а использовать его во благо людей и его дела. Конечно, она живая и ей не чужд звон злата, но душа не должна маяться или одеваться в золотую броню. Тогда человека нет. Пропал человек. Счастья им одного на двоих просила и здравия. Поймав язычком катившуюся слезу, проглотила всхлип и поднялась с колен. Зажгла и поставила вторую свечу. Закрыла перед непростым миром свою душу. Перекрестилась. Поклонилась и, не оглядываясь, вышла... Дорога извиваясь, стиснутая с обеих сторон густым лесом, убегает вдаль. Медленно движется по ней обоз.

Москва ждала. Пётр приказал праздновать. "Пусть увидят Россию в веселье". Гонцов отправили заранее. Войска встали временным лагерем, привели себя в порядок. Впереди праздник, чествование. Под колокольный перезвон у Мясницких ворот именитые граждане, и простой народ, гостиная сотня с хоругвями встречала победителей. В воздух летели шапки, народ чтоб уважить Петра больше кричал не "Победа!", а приятным сердцу царя словом "Виват!" Пётр ехал в золочёной колеснице, а за ним хвостом волочились шведские знамёна. Здоровенных псов нарядили львами, а на спины им уселись шуты. В красно - синих плащах. В руках их были мечи и щиты. Потом загрохотали орудия, забила по мостовой копытами конница, начался торжественный въезд.

Традиции не нарушали. Гуляли, как положено - две недели. Падкая на зрелища Москва шумела, надрывалась. Эх-х! Гуляем! На радостях на Красной площади кормили и поили всех до отвала. Народ валил на праздник издалёка. Ждали не только гостинцев, но и зрелищ. Каждую ночь над Кремлём бухали взлетая фейерверки. Народ, любуясь половодьем огня, крутился на площади. Не смолкал смех, плескали в ладоши. Крутились мельницей огненные колёса. Все знают, что "огненная потеха" - страсть Петра. Он зачастую сам рисовал рисунки и делал чертежи растолковывая своим мастеровым что требуется. А требовалось ему удивить весь мир. Так в последствии и будет - никто не мог сравниться с русскими фейерверками и в мастерстве картин огня вскинутого в небо. Пётр знал что делал. У потешного и военного огня один стержень-порох. Человек восхищаясь праздничными огнями в огне баталий видит тоже: праздник, победу, викторию!...

Отмотаем историю назад. Уловив воинственный блеск в глазах девицы царя и потеряв надежду повлиять на него, Меншиков решил не рисковать и вместо цикла с приручением и обольщением, вслед за каретой вёзшую Кэт, погнал преданных людей. Приказ один - она не должна доехать. Но велено всё было обделать под несчастный случай. Напали, мол, канальи - разбойники. Однако приказ тот выполнить было зело не просто. Карета шла в обозе. Нападение на ходу откинули сразу. Оставались привалы. Вот их и караулили. Попробовали затеять в первом же городке ссору. Но Кэт, оказалась не простым орешком, выхватив шпагу, дралась с охранником в паре. Сбежался народ, солдаты, пришлось отступить. На втором привале пришли с подарками и угощением, только Кэт поблагодарила, но решительно отказалась. В третий - сделали пробу подложить на постоялом дворе отравленную еду, а она возьми и отдай её подсунувшемуся не вовремя попрошайке нищему. Утром нашли его мёртвым. Её детина - охранник враз насторожился и еду с того злосчастного момента готовил только сам. Проба заловить её на отхожем месте и утопить там, мол, случилось по неосторожности, выявилась тоже не совсем удалой. Тот бесовый охранник проверял всё сам. Опять же сунулись в дверь, но та на ночь запиралась изнутри, а в окно был направлен его мушкет. Когда он спал - загадка. Как не крутили, а пришлось нападать. Другого пути выполнить приказ, не видели. Правда, нападение створили под предлогом воровских людей, разбойничьей банды. Мол, напали на карету обоза с чисто коммерческой целью- поживиться.

Если честно, то страх поначалу присутствовал у Кэт. Она поняла, что за ней охотятся. Но постепенно он прошёл. К нему тоже привыкаешь. Ночевали в лесу у костров. Охранник Кэт, почуяв глухие крики и стрельбу, насторожился. Разбудив, неловко посмотрел на неё и кинул ей узелок:

- Переодевайся.

Кэт спросонья хлопала глазами. Непонятно. Ей не сразу пришла в голову причина этой карусели. Но охранник торопил.

- Быстрее, госпожа, часу в обрез. Боюсь по вашу душу пришли. Кто-то очень настойчив. Вот сатана!

Она, доверившись ему во всём, подчинилась. Теперь минуту подумав, догадывалась о том, кто был в том рогатом образе и торопилась. В узелке оказался деревенская рубаха и сарафан. Принять образ женщины? Воззрилась на служивого. Тот поняв сомнения, кивнул.

- Ну. Ищут юнца безусого. Про бабу речи нет.

Кэт поняла. Переоделась. Спрятала мундир в узелок. Вопрошающе глянула на своего спасителя. Её глаза нетерпеливо изучали его лицо, ожидая от него дальнейших шагов. Он заметался взглядом: ища куда её спрятать... Упёрся в дуб. Кивнул Кэт на него. Приказал:

- Лезь, барышня, ховайся. Споймают, скажешься испуганной и немой. Подумают местная к обозу не причастная.

Крадучись, они пересекли открытое место, побежали. Он подсадил, Кэт быстро вскарабкалась повыше и спряталась в ветвях.

То, что разбойничков интересовала их карета, скоро стало понятным. Именно к ней и пробивались. Служивый, зная, что там спит молоденький вестовой, разыграл всё достоверно. Сражался сколько надобно было, а потом "струсив" убёг. "Стой, пока цел!"- неслось вслед и стрельба. "Счас!"- вывернул он фигу укрывшись в кустах. Михаил видел, как засунув кляп выволокли юнца, как довольные добычей быстро удалились. Подумал: "Вот так-так! Значит, ошибки нет. Охота идёт за женщиной Петра. Кому же она так заважает? И то не проста людина. Ишь какую рубку устроили... А с вестовым ничего страшного не случится. Разберутся, всыпят и прогонят". Тем временем рубка откатилась прочь, но могла в любое мгновенье возвернуться. Михаил заспешил. Как выяснилось, обоз большого прикрытия в их деле не давал. Значит, нужен риск. Понимал: в его руках своя же судьба и судьба Петра. Вот и принял решение немедленно двигаться вперёд. Раствориться. Вдвоём и верхом. "Лопну, а доставлю!"- закусил ус он. У Кэт оставшаяся часть дороги сохранилась в памяти беглыми, разрозненными клочками. Дорога тянулась, сдавалось, целую вечность, подгоняемые страхом погони, они знай себе гнали коней, а Москва как провалилась.

А с вестовым?... Так оно собственно и произошло, как охранник Кэт предполагал. Только с "прогнать" не получилось. Его доставили на глаза Светлейшему. Это и решило его судьбу. Со словами:

- О, только не это!... Кого вы мне приволокли, канальи!- он определил его участь взмахом руки.

"Такой прокол!" Меншиков взвился точно укушенный змеёй. Вылезло его ротозейство теперь концами нежданно-негаданно. У-у-у, убил бы сволочь чужеземку! Но пока не получилось.

Гулко вышагивала солдатская смена. Ему повредила сон. Подняла ночные размышления. Мешало сну и всё остальное: слишком яркая луна, назойливые звёзды. Ветер и тот мешал. Меншиков ярился: "Ушла! Что теперь?" По углам мерещились рогатые рожи. Взяв подсвечник перенёс его на ночной столик, решил, что так уснёт лучше, но...

Когда Пётр узнал про нападение вороватых разбойных людей на обоз, то был сам не свой до тех пор, пока не вернулся к нему посланный с Кэт служивый. Рассказывать он в подробностях про все тёмные дела, случившиеся с ними, по настоянию Кэт не стал. Мало ли, останешься виноватым! Просто сказал, что всё обошлось. От разбойничков убереглись. И добрались они до престольной благополучно. В подтверждении чего он вручил ему письмо от неё. Прочитав с вниманием, царь был доволен. Торопливо не таясь, распечатал, забыв про чужие глаза, строки целовал. На тонкой разлинованной бумаге были выведены неровным почерком слова: "Питер, голубь мой..." Она отписывала, что все в доме с ней вежливы и любезны, чувствует она себя превосходно, только безумно скучает. Служивый диву давался такому чувству железного Петра. Сколько он его знал, тот не признавал ни чувств, ни эмоций... И вдруг к этому чернявому, кудрявому чертёнку в мужском мундире и со шпагой на боку такой запал. Есть с чего удивлению быть, побывшему ни в одном сражении солдату. Опомнившись, что ни один, царь поблагодарил верного человека и, велев помалкивать, отпустил отдыхать. Довольный Михаил сиял: "Какого там помалкивать, да я язык себе откушу". "При мне будешь. Нуждаюсь в таких",- был вердикт Петра. "Рад служить, Государь, верой и правдой Вам и Отечеству!"

Меншиков тоже его пытал насчёт Кэт и дороги. Тот лупил глаза, щёлкал каблуками и докладывал о дорожных разбойниках. Любезный Алексашка тянул улыбку хваля за храбрость. Ругал злодеев, мол, развелось канальев спасу нет.

А что оставалось ему?! В противовес Петру Меншиков ярился. Ещё бы! Это такой плевок Светлейшему. Из-за усердия этого недоумка- девчонка жива. В Москву она попала. До его дома добралась. Там зачинилась и сидит книжки с картинками листает. Тронуть её в своём собственном доме - это безумие. Придётся терпеть и ждать случая...

И вот они в Москве с "Викторией!" сами. Меншиков рвался домой. Но как бы не так!

Пётр держал Алексашку поодаль. Не выпуская из поля зрения. Холодные глаза царского любимца казалось, никаких чувств хозяина не выдавали. Кривлялся не без того, канюча, искал повод попасть в свои хоромы. Но не гадал, что царь так скоро съедет с оси. Тут началось...

- Заткнись, по зубам получишь. Герой дня и с окровавленной рожей, подумай какой конфуз ай-я-яй...

Но неугомонный Меншиков, с досадой крутанувшись на модных каблуках, не веря в такое и испытывая свою долю на прочность, полез опять:

- Я думаю, этому не стоит придавать слишком много значения, мин херц.

- "Он думает..." Да что ты говоришь,- сквозь зубы протянул Пётр. Он сгрёб его за ворот, свирепо встряхнул:- Меня ещё поучи...

- Мин херц, ты что мне не доверяешь? Да я кремень,- бил тот себя в грудь. Где там! Разговор поворачивался не в его пользу, и это его не просто не радовало, а озадачивало. Петровский кулак отбросил его к стене. Меншиков интуитивно прикрыл локтём лицо. Но царь взял себя в руки. С притворным равнодушием Пётр кривил ртом:

- Ну что ты, я тебя берегу, чтоб чёрт не попутал.

Меншиков повёл глазом. Гнев ещё клокотал в нём, но страшное было уже позади.

- Но ведь я... Да я хотел баньку заказать...

- Изобрази мне ещё мученика,- махнул он кулачищем так, что у Меншикова зашевелились усы.- Кто против - то баньки. Не будь так глуп, пошли, закажи. Аль людишек для оного не имеешь?! Сам похлопотать хочешь?!

- Как лучше хотел,- сделал несчастное лицо он.

Пётр шмякнул ладонью по спине.

- Доберёмся до твоих хором, попаримся. Я так с удовольствием!

Меншиков прикрыл глаза. "Поторопился с выводами. Гнева на мою морду ещё наскребёт". Он не планировал, хотел обойтись укоризненным взглядом, но вырвалось само:

- С ней?

Пётр прищурился, но не рассердился и даже слегка хохотнул:

- Какой ты у меня всё-таки умный.- И сверкая молниями страшных очей, направленных в самое сердце Меншикова гаркнул:- Ты должен знать, эта женщина только моя...

Меншиков, артистично изображая беззаботность, потирает руки:

- Что с ней теперь?

- Ждёт! Меня ждёт, так что зачем тебе та печаль. Прочь её и гуляем,- ухмыляется Пётр, опуская ладонь на плечо Алексашке. Тот кисло улыбается:

- Понятно. "Господи, по жердочке хожу. Неужели не удержусь. И всё же, как жаль, что она досталась царю, а не мне... Вот же сатана засела. Спаси и помилуй!"- А давай ей проверку устроим?

Послушав и проследив за манипуляциями любимца, Пётр свёл брови:

- Я те устрою... Палки хошь?

- Как лучше хотел, мин херц...

- И давай без глупостей. По-твоему, я слепой, ничего не вижу?- зло зыркнул Пётр.

Светлейший непроизвольно сжался. Бьёт в самое больное место. Чует, чует всё... Залепетал:

- Мин херц, мин херц... не изволь сомневаться.

- Ну-ко, ну-ко.

- Оставим спор - перекор.

Меншиков словив кривую усмешку царя закрыл рот и потупил голову. Самое время помолчать. Он краем глаза видел - Пётр не пьёт. Пригубив кубок, ставит на место. Больше забавляется причудам застольных бояр с какими те спаивают гостей. Самому ему изрядная порция медовухи не оказала своё целительное действие на его израненную душу и смущённый рассудок. Решив, что ничто не поднимает так дух, как хорошая выпивка он какое-то время пустился в неё. Только сумно - не помогло. У него перед глазами с тошнотворной ясностью возникло разгневанное лицо царя, в случае нарушения Алексашкой царского запрета. Ой-ё -ёй... "Нет, решительно не стоит рисковать",- убеждает себя он и отказывается от своей же затеи попасть в дом раньше царя. Пётр на взводе, как чёрт в него вселился. Точно - не девка, а ведьма. Лучше не стоит испытывать судьбу. Это не подсунутая Лефортом Анна. Эту он нашёл сам и башку оторвёт не успеешь перекреститься. Вон как блестят очи, ещё бы, не видел её с тех пор, как расстался. Оказывается, на свете есть то, что нравится Петру. И на это лучше не зариться. Вон, как гогочет, а сам напряжён и готов при случае оставить сей пир.

Подъехали они вместе. Карета, крутя красными колёсами, вкатила в кружевные ворота и встала посередь двора. Кэт, которой до оскомины надоело скучное одиночество и просмотревшая все глаза в окошко, выбежала встречать. Сафьяновые башмачки ярким цветком мелькали из - под подола атласной юбки. Но, увидев рядом с Петром наглого и не блиставшего застенчивостью Меншикова, лопотавшего ей перед её отъездом сюда про то, что он благодарен случаю познакомившему его с ней и тому, что она расположится в его доме, девушка застеснялась кинуться царю на шею. Хотя предвидеть то, что он появится в собственном доме, должна была. Она вся дрожала, находясь в постоянном страхе, что сделает что-нибудь неподобающее и неправильное с точки зрения морали. Осторожность и скромность победили. Смутилась и стала, теребя платье пальчиками, столбом. Царь, не обращая внимания на штакетник отгораживающий садик и мало задумываясь о той самой морали, перешагнул через заборик и рванул к желанной женщине. Правда, подойдя ближе, Пётр, увидевший её первый раз в женском платье, тоже застыл в изумлении и восторге: "Хороша! Какая головка, фигура, а внешность! И одета без глупой сентиментальности и старинной дури. Вся как надо!" Но заслышав рядом с собой Меншиковское хмыканье от невысказанного одобрения, а потом ещё и стон сквозь зубы: "Ничего себе кралечка, мин херц!" Возбуждённый Пётр рванул к ней и, подхватив, закружил: - "Катенька, свет мой, я так скучал!" Не почувствовать под рукой её возбуждения не мог. Обнимая, страстно притягивает к себе и горя огнём шепчет:- "Наконец-то!" Её дрожь вызвала в нём безумный порыв ласк. Нацеловавшись, развернулся к озадаченному Алексашке. Уйти с глаз? Стоять?

- Чего стоишь глаза пялишь. Узнай про баню.

Тот ухмыльнулся, выразил удивление, что не так понят, шутливо поприветствовал Кэт пробормотав нечто приличествующее случаю, двинул к дворне. А Пётр с желанной ношей на руках в дом. Она щебетала, касаясь тёплыми губами его щёк, а он готов был слушать её то щебетанье нескончаемо долго. Кэт боялась, что скучна ему, но он вовсе не выглядел несчастным. Лицо было улыбчивым, и весёлость не покидала его. Значит, не надо себя мучить и мудрить. И вообще она тут подумала, что будет жить одним днём. Учитывая необычность её выбора и положения это самое правильное. Ведь её избранник -царь Московии. Именно так! Одним днём без заглядываний вперёд. О том, что счастье не бывает вечным, она догадывалась, хотя думать об этом не хотела. Как уж будет. Меншиков предупредительно постучав, самолично пряча ухмылку известил о готовности пара. Пётр, пропустив её вперёд и вцепившись в рукав Алексашке, свистящим шёпотом предупредил, что выбьет зубы, если тот не перестанет скалиться. Александр Данилович помрачнел. Такое безумство царя из-за женщины, что случилось впервые, сделали его более благоразумным и осторожным. В голове вновь нехотя зашевелились некоторые прежние мысли. Как подвести к тому, что нет человека - нет и проблемы. Да, недооценил он девчонку. Такая паскуда ей-ей может наговнять его планам. Надо держать ухо востро.

В облаках пара, среди запахов мяты, трав и любви, они и не подозревали ни о чём таком. Купались себе в бане и вели любезные сердцу разговоры. Кэт расспрашивала его о покорённом городе, о дороге. Он пропускал сквозь пальцы её отросшие, волнами спадающие на плечи и спину шелковистые волосы, обливал мятным раствором и любил, любил, как сумасшедший. Её ушко горячили его слова: - "Я безумно скучал. Безумно! Залюблю...- И перейдя на баню, захватив мочку её ангельского ушка, в шутливой манере спросил:- Как тебе это нравится, котёнок?" Зачем спрашивать, ей нравилось всё. Она в своей, милой и порывистой манере поблагодарила его: за преподнесённый подарок,- жемчужное ожерелье, за приезд и баню. Естественно, сказала всё нежно - ласковое, что должна была сказать и сделала так, как должна была это сделать.

Ужинали при свечах и жарко горящем камине. Алексашка уписывал ужин, со вкусом запивал вином, болтал и украдкой рассматривал Кэт. Теперь он видя перед собой её с большим опозданием и сожалением хотел бы узнать от сих и до сих... Ведь она была для царя не просто ласковой и любвеобильной девочкой, а гораздо, гораздо больше. Кэт чувствовала потуги Меншикова и поэтому краснея не отнимала своего взгляда от стола. Застолье долго не продолжалось. Царь, унося на руках Кэт, исчез раньше, чем бы хотелось любезному Александру Даниловичу. Меншиков бредя вслед камердинёру со свечой с трудом унимал клокочущую в груди злость. Отослав слугу встал посреди покоев. Молча потряс кулаками. Ладно, поглядим чья возьмёт... В нём полногласно заговорило то, что всячески сдерживал, загонял в глубину... Кусая нижнюю губу он почти рычал, беспомощно рычал. В голове метались ураганом мысли: "На чью особо замахиваюсь. Как-никак царь. Не его ли волей поднят ввысь. Я, без него пшик, бревно у дороги... Хрястнут топорами и нет меня. Нет- нет, надо набраться терпения и ждать, ждать доколи время не придёт. А оно не пришло. Рано, ох как рано зубы скалить".

Ночь ночевали у Меншикова, а к полудню Пётр забрал Кэт с собой и отвёз к её отцу. Он хотел сам посмотреть в глаза мастеру, объяснить ситуацию и попросить её руки. Именно поэтому он не разрешил Кэт возвращаться одной. В карете Кэт разволновалась. Он, пытаясь её расслабить, потребовал его поцеловать. Кэт пришлось подчиниться. Чтоб был совсем доволен - поцелуй тянула. Это действительно её немного успокоило. Родитель, увидев дочь в женском платье, был приятно удивлён. Она ему очень понравилась и напомнила покойную жену. Что касается союза с Петром - рад и напуган. Бесцельно ходил из угла в угол. Он был в некотором смятении, но препятствий не чинил. Доводы русского царя были неоспоримы. Вытерев ладонью глаза, предложив им подождать, старый корабел внезапно вышел из комнаты. Вернувшись, протянул Кэт цепочку с медальоном. Это было украшение покойной жены. Прежде чем опустить дочери в ладошку, в раздумье помедлил:

- Теперь твоё по праву. Держи и властвуй,- мягко сказал он.

Пётр невольно посмотрел на дорогую голландцу вещь. Просто, а глаз не оторвать. Надо своих мастеров потчевать. Корабел вздохнул. Теперь считая дочь взрослой и определившейся, он по праву наследницы передал ей украшение матери.

Смущение сводило с ума, а страх перед отцом делал немой. Покраснев и запинаясь, Кэт благодарила отца. Пётр был доволен. Всё складывалось, как нельзя лучше. Их союз приняли в таком виде, как сложилось. На радостях и с чувством благодарности, согласился на её проживание в доме отца. От горничной, которую просил завести её царь, она решительно отказалась. Решила, что переодеваться и причёсываться будет сама, да и не желала иметь рядом с собой чужие глаза. В доме были две женщины занимающиеся хозяйством, она посчитала это достаточным. От роскоши и подарков тоже, заявив, что всего достаточно у неё. Он только усмехался. Анна с Евдокией гребли всё и просили добавки. К себе он привезёт её позже Екатериной Алексеевной. Но только в 1712 году она станет законной супругой Петра Алексеевича. Напуганный с детства бунтами, он решится на такой шаг, когда будет недосягаем не для кого. Только Кэт не будет торопить время. Она подождёт. Впервые, после стольких ошибок он угадал. Ей важен сам Пётр, а не его титулы и положения. Она посланница любви, а не какой-то партии или страны. И все те сказки, что сочинит толпа и люди - это не правда про неё, а только людская брехня, зависть, непонятки и пересуды. После восхождения на трон, Екатерина будет помогать бедным, раздавая милостыню за неспокойную душу Петра и продолжая его дело- строить флот. Не понимая в устройстве государства ничего, она не лезла в государственные дела, отдав их более ушлому в них Меншикову, и не начинала войны. Считала: воевать должен тот, кто умеет. Она не умела. Но до этого ещё должно добежать время. А пока, Кэт сменила мужское платье на женское. Вместо Николки появилась вновь Кэт. У одного художника есть портрет "Неизвестного в треуголке". Много поколений гадают кого же спрятал под домино живописец. Под ренгеновскими лучами явно просматривается женщина. Так кого же спрятал художник? Мы знаем, что в самом своём начале он был знаком с Шуваловым, Ломоносовым. Они делали мозаичный портрет Елизаветы Петровны. Позирование. Разговоры. Именно от них он слышал подлинную историю Кэт. И поражённый пишет этот портрет. Такой он её представлял и так. Выходит, Елизавета не первая женщина одевшая мундир, до неё была Кэт, её мать и дочь знала ту историю до мелочей.

Много, много позже, Пётр, любивший Катерину больше своей жизни, подарит ей Сарскую мызу. (Теперь это Царское село) Отсюда он выбирал место для северной столицы, а потом любовался только ещё начинающимся среди топей и лесов её строительством. Здесь он поставит ей дворец на холме. Большой дворец, Екатерининский. Каждый самодержец будет пристраивать к нему свою часть, но екатерининские "каменные палаты" останутся неприкосновенными.

Но всё это будет позже. А тогда Пётр будет видеть перед собой прекрасную в своём спокойствии маленькую женщину, безумно нравившуюся ему лицом и фигурой. Женщину, которая жила для отца и которая непременно сможет жить для него. Благодаря ей он надеялся иметь семью и дом, которых, с потерей матери у него не было. А ещё он разглядел в ней загадочную женщину, умом и добротой которой он не уставал восхищаться. Именно она вольёт в него новые силы и вдохновит на новые дела. Он поставит цели и пойдёт к ним.

Природа шла своим чередом. Менялись времена года. Чередовались солнце с дождём. Русская жизнь катилась по разбитой дороге.

Меншиков, улучив минуту, Петра не было в Москве, не грех и побеседовать с ловкой девочкой, так он считал, с рождественскими подарками и льстивыми речами заявился к Кэт. Снег, выпавший накануне, одел пухом деревья, дома и купола церквей, вольготно улёгся вдоль дворов и тем самым поднял его настроение. В сопровождении подбоченясь гарцевали эскадронцы. Вслед томно вздыхали девицы. Подъехал и с ходу занял наступательную позицию. Ведь его противник - всего лишь бедная иноземка- девчонка. Визит под надуманным предлогом был очевиден даже не искушённой в таких делах Кэт. Так сказать разведка боем. Он решил, что именно так можно преуспеть в его деле. Потому как для надежд были основания. Все бабы падки на подарки. Именно подарки прямой путь к расположению бедной девушки. Окрылённый идеей он и принялся за дело. Свою главную задачу он видел в том, чтоб стать её ближайшим другом. Поэтому вовсю выказывал любезность и дружелюбие. Вот его-то Кэт уж никак не ожидала у себя видеть. У неё перехватило от возмущения дыхание, а рука задрожала, от чего она крепко сжала веер, так крепко, что он хрустнул. Он галантно поклонился, очертив шляпой полукруг. Кэт холодно повела глазами и неприступно вскинула подбородок. Она сильно удивилась этому визиту по её предположению убийц к ней могли подсылать только двое: родня Евдокии и Меншиков. Доверять ему не могла и посчитала нужным не скрывать это. На её лице не было даже улыбки, не то чтоб уж радостного восклицания. Такого он не ожидал. Его до такой степени не любезный приём перекоробил. Проговорив телегу комплиментов, о чудной коже, красивых бровях и несравненных руках, вручив гарнитур из серёг и браслета со словами: - "Соблаговолите принять мой скромный подарок!"- он ждал отдачи, но она абсолютно не оценила его комплименты и не желала принимать подарки. В конце концов, резанув по его самолюбию, но уступив его напору, небрежно кинула на стол, заявив:

- Хорошо, если вы настаиваете - отдам на русский флот. Там нужны деньги. Но я буду очень признательна вам, если вы впредь не позволите себе такого делать.

Она бросила быстрый взгляд на его лицо. Казалось, он был поглощён своими кружевами. Или делал вид будто не слышал. В действительности же, Меншиков почти лишился дара речи: этот недоросток предостерегает его, Меншикова, относительно опрометчивых поступков, но проглотил обиду и расшаркался в своей обычной манере, не для этого ли приехал. Подумал: что за чушь, ей бы, иноземке оборванке, в самый раз трепетать перед вельможей номер два государства Российского и заручаться его поддержкой, а она фокусы гнёт. Но в ругань не полезешь, пока её верх. Пока царь в ней души не чает. Пока!... Он делано протяжно вздохнул, демонстрируя, как с ним жестоко обошлись. Тёртый калач.

- Катерина, будьте уверены, я ваш покорный слуга. Подарки к празднику, от чистого сердца, так сказать, в знак моей преданности и дружбы. Эти чудные камни непременно будут прелестно смотреться в ваших ушках и на запястье. К тому же, осмелюсь заметить, у такой необыкновенной девушки, как вы, награждённой таким лицом, фигурой, чудной кожей и умом, всегда есть просьбы и пожелания, у царя много дел, а я к вашим услугам. Одно ваше слово и...

Кэт бросила на него негодующий взгляд. Ей нет дела до того, куда он клонит, она вздёрнула подбородок и выставила ножку. Я себе цену знаю. Она отлично поняла зачем он пришёл- флиртовать и вербовать. Ну что ж, если представился такой случай, то она скрестит с ним свою шпагу. Продемонстрировав великолепные манеры, повела себя с достоинством. Холодным, как лимонад со льда голосом, она вымолвила:

- Простите сударь, мне ничья помощь не нужна, в моих близких друзьях числится самый могущественный мужчина государства. Если мне будет в том необходимость - я обращусь к нему, а уж он назначит исполнителей его воли. Будем считать ваш приход данью вежливости. Вероятнее всего так оно и есть.

Резко повернувшись на каблучках, она исчезла за дверью, возмущённо хлопнув ей и оставив царского любимца с носом.

Продолжать упорствовать было бессмысленно. О! Меншиков, блистательный и закалённый в баталиях, борьбе и любви, получил совершенно неожиданный удар. Его задело и глубоко оскорбило то, как был отвергнут. Его хвалёная выдержка подводила. Он был мрачен. В его глазах мелькнули злые искры: "Вот сучка, она у меня ещё получит. Прихлопну как муху". Согнувшись почти пополам, он отступал на выход. Да и пыли не пыли, а пришлось ретироваться, рассеивая по ступенькам весь свой воинственный пыл. Ехал и, перемогая злость, потешался над собой. "Ишь разлетелся! Вот тебе друг. Вот тебе любовник..."

Из глубины комнаты, она наблюдала за тем, как он выскользнул из дома, вплоть до его отъезда. Демон! Когда он убрался, она почувствовала облегчение. В её глазках плескалось удовольствие; щёлкнуть по носу самого Светлейшего - не плохо. "Непременно сунется ещё, но не скоро и вероятнее другим боком".

А вот и нет, всё было наоборот. Схлеснулись два ума и два характера. Сделав выводы из неудавшегося похода, Светлейший сменил тактику. "Она ещё не знает с кем удумала бороться",- стучал кулаком в дубовый стол он. Теперь Меншиков завалил её подарками, но то были продуманные дары. Больше драгоценности он ей не подносил, но присылал портреты Петра в золочённых рамах, усыпанных драгоценными камнями, её портреты. Куда ей деваться- брала. Попробовал и другим боком приблизиться. Несколько раз, бывая в тех местах, где она появлялась с воспитанницами Толстой, просил оказать ему честь танцевать с ним, но Кэт сославшись на ещё плохое владение танцем отказывала. Меншиков вынужден был выхлебать и это.

Отгуляв с любимой Катенькой, ряжеными и фейерверками рождество, царь объявил новый набор в войско. Параллельно идёт набор плотников, землекопов, каменщиков. А так же вводится извозная повинность. Россия скрипит, но тянет воз. Петра ругают сумасбродным, кровопийцей, нехристем, но он гнёт своё - тянет свой воз, а с ней и Россию. Наконец-то вопрос был решён. Отслужили в церквях молитвы за воинство. С первым чириканьем весны шведов погнали по Неве вверх. С ходу взяли небольшую крепость Ниеншанц. Не имея из-за мелкой воды поддержки своего флота, что торчал вдали залива, сухопутный гарнизон не очень усердствовал. Пётр вздохнул с облегчением. "С Богом!" А спустя месяц русские одержали свою первую морскую победу, взяв на абордаж два военных корабля шведов. Радости было... И главное - проход из Ладоги в большие воды был открыт. Море со всех сторон, только смотри. Слабый ветерок золотит червонцами поверхность. Пётр тяжело вздохнул: "Денег уйдёт не меряно, но город стоит того". Чтоб закрепиться, Пётр на первом же отвоёванном у шведов участке собрался строить город в дельте Невы. Крепость Санкт- Петербург. Это делать отговаривали все как один. Были сомневающиеся, отговаривающие и проклинающие. Но Пётр упрям. Он был заложен и вырос вопреки всему на железной воле Петра. То чем переболела душа, что выстрадало сердце и что родила его голова, должно было воплотиться. И в том его не только не остановить и не переубедить, а самое мудрое не мешать. Не становиться поперёк его воли. Она закон. Он всё равно сделает по-своему. А ведь не удержавшись от скептицизму слово поперёк всунул даже светлейший. Накипело чересчур много, но сунешься, попадёшь первым под раздачу и всё же он осмелился сказать:

- Мин херц, то место где мы стоим, во время паводка уходит под воду, где ж тут строить-то? Ей, ей работа впустую. Потонем.

Для убедительности он вырезал крестом мох и сунул царь под нос. Вот, мол, смотри!

Пётр энергично поиграл желваками. Насмешливо сказал:

- Вот твой дом тут и встанет. Проверим.

Потрясённый Алексашка поёжился, выронил мох и сунулся было возражать, но Пётр гаркнул:

- Строить будем - я сказал!

Меншиков покосился на знакомую трость, издал стон. Упаси Бог пустит в ход. Он вгляделся в лицо царя. Сурово, на шутку нет намёка. Охо-хо... Случай был серьёзный. Сказал, значит, сказал! За этим упрёком уж точно последовало молчание. Голова-то одна. Он молча проглотил рык царя. Светлейшего и так чуть не хватила кондрашка, куда уж нарываться ещё-то... Построить-то построят, но будет ли он удовлетворён результатом, собственно это уже другое дело и за него иной спрос. Отозвался голосом, дрожащим от сдерживаемых эмоций:

- Я понял, мин херц, сделаю всё, что в моих силах. Как надо сделаю.

В тот миг в небе над головами появился орёл и стал парить. Потом опустился на верхушку берёзы. Сторожилы посчитали это хорошим предзнаменованием. Позже орёл приметит для своей жизни Петропавловскую крепость. А Пётр на содержание птицы наметит отпускать деньги. Вестник Петербурга как ни как.

Пётр добавил, вероятно, чтоб смягчить резкость своих слов:

- Ладно, не ершись...

На дальних подступах к царю, участники этого знакового момента качали головами. Ужас! На Руси издавна возводились сёла, крепости, города на возвышенности. А тут предлагалось строить город на болоте. Как вообще можно жить на столь зыбком месте? Вместе со строительством поплыли мистические истории о "гиблых местах". Пётр не отмахнулся от них, а прислушался к советам местных жителей. Советовали они перед началом строительства проверять место. Там, где собирались что-то строить, подвешивали куски сырого мяса, если оно начинало гнить, дом не строили. Метод был языческий, но другого под рукой не было. Время доказало, что под Петербургом существует большая сеть разломов из них выходит газ, а первые строители обходили таким языческим способом беду.

Кстати, разговоры о том, что новая столица строилась на болотистой пустыни, не совсем верно. Да, болото занимало значительную часть территории. Однако на "кочках" этого болота находилось около 40 населённых пунктов, которые до прихода сюда шведов принадлежали Новгороду. Земли, конечно, не было такими уж плодородными, но всё же... Петербург возводился на обжитых местах.

Вольным строителям Петербурга платили по три копейки в день. Крепостным вовсе не платили, а только кормили. Бежать было невозможно. Существовал приказ царя: "Взамен бежавших брать их отцов и матерей, жён и детей и удерживать их в тюрьме, пока те беглецы сысканы будут и высланы в Петербург". При таком приказе сам не побежишь. Многие впадали в уныние, сами простуживались и умирали. Многие мерли от болезней. Колодцев и родников было мало. Приходилось пить речную воду. Вода специфическая к ней организм должен привыкнуть. Такой привычки собранные со всей страны люди не имели, из-за чего страдали поносами, выступала на теле сыпь. Лекарей не хватало. Опять же, рабочий день длился от восхода до заката. Во время белых ночей строили беспрерывно. Не хватало инструмента- тачек, лопат... Вырытую землю носили на себе в мешках, подолах рубах и самих рубахах, сделав из них мешки. Так что то правда- строился город на костях... И всё же умирали не так много, как доносили иностранные послы своим монархам.

В спину Петра злобно шипели "антихрист". Но город вопреки всему строился. Потянулись со всей России собранные обозы с рабочей силой. Города опустели. В запустенье пришли и стрелецкие слободы. Не было не только бойкой торговли на площадях и на лавках висели пудовые замки, но и трактиры не приносили прибыли. Зато приказным и скорым путём открывались мануфактуры, заводы. На которых вровень с вольным народом гнули спину и колодники. Сукно шло всё в казну. Дороги стали безопасные, разбойников вылавливали и в колодках везли на Неву. И вот настал день, когда вбили первую сваю. Первые строители были в цепях, клеймёные железом. Понятно что воры и злыдни. Одним словом - колодники. Но Пётр решил, что лучшее их применение здесь. Вот и слали их со всей концов страны. Ставили лагерь - шалаши, землянки. Там же горели костры для обсушки и варки еды. Дубовыми кувалдами, они били по легко уходящим в топкий берег сваям. Это начало. С каждым днём всё больше визжало пил да стучало топоров. На Заячьем острове ставили крепость в шесть бастионов. На закладке было придумано дать имя ей Петропавлавская. Один из бастионов крепости, Пётр закладывал сам. Одновременно строилась новая столица - Санкт - Петербург. Для её защиты со стороны моря на острове Котлин заложили крепость Кроншлот. (Кронштадт) (Коронный замок). Строительство велось под непосредственным руководством царя. У него была патологическая любовь к морю. В один прекрасный день у него возникла мысль перенести столицу на остров, чтобы её со всех сторон омывали морские волны. Но к счастью вовремя поняв бесперспективность своей затеи одумался и обратил всё своё внимание на Петербург. И понеслось... Проложили первые улицы, названия которым дали по роду деятельности её жителей: Пушкарская, Монетная, Ружейная, Большую и Малую Дворянские улицы заселили вельможи. Строились матросские и солдатские казармы, а так же жильё для мастеровых. Меншиков жил шикарно, а государь всегда жил скромно, но со всей широтой души заботился о работающих на строительстве новой столицы людях. Для каменщиков на Охте поставил больницу. Для корабельных мастеров на Петроградской стороне- госпиталь. Военный госпиталь на Выборгской.

Одним из первых промышленных предприятий стал сахарный завод. Ничего странного- это давало перспективу кондитерской, конфетной и прочей сладким фабрикам.

Для Петра на самом берегу Финского залива была отведена небольшая деревянная усадьба Петергоф (Петров двор). Петра зацепила именно Балтика. Ведь он был на Азове, опять же на Белом море, но сердце посадила на цепь именно Балтика. Именно она давала выход в новую жизнь из осточертевшей ему старины. Рвала душу и гнала, бурлила в его голове мыслями. Только вперёд - летели они. "Главное начать,- думал он,- а там увлекутся, потянет и уже не остановить никому". Это как Катерина, обняла маленькими тёплыми ручками шею и всё - он её раб навеки. Она наверняка думает, что его голова забита гораздо более важными вещами, чем она, но то не совсем так... Ощущение её частью себя не отпускает.

В московскую тишину не тянуло, если б не Катерина. К ней заворачивал отовсюду. Она прочно заняла свои полсердца в его груди. Она голубушка, она... Да дела разламывали голову надвое. Приходится вертеться как белка в колесе: и всё надо, всё без отлагательств. Бумаг не подписанных горы. Решений сундук. А куда от всего этого деться. Царь! Последняя инстанция.

С его приездом Кэт, стараясь везде успеть, мелькала гибкой змейкой туда сюда. "Баню, стол... Живо, живо, Питер с дороги!"- торопила она людей. Чистая белая скатерть с кружевами легла на стол. Щи, студень, рыба, мочёные яблоки. Он, вытирая руки полотенцем, прижал её к стене: "Не откажусь, с утра маковой росинки во рту не было..." Говорит, а глаза в неё впились. Горят. Искры так и бегают по ним. Катерина краснеет. Садится напротив, готовая выполнить любое его желание и смотрит, смотрит...

- Кваску бы?

Кэт вскакивает.

- Сейчас принесу!

Утолив первый голод, он, кривя в усмешке губы, попросил:

- Баня как, узнай?

Катерина, не справляясь с улыбкой, сорвалась опять.

- Ещё чуть- чуть придётся обождать.

Его взгляд застыл на аккуратно заложенной книге.

- Читаешь?

Она опять покраснела и затеребила в пальчиках накинутый на плечики шарфик. Мало-помалу потёк разговор.

- Чуть-чуть... Да ведь скучно так-то. А с книгами-то и...

- Молодец! Я сам через то горнило когда-то прошёл. Третий глаз открылся. В других красках видеть мир стал.

Она поводила пальчиком по столу и соглашаясь кивнула. Волнение гуляло по ней. Волновался и он. Оба ждали бани. Вот там-то... Так и было. Кэт стонала в его горящих огнём любви руках.

Неделя и её праздник кончился. Понимая, какие чудовищные нагрузки лежат на его плечах. Какие невероятные усилия потребуются сдвинуть такую махину одну-то, а не то чтоб столько-то враз, Кэт просилась взять её с собой. Она согласна на шалаш, но ни уговорить, ни убедить не смогла и оттого стояла с поникшей головой.

- Питер, прошу...- сложив руки на груди, почти со слезами молила она.

- Что случилось, котёнок?- хитрил он, пытаясь изобразить не понимание.

Ей чрезвычайно не понравилась его шитая белыми нитками хитрость.

- Прошу, забери меня с собой, никто не догадается, мол, писарь... Я не смогу здесь без тебя...- подавленным тоном произнесла она.

Она знала своё положение, поэтому и обратиться к нему с просьбой решилась не сразу.

Он взял её маленькую ладошку и, положив в свою, нежно сжал её. Пётр, страдал без Катерины в разлуке, но не уступил:

- Боже милосердный... Катенька, это невозможно и непоправимо глупо. Уверяю тебя, всё что ты наговорила, хорошо читается в романах, но в жизни это не то и не так. Я надеюсь в тебе больше здравого смысла...- Однако, не смея его прерывать, она поморщилась. "В России иные женщины их нельзя сравнивать ни с одной другой. У них иные чувства, закалка, запас терпения". А он продолжил гнуть своё:- Я не могу тебя потерять, не дай Бог, захвораешь. Давай говорить прямо, моя радость - места те не весёлые. Там грязь, болота, мошкара. Конечно, по взморью, в сторонке есть места красивые, но я с военной точки зрения выбирал... Дай срок, город будет загляденье. А сейчас топь, дичь. Кровавые зори больше пугают нежели приносят удовольствие. Женщин почти нет. Немножко потерпи. Мы построим дома, намостим дороги и я внесу тебя в город на руках. Мы постоим на набережной и посмотрим в ту неизведанную даль, куда я с таким грохотом прорубил окно. У меня нет времени на раскачку. Мне требуется, как можно быстрее закрепиться на берегу и прикрыть его подступы с моря. Кровь из носу, а нужно построить флот. Я не знаю куда и в какое время ударит Карла. Сижу как на углях. Будет полегче, я сам буду просить тебя, свет мой, быть рядом. А сейчас жилы тяну свои и народа. Не могу, мой свет, по-другому. Пощады никому. Потому как дело наше на крови замешано... Ведаю, что сейчас проклинают. На потомков надежда. Надежду имею, что они поймут и осознают. Катенька, должны же понять, не для себя же жилы рву - для благо всей России стараюсь.

Лицо её стало серьёзным. Она некоторое время нервно теребила пальчиками складки своей юбки, подыскивая красноречивые слова. Катерина понимала его и жалела. Вот и сейчас, она трепетными прикосновениями погладила его рвущуюся огнём созидания грудь. Её поцелуи от нежных до горячих застывали на его лице. Но почему он не берёт её с собой, она решительно не понимала, и, не ожидая ничего подобного, изо всех сил сопротивлялась. Её женский пол не может служить причиной для его беспокойства. Ведь она не будет ему мешать. В мужском платье никто не обратит на неё внимание. Надо, будет мешать глину, варить кашу, спать в шалаше, она ж ничего не просит для себя... Это немаловажно. А что топь, мошкара, ей совсем не страшно. Неужели он не понимает, что здесь ей без него во много раз хуже нежели там с ним. Зачем ей там женщины, она ж не веселиться туда с ним просится, а быть рядом. Он должен понять, что ей нравится всё то, что нравится ему. Она знает, что будет трудно сначала, но очень надеется на его любовь и понимание и тогда ей удастся быстро освоиться. По капле цедились думы, и всё про одно. Пусть поворчал, но взял. Какое там! И слушать не хочет.

А Пётр горевал: обиделась, не смог ей объяснить, что там будет происходить. Что для большинства это ход в один конец. Болезни, голод, тяжёлый труд покосят людей косой. Да и это не всё. Всё это придётся делать под боком шведа, а он так просто не спустит такую наглость. Значит, предстоит не только строить, но и биться. Ему в кротчайший срок надлежит построить не одну крепость, но заложить верфи на реках Сясь, Свирь, Волхов и построить в самый короткий срок мощный Балтийский флот. За год сойдут с их стапелей 20 боевых кораблей. Впереди ждали освобождения некогда русские города Ям, Копорье, Юрьев и, конечно же, Нарва. Под натиском штурмующих русских колонн они непременно падут. Пётр торопился. Ему хотелось как можно больше успеть. Его дни понесутся наспех, ему будет недосуг. Сегодня он в одном месте таскает брёвна и вбивает сваи, а завтра уже в дороге мчит к стоящим в готовности, под стенами очерёдной крепости, какую надо взять, войскам или на верфи, где стучат молотками плотники.

Ту ночь они любили с запасом, стараясь насытить друг друга на всё время разлуки. Ему нравилось прикасаться к ней, руками, губами, коленом, локтём без разницы, лишь бы ощущать теплоту. Нравилось любить её тело, много раз, снова и снова. Кэт отвечала ему тем же. А первое время всё было иначе, Кэт стесняясь старалась не выдавать своих чувств. Но со временем всё изменилось, и она не скрывала удовольствия от его ласк и своего наслаждения. Чем страшно обрадовала его. Он даже не хотел допускать мысли о том, что он для неё неинтересен или она к его ласкам холодна. И естественно был рад, что оказался прав. Ему досталась женщина, которую можно сравнить с дремлющим вулканом; разбуди и ты свидетель чуда. На рассвете с полыхнувшей зарёй, Кэт прикрыв открытое голландское платье, с широкими юбками, голыми плечами и короткими рукавами платком, проводила его. И не просто проводила, а нарушая все сложившиеся каноны, она выскочила за ним. Мало того откликнулась на его порыв. Повисла на шее, целовала. Дрожащим от слёз голосом шептала слова любви. Пётр тесно придвинулся и задышал в ухо ответным потоком любви. Он держал её в своих объятиях до тех пор, пока не надорвался в кашле скрывающий под удивлением злость Меншиков. Он знал, что царь не любил излишнюю чувствительность, а тут... Пётр вздохнул. Со словами:

- Пора Катюша, пора!- он снял её руки со своей шеи и, замерев на миг, удалился. Он не мог видеть, как она плачет. Этот её всхлип ещё долго будет гвоздём сидеть в его сердце.

Да и Кэт долго-долго прижав кулачки к груди будет стоять на дороге смотря в след царскому поезду. Потом глаза с просьбой к Богородице, устремятся в небо. Там пушисто-белые облака водили свой плавный хоровод. Теперь она всё время будет думать о нём, тосковать, считать дни и торопить время до встречи. Пётр забрал с собой и её отца. Он нужен был ему на новых верфях. Дом и торговля оставались под управляющими. На семейном совете было решено, - чтоб ей не было без них одиноко и скучно, а главное безопасно. Ведь по Москве разнеслась по всем домам весть, что новая женщина Петра проживает в домике голландца. Могут найтись желающие проверить или обидеть. Вот именно поэтому он велел ей ехать под присмотр Анисьи Толстой. Так и сказал: я придумал для тебя кое-что. И рассказал про Анисью. Мол, зараз используя возможность, приобретёшь светский лоск и научишься правилам хорошего тона. Сейчас все ведут разговоры о музыке, танцах, стихах и живописи. Осилить всё это для неё не проблема. Именно такой убеждённостью он руководствовался. Кэт согласилась с этим и одобрила столь благоразумный план. Хотя кто её того одобрения спрашивал. Надо сказать, что для Кэт это было очень страшно. Самое неприятное - оказаться в совершенно незнакомом обществе. Там было много девиц из родов окружения Петра. Это были как родовитые барышни, так и из новых, птенцов Петра. Их обучали политесу и светским премудростям. По ходу выяснилось, что там же проживали сёстры Меншикова и его невеста Дарья Арсеньева. Для Кэт это ничего хорошего не сулило. Глаза и уши светлейшего. Но она вскинула голову, прогоняя неприятные мысли. "Я рада!" Встретили её хоть и со скрываемым любопытством, который из русских барышень не выбить ни какими европейскими премудростями, но радушно. Анисья протянула Кэт обе руки, окинула её внимательным взглядом с ног до головы и, улыбнувшись, легко обняла: "Здесь чудесно, поверь!" Естественно, её разрывало любопытство, но она терпела сама и отпугивала прочих девиц, готовых наброситься на протеже Петра с вопросами. Девушка с полыхающими щёчками, потупив глазки, стояла разглядывая носки своих башмачков бормотала: - "Вы так любезны, сударыня. Я очень надеюсь на ваши советы и может быть мне удастся быстро научится всем премудростям". Или слушая молчала. Немой была оттого что, думать, наблюдать и говорить не на родном языке трудно, чтоб не попасть впросак, лучше помалкивать и улыбаться. Другие тоже были не менее любезны и сердечны, но все любопытны. Девицы воспитанницы хихикали и весело подмигивали через голову Толстой. Кэт это ещё больше смущало. Но Пётр был прав, ей действительно не было там скучно. Ей столько предстояло изучить - как надлежит двигаться, как носить платье, как делать поклоны и обращаться к собеседнику и о чём вести с ним беседу, о картинах, музыке, странах. К светской жизненным хитростям привыкала постепенно. А Москва, узнав о сногсшибательной новости: у царя появилась постоянная женщина, принялась носить её по дворам. Нечего и говорить, что слухи эти были искажены и мягко говоря преувеличены. Всех будоражило, что то не просто дама, а окутанная тайной женщина. Кто она никто не знал... Говорили что шведка, потому как по-русски говорит с акцентом, а вот на языке шведов шпарит... Но то был язык голландцев и немцев. Кэт знала и тот и другой. Говорили что пленная, потому как привёз он её из похода. Кто-то вспомнил её в шатре Шереметьева, кто-то видел в доме Меншикова. Получалась ерунда. Из каждой приоткрытой двери дворца неслось шу-шу, да шу-шу... Для сонной Москвы те пустые разговоры были интереснее шведа. Кэт же прояснять ситуацию не собиралась. Пусть гадают... Ей бы быстрее со всеми премудростями удалось справиться, да освоиться. Анисья же, видя в ней умную девочку, не сомневалась, что так оно и будет.

Наступили не простые времена. Россия строила город на Неве. Народ мер на гнилых, топких местах несчитано. Косила малярия. Лекарство было одно - водка настоянная на шишках. Не хватало лекарей. Но вырастали как из-под земли причалы. Пётр проверял всё сам, заставляя, что не нравится Меншикова перестраивать. Придирчивость царя сердила Алексашку, но тот выводя тростью замысловатый узор на песке, только сопел. Наконец не выдержал и заорал:

- Мин херц, какого рожна тебе надо?

Пётр вынул из кармана часы, слегка помедлил в раздумии.

- Не мне,- спокойно развернулся к нему царь.- России строишь, на века!

Меншиков подавился словами. Оно так, каждый тянул себе, Пётр же рвал живот для России. Лучше б он наорал на друга-Алексашку, потопал ногами, двинул кулаком. Но нет же, хлестнул словом и пошёл.

Медленно, но дело шло. Домик царя выстроили пленные шведы за неделю. Частично мебель он сделал сам. Ждали первые корабли Балтийского флота. Укреплялись берега и строили амбары. А ещё готовились к войне. Во всех кузнецах ковались шпаги, копья, собирались ружья и начинялись гремучей смесью гранаты. Дошло до того, что снимали колокола и переливали в пушки. Это далось ему не просто. Обещал вернуть, когда дела позволят. Пётр был очень верующим человеком, но отделял церковь от веры. Для него она была простым учреждением. Значит, находилась в полном его распоряжении. Сказал, как отрубил: - Богу богоугодное, а всё остальное кесарево, сиречь моё! Нельзя сказать, что далось ему это легко. Он непрерывно думал об этом, но иного выхода из создавшегося положения не находил. Пётр просил понять его. Звону, мол, литься не к спеху, а пушки нужны позарез. Дайте время ещё отольём и вдарим так, что чертям на Москве будет тошно. Духовное начальство хоть и не с большой охотой, но подчинилось. А бояре грели на груди надежду на поражение. Они так и не поняли, что такие характеры, как у царя битьё только закаляет. После своей первой конфузии под Нарвой он много чему научился. Первое - Россия должна иметь мощную армию, флот и специалистов. И главное чем - бить шведа и на суше, и на море. Опять же, Пётр отъехав из Москвы на Неву не оставил старушку без присмотра. Строго следил наезжая, чтоб открывались новые школы и, если надо силой, сгоняя боярских отпрысков с печи, учили математике. А девиц искусству и танцам. Бороду не забывали скоблить, пить кофе по утрам, курить табак и парики носить. Бояр выпускать из поля зрения и давать им поблажки нельзя. Враз на лавки и печи залезут. Было над чем подумать царю и в Белокаменной и в новой столице на Неве. К тому же, худо было на строительстве с провиантом. Войска и строители голодали. Доставляли его из Новгорода. Там был главный провиантский приказ. Везли на склады в Шлиссельбург. Дорога продовольствия и фуража была длинна и нелегка. Вокруг нового города разжиться было нечем, поэтому этот вопрос вырисовывался главным. Естественно, воровали. Пётр пытался решить дело лаской - не вышло. Пришлось рассердиться и взять это под свой контроль. Сердитого его видеть не дай бог. Страшнючий. Выпуклые глаза его навевали ужас, короткий нос широко раздувал ноздри, короткие усы стояли торчком. Маленький рот перекошён, а круглые щёки дёргаются туда-сюда. А ещё кулак с вздутыми жилами машет у жертвы под носом. Зрелище, не дай бог!

Пётр торопился. Кроме города, двух крепостей выгнали верфи и строили корабли для Балтийского флота. Двадцатипушечные красавцы фрегаты, галиоты, бригантины, галеры вот-вот должны были сойти со стапелей. Оттуда гнал в Воронеж... Воронежская верфь за тысячу с лишним вёрст от моря казалась за гранью реального. На степной реке строились морские корабли. Заморские послы считали это причудой Петра. Но корабли сходили со стапелей. Они рассчитывали, что русскому флоту не преодолеть мелей и не выйти в море. Пётр сам проектировал и строил корабли там. Причём корпус спроектирован так, что при пробоине корабль не потонет. Корабли спустили на воду и прокладывая курс флагманским кораблём пошли по Дону. Карты составлял голландский моряк Крюйс. В гирлах застряли. Но ветер после ливня и грозы нагнал воду. Прошли. Вопреки всем прогнозам русских флот вышел в Азовское море. Как тут не скучать, конечно, скучал и слал, слал Кэт письма. Она читала, прятала их на груди и ждала, ждала... А садясь писать, ясному солнышку своему ответ, оставляла по всему листу поцелуи. Для чего мазюкала губы малиной, которая оставляла свой сладкий след на неровных строчках. Писала, как скучает и ждёт его возвращения и просит позволения приехать к нему.

Девицы, что были на пансионе и обучении у Толстой с открытыми ртами смотрели на неё, искренне не понимая, что он в ней нашёл и откуда приволок. По Москве небылицы плели невероятные. Кто рассказывал, что взяли её в плен. А что ж они могли предположить, если появилась она после баталии. Кто, что Пётр отобрал её- экономку у Меншикова, который в свою очередь купил её у Шереметьева, а тот забрал у солдата, а солдат добыл в поверженной крепости, в общем, языки не отдыхали. Все фамилии и персонажи причастные к этой истории крутились на устах. Получилась такая себе сказка про репку. Молодая, добрая и красивая девушка - глаза есть, это рассмотрели все, но вот никто не мог похвастаться что хоть что-то знает о ней. Тот факт, что она жила у голландского мастера объяснить вообще сначала затруднялись, но потом нашлись и в этом вопросе. Решив, что её туда поселил сам Пётр, купив для неё этот домик. Вот ведь сами придумали, сами утвердили и раззвонили. Знали, что у мастера был сын Николай, но после войны со шведами, его больше никто не видел. Возможно, погиб парнишка. Кто-то даже рассказывал, что его ранило при штурме, а может и убило. Вполне могло быть и такое. А дом мастер продал. Кто-то уверял, что Николка пошёл по стопам отца, навострился мастерству и делает вместе с родителем для царя корабли, а дом Пётр одолжил у него для своей любовницы. Когда ей девицы, сёстры Меншиковы, рассказывали об этом, надеясь вызвать на откровенность, она только звонко смеялась. Народ верил и не верил во все эти кружева. Уж слишком всё не понятно. Объяснить её появление на Москве оказалось не простым делом. Лишь догадки, предположения... Кто-то где-то видел, кто-то что-то слышал... Поговорив, вынесли вердикт, что она совершенно не подходит царю в чьей карете её не раз видели. Но Кэт не в обиде - пусть говорят. Они-то с Петром знают о себе всё. Держалась она невозмутимо, но скромно и с достоинством. Но на глаза не лезла и старалась тихо находиться за чьей-то спиной, когда для начала, чтоб привыкали и чувствовали себя увереннее, её и воспитанниц Анисья выводила на маленькие ассамблеи, вечера с музыкой и гостями. Интерес к Кэт был неописуем, тут же с её появлением вокруг воспитанниц собиралась толпа. Её посмотрели и с ней, правда, вскользь перезнакомились все знатные и важные люди столицы- естественно, ради интересу. Вот тут Кэт не робела и совсем не пряталась за чьи-то спины. Она вообще никак к этому не относилась. Шебушатся, ну и пусть себе. Ей не было даже жаль, что всё это внимание к ней из-за Петра. Царь, есть вектор и куда он повернёт туда общество и склонится. Любопытствующим мало чем удавалось разжиться. Она была более трезвой для своих лет, чем можно было ожидать.

Весна выдалась прекрасная. Островки серого снега по низинам сходили на нет, уступая место зелёной мураве. Неделя - другая и с развернувшимся листом землю укроют первые цветы. Усидеть в стенах не было никакой возможности. Кэт изнемогала. Пётр, словно почуяв её тоску, прислал приглашение. Празднование. Спускали корабль. Весь двор двинул в Воронеж. Добирался кто как мог, её взяла с собой Наталья, сестра Петра. Кэт не просилась, та предложила сама, вероятно велел царь. Но это означало лишь одно, она принята в семейный круг. Наталья весь путь была хоть и насторожённа, но доброжелательна. Кэт грело это тёплое чувство, она была благодарна царевне. У неё никогда не было сестры. В чужой стране, она всем была чужая. А тут хоть и крошечная, но забота. По дороге та рассказала, что на полуострове за рекой имеется царский дворец. В избах жить не придётся, а Кэт так хоть в шалаше только к нему. Эта головокружительная перспектива увидеть его, заснуть в тепле его рук лишала её речи. Скрючившись на лавке дорожной избы, она смотрела на вливающийся в слюдяные окна тусклый свет и не могла уснуть. Изба та бедная и житьё такое же, судя по всему. Кэт вспомнила мечту Петра сделать богатыми и красивыми не только города, но и деревни России преобразовать, перестроить, влить в них иную жизнь. Очень уж ему не понравилось в Европе нищета деревень. Вот он и поклялся себе, что дома у себя всё будет строить иначе. Если б у него получилось... Большую часть дороги Кэт, слушая щебетание девиц, молчала. Только смотрела на них, а они взахлёб перечисляли все ожидающие их наслаждения. Те млели от того, что у них будет столько возможностей. Возле царя богато красивых молодцов. Два дня над крышами карет зависали косматые тучи. Слезами плакали окна. Вязли кареты. Тоска держала клещами. Отрабатывающие свой хлеб карлицы и шуты производили на неё обратный эффект. На привалах, в объявленное время обеда, она брала из кучи напластанного хлеба кусок, но так и не съедала его. В миску с наваристой похлёбкой даже не опустила ложку. Так и держала в руке. Ела и не ела, думами всеми там с Петром. Наталья присматриваясь укоризненно мотала головой: "Святым духом надеешься прожить. Смотри, не доедешь". Однако, с Божьей помощью, не просто, но доехали. Наконец-то! Осталось совсем чуть-чуть. Кэт торопила время. Хотелось обрядиться в мундир, пристегнуть шпагу, вскочить на коня и помчать с ветерком обогнав всех. Но приходилось привыкать к юбкам, путающимся в ногах, носить шляпки, высокие каблуки и пудрить носик. Для неё было приятным сюрпризом, когда Пётр выехал их встречать. Сердце сразу зашлось, но поперед не лезла. Правда, ни один взгляд, ни одна улыбка его не ускользнули от неё. Он, спешно перецеловавшись с роднёй, погладил головку сына. Кланяясь, смело отправившимся по его зову дамам, поприветствовал их заявив:

- Это было так любезно с вашей стороны откликнуться на наше приглашение и посетить нас, чтобы разделить с нами радость и гордость за русский флот.- И сверкнув насмешкой:- поди, окостенели, в теремах да светёлках сидя... Ничего на ассамблеях-то косточки разомнёте.

Дамы уверяли, что прогулка с ветерком была приятной и подавали встречающим мужчинам ручки для поцелуя.

- Это было очень приятно, государь!- уверила его и Наталья.

Пётр улыбался во всю улыбку, поддержавшего его призыв гостям. Он со всем упорством и старанием вытаскивал женщин из третьесортности, мужицкой неволи и теремов. Морщился: "Домострой доселе в печёнках сидит. Осатанели!"

- Не посчитайте меня негостеприимным. Уверяю вас, дамы, мы старались приготовиться к вашему приезду. Вас ждёт много розваг и сюрпризов. Здесь, конечно, танцевальные залы не идут ни в какое сравнение с теми, в которых вам пришлось танцевать, но уверяю вас - скучно не будет. К тому же комнаты вам приготовлены.

- Как вы можете говорить так, ваше величество?!- приседают дамы.- Какая честь государь, служить вам.- Их поклон становится ещё более глубоким, а удовольствие расплывается даже сквозь румяны по щекам.

Царь каждой старался оказать внимание. Но вот и последняя. С чувством выполненного долга, он отошёл и тогда уж поискал глазами Кэт. Она не лезла вперёд на глаза, хотя заметила его давно, ещё пробирающего сквозь заслон дам к ней. Держалась, понимая свой статус всего лишь женщины царя, позаду. Она не девица и не замужняя дама у тех своё особое положение в обществе. А Кэт всего лишь его тень и её жизнь зависит от его милости. Заметив её в окошке кареты, нырнул туда. Рука в страстном порыве мяла грудь, а губы в безумном и бесконечном поцелуе не отпускали Кэт.

- Приехала! Я счастлив...

Благодарный взгляд говорил Кэт о многом. Свежевыбритые щёки загорелы. Лицо, оттенённое белым шарфом, красиво. Восторженные глаза горят костром. Только худой. Измучил себя всего. Её взгляд скользит по Меншикову: "И этот тут". Разнаряжен, изысканный костюм, пальцы в кольцах, грудь в цепочках. Глазами стреляет по приехавшим, точно в самое сердце пытается попасть... Только с высокой мужественной фигурой Петра затянутой в скромный не бросающийся в глаза костюм, он выглядит нелепо. В одежде царя ничего не было предназначено для привлечения внимания. Противный Меншиков же весь точно падишах блистал. Фу! Когда-нибудь она исполнит самое своё большое желание - проучит этого павлина. Царь с улыбкой оглядел её с ног до головы. Она поймав его ответила смущённой улыбкой. Не выдержав Пётр вталкивает своё мощное тело в карету, пристраивает длинные ноги и плюхается рядом одарив её истосковавшимся поцелуем. Кэт гладит ладошкой его щёку, целует ладонь и, уложив голову ему на грудь, вздыхает. Наконец-то разлука закончилась и они вместе. "Я так рад, что представилась возможность!..."- уверяет он, целуя опять и опять. Для кого-то он кажется гордым и холодным человеком, для неё же теплее и нежнее мужчины нет во всём мире. Меншиков стучит по обшивке: "Как тебе не стыдно держать дам на дороге!" Пётр чертыхаясь выбирается. Мечет с высоты своего роста молнии в Алексашку привыкшего ко всякому и вдруг, протягивая руку, выдёргивает Кэт из кареты, подносит к своим губам дрожащие пальчики и сажает перед собой на коня. Взлетает сам в седло. Вонзает шпоры в крутые бока лошади. И айда... Взгляды дам пылают огнём зависти и восторга: "Бешеный!..." Кареты и всадники трогаются следом.

Меншиков хоть и зло, а с неприкрытым любопытством провожает, обнимаемую царём, фигурку Кэт: "Норовиста, не договориться. Держится в тени - не то хитро, не то умно. Та ещё штучка... Среди всех его знакомых - крепкий орешек. Хотя надо признать чертовски соблазнительна! Да-а, барышня имеющая за плечами тайну - притягательна!" Он догоняет царя, наклоняется через плечо, тянясь к уху:

- Позволю себе заметить - хо-ро-ша! Манеры же опять первоклассные.

У Кэт от возмущения вздёргивается подбородок, в глазах застывает вызов: "Как этот жук смеет!"

Пётр усмехнулся и, игнорировав любимца, наклонился к Кэт:

- Соскучился страсть как... А ты время зря не теряла, стала настоящей дамой. Вишь, Данилыч распустил павлиний хвост. То и гляди, сейчас танец любви исполнять будет.

Кэт зарделась от похвалы и, воспользовавшись моментом, выразила своё отношение к Меншикову скорбно поджав губы:

- Государь, он не приятен мне.

Сказав это, она перевела страдающий и одновременно вопросительный взгляд на Петра.

Царь, поставленный в тупик, с любопытством смотрел на неё, правда, без всякого удивления на лице. Пётр принял удар, растягивая время, заикаясь выкрутился - насмешливо попенял:

- Н- ну-ну... Он отвечает всем пунктам о настоящем джентльмене!

- О нет,- немедленно возмутилась Кэт.- Моим представлениям отвечаешь ты.

Пётр проглотил улыбку и наклонился пониже к её прелестной головке и в умеренных выражениях выразил неудовольствие на её ответ:

- Ты должна знать - твоё дело терпеть его, моё - использовать на благо России. Возвышая его думаю о пользе общей. А если б знал кого достойнее и преданнее, то был бы другой. Ясно?!

Кэт кивнула и оставила разговор до лучших времён. В её маленькой головке бушевала рвясь наружу мысль:- "Питер не знает подлинного Меншикова". Только Кэт стерпела. Не время. Царь не поймёт, а её прогонит. Каждый прожитый день возле царя добавлял Светлейшему самоуверенности. Он гордился своей решимостью, благоразумием, рассудительностью и способностью взвешенно устроить свою судьбу и судьбу своих близких. Презрительно относился к тому слою людей, из которого благодаря Лефорту, а вовсе не пирогам вышел. По шагу, по шагу, с шутками и прибаутками, пинками и пощёчинами и он, к неудовольствию Кэт, добирался до подмостков второго лица в государстве. Все его старания, приблизиться к ней, не находили отклика в её душе. Она катастрофически его ненавидела и предполагала, что эта её непризнь к нему ей дорого обойдётся. И всё равно, чувствуя интуитивно исходящую от него опасность Петру, ненавидела. Да, она опасалась его. Этот хитрый лис больше притворяется, чем чувствует. Пока Пётр жив он его верный пёс, готовый ради ласки хозяина перегрызть любому горло, однако, не забывая своей выгоды. О том, что будет случись с Петром беда, Кэт даже боялась предположить... Ах, если б Пётр послушал или спросил её совета. Она б непременно присоветовала отдалить Алексашку. Но Пётр молчал, а сама она лезть в его дела или настаивать на чём-то не смела. Да царь и не настроен слушать чьи бы не было советы.

Меншиков же артистично изображал уныние, мол, из-за её суровости его так перекосило. Кэт отворачивалась и делала безразличное лицо.

Верфь готовилась к спуску. Корабль построен по чертежам Петра. День был такой, что лучше и не придумаешь для спуска корабля. Солнце над берегом рассеялось как никогда, било в упор, ничем не затуманенное. Как по заказу даже ветерок рябил воду и играл в парусах. На берегу были накрыты столы с яствами. Матросы разносили водку. Вокруг корабля и поодаль столов толпился народ. Царь в голландском костюме простого матроса просил позволения у адмирала Головина на спуск корабля. Важные иностранцы с изумлением смотрели на Петра с азартом выбивающего с прочими плотниками подпирающие судно. "Раз, два..."- неслось зычно над рекой. Заиграла музыка. Народ повалил к кораблю. Кэт видела, как под парусиновой рубашкой ходят его мускулы. Корабль дрогнул и осел. Качнулись мачты. Раз и громадина тронулась по наклонным стапелям, смазанным салом. "Ура! Пошёл!"- вопили зрители и гости. Быстрее, быстрее... корабль скользя мчал в реку. Бух! Нос коснулся воды. Бултых! Разрубая волны корабль врезался в воду. Пробежал и закачался. На мачты рванулись вымпелы. Откинулись борта и выкатились пушки. Пли! Победный грохот оглушил берег. Восторженный взгляд Петра искал Кэт. Она просто очаровательна! Та осторожно выглядывая из-за широкой спины дамы, в пышном парике, махала ему рукой. Они оба не решаясь афишировать пока широко отношения чувствовали определённую неловкость, которую смягчала атмосфера праздника. Всю ночь пуляли огни, стреляли фейерверки. Гремела музыка, водились сумасшедшие хороводы и танцы. Английский посланник с французским сидя по разные концы стола искоса посматривали друг на друга. Политика. Англия желала удержаться в торговых друзьях России и не желала видеть её сильной. Хотела чтоб Пётр вёл войну, но не радела за его победу. Франция желала, дабы Россия отказалась от поддержки англо-голландской военной коалиции и замирилась с Карлом, обещая ей в том всякое содействие. А вообще-то вся Европа супротив России промышляет. Даже самые сладкоголосые доселе почитают хуже собак. Ничего мы ещё погавкаем! Пётр, обнося вином надутых посланников, улыбался. "Плануйте, плануйте, а я всё разверну по-своему. Дуля с маком вам! Ишь, дураков нашли, вынь им и положь, а нам?! Отменно кольца вьют, что один, что другой, весьма отменно". Пётр ответил им, что торопливость уместна при ловле блох, а отнюдь не в дипломатии, поэтому он подумает. Царь ловко увёл хрупкое судёнышко с опасного рифа. Посланники поморщились, в его повадках не найдя ничего царского, но проглотили. Пётр указал глазами Никите Зотову- поить. Зотов хитро покручивая ус старался. Посланники не помня как приползали в места своих квартирований. Гуляли целую неделю. Возвращаться не хотелось, но Пётр умчал на новые верфи, а им приказал отправиться в Москву. Кэт крепилась из последних сил. Была тихая и задумчивая. Ей так хотелось последовать за ним, а не возвращаться в старую Москву. Долго ещё уткнувшись в воротник, она ни о чём другом не будет думать, как только о нём. Ещё только простившись, она будет жить надеждой и ждать новой встречи с ним. Его обволакивающая души и умы сила взяла её в плен навечно.

Дела оторвали его от Кэт и отправили в дорогу. Пётр сидел в карете и мыслями опять и опять возвращался к тому разговору. Он всю дорогу думал о том, как делать для России выгодный политик. Надеялся на посредничество британцев и всё делал для того, но понял: напрасно. Им бы лишь свою пасть набить. Качнуться к немцам? Так им та драка России с Карлом выгодна. Пока тот гоняет по Польше и щиплет Московию, они могут спать спокойно. Карл не он, Пётр. Это России надо своё вернуть, а тот хищник, ему добыча требуется. Но Стокгольм не ровно дышит на Англию. Значит, всё же британская корона. Хотя он и к Франции руку тянет. Доит и тех и тех. И дают. Бояться канальи, что развяжет руки здесь, сунется к ним. Нет, не выгоден Европе мир шведов с Московией. О, господи, как же быть?

По верху кареты ударили капли. Дождь. Пётр потёр ноющую спину. "Каналья, к дождю ныла! Я- то в укрытии, а каково эскорту?" Он высунулся наружу, поманил командира гвардейцев, мокрого с головы до пят.

- Промок, Павел?

- Есть чуток. Перетерпим, не впервой. Мы люди привычные.

- Кого там к лешему чуток. Сворачивай к деревеньке, удалец. Видишь вон слева, под горкой. Людей немедля в тепло, сушиться. Вы у меня каждый на вес золота. Понял?!

Пухлые губы Павла тронула непроизвольная улыбка. Гвардеец пристально всмотрелся сквозь стену дождя в направлении указанном царём. Кивнул. Из дороги в дорогу. Большая доля жизни в пути. Ах, если б крылья, как у птиц!

Как-то нашёл её служивый, Михаил, которого Пётр приставлял к ней. Он был теперь при Петре, и царь прислал его с письмами к князю- кесарю Ромодановскому и заодно отписал Катерине. Михаил был рад радёшенек случаю приблизившему его, простого солдата, к царю. Поэтому держал свою судьбу крепко не отпуская ни на пальчик. Кэт же, решив отписать ответ, его не отпустила. Прочла письмо. Идея пришла по ходу. "Письмо письмом - поеду сама. Сопровождающий есть". Так и сделала. Служивый от такого сумасбродного решения на дыбы, но Кэт не слушала. Ничего не удержит её. "Одену мужской костюм, шляпу и готова к путешествию! Можем ехать немедленно! Оно непременно будет романтичным!" К царю обращаться с просьбой поздно и бесполезно, а тут такой случай разве можно упустить. А тот, как только представил все трудности такого путешествия - воспротивился. Ещё чего, таких распоряжений не было. Он чуть не исповедовался перед ней. Только толку-то с того. Протестовала Кэт возмущённо и страстно. Он был бессилен следовать совету Петра. Но попробовал ещё раз остановить её безумие:- "Он может наказать меня.- Кэт задумалась, но не отступила.- Ему это может не понравится!- в волнении произнёс он, очень надеясь на это". Но она стояла на своём. И не придумав оправдания своему поступку, опрометчиво сдался. Поджав губы, покорно поклонился, но добавил, что умывает руки от последствий этой затеи. Отмахиваясь от предостережений, Кэт была ему очень признательна, что он не выказывал намерения помешать её планам. Отпросилась домой. Мол, по делу. А сама достала мундир, обрядилась. Написала письмо Петру - пусть отдаст, а она пойдёт сюрпризом. Вывела нравившуюся ей гнедую лошадь и... С Богом! Сидела в седле она прямо и уверенно. Два всадника выехали на рассвете из ворот и помчались галопом по разбитой дороге в сторону новой столице. Дорогу не перепутать: подводы идут и идут... Всю Россию на дыбы подняли. Кэт скакала легко. Замечательно выглядела в седле. За спиной ранец, на боку сумка, в ней пистолеты. Вперёд гнала и давала силы встреча. Спрашивала про Петра. Михайло, как звали служивого, рассказывал, что устаёт государь, но дело с мёртвой точки движется. Сам своими ручками до всего прикоснуться хочет, своей головой домыслить. И уголья, руды искать экспедиции отправляет и места новые неизвестные открывать во славу Государства Российского и там города строить, границы крепить, моря холодные и земли снежные к России присоединить мечтает. Увлёкшись, он говорил: - "Этот север, чёрт знает как далёко отсюда, я никогда в жизни не слышал о нём, а Пётр знает". Опять же, на медиков, токарей, мастеров красок и кисти учиться в западные страны тоже отправляет. Наверное, дело стоит того. В городах освобождённых побывать не забывает... Жизни не хватит сколько замыслил сделать. Кэт соглашаясь кивала - работает он не щадя живота своего.

Дорога не близкая о многом поговорили. Кэт спросила, он рассказал о себе. Правду рассказал. Сказал, что из самых бедняков. Что всю численность семьи составляли они с матерью. Про отца не ведал. Приписаны они были к роду Зотовых. Так бы и жили, но дочь барина положила глаз на рослого золотокудрого красавца крепостного. Баловался не без того. Кто ж откажется. Барин не долго думая записал Михаила в солдаты, а перед этим, чтоб приготовить насмешку для шустрого крепостного, женил его своею волею на крепостной девчонке десяти годков от роду. Смех один. Конечно, Михаил пальцем Дуняшку не тронул. Ясно дело- дитё и оставил у своей матери. Барин, паскуда, всё рассчитал, какой с солдатки спрос. И мучения парня и Дуняшки все ещё впереди. Пока матушка всеми правдами и неправдами отбивает девчонку, а что будет далее дело известное, вздыхал Михаил. У Кэт зашлось от жалости сердце. Обещала помочь. На думку пришла мысль- вызвать девочку к себе. Михаил в ноги: "Отслужу!"

Берегли лошадей, останавливались на отдых. Осведомившись о дороге, на накормленных и отдохнувших лошадях снова продолжали свой путь. На двух служивых мало кто обратил внимание. Но горя всё-таки хлебнули. Полдороги велось по-старому. Ни мостов, ни хороших постоялых дворов. Довелось тонуть на переправе через речку. Ночевали в мимоезжих деревеньках. Кэт было немного не по себе. Мужики глядели угрюмо. Лошадей своих не бросали, чтоб не впасть в зависимость от дороги. А вот ночевать в чёрной избе довелось. Спали на составленных лавках, перемигиваясь со светящимися с печи глазами ребятишек. Сна конечно никакого. Дым ел глаза. Хорошо что не зима и мало топили. Добрались без серьёзных приключений. Тем более вторую половину дороги труда это сейчас большого не составляло. По всему пути предприимчивые люди и казённые ставят постоялые дворы и корчмы. Есть где остановиться на ночь, отдохнуть, поспать, поесть. Кое - кто уже и заводишки по лепке кирпичей смастерил. Сообразительные завсегда найдутся, главное, чтоб не мешали. Но Петра так просто было не найти. Пришлось ещё помотаться в седле. Нашли на Ладожском озере, в устье Свири. Царь строил корабль "Штандарт". Он же и был записан капитаном корабля. Грот мачту украшал штандарт. По полотнищу шёлком был вышит орёл в когтях он держал моря подвластные государству российскому: Белое, Азовское, Каспийское и добавили к ним Балтийское. На верфи, спускали на воду как раз "Штандарт". Шуму-то крику, радости. Первый фрегат Балтийского флота. Кэт увидела его ещё издалека и отца рядом с ним тоже. Отправила служивого с письмом. Сама, попутно разглядывая окрестности, наблюдала из укрытия. Интересно же, как поступит: положит в карман или враз прочтёт. Повертел в руках, посмотрел на её отца, отошёл, распечатал, смеётся. Вот ведь, ничего ж смешного не отписывала, а он смеётся. Михаил не уходит. Царь вскинул брови, мол, что ещё? Тот просит пройти царя за ним для секретного разговору. Пётр не понимает. Настораживается. Пересекается с её отцом взглядами и отпускает его, затем заталкивает письмо в карман и идёт. Сначала за служивым, а потом вровень. Шаг в шаг. Кэт затаив дыхание поворачивается к ним спиной. Считает шаги: раз, два, три... Вот, теперь уж можно. Он в шаге от неё. Кэт поворачивается. Видит, как изумлённо, а потом радостно смотрят его глаза, взлетает бровь, тянутся руки... и делает шаг на встречу. Михаил ему в спину запоздало бормочет:

- Позвольте представить вам...

Чего уж там...

Кэт, прочитав радость на лице царя, забывает про свою тоску и волнение, и перебивает добросовестного служаку:

- Питер! Прости, я не могла не воспользоваться оказией и не приехать повидать тебя.

Первым, избавляясь от шока, он бормочет:

- Катюша, девочка моя, но это безумие... Такая дорога... Ты и верхом? А этот болтун,- кивнул он на сопровождающего,- мне ни слова о тебе, тра-та-та про всякую ерунду...

Она не согласна. Краснея и заикаясь под его взглядом, прошептала:

- Безумие - это жить вдалеке от тебя. Я была бы признательна, если б ты простил меня за самовольство. Здесь так замечательно!

О! Глаза Петра светились как раз таким безумным блеском - настоящий фейерверк. Нельзя было не восхищаться её преданностью ему. Сколько усилий она предприняла, чтоб достигнуть его. Он жарко обнимал, жадно целовал и глухо спрашивал:

- Отчего же не подошла сама, а прислала Михаила с письмом?

Кэт, покорённая его манерами, обходительностью и добротой, прижавшись щекой к его обшарпанному мундиру, каялась:

- Загадала - если прочтёшь сразу, то останусь и дождусь тебя...

Он отстраняет её от себя, смотрит внимательно.

- А если б в карман сунул? Мог?

Она приложила ладонь к его чувствительному сердцу и немного испуганно прошептала:

- Тогда б развернула поводья и ускакала, не дождавшись, и Михаилу наказала, чтоб ничего не сказывал про меня, случись положить тебе письмо в карман.

- Горе луковое,- прижал он её к себе,- а если б я торопился или ни захотел читать при чужих глазах, вот как тогда с этим, а?... Это ведь отец твой ел глазами, догадался, торопил...

Он опять втиснул её в себя. Чудны дела твои, Господи! Она тут, рядом, мысли мо ли! Да, она могла быть непослушной и непоследовательной. Могла быть по-мужски выносливой и рассудительной. Могла быть по-женски лукавой и по- детски непосредственной, но это не делало её менее привлекательной и желанной!

- Сумасшедшая, ты представляешь, чтобы могло случиться?!

Она не представляла, но сделала бы это. Исчезла из его жизни навсегда.

Покрапывал дождь. Михаил стоял в сторонке наблюдая за встречей и не спуская взгляда со спотыкающегося от такой картинки неожиданно выворачивающегося на них народа. Те кто был с Петром рядом, зная его нрав и запреты об пол лбами не хлопались. Говорили на равных, отдавая уважение его воинскому чину.

- Господин бомбардир,- осмелился он встрять,- шли бы вы в избу, нечего народ смущать. Падают вон. Царь мужика милует. Опять же дождит, вымокнете.

Пётр с немалым удивлением уставился на служивого. Тот замер, внутренне напрягся, готовил ответ. Царь фыркнув носом, притворно погрозил ему кулаком.

- Как ты посмел взять её с собой? Помяни моё слово, в следующий раз кнута отведаешь.

Тот обиженно потупясь промычал:

- Попробуй с ней сладь. - И вскинувшись выпалил: - А у меня был выбор. Хошь бери и смотри за ней, хошь сама на свой страх и риск помчит...

- Брысь!

Пётр махнул лапищей, мол, иди, свободен, сам же молвил - дождь накрапывает, не до тебя. Потом поговорим. А Кэт обняв, повёл в свою избу. Ноги её расслабленно подсекались. Вскинул на руки. Донёс целуя. Устроив в кресле, он положил перед ней свою рубашку и плед, а потом принялся за её сапоги, приговаривая успокаивающе:

- Сейчас мы их одолеем. Раз, два!... Раздевайся, солнышко. Михаил прав, чертовски опасно сидеть в мокрой одежде. А я пока баньку закажу.

Сделанного показалось мало и он завернул её в одеяло.

- Вот так, ангел мой, позволь завернуть тебя, пока не попарю в баньке! Вот так хорошо! Вот так славно! Не правда ли так гораздо лучше?

Ей было всё хорошо. Кэт улыбаясь не возражала.

В те дни он был добродушен и весел. Слухи ползали и множились со страшной быстротой. Их дорожки разнились. Одни рассказывали про любовь ненормального царя к полонянке, другие - к безусому парнишке, сыну голландского корабельщика. Сложить оба случая в единый рисунок не хватало ума и фантазии. А Пётр, приведя Кэт в избу и распорядившись о бане, послал за её отцом. Тот резво прибежал. Отец и дочь обнялись. После ужина, мужчины пыхтели трубками, а Кэт, с ожесточением проводя гребнем по спутанным после бани волосам, любовалась ими. Они оба были ей дороги. Радовало её и то, что они оба между собой близки. Она с радостью приняла его сумасшедшую страсть. Радовалась его резкости, безумию в бурной близости. Понятно, что он сходил с ума скучая по ней. Ему было приятно ласкать её обнажённое тело и чувствовать себя её хозяином, знать то, что эта женщина принадлежит только ему, быть уверенным в том, что ни один мужчина никогда не посмеет претендовать на обладание ей. После бурного наслаждения, он лёг рядом, укутав её одеялом, обнял. Они много говорили, рассказывали, спрашивали. Она ни в коем случае не перебивала его, лишь изредка вставляя слова одобрения. Оплыли на столе свечи сделавшиеся ненужными с отступлением ночи, а они всё смеялись и целовались. Большому счастью всегда мало времени. Уснули на рассвете одарив друг друга полусонным поцелуем. Кэт, устроив голову на его руке, была счастлива. Он, обнимая её, улыбался даже во сне. Пётр не торопил с отъездом. Она прожила с ним до холодов. Варила лапшу, мясо, репу. Слушала его рассказы о флоте и кораблях, ахала. Потом смотрела собственноручно начерченные чертежи бастиона Кроншлота и восхищалась его умом и настырностью. Когда он занимался чертежами лицо его приобретало мечтательное выражение. Карие глаза светились мягким светом. Он отходил от вседневных забот, наказывал никому его не трогать и знай себе работал, весь поглощённый полётом фантазии и мысли. Кэт не мешая любовалась. Понимала: дела не терпят проволочек. Когда уставал и присаживался к ней, гладила по кудрям и целовала в сумасшедшие от безумных планов глаза. Пётр ругался на европейскую политику. Карл ведёт себя не по- умному нагло. В Польше под его нажимом избрали нового короля. Теперь их в Польше два. Естественно, страну рвёт на два лагеря. Дерёт польская шляхта друг друга, а Карл под их кукареканье грабит и разоряет страну. Ещё и похваляется покончив с поляками двинуть на Москву и сжечь Русь. Кэт садилась ему на колени и, поцеловав в надутые гневом щёки, убеждала, что Карл против него Петра трепач и он непременно оторвёт шведскому хвастуну язык. Пётр смеялся и обещал непременно подумать над этим. Правда, для себя оставлял лазейку, поживём - увидим. Так и летели счастливые дни. Он грелся в тепле её тела, вдыхал запах её волос и был счастлив. А ещё ему нравилось гулять с ней в лесу и чтоб все жаркие дела происходили на земле. Кидал на землю свой камзол, опускал Кэт и любил. Ей нравилось всё, что он с ней делал. Он заставлял её ощущать себя милой и постоянно желанной. Ожидаючи его прихода штопала у окна носки и самолично вязала ему шерстяную тужурку, а потом с обозом она вернулась в Москву. Перед отъездом заикнулась про Дуняшку, маленькую жену Михаила. Пётр поискал листок, помусолил огрызок карандаша и записал всё, что о ней знала Кэт от Михаила. Обещал, если не забудет отправить её в образующийся для обучения девиц политесу и светским манерам пансионат. Отъезжая спросила, как ей поступать и жить у Толстой, с кем общаться и под чью волю идти...

- Поступай так, как считаешь правильным. Ты достаточно умна и дальновидна. Я никогда не вмешивался в жизнь сестёр, не хочу контролировать и твою...

Кэт не представляла такой размах свободы, от чего недоверчиво кивнула и пролепетала:

- Я буду ждать тебя.

В эти слова она постаралась вложить всю суть своей жизни без него. Он счастливо улыбнулся и с безумной страстью притянул её к себе. Не глядя на её раскрасневшееся личико выбрался из кареты и махнул рукой головному: "Езжайте!"

Экипаж тронулся. Её слёзы текли не переставая. Вытирая свои мокрые щёки, она всхлипывала. Опять одна. Натянув меховое одеяло на себя, забилась в угол. Лучше не думать о грустном, а переключить свои мысли на непременно хорошее и может быть даже блестящее будущее или вон на пейзажи за окном.

А боярская Москва, надеясь на поражение русских войск шведам, спала. Им так по сердцу было первое поражение царя. Думали, сядет на трон, хвост прижмёт. И всё потечёт чинно и благородно. Мыслимо ли дело - царём не величать, поклоны не махать, чинности, порядка никакого... Сам землю роет, сам топором тюкает и рыбу ловит тоже сам... Разве это царское дело. Степенности ни в чём никакой. Опять же, детей от груди отрывай и в заморские страны шли, виданное ли дело. Должен его швед побить, должен!... Вернувшись побитой собакой сядет он на трон. Размечтались. А тому словно вожжа под хвост попала. С ещё большим остервенением взялся за дело. И на тебе, принялся выигрывать. Виктория за викторией. Мало того перебаламутил всю Русь стройками, мануфактурами, школами, баб вон в люди приказал выводить. Тиятр, какой-то придумал. Ещё и Европу баламутит. Так что то, доходящее до их слуха о начинаниях Петра и его победах, совсем не нравилось им. Ворчала старая Русь. Шевелиться не хотелось никак, но раз этот орлёнок так взлетел, то лучше, проявляя осторожность проморгаться. Кэт обидно было видеть невежество этой богатой и сильной, но ленивой страны. Хватит ли у Петра сил растормошить её? Вон как иностранцы, бойко обустраивая дорогу до новой столицы, ставят на всём пути лавки и разворачивают торговлю. А где же свои? Почему они спят? Иногда ей кажется, что Пётр не зря затеял строительство не просто нового города, а именно столицы. Он ненавидел старую, сонную Москву. Москву с набатом, тревожными колоколами, маленькими комнатками и игрушечными оконцами, узкими коридорами и карликами. Она душила его. Он не умещался в ней. Ему хотелось света и простора. Наверное, Пётр рассчитывает, что в таких больших и светлых домах и жить, и думать люди будут по-другому. Кто знает, может он и прав. Всю дорогу до Москвы Кэт думала об этом. Возвращалась от дум только, когда лошади резко останавливались. Качнувшись по инерции в карете, она осматривалась. Не близко ещё, ехать и ехать, а к Петру мчать было быстрее. А ведь одна и та же дорога. Значит, дело не в расстоянии, а в цели, сердце и голове. Пётр! Пётр! Пётр!- выбивали копыта, когда она даже обходясь без сна и еды мчала к нему и вот сейчас память о проведённом с Петром времени тянула её назад. Как бы она хотела быть ему не только интересной, но и полезной. Жаль, что увидеться доведётся с Петром не скоро. Пожалует только на празднование Рождества, аль Нового года не раньше. В Москве, по наказу Петра, она вернулась к Анисьи Толстой. Девицы, проживающие при ней, встретили её обиженно, но любопытство пересилило. Помахав на себя платочками, барышни ринулись к ней с познавательными вопросами. Чай не совсем уж дуры, поняли все, куда Катенька исчезала. Масло в огонь подливало то, что она единственная среди них имела, как говорят амурные связи. По крайней мере, по их мнению, с Петром - точно. Не зря же сорвалась после письма и помчалась к нему. Это так интересно! Но Кэт не собиралась с ними своим опытом делиться. А Толстой передала от царя письмо, где он просил за Катерину прощение и брал всю вину на себя, мол, это он приказал ей немедленно приехать. Толстая гнев сменила на милость. Царю не откажешь. Опять же прощение просит. Срамить Катерину не стала и крутенько говорить тоже. Понятно, что по-разному к ней относились домочадцы, но это не её Толстой дело. Все приличия соблюдены, большее ей ни к чему. Любопытсвующих девиц, успевших исподтишка ей тыкнуть локтем в ребро, разогнала. А Катерина с новым усердием взялась за политес, греческих богов и французский язык. Он должен ей гордиться. Враги только и ждут, чтоб ему попенять, она не должна дать им повод бить по нему. Вот приедет, а она его и обрадует.

Над дорогой вихрилась белая сутолочь. Служивые брали на караул при приближении государева чёрного возка. Сопутствуемый семёновцами, готовыми перервать за него глотку, он нёсся рассекая снег по московским улицам. Куда правит- и гадать не надо- к Катеньке. Приехал перед праздником, в сумерках, большой, могучий. В беличьем тулупчики поверх кафтана, в треуголке и ботфортах. С шумом заявился к Толстой, при разинутых в удивление ртах девок, забрал Кэт. Пасуя носком сапога снег в ожидании отворачивался от окон, где прилипли носами девичьи лица и прищуривался в темноту ночи. Подсаживая к себе в глубину кожаного возка и укрывая медвежьими одеялами, обнимал, неистово целовал. Пройдясь рукой по её плоскому животу, спрашивал:

- Катюша, не зачала?

Она, стесняясь краснела, а потом обида ударяла в голову, он попал в её уязвимое место и Кэт, боясь услышать ответ, шептала бесцветным голосом:

- Ты боишься этого?

Он, смеясь, крепко-крепко прижимал её к себе и, покусывая под собольей шапкой ушко, охрипшим голосом гудел:

- Дурёха, просто боялся, что случись такому делу, ты метаться будешь. Надумаешь травить себя. Мы ж не обговаривали с тобой такой вопрос. Про Карла поговорил, про Польшу, а это упустил. Голова, понимаешь, забита. А ты промолчала. Я ж буду рад всем. Сколько получится. Рожай, все наши будут.

Кэт была покорена его добротой. Ей стало ясно как он относится к отношениям с ней. Если так говорит, то он признает и приблизит к себе её детей. "Все будут наши!"- музыкой пело в ушах. Смеясь и всхлипывая от счастливых слёз, уткнулась ему в плечо:

- Я б не стала травить. Не нужен тебе: ушла бы с ним и всё. Я не буду тебе ярмом, не бери ту заботу на сердце. Понимаю, ты не просто мужчина, а государь, у тебя другие возможности, а у женщин слишком короток для любви век. Старея они не интересны мужчине. Я не буду цепляться, уйду.

- Вот я и говорю - дурочка,- чмокнул он её в нос. Он не выпустил её руку, не смотря на то, что она рвала её, даже тогда, когда укутывал мехом ей ноги.- Не хмурь бровки. Я хочу состариться рядом с тобой, чтоб моя седая голова нашла спокойствие на твоих коленях. Для нужды и баловства я найду. Ты не серчай. Но ты навсегда со мной. Как же иначе... иначе нельзя, ты Катеринушка моя половинка.

А она, оставив свою руку в его большой тёплой ладони, прижалась плечом к нему и, пригревшись, спросила о том, что болит и греет его больше всего. Для чего он живёт и родился на этот белый свет:

- Как флот? Шведы надоели?

Он был рад её вопросу. Счастлив, что может говорить с ней о том. С Евдокией они так и не поняли друг друга, а Анне нужна была праздная жизнь. Поэтому и обрадовался родной душе, какой можно рассказать о сделанном и поделиться планами на будущее. Упёршись руками в широко разъятые колени, он произнёс:

- Ох, надоели, моя красота. Опомнились и прут. Но поздно. Бастионы огрызаются пушками. Их попытки завладеть крепостью Кроншлот мы успешно отразили. Крепость как блеснула огнями, заплыла дымком, покатилось эхо по Неве. Так и уполз швед. Город строится обрастая гаванями, соборами и дворцами. Даже не верится самому что такие далёкие замыслы и трудные начинания воплощаются в жизнь. Понимаешь, не мои картинки, а явь. Ещё маленький, но город уже имеется. Первой построили верфь и сразу заложили фрегат. Мы с Данилычем по домику тоже поставили. Красота. Морем пахнет. Всё честь честью, даже мой штандарт у домика имеется. Алексашка об одном жалеет -баб мало. Почти нет совсем. Придётся расстараться отписать. А флот, Катенька с каждым днём растёт. Карла высокомерен, но не умён. Похваляется, что Петербурх проглотит. Ан нет - подавится уже. Фортуну свою упустил. Про флот он пока не ведает. На нескольких верфях строю. Вымотался я весь, но дело движется.

- Какой же ты молодец, Питер!

Пётр улыбался и целовал восторженное личико. "Катерина чудо!"

- Вот одолею шведа, тогда истинно буду молодец. А пока только начало молодца. Хотя, солнце моё, я б сейчас с большим удовольствием заключил с Карлом мир. Взял своё, Ингрию и почти всё, что нам исстари принадлежит и дальше б не рвал жил. Не по силам он мне пока. Но мальчишка заносчив и не разумен. Не поймёт своей выгоды, зная про мою немощь сейчас кинется кусаться. И вот тогда я вынужден буду собрать все силы в защиту государства своего и вышибить из него дух. А вообще всяким бываю. На казнь обрекаю за воровство государственной казны, руки рублю, ноздри рву, глотки заливаю горячим металлом, порю. Не я, князь кесарь старается, но с моего наказу. Нехорошо, дикарём смотрюсь, понимаю, но я к свету их подталкиваю, жилы свои тяну, на себе экономлю, а они подлецы воруют. Это как? Пусть знают: государственный интерес крут. И остерёг имеют.- У Кэт задрожали губы. Он хлопнул себя рукой по ляжке. Вздохнул.- Сейчас меньше. Чаще оставляю им поганым жизнь, отправляя в сибирский край, аль на Неву.- Томительно засосало под ложечкой беспокойство. Выложил на худенькие плечики, а осилит ли она.- Ты разочарована во мне?

- Нет, нет, - заспорила Кэт, поражаясь его внутренней силе, бо только сильный человек мог говорить про себя правду.- Твоя миссия тяжела и не проста. Маленькому человеку неподсудна. Ты уже так топнул ботфортом, что мир заволновался. Посмотри сколько на Москве заморских посланников. Мир понимает, что интереснее тебя нет сейчас правителя. Понимает, что Карл это прошлое. Россия и ты настоящее и будущее Европы. Не ждали. Оттого боятся и мечутся.- Кэт, посмотрев на его благодушное лицо, ловя минуту, попросила:- Пётр, возьми меня в тот новый город с собой. Я не буду тебе мешать. Тенью застыну.

Он рванул её из меховых одеял к себе на колени. Она чуть не стукнулась макушкой о верх возка. Опомнился. Замотал в одеяла и, винясь, заговорил:

- Прости с ума без тебя схожу. Не время, душа моя. Я в разъездах. Дел невпроворот. Тебе будет скучно. Дай срок, разделаюсь со шведом, разгребусь с делами маленько, займусь твоим дворцом. Я уже и место присмотрел. Найму лучшего архитектора ваятеля. Поставим тебе дворец Екатерининский.

Кэт покраснела и замахала руками. Зачем ей дворец, она ж не королева. Кэт и в мазанке с ним хорошо.

У ворот встали. Тускло светил фонарь подвешенный сбоку. Возница, спрыгнув с облучка, погрохал кулачищем. Завидев царский возок дворня распахнула ворота. Пётр вылез сам, помог Кэт. В морозном воздухе в каком-то затейливом танце кружатся редкие снежинки. Месяц, повиснув на облаке и сорвавшись, нырнул в понурые ветки плаксивой берёзы и нехотя осветил двор. Разглядев царя, народ повалился в ноги. Он заворчал:- "Встаньте,- указа не знаете?" Подхватив Катерину на руки, понёс в дом. Дворня, стараясь обойти тень царя, следом. Кэт улыбалась: "Всё-таки дома".

В отцовском доме, как в прежние времена натопили баню. Парились, хлестались веничком и купались. Ну и, конечно, любили друг друга. Катерина, его стараниями и долгим ожиданием стала более азартной в любовных утехах. Теперь ей было мало принимать удовольствие подарком. Ожидая его приезда, она словно готовилась к азартной охоте. Акты любви между ними то напоминали сладостную борьбу, то нежное купание в ручье. Всё это сводило Петра с ума. Отлюбив до страшной усталости, Кэт поливала его настоями из мяты и смеялась над его криками, какими он сопровождал своё натирание разгорячённого тела снегом. Здесь полёживая на лавке, переплетя свои ноги с его ногами, она, поглаживая распаренную мощную грудь, осторожно попросила его:

- Питер, измаялся ты. Всё в дороге и в дороге. Отдохнул бы. Пожил рядом немножко.

Он притянул её к себе. Как он обожает Кэт - просто невозможно не любить это божественное создание! Ему нравится всё в ней. Всё, всё...

- Не могу, свет мой Катенька, требуется наступать нам самим на шведа, а не ждать когда он, разделав в пух и прах Польшу, займётся нами. Надобно освобождать Ладожское озеро всё. Флот не должен иметь опасения и проблемы. Буду брать Нарву. А для этого нужен флот и готовая к таким баталиям армия. Рассчитывать придётся только на себя. Союзники-то у нас аховые. Норовят на копейку пятаков наменять. Польское воинство славно воюет за чаркой, в постелях баб и языком. Злости против шведа не имеет вовсе. Шляхта штурмом берёт друг друга. Жгут свои же поместья, грабя и разоряя. Татары столько бед не натворили, сколько они друг другу. Толку с них никакого, только зовутся союзниками, да деньгу тянут. Пётр ещё не знал, что Август и его двор находился сейчас в подавленном состоянии и терпел лишения в одном из старых замков Львовского воеводства.

Кэт поняла - опять разлука. Он будет воевать Нарву. Любила безумно, любила нежно, любила так, как нельзя любить. Могучий Пётр стонал, да сладко покрякивал. Хороша!

Перевесть бы дыхание, а он снова в путь. Ехал по заметенной дороге, сквозь прорезанный далёкими звёздами мрак, провожаемый волчьим воем и мысли сами собой отойдя от милой Катеньки поворачивались к шведу. "Как оно будет? Одолею ли? Надо одолеть!"

Над Белокаменной, заметённой снегами, украшенной разноцветными фонариками и ёлками, пуляли цветные огни, крутились огненные колёса. Не обошлось без упоминания побед. Двуглавый золотой орёл держал в клюве огромную карту, где яркой краской были выделены отвоёванные ижорские земли. У собора Василия Блаженного были свалены голубые и жёлтые штандарты, на каждом вздыбленный лев с когтищами врастопыр. У зубчатой стены на красной дорожке стояли иноземные послы. Переговаривались. Потому как с губ ветром срывало клочья сизого пара. Их понаехало подивиться на молодого и неугомонного русского медведя тьма тьмущая. В золочённых санях и одеждах красовались генералы, а Пётр возглавлял бомбардирскую роту. На Тверской густела толпа. Кого там только не было: от дворянских лисьих шуб и купеческих кафтанов до купеческих ряс, поддёвок и зипунов. Царь праздновал Новый год. Кэт смущаясь и краснея совсем не от мороза была рядом. Скоро будут новые победы и шведских флагов у старого собора прибавится. Пётр улыбается: "Поверь слову, будет". Неделя счастья и она проводила своего ненаглядного. Она не отходила от икон. Молилась. Нарва это серьёзный орешек. Уже раз проиграли. 80% армии тогда попало в плен. Она ждала, ждала... И когда по Москве прокатилось: Виктория! Кэт расплакалась. Был триумфальный въезд войск победителей в город. Раскатисто громыхали пушки, сотрясая студёный воздух, ревели трубы, по Тверской текло боевое войско. Гнали пленных. Они брели серо-голубой колонной, низко опустив головы. Последними, блистая выправкой, печатали слитный шаг преображенцы и семёновцы. Все как на подбор высокие, плечистые, офицеры со шпагами, солдаты с фузеями. Красота! Народ дивился на добротный наряд гвардейцев: чёрные треугольные шляпы, кафтаны с наброшенными поверх епанчами- у преображенцев тёмно-зелёные, у семёновцев густо-синие, перетянутые белой портупеей, короткие красные штаны. Кэт стояла в толпе и ждала окончания парада. Закрывал шествие, сверкая поднятыми саблями, конный полк. Пётр как всегда шёл под распущенными знамёнами и с барабанным боем в составе бомбардирской роты. Вива-а-ат! Звучало на Красной площади. Народ ринулся к накрытым столам, что были расставлены на полверсты. Для войсковых были накрыты отдельно. Ох чего только там не было: от пирогов и пышек до языков и рыбы. На огромных подносах лежали куры, утки, гуси. Горой яйца и мочёные яблоки. Скалились в тушёной капусте щуки. Стояли соленья, брага, наливки, вина. Белели сальными боками куски свинины, манили окорока и говяжьи рёбра. Потом народ повалил на Пресню, там и так возбуждённый народ метался с еловыми ветками и зрел огненное действо. Поглазев на фейерверк, впархивающий в небе, топали к столам пропустить наливочки... Не скоро утих в тот вечер город. Веселье перекинулось в палаты. Но наперёд князь- кесарь подсунул ему пачку бумаг: "Не взыщи Пётр, надо". Под тёмными сводами сгустилась зловещая тишина. Но тот не стрелял вулканом, морщась шёл в свой кабинет- светёлку. Правда, подписывая ворчал: "Сюда вырвешься дух перевесть, а тут..." Ромодановский улыбался в усы и подкладывал под его очи новый лист. Крякал в кулак: "Сам приучил, когда ты тут идти прямиком пред твои очи. Чего ж теперича-то лаяться..." Пётр судорожно дёрнул шеей и углубился в чтение. Неделя, другая и снова в путь. Ближние бояре и министры не могли угнаться за царём. Его переезды были частыми и непредсказуемыми, они не могли угнаться за царём. Им доставался остывший след. Вот царя и караулили с делами. Вот князь- кесарь тяжело переступая с ноги на ногу, насупливая седые брови и пододвигал под его руку кипы документов. Пришли Стрешнев и Куракин тихими тенями стояли вдоль стены до знака князя - кесаря. А уж потом, дополняя друг друга, заговорили про офицеров иноземных, что приходилось нанимать и которые бежали при первой же опасности из русского войска, как тараканы. Что у себя они в низших чинах числились, а здесь всем галун офицерский подавай, а от капральских нашивок нос воротят. Пётр и сам всё это знал, от того раскурив трубку спрятался, раздираемый думами надвое, за клубы дыма. И бегут, и предают, и за дураков считают, канальи. Но кто будет строить каналы, шлюзы, доки? Кто обучать армию и флот? Надо, надо растить своих и будут они только не так скоро, как бы того хотелось Долог путь света, долог. Только вот поумнеет ли народ? Ведь дело его и чаяния доселе антихристовыми происками слывут. Разули бы зенки, вгляделись! О России думы его, о ней боль и тоска. Ан, нет, рогами в землю упёрлись, детей своих прячут, с боем приходится отправлять учиться.

Пётр сверкнул глазами на них: "Не чаял сердиться- вынудили. А насчёт жулья иноземного пора решение принять. Следовало наперёд знать кого брать".

Этот его приезд не прошёл бесследно для Кэт, она поняла, что беременна. От Толстой не объясняясь, съехала к себе. Будут тыкать и посмеиваться. Ведь она имела полное представление о моральных последствиях, когда дала ему над собой права мужа. Она не собиралась разрушать из-за этого свою и его жизнь. Петру отписала, что причину растолкует по его приезду.

А Пётр стоял на бастионе Петропавловской крепости и, принимая на лицо пахнущий морем колючий ветер, смотрел вдаль. В ту даль, где он видел Россию не просто равной с европейскими странами, а могучей и великой. В небе проплывали низкие тёмно-свинцовые тучи. Над ним со свистом проносились, роняя перья, птицы. Он поднял одно, повертел в пальцах. А птицы разрезая воздух, точно собираясь атаковать, шли на новый круг. Пётр недовольно поморщился: "Вот разгалделись!" Взялся рукой за сердце. Тянет, болит. То грозное, что уставилось из Стокгольма в упор, не даёт покоя ни днём, ни ночью... Мысли вьются как угорелые, поднимают на ноги и ночью и днём. Он судорожно стиснул кулак. На кого глаз нацелил и думы обернул, господи, супротив кого лапотник иду? Супротив первого в мире войска... Но если не я верну землицу русскую России, то кто? Помыслы мои чисты. Пойми, господи, стремления мои, помози! Озверел швед. Калечит русских солдат, а мы не должны ответствовать тем же. Пусть работают, строят нам, но калечить нельзя. Иногда злость за горло берёт, убил бы. Но знал: надо держаться. Пётр медленно сжимал и разжимал кулак.

Вышагивая потом по мощёному городу, думал о последнем письме Катеньки. Что её заставило нарушив его приказ уйти от Толстой к себе. Обидели? И почему она не захотела отписать? Надо завернуть, повидаться, прояснить ситуацию. Взгляд упал на вереницу подвод везущих камень. Люди понурые точно тени. Одежонка потрёпанная, глаза голодные. Замордовал народ. Обложил налогами: кормовыми, подушными. С каждого десятого двора берут сюда по человеку с топором, пилой. Трудно. Но и мне не легко, не за себя жилы рву, за Россию радею. Да, если б ещё не воры - канальи. Воруют все казённую казну, как ничейную. Не думают того супостаты, что у будущего воруют. Ах, если б их всех тряхануть! Но всех ворюг не достанешь, отправился ввалить Меньшикову. Он здесь за главного до него проще дотянуться, с него и спрос. Этот тоже не промах урвать, надо почаще, чтоб не забывался напоминать ему, что у него должно быть на первом месте. Пётр назначил его губернатором Ингерманландии, с учётом того, что после строительства Санкт- Петербурга и всей его губернии он передал ему всю Ижорскую канцелярию и многие общегосударственные доходы. Именно в этой должности ему и доверено руководить строительством города на Неве, планируемого быть столицей Российской империи. Под его опекой морская крепость Кронштат, корабельные верфи на реках Свирь и Нева, Главное Адмиралтейство. В его руки Пётр много отдал, но многое и спрашивал.

Помахав перед таращившим глаза Алексашкой для устрашения кулаком, пошёл к себе. Вздохнул: "Всё равно уворует". Домик был небольшой и скорее напоминал собой склад корабельных атрибутов. Достав чертежи и готовальню поработал над "Катериной" которую торопился построить и спустить на воду.

А Меньшиков злился на то, что остался не в курсе жизни Екатерины и, следовательно, какой-то части Петра. От Толстой она по какой-то причине ушла к себе. Своих людишек он к ней подослать пока не смог. Пётр к ней наведывается один, люди Алексашки - денщики и постельные, остаются за бортом. А ему страсть, как надо всё знать. Информация - великое дело. Этому он научился у Лефорта. Даже если она тебе не нужна сейчас, это вовсе не значит, что не потребуется позарез после. А тут у Меньшикова был пробел и он не доволен был на себя за это.

А царь катил в Москву. Нужны позарез деньги. Предстоит много трат. Корабли спускать, обмундировка войск. Город строить. Опять же, люди нужны. Карета Петра ворвалась во двор. Дворня уже не кидаясь в ноги с поклонами, чтоб не получить зуботычин, бросилась с другим- помогать царю. Пётр заметил то, что Кэт не вышла встречать. Он специально держал время, разминался, приседал, потягивался... Страсть как хотелось ощутить её горячие ручки на своей шее. Но нет, Кэт не было. Поэтому заторопился напугавшись пуще прежнего. Пошумел в сенцах, но никто не ответил. Пётр встревожился. Они столкнулись в горнице. Она бледная и простоволосая, только что с кровати, смотрела на него виновато. Он поднял её подбородок, заглянул в глаза. Спросил резко и грубовато:

- Забыла меня? Не ждала? Не рада?

Она улыбнулась. Прижалась щекой к пахнущей табаком груди. "Дурашка, так шуметь..."

Обмякнув и почёсывая переносицу, он бросился в гадалки:

- Заболела? Обидели?

Кэт чувствовала себя не ловко. Казалось, что может быть проще, чем объяснить свое сегодняшнее положение, но Кэт под его пытливым взглядом и пылом чувствовала себя неуютно, как будто говорить собралась говорить о чём-то нехорошем. Вздохнув, Кэт помотала головой. А он ничего не понимая, но соскучившись до дури, со всей силушки прижал её к себе. Кэт ойкнула и прикрыла рукой живот. До Петра дошло. Расплывшись в улыбке, он принялся её кружить.

- Катюша, да ты тяжёлая?! Бог мой, Кэт, отчего же ты не отписала мне, не рассказала сразу! На сносях, а мне ни намёком! Как же так, лапушка?! А я-то оглобля дурная...

Кэт припала поцелуем к его заветренным губам и виновато прошептала:

- Прости, что нарушила твой приказ. Мне не хорошо, я ушла от людских глаз... Так будет лучше. Здесь нет чужих ушей, не надобно знать никому чужому о том.

Пётр запротестовал:

- Не морочь мне голову. Там аптека, медики, бабки повитухи, народ знающий, а тут ты одна. Нет, мне спокойнее будет знать, что ты под присмотром.

Кэт, зная что у царя крутой нрав, отговаривалась как могла. Пётр топорщил усы, дул щёки и сердясь грозил пальцем - мол, не выдумывай. Даже не удержавшись возмущённо воскликнул:

- Евины дочки, до чего ж вы упрямы...

Она не могла в открытую сказать против чего и кого направлено её упрямство. Одна интуиция, доказательств нет. Каким-то неведомо бабьим чутьём она видела в старой Москве для себя и потомства Петра опасность. В руках родовитых бояр царевич Алексей, законный потомок и другого наследника они не допустят. Так подсказывала ей голова, и так вещало сердце. Меншикова душа тоже опасалась. Больно хитёр и скользок "милый друг", чтоб быть преданным и бескорыстным царю. Верные они себе не рвут, за Россию и Петра живота не щадят. Таких не мало, но Алексашка не того поля ягода. Видимость одна. Цель его пока ей не ясна, но не добра она, это точно. Кэт молила Господа подарить ей девочку. Ей казалось, что ребёнка женского рода могли пощадить и оставить в живых. Он, не являясь претендентом на престол, им не мог быть помехой. А вообще, самое правильное, чтоб никто не знал о детях, но Петра не свернуть. Он, быстро охлаждая её боевой пыл, затеял своё... Кэт, устав от споров, соглашается.

- Не бушуй, моё сердце, я сделаю всё, как ты хочешь.

Двухметровое "сердце" довольно ухмыляется. Добился своего. Он прожил неделю. За этот срок умудрился поставить Москву на дыбы и умчать опять к кораблям и новым городам и крепостям. Толстая по приказу Петра приехала за ней сама: "Не шутейными верёвками обвила она царя". Осматривала с любопытством. Кэт в новом, привезённом ей Петром европейском платье, тенью проскользнула в карету и устроилась в уголке.

Вообще-то Кэт, как и Пётр скромна и экономна в одежде и расходах. Она штопает саморучно чулки, подшивает рубашки и пришивает кружева. Но это не потому, что Пётр ограничивает её в средствах, упаси Бог! Наоборот, он привозил ей постоянно подарки, не знал чем порадовать душеньку "несравненной Екатеринушки". Просто ей хочется помочь ему хотя бы тем, что не тратить на всякую ерунду деньги, тогда больше достанется на его любимые корабли. Царь, выглядев довольным, улыбался её экономии и дарил новые подарки. Меншиков морщась от её серебристого смеха, крякал, завёл свой скрип издалека:

- Разбалуешь, как Монс. Денег не хватит... Смотри, точь- в точь будет.

Пётр, понимая, против чего направлен выпад, бесстрастно насмешничал над ним:

- Шутки шутить изволишь? К тебе, неисправимый пустомеля, занимать не приду, сам принесёшь.- Но по мере разговора гнев его крепчал.- Язык глупое болтать будет вырву и за раз напомню какого ты роду племени сиятельный граф. Хошь? Морду-то не вороти в её сторону и упреждаю: думать про ней не смей, а то сведаешь палки. А Монсиху не поминай, она ноготка Катеньки моей не стоит.

Меншиков шевеля губами скрытно перекрестил пупок и погрустнел. "Свят- свят-свят! С ума сошёл с девкой этой... Придётся обождать с планами относительно её, а то как бы дров не наломать". Мало- помалу он оперился и перевёл разговор на шведов. Беспроигрышное направление.

Пётр понимал - медлить нельзя ни часу в противном случае все начинания со строительством северной столицы будут тщетный. Волей-неволей придётся дать бой. Иначе швед поторопившись сметёт всё. Угрозы Карла по всем европейским столицам разлетелись. Карл умел и желал воевать, но время, проведённое в Польше, вернее потраченное на неё, его распаскудило. Там была не война, а догонялки. Король Август отступал и петлял, а Карл гонялся вместо того, чтоб биться и воевать за ним по всей Польше. А тот вояка пьянствовал и развратничал с бабами, тем же занимались и его войска. Бились одни отряжённые королю Петром казаки. Карл ничего не понимая, давясь злобой, ловил Августа. Не война, а курам на смех. Все попытки навести хоть какой-то лад в стране, не увенчались успехом. Поляки все перессорились и передрались. Безумно било и разоряло друг друга польское панство. Шведская армия при таких непонятках устала и расслабилась. Три года он убил на Августа, колеся за ним по Польше. Пётр рассчитывал на это. И всяко способствовал. Время рысканья Карла за королём польским, давало России кредит времени. Деньги, потраченные на Августа, окупались. Теперь помужневшая русская армия готова была встретить врага. Пётр брал крепость за крепостью. Пала Нарва, Дерп. Россия прочно закрепилась в Восточной Прибалтики. Беспокоился за Кэт. Очень долго до неё и обратно шли письма.

Расположившись в кресле с мордами льва на подлокотниках, Светлейший, глядя на огонь в камине, думал думу не дающую ему дышать. Меншиков достал со столика изящную отделанную золотыми кружевами и камнями с портретом царя табакерку и сделал глубокую затяжку. Ооо! Так бы и расплющил ту стервозную куклу. Всё объяснялось просто - Кэт была беременна. Вот из-за беременности этой девчонки Светлейший и не находил себе места. Такого он не ждал. Выскользнуло из ума. Ах, насколько проще было с Монс. Велели без детей, она и не дёргалась. Негодница Кэт, придумала рожать. Пожалуй, это было слишком и могло поломать его планы и планы бояр, пока совпадающие с его желаниями.

Время бежало, роды не были трудными, хоть и были первыми. Родился мальчик. Чёрненький, кудрявенький похожий на Петра, она и назвала его так же в честь отца- Пётр. Царь был доволен. Прикатил полюбоваться и даже пожил около неё на Москве, чем несказанно кого из бояр обрадовал, кого напугал. Но долго не пробыл, дела гнали в дорогу, вся Россия была поднята на вилы. Вскоре, после его отъезда, Кэт поняла, что опять беременна. Отписала. Пётр приехал, смеялся и целовал её в нос. Она родила опять легко. И уже начала сомневаться в правильности своих страхов насчёт злобы бояр, и надежда, что всё обойдётся грела душу, как ей объявили, что дети заболели. Оба. Кэт плакала, молила бога сохранить им жизнь, но чуда не произошло. Вскоре ей сообщили, что мальчики умерли. Рассудили, что добавлять ей ещё что-то необязательно. Всё выглядело очень странно. Но Кэт не спрашивала что с ними и разбирательств никаких не чинила. Хмурилась только. Получается, была права, когда подозревала такой финал. Она догадывалась - её детям мужского пола бояре жить не дадут. Отписала Петру только про факт смерти, а больше ничего. Своими предположениями с ним не делилась. Яблоком раздора становиться не хотела. Слишком много у неё врагов, чтоб прорваться ей и выжить: Лопухины, старый свет и... Меншиков. Питер, не утруждая себя размышлениями, утешал... Хотя возможно только делал вид... Он не прост. А ещё Пётр примчался так скоро, как только смог. Она застыла в своём горе и не шевелилась. Почувствовав его присутствие, подняла голову, но не двинулась с места. Он говорил и говорил. Голова её была опущена. Руки мяли платок. Кэт плакала, а он жалел и любил.

- Не рви сердечко, жизнь моя, Бог дал, Бог взял. Дети умирают каждый день. Не казни себя. Мы бессильны перед его волей. Будут ещё у нас дети. Сколько захочешь. Пусть они покоятся с миром. А ты в мире живи.

Кэт благодарила за слова утешения. Он взял её руки и крепко сжал их. Она устроила свою несчастную голову на его плече. Они родились без него и ушли без него... Он их почти не видел. Любил ли он их? Наверное, любил. Просто мужчины такие толстокожие. Но ей всё равно легче, что он рядом. А может нельзя производить на свет незаконнорожденных? Бог гневается. Наверное, это неправильно. Но она их любила. Очень, очень любила и их отца тоже... Что плохого в том, чтобы подарить жизнь. Бог не может быть жесток. Нет -нет... в её случае дело в другом. Она знает это. Она понимает, почему умерли её дети и простить себе того, что не смогла уберечь их не может.

Кэт не знала, как он метался в своём горе. Опёршись о кулак, пряча каменное лицо от людей, пил чарку за чаркой,- нет не брал хмель. Мысли давили: "За что Бог его грехи перекладает на крох. Как там несчастная Катенька?" Пётр рухнул на сжатые кулаки и взахлёб зарыдал. Перед очи Кэт он явился спокойным утешителем.

Чтоб развеять грусть и не оставлять одну попросил сестру свою царевну Наталью Алексеевну взять её в свой дом в подмосковное село Преображенское. Та не отказала брату. Кэт долго отговаривалась стесняясь безгрешной царевны, но Наталья Алексеевна приехала и забрала её сама. Хотя знала о ней раньше и даже интересу ради посматривала таясь за любовницей Петра издалека, сейчас было всё равно любопытно. Катерина ей не то чтобы нравилась, но не была противной, как кривляка Анна Монс. Та шиковала и болталась у всех на виду выставляя себя царицей. Эта сидит тихо и напоказ себя не выставляет. Открывшимися столькими возможностями не пользуется. Рядом с Петром не маячит. Из гнезда своего не вылезает. Появляется с ним только у близких к нему людей. Опять же, ведёт себя как мышка. Наталья наблюдала за ней в пансионе у Толстой, так тише и незаметнее её не было девиц. Сёстры Меньшикова трещали, как сороки и носились по дворцу, а эта нет. Сидит себе листает новомодные журналы, присланные ей из Европы. К тому же, это их совместное проживание давало шанс царевне узнать - откуда она взялась на его пути? Ведь откуда-то она взялась... Вся Москва аж лопается от трескотни, а правда так и не ведома никому. А та чушь, что носит ветер по дворам, ей не интересна. Братец только улыбается на всю эту брехню и молчит. Даже не злится. Это так на него не похоже. Наталья понимает, что вся та ерунда насчёт шведской полонянки и служанки Меньшикова не может быть правдой. Акцент разговорный безусловно есть, но она говорит и пишет заморской грамотой, не хуже самой царевны. Не совсем уверено владеет политесом, учила Толстая, но зато мастерски управляется шпагой и отлично стреляет. А уж как скачет на коне так сущий драгун. Это, конечно, даёт больше вопросов, чем ответов и отводит совершенно в неизвестное от московской болтовни направление. К тому же, зная брата, она понимает - тот никогда не подберёт себе подругу после кого-то. Переспать может. И даже с Меншиковым на пару с одной. Но подругу, любовницу - ни за что. Тут Пётр эгоист и себялюб. После себя и то никому не отдаст, и Монсихи и Евдокии милых дружков, уничтожил, как котят, а уж взять после кого-то на такую роль - сказки. Но вот что и кого скрывает он под Екатериной? Почему он поселил её в маленьком доме голландского корабела? А эта пичужка не пряча горделивого упрямства демонстрирует себе, что ей нет дела до того, что про неё подумают. Смотрите, мол, сколько угодно и думайте что угодно и даже говорите, что вам заблагорассудится, ей всё равно. "Надо подумать, что это будет означать для всех нас!- прикидывала Наталья, наблюдая за ней.- Безусловно, она сильна духом, но немного диковата, только нельзя допустить говорить об этом вслух".

Реальность была, увы, не так легка и проста. Кэт под равнодушием и железным спокойствием скрывала переживания, но никто, никогда не узнает об этом, даже Пётр.

Царь, приехав по последнему льду до вскрытия воды, жил в Петербурге. Там довелось встретить и весну. Тёплыми ветрами и в это северное место накатывало тепло. Отовсюду текла тонкими ручейками весенняя звонкая и неспокойная вода. Пётр стоял на берегу и смотрел, как не торопясь, медленно река толкает и ломает лёд, неся его вперёд. Под лучами солнца блестит между льдинами вода. Скучая о Катерине он вдруг заметил, что почки на деревьях набухли, земля то там, то тут покрылась зелёным ковром, а вербы выбросили на тонких веточках свои пушистые серёжки. Заметив под ботфортом цветок сорвал его, понюхал. Сердце бешено забилось: "Как она? Соскучился страсть как. Доберусь залюблю". Солнце слившись с водой в одно золотое блюдо вдруг приобрело в сознании значение символа, чуть ли не предзнаменования. Знак объединения их судеб. А птицы словно поймав его волну распелись на все голоса. Замечтавшись, он вздрогнул, когда его окликнул Меншиков. Пётр, резко развернувшись, пошёл к нему.

- Ну, что скажешь?

- Так ведь голубиная почта прибыла, - доверительно сообщил тот.

- Шведы?- уточнил царь.

- А кто же ещё-то!- сказал он насмешливо.

Пётр оттопырил губу:

- Ну пошли. Посидим, потолкуем, чаю попьём. Чёрт! Что эта их возня на сей раз будет означать для нас?

Они прошли по настеленным из досок тротуарам и вошли в тёплый дом. Горел камин. В доме сели в кресла по обе стороны столика на гнутых ножках. Алексашка уставился на портрет на стене. У царевны с Катерины списали портрет и не один. Повелел Пётр. Страшно скучал. Те женщины, коими пользовался от случая к случаю в разлуке, больше раздражали, нежели снимали жар. Нужда она и есть нужда. Хотел Катеньку свою иметь и перед глазами и на груди, хотя бы в качестве портрета. И ей послал свой с прядью волос. Подарил ей с полной уверенностью, что сей подарок придётся Кэт по душе.

Меншиков, увидев такой же на стене питербурхского домика, с трудом оторвав взгляд, оскалил в улыбке зубы:

- Мин херц, неужели ж так хороша и сладка?!

- Поскалься мне ещё!- погрозил кулаком Пётр.- Прелестнейшее из созданий, само упало в мои руки, как манна небесная. Зацепила она меня. Жить без неё не смогу. По сердцу хочу рядом с собой бабу. Имею право?!

- Имеешь. Но больно всё ладно, да красиво. А вдруг это старый бабий фокус? - пряча отчаяние проныл он. Из выкаченных глаз царя ударили молнии. Поймав недовольный взгляд Петра, пошёл на попятную.- Молчу, молчу... Позволю себе заметить, что как скрутим шведу башку, ты себе сможешь разрешить всё. Это я пленник обстоятельств. Как не крути, а всё равно придётся жениться на деньгах! Мне нужна в жёны родовитая и желательно из самого старинного рода. Лучше чтоб не крокодил. Но я не в обиде, мне власть дороже бабы. Я любовь не понимаю. Господь создал баб с одной целью - быть полезными мужчине, вот я и использую их по своему прямому назначению и ничто не заставит меня отступить от этого правила.

Алексашка замолк, а Пётр отмахнулся:

- Не насмешничай, балабол. Как погляжу, ты неисправим! Ну тебя. Опять пузыри пускаешь, а мне лапти плетёшь.

Алексашка поднял свой скользнувший по портрету взгляд на царя и пойманный цепким оком Петра засуетился:

- Глупости... О тебе пекусь. Думай что хочешь. Вообще-то ты мог бы понять моё отношение к этому предмету... Если б наш брат знал, на какие уловки способен изобретательный ум женщины. Бабы, алчный народ. Красавицы, наметившие жертву способны на такое...

Пётр, перебивая его красноречивый бред, рассмеялся. Это предупреждение Меншикова уместно и оправдано было бы в любом другом случае, но только ни с Кэт, которую он помнил от горшка.

А светлейшего злило всё и в том числе смех царя. Подперев рукой подбородок он обдумывал торпедирующие его голову мысли. По правде и сам он на себя злился тоже. Меншиков корил себя постоянно, как это он сам до того, чтоб разглядеть в сорванце девку, не додумался. Девчонка, да ещё та. Совершенно не предсказуемая особа. В ней хватает что хитрости, что философской глубины, да и здравого смысла будь здоров! Эх, если та барышня не была выбором Петра, он бы ради забавы ославил её на весь белый свет. Так ославил, что она мало на что могла рассчитывать. Увлёкшись приятными сердцу думами, он просмотрел хищный взгляд царя. Пётр же, опять заметив шкодливое метание его глаз, кривил рот:

- Какие уж тут глупости, стоит мне упомянуть её имя, как ты начинаешь хмуриться, метать искры. Или сам меня глупыми вопросами забрасываешь. Выбрось из головы, она мне детей рожает. Меня любит, я люблю... Она прочно вошла в мою жизнь. А у тебя одна дурь. Надеюсь у тебя не настолько дурной нрав, чтоб толкать мне палки в колёса или ещё глупее - тягаться со мной.

Он не мог помыслить, что фаворит ослушается и всё может быть иначе. А пугал от соблазну, для своего собственного успокоения... Чтоб бес того не путал и ругни меж них по сему предмету не было. Алексашка увлекающаяся натура. И, если на что положил глаз - будь то драгоценность, оружие, лошадь или просто кубок - костьми ляжет, а добьётся. Они выразительно уставились друг на друга. У Алексашки задрожали губы и он торопливо закусил их.

- Может и так государь! От тебя ничего не скроешь, ты читаешь мои мысли. Я ж ни-ни просто любопытно...

- Чего тебе любопытно, прохвост?

Пётр раскурил трубку и, заложив нога на ногу покачивая перед носом Алексашки, ждал ответа. Тот покашлял и изложил:

- Интересная же баба под рукой была, а мы просмотрели... С чего-то началось у вас?

Пётр, затянувшись и выпустив дым, сдерживая смех, хрюкнул. Глаза его смеялись. Щёки тоже дулись от смеха.

- Естественно. Только не про твою то честь.

- Я обещаю, что буду предельно осторожен.

- Вот и хорошо. Я тоже надеюсь на это!- он пощипал ус. Его палец смотрел в потолок.- Учти! Так-то, светлейший! О, что там?!

Пётр прислушался, за стеной нарастал гул. Меньшиков тоже насторожился. Звуки и голоса становились отчётливее. Денщик, сообщив о прибытии гостей, поклонился собираясь уходить. Меншиков остановил его вопросом: - "Кто?" Деловой малый с важными нотками ответил, что, скорее всего, офицер, но карета царская. Меншиков откликнулся, чтоб звал. Денщик вопросительно взглянул на своего хозяина. Пётр промолчал, но недовольно поднялся. Вышел. Меншиков бубня потащился следом. На крыльцо входила топая ботфортами пропахшая пылью в мужском костюме Кэт. О ногу била шпага, в руке она держала шляпу. Факелы выхватили заляпанную дорожной грязью кожаную карету, украшенную чеканной росписью русских умельцев.

Её испытывающий взгляд остановился на Петре. Ничего не понять. Рад? Нет? В её глазках насторожённо запрыгали огоньки: "Что он скажет? Обрадуется или нет?"

Пётр ошеломлённо уставился на неё и, машинально посасывая трубку, молчал. Значит, говорить ей. Чопорно поджатые очаровательные губки против ошеломлённого лица царя и злого взгляда Меншикова: "Понятно, хоть какое-то развлечение! Но лучше б она не добралась сюда". Прошествовав мимо светлейшего, она склонилась перед царём в почтительном поклоне и махнула шляпой.

- Извините, ваша светлость, я не вовремя?... Мне уехать?... Мне б не хотелось непрошенной гостьей врываться в ваш дом! - Пётр по-прежнему молча таращил глаза. Она волнуясь продолжила:- Питер, извини меня за назойливость, но я скучала так, что не смогла быть вдалеке от тебя. Я не могла жить только прошлыми воспоминаниями, сновидениями или мечтами, я должна была видеть тебя. Велишь, мешаю, я тотчас уеду. Но я уже счастлива, что увидела тебя, услышала твой голос. Я ехала гонимая надеждой... Но если ты занят и нельзя я не обижусь...,- объявила она тоном, в котором звучала глубокая решимость.

Она волновалась. Он молча встретил её восторг, и у неё отхлынула от сердца жизнь. Обычно при встрече суровость холодного и сдержанного выражения его лица смягчала улыбка, но в этот раз её не было. Молчал же царь от изумления, а не от неудовольствия. Вопрос: "Как она пробилась к нему, это же опасно!"- лишал его разума. Когда к Пётру вернулся дар речи. И царь, придя от такой неожиданной радости в себя, взяв её руку, сжал в своей, сказал: - "Тебя послало мне само провидение!". Потом, качая головой, развёл ручищи, стиснул её в объятиях, на глазах поверженного таким фокусом (царь милуется с отроком) денщика и, отойдя от жадного поцелуя, заказал баню и еду. Тот, не хилый детина, оглядываясь и спотыкаясь, отправился выполнять поручение царя. Пётр же посмеиваясь на озадаченного малого, взял пальчики девушки в свои, подержал пожимая и, забрав в ладонь, повёл Кэт в дом. Улыбка сползла с её лица при виде топавшего за ними Меншикова. Он стоял подбоченясь, положив руку на рукоятку шпаги. Его насмешливый взгляд колол её. При приближении слегка поклонился. Ответила чем-то вроде реверанся. Алексашку она недолюбливала. Он не раз пытался навязаться с разговором. Кэт вздёргивая носик и излучая презрение аккуратно уходила из-под обстрела этого ловкого мужика. Открыто он действовать не решался, а она притворялась не понимающей. Меншиков же немало удивлённый её нежданным появлением был тоже весьма недоволен. Увы, Кэт забирала то время, что мин херц провёл бы с Алексашкой. Опять же его сейчас выпрут не оставляя ни времени ни возможности на удовлетворение любопытства. Досадовал, но держался спокойно-насмешливо. Встретил низким поклоном проводил тоже кланяясь. Спина перед этой мартышкой не отвалится.

Пропустив Кэт мимо себя в гостиную, Пётр воззрился на Меншикова, положив руку на его плечо, улыбаясь предложил убраться. Тот ухмыльнулся, пожал плечами и, не скрывая не удовольствия, усмехаясь в ответ, расшаркался:

- Надеюсь, вы меня извините, если я покину вас и отправлюсь домой,- кинул он в открытую дверь гостиной.

Чрезвычайно неуместные и никому не нужные слова. Его, естественно, извинили, топай.

Кэт пока Пётр разбирался с Меншиковым, огляделась. Дом не был большим, но обставлен с хорошим вкусом и деловым подходом хозяина. Гостиная была отделана в совершенно петровском стиле. Ничего лишнего: мало мебели и та прочная и массивная. Зато горел камин. Он делал жильё уютнее и теплее. На этих проклятых болотах огонь и в жаркий день не помешает. В углу стоял якорь, подумала, что было бы странно, если б его тут не было. В спальне нашла ещё один свой портрет. Значит, помнит всегда, бальзамом упало на измученное сердце. На этом и застал её Пётр. Милая, немного виноватая, немного растерянная улыбка, предназначенная только ей, плутала на его лице. Как мало было в России людей видевших её у царя. И это малое количество сразу изменяло о нём своё мнение. Нетерпение зашкаливало. Развернул, нетерпеливо прижал к себе. Долго мял и целовал. В безумии рухнул на постель... Потом, пряча улыбку показал ей медальон на своей груди с её портретом. Кэт была счастлива. Просила написать и подарить ей его портрет... Он, осыпая поцелуями её лицо, обещал. Ей захотелось посидеть с ним у камина. Он, завернув её в простыню, вынес и усадил в кресло. Она попросила не слишком близко к камину, потому что указала на поленья, которые желала видеть горящими. Он исполнил. Подбросив в огонь поленьев, заметил: - Так нравится? Она удовлетворённо кивнула. А он налив им в кубки вина опустился рядом с ней. Они сидели так близко, что представляли одно целое. Её чёрные кудри спадали на плечи. Он улыбаясь осторожно словно к зеркальной прикоснулся к её белому плечу выглянувшему из-под простыни. Погладил спадающие в беспорядке волосы. Дотронулся до завитка на виске. Живые глаза горели звёздочками. Маленькие губки манили сладкой росой. Как это здорово быть с кем-то одним целым. Он потянулся к ней пытаясь слизнуть на губке застывшую каплю... Но поскрёбся денщик. Сказал о бане. Пётр, поставив недопитый кубок на пол, поднял драгоценную ношу на руки:

- Катенька, ты не представляешь, как я рад твоему приезду.

Она, поглядывая на него сквозь полуопущенные ресницы, думала о том, что чтоб там не случилось и не ждало её впереди, а судьба положила на весы Кэт самого обаятельного мужчину и безумно сильного мужика. Она понимала, что быть с ним рядом женщине не так просто, но он ставящий выше своей жизни дело, нужное России, стоит того. Таких единицы и ей простой смертной выпало быть полезной одному из них.

Через день, она появилась на улице города с красиво причёсанной головкой, лицом обрамлённым тёмными вьющимися волосами, лёгкой шляпке с цветами и лентами, хорошенькой фигуркой затянутой в платье до локтя руками затянутыми в перчатки, со спадающими на них кружевами и в разлетающихся от морского ветерка шёлковых юбках. Она была хороша, Пётр был доволен, но вот ей самой как-то не приходило на ум воображать слишком много о своей внешности. Аккуратно выставляя маленький башмачок рядом с его ботфортом, она гуляла под руку с Петром. Хотя гулять-то особо было негде - кругом болота да вода. Он, гордо и властно неся обдуваемую ветрами голову, хвастался городом. Показал строящийся царский дворец, куда обещал с ней перебраться. Сам он жил в царском домике и спал там, где ночь застанет. Прогулял до места, где напротив Петропавловской крепости вставал почтовый двор, с галереями вокруг. Пётр надеялся пока не построится что -то более подходящее проводить там ассамблеи. Завернул на шедшее к концу строительство губернаторских апартаментов и в немецком стиле, островерхие, апраксинские палаты. Шутя ознакомил со своим главным по городу приказом - небрежение к огню. Боялись пожара. Царь приказывал, около судов и галер огня не держать иначе быть битыми. Жили в страхе государевом и божьем. Кэт, поймав его лукавый взгляд, усмехнулась. Знала, когда торопились то и по ночам у кораблей зажигали в бочках огонь - работали всю ночь. Показал под яркой вывеской весёлую астерию. Там как всегда было накурено, но звон кружек прекратился с её появлением. Удивлённые глаза, плавающие улыбки встретили её. Пётр ухмыльнулся и потянул её назад. "Посмотрели и будя!" Он рассказывал и показывал ей всё, что успел настроить на берегу Невы. Кэт внимательно слушала, смотрела, восторгалась и без устали хвалила его. Его мысли и мечты мчались вперёд с такой уверенностью и скоростью, что Кэт еле успевала ухватывать их нисколько не сомневаясь, что они будут им воплощены. Она слушала как трещит лёд, как ледяные глыбы наползают друг на друга и думала, что вся Россия вот так под его рукой ломается и несётся вперёд. А он шествовал дальше. Пётр не мог не отвести её на верфь. Она знает, что её заложили раньше города на год. Пётр тогда ликовал. Кэт видела, как на стапелях без устали стучали молотки. Росли как грибы кирпичные заводы. На валах пушки. Делают корабли, строят город и отбиваются от шведа. Пётр широко улыбается: быть граду вторым Амстердамом, если, конечно, Бог продлит жизнь и здравие! Обещал завести сады наподобие венского или версальского. Следующий просмотр учинили Адмиралтейству. Оно- стержень всех дел, раскинулся на невском берегу. Три стороны его застроены мастерскими, кузнями, складами, четвёртая - повёрнута к Неве. Адмиралтейство опоясывает широкий вал с рвами, через которые были переброшены подъёмные мосты. Пётр, указав на прорывающих каналы землекопов, объяснил ей, что делается это для подвоза к складам припасов. Потом был берег. Из-за мыса выходили, ощерившись орудиями, стремительные галеры. Плеск многоцветных вымпелов рябил в глазах. Длинные греби, притягивая взгляд, с силой вспарывали водную гладь. Она восторженно взглянула на Петра. Глаза её сияли чистотой и топились от нежности и понимания. Он, положив руки ей на плечи, развернул к себе и, заглянув в её глаза уже без улыбки, волнуясь спросил:

- Кэт, теперь ты видишь на что я трачу не додаваемое тебе время. Поймёшь и простишь ли ты меня?

Она проглотила комок в горле и произнесла, не отводя глаз:

- Я люблю тебя.

Он взял её лицо в ладони, и Кэт получила много, много волнующих поцелуев.

Народ валом валил посмотреть на первую красивую барышню города. Красивая женщина в мужском городе - это событие. Кэт, одетую в простое, но совершенно потрясающее платье, встречали и провожали улыбками. Кэт вела себя замечательно: много улыбалась и восторгалась проделанной людьми работой. Слух облетел в один миг всех - к царю приехала Катерина. Посмотреть на неё желающих было больше чем на шведов. Он не обращая внимания на шёпот за спиной, прямо заявляя всему свету, что находит именно эту женщину не просто очаровательной, но и главной в своей жизни.

Петр впервые за последнее время, задержался у зеркала. Проверил пуговицы. Улыбнулся - это из-за Кэт. Ещё не дурён. Поправил нашейный платок. Отметил - немного бледен. Это от усталости. Многое из задуманного надо успеть, а беспокоит отрывая от дела Карл. "Чтоб ему в котле вариться!" Нахальный мальчишка, но Россия ему не по зубам. Европейские круги стонали под его пыльным ботфортом желая избавиться от него, отослав подальше, ловко направляли стопы задиристого короля на Петра. Петру нужно было время и он всеми силами уклонялся от решительной схватки с королём. Того это, естественно, злило. Трудно было Петру, ох как трудно, потому что Карл наступал, у него было время и выбор, а Пётр отступал и за его плечами ни тыла, ни опыта, ни войска. Надежды в людях и то нет. Продадут тупоголовые бояре ни за грош. Но дай срок, дай срок...

МОТРЯ И МАЗЕПА.

Иван Мазепа, тот ещё фрукт. Как ни крути эту личность, а вырисовывается герой своего времени, погрязшей в беспутной жизни и праздных делах Польши. Это сейчас модно искать в нём выдающиеся черты дипломата, писателя и даже театрала. О, забыла, ещё строителя церквей. Всё не совсем так. Вернее совсем не так. Уж чего в нём было через края, так это жадности, хитрости и подлости. Именно благодаря этим чертам он продержался так долго с булавой. А ум его исчислялся столькими умными людьми, скольких он подле себя держал. Это и Кочубей, и Орлик и много, много кого ещё. Каждый по себе личность. Вот они и писали, и открывали, и строили... Главный отбор - не смеющих помышлять на его место, лично обязанных, чем-то повязанных с ним кровавыми и грязными делами и преданных. Посчитайте, когда, в какие годы появились в Мазепе те выдающиеся способности и писателя, и философа, строителя церквей и просвещения? А когда посчитаете, то поймёте - с появлением возле него 23 -летнего красавца Орлика. Сначала присматривался, принюхивался, втягивал и когда тот увяз, взял к себе. Вот он грамоту и "мов" знал столько, сколько пальцев на руке, обладал не только философско- писательским талантом, а и многими другими. Например, военным, дипломатичным... Пилип Орлик 1672 года рождения католик и из католической семьи. Имел чешские корни. Семья обитала под Минском. Образование он получил в Литве. Потом жизнь занесла в Киево- Могилянскую академию. Мазепа смекнув свою выгоду забрал его под свою руку. Остальное понятно: всё разофишированное наследие Мазепы принадлежит Орлику. Это доказывает всё, что появилось из-под пера Орлика после кончины Мазепы, в том числе и так называемая первая конституция. В 1670 году Мазепа оженил его на дочери полтавского полковника Герцика и ввёл в своё окружение. Ближе его к телу гетмана, после Кочубея не было никого. Он поверял ему свои самые тайные дела, письма и в 1706 году сделал его личным писарем.

Но всё- всё по- порядку. Мазепа из обедневшего рода польского шляхтича Степаны Мазепы, который имел небольшой хутор под Белой церковью. Это село Мазепинцы. Имя среди польской шляхты давалось по названию подаренного села или хутора. Отсюда и Мазепа. Мать его Марина происходила из семьи казацкого старшины клонившегося к Польше и католичеству и была на одну половину полькой. Когда её муж после Хмельницкого перебежал к Польше из-за Марины, "щедрый" король отвалил ему должность черниговского подчашего, так сказать в кредит. Чернигов был в руках русских войск и, естественно, ни Польше делить её должности. Но поляков это не смущало, мол, возьмём и вступишь в должность. Но не взяли. После смерти мужа приняла постриг в католическом монастыре. Когда Иван подрос, то был отослан ко двору польского короля Яна Казимира в качестве пажа. Куда ж ещё, коль сами насквозь все поляки. А главное- душа там. Мать, имея в Польше всю свою родню, настояла на отправке сына до своей родины, надеясь, что там пропитают чадо польским духом, научат манерам. Отец тоже тешил себя надеждой, что из него в Польше сделают военного, увидит мир, а тут голыдьба на голыдьбу гетмана шукать. Но выстрел был сделан в молоко. Военная карьера отрока прельщала не так чтоб тратить на неё жизнь. Всё-таки непростой и долгий путь. Искал кусок пожирнее и попроще. Ленивый, но смекалистый отрок сообразил, что дороги слаще и проще женщины и возможность пожить благодаря им к благополучию нет. Но портрет в зеркале отбирал и эту надежду. Телосложения он был незавидного, кости тонкой. Ноги невелики, руки малы и тонки, точно женские, правда глаза выразительные и большие, нижняя губа ала и пухла, но уши большие и оттопыренные. Ничего запоминающегося, внешность так себе. Смышлёный на пакости малый сообразил, что не получив мужской красоты от природы, ему не выбраться за счёт женского пола. Но из всего можно найти выход. И он подсмотрел, что глупые женщины любят ушами. А имея такой дар болтать, как у него, не по годам детскую, нежную внешность и такие куриные мозги у женщин, какими они в большей степени наделены, можно многого добиться у дам в возрасте и мужчин любителей нежных мальчиков. К тому же не махая шпагой сделать карьеру. Именно благодаря протекции материнской родни, король сделал его пажом своей жены Марии. Красавицей она не была. Умом не блистала. С ней отрок немало покатался по Европе, но очень скоро король забрал его к себе. С которым ему тоже довелось попутешествовать. Учитывая сексуальные наклонности Казимира, можно предположить, за что он купал его в такой любви. Любовник первых двух лиц. Пахло большой перспективой. Угодив в ложе первых особ королевства, он сделался враз амбициозным. Смышлёный малый и особенно на пакости, имея хорошую память и способность к декламации и разговорному жанру, мог представлять, схватывал всё, что требовалось для продвижения в окружении короля на лету. Много листал книг и не потому, что нравилось читать и поэтому он много, и с удовольствием делал, а потому что надо было поражать королевский двор, для своего успеха. Не обязательно было знать всё, но желательно больше них. Со способностями рассказчика и этим можно добиться успеха. Его переманивали из круга в круг. На этой дороге он не брезговал ничем: лгал, клеветал, подставлял. Молодой, а перспективный стервец. Он читал королеве, королю. В общем, использовал время, проведённое в Польше, с толком, шёл на всё, чтоб продвинуться по служебной лестнице и угодить хозяевам, и с удовольствием для себя. Даже пустился в католичество. Вообще-то, он от рождения был католиком. Как показало время, в душе он им и остался. Говорил на польском, русском, латыни... Это было не сложно. В семье всегда говорили на польском. Русский и латынь пришлось усвоить. Ничего особенного в этом не было, то обязательно для дворян. Но вот заболтать мог любого, к тому же, он так мило и застенчиво улыбался. Выглядел несчастным. Женщины несчастных больше жалеют. Очень надеялся на какую-нибудь денежную карьеру, можно дипломата или выгодный брак. Считал её самой подходящей под свой язык, ум, природную хитрость и любовь к путешествиям. Возвращаться в Малороссию не хотелось. Зачем ему та дыра. Хоть с образованием не везло, учиться довелось наскоками и как придётся, но способностей к авантюризму не занимать, да и на протекцию надежды имел не малые. К тому же ему понравилось путешествовать с королём по Европе. Участие его в дуэлях сильно преувеличено. Он ту шпагу только таскал, да с чужих слов про те бои рассказывал. Он что дурак подвергать свою жизнь опасности из-за каких-то там амуров, когда его голову жгли такие планы. Зато ласка королевской семьи на тот час была довольно-таки высокой гарантией успеха. Его будущее на этом поприще представлялось ему блестящим. Он непременно добился бы своего, но погубило зазнайство и собственная переоценка. Пытался усидеть на двух стульях - любя короля, королеву и используя любовь всех подвернувшихся под руку богатых и влиятельных баб. Хотелось быстрее взлететь наверх. Считал, что если будут тянуть за две руки - это ускорит подъём. А подталкивания сзади обеспечит взлёт. Это и подставило ножку. Каждый из королевских особ был тоже эгоистом и желал его только для себя иначе- вон! Кто-то скажет, что любовь к женскому телу перетянет расчёт. Ерунда. Он любил только себя и деньги. Эгоист до мозга костей. Мечтал о них родимых, карьере и власти. Причём власти ни за ради добра краю, а себя во власти. И только это грело его душу. Поэтому всё, чем располагал, он направил на достижение цели. Власть и только она. Паж, считая что не раскрыт, скакал из нужной постели в ещё более выгодные объятия. Как таковой морали не было, её заменяла цель. Он не был красив, но имел способность отлично убалтывать женские головки. Учитывая, что к голове в комплектации имеются ушки, а женщины любят именно ими, то он говорил и говорил... Но всё тайное становится явным, а уж такое о каком гудел весь двор тем более, то последствия его легкомыслия не заставили долго ждать. Разгневанная королева тут же пожаловалась королю, надеясь его руками рассчитаться с бесчестным малым. Она знала что делает. "Слабость" отрока к женскому полу обидела короля. К тому же подвернулась неприглядная история с доносом. Мазепа по случаю решил разжиться неплохим состоянием. Он настрочил донос, но доказать не смог. Обиженный шляхтич требовал наказание негодяя. Вот король и дал добро на его всеобщую порку. Но должно быть всё по закону. Это ж Европа. Случая долго ждать не пришлось. Рогоносец нашёлся быстро. Помогли. Скандал затеял Фальковский. Он и был дальним родственником Мазепы, человек с чьего попечительства он и получил протекцию у королевы, был принят при дворе. В чьем доме его считали за своего. Был отблагодарён Иваном Мазепой сполна. В одну из ночей хозяину помогли неожиданно возвратиться с охоты и застать свою жену в постели с родственничком. Скандал разразился страшный. Естественно, Мазепе ввалили, связали и вывезли в лес. В лесу его раздели догола, над ним потешились, ещё для порядка ввалили нагайками и, посадив голого на лошадь лицом к хвосту, яйца с мужским достоинством завязали в мешочек с колючками, крепко привязали. Хлестнули и... пошёл жеребец галопом. Куда судьба выведет. И скакал он так-то лесными дебрями и пустыми лугами порядком дней. Так бы он ещё проскакал, но черти вынесли его на казаков устроивших охоту на волков. Волки, завидев такое чудо, прицепились к нему. Конь вместо того, чтоб мчать дальше встал. Мазепа простился с жизнью, но волкам поужинать им не удалось. Подоспевшие казаки стянули его полуживого подряпаного и окровавленного с коня. Повезло. Казаки ржали, но стыд его не жёг. Главное, живой и пристроился. Казаки - это особый народ. Несмотря на грозные разглагольствования, они были большими лентяями. Зиму спят на печи, да сидят возле баб по хатам. Живут наворованным, считая то военной добычей. С приходом на матушку землю тепла, они бросали клич, собирались в отряды и отправлялись воевать. Не важно за кого, лишь бы покликали, но лучше, конечно, с татарами. Вроде как по делу патриотичному. Вольно жить у костров, самогон пить, разбойничать оно, конечно, веселея чем землю пахать да за скотом ходить. Один атаман не угодил, к другому перебежали - нормальная практика у казаков. Дома, дети, старики - всё было на женщинах. Их же обдирали поборами. Бабы у казаков навроде быков тянут и тянут пока не упадут замертво. Казачки же в вольнице гуляют, пока задницы мороз не подморозит. А с наступлением холодов война сворачивалась и они дули под бок своим бабам, до новых тёплых дней. Для Мазепы, такая жизнь не в радость, чай не королевские хоромы и выезды на охоту и прогулки, но куда ж деваться. Ведь путь к королю был закрыт. Умным быть не обязательно, чтоб понять - добро на его наказание дал король. Но надо крутиться. Он остаётся в Малороссии и пробует начать новую жизнь. Она возможна только при хорошем хозяине. Сначала это был гетман Тетеря. Тот слыл поклонником Польши и её устройства, жизни и политики, Мазепа на какое-то время пристроился к нему. Но у казаков, к которым удалось притереться, не было сытно, как при дворе. Оружием владеть виртуозно он не мог. Военным талантом не блистал. Должности, естественно, важной ему никто не отвалил. Да и уровень был не тот. Какая уж тут цель, не ровен час и голову свернут. Но и там долго не задержался, опять нечистый утопил в бабах. Теперь ему было всё равно какого она роду племени, лишь бы в сласть с ней поваляться. Но и это удовольствие не тешило, к тому же за длинный язык и заумные речи, да рассказы про королевский двор, казаки невзлюбили его. У тех всё было просто и без выкрутас, а этот червяк всё постоянно мутил и мутил. От греха подальше, подался в отцовское гнездо к маменьке. Не очень хотелось, но... жизнь заставила. Где ещё отсидеться и отъестся. Пожил возле родных. Успокоился, девок потискал, от скуки подумал. Только думай, не думай, а бедно, как позволяла ему отцовская вотчина, жить опять же не хотелось. Прежнего ощущения счастья не было. Опять же, по бабам таскался, да стихи читал деревенским тёлкам. Тому, кто с просьбой и поклоном письмо написать приходил, не отказывал. Всё-таки какая ни наесть, а деньга. После смерти отца он получил по наследству мифическое звание черниговского подчашего. Ни удовольствия, ни денег. Покрутившись в заботах, понял - потолок. Тут и кончить ему так же, как и папеньке. Ужас! Маменька подалась в монашки и приняла постриг. Полный хозяин. Но такое нищенское прозябание после увиденного им блеска королевского двора ему не в радость. Говорить комплименты захолустным дамам это не для него. Девки деревенские, хоть и сочные, но не графини, княгини и даже не жёны или дочери сотников. Так мелкота хуторянская. Хорошо пахнущие и полезные бабы на высокой планке, а туда попасть помогут одни лишь деньги. Кому нужны были чувства и любовь, когда миром правит злато. Об том он и не думал. Опять же, запавшее в душу и сердце, перенесённое унижение выправить можно только наличием золота. Его позор врезался в память. Хотелось непременно выскочить из бедноты и всем доказать, что он лучше того коня на которого его голой задницей посадили. Хотелось жить весело и с пирами. Так живут, он видел это. Живут те, кто совершенно не заслуживает это, они глупее его. Но на тот верх его выпихнуть могут лишь деньги. Только деньги, чеши чуб не чеши, под ноги не упадут. И взять их можно в его положении у богатой женщины. Молодую и богатую за него, естественно, с такой-то репутацией и наготой никто не отдаст. Видных, богатых женихов навалом. На что он её родичам такой лопоухий, а вот на старой богатой вдове, это реально. Да молодых он и так может иметь сколько потянет, были бы деньги и власть. Поискал, прикинул, свахи не дарма поработали. Нашёл. Не беда, что старше на более чем двадцать лет. Зато, какая удача - очень богата. Опять же выгодно: ценить его будет, тешить и помрёт быстрее. Женившись на вдове белоцерковского полковника Фридриковича, он получил доступ к большим деньгам, поместьям и связям. А это уже открывало двери. Шустрый малый быстро занимает приличное положение в казацком войске Дорошенко. Он дослуживается у него до генерального писаря. Это почётно! При случае по хлопотании жены тот отправляет говорливого писаря на казацку раду до Переяславля. Говори себе и говори. Он и говорил, чай языком не саблей крошить. После блестящей речи Мазепа предлагает от имени Дорошенко мировую и желание перейти того под флаги московского царя. Было бы не понятным сделай он иной ход. Ведь дорога на Польшу ему была заказана. Там ему ничего не светило. Оставалось для достижения цели повернуться лицом либо к Турции, либо к Москве. А почему или, или? Это не про него. Мазепа попробует опять попрыгать на двух стульях. Москва и Турция. Но мало кто об этом знает. Он говорил на раде вдохновенно, густо разбавляя речь латинскими цитатами. Готовился чай. Помощники пыхтели. Мужланов не образованных сразил. Гетман левобережной части Малороссии Самойлович был в восторге от речи и хода. А довольный Мазепа решил попробовать провернуть так же удачно и другой вариант - Турцию. Он отправляется якобы с поручением от Дорошенко, которого уговорил написать, в Константинополь до султана, просить помощи у Турции. Но кошевой атаман Иван Сирко поймал Мазепу по дороге и под конвоем отправил в Москву. Мазепа был бы не Мазепой, если бы не выкрутился. Именно выкрутился, слёзно рассказав о своём расположении к России, чему доказательством служила Переяславская рада, он просил бородатых чванливых бояр о понимании и сострадании. И сославшись на то, что он подневольная людина и выполнял приказ Дорошенко, остался не причём. Мол, то Дорошенко нехороший, а он сама любовь к Москве. Мазепа сундук лжи. Его отпустили. Но возвращаться назад было страшно, после содеянного. По дороге он остановился у гетмана Самойловича переночевать. Тут и упросил гетмана взять его на проживание на левой стороне. У того как раз умерла жена и он, наслышанный о его россказнях про обучение в Польше, поручил ему воспитывать своих детей и себя тоже. Это Мазепе раз плюнуть. Вот так и втёрся в доверие. Хитрец пучил глаза, сводил грозно брови и выпячивал важно губы, демонстрируя всем свою значимость. Деньги сыплются в карман сами. Очень скоро этот хлюст потихоньку полегоньку шаг за шагом получает чины, где откупом, где протекцией, слезам и мольбам и аж до генерального есаула. Вот так и саблей не махавши. Какие подвиги на благо отечества... Уметь надо! Теперь он главный после гетмана. Вот так, воспользовавшись своей хитростью, болтливостью, обаянием и протекцией жены, Мазепа становится правой рукой гетмана Малороссии Самойловича. Это важный чин после гетманского. За собой к Самойловичу сразу же, он перетащил и своего любимого и верного дружка Кочубея. Тот был умён и ловок, знал турецкий и мел связи в турецком дворе. Нужный человек. Самойлович принял, не отказал. Злые языки поговаривали, что гетман был любителем мужских сердец, отчего не завёл и другой жены больше. И Мазепе к золоту пришлось приложить ещё и его. Выполняя поручения гетмана, Мазепа не раз ездил в Москву. Не просто был исполнителем, а заводил полезные лично для себя знакомства. Поручения поручениями, а он присматривался к обстановке, к людям власти. Был молчалив, меньше говорил, больше слушал. Это полезнее, если хочешь понравиться и произвести впечатление. Каждое своё слово, перед тем, как открыть рот, продумывал. Голову жгла цель. Он почти стоял у её порога. Вот она, только протяни руки... Имея на руках золото и дорогу к власти, он закусил удила. Да и не мудрено. Счастье плыло само в руки. Очертилась цель золотой рамочкой. И цель эта-гетманство. Но добыть его можно только в Москве. Только в Москве и нигде в ином месте. На царском престоле сидели царевичи Пётр и Иван. Но страной из-за их малолетства правила Софья. Власть находилась в руках её любовника В. Голицына. Мазепа ломает голову - как и через кого можно подобраться к Голицыну. И опять останавливается на женщине. Такая находится. Любовница князя тоже любит золото. Мазепа хорошо платит Голицыну товарищуя с ним. Подкармливает князя златом и ждёт подходящего часа. Во время неудачного крымского похода именно он подсказывает тому вариант отстранения от власти Самойловича. На него сваливают всю вину за неудачу и тем самым обеляют Голицына. Хотя, по правде сказать, неудачу эту устроили подкупленные Мазепой казаки, подпалив степь. Самойловича лишают гетманства и ссылают со всей роднёй в Сибирь. А его сыну отрубают голову. Вот так, чтоб не было на кресло претендентов. Всё: путь к цели открыт. Почти открыт. Потому что есть ещё один род, претендующий на булаву и имеющий право её занять - это Полуботок. Род головастый и богатый, способный из ничего делать деньги. Мазепа подсуетился. Причину нашли, загнали в подвалы, катовали. Естественно, руками москалей. Теперь горизонт совсем чист. Чисто справа, чисто слева. Мазепу избирают гетманом. Естественно, с хотения любезного Голицына. Мазепа вместе с ним ведёт отряды в новый поход на Крым. На этот раз турки им отдают Перекоп. Но договор был странным - перекопские земли так и остались в составе ханства. Конечно, тайный договор. Инсценировка. Проделки Мазепы. Тут пригодились и тайные связи с турками Мазепы, а ещё больше Кочубея, который побывал там дипломатом и знал ой, как многих. Этого смышлёного малого, он давно уже записал в свои друзи и исполнители своих замыслов. Нужно было угодить Голицыну и Москве и расплатиться за булаву, Мазепа сориентировался и там, и там. Туркам заплатил за ничтожную услугу. Голицыну угодил. Договорился. Голицыну, фавориту Софьи и неудачному военному нужна была хоть какая-то победа. Мазепа её организовал. Не важно, каким способом. Само собой, одному бы Мазепе не справиться со столькими-то делами, были помощники и это в первую очередь генеральный писарь Кочубей. Оба с Мазепой они начинали службу у Дорошенки, а потом, кинув его, переметнулись к Самойловичу. Теперь они на самом верху, ну не считая царя, конечно. Мазепа ещё из пребывания в Польше вынес урок: доносы хороши в достижении цели, если продуманы до мелочей и есть надёжные помощники. Именно вдвоём с Кочубеем Мазепа и обделал донос на Самойловича. Мол, он нарочно устраивал каверзы, чтоб не воевать за царские дела. Пример? Пожалуйста. Жгли поля огнём не позволяя продвигаться царским войскам. Какого? Здорово! Говорят, что среди доставивших сей донос не было Мазепы. Возможно, но там был Кочубей. Москва перестала верить гетману Самойловичу. А сошлись эти двое доносчиков опять же на любви к мужчинам. На этой почве и были близки. Донос привёл к цели. Мазепу, при поддержке Голицына, избирают в гетманы. Кочубея он не забывает и награждает деревнями, в том числе и знаменитой Диканькою. А так же даёт ему пост генерального судьи. Позже тот получил от Мазепы звание стольника. Одна из дочерей Кочубея была замужем за племянником Мазепы. Уезжая, Мазепа оставлял его за себя. Доверие Мазепы к Кочубею было велико. Судьбы переплетены одними непристойными делами. В их этих делах, чёрт ногу сломает. И не мудрено, много общих тайн этих двух связывает. Только взгляды на устройство страны, чем дальше, тем больше расходятся. Мазепа жаждет власти, денег и близости Польши, именно в неё ведут его мечты и обиды. Он желает въехать в неё на белом коне. Кочубей же- единения страны и независимости ни от кого. Место писаря вместо Кочубея занимает молодой Орлик. Талантлив и главное порядочен. В благодарность за доверие, он будет верен ему до самого конца.

Гетман, чьи мечты на власть и богатство зародились в Польше, натащил в Малороссию поляков и принялся вколачивать в казацкие законы и жизнь польско- шляхетный порядок. Народные массы, насторожённо относящиеся к шляхте, были возмущены. А Мазепа, выявив свои панские замашки и имея за спиной такой щит, как Москва, всё больше вступал в противоречие с народом. Кстати на выловившего его полковника Сирка он тут же накатает донос, обвинив его в бунте в месте Умани, доведение людей до смерти и якобы грабежах скота. Что-то подобное он сочинил и на Сулимко, и Суховея. Он убирал и поганил одного за другим достойных людей. Людей, чьи помыслы были направлены на единение и процветание народа и земли. На то есть и доказательства: вот что он поёт в универсалах: "Если таких отступников да сводников порядку не помилуют монарши силы, то и мы, гетман, не захотим помиловать их ни при каком способе". А вот ещё: "Наш малороссийский народ получает превеликою монаршую милость, а не каких тисков" и такое можно цитировать из его универсалов до бесконечности. Сдавал и сдавал Москве всех, кто был его планам угрозой и полз к Польше. Преклонение перед поляками и унижение своих не могло пройти гладко, и вскоре в Москву полетели доносы. В листах писалось, что Мазепа окружил себя поляками, организовав из них свою гвардию, сердюков, что он лелеет старшин, разрешая им брать казаков себе под руку и отнимать у них земли. Правду писали. Мазепа первый устанавливает в Малороссии панщину и забороняет вступать людям в казаки. Только он утвердился на гетманство, тут же приблизил к себе всю свою родню. Казаков оттеснил от власти и поставил вокруг себя, дел и своими глазами поляков. Как всегда народ старался дарма. Злато всех успокоило. Доносы до Москвы долетали, но кончились ничем. Мазепа отбрехался и с заверениями дружбы и любви откупался. Москве объяснил, что казаки и народ спят и видят уйти из-под крыла Московии и устроить своё самостийное государство или отойти к Турции. Вот он и вынужден нанимать поляков, чтоб держать их в узде платя польскому войску, потому как малороссы тупы, глупы, ленивы и продажны. А ещё он просил, чтоб переписали казаков и отобрали вольницы у народа. Ему поверили и выслали для радения ещё и стрельцов. Охраняй, борись с нехорошими малороссами. Впоследствии всю свою борьбу за власть он будет оправдывать тем, что с таким негодным и гнилым народом, как малоросский иначе нельзя. Только кнутом и ногайкой. Резиденцию свою он устроил в Батурине. Выстроил крепость -замок, выписал из Италии мастеров. Убранство и интерьер был в Европейском стиле. Приёмы, уклад в нём были на польский манер. Ни о какой малоросской культуре речи не шло. Для принятия казацких старшин существовал иной замок. Вот там всё для глаз старшинства. Пусть тёмная душенька варваров порадуется. Пусть думают дураки, что он до костей свой. Вот так-то!

Он знал за что боролся и больше других догадывался, как распорядиться и воспользоваться этой властью, чтоб удержаться в ней получив лично для себя удовольствие и выигрыш. Причём двойной. Хитрая бестия.

При получении гетманства в руки Мазепы попадает воинская казна. Она была равна нескольким миллионам золотом. Понятно, что это не дёшево ему стоило. С Голицыным и его людьми пришлось расплатиться. Он пожаловал в Москву, праздновавшую победу на Перекопе, с шиком. Софья по просьбе фаворита и с надеждой на будущие заслуги встретила гетмана тоже с признательностью и не малой любовью. Под услугами она понимала помощь ей в надвигающемся лавиной перевороте. Она рассчитывала на сабли Мазепы. Голицын, надо думать, расписал в красках его достоинства. Ох, как она ошибалась. Мазепа понятно приглашению обрадовался, прикатил с подарками и за наградами и что? Волнения. Бунт. Он в страшном сне не мог предположить такого. Ехал к матушке Софье, а в престольной такое, что прямо ужас... Разве он думал, рассчитывал, что власть возьми и вырви в свои руки сторонники Пётра. Кошмар!

Его визит на Москву попал как раз на переворот. Гетман развернул коней и умчал в Батурин. От беды подальше, на что ему та Софья, надо думать, как жить дальше. Решил отсидеться, подождать. Новости и слухи потекли лавиной. Там он домучил себя предположениями и страхами до болезни. И когда дошли разговоры про расправы в Москве над сторонниками Софьи, Мазепа струсил и послал в Польшу монаха с листом, в каком он просил признать Малороссию снова до Польши и призывал начать политику врагов против России. Король долго колебался и, зная лисьи повадки Мазепы, и долгую руку Москвы, пошёл обходным путём через львовскую католическую церковь. Много людей в деле, много и шума. Про то дознался русский посол, проживающий в Варшаве, и сообщил в Москву. Вот горе-то! Ведь с Москвой у Мазепы всё более- менее наладилось. Не до малороссов там пока. Так на что же ему та, Господи, Польша. Вот Мазепа, приняв опять продажное решение, ловко выкрутился. Когда монах привёз ему лист от короля, Мазепа с чистой совестью, которой у него никогда не было, отправил его в Москву. Читайте! Для нормального человека нет никакой возможности смотреть одновременно вперёд и назад, а у Мазепы запросто. Монах, не ожидавший такого, растерялся. А Мазепа, утверждая свою лояльность новому царю, сходу настрочил на Голицына донос, подробно описав всё то, что и сколько тот у него якобы выманил. Набрав даров и злата, предназначенного Петру на армию и флот (знал за что купить) отправился в Москву вымаливать, а точнее покупать себе гетманство теперь уже у нового царя. Вывернулся, в общем-то, опять. Кто б подумал, что жуликоватый и пронырливый малый добьётся гетманской булавы. И не просто добьётся, а и усидит. Впрочем, с золотом и талантливым авантюрным набором черт характера для такого дела, можно всё. А талант у него на сволочные дела был. Как правило, он знал всё о своём собеседнике и к каждой встрече, чтоб справить впечатление, не мало готовился. Было почему - имел большую библиотеку. Подбирал текст, цитаты. Как обычно это удавалось, и немало сражённый собеседник ахал. Опять же не ел даром хлеб не глупый малый Орлик. Он вёл дела, готовил встречи, письма и документы. Да и те тексты, цитаты в исполнение Мазепы, тоже труды Орлика. Философское направление речей Мазепы, которым восхищаются до сих пор, то не Мазепы заслуга, а Орлика. Тот работал как вол. Дипломатия, в понимание Мазепы, была хитростью в плюсе с подкупом. Пётр, естественно, знал о его неприглядных делишках, ни о каких чарах гетмана на царя не стоит вести речи, но посчитал, что именно такой беспринципный человек потребен в управлении малороссами. Опять же деньги, отстёгиваемые гетманом регулярно, на затеи Петра, не были лишними. Надеялся уступками, почестями и царской любовью удержать Мазепу на своём боку. К тому же тот был жаден до денег и занимался только своим благополучием, которое царь ему не мешал приобретать. Сейчас ему было не до смут ещё и в Малороссии. "Всё, что угодно, лишь бы служил России". Надо сказать, Мазепа и прислуживал. Прислуживал верой и правдой больше всех других гетманов вместе взятых... Велела Москва византийский период в архитектуре сменить на Барокко- без проблем. Маковок наделал и позолотил. Софию Киевскую вообще всю переделал, чтоб древним русским духом не пахло. Велено показать богатство и европейский вкус- получите.

Небо высоко над всеми, оттого и свободно. Смотрели равнодушно звёзды на это глумление над святыней.

Понимая, что единственной притягивающей красотой, что одарила его природа является его речь и хитрость, он всю жизнь работал над собой. В плюсе с хладнокровием, беспринципностью и не плохим умом, направленным на наживу, ему неплохо в достижении целей это удавалось. Ничего не скажешь, для себя он очень даже "разумна людина". Действуя всю жизнь только в своих личных интересах, он вбивал в разум людей всевозможные романтические дурницы про свою особу. Правда, не совсем сам, Орлик подсказал. Это он велит к каждой из-под палки Москвы построенной православной церкви, или учебному заведению привязывать имя Мазепы. Мол, поборник веры и просветитель. Настоящий же Мазепа был хищным и коварным, умел использовать своё положение и устранять с дороги опасных или мешающих ему и популярных в народе лиц. Церковники и просветители в том списке не были исключением. Он убирает их одного за другим, всех, таким образом расчищая себе будущее и немыслимо долго для гетманства держась за булаву. Это было не трудно, потому что он жестокой хитростью истребил и убрал всех, кто мог быть полезен Малороссии и Москве. Вспыхивающие против него восстания, объявлял выступлением против Москвы и жестоко силами польских наймитов давил. Маскируя свою ненасытность, так и называл их бунтами против России. Ошибаются те, кто изучает этого прохвоста по документам. Там всё ложь, а ещё точнее их надо читать наоборот. Хитрец! Двойная мораль и подтекст во всём.

Жену Мазепа не обижал, радовал иногда старушку подарками, да хоть и редкими, а наездами. Хотя в ней уже и не нуждался. Но сколько ей осталось-то. Пусть живёт, от разговоров. Не мешается же, не претендует.

Но вернёмся к полученной булаве. Казалось бы, цель достигнута- гетман, радуйся и живи, но известно, что аппетит приходит во время еды. Возможная на то время власть у него есть. Что же? Что же? О! Богатство! Всё, цель выбрана, стартовый капитал имеется - воинская касса - Мазепа двинул за златом, мечтая стать самым богатым человеком в Европе. И человек, который его сделает богатым, тоже имеется- Полуботок. Но явно об этом Мазепа не объявляет, а напускает туману. Мазепе доставляют алхимика, и тот якобы ищет для него золото и серебро. С того времени на Полтавщине начинают работать тайные рудники. На них работали смертники. Оттуда живым никто не вышел. Охраняли такие же обречённые. Одна смена уничтожала предыдущую. Ну и что, ведь это сберегало ему тайну и умножало капитал. Капитал, которым снабжал его Полуботок. Мало, мало, мало... А несчастные копальщики на рудниках так ничего и не поняв принимали смерть. О богатстве Мазепы ходили уже легенды. Всё что желал глаз грёб под руку: земли, крестьянские души, берёт доходы с городов, волостей, берёт взятки за полковничьи места, намечает себе врагов и уничтожает их, а имения присваивает себе. Много, много было способов выколотить в свою пользу из людей деньги и преумножить богатство. Денег куры не клюют, но он не брезговал ничем и даже разбоем. Его банды шныряли не только по Малороссии но и Европе. Засветившихся атаманов, чтоб не болтали, казнил якобы для наведения порядка. Двойная польза. Параллельно он коллекционирует развлечения. Говорят, что царь Пётр выдумщик. Полноте. Перед выдумками гетмана он младенец. Вообще-то, все это выглядело весьма таинственно. На болотах для таких целей строится замок. Куда привозят наложниц. С выбором не церемонятся: понравилась и в мешок. Мазепа заявляется на такие зрелища, как правило, с гостями. Те едут, догадываясь о необычной пирушке. Многие не первый раз. В огромном зале накрыт длинный стол. Горят в канделябрах свечи. За окнами факелы. Гости пьют, едят ожидая зрелища. Стол ломится от колбас, языков, окороков, копчёной птицы, солений, бубликов и лепёшек. Пили, ели во здравия хозяина. Обслуживали стол голые женщины с распущенными волосами в венках и лентах. Когда "народ" вдосталь напившись смелел, приводили новую жертву. Всё на глазах. Пробу снимает хозяин. Пьяные глаза горят, горилка льётся по усам, гогочут, улюлюкают. Развлечение. С удовольствием выпивает поданный кубок мёду, хлопает несчастную по животу и отдаёт гостям, дальше пользуются ей его головорезы. Особенно им обласкан польский отряд наймитов. Дальше измученных девиц на потеху всем пускают под животных. Каждая считала за счастье утопиться в том болоте.

Красивое всегда холодное лицо Орлика не выражало ничего. Он считал, что судить хозяина не в его ранге. Василий Кочубей, друг Мазепы, не раз присутствовал на тех оргиях, морщился, но не пенял. О Мазепе он знал больше других. В отличие от пустобрёха Мазепы был трудолюбив и опытен. И кому уж должна была по праву принадлежать та Гетманская булава, так это ему. Но он надеялся на закон, а Мазепа на золото и коварство и обошёл его. Надо сказать, что у Мазепы были деньги старой жены, а Кочубей был гол. То, что он имел было милостью Мазепы за поддержку. Мазепа платил он помогал. Деньги стёрли даже грань между умным, талантливым и родовитым Кочубеем и Мазепой. К тому же хитрость и коварность Мазепы были в том, что все его враги до определённого нужного ему времени ходили у него в друзьях. Не исключение и Кочубей. Тем более с ним Мазепу связывало ещё одно - они оба любили мужчин. То есть были любовниками. В знак своей любви и вечной дружбы к нему он взял Мазепу крёстным отцом к своей дочери Мотри. Мотри посчастливилось родиться в богатой и знатной семье Малороссии, в большом поместье Кочубеев. Позже на её шестнадцатилетие, когда соберутся гости и будет шумный, весёлый праздник, который доставит девушке удовольствие и соберёт много гостей. Судья отведёт в сторонку Мазепу и поведёт речь о её будущем - женихах. Прося найти Мотри достойную партию. Не жалея для красавицы ничего, Кочубей обещает подарить дочери в приданое огромный овальный бриллиант. В минуты расслабления он похвастался перед её крёстным отцом камушком. У Мазепы остановилось сердце. Такая вещь и не его! Это был подарок Махмеда 1Y. Султан Махмед любил мужчин. А Кочубей был послом от Малороссии в Турции. С каким-то неприятным предчувствием он поймал алчный взгляд старого приятеля. В общем, понятная история. Мазепа будет пытаться выманить у Кочубея тот бриллиант. Но судья, кляня себя за язык и непростительную пьяную ошибку, заявит, что подарил его Мотри. Ему казалось такое объяснение простым и понятным. Совсем простым и очень понятным. Но не для гетмана. Тот не примет его. Хочу и буду иметь! Это совершенно было ясно, как Кочубей мог не подумать об этом. Мазепа попробует выкрасть камень, будет совершено несколько попыток, но бесполезно - не найдёт. А бриллиант, больше не отпуская душу, не даст возможности дышать, жить. Заполучить его остаётся одним лишь способом - сама Мотря. Как всегда Мазепа поставил на женщину. Но одно но... Ему 70 ей 16. Скользкий процент успеха. Он скорчил недовольную гримасу, бросил на крестницу мимолётный взгляд. Она годилась ему в правнучки. Да, глуповато будет выглядеть его сватовство... Девчонка резва и красива. И всё же, как добыть? Как? Только женитьба! Не об этом ли шла речь... Приданое его. Кочубей не откажет. И он, пустив в ход всё своё обаяние, сватается. Только Кочубеи в шоке. Особенно жена. "Ни-за-что вот!" К этой женщине у него особое отношение. Он не раз домогался её любви и получал отказ. Она была единственной женщиной отказавшей ему. И вот опять... Его не поняли: "Меня, меня гетмана отвергли..." "Развращённый старик, да упаси боже!"- ломала руки жена Кочубея. Правда, сначала его предложение свели на шутку. Но вскоре вынуждены были признать реальность такого шага. Мазепа не отставал. Но богатства у них теперь и у самих не мало. Власти хватает, так на что нужен такой союз. Естественно, он получает отказ за отказом. Мазепа обижен, он идёт на шантаж, пеняет Кочубею на то, что ему многое пришлось скрывать про него перед "москалями", из много чего вытаскивать. Гетман имел в виду взгляды судьи на самостийность и борьбу мужа его племянницы Петрика, что выступал против всех - и Москвы, и Варшавы. Мазепа подослал ему убийцу. Пусть он больше выхвалялся, чем делал, но шум поднял большой и много насолил Москве. Дал Мазепе повод расправой над ним и его сторонниками показать свою лояльность Москве. Так что тот бунт был на руку гетману. Из мухи раздул слона и обеспечил большую себе пользу. Но это неважно, главное был повод. Мазепа надеялся припугнуть судью. Только Кочубей не сговорчив. На испуг его не возьмёшь. Уступчивым быть не захотел. Но Мазепе нужен камень, камень... Поэтому, когда очень хочется всегда можно найти способ. Какой? Да хитрость, колдуны, опоить опять же приворотным зельем можно... В Малороссии это запросто. В Черниговщине колдуны и ведьмы запросто водились. Запорожцы опять же на этом стояли. Так и было. Пригодилось всё. Ни о какой влюблённости с обоих сторон речи не шло, да и откуда ей взяться. Он не влюблялся за всю жизнь ни разу. Вернее любил одной преданной любовью себя родного. Использовал женщин в любом нужном ему качестве. И всего лишь. Если у него к ним в молодости было какое-то "деловое влечение" и он хоть иногда пользовался красотками ради удовольствия, то после поездки с ветерком на жеребце нагишом, он отказался от такого счастья. Только по делу. Вот по делу он и занялся девушкой. Мазепа подключил к делу писцов. Главным в том деле был Орлик. Тот писал, как мёдом поил. Он сочинял стихи с посвящением, писал любовные письма. Вот откуда в текстах огонь, страсть, молодость... Их писал профессионал. Да и у него в услужении находилось немало людей умело и талантливо владеющих пером. Сам он был сочинять не дурак, но в другой области и годы, годы... Откуда правде и огню взяться. Заподозрит, а рисковать нельзя. Много что наводило тень на плетень, понуждая думать, что это он сам так мастерски владеет письмом, но если взяться за разбор трудов Орлика, можно разобраться. Не остались без работы и колдуны, ворожеи, маги. Он задаривал её подарками. Владельцы чёрных сил выполняли свою работу. Подкупленные им слуги в поместье Кочубеев опаивали приворотным зельем. Задание задурить ребёнку голову, общими усилиями, потихоньку полегоньку обещали сдвинуть воз с места.

Матрёне шестнадцать. Время первого чувства, мечты о прекрасном. Первый выезд в свет - чрезвычайно важное и замечательное для девушки событие. Мотря с трепетом ждала его. Естественно, готовилась: шила наряды и училась танцевать. Всю ночь перед этим не спала. Падала с ног от тревоги и любопытства, но была счастлива. Ей очень понравился писарь крёстного отца, гетмана Мазепы, красавец Орлик. Только о нём она могла разве что мечтать. Папенька наверняка будет против. Писарь. Без средств. Батюшка морщит нос даже тогда, когда ей уделяет внимание сын генерального судьи Чуйкевича. Он выказывал заинтересованность и уделял ей внимание, был любезен. Генеральный судья просил позволения засылать сватов. Но отец пока молчал. Надеялся Кочубей на более высокую птицу из московских. Это могло спасти дочь и самого Кочубея и обрубить вездесущие руки Мазепе. Матрёна молилась, чтоб этого не случилось никогда. Вот такая история.

У Кочубеев был неплохой дом. Даже очень неплохой. Богатое поместье. Можно сказать очень богатое. Европейское. Дружная семья. Судья любил в него возвращаться даже после непродолжительного отсутствия. Послушные дети грели душу. Никто не гадал, что беда так близка.

Шёл 1702 год. Мотря, гуляя по парку увидела вкатившую знакомую карету. Думы об Орлике делали день ночью. Вышел к гостю бывший на тот час в доме отец. Так и есть, она не ошиблась, рядом с отцом она узнала старого Мазепу, своего крёстного отца. Значит, будет подарок. Отметила: "Совсем дряхлый стал. Что-то очень добрым в последнее время сделался. Подарками задаривает. Правда, это его дело, всё-таки мой крёстный отец, ему положено баловать крестницу не меньше родного". Она догадывалась о причине его приезда. А приехал он по просьбе Кочубея. К Мотре посватался шляхтич и отец пригласил на совет её крёстного. Он бы обошёлся и без него, но положение обязывало, Мазепа был крёстным Матрёны. Тот выслушал и посоветовал не спешить. Мол, в скором времени подыщем ей знатного европейского пана. Его слова насторожили Кочубея. Пахнуло изменой. Догадаться куда навострил лыжи "старый друг" несложно. Кочубей не желал видеть земли Малороссии под ляхами. Уж если выбирать, то лучше Москва. По крайней мере, хоть какая-то свобода. С приходом поляков не будет и её. Подумал: "Опять старый лис что-то задумал". Отдавать последнего ребёнка так далеко замуж ему не хотелось. Сказать прямо об этом Мазепе не мог. Не радый, что и позвал, он принялся тянуть. Где же ему было знать, что у Мотри свой секрет и дочь ринется за помощью к крёстному, а тот воспользуется этим с корыстью. После сватовства Мазепы, от которого оба супруга Кочубеев пришли в возмущение, Кочубей сам напомнил Чуйкевичу о помолвке. Он намекнул ему на притязания Мазепы, и они оба решили побыстрее женить молодых.

Мотря договаривается с крёстным о встрече. Мол, тайный разговор от батюшки. Мазепа обещает всё устроить. Тайная встреча состоялась. Девушка выложила всё про чувства к Орлику и просила помощи. Ошарашенный гетман обещал приложить всё своё старание. Ниточка сама прикатилась к нему в руки. Закрутился с его помощью роман. Влюблённые, не прерывая, несмотря на неудовольствие её родителей, связь держали, отписывая друг другу нежные письма. Их почтовым ящиком было дупло дуба. Тайное рано или поздно становится явным. Кочубей рассварился, как он считал, с наглецом Орликом и назначил принудительно для дочери свадьбу с Чуйкевичем. Но веселью не суждено было сбыться. Мазепа не собирался отступать и терять из-за взбалмошной девчонки и её родителей доступ к сокровищу. Он включает в игру колдовские силы, дурман и выманивает Мотрю в монастырь. Дело принимает огласку. Чуйкевичи возмущены. Мазепа делает ход, которым перекупает их в свои друзья. Деньги и страх сделали своё дело. Они сговорились, Кочубеи получили отставку. Дальше вся эта история была в руках Мазепы. Но там было ещё кое - что, о чём не знал Кочубей, но на что рассчитывал гетман. Мотря по чисто своему любопытству подслушала разговор отца и Мазепы. Так думала она. Дело же обстояло иначе. Гетман, рассчитав всё и в том числе, как она себя поведёт после услышанного, устроил его нарочно. Он не жалея красок грозил Кочубею и семье за свою отставку страшной расправой. Кочубей воспринял это спокойно, а вот Мотря поверила и приняла эту игру, как и планировалось Мазепой, за чистую монету. Она впервые услышала о том, что крёстный собирался взять её в жёны. Это был шок. Он же её крёстный, ему нельзя! Да и старик. Но уничтожить всю семью может. План спасения семьи рождается в её всклокоченной головке. Немного успокоившись, она принимается думать. Ей никак не верится сватовство Мазепы для себя. В ней зарождается мысль, что это крёстный ей наверняка хочет помочь счастью с Орликом. Ведь он сказал, что любит его как сына. Она сама обращается к крёстному отцу с письмом, прося принять её, якобы нуждаясь в помощи в её справе с Чуйкевичем. Случись попасть письму отцу, тот не рассмотрит в нём крамолы. Она даже подумать не могла, что все письма и речи Орлика были в пользу Мазепы и он в ущерб хозяину даже кашлять не будет. Причём это было сделано за спиной Кочубея. Мазепа обещал. Чего бы не пообещать тем более -это ему ничего не стоило. Разговор состоялся откровенный и не о шляхтиче, а о них и её семье. Она по своей молодости надеялась, что сможет водить его какое-то время за нос, но готова была и к тому, чтоб положить себя на жертвенник ради благополучия семьи. А ещё надеялась на помощь Орлика. Ни подарки, ни льстивые, опутанные туманом ласки речи не запутали б её, если б не дурман ворожей. Кочубей слишком поздно прознал про всё это. Спасти дочь и избавиться от беды можно только одним способом- свалить Мазепу. Такое под силу сделать только царю. В общем, это была последняя капля в чаше терпения. Кочубей отправляет с известием в Москву попа Святайлу. Реакции никакой. Следом гонит коней туда монах Никанор. Делу хода не дали. Понимая, что цель не достигнута Кочубей собирает и благословляет в непростую дорогу с посланием своего друга, бывшего полковника Истру. Но и это не принесло успеха. Мазепа пронюхал про всё и, упреждая, написал Петру письмо. Мол, злодеи и враги Москвы и лично его, Петра, начинаний. Знал во что вбивал кол. Против посланцев Кочубея вёл дознание канцлер Головин и вице-канцлер Шафиров. Их держали на дыбе. Безвинные страдальцы. Мазепа с делом воспользовался ситуацией и прикрываясь наказами царя, провёл основательные чистки. Получается за всю свою плодотворную деятельность на посту гетмана Малороссии он, пользуясь помощью Москвы убрал с дороги почти всех, кто мешал ему. Так же как в своё время убрал бунтарного родственника Кочубея и оставшегося бельмом в глазу, любимца народа фастовского полковника Палия. Семён Иванович Палий, уроженец места Борзны, левого берега Днепра. Сначала, было дело, он, человек резкий и неугомонный, сбежал из своего места в Запорожье, оттуда в Правобережную сторону от Днепра, которая отошла полякам. Хотелось побывать везде и попробовать всё. Его выбор пал на Фастов. Его он и сделал своей вольницей. Возле него стали собираться беглецы с левого берега. Всё там было пропитано казацким духом, ненавидело поляков и жидов. Палий поддерживал всё это и поэтому был принят и любим народом. Его отряды били поляков в хвост и гриву. Мазепе это не нравилось. Мечтой полковника было вызволение Правобережной стороны от Польши и присоединение её к той части Малороссии, которая принадлежала Москве. Он несколько раз обращался к царю с просьбой принять его край под своё подданство. Не сам хотел служить царю, а спасти земли, которые когда-то передал под руку Москвы Хмельницкий. Ошибка его была в том, что делал он это через Мазепу. Мазепа рассоветовал Москве делать такой шаг, мотивируя тем, что не след скрещивать копья с Польшей. Палия поляки поймали и бросили в подвал в Немирове. Но он вырвался и прибыл в Фастов, который Польша быстрыми темпами превращала в католическое место. Палий перебив всех ксендзев разъярил ещё на себя и католичество. Вот Фастов и стал чем-то головной боли для Польши. Именно там затевались бунты против неё и именно туда сбегались недовольные её правлением. Палий огласил всем селянам волю от панов и звал до оружия. Шляхта собрав двинула на них ополчения, но проиграла. Польша отправила челобитные к царю Петру. Мол, ведя войну со шведом, получает нож в спину от малороссов. Пётр отправил людей с грамотами, но опять сделано это было через Мазепу. Что там плелось можно только догадываться, но Палий отказался подчиниться, сославшись на то, что начали все эти беспорядки поляки. Укрепив Белую Церковь и её окрестности, он отказался сдавать всё это польским панам и упорно просился к Москве. Тогда Мазепа перешёл Днепр и приказал явиться перед свои очи казацких начальников. Устроили бал с танцами, пиром и музыкой. Пришёл и Палий. Был договор напоить того до бесчувствия, что было и сделано. Проснулся он связанным. Мазепа арестовал его. Естественно под предлогом - враг России. Нашлись и указывающие на то, что он общался с перебежчиками к шведам. (Гетманом Любомирским) и тот якобы обещал от шведов прислать грошей. Никого не смутило, что то была полная чушь. Палия отправили до Батурина. Оттуда на вечное поселение в Сибирь. Прознав про связи Мазепы с ханом попробовал пожаловаться на него при заступничестве боярина Шереметьева Данила Забила. Всё кончилось тем, что доносчика отправили до Батурина. Гетман присудил его к смерти, но Москва поспособствовала, чтоб заменили вечной отсидкой. Это спасло ему жизнь. После бегства Мазепы, его, как и многих осужденных гетманом, выпустили. Так Мазепа расправился ещё с двумя любителями родины, желающими лучшей доли для народа Малороссии, людьми честными и думающими. Около себя и под своею рукою, он предпочитал иметь людей обязанных ему, людей слабого умишку, но добросовестно выполняющих его поручения. Всех, кто что-то представлял из себя стоящее и мог сделать для Малороссии, он безжалостно уничтожал. Он обманывал всех и любил только себя. Его ненавидел как народ, так и старшины. Поэтому он окружил себя сердюками.

У российских властей на Мазепу были свои надежды и планы, у Мазепы на всех свои. Московии не на кого больше было в Малороссии надеяться, потому как Мазепа устранил всех, кто мог бы заменить его и сделал он это с одной целью- продвигая вперёд именно свои планы. Никто не догадывался, что играет он лишь в одну игру - деньги. Им преклоняется и их считает за бога. Ими откупался и на них содержал отряды соглядатаев и разведчиков, которые толклись в салонах и дворцах всех стран Европы и Турции тоже. Они доносили ему и рассказывали, щедро подкармливая чиновников. Через них он распускал про себя во всех концах мира небылицы. А ещё любил перевоплощение. Приезжал гость из Европы, он сажал на своё место со знанием множества языков и разбирающегося в литературе, живописи двойника, тот поражал гостя глубокими познаниями, а сам выполнял одну из второстепенных ролей поблизости. Вот почему у многих сложилось совершенно разное описание внешности Мазепы. Так гетман с каждым годом, применяя изощрённость на выдумку, продвигался вперёд. Стараясь заполучить больше власти и подчинить себе войска, он доносил на малороссов, оговаривал и ругал запорожцев. Кто-то скажет, что гетман желал воссоединения левого и правого берега Малороссии и всё терпел и делал ради этого. Полная ерунда. Ничего отбирать у своих кумиров поляков он не собирался. Наоборот, писал и делал тайные попытки попасть под руку Польши. Вернее преподнести им на блюдечке Левобережную Малороссию. Малороссии в его планах задаток Польше за корону. Вернуться, так сказать, в королевство своей мечты, откуда он был выперт с таким позором, на белом коне. Это доказывает и то, что в 1705 и 06 годах гетман ходил в походы по польским владениям, но не сделал в них ничего важного для мальских побед. Наоборот, вытащил из благодетеля коней и войско, когда оно было необходимо царю для другого дела. Нет, Польшу обижать Мазепа не желал, и видеть Малороссию самостийной не собирался. Наоборот, этот иуда в угоду себе уничтожил всех, кто желал Малороссии самостийности, потому что национальная идея всегда популярна и притягивает любовь народа, конкуренты ему не были нужны. Вот он и обрёк на уничтожение всех, кто отталкивал левый берег от Польши или желал присоединения, подданства Москвы. Зачем, по какой причине он желал угодить Польше? Желание триумфа - это одно, но была ещё цель. А она...- трон. Да, да! Именно польский трон. Кто, как не он знал, что Польша слаба и брехлива. Имея двух королей вообще подобна колосу на глиняных ножках. В ней дефицит сильных, государственных людей. Добыть трон для него не составляет большого труда. Вот этот трон и качался у него перед глазами, как приманка... Желание вернуться в Польшу на белом коне подкатывало под горло. Надежду давали ходоки от дипломатии английской короны. Чтоб расшатать монолит Европы они уже влезли в Польшу. Не без них произошло её послабление. Они отваливали злато на войны Карла. Теперь им нужен был Мазепа. Он понимал зачем. Усиление позиций России в европейском доме, Англии ни к чему. Она желает властвовать и быть силой сама. Опять же торговля. Королевство играет с молодым медведем и только-то. Пётр должен проиграть Карлу - это желание английских тайных посланников Мазепа в длинных разговорах разглядел. Роль, какую мог Мазепа сыграть в этом прощитали, потому и хорошо оплачивали. Польская корона, за поддержку Карла и присоединение малороссов к польским землям. Мазепа измаялся подщитывая выгоды и возможные потери. И ещё одна загадка, тайна и раскрытие чёрной души Мазепы. Он молился и держал руку за католическими ксендзами, а строил, стараясь угодить Москве и замылить глаза народу, христианские церкви. Второй Иуда. Рассуждал с чисто деловым уклоном- церковная власть это тоже власть не малая и надо чтоб она о нём восторгалась и была на его стороне. Опять же всегда можно поменять попов на ксендзев было бы в чём. Игра в христианство и милосердие его забавляла. Деньги добывались для того, чтоб крепить власть и делать новые деньги. Уничтожать, лгать, предавать и выглядеть при всём этом набожным, образованным и почитаемым - это Мазепа. Христианство для него тьфу. Он даже при посланце царя на Десне соборуется. Это ли не показатель его отношения к Богу и уважение христианству. Он готов врать под крестом, под клятвой, под молитвой. По большому счёту ему было всё равно: католичество ли, православие ли, аллах... Его бог - это золото. Его любовь - власть. Кстати, его мать, став игуменьей, поселившись там - в католическом храме, выводила людей из слобод на правый, польский, берег Днепра и радела далеко не за православную веру. Значит, Мазепе всё же как флюгер не крути, а костёл дороже.

А Мотря? С ней дальше всё было как во сне. Она хотела помочь семье и пожертвовать собой. Но всё вышло не так, как она себе это представляла. Девушка не заметила, как превратилась в сумасшедшую. Сумасшествием была любовь. Она безумно любила. На этом чувстве и сыграли. В кого, позже она и не помнила, но жить без него не могла. Вернее - это был Орлик, а не молодой шляхтич Чуйкевич. Но дурман кружил. Всё перепуталось: сон, явь. И дойдя до безумия, она неслась за его очерёдным письмом к дуплу дуба. А как же, от любимого. Самое интересное, что так оно с самого начала и было. А потом влез Мазепа. Она не заметила, как дупло заменили посыльные девки и курьеры крёстного. Переписка и разговоры начинались по- делу. Она упустила момент, он размылся, как письма одного любимого подменились другими. Мазепа, переписывая строки писаря, а что-то с азартом сочиняя сам, всё-таки азарт разбирал, мастак слова и опытный кавалер по пудрению женских головок, писал: "Моя сердечная любимая Мотонька! Поклон мой отдаю вашей милости, моё сердечко, а при поклоне посылаю вашей милости гостинца книжечку и колечко диамантовое, прошу с моей признательностью принять, а меня в любви своей неотъемлемо прятать. Даст Бог другим одарю, а затем целую уста коралловые, ручки беленькие и все членики тельца твоего беленького, моя любезная возлюбленная". Позже письма не были просто бесцельными, а выводили к намеченной цели: "Моя сердечная любовь! Позволь с тобою встретиться для устного разговору. Вспомни свои слова, что любить обещала, на что мне и рученьку белую дала. И повторно и стократно прошу, назначь для общего добра нашего, на какое сама ж перед этим согласна была, а пока это будет пришли намисто со своей шеи, прошу". Она снимала с шеи и слала, ведь для любимого, а он ворожил и двигался дальше, используя европейский слог и обращение "ваша милость", а так же чередуя его с малоросским "моё сердечко", чтоб понятнее. "Должно сработать, непременно должно. Девчонка, а я с ней как с великосветской французской дамой". "Моё сердечко! Уже ты меня иссушила своим красивым личиком и своими обещаниями. Посылаю теперь до вашей милости Мелашку, чтоб про всё договорилась с ней. Ваша милость пусть не сторожится её ни в чём, она верна мне и вашей милости во всём. Прошу и даже за ножки вашу милость, моё сердечко, обнявши, прошу не откладать своего обещания". И ещё: "Моё сердечко, мой цветочек красивый! Сердечно от того болею, что недалеко от меня идёшь, а я не могу видеть твоих глаз и лица беленького, через этот листочек кланяюсь, все членики целую любезно". Слова жгут руки и воспламеняют голову. Разве она знает, что написаны они под смешок, а, отправив его, автор этих слов посмеиваясь, предавался утехам в обществе наложниц. Получив такие письма, не только глупая девочка, а и каждая нафантазирует такого, что сама потом удивится, откуда такое горе взялось. А тут такие весточки от любого, желанного. Так он шаг за шагом шёл, ввязавшись в игру, как всегда с поразительным упорством, двигался к цели. Причём сделано это искусно, маня, но не приближая и не обнадёживая. "Моё сердечная любовь! Сама знаешь, как сердечно и безумно люблю вашу милость; ещё никого на свете не любил так; моё то счастье и радость, чтоб ехала и жила у меня, только я думаю, какой конец может быть, особенно при такой злости и ненависти твоих родных; прошу, моя любимая, не меняй своего решения в отношении меня, потому что неоднократно давала слово своё и рученьку, а я взаимно, если живой буду, тебя не забуду". Сомнений у девушки никаких, Орлик не принят её родителями, но по-прежнему любит её. И она ему свою любовь обещала. Разве ей знать, что то игра, он манит, крутит, чтоб Мотря делала невыносимым житьё в своём доме, но конкретно к себе не берёт. Оно ему не надо. И писал он эти письма, зная, что их будет читать Кочубей, ссориться с которым у него нет резона, много знает. Поэтому и успокаивал его, мол, брать не собираюсь, но вынужден не губить её романтический дух. Одним письмом бил двух зайцев - сводил с ума глупую девицу и держал в курсе её отца. Мол, если не дурак, то отдаст бриллиант, чтоб Мазепа отстал. Опять же, цели его писульки достигли - Мотря божеволила. А вот ещё: "Моё сердечко! Тяжко болею от того, что сам не могу с вашею милостью просторно поговорить, чтоб успокоить вас. Чего ваша милость от меня потребует, скажи всё сей девице; если они проклятые тебя ненавидят, иди в монастырь, а я знать буду, что на той час с вашей милостью делать". Дальше: "Моё сердечко! Бодай того Бог с душою, кто нас с тобою разлучает! Знал бы я, как ворогам помститися; только ты мне руки связала; а я с великою сердечною тоскою жду от вашей милости известия, в каком деле, сама хорошо знаешь; прошу: дай мне скорый ответ это моё письмо, моё сердце". Так сама она бежала или ей помогли уговорами и планом? Она была хорошим камнем на выдавливания нужного из Кочубея. Какая уж тут любовь. Даже смешной не найти. Следующее письмо: "Моя сердечная любимая, наимилейшая, найлюбезнейша Мотроненко! Вперёд смерти на себя надеюсь, чем такой в сердце вашем отмены. Вспомни только свои слова, вспомни свою присягу; вспомни свои рученьки мне неоднократно давала, что будешь до смерти любить меня обещала. Вспомни на прощание нашу беседу, когда ты была в моих покоях: пусть бог несправедливого карает, а я - хошь любишь, хошь не любишь меня,- до смерти тебя, согласно слова своего любить и сердечно лелеять не перестану, на злость моим врагам. Прошу и, пожалуйста, моё сердечко, в какой способ встреться со мною; что имею с вашей милостью дальше делать, потому что больше не буду врагом своему терпению, конечно решу, а как сама увидишь Счастливы мои листы, что в рученьках твоих бывают, нежели мои бедные глаза ведь они тебя не видят". Вот так он выманивал её из дома. Она не решалась. Он настаивал. К себе он не мог, а вот, если убежит в монастырь, то он её заберёт оттуда. С сосульки кап-кап на лёд и ямка. Вода камень точит, усердие старого подлеца тоже должно было дать плоды. Она убежала, как он и велел, в монастырь. Орлик забрал её и привёз в дом Мазепы. Тот продержал четыре дня безумную пленницу у себя и отправил к разгневанному Кочубею. Опять игра. Для судьи, это предупреждение. Не поймёт - дальше будет хуже. Заметить не сложно, что при каждой передачи письма или подарка, присутствовал посыльный, девица или курьер. Дуб в переписке фигурировал, только в её посланиях к любимому Орлику. С него всё и началось. Она была молода, родители не торопились с ответом, она попросила помощи у крёстного отца Мазепы, а к кому же ещё она могла обратиться, уговорить отца, кто на него имел руку. Вот так у них всё начиналось. Именно таким доверием вошёл он ей в душу и начал свою игру. Разгневанной отсылкой домой Матрёне, он писал: "Обиделся я, услышав от девки такое слово, что ваша милость зло на меня имеет за то, что возле себя не оставил и до дому отправил; подумай сама, чтоб с того получилось. Первая причина: чтоб твои родные по всему свету раструбили, что взял у них дочку в ночи боем и держит у себя вместо наложницы. Вторая причина: что держа милость у себя, я б не мог удержаться и стал жить с тобой, как с супругой..." Мазепа опять играл и лукавил. Письмо больше адресовывалось Кочубею, а не Мотре так как о каком воздержании идёт речь, если он четыре дня ей пользовался как хотел. И опять было от Мотри не письмо через дупло дуба, а посыльная. Мазепа доволен: всё идёт как задумано, игра продолжается. И он писал: "Любимая, целую все участочки твоего беленького тельца. Помни слова клятвы, данной тобой, когда ты выходила из дверей моей спальни. Прошу передать мне прядки твоих волос и ночную рубашечку, которую ты не снимала несколько дней". Она покорно отдавала посланной с письмом девке всё, что та просила. И новый дурман кружил голову. Всё это продолжалось до тех пор, пока мать Мотри не обратилась к ворожкам. Дурь потихоньку стали снимать и ставить заслоны, её запирать оставляя под бдительной охраной. Потихоньку ребёнок стал приходить в себя. Раздвоение исчезло. Две Мотри снова слились в одну. Почувствовав, что теряет над ней власть, он пишет ей: "Моя сердечная любимая! Смотрю, что ваша милость совсем изменила свою бывшую любовь до меня - как себе знаешь, воля твоя, делай, что хочешь, будешь потом жаловаться, вспомни только слова свои, какие давала мне клятвою в тот час, когда выходила из моих покоев, когда я дал тебе перстень диамантовый, которого наилучшего и наидорожчего у себя не имею., что "хошь сяк, хошь так буде, а любвь между нами не отнять". Опять крутение вертение, если она не нужна ему и как он заверяет Кочубея - это её заморочение, то зачем всё это принуждение, напоминание о подарках и её посещения его покоев?

А в каком безумии всё начиналось. Она вспоминала и её била дрожь. Ведь читала, плакала и целовала каждую строку. Ведь это было от любимого Орлика. А потом всё слилось: Мазепа и Орлик. Получилось что-то иное, какого она не знала, но очень, очень любимого... Она бежала в указанное в письмах место надеясь найти там весточку от Орлика. Они встречались. Он, горячо шептал и жарко любил. Она знает, что он красивый, но она никак не может разглядеть и запомнить его лицо. Был ли это её любимый она не уверена теперь. Почему так против родители? Они превратились в её мучителей. Ведь он так добр, любит её и благороден... Она клянётся ему в вечной любви. Конечно, она любит, а как же иначе. Как такого сокола можно не любить. Он молод и статен... А, тем не менее, всё с тем письмом и просьбами не так просто. Клятву он действительно содрал - принести ему камень. Волосы и рубашечка и именно продержавшаяся на её теле несколько дней, чтоб зафиксировать запах, нужны для колдовского обряда. Старый мерзавец самым наглым образом обманывал ребёнка. Выходило у него всё чудесно. Мотря выполнит всё. Это ж для любимого. Она верит ему. Родители просили, умоляли, но она была невменяема. Её запирали, держали, а она криком кричала: - "Пустите, я люблю его! Люблю!" Нянька плача спрашивала: - "Кого?" А она рвалась и кричала: -"Его! Его, люблю!" Все пожимали плечами. Но вскоре загадочный образ обрёл реальные черты. Выяснилось к кому так рвалось её безумие. Грешили на Орлика, Чуйкевича. А тут такое!... Боже спаси и сохрани!

И вот настал момент, и тайный любимый позвал. Она сделала, как он велел, ушла в монастырь. Он забрал её оттуда. Целых четыре дня она была с ним счастлива, но он отчего-то вернул её в дом отца. А потом наступило прозрение... Получая письма от Мазепы она не могла поверить, что то всё касается её и как же такое с ней могло случиться? А что же Орлик? Боль и мысли сжигали её, она должна разобраться и вот когда в доме все успокоились в отношении её, она пошла к нему. Это был Гончаровский замок. Загородная резиденция Мазепы. Он разработал собственный план подземелий, тайных ходов и его укреплений. Туда и прибежала Мотря к крёстному за разъяснением. Жертва сама отдалась в руки. Больше гетман её уже не выпустит. Кочубей понял всё. И то, что гетману надо и то, что ожидает его дочь. Теперь приключившееся с Мотрей безумие высветилось в ином свете. Ему нужен камень. Именно поэтому он желал получить Мотрю в жёны, а потом играл с ним, пользуясь его дочерью, в кошки мышки.

По минулому его плану - Мотря прибежала в монастырь сама. Сама предложила себя. Всё сама. Так было задумано и так действовали ворожьи силы. Она пришла к любимому, желанному, самому дорогому. Мазепа потешался. Как всё просто. Естественно, раз уж случай привёл, воспользовался нежным цветком. Тем более, она так просила, так шептала... Не пожалел. Зачем, на что нужны ещё бабы, не для Чуйкевича же её беречь. Орлик не посмеет. Мазепа для Орлика - отец родной. Знал- тому некуда от него податься. Жалости у этого животного не было и в помине. И заповеди церкви ему такому набожному не указ, всё-таки крёстный отец... Сорвав первый пыл старый развратник, вынужден был отпустить. Не время, да и задираться с Кочубеем пока не след. Нервишки он ему пощипал. Может и сам догадается камушек отдать. Во второй её приход он действовал твёрже. Всё было в его руках. Церемониться и играть он больше не собирался.

Гнев Кочубея не имел границ. Его горе было безутешным. Его доченьку испоганил растленный мерзкий старикашка. Жена требовала отдать камень, но Кочубей, не менее жадный гетмана, сделал попытку договориться. Мазепе не понравилось долгодумие судьи и он, натешившись девушкой, передал её в замок на болотах. Кочубей взвыл. Творимых там оргий ему вовек не забыть. Не приведи господи никому такие ужасы пережить. Он, проклиная гетмана и свою жадность, отправляется за камнем. Но в последний момент судья передумывает расставаться с драгоценностью: жаль, да и дочь это уже не спасёт: ославлена, опозорена и судьба его после получения Мазепой камня будет определена. Поразмыслив, что хуже уже чем есть Мазепа Мотре не сделает, потому как хуже уже сделать нельзя, решается на иной шаг. Отказывает. Кочубей понимает, что единственно кто может скрутить Мазепу - это царь. Этим путём он, прикинувшись покорной овечкой перед гетманом, через какое-то время и пойдёт. Мазепа же сердюкам, охранявшим потайной замок, велит стеречь девушку. Она его дорожка к камню. Не мытьём так катаньем, но он заберёт у старого упрямца Кочубея камень. Но Мотри в живых уже не будет. Сошедшая с ума от всего, что с ней сделали и, узнав от новых заложниц о казне отца и того, что сделал этот старый извращенец с её семьёй, девушка бросилась в мутную воду болота.

Страшная весть о гибели дочери и мужа сломала жену Кочубея, выпущенная царём на свободу, она уйдёт в монастырь. Но это будет позже. А пока, Мазепа плохо спит и плохо ест - он должен получить камень. Кочубей, имея незаживающую рану - месть, думает об одном, как без риску для себя отомстить и взять в свои руки гетманскую булаву. Для Кочубея власть -это тоже цель, за ради которой он повязал жизнь с Мазепой. Мотря - это, конечно, рваная рана, но власть отодвигает на задний план и её. Кочубей потерпит и подождёт своего часа. Мазепе бы в самый раз насторожиться, но самоуверенность подвела осторожного лиса... Роясь в своей памяти он многое вытащил на свет божий. "Ах да, конечно, у меня есть чем его усмирить!" Кочубея Мазепа не очень боялся, рассчитывая на Москву и повязанные совместные с судьёй делишки. А их не мало. Кочубей замешан почти во всём. Возьми гетман захоти и двинь туда с доносом на Кочубея, а повод был не шутейный - приверженность Кочубея идеи самостийности, о которой Москва слышать не хотела, судье крышка. Капни он царю и от семьи судьи камня на камне не останется. Так что не очень он его боится. Все доносы сварганены вдвоём, все злодейства сделаны на пару. За управой ходить не далече. И всё же, заворожённый блеском бриллианта Мазепа не может не понимать, что отныне заимел смертельного врага. А раз так, то на что же надеялся? Естественно, на покровительство царя Петра 1. На свою силу и влияние на Кочубея. Царь, правда, бывает не предсказуем, было раз, не понять с чего, с сущей ерунды- мальца забрать хотел, на него, так ведь за то и ластился потом. А он труханул не мало. Но Мазепа на тридцать лет старше его, а значит хитрее: "Даст Бог и опять обыграю!" Он вспомнил про выстроенные при его правлении церкви и рассмеялся довольным смехом. Пётр требовал держать руку православию. Он покорялся, но проекты церквей выбирал сам. При желании, потом, их не трудно было превратить в костёлы. Плевал он на православие. Вся его семья католики. Что же их свело? А всё то же золото. Петру нужны были деньги на армию, на корабли, нужен сильный ставленник на Малороссии. Мазепа, вычислив слабое место, выказал себя надёжным и исполнительным, к тому же удачно подсунулся и дал денег. Он участвовал с ним во всех военных баталиях, выполнял любое желание, но кошка пробежала из-за Кэт. Гетман не ведая того, что это девушка, хотел заиметь понравившегося мальчика для себя. Пётр запретил. Но желание Мазепы было сильнее страха перед царём. Он был опьянён своим богатством и величием и сильно надеялся, что из-за какого-то юнца молодой царь не рассорится с ним. Где ему было знать кем на самом деле был тот мальчишка. Но всё вышло иначе. Пётр мало того, что взбесился, так ещё и выгнал гетмана из Москвы. Мазепа, проглотив страх и затаив обиду, убрался. Но было бы ошибкой считать, что к шведу его подтолкнула обида на Петра. Нет-нет! Всё не так. Он страшно богат, но стар. Он богаче царя, но обладатель только гетманства, с которого он тоже неровён час, может слететь. Ему намекнули, что Меншиков нацелился на его место. Вот и получается, в Малороссии ему ничего не светит. Ни королём, ни царём ему не стать. А так хочется. Это последняя его цель. А на старости последнее утешение. Вот он и спелся со шведами, обещающими ему малоросскую корону. Своего рода герцегство. Но это начало, а при объединении с польскими землями, то и... Подумать страшно- крону новой Польши. Большой, большой. Звучит?! На кой чёрт ему та Малороссия. Заманчиво! Он бы был верным псом Петра пообещай ему тот Польскую корону или присоедини её к России и отдай под начало Мазепы. Он бы был замечательным правителем. Мазепа далеко не дурак, чтоб рассчитывать на то, что шведы подарят Малороссии свободу. О том факте можно кричать, но рассчитывать - ерунда! Тем более, если говорить о том, что Мазепа хитрец и не дурак. Так какой смысл избавляться от Москвы, чтоб пойти под поляков в плюсе со шведом? Корона! Это оправдывает всё. Именно лелея эту мечту, он посылал к шведам не раз тайные посольства. С Карлом они тоже не долго искали общий язык. Точек соприкосновения отыскалось много. Во- первых, ненависть к Петру. Во-вторых, золото, которым купил он себе у шведского короля милость. И в-третьих, тот ненавидел женщин, значит, тоже любил мужчин.

Послов от шведского короля, он принимал в том же тайном замке на болотах. Неприступный остров вблизи хутора Парасючка. Он наводил ужас на все окрестности. Со всех сторон непроходимые болота. Сквозь чащу не продраться. Туда вела тайная гать. Там же и потчевал гостей гетман извращёнными оргиями. Позже перед войной он соберёт в том же тайном замке казацких старшин и заставит их дать присягу на верность Карлу Х11. Их было триста. Триста старшин и сотников. Они сидели в трапезной. Первым, Мазепа вовлёк в заговор генерального писаря Орлика. Тот давно и верно служил ему выполняя все тайные приказы. Не отступился он от него и сейчас. Поддержал. Этот самый Орлик займётся позже пытками Кочубея, выбивая из него места схованки сокровищ. Воля бацки! Больше никому старый мерзотник доверить такое дело не мог. Именно он скакал к туркам с тайными поручениями от гетмана. Свой человек. Хотя Мазепа никому не верил до конца и своему верному писарю тоже. Орлик понимал, что Мазепе не нужны друзья и советчики, а лишь послушные исполнители его воли и не обижался. Но как бы там не было, с Орликом всё понятно. А вот, чтоб поднять казаков на дыбы и заручиться поддержкой старшин, надо было попотеть и он придумал хитрость. Рассказал, что Пётр собрался разогнать казачество и превратить Малороссию в губернию. А, мол, Швеция и Карл обещают полную поддержку и свободу. Так уж в свете устроено испокон веков, что правда с кривдой на одной лодке гребут. Он обделал всё так, что они сами у него просили послать гонцов к шведам. Дальше всё было совсем просто. Он принёс договор со Швецией и приказал подписаться. Во главе угла ставилось освобождение шведами Малороссии от москалей. О том, что был ещё один тайный, касающийся его и его интересов лично, естественно, промолчал. А именно им он отдавал Малороссию под власть Речи Посполитой. Всегда сомневающийся и осторожный Мазепа не рисковал - а вдруг на такое старшины бы не пошли? Хоть и сделал старшинство рычагом своей власти и поставил своих людей во главе, одаривал их землёю и ласкою, но по своему лисьему характеру был дважды осторожным. Следующим приказом было зарыть всем свои деньги. Личные сокровища он спрятал в нескольких местах. Но поверили и подписали не все. Первым отказался Кочубей. Этот трюковой ход натравливания казачества Мазепой на Москву, он знал давно, чай не один пуд с ним соли съели. В том, что Мазепа приведёт Малороссию под Польшу, тоже не сомневался. В голове крутилось лишь одно: "Вот он случай расплаты и моего скачка". Ждал почти четыре года и вот оно. Он слушал молча, хмурился чему-то, вздыхал. Мазепа покосился, пошептался о чём-то с Орликом, но настаивать и пылить не стал.

Мазепа принялся за укрепление Батурина. Своей вотчины. Гарнизон состоял из польских вояк. Карл любил ходить прямыми дорогами не обременяя себя обозами. Отсюда Мазепе им была поставлена задача: иметь запасы для шведского войска в своём замке. Гетман собрал скарб, но надо, чтоб о том никто не проведал. Первым делом - приказал замуровать все ходы в подземелья Бутуринского замка. А Кочубей, перепроверив всё, отправился в Петербург предупредить Петра самолично о предательстве Мазепы. Да вынужден был сделать это сам, потому что прежние его гонцы были казнены. Тянуть уже стало опасно. Время уходило и задуманное теряло смысл. Было сделано это с согласия жены. И не потому, что он был у неё под каблуком, а именно зная о последствиях своего шага для семьи, хотел получить её согласие и поддержку на это. Он умный и сильный человек хорошо понимал, чем могут кончиться варианты его доноса к царю для всего его рода, его посланники не были помилованы. Так что это был шаг взвешенный и обдуманный обоих супругов. Жена, которая страшно ненавидела Мазепу и не только из-за Мотри, но и из-за любовных отношений мужа с ним, поддержала Кочубея. А ещё эта умная и честолюбивая женщина строила свои планы и думала возвысить мужа с падением Мазепы. Кому, если не ему владеть булавой. Мазепа не раз упрекал Кочубея за восстание Петрика. Тот был женат на племяннице Кочубея и поднимал народ против всех за самостийность. Мазепа постоянно колол этим, мужу приходилось терпеть. Потом Мотря, судьбу которой он уже не надеялся выправить... Кочубей рассказал, что в последние годы Мазепа особенно заботился об укреплении Гончаровки- своей загородной резиденции. Гончаровка находилась у дороги на Конотоп, на обрывистом берегу реки Сейм. В центре села возвышался его замок. Мазепа велел обнести его широким валом "для якоись неведомой причины". Той причиной Кочубей считал спрятанную гетманом там часть богатства. Судья выдвинул против Мазепы обвинений по 33 пунктам. Он сообщил о переговорах гетмана со шведом и назвал связных в этом грязном деле- иезуита Зеленского и графиню Дольскую. Кочубей сообщил, что в услужении Мазепы поляки. Окружение тоже из поляков. Личной охраной нанял опять же наёмников поляк - сердюков. Сообщил, что гетман препятствует бракам малороссов с русскими, но суёт малоросских женщин туркам, татарам и полякам. Совершенно не занимается городами отчего они приходят в упадок. Что Мазепа балуется разбоем и самовольно распоряжается казной. А ещё что Мазепа собирается во время приезда Петра к нему похитить царя и передать шведам. Только Пётр не поверил. Слишком много связывало его с Мазепой. К тому же война на носу. Гетмана менять опасно. Могут быть бунты. Опять же, целых 19 лет длился их союз. Обида одно, но предательство... К тому же, казалось - гетман служил верой и правдой. А про Кочубея у него не лестные отзывы имеются. Нацелен на самостийность. Муж племянницы ж опять таки доставил не мало хлопот. Бунты по Малороссии гасили. Палию покровительствовал. Старику давно было в самый раз голову оторвать, да Мазепа поручался. К тому же родственные у них отношения, средняя дочь Кочубея была замужем за племянником Мазепы. Опять же, и положение России было не завидное. Она осталась один на один со шведом. Карл добился больших военных успехов в Европе: под его сапогом пала Польша, сложила лапки Германия, прекратила борьбу Саксония, отказалась от продолжения борьбы Дания. Вот царь, не желая терять "друга" и крепкую руку в канун войны, распорядился в знак доверия отослать Кочубея и полковника Истру в Батурин под охраной солдат. Мол, делай что хочешь. На смертельный исход Пётр, зная их давние отношения, не рассчитывал. Надеялся, помирятся. Мазепа оторвался на все сто. Генерального судью били. Секли кнутом, который рассекал кожу и мясо до костей. Пытали. Им обоим отрубили головы. Естественно, пытали не зря и пытал лично Орлик. Терзал и приговаривал: "Говори, всё говори, аль кол проглотил! Выкладывай, с собой не унесёшь". Кочубей сухим горлом выплёвывал слова: "Бог тебе судья Орлик, ты ж головастый казак и Малороссию любишь, я знаю, зачем же дорогу кривую выбрал, антихристу служишь, погубит он ваши души. Разуй глаза, ведь он убивает всех, кто землицу нашу чтит и любит". "Паскуда!"- в сердцах рычал палач. Слепо преданный Мазепе Орлик злился и резал тело Кочубея ремнями с особой злостью. А Кочубей отплёвывая кровь выплёвывал из себя слова: "Орлик, ты ж справный казак, чую для любой нами родины стараешься, но слепой дорогой идёшь. Антихрист не в ту сторону тебя ведёт". На что получал новые удары плетей. Мазепа получил доступ к его богатству и заимел камень. Всё имущество Кочубея, а так же его поместья он забрал себе. Жена Кочубея и сыновья тоже были арестованы гетманом. Мазепа был счастлив. Он стал ещё богаче и главное достал наконец камень.

Мазепа, конечно, натерпелся страху не без того, что бы было с ним поверь царь доносчикам, но потом, когда покончил с Кочубеем, почувствовал себя ещё увереннее. Ещё бы расправился с врагами и не просто обдурил, а получил поддержку самого Петра. А Пётр не желал такой кровавой развязки перед войной со шведами. Ему бунт и неудовольствие малороссов было в тот момент точно ни к чему. Он надеялся, что Мазепа отведёт душеньку, поиздевается и пожалеет Кочубея, ведь покрывал же его много лет... К тому же родственными узами связаны. Про камень он, естественно, не знал. А ведь так бы оно и было, не будь того бриллианта.

Мучеников Кочубея и Истру родственники погребли в Киево- Печерской лавре. На гробовом камне высекут надпись:

Поскольку нам смерть повелела молчати,

Сей камень о нас должен людям вещати:

За верность Монарху и преданность нашу

Страданья и смерти испили мы чашу...

Кочубей не любил ни Варшаву, ни Москву. Всегда был на стороне того, кто боролся за самостийность. Он мечтал о целой, самостийной державе, но голова этого политика настроенная на реальность, всегда работала трезво. Из трёх зол, он выбрал для малороссов меньшее. Ляхи - разорение. Швед - порабощение. Москва - это стабильность. Он выбрал Петра. Выбрал для процветания Малороссии. Выбрал мир так же, как когда-то это сделал Хмельницкий. На благо малороссов, спокойствия, стабильности и во имя прекращения кровопролития. Мазепа верой и правдой служил Москве, слепо подчиняясь её власти, но никогда не любил её. В любую минуту был готов на предательство. А почему? Потому что всегда служил только себе. Ни Москве, ни Польше, ни Турции, ни Малороссии, а себе. Только себе одному, любимому. Было выгодно, служил Москве. Искал выгоду в заигрывании с Турцией. А вообще-то кроме Московии играл в прятки с Польшей, одной рукой душил опасных носителей национальной идеи, другой подкармливал всякую мелочь, мол, пригодиться. Пусть эта мелочь думает, что он что-то там самостийное вынашивает за спиной Петра. Он же не дурак- самоубийца в самом деле, чтоб затевать в его царствование какие-то решительные планы, так щипал для своей пользы. Дёргаться против Петра с его характером и при самоличной рубке голов топорами, абсурд! Мазепа Малороссию мечтал видеть объединённой - факт, но только преподнесённой на блюдечки Польше, в обмен на корону. Голубая мечта - присоединить всю Малороссию к Польше и сесть на объединённый трон, но на это нужен момент и много злато. Он подождёт, цари на троне долго не сидят. А пока греби в две руки себе от всех и валяй Ваньку. С такой моралью можно было держаться долго. Но непобедимая поступь шведа, это серьёзно... Угроза ему лично, как слуге Петра. Это не для него. Он копил злато и накопил столько, что сундуки трещат. Он ждал случая и вот он у порога. Надо только решиться и всё правильно выторговать.

Война не минуемо приближается. Царь поборется, но навряд ли устоит. Малороссию сдаст и откатится. А, если царь находясь здесь разберётся в истории гибели Кочубея и Истры? Так день и ночь думал он, решая на чью чашу кинуть. Пётр же получив известие, что швед подходит к Малороссии отправил депешу в которой приказывал гетману немедленно: одной части идти до великороссийского войска, а второй- нападать на шведов сзади разоряя обозы. Самого его Пётр желал видеть начальником над войском. Мазепа начал игру. В Польше чёрт ногу сломает - два короля. Низложенный Август и не признанный половиной воеводств - Лещинский и от него гоняет к гетману с тайными депешами прыткая штучка, графиня Дольская. Всё правобережье полыхает восстаниями. А Карл стоит где-то между Львовом и Смоленском. Кто выдумал ту сказку, что его нельзя купить. Мазепа отвалил ему 240 тысяч талеров. Правда, злато алхимиков. Но злато. Удалось вытащить из него долговое обязательство. Но то, скорее всего, пустое дело. Куда податься, как выкрутится? Вот и ломай тут голову. Чтоб не лишиться её. Осторожный Мазепа давно уже сказался больным и в Москву не ездил посылая вместо себя Войнаровского. Он вообще, боясь мести со стороны сторонников Кочубея и Истры, старался из своего убежища не выезжать. "Эти, мерзавцы, убьют!"- стучало в висках. А с приближением Карла прикинулся чуть ли не при смерти. Мол, что с меня взять старик. Но этого ему показалось недостаточно и он приплёл весь малороссийский народ к своим песням. Объявил, что такой неверный, брехливый и шарахающийся из одной стороны в другую народ нельзя оставлять без присмотра его глаза. Мол, прокламации Карла непременно в нём выкличут брожение умов. Старый лис. А Меншиков с Шереметьевым и российскими войсками ждали шведов около Стародуба. Там Меншиков впервые столкнулся с "характерниками" посмотрел их в деле, подивился и отписал царю о их силе и возможностях. Оттуда они торпедировали гетмана письмами, уговаривая присоединиться до них. Он опять отговаривался хворобой и народными бунтами. Причём отбиваться пришлось на оба конца. Меншикову это не понравилось. Посовещавшись с генералами, консилиум присоветовал Мазепе, оставить вместо себя помощника и немедленно ехать в Стародубы. Мазепе нужно было решать: либо Пётр, либо Карл. Не отсиделся. Скверно. Вроде бы просто всё, но... не просто. А вдруг не угадает?! С Карлом договор подписал, но с переходом медлил. Мазепа трусил. И не мудрено. Обстановка - два пишем, а три в уме. Непобедимый шведский корпус Левенгаупта, шедший на соединение с армией Карла, был разбит русскими при деревне Лесная. Это было в октябре 1708 года. Пётр лично командовал одной из двух колонн "летучего" корпуса русской армии-корволанда. Под его командой находились Преображенский и Семёновский полки, три драгунских полка и батальон Астраханского полка. Другой колонной командовал Меншиков. Вражеский корпус был настигнут у деревни Лесной. Шведам пришлось принимать бой. Пётр отрезал неприятелю путь на Пропойск. Меншиков надавил своими силами на шведов. Бой прекратили из-за разгулявшейся бури. Это только и спасло небольшой отряд шведов. Бросив обозы и оружие, они бежали. Шведская армия лишилась подкрепления и обозов с продовольствием, фуражом и военными припасами. Это заставило непобедимого Карла, под сапогом которого был уже Минск и Могилёв, отказаться от похода на Смоленск и повернуть на Малороссию. Здесь он рассчитывал на помощь Мазепы. Это поставило гетмана перед выбором. Надо было решаться. Надо было, но он тянул. Меншиков отписал ему, что едет к нему навстречу. И всё же сорвал его с места только страх за свою шкуру. Узнав, что царь подчинил казаков и гетмана Меншикову, друзья Кочубея осмелели и задались целью поквитаться со злодеем. Но действовали не открыто, а его методами- хитро и тайно. Взяли гетмана на страх, напуская туман, тот самый, какой он обычно использовал для достижения своих низменных целей. С ним сыграли его же игрой. Историки до сих пор гадают, что толкнуло Мазепу на побег? Ведь угрозы со стороны Петра не было, а Карл уже получил щелчок по носу. То не было что-то одно. Клубок. Сплетение нескольких ветвей обстоятельств. В глупом бегстве гетмана, конечно же, была частичка хода сторонников убиенных им любимцев народа. Они дождались своего часа, чтоб поквитаться. И как бы там не пели сладкие песни поклонники Мазепы об уважении, любви и поклонении Мазепе народа, а правда лишь в одном - боялись, но ненавидели. Ненавидели за поклонение Польше, за гибель поборников самостийности и свободы. Сторонники убиенных решают: Пётр всё должен был увидеть собственными глазами, чтоб уже никого не пытать и не казнить. На хитрость нашлась ещё большая хитрость. Теперь они действовали умнее. У Мазепы сдают нервы, и он, отписав Меншикову, что умирает и едет собороваться у киевского архиерея в Борзни, бежит пока ещё не в лагерь шведов, но к Десне. Это была его ошибка. Он, конечно, для Карла важен, но не настолько, как его Батурин. Ведь в Бутурине были созданы продовольственные припасы, фураж, зимняя одежда для армии шведов. В общем, всё, что нужно было шведам для проведения успешной военной компании. Что же его так сорвало под защиту Карла? А друзья Кочубея и Палия. Именно их угроза заледенила в нём кровь. Решив восстановить честное имя Кочубея и полковника Истры, они испугом подняли Мазепу, спровоцировав к бегству. То есть подмётным письмом от графини Дольской сообщили, что булаву Малороссии заберёт себе Меншиков, Пётр уже обещал ему её и что тот непременно на завтра будет в Батурине. Александру Даниловичу же, учитывая его жадность до золота, было рассказано про несметные сокровища Мазепы, спрятанные в подвалах. Рассчитали всё правильно. У Мазепы сдали нервы. Оставив Батурин под охраной польских наёмников сердюков под командованием атамана Чечеля, гетман утёк в Борзни. Туда же прибыл и сбежавший от Меншикова ночью Войнаровский, который и предупредил его о том, что светлейший едет к нему. Мазепа сорвался и ринулся за Десну. Хотелось выглядеть перед Карлом масштабно. Но с размахом уйти не получилось. Авторитетом он не пользовался. С ним ушло не более пяти тысяч казаков. Да и те кто ушёл большей частью думали, что ведёт он их против шведов. Когда выяснилась измена, гетман обратился к отряду с речью. Она была выслушана молча. Большая часть повернула обратно. Под его началом осталось полторы тысячи сабель. Позже присоединилось ещё столько же во главе с атаманом Костей Гордиенко. Пришло три, но казаки благодаря манифесту Петра передумали. Остались отчаянные рубаки. Мазепа не осторожно, на дружеской волне пригласил их в свой шатёр. Бравые рубаки-хлопцы перепившись наделали в лагере шведов не мало шуму и даже тянули со столов серебряную посуду. После Полтавской битвы, оставшиеся в живых были с Мазепой до конца. А куда податься - слишком много злодеяний и крови на них. Их мало, но они были.

Меншиков же до Борзни не попал, ему встретился кто-то из сотников отказавшихся ехать с Мазепой. Ещё не веря в случившееся, Светлейший повернул в Батурин. То, что он увидел там, его озадачило. Мост был разведён. На стенах стояли вооружённые люди. Тут только Меншиков понял случившееся и поверил сотникам, а также группирующимся возле него в поисках защиты, последователям Кочубея и Палия. Он тут же сообщает царю. Петра такое известие выбило из колеи. В один клубок сплелось: удивление, обида, непонимание. Предательство -это не чувство отдающее вонючим болотом и даже не мерзко, брезгливо, просто ничто... Не возможно найти на это описания и определения. Оно всегда вонюче, просто по-разному.

Вроде бы ушёл тайно и тихо, но Пётр прознал. - Вот как!- только и нашёл что произнести царь. "Гетманы, сколько их не корми, всегда предавали Русь, что у них намешано в крови?"- в сердцах выкрикнет он. Так и есть предавали, и двигала ими далеко не национальная идея и не прожорливость Москвы, Польша или Турция что ли меньшего хотела, ещё и шкуру норовили снять, да и в полон угоняли, а именно алчность гетманов, нагрести побольше, ото всех и лично себе. Вот это постоянно и ввергало Малороссию в междоусобицы и кровопролитие. Именно эти нескончаемые реки крови и определили выбор Богдана Хмельницкого. Царь был потрясён не просто предательством, он видел и не такое, а именно этим, конкретным. Затем перешёл в период злости и был зол, как чёрт. Свою ошибку и гнев он выместит с особой жестокостью на Мазепе. Но войскам запретит попрекать малороссов изменой Мазепы. "Одно до другого не касаемо",- припечатает он. Как всегда во время опасности и потери Пётр быстро собрался и стал действовать. Разослал манифесты, в которых обещал всем кто оставит изменника амнистию и сохранение всех чинов. К тому же он отменил все поборы, которыми обложил казаков Мазепа. Затем он созвал старшин, полковников и казаков в город Глухов для избрания вольными голосами нового гетмана. Был устроен спектакль с отречением Мазепы. Для этого была сделана кукла-чучело изображающая гетмана. С неё сняты все награды, а саму её палач на верёвке протащил по всем улицам. Её пинали ногами, в неё плевали, финал закономерен - она была повешена. Пётр даже это чучело сверлил разгневанным взглядом. Как он ненавидел старого негодяя. Новым гетманом был избран полковник Иван Скоропадский. Правда у казаков была ещё одна кандидатура - Павла Полуботка. Точнее не у самих казаков, а у Полуботка. Имея деньги, он купил казацких старейшин. У самих же казаков за поборы и жадность скорее было больше вопросов. Денег у Полуботка было достаточно и дал их ему заработать Мазепа, чтоб отнять, только последнюю дань не успел забрать. А было так! Полуботки были близки с прежним гетманом, Мазепа ухватив гетманскую булаву засадил их в каземат. Отец так и умер там, а молодой Полуботок выторговал себе свободу. Чем? Рабским договором между ним и Мазепой. Про тот договор никто не знал. Тайный. Большая доля того, что заработает Полуботок будет принадлежать Мазепе. Именно Мазепа дал ему деньги на развитие и вернул часть земель. Работай! И он работал, зарабатывая для Мазепы золото. Так что таких денег, какие Полуботку приписывались, у него никогда не было. Многое, очень многое шло гетману в руки. Но бедным он не был. Кое-какие гроши имелись. Опять же деловая и волчья хватка была. Почему бы и не сесть ему вместо Мазепы. Его род в своё время обижен гетманом, опять же, деловых качеств предостаточно. Только Пётр не хотел больше рисковать. Боялся он деятельных. Сейчас ему нужен был спокойный и осторожный гетман. Полуботок понимал - отказ приведёт к войне, которая уничтожит все мечты на самостийность. И он, под якобы откупом скоряется. Пусть будет Скоропадский. Вот, зная, что царь желает видеть на гетманстве Скоропадского и шатком положении после предательства Мазепы, казацкая верхушка сошлась на этой кандидатуре. Полуботок после разговора с царём уступил Скоропадскому став его помощником. Забегу вперёд. Во время болезни Скоропадского, которую устроит ему Полуботок, править булавой будет Павел. В его же руки попадёт и казна. Вот тут он погреет руки. Слухи дойдут до царя. Полуботка вызовут к царю, кинут в крепость и учинят допыты, где деньги из казны. Полуботок будет молчать. Совсем не для процветания Малороссии обкрадывал он царскую казну. Мечту имел другую - своего нащадка желал видеть с булавой. Не судилось. Тайну и надежду доверил не тому. Но это всё будет позже, а пока вернёмся к новому гетману. Скоропадский был человеком спокойным и рассудительным. К Скоропадскому шлёт свой манифест и Мазепа. Путано объясняя свой побег, присягая и клянясь в преданности малороссам, он требует взять им Стародубы и выкурить оттуда московский гарнизон, а если не сможет, то отойти к Батурину. Он надеялся, что Батурин выстоит и дождётся шведов. Но ему никто не верил, да и как можно верить клятвам того, кто не обманывает только себя, с богом и с тем в прятки играл. Кто ж поверит, что он спасал Малороссию от Москвы, идя под шведа, которого считала агрессором вся Европа, разве что только Орлик, да те, кто утекли с ним, его родственники да окружение. Получался - хрен редьки не слаще. Было бы не правдоподобно, если б казацкие полковники его нутро не знали. Знали, что мриет про польские земли в плюсе с Малороссией и себя в короне над всем этим. Не зря рассказывал, что Польша изжила себя подобно Стародавнего Рима и, чтоб этот алмаз засиял вновь, ему нужно новая оправа и вливание. Вот этим влиянием и оправой до польской короны, он представлял себя и Малороссию. Про всё это не могли не знать казацкие старшины, отсюда и было столько доносов на него в Москву. Как он не клялся и не божился, а мало нашлось охочих принять сторону Мазепы. Он был предан анафеме. Церковь ему поставила вину не отцовские отношения с крестницей и особо жестокие расправы с казаками, принявшими сторону Петра и взятыми в плен шведами. Из всех мест и городов Малороссии к царю шлют гонцов с челобитными о преданности. Царь милует всех. А вот гнезду гетмана так сказочно не повезло. Меншиков решает идти в Батурин и взять его уничтожив охраняемый его гарнизон. Меншикова Мазепа не любил у него были свои с ним счёты. Он сватал своего родственника за сестру Меншикова и тот обнадёжил, а потом отказал. Гетман посчитал это за личную обиду. Он, естественно, не знал, что отказ последовал после вышвыривания его со двора из-за Кэт. Путаная история, но вполне дворовая. Меншиков двинул корпус на логово гетмана, он понимал, что Батурин требуется брать немедленно. Светлейший уже знал, что там собранный Мазепой для шведов провиант, артиллерия и боеприпасы. Отсюда Карл с Мазепой тоже торопились к Батурину. Кто быстрее попадёт в него, тот и выиграет сражение. Меншиков оказался проворнее. На взгорке, стоял верхами окружённый офицерами, что угадывались по белым галстукам и серебряной оторочке шляп, всматривался теперь в замок. Что делать? Полковник Чечель и есаул Кенигсен торговались оттягивая время и ожидая помощи от хозяина и шведов. Меншиков не дал им такой возможности. Просимые ими три дня на раздумье, он отклонил. Хитрость не прошла. Перед штурмом Меншиков распорядился всё имущество отдать солдатам. Распоряжение Петра, взять его любой ценой и уничтожить припасы для шведской армии, было выполнено. Бой был не простой. Подготовленные и хорошо вооружённые наёмники стояли на смерть. Дабы знали, что их ждёт, опять же надеялись на помощь шведов. Пётр прощал всё, кроме предательства. Это засело ещё со стрелецких смутных зафиксированных детством времён. Предательство не прощалось и не сходило с рук ни женщинам, ни родственникам. Таков он был.

Меншиков зная, что бой будет жестоким, (Чечелю нельзя уступить, а Меншикову надо войти) просил Чечеля выпустить гражданское население. Но наёмники не сделали этого, пытаясь тем самым оттянуть время, втянуть Меншикова в переговорный процесс и прикрыться женщинами и детьми, как щитом. Не свои чай, не жалко. Но у Светлейшего не было времени на сюсю- мусю. Швед рвался за пушками и провиантом. Он понимал: здесь решалось будущее битвы со шведом. Но уж больно не прост вопрос. Время тикало, Светлейший ломал голову. Крепость взять было не так просто, но Меншикову помогли друзья Кочубея. Да и слишком много людей ненавидело Мазепу. Опять же своих, что служили Чечелю прикрытием жалко. Причин для такого учинку было завались: самодурство, жестокость, жадность, растленность, оргии гетмана и его польского окружения. Полковник Иван Нос, знавший тайный ход в Батурин, провёл отряд. Разведчики, проникшие в крепость, открыли ворота и опустили мост. Припасов было столько, что несмотря на вольную раздачу "Бери сколько унесёшь", много оставалось. Помня наказ Петра: "Шведу достаться не должно!" Меньшиков сжигает город. Превращая его в пепел. Естественно, штурм принёс большие жертвы и среди мирного населения. Оставшихся в живых жителей выгнали в другие земли. Замок на болотах уничтожили с особой беспощадностью, не оставив камня на камне, мужчины, чьи жёны, дочери, невесты держались тут в наложницах и приняли бесчестие или мученическую смерть здесь... Рассказывали, что животных участвующих в этих оргиях резали на куски, забывая, что это только инструмент развращённого мозга Мазепы. Но такое их было горе, и таким была ненависть к мерзкому старику... От замка в Гончаровки камня на камне не осталось. Войска Петра сравняли его с землёй. Кенигсена взяли тяжело раненным, Чечель убежал, но его поймали и привели к Меншикову сами казаки. Вот так любили и уважали Мазепу соотечественники.

Пётр переживал такую измену в канун войны, а зря. Изменой это не было. Ведь что такое измена? Это нарушение человеком присяги, родине, интересам, переход на сторону врага, можно продолжать до бесконечности, но это не касается Мазепы. У этого человека не было родины, не было семьи. Он был сам для себя и мог жить и родиться в одном месте, а служить там и тому, кому выгодно. Его присягам и кресту, которым он осенял себя, нельзя было верить, потому что сделать ему это было, как плюнуть всё едино кому, лишь бы с выгодой. У него не было единой веры. Он был православным меньше чем католиком и аллахом не брезговал. Его никогда не заботила Малороссия, как родина и её культура, как малоросская тоже. Он тащил и признавал всё польское, турецкое и европейское в высшие слои, а нижние, держа в темноте на правах рабов, подпитывал местными идеями. Так проще управлять быдлом. Все кто был у него пишут, что вёл дом он и приёмы на польский манер, а не на малороссийский, любил турецкое. О какой национальной гордости можно говорить, о каком уничтожении малороссийского языка москалями можно рассказывать, когда он тогда мало отличался от старороссийского, корень-то один, разве что засилием польских слов пестрел. Мазепу нельзя упрекать в измене, это его сущность, стиль жизни, он не мог не изменять, потому что измена - это его стержень. Это он сам и есть. В нём каждая клетка была нашпигована этим, от рождения и до смерти. Он изменял и в малом, и в большом, он этим богател и развивался. И совсем не патриотичны мотивы толкнули его к Карлу, а "корона" и страх. Никакое новое мышление сколько б не рассказывало сказок не заставит видеть в Кощее Бессмертном красавца и рыцаря. Весь поэтический его образ выдумка романистов, писателей и поэтов, а так же фантазии романтических натур, которые в чём угодно видят гонение на свободы и мчат воевать за свои идеалы неведомо куда. Много звенели и писали, оправдывая в первую очередь вместе с ним себя, сбежавшие с ним единицы. И что ж с того? Малороссия без них не пропала, такую потерю пережила.

А что ж Мазепа? Гетман, добравшись до лагеря шведов, рассылал свои "универсалы", но малороссы остались равнодушны к ним. Цену той писанины они знали. Это лучшее и сильное доказательство против сказки о безмерной любви народа к Мазепе. Не было такого.

Для Карла и Мазепы уничтожение Батурина стало сильным ударом. До этого оба хорохорились. После приходилось считаться с реальностью. Падение Батурина стоило шведам армии. Недостача тёплой одежды, на которую они рассчитывали в холодную зиму забрала три тысячи солдат. Недостаток фуража и питания породили болезни. Пётр же забрал себе пушки и снаряды, после чего русские имели перевес в артиллерии, в том числе и 13 конных орудий. Продовольствием и одеждой благодаря запасливым стараниям Мазепы они тоже не были обижены. Наверное, это тоже внесло всё свою лепту в исход битвы под Полтавой.

После измены Мазепы прошло восемь месяцев. Малороссия встретила шведов в штыки. Заверения гетмана Карлу насчёт хлеба и соли и благодарность за освобождение от москалей выявились пустыми. Чужак швед вероломно пёр в их дома, сиречь был враг, следовательно, мальчишки и те знали, что его следует бить. Даже простые люди собирались отрядами и подкарауливая били шведов, вылавливали посланцев от Мазепы и Карла и волокли их к царскому войску. В тех посланиях к казакам, он слезливо объяснял, что его предательство вовсе не предательство, а торбота про них, их семьи и неньку Малороссию и уж никак ни про свой сундук. Его изощрённый план не работал. Мазепа устал оправдываться перед Карлом за своих оказавшихся такими бестолковыми соотечественников. Оба потихоньку разочаровывались друг в друге. Карл в том, что переоценил Мазепу. Мазепа в непобедимости короля. А тут ещё одно поражение шведов за другим. Меншиков разбил шведов в бою под Опошней. Русские успешно атаковали наблюдательный отряд генерала Росса. Затем последовала опять успешная операция в помощи осаждённому гарнизону Полтавской крепости. Карл взбешён. Мазепа не меньше. Он посылал характерников вырезать русский кордон и находившихся там тех казаков, что остались с Петром. Само собой погибли все жители, считающиеся Мазепой предателями. Те кто видел это, говорят картина была ужасной. Искалеченные трупы, трупы... В ответ Пётр поручил Меншикову уничтожить Запорожскую сечь. Тот выполнил. Око за око. Очевидцы тоже рассказывали о страшном. А Пётр лупил кулаком в стену:- "Чтоб не повадно живодёрничать было". Смекнувший же чем пахнет гетман, пытается дать задний ход и посылает в лагерь Петра, тайно от шведов, полковника Апостола. Молчок. Ни Апостола, ни ответа. Следом он гонит цирюльника Шишкевича. То же самое. Затем отправляет полковника Галана. Ни ответа, ни привета. (С чего бы так ныть-то, если он идейный борец, а?) Обещал он ни много ни мало, а передать в руки царя Карла с генералами, естественно, в обмен просил опять гетманство. Услыште те, кто хочет слышать. Гетманство вымаливал. Уже это даёт ответ тем, кто будет радеть за "святые планы и намеры" Мазепы. Вся его святость - это он сам, а его планы - корона. Пётр посмеялся над такой прытью. Мазепа ему больше не нужен. Зачем царю мерзкий старик, если гетман у Малороссии есть и стоит он, Пётр, в пяти шагах от Карла. Вон они войска сверкают саблями, страшат пушками, качают пиками под его рукой. Здесь все и русские и малороссы, в одном строю готовые постоять за матушку Русь. Она родимая, родина и Москве и Киеву. И чтобы не врали потом, было так. Казаки целовали землю и знамя, и клялись умереть за отечество. А посольство Мазепы всё осталось с царём отказавшись возвращаться. И это ещё до Полтавской битвы. А ещё Пётр вспомнил про Палия и повелел вернуть его из Сибири. В чём собственно его вина? Неужели любовь к своей родине можно считать злодейством? Повинился, обнял старика, поставил от себя по правую руку, но тот попросился к своим казакам. Царь понял его и разрешил. Палий участвовал с царём в Полтавской битве. Вот уж при ком, не уничтожь его Мазепа, Малороссия стала бы сильной автономией и имела габаритного, уважаемого народом гетмана. Человек глыба, радеющий душой за страну и народ, ни панам, ни гетманам не давал спуску. Понятно, что кое- кому невтерпёж заиметь героев, только ищут они их не там. Возьми список всех уничтоженных Мазепой и поймёшь, что все они сильные и габаритные фигуры, способные принести Малороссии процветание и добро. Искренне любившие малоросскую землю. Многие историки, получив команду "гав", с одухотворёнными лицами ищут корни украинцев в японской нации, ставят памятники казацкой победе над русским царём под Конотопом и с остервенением стирают с лица земли и из памяти людей памятники победителям над гитлеровскими оккупантами. Не просто стыдно. Гадко! Мерзко! Позорно!

Если уж говорить о национальной идее и её приверженцах их было немало. Даже в этот период: Петро, муж племянницы Кочубея, сам Кочубей, полковник Палий и много других, любивших свою землю мужей, но Мазепу из их числа можно убрать. Идеи в нём возникали только ради самого себя. И рассказывать о том, что он переметнулся к Карлу потому что разглядел "не щирость" московского царя - смешно, а "щирость" шведского он успел рассмотреть?

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ ЗЕМЛЕ РУССКОЙ?

Заморские послы не раз говорили, что московитам свойственен редкий дар схватывать на лету всё чужое. Они просто не знали, про другой их дар: делать его своим. Пётр многому у них учился, но шёл своим путём. Он отступал, доводя до бешенства Карла, до тех пор, пока не набрался сил и не выбрал удобные позиции. Получается: он выманил войну в поле. И вот он этот бой, к которому рвался Карл, не за горами. Они стоят друг против друга. Идёт подготовка с обоих сторон к решающему сражению. Наконец-то неугомонный швед получит его.

1709 год. Северная война. Пётр стремится отвоевать у шведов выход к Балтийскому морю. Решительное сражение. Две армии сходятся под Полтавой. С одной стороны русская армия во главе с Петром1 и с другой армия шведского короля. Рядом с Карлом стоял Мазепа. Естественно, на проигрыш он не желал рассчитывать. Отказ Петра принять его назад не оставлял Мазепе шанса. Выиграть, выиграть,- шептали сморщенные старостью губы. Да, они, с Карлом, надеясь на победу, поделили уже Московию по-братски. Однако не всё желаемое свершается. А Пётр отдаёт приказ - добыть его живым. Доставить изменника к нему на очи.

В Белокаменной шли скорые сборы. Свистнув ухнул бич, экипаж плавно заскользил по укатанной дороге. Кэт мчала из Москвы. Не в золочёной карете и дорожном платье с кружевами, а в мужском костюме. Только не верхом, а в карете. Она знала, как Пётр будет мучиться сейчас по ночам. Навалившиеся думы не просто замучают его, а вытянут много сил, нужных в такой трудный час на другое. Ей надо успеть, перебрать часть его тревог на свои плечи. Так и было. Он подолгу лежал бревном, уперев глаза в темень, вскакивал, будил Меншикова или генералов, ехал с ними просматривая местность. Так в паре с грызущей тоской, по капле цедилось время. Возвращался на рассвете, падал в подушки, дремал аль нет не разобрать. Вот Кэт и спешила. С ней он будет спать. Пусть сон тот будет беспокойным и мучительным, а всё же сон. Страхов было много, но рискнула. Не было ни малейшей трудности в том, чтобы незамеченной добраться почти до цели. По киевскому шляху тянулись обозы с амуницией, провиантом, фузеями, палашами. Гнались табуны лошадей. Шли и шли колонны пехоты и новобранского капральства. На постоялом дворе стала свидетельницей того, как двое господ в присутствии дам говорили мерзко о ней и Петре. Если б они знали о её присутствии, то возможно прикусили бы свои языки... Грешна, не удержалась. В одно мгновение из скромной барышни, она превратилась в фурию. Проходя мимо, она заверила их, что сможет им помочь и, придвинувшись, ловко влепила болтуну пощёчину. Так ловко, что щека точно кусок мяса отлетела, а парик сполз набок. Ошарашенные джентльмены схватились за шпаги. Сопровождающие Кэт замерли от ужаса. Она ж выказывая спокойствие, сняла шляпу, распустила волосы и объявила болтливым господам, что к их услугам. Офицеры тут же бросились ей на помощь. Но господа, напялив свои шляпы и поправив парики, начали оправдываться и, придя немного в себя, пятясь точно раки, испарились. Оно и понятно - от греха подальше. Ошибиться и не узнать они не могли - Катерина. Отойдя от горячки, она извинилась перед сопровождающими за своё слишком бурное поведение, но по всему было видно, что ни капли не раскаивается, как будто это было в порядке вещей. Объяснить ей неправильность такого поведения оказалось делом зряшным и безуспешным. Чтоб быть уверенными, что продолжение ссоры исключается, ночь были на чеку, однако всё обошлось, и попыток расправиться не последовало, а утром путники продолжили путь. Слава Богу, обошлось без погони и стрельбы.

Пётр её приезда не ожидал. Но глаза сияли. Внимательно вглядевшись в его лицо, она отметила в нём следы усталости. Не сдержавшись обеспокоенно спросила, хорошо ли он себя чувствует? Царь отмахнулся - не до себя, но спохватившись заверил её, что лучше, чем сейчас, он себя никогда не чувствовал. Естественно врал. Болели голова, спина и тянули почки. Кэт разделила с Петром его военную судьбу. Она знала, что именно здесь решится судьба России, а значит, и Петра. Вот и хотела в такую минуту быть с ним рядом. На ней, как и в прежние времена был мужской костюм - гвардейский мундир. Кроме Меншикова, и пребывших с ней офицеров, о её присутствии не догадывался никто. Родившуюся в феврале 1708 году дочь Анну она оставила на надёжных людей. Сама же по исполнении ею года отправилась к Петру. Петра в связи с её приездом разрывала радость и страх. Но запретить он не смог, она всё сделала по-своему, а у него не хватало сил отказаться в такой момент от её присутствия рядом. "Хорошо!- сдался он.- Только сделай милость, не волнуйся по каждому чиху". Кэт обещала. Так рядом с ним потекли её непростые будни. Почувствовав, что беременна, Петру, чтоб не отправил в Москву, не сказала. Просто сказавшись больной почаще ложилась отдыхать. Хитрость прошла. Занятый войной Пётр просмотрел её состояние.

Меншиков, всё крутил трубу и осматривая предстоящее поля боя, цокал языком:

- Мин херц, раз плюнуть перебить Карле хребет.

Пётр сплюнул и сквозь зубы проскрипел:

- Пузырь, лопнешь смотри.

- Да чо там...- не угомонился светлейший.- Раз, два...

- Замолкни, а то зубы посчитаю,- огрызнулся Пётр, махнув для наглядности под нос Алексашки кулачищем.- Швед чепуха ему... Он всех под сапог подмял. Мне твоё похвальство ни к чему, в войне для победы голову прикладывать надо.

Меншиков хотел рассказать, что с головой он тоже дружит, а шведа не боится и всыпет орехов, но при таком настроении царя не решился...

Стояла середина знойного киевского лета. Кэт ждала его. Эту последнюю ночь 27 июня перед сражением они не спали. В лагере горели тревожные костры. Около них отдыхали пехотинцы и казаки. Кто пел, кто молился, кто дом вспоминал. Артиллеристы - у тех особая служба, они не отходили от пушек. Кэт сидела у спинки кровати в подушках. Он, положив свою голову на её грудь, молчал. Кэт, запустив тонкие пальчики в его густые кудрявые волосы, делала что-то вроде массажа, успокаивая его. Пётр, принимая её ласки, посапывал от удовольствия. Когда она была рядом, он был счастливейшим человеком на земле. Битва битвой. Пусть серьёзная, но он привык. Конечно, без рисований - не простое состояние, но душу рвало непонимание предательства Мазепы, и терзала злость на свою слепоту. Уперев задымленный взгляд в иконы, встрепенулся. Не выдержал, простонал:

- Я заслуживаю негодования. Должен был, но не разглядел. Людей безвинных погубил... Катенька, стыд-то какой...

Рука Кэт замерла, она поняла то, что его так коробит.

- Ты зря мучаешь себя и напрасно роешься в своей памяти. Только бог знает чего мы заслуживаем, а чего нет. Царь не Бог, пропустить мимо глаз может...

Он впился пальцами в её ногу.

- Так -то оно так... Только я должен поймать его и ввалить по заслугам. Он обязан за все злодеяния ответить.

Кэт вздыхает и продолжает массаж.

- Многие ли из нас получают по заслугам?

- Этот оборотень точно получит!- упрямо твердит он. Когда речь заходит о Мазепе, Пётр багровеет, задыхаясь от негодования, принимается выкрикивать угрозы и в конец машет рукой. Пальцы, направленные в сторону воображаемого гетмана, сжаты в кулак. О-о- о!...

Кэт целует его в лоб, потом в переносицу... Болит у него это. Он страдает. Кэт не верит, что царь ошибался в этом старом хитреце. Да и тот старый лис слишком долго служил москалям, чтоб сделать такого рода ошибки. Сидеть на двух стульях, пожалуй мог, и то большей половиной на российской стороне. В такие игры он играет не впервой. Мечты имел... Что-то его сорвало, но что? Кэт понимает - у возмущённого предательством Петра не хватало сил сейчас в этой карусели разбираться иначе бы он заметил, что там одни концы не били другие. К тому же мерзкого нутра человек тот Кочубей. Нет, Кэт не оправдывает ни в коем разе Мазепу. Предатель - с какого боку не смотри. Кочубей же не столько ради помсты, а именно карьеры, жизни своей не пожалел. Этот, хватаясь за свою жизнь, удрал. Они не приятны ей оба. У обоих нажива и величие на уме. Кочубей проглотил сманивание дочери и её смерть, пожалел камень заради её спасения и всё во имя карьеры. Булаву хотел. Кочубея гнала не правда, а своё личное величие. Мерзки оба. Не стоят они терзаний Петра - ни один, ни другой.

- Что-то всё-таки удалось. Многого не успел. Замотался. Уйма забот, проволочек и недодела.- Он коснулся ладонью головы.- Помнить про всё, рассчитывать и сто раз проверять, зазеваешься - голова с плеч. Устал, но судьбу не кляну. Жалею, что мало успел.

- Петенька, сокол мой, не то ты говоришь... словно прощаешься... Победа твоей будет, поверь. Смотри какую армию ты выпествовал. Твои орлы не проиграют Карлу. А ты?! В сто раз его умнее и настырнее.

Пётр вывернул на неё выпуклые глаза, улыбнулся маленьким ртом. "Лапушка!"

В канделябре плача горячими слезами, догорали свечи. Воск весенними сосульками свисал с них. Постучали. Пришли с докладом. Пётр поднялся. Пора. Кэт скатилась кубарем тоже. Подтянулась на цыпочках. Заглянула в глаза. Он рывком вскинул её на грудь. Целовал, прижимая железной хваткой к себе. Кэт было больно, но она терпела.

- Я люблю тебя, страстно, божественно, безумно...- повернув её ладошку вверх поцеловал нежно, нежно.

- Правда?!- задохнулась она от счастья.

- Правда, правда,- он подхватил её на руки и покачал как на качелях, потом покружил...

- Ты будешь любить меня любой?- осторожно коснулась губами она его.

- Буду.

- И никогда не оставишь меня?

- Никогда... В твою голову лезет несусветная чушь.- Он резко остановился и вновь, теперь уже рассеивая сомнения и подтверждая свои слова, задушил её поцелуями.- Ну, пора! Так, пожалуй, и весь бой пролюбимся.

День преподобного Сампсония. 27 июня. Ночь. Впереди Полтавская битва. Не ломая рук и не кривя улыбки, вышла провожать. Вся как есть без глянца, простая и любящая. Пётр уходил вызванивая шпорами. Ухнула земля пот копытами лошадей. Кэт вздрогнула. "Ну вот и всё. Ушёл. С Богом и моей любовью!" Близился бой. Над лагерем висела звёздная ночь. Густые запахи разнотравья перебивал запах дыма, солдатского пота и пороха. Минутой назад припала к его груди. Перекрестила. Ушёл не оглядываясь. Стояла, прижав кулачки к груди, пристально глядя ему вслед. Долго тянула шею, вглядываясь в даль. Адский гром надавил на перепонки, чёрные смерчи опоясали поле. Не уходила. Глядела, пока не рассеялся дым, не заалел край неба. Рассвет. Туманная бязь расползлась. Яркая полоса всё шире и шире и вот солнце. Оно брызнуло пучками лучей прошивая насквозь облака. Утро было ясным, значит, исход битвы будет удачным. Воздух аж звенел: всё видно было далеко- далеко. Одним взглядом можно было охватить и поле боя и лес, где стояла конница. Кэт смотрела, смотрела, стараясь разглядеть Петра... Она видела как надвигался швед густыми квадратами, как ахнул залп красно-зелёных. Заплясали ядра. Шведская атака захлебнулась. Посреди растрёпанных серо-голубых линий гортанно надрывались офицеры, мелькали подгоняя палки. У зелёных забили барабаны, развернулись на ветру полковые знамёна. До её ушей долетел голос Петра: "В атаку арш-арш!" Дав залп зелёная лавина смешалась с серо-голубой. Теперь держись. Закипела рукопашная. Просматриваемая фигура на коне металась с левого фланга на правый. Пётр! У Кэт подкосились ноги, а сердце запеклось в тревоге. Если б с ним, рядом... было бы не такой съедающей изнутри безумной неизвестности. Но нельзя, нельзя, нельзя. От соблазна вскочить на коня и поскакать к нему, попятилась к шатру. Вернувшись в шатёр, Кэт упала перед образами и принялась молиться. За Петра, за Победу русского оружия, за Россию. Кэт в 1707 году крестилась и приняла православие. По канонам церкви стала Екатериной Алексеевной Михайловой. Алексеевной потому что её крёстным отцом стал царевич Алексей, а фамилию Михайлов брал Пётр, если желал остаться инкогнито. С Алексеем дружба заладилась после её публичного заступничества за него. Алексей подпоенный боярами выпил лишку и стал болтать непотребное на дела отца. Разгорячённый Пётр ударил сына. Кэт бесстрашно повисла на его руке и взяла Алёшу под свою защиту, отведя удар... Перепуганные гости не смели дышать. Так всё и началось. Алексей приходил за помощью и просто так посидеть. Ему не хватало семьи, дома. Жалела что мало. Относила это к старанию бояр. Вспоминала и молилась. Просила заступничества и помощи Петру и земле русской. Сейчас она простояла перед старыми закопчёнными образами на коленях до его возвращения. Знала, что не покинет ни на миг, будет вертеться в самом горниле. Не видела битвы, задёрнутого чёрной пороховой копотью поля. Не слышала ржания лошадей и грохота артиллерии. Она молилась. Ей показалось, что прошла вечность, когда она снова увидела его. Слышала, как гудел с его появлением лагерь. Как кричали "Виват!" Увидев в шатре взмокшего, прокопчённого насквозь, выдохнула: - "Спасибо Богородица!" И кинулась ему на грудь. Позже рассмотрев простреленную шляпу, пробитый на груди мундир и расплющенный нательный крест - в бессилии сползла к его ногам, обняв, разрыдалась. Он выхватил к себе на локоть, кинул на кровать, шептал:- Катеринушка, будет тебе, Катеринушка... Всё же хорошо!

Перед сражением Пётр выстроил русскую армию в две линии: пехота в центре, кавалерия на флангах. Полевая артиллерия находилась в первой линии. 9 пехотных батальонов остались в лагере- резерв. Он обратился к своим воинам со словами: "Воины! Вот пришёл час, который решит судьбу отечества. И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру вручённое, за род свой, за Отечество... Не должна вас так же смущать слава неприятеля, будто бы непобедимого, которую ложь вы сами своими победами над ним доказывали... А о Петре ведайте, что ему жизнь его недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния нашего". Битва началась в 3 часа ночи. Четыре шведские колонны двинулись на русские редуты. Их с нетерпением ждали встретив мощным артиллерийским огнём. Две передние под командованием генералов Росса и Шлиппенбаха по замыслу Петра отсекли. Но шведам в жестокой рукопашной схватке удалось потеснить центр русских. Тогда Пётр лично повёл в атаку второй батальон Новгородского полка и выровнял положение. Шведская пуля пробила его шляпу, ещё одна застряла в седле, а третья пробив грудь расплющилась об нательный крест.

Сразу за редутами в две линии были развёрнуты 17 драгунских полков с конной артиллерией. Не выдержав они отступили в леса. Но их тут тоже встретила кавалерия светлейшего. Он, выполнив распоряжение Петра, успел вовремя перебросить её туда. В ожесточённом бою было взято 14 штандартов и много знамён. На прямом направлении завязался рукопашный бой, а конница обошла с обоих флангов. Пехота шведов видя это дрогнула и начала отступать. Тогда Пётр приказал Меншикову: взяв 5конных полков и 5 батальонов пехоты атаковать шведские войска, которые оторвались от главных своих сил. Тот сделал это. Меншиков в бою до дерзости смел. Это так. Кавалерия генерала Шлиппенбаха перестала существовать, а сам он взят в плен. Пётр приказал подать сигнал к общей атаке. Замелькали коричневые кафтаны, красные штаны и ботфорты всадников. Мощное "Ура!" разлилось во всю ширь. Русские шли в штыки. Не выдержав такого натиска шведские солдаты обратились в бегство. Король напрасно пытался остановить своих солдат. Это было уже невозможно. Шведская армия была разбита. Длилась та битва десять часов. Десять часов решался вопрос -быть или не быть земле Русской. Как Донской, как Невский Пётр вёл бившуюся на смерть армию в бой. Полководческий талант Петра и героизм русских солдат одержали верх над Карлом. Всё закончилось полным поражением шведов. Меншиков имел честь принять капитуляцию разгромленной королевской армии. В плен 9 тысячной русской армии сдались более 16 тысяч вражеских солдат. Ах, какой день получился! Никогда такого дня ещё не было. Все кричали: "Виват! Ура!" и обнимались. Кэт смотрела на лежащих вповалку мёртвых шведских солдат и сожалела о потерянных жизнях: "Мало им было своей земли. Искали для своего ненасытного короля жизненное пространство. Вот теперь нашли..." Многих шведских раненных деловые малоросские селянки разобрали по хатам. Пригодятся. Так под Полтавой появились шведские семьи.

По окончании битвы Россия стала супердержавой, а раненный Карл, чтоб не попасть в плен, как весь его гералинитет, приобрёл - позор побега. Полтава довершила создание российской армии европейского типа. Всё-таки до этого она напоминала больше азиатское войско. Русские захватили в плен весь штаб шведов. Это были все генералы шведского войска и наблюдатели. Пётр устраивает для всех участников битвы пир. Столы ломятся от русского угощения и водки. Гости, за первым столом - пленённые шведы. Водку им разливает лично сам Пётр. В первом же тосте "за победу!" он называет шведов своими учителями. Те не довольно хмурились: "Ученик натянул нос учителям". Гуляли такое дело несколько дней.

Завершения битвы Мазепа не ждал. Понял - нужно бежать. Решив, что до него люди были не только ангелами и после него чертей будет навалом - бежал. По дороге, бежавшие с ним казаки умудрились грабить свой народ. Отбирали и припечатывали: "Чтоб москалям не досталось". Этот человек понятия не имел ни о чести, ни о долге, ни о преданности. Его богом были деньги и власть. Поняв, что проиграл, он опять совершает предательство и, бросив поле боя, но, захватив с собой военную кассу и отряд казаков, которые охраняли лагерь, бежит в Молдавию. Скакать не может, слишком стар и от потерь немощен. Катил в коляске. За ним смотрели несколько женщин. Никакого Карла он не сопровождал. Не до шведов было ему, но казаков тому для присмотра и охраны дал. Добирались двумя отрядами. Надо сказать, такой вариант опытный Мазепа просчитал, отсюда выторговал у Карла для своих людей роль охранников лагеря. Сохранил людей для бегства. Переправа через реку была тоже загодя тайно им приготовлена. На месте схованки ладей на валуне оставлен знак. Хитрый лис. На какой чёрт ему помощь паши и турков. Лишние глаза ни к чему. За ним гонятся, выполняя распоряжёние Петра: "Привести предателя" отряды солдат. На пути встаёт река. Начинается переправа. Мазепа грузится в лодку вместе с уворованным золотом. Разделить он его не захотел. Не доверял никому. Но груз для одной лодки оказался тяжёл. Казаки вынуждены были прыгнуть за борт и добираться вплавь, держась за борта лодки. На берегу много огромных валунов. На одном из них виден знак, это "Мотря". Естественно, своё имя он оставить не мог, чтоб не привлечь внимание. Это было тайное место переправы, а не выброшенного за борт золота, он бы утонул вместе с ним, а не отдал воде.

Спустя несколько дней после Полтавской битвы, Мазепа с трудом добрался к селению Бандеры. Оно принадлежало Турции. Оттуда перебрался в Варницу. Ни огромных денег, какими он привык ворочать, ни власти, ни здоровья. С постели с момента прибытия и до смерти он не вставал. Одна старость. Понятно, что без золота он ничто. Старый, немощный старик - вот его удел. С чего начал к тем берегам и приплыл. Закономерный финал. Вернуться он не мог. Знал - месть Петра будет жестокой. Пётр страшным делом хотел получить Мазепу. Предлагал туркам большие деньги от его имени дипломат Толстой, но Мазепа откупился. И откупился именно алмазом Кочубея, который прятал на своём теле под мужским достоинством. Но после того, как узнал, что Пётр пытается выкупить его, расстроился совсем. Никому не веря, зная по себе, что за деньги продаются все и от этого сгорая от страха, он умирал. Невдалеке от него торчал Карл, надеясь на золото вывезенное Мазепой. Тут же отирался Войнаровский, тоже рассчитывая на то же богатство, а ещё на то, что Мазепа откроет тайну своих кладов. Орлик на то же злато организовал казацкую канцелярию. А сундук с вывезенным, с каждым днём таявшем золотом, стоял у Мазепы в изголовьях. В одну из ночей он утратил память и начались предсмертные судороги. Около него толклись казаки, но он уже не признавал никого. Нет, не православный священник отпевал его. Оно и понятно. Мазепа был католиком. Похоронить его удалось не сразу. Над местом разгулялась стихия, гудел ураган и шёл несколько дней проливной дождь. Первые похороны были там же и скромные. Вторые с музыкальным сопровождением похоронной процессии, которое обеспечивали шведы и казаки на фанфарах и сурмах. Гетмана хоронили дважды. Везли, домовину на телеге запряжённую конями, по бокам скакали казаки с саблями. Отпевали в маленькой сельской церкви. Решено было тело перевезти до Галаца и временно оставить в монастыре святого Юрия. Но это только версия. Боясь, что тело выкопают после смерти или стараясь замести следы, наказал сделать несколько могил, а точнее три.

Смерть нормальное явление для нормального человека, но слишком простое для Мазепы. Правдоподобнее была бы смерть инсценировкой. Что ему артисту разыграть смерть, ведь он уже однажды соборовался. Легче поверить в то, что он, оставив друзей казачков при своей похудевшей казне и путанице с тремя могилами и не одними похоронами, вернулся с прислуживающими ему женщинами в Малороссию, поближе к своему золоту и туда, где его никогда никому не придёт на ум искать - это монастырь, лучше женский. Скорее всего католический и тот, где молилась его матушка. С его-то женскими ручками... Если поискать в преданиях о странной игумене католического монастыря, то можно найти его концы. Можно, конечно кинуть взгляд на Польшу и это правдоподобно и можно даже поискать...Но, но...всё богатство он предпочитал иметь под рукой, на кой чёрт ему та Польша. Дома он всё устроит как надо. Надёжно и тайно. Взять опять же проще, если требуется на скорую руку. Нет-нет, клады его в Малороссии, ведь золото для него жизнь. Именно не раскрытие тайн своих кладов перед смертью в завещании и наталкивает на мысль, что этот старый лис устроил из своей смерти шоу. Чего бы их не отдать на "святое дело" борьбы, с собой-то в могилу не унесёшь, а тут такой борец... Тайны не раскрыл.

А тем временем царь злился. Больше на себя - просмотрел змея. Так и есть, он приказал изготовить единственный в мире экземпляр - серебрянный орден предателя Иуды специально для гетмана Мазепы. Он не только сам проклял Мазепу, но и приказал священникам ежегодно проклинать его во всех православных церквях. Мазепу окружает мистический страх. Он начал верить в проклятие Петра. Как говорят предания- старость брала своё. Мазепе становилось всё хуже. Как говорит легенда, а мы ничего не будем менять, он умер в бесславии далеко от Малороссии. Проклятый и всеми забытый. Не понимать того, что и после смерти его душу не оставят в покое он не мог. Могилу его найти не так просто. Боясь, что после смерти его прах достанут и отправят Петру, а тот выставит на посмешище, он велел похоронить себя тайно и на камне высечь польский герб. Гадать не приходится куда тянулось и зачем его сердце - Польша. Так кончил жизнь человек без принципов и хоть каких-то понятий морали. Но его свита ещё долго будет сочинять сладкие и слёзные байки, оправдывая своего хозяина и в том ища оправдание себе. Позже в это дело влезет политика и лирика, тут уж каждый будет крутить свою баранку. Кто-то даже додумается до того, что Пётр ждал смерти Мазепы, чтоб покончить с казачеством на Малороссии. И смех и грех. А то Петру, чтоб отрубить неугодному голову или услать в кандалах в Сибирь трудно это сделать, он в самый раз будет ждать смерти мешающего ему человека. Петру, занятому строительством флота, армии и городов было точно не до преобразований Малороссии, если он даже из-за набегов Палия на польскую шляхту с Польшей ссориться не хотел, а Мазепу держал за то, что тот умело душил малоросский народ и гнул казаков. Естественно, ни о какой свободе для народа Мазепа не помышлял. Бог отвернулся от него, а реальность обошлась жестоко, но справедливо. Но вот в будущем готовые на фантазии потомки могут и насочинять ему оправданий и подвигов. Будущему всегда легче фантазируя закрывать на реальность глаза, заштриховывать неприглядное и изворотливо выпячивать не существующее прекрасное. Появятся задним числом много писем людей якобы посетивших проездом из Москвы в Европу Мазепу. В них описывается Мазепа -одуванчиком и людьми любимым, и языки все на свете знает, и во всём разбирается и с иностранцами про москалей гадости говорит. Это хитрый-то Мазепа. Воистину, левая рука не знает, что писала правая. Глупцу понятно - письма подлоги. Люди, чьи имена в них упомянуты, и знать о них никогда не знали, и очень бы удивились такому факту. Очень уж хочется определённым силам, как из Иуды сделать брата Христа, так и из Мазепы положительного героя. Орлик как-то сказал, что справедливость всегда побеждает. Он надеялся вытащить своего гетмана из дерьма. Не всегда, но случается. Только мода на Мазепу пройдёт и мерзость никогда не будет у порядочных людей в чести. Разве что у тех, которые пришли в дивизиях СС с Гитлером, прикрываясь той же пресловутой идеей незалежности. Опять - чтоб быть незалежным от Москвы принялись убивать соотечественников и лизать пятки фашистам. "Мы против тирана Сталина!"- глашают они, если б сами, а то припёрлись на штыках ещё большего ублюдка Гитлера. Какая уж тут свобода и незалежность. Притом, Сталина злодеем весь мир не признал, международным трибуналом не судил, как фашистов и их холуев. А случись ему быть здесь попранным, Америка приняла бы с распростёртыми руками, а гитлеровцев вылавливают до сих пор. И квакают они сейчас на Сталина по одной причине, чтоб лягнуть не просто систему социализма, её давно уже нет, а Россию. Правда, тогда уважали и боялись. Всё это уже проходили в истории с Мазепой. Мазепинцев в Европе лелеяли и привечали, разрешая писать мемуары по указивке, для того, чтоб лягнуть и попортить нервы набирающей мощь России. Это ж дипломатическая игра и не знать об этом "рьяные защитники" грязного гетмана не могут. Знают, но опять используют мерзость в своих мерзких целях. Но никогда, как надеялся Орлик, не покроются его делишки, а это и смерть героев борющихся за целостность и независимость Малороссии, предательство, издевательство и скотство над женщинами в мерзком замке на болотах и унижение малороссов, славой. Никогда! Потому что народ этой страны, хоть и доверчивый, но работящий и умный, а не быдло, как утверждал в доносах в Москву Мазепа, которое нужно держать под нагайкой и на дыбе. Сказочники проиграют, как из Змея Горыныча не делай рыцаря, а он им и останется, даже, если нарисовать на его панцире доспехи, а кровавую пасть растянуть в улыбке.

Конституция Орлика, начертанная на латыни, на деле оказалась - всего лишь обращением гетмана к шведскому королю с нижайшей просьбой дать вольности его казакам.

А тогда время крутило свои колёсики. Минута шла за минутой, собираясь в час, те копились и выбухали днём. Пётр, с деревянным лицом, слушая сказки рассказываемые приспешниками Мазепы про безумную любовь 16 летней девочки к трясущимся конечностям старца и того к ней - злился. Оно и понятно, какая там любовь, откуда ей взяться? Если б этот Иуда так любил девушку, то никогда б хладнокровно не убил её отца. Ведь не понимать он не мог, что это надругательство над любовью и опасность того, что любимая отвернётся от него тоже сосуществовала. Наоборот бы выменял его жизнь на своё счастье с ней. Люди сочиняют сказки там, где их нет. Алхимики, колдуны, чаклунки, - его верные помощники. Золото, сокровища, безумная жажда обладания всем золотом, какое он может забрать себе, именно это сделало его чудовищем. Хотя зачем бы уж столько- то в 70 лет. С собой, на тот свет не заберёшь. Надеялся с помощью ворожей и колдунов прожить долго и найти лексир вечной жизни. Рассказывают в развалинах Батурина со дня смерти Мазепы, гуляет призрак старого гетмана. По-видимому либо тайна, либо тяжкие грехи держат его душу на земле, а может желание оправдаться. Может быть и так. Ведь не всё в его побеге и смерти понятно до сих пор... Пётр долго переживал и не мог простить себе смерть Кочубея. Хотя знай он всей правды о нём, возможно так уж бы не терзался. Ведь это Кочубей, а не Мазепа нёс в себе пугающую Московию идею "самостийности".

Войнаровского, закрывшего глаза Мазепе и колесившего по салонам Европы и по постелям любовниц, по приказу Петра всё же похитили и вывезли в русское дипломатическое представительство. Там он пишет просьбу в гамбургский магистрат выдать его русским властям, что те и делают. Его увозят в Россию. Семь лет Петропавловской крепости и ссылка в Якутск ждали его. С ним поехала только жена. Это дочь ушедшего с Мазепой полковника Мировича - Анна Мирович. Так устроен свет. Любовницам нужны деньги, власть и роскошь, но в ссылку отправляется семья. Страдает за главу рода - жена и дети.

Пётр крепко занялся мазепинской канцелярией. Читать спокойно не мог, часто вскакивал, откидывал кресло и бегал по комнате. Народ прятался кто куда. Но когда узнал про налоги, якобы шедшие на войско царя пришёл в такую ярость, что ого-го... держись все. Чуток успокоившись, выловил за шиворот писаря, вытащил его из-под лавки и посадил писать манифест. В том манифесте он объявил, что Мазепа лгал, действовал самовольно и деньги забирал себе.

Спустя два месяца после Полтавской битвы, которая и решила победоносный для России исход войны, Пётр высказал мысль о превращении Петербурга в столицу государства. Вся государственная машина закрутилась в этом направлении. Для сообщения города с крепостью Кроншлот по побережью была проложена дорога. Вдоль неё на царских землях, розданных приближённым, было велено строить красивые дома и украшать их огородами. Так появились первые парки ими были усадьбы Екатерингоф, Стрелина мыза, Фаворит... В намерении Петра входило благоустроить всю местность от Петербурга до Ораниенбаума. Зело хотелось украсить её садами, мостами, фонтанами, каскадами... Особо было велено заняться Петергофом. Он был задуман царём, как парадная царская резиденция, приличествующая первым в Европе монархам.

В январе 1710 года Пётр устроил триумфальное шествие по случаю Полтавской битвы. По площадям и улицам Москвы провели пленённых шведов. Кэт после рождения второй дочери в декабре 1709 года ждала его в своём домике. Но на празднование, смешавшись с толпой, вышла. Кэт жила тихо и уединённо и мало кому был известен её статус и её лицо. Она тихонечко посмотрела всё. Полюбовалась Петром и вернулась к своим девочкам. Сама приготовила ужин и стала ждать его. Он отписывал, что скучает по ней и малышке Анне. Елизавету он ещё не видел. Всё в делах и делах. Везде пытается успеть. После баталии помчал на разрастающуюся верфь в Петербург и заложил фрегат "Полтаву" чертежи и рисунки фрегата Пётр делал сам. Для Кэт остаётся загадкой, как он везде успевал: возводил город, строил флот, вёл войны... Такие люди быстро горят, она боялась этого и просила Бога даровать ему здоровье и жизнь.

Вспомнила, как после Полтавской битвы сказала ему про беременность. Опасения её быть разоблачённой не оправдались. Пётр так ни о чём и не догадался. Его немало это удивило. И так круглые глаза сделались с куриное яйцо.

- Немедленно домой,- приказал он ей тогда, принявшись себя ругать.- Как я слепец не разглядел в тебе перемен.

Кэт, поглаживая его грудь, беззаботно рассмеялась: "Не мудрено. В голове была каша из войны и беды натворившим этим старым развратником гетманом". Она чувствовала себя хорошо и до родов надеялась успеть добраться домой. Её сопровождало его напутствие:

- Катюша, не унывай, я скоро... Управлюсь тут одним махом.

Она привыкла ждать. Пётр приехал поздно. Смотрел фейерверк. Чарующая прелесть огней - его страсть. Кэт тоже любовалась с крылечка. Действо было досель невиданное. Так и есть: нет предела для фантазий мастера фейерверкера. Кэт куда приятнее смотреть потешные огни, чем военные баталии. Царь же любил и то и другое. Она понимает его. Стремительное движение огня завораживает.

Когда услышала скрип полозий кареты во дворе, храп лошадей и испуганные голоса челяди, чуть не вылетела навстречу. Сдержалась. Застыла с шубейкой в руках у двери. Выглянула в окно. Темнота такая плотная, что хоть ножом режь. Но она всё равно сквозь темноту пыталась вглядеться в его лицо. Вошёл большой и шумный, заняв весь дверной проём. Немного бледный от усталости, дороги, выпитого вина, но улыбчивый, довольный. Осмотрел её, нашёл восхитительной. Сказал, что розовое платье ей к лицу. Её руки были прелесны без украшений, а шейке служил украшением лишь золотой медальон с его портретом. Подхватил на руки. Прижал к себе. Много и горячо целовал.

- Знаешь Катенька, радость моя, как я соскучился. Прости, ангел мой, что поздно. Задержался. Такое дело-праздник. Народ веселится, это хорошо.

Кэт его понимала. Он и вся страна много и тяжело работала, чтоб приблизить этот день победы. Потом будут ещё, но эта особенная. Она, приняв с радостью и покорностью его пыл, сама целовала родное лицо, его заскорузлые от тяжёлой работы руки. Предательская слеза, соскочив с ресницы, покатилась по щеке. Он поймал её.

- Лапушка моя, будет тебе, а то моё сердце разорвётся от вины,- ворковал он.- Ты же знаешь, солнце моё, что мне никто кроме тебя не нужен. Не сердись и покажи девочек.

Её глаза увлажнились. Кэт вела в детскую, где спали дочери. Он, рассматривая крошек, умилялся. Кэт просила быть осторожным и не разбудить. Пётр соглашаясь кивал, мол, комару нечего чихнуть, а сам смотрел и смотрел... Не только на девочек, но и на её чуть пополневшую, но по-прежнему стройную, подвижную фигурку тоже. "Красавица и Алексашка прав, мы с ней чем-то неуловимо похожи". Он был рад, что Кэт не одна и есть дети. С ними она не так без него скучает. Не удержавшись, взял вновь народившуюся девочку на руки. Поднёс к глазам. Рассмотрел получше. Отметил, что она была больше Анны похожа на него. Девочке не понравились такие смотрины и она закряхтела. Кэт, забрав ребёнка и обнажив грудь, торопливо вложила в маленький ротик сосок, закачала девочку на руках. Пётр залюбовался такой чудесной картиной. Её белая полная грудь тянула его глаза магнитом. Конечно, любовался, а как могло быть иначе. Мадонна. Маленькая девочка Кэт стала мамой его детей. А взгляд ласковый, нежный... Её доброты и любви хватает и ему и малышкам. Как он любит дочерей и их маменьку. Какую нежность испытывает к ним. Ах, почему он не разглядел её раньше, как можно было быть так долго таким слепым... Столько времени потратил на никчёмную женщину Монс, а ведь Кэт была всегда рядом. Почему сердце не подсказало, что в вечно крутящемся под его ногами мальчишке прячется безумно нежная, любящая женщина. Ребёнок насосался и отвалился от груди. Пётр заметил, как капля молока готова была сорваться с соска. Он не удержался и, встав на колени, слизнул её. Кэт провела тёплой ручкой по его голове. Он поцеловал её ладошку.- Соскучился, любовь моя! Если б ты только знала как...

Она уложила в колыбельку малышку и потянула его за собой... Он не выдержав, провёл лапищей по её ставшей пышной попе и притянул к себе...

Утром чуть свет на ногах и наспех позавтракав укатил по делам. Приехал вечером и с порога обняв заявил:

- Лапушка, кормить намереваешься? Зело голоден. С утра - у пушкарей был, потом- токарную мастерскую посмотрел, на печатный двор заехал. О! Указ подписал. Приурочил к Полтавской виктории. Будем ежегодно праздновать победу русского оружия блестящим военным парадом. Буду непременно наряжаться в этот день в свой мундир, который был на мне в день баталии и торжественно выходить в нём к молебну и принимать парад. После парада по протоколу полагается пир, куда будут приглашаться знатные гости и часть ветеранов. Для всех остальных полагается трёхдневный выходной с гуляниями и угощениями. О! Пленных шведов надумал подселить к немцам. Пусть живут и плодятся на благо России. Ну как? Что ты скажешь?

Она с улыбкой и вниманием выслушала его доклад. Понимала- хотелось поделиться. Будет теперь на Руси ещё один петровский праздник. А то Пётр пристрастился к праздникам поселившихся в Москве немцев. Те придерживались своих обычаев. Устраивали на 1-е мая широкий праздник с хороводами, сооружением "майского дерева" и столами, на которые выставляли еду и выпивку для всех желающих. Пётр с юных лет участвовал в этих гуляньях. Каждый год он приезжал в Москву в этот день, чтобы как следует отдохнуть в этот праздник весны, и мало-помалу приучил к нему всех своих подданных. И вот теперь он устроит свой большой и красивый праздник. Кэт не знала, что первомайские гулянья приживутся, их будут отмечать долго, а вот день Полтавской победы чиновники, в угоду Европе, сотрут из календаря.

- Очень хорошо! Проходи, родной, проходи. Всё готово и что ты любишь... ждёт тебя.

Кэт помогла раздеться и вымыть руки, а он не утерпев притиснул её к себе.

На следующий день гремел бал. Как и на любом другом танцевали и флиртовали ради собственного развлечения. Играла музыка. Вся разница была лишь в том, что честное общество слегка трясло. От чего? От сюрприза. Сюрприз действительно был. Пётр впервые появился на мероприятии такого масштаба под руку с Катериной. Она была намного ниже его и её голова едва доходила до его плеча. Петру приходилось постоянно нагибаться, а ей, чтоб посмотреть вверх, откидывая головку, тянуть шею и поднимая красивые чёрные брови при этом улыбаться. Он сам лично сопровождал её. Деньги ему не просто доставались. Жадный до трат на себя, он не пожалел денег на Кэт, хотя до неё щедр был только на флот, армию и строительство городов. А тут не поскупился. Поэтому Екатерина блистала. Нарядное платье и драгоценные камни оттеняли не затмевая её красоту. Перчатки, рюши, кружева - всё в тон, всё к лицу. Эх! Её туалеты были великолепны. В этот раз над лицом и причёской трудились не один час профессионалы. Петр со своими тёмными кудрями, изящным орлиным носом, мужественным подбородком был красив. И тоже по такому случаю одет в новый, одобренный Кэт костюм. Правда, он с неохотой сменил своё тёмно-зелёное гвардейское платье, уступив ей. Она любовалась его изысканной одеждой, идеально сидящей на нём, и бросала на него такой восхищённо-любящий взгляд, что он не мог удержаться от довольной улыбки. "Не зря сдался на её милость. Она счастлива, а мне большего не надо". Кэт сама натягивала ему чулки, помогала влезть в узкие панталоны, застёгивала пуговицы, расправляла кружевные манжеты и платок. Они были чудной парой. У неё была всего лишь одна служанка, а он всё предпочитал делать сам. Но сегодня ей помогали. Пётр не ограничивал свободу Кэт, но она сама предпочитала сидеть дома и не посещать общество без него, отказывалась от услуг назначенных им сопровождающих. И вот сегодняшний выход... Когда царская карета подкатила ко дворцу, краем глаза она видела гостей облепивших окна. Ждут! Пётр не любил расшаркиваний, поэтому властелина встречал только хозяин. Царь вошёл не как всегда стремительно, а не спеша, чинно ведя под руку Кэт. Она быстрым взглядом окидывала залы по которым они проходили. В одних сидели над шахматами и, обдумывая ход, дымили трубками. В других ходили с бокалами, пригубливая вино, вели беседы, хохотали. Никита Зотов в короне и на палке изображающей коня скакал по залам. Кэт сразу узнала всешутейного и всепьянейшего. Но все моментально смолкнув при появлении Петра вставали, оправляли шпаги, поворачивались к нему лицом и замирали. К некоторым он подходил сам. Графа Головина в окружении чинных депломатов она узнала. О том, что человек гора в огненно-алой венгерке, вглядывающийся пытливо в неё так, что она ощутила внутреннюю неловкость есть князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромадановский, догадалась. Его имя ввергает в трепет старого и малого, но сейчас он улыбается ей, если это можно назвать улыбкой. Кэт приседает в реверансе и опускает глаза. Естественно, она волновалась. Общество было не только самым изысканным, но и деловым. Многие с трудом принимали и привыкали к такой людской смеси составлявшей окружение Петра и новую эпоху. Многим с трудом приходилось скрывать своё происхождение и приспосабливаться. Они не в то одевались и не так двигались, но старались. В воздухе витал запах дела, денег, интриг и власти. Её изучали и бесцеремонно разглядывали. Она улыбалась, отнюдь не смущённая таким пристальным изучением своей особы, которому её подвергли. Кэт выглядела и чувствовала себя отлично, ей предстояло блеснуть на первом в её жизни большом балу, и Пётр был рядом. Они оба были намерены, забыв обо всем на свете, что могло омрачить их радость, повеселиться. Её румянец от множества комплементов стал ещё ярче. Народ обсуждал только один вопрос: "Что хорошего из этого может выйти?" А он, даже ведя разговоры, не отпускал её руки. Это всё что он пока мог. Она сама несла не лёгкую ношу людского презрения и молвы. Он только мог поддерживать да нежно любить её по ночам. И вот сейчас он делал первый шаг к её возвращению в светскую жизнь. Его собеседники, косясь на Кэт, дружно кивали в знак согласия головами, похоже, не ухватывая сути вопроса. Зато иностранцы подтягивались ближе и бесстрастно рассматривали её в свои лорнеты. Петровское общество предпочло держаться по стенам и углам. Столбовые бояре водили носом. Этот показ раздражал не только мужчин, но и привыкших к иному её статусу женщин. Её двусмысленное положение с этого дня обрело конкретные черты. Только Пётр не обращал на косые взгляды озабоченных моральной стороной его жизни дам внимание. Кэт храбрясь тоже. У неё одна жизнь и он царь Московии, Руси Большой и Малой Пётр. Так кого ей бояться. На глаза попался Меншиков, она меньше всего хотела его видеть, но придётся мириться, показалось, что он критически осматривает её. И не просто, а кривя улыбку, посматривает зло из-под насупленных бровей. Он даже одет был сегодня в мрачные тона, которые как нельзя соответствовали его такому же мрачному настроению. Разговаривая с дипломатами, не спускал с неё глаз, смеялся коротко и грубо. В его напудренной голове сверлило одно: "Вывел таки! Просто неслыханно". Он искренне не понимал, как этой девчонке удавалось так ладить с Петром. И царь, обойдясь без него, всё уладил с ней сам. Додумать ему, ту нелёгкую думу, не дал Головин, напомнивший о неоконченной последней партии в шахматы. Меншикову пришлось отговариваться - не до шахмат сейчас. А Пётр, как нарочно выглядел безумно счастливым и, отвесив душе Катеринушке изящный поклон, вывел танцевать, и позже не давая Меншикову шанса на удачу, танцевал только с ней. Кэт, без сомнения, хорошо танцевала, правда, сильно волновалась- отчасти потому, что это был первый большой бал. Отчасти потому, что её партнёром был сам грозный Пётр. Поэтому она отвечая наугад, сосредоточилась на движении ног. Поняв её, Пётр не говорил, а улыбался. Светлейший натянул равнодушное лицо и тут же пригласил княжну Репнину. Царь сиял. Кэт двигалась легко, улыбаясь только ему. Её новый, доставленный из Франции наряд очень шёл ей. Отражая и подчёркивая её красоту, он придавал ей нежности и передавал внутреннее тепло. Шёлк шурша струился между её быстрых ног. Раз два! Раз два!... Пётр двигался тоже слаженно и тоже не спускал с неё глаз. Высокий, стройный, улыбающийся, он легко кружил Кэт. Она летала в его руках не касаясь пола. Их отдаляло друг от друга только какое-нибудь немыслимое па. Голые плечи притягивали его взгляд полный любви и желания. Она улыбалась, а он терял голову... "Как она хороша! И только моя..." За ними наблюдали. Прикрытые веерами рты и с куриное яйцо глаза, говорили лишь об одном: народу будет о чём поговорить. Прозвучали последние аккорды. Танец закончился. А она не спускала глаз с его загорелого, резко очерченного, казавшегося наполненного дикой красотой, лица. Его тёплых, устремлённых на неё карих глаз, насмешливой улыбки, которые не только смягчали черты, но и делали лицо красивым.

Кто бы знал, что эта связь будет такой прочной, а пара удачной.

Петру, конечно, не очень приятно, что другие мужчины любуются её красотой и всё же гордился ею, когда каждый из мужчин оборачивался, чтобы посмотреть на его любимую женщину. Он хмурился, но справляясь со своей ревностью, был счастлив. Знал, что этой красивой женщине нужен он один. Прекрасное сочетание. А с чужими просмотрами придётся смириться, что поделаешь с тем, раз её обаяние притягивало взгляды, как магнит. Когда его отвлекали от этого божественного создания разговорами, и он вынужден был стоять от неё вдалеке, его строгое лицо смягчалось, встретившись с ней взглядом. Это замечали все. Зал гудел от шёпота, конкурируя с музыкой. А грозный Пётр лишь хитро поднимал бровь и целовал любимой пальчики.

Но всем известно, что балы в России не только место для танцев и амуров, но для дел. Французы настаивали на конфиденциальном разговоре. Меншиков шепнул. Пётр подвёл Кэт к своей сестре, царевне Натальи: "Составь компанейство Катеньке". Та лениво теребя веер, посмотрела на брата удивлённо, но Пётр не повёл бровью: "Куда вы денетесь, будете делать то, что я сказал". Сам же, извинившись и отвесив поклон, отлучился. Он двинулся дальше по залу, и Кэт с сожалением и тревогой смотрела ему в след. Тем временем все взгляды были обращены на неё. Кэт, как говорится, была на высоте, но наслаждаться своим триумфом в силу своего характера не могла. Ей всё время казалось, что и внимание и почести ей оказаны не по праву и она не достойна за свой грех всего этого. Ведь она просто любит его и большего счастья и награды для себя не хочет. От того свернувшись вся, как цветок на ночь в бутон, она спряталась за Натали и наблюдала за происходящим на балу оттуда. Нашлись тут же кавалеры, подсунувшиеся к ней с поклонами, любезностями и, сверкая страстными очами, осведомились, не могут ли они быть ей чем-то полезными? Кэт покраснела и замотала головой:

- О, нет... Я признательна вам, но нет...

Наташа, проводив улыбкой озадаченных поклонников, наклонилась к ушку Катерины:

- Ты, лапушка, пользуешься успехом у мужчин.

Кэт вновь мучительно покраснела и тихо, но пылко высказалась:

- Это не хорошо... Мне не надо... Один Пётр в моём сердце и голове.

Для убедительности она ткнула пальчиком в те места, мол, вот здесь.

Царевна внимательно осмотрела её и опустила свою ладонь на её запястье. Кэт знала, что обозначает этот жест - её поддержку. Взгляд же Кэт был обращён в ту часть зала, что скрыла от неё Петра.

Разговор с французами не был долгим. После поздравительных дифирамб и восхищений вроде того, что гром ваших побед облетел все континенты, царю вручили приглашение посетить Францию. Европа просто изнывала от любопытства. Ей не терпелось лицезреть русского медведя наделавшего столько шуму. Пётр потёр ладонью подбородок и погрузился в размышления. "Посмотреть хотят, а в помощи отказали. Теперь они будут ненавидеть Россию ещё сильнее, потому что боятся. А мы будем улыбаться и доказывать, что очень хорошие и бояться нас нечего". Проводив их, Меншиков тут же подсунулся со своим интересом:

- Мин херц, как поживает прелестная Катерина Алексеевна?- спросил он медово улыбаясь.

Думающий о прошедшем разговоре царь не сразу включился в беседу. Погружённый в свои мысли, он с застывшим взглядом смотрел куда-то мимо него. Однако светлейший не унимался:- Я что не то спросил или ты не хочешь ни с кем о ней говорить?

Царь потёр висок. Светлейший внимательно смотрел на него.

Пётр нетерпеливо пожал плечами и, вздохнув, взглянул на любезного друга. Чего он хочет с него? Разве не понятно! Он любит Катеньку от ноготка до макушки. Любит до безумия, но говорить об этом ни с кем не хочет. Ни с одним человеком. Любопытство друга не вполне объяснимо и доходчиво. Ведь он предупредил на этот счёт Меншикова. Неужели ж мало? Ясно, что Меншиков забывался. Неужели ж не перегорело, иначе чего он добивается? Пётр сделал интригующую паузу и мысленно улыбнулся.

- Угадал. Она моя жена. И это только наши с ней дела. Понятно?- ответил он резко, когда молчание затянулось.

Светлейший оторопел. Какая жена? Он что тайно обвенчался? С него станется... Да нет не может быть... Меншиков забывшись засунул палец под парик. Двух девочек уже прохлопал, эта мартышка родила ему. Правда, они не претендентки на трон, чёрт с ним пусть живут... На что наметилась эта таинственная особа понятно. Царицей быть хочет. Но через него, светлейшего, ей не перескочить. Такому не быть! А её соплячки? Может всё же не тянуть?... Хотя на что они, какая от них помеха. Ладно, пусть пока живут, бабы на трон не сядут. Да ещё не законнорождённые. Но вот с сыновьями пришлось быть не добрым. Помогли благодетели Алексея, обеспокоенные новым потомством и престонаследием. Они, естественно, не понимают, что вступив в негласный союз с ними, Меншиков заботится отнюдь ни об них, а расчищает путь себе. Пётр, ожидая ответа, покашлял, торопя замешкавшегося друга. А тот отмерев, решил выяснить всё до конца:

- Не понял... Какая жена... Венчались? Тайно...

Петра перекосило. Почему он должен с ним что-то обсуждать. Что за манера лезть в чужие дела. Рявкнул так, что у светлейшего затряслись щёки:

- Без разницы. Я сказал, значит, так тому и быть! Обвенчаюсь при случае в более свободное время, сейчас не досуг. Я никогда не был так счастлив, как сейчас!

- Я рад за тебя,- пробубнил он. А что ему оставалось после такого довольного и радостного вида царя и раздражённого ответа.

- Ты говоришь это с такой горечью,- произнёс Пётр, сверкая глазами.- Аль приглянулась?

Несмотря на вспышку царя, у Меншикова отлегло от сердца. Ну говорить-то он может что ему вздумается... Бракосочетание царя он допустить не может. Наследников законных больше тоже. С Алексеем позже управится. Это не трудно учитывая его слабость и никчёмность. Но надо помнить - сейчас царь как никогда силён и может за милую душу решиться на такое безумие, как венчание, поэтому нужно быть начеку. До этого дня ему это удавалось. Он пугал Петра вспышками недовольства, шатанием... царь соглашался и не торопился выводить "свою голубушку" в свет. Но вот сегодня царь посвоевольничал... Меншиков кипел, правда, все свои планы хранил в себе, с собой советовался и сам их воплощал. Не дай Бог, кто прознается... Это предположение показалось настолько неприятным, что он невольно поморщился. "Придёт же такое в голову!" Кэт ему приблизить так и не удалось. Она принимала подарки, шептала: - "Я признательна, бесконечно признательна". Но это всё.

- Мин херц, не стоит пылить. Интересно же знать о красотке, которая произвела такой фурор в зале.

Пётр знал - это правда. Тёмноволосая, со спадающими кудрявыми локонами и с лукавой улыбкой, то застенчивой на алых губах Кэт, выглядела прелестно. Жизнерадостная её натура в плюсе с распахнутыми в счастье глазами и выгнутыми дугами бровей была неотразима. Он готов с ней вообще ни на один миг не расставаться. До сих пор ни одна женщина не доводила его до такого состояния. Хлопнув Алексашку дружеским жестом по плечу, Пётр подтолкнул его к двери:

- Пошли танцевать, а то дамы заждались. Скучают поди... А ты вон мрачнее тучи.

- Кто я?- опешил Меншиков.

- Ну не я же. Женить тебя надо самая пора.

Меншиков опять в удивлении раскрыл рот:

- Меня?

Пётр весело кашлянул и расплылся в хитрой улыбке.

- Ну не меня же, я свою половинку уже нашёл. Семью создал. И я не допущу, чтобы кто-то и что-то повлияло на моё решение.- Выделив голосом это, он уставился на светлейшего, как будто именно в лице того были сосредоточены все препятствия его счастью. И только посверлив того глазами, продолжил уже речь о нём:- А ты не топчись возле меня, тесно нам, на пятки друг другу наступаем.

- Разве?- повернулся он непонимающе к царю.

Всё это испортило настроение и произвело на Меншикова дурное впечатление. Поприжгло, и крепко. "Пётр может задастся целью и взаправду женить!" Поразмыслив он, кусая нижнюю губу ставшую у него яркой, промычал:

- Я о женитьбе... своей... Так неожиданно, мне надо подумать... Я не готов... Мин херц, говорю чистую правду, - ныл он безжизненным голосом, но Пётр совершенно не обращал на него внимания. Его привлёк шум за дверью. Два гигантских шага и он распахнул её. Там уперев голову в голову и держа друг друга за лацканы ходили кругом пытаясь достать друг друга ногами два его офицера. Их чрезмерное пыхтение собирало зрителей. Вспыливший было Пётр. Как-то вдруг остыл и попытался разглядеть лица петухов. Меншиков угодливо сообщил, мол, ваш любимчик Михаил с сыном своего бывшего барина бодается. Из-за бабы сей компот. И рассказал всё что знал про эту историю. Пётр припомнил просьбу Катерины. "Да-да-да... Разберёмся" И как гаркнет над драчунами: "Смирно!" Те ещё потоптались. Покосились на царя и отступились. Поправляя шарфы и ища шляпы, они пытались пристроить к камзолам оторванное шитьё и кружева. Отвечать о причине поединка, а сиречь- драки, оба говорить отказались. Пётр шепнул одному из прибежавших на шум офицеров два слова. Тот исчез и через пару минут объявился с испуганной девицей, лет ошестнадцати. Она не хлопнулась царю в ноги, а сделав реверанс метнулась к Михаилу, промокая кружевным платочком ему кровь на виске. Пётр пошевелил усами.

- Твоя?

- Жена.

Пётр покашлял в кулак.

- Вырастил значит для себя принцессу. Хвалю. Языки знаешь?

Дуняшка побледнела чуть-чуть, но ответила:

- Знаю, государь.

- Живописи, музыки учёна?

- Учёна, государь.

- Ай, молодец.- И развернувшись к бывшему сыну их хозяина.- Чужое не чипай. Вырасти такую кралю, я тебе спасибо скажу. Мне образованные барышни ох как нужны. А про Дуню забудь, мужняя сторона правая. Больше о том, чтоб я не слышал. Понял?

Барчук кивнул.

- Прочь с моих глаз. Ты девица пойди тоже потанцуй, а ты Михайло перед мои очи.

Михаил чеканя шаг подошёл.

- Слушаюсь, государь!

Пётр прищурил глаз.

- Как у тебя с ней, всё сопли вытираешь?

Михаил вздохнул и отвёл глаза.

- Почти, государь, через себя не перешагну и терпеть нет мочи... Эх!...

Пётр потёр висок, пощипал его парик. Сам-то не носил. О! Придумал!

- Играем свадьбу. Всё как полагается со столами, шутами и певчими. Всё беру на себя. Мы с душой Катеринушкой- посаженные родители. Как полагается: Горько! И проводы в постельку. Ну как?!

Михаил заулыбался. Меншиков незаметно перекрестился: "Нашёл-таки кому свадьбу справить! Слава Богу не мне!"

Они стояли в проёме золочёных дверей. Пётр, выискав в заполненном людьми зале, а найдя, собственнически поглядывал на Катерину. Михаил, заметив возле Катерины свою Дуню, заторопился к ней с новостями. Меншиков, следивший незаметно за Петром поморщился: "Это ж надо так повязать такого титана!" Он по опыту знал, что этот взгляд царя не сулит ему ничего хорошего и этой ловкой девочке везение во всём стелет дорожку. Как уж он только не старался напугать царя и обворожить её, а воз и ныне там. Пётр не желал отдаляться от неё, а она понимать Меншикова. Вот и сейчас граф любезно поклонился ей. Она ответила коротким рассеянным кивком. Меншиков захлёбываясь злобой тянул улыбку. Глубже вгрызаться Алексашка боялся, вдруг эта бестия расскажет обо всём царю. Тогда голова с плеч. Живой может действовать, мёртвый только гнить. Ничего, ему ещё суждено будет испытать горькое разочарование, убедившись, что она такая же как все бабы шлюха. Уж он, Алексашка, постарается.

То и дело распахивались двери и важный мажердом стукнув булавой, объявлял очерёдного прибывшего гостя. Не отвлекаясь, осыпанная комплиментами Катерина, обмахиваясь веером, ждала Петра. Естественно, она не поверила ни единому слову обступивших её кавалеров. Болтают чепуху... А карие глазки снова устремлены на двери скрывшие царя. Когда же он вернётся... От этого занятия её отвлекали раздающиеся снаружи вопли: "Карета графа Х..." "Карета князя Б..." "Карета барона К..." Переругивались лакеи и извозчики. Старожилы не обращали на этот хаос внимание, но её это постоянно отвлекало. Родовитые дамы, окружённые дочерьми с неудовольствием собиравшие слухи о ней, бросали на неё взгляды такого превосходства, что ей должно было быть не по себе, но Кэт это не задевало. В конце концов они правы- кто они и кто она. Небо и земля. Простолюдинка, чужестранка, дочь мастерового. Они же представители первейших в России родов. Но сейчас она с Петром, она его выбор и им придётся смириться. Она плюнула на всех и улыбнулась. Кэт была молодцом! Стараясь не замечать любопытство дам, недоброжелательные взгляды старых бояр и не слушать пустую трескотню, она не спускала глаз с проёма, в котором должен появиться он. Оказалось, пропустить его появление не возможно. С его приходом в зале всё оживилось, и праздник засиял всеми гранями. Веселиться Пётр умел и популярностью пользовался безумной. Они с Меншиковым вышли из комнаты и, пройдя через холл оказались в танцевальном зале. Натали указала Кэт на них красиво оттопыренным маленьким пальчиком, подкрепив этот скрытый жест выразительным взглядом. Задержавшись на несколько минут с подсунутым ему Алексашкой господином, Пётр отпустил комплимент пожилой даме, окружённой дочерьми, поприветствовал ещё одну, устремившуюся к нему с притворной улыбкой, пустив в ход свою вкрадчивую обходительность, остановился на минутку ещё с одним господином и двинулся дальше к Катерине. Все отступали, приседали, а он шёл и шёл к ней... Кэт заметила - он был очаровательным и любезным с дамами как всегда. Слегка кланяясь и улыбаясь им, он всё же продвигался к ней. Не без того: разговаривал, сыпал комплименты с чем - нибудь поздравлял, но уже ни с кем не флиртовал. Довольная Кэт улыбнулась. С его появлением симпатичные ямочки на её щёчках снова ожили. Сердце так и подпрыгнуло из-за гордости за него. Он пересёк залу, направляясь к ней. Не произвольно подалась на встречу, улыбнулась и, сделав реверанс, вспыхнула. Он повёл её по паркету, обхватив талию одной рукой. О, Питер! Сколько себя помнила, находила его чертовски красивым. Это его мужское обаяние всегда держало её в плену. Она тихой тенью, смущённая и благодарная двигалась рядом с ним. Надо прибавить ещё к этому, что страшно волновалась, боясь бросить на него даже малый негатив. А как же, любящая женщина такова. Точнее сказать -тень боялась сотворить тень. Та ещё ситуация. Но Кэт напрасно терзала себя, Петру уже сам чёрт не был страшен. Он побил шведа. Мог жить как захочется, с улыбкой выводя её в свет.

Мажердом стукнув булавой, приглашал к столу. Все засуетились и отправились к столам. Меншиков было завёл длинную речь, но приметив сердитый государев жест, перестроился моментом: "Бомбардир-капитану виват на долгие, долгие времена!" "Вива-а-а-т!"- пронеслось под сводами. А Пётр в ответном слове говорил про город на Неве. Просил понять и помочь. Так и говорил: "Требую, камрады, и прошу! В дьявольских муках иду и не проторенной дороге..." Окружённый тянущейся к нему с кубками толпой, он не успевал чокаясь кивать- помощникам, нужным, подневольными и прибитыми к нему временем. Кэт пила рейнское и улыбалась. Его силы и энергии хватит на десятерых, а досталось одному. Перенапряг всех от себя до работников, но дело-то сдвинул с мёртвой точки.

26 мая, забрав с собой девочек, отправились в Петербург. Пётр был доволен тем, что Кэт не отказалась его сопровождать, правда так и не понял, для чего она потащила с собой дочерей, которых он собирался оставить под покровительством сестры, но вмешиваться не стал. Все его мысли на сей раз были устремлены в Петергоф. Дорога была раскисша и не проста, но рядом с Катериной приятна. Что сделаешь с собой, если Катенька в сердце каждое мгновение. Он самолично, водя её под руку, изволил рассматривать место сада и назначить места плотины, грота и фонтанов. И этим не ограничился, опять же лично наметил первоначальный план ансамбля. Кулаком пригрозил в художественный облик вкладывать идеи утверждения России на море и прославления её как крупнейшей морской державы. Вот так всё понятно и всё конкретно. Каждый план он утверждал сам. После визита Петра в Петергоф были присланы тысячи рабочих людей, крепостных, солдат.

Он брал её с собой в заграничные поездки по Германии, во Францию. По тому как без любимой Катеринушки на долго никуда. Но пока она предпочла это делать в мужском платье. Кэт везде появлялась с посольством и в форме офицера Преображенского полка. Она не хотела связывать его собой. Пётр ехал, как правило, не с официальным визитом, а как Михайлов и ехал не прожигать время, а работать. Из каждой поездки он привозил какие-нибудь планы: то каскадов, то фонтанов, то парков или каналов. Царь осматривал усадьбы французских королей и вёз с собой рукописные книги и чертежи, кликал зодчих и приказывал строить. Но балами тоже не гнушался. Был по каждому приглашению. И только на балах она была под руку с Петром в ослепительном наряде и дорогих украшениях. "Мой милый друг, Катеринушка",- представлял он. Меншиков держался от греха подальше сторонне. Кэт же, стараясь не потеряться в сверкающем великолепии, где залы были один величественнее другого, а соблазны и приключения караулили на каждом шагу. Осторожно рассматривая чудесные розовые драпировки и огромные зеркала, старалась не выпускать из вида царя. Тот, щурясь от бликов ярких люстр и множества канделябров, посматривал на неё. А поначалу задумано было держаться Кэт поодаль семей послов. Но царь не выдержал. Во- первых, ему было приятно проводить время рядом с ней, да и присматривающиеся к красавице кавалеры так были на глазах. Маркиз в кружевах, духах и перьях ножкой шаркал и барон улыбку тянул. Кавалеры мать твою... косясь на которых царь морщился точно от зубной ломоты. "До чего же великолепна!"- восхищались заморские серцееды и тут же находились желающие на такую красавицу. Первый же раз, заметив такой надрыв в усердии около её ручки издалека, Пётр стерпеть не смог. Ловко и нахально оттерев изысканного поклонника, вывел Кэт на танец. Одной рукой он вёл Кэт, а второй поиграв за спиной, вывернул фигу незадачливому кавалеру. Чрезвычайный посланник шептались с генеральным консулом: "Из какого бы сословия ни происходил русский, в каком бы модном платьем ни был - внутри каждого, и даже царя, крепко сидит дикарь". Собеседник кивал головой: "Оно так, но всё-таки в этих русских что-то есть". "Да, что-то есть",- согласился английский посланник. А Пётр, танцевал один танец за другим, давая горячей голове успокоиться. А обиженный барон бегал со шпагой, но Михаил, находившийся при царской особе и присутствующий на такой диковинки, как заморский бал, успокоил претендента кулаком. Впаяв между глаз. Шпага хорошо, романтично и красиво, но кулак надёжнее. По- русски. Опять же их головы принадлежат России и по ерунде такое богатство терять нечего. Пётр, вернувшись, заметил исчезновение барона. Да и маркиза не видать...

- Куда барон разлюбезный подевался?- ухмыльнулся он.- Так ножкой шаркал, аж в груди спирало?

Михаил, стойко выдержав взгляд царя, не дрогнул.

- Отдыхает, мин херц, разочарование...

Меншиков, приехавший в посольском поезде и бывший при царской особе на балу, отвёл глаза и ухмыльнулся: "Долго отдыхать будет, наверняка, до конца бала".

Пётр сощурил глазки, они из огромных враз превратились в щёлочки.

- Ну да мели Емеля... Куда приложил?

Михаил щёлкнул каблуками, аж зазвенели в смехе шпоры.

- Государь, жить будет,- заверил он его.

- А маркиз?

- И кот этот тоже... отдыхает... А чё ему сделается... Даже кружева не помял.

Пётр повёл усами вверх, вниз.

- Мужичьё... никакого понятия. Это ж... дворянская кровь...

Михаил таращил глаза.

- Государь, да разве это дворяне...- коты и попугаи...

- Но-но... Поговори у меня... французких маркизов...

- Больше не буду...

- Вот то-то...

Катерина прыснула в кулачок. Пётр тоже спрятал улыбку в подстриженных усах.

- Вот не можешь ты, сокол мой, по- европейски.

- Я шпагу, мин херц, обнажаю только на врага. Для дураков у меня завсегда припасён кулак. Очень эффективное средство.

Крыть царю было нечем. Пётр, тем не менее, указал Михаилу на угол за колонной: "Считай, что тебе повезло. Не высовывайся". Тот кивнул и послушно последовал в направлении указанном царём.

Кэт немного побаивалась. Россию считали варварской страной, а Петра русским медведем, но приняты они были в высшей степени доброжелательно. Народ шушукался рассматривая Кэт и Петра в лорнет. А русский медведь с медведицей весьма не дурны. Воспитаны, начитаны, умны, красивы... Разговаривают на многих языках, разбираются в музыке, литературе, живописи, скульптуре, архитектуре. А его подруга ко всему прочему ещё и грациозна, обворожительна, проста в общении. Пётр сам не сводил с Кэт полных восторга глаз. У него было много женщин. Были и очень красивые. Их было так много, что он не помнил даже их имена, но ни одна не могла сравниться с ней. Ни одна из Евиных дочек не обладала тем чувствам магнетизма, который исходил от Кэт.

- Послушай, детка...- он произнёс это понизив голос и наклонившись к её милому личику,- пойдём-ка веселиться. Нам выпадает так мало времени быть вместе счастливыми.

Они, не скрывая своих чувств, дарили друг другу улыбки и были обворожительны.

А Меншиков наблюдая за ней, мрачно усмехаясь, кусал губу: "Да, красотка великолепна. Какая изумительная упругая походка, длинная шейка и дивные ручки. Царю как мёдом намазали, да и кто б отказался от такого блюда... Опять же характер насколько твёрдый, на столько и податливый. Сошлась со всеми..." Алексашка не додумал, что лишь с ним держалась крутенько. Но он время зря не терял, как всегда мудрил. Мудрил в свои плюсы. Эта поездка удачный случай избавиться от неё. Нейтральная территория. Но подобраться к ней, чтоб не вызывать подозрений, не смотря на неимоверные старания не удавалось. Да и во многих планах под удар попадал царь, а этого Алексашке было не надо. Рановато. "Как заколдовали ведьму!"- скрипел зубами он задыхаясь злостью, вставал столбом посреди аллеи. Где ещё он мог быть самим собой. Всё имеет свои глаза и уши, даже стены.

А Кэт и Пётр между делом наслаждались временем подаренным им судьбой. Они посещали званые обеды и приёмы. Их не могли не приглашать, всем было интересно посмотреть на царя Московии, побившего шведа и надоевшего всем выскочку Карла. Пётр возил её по паркам и дворцам, обещая, что в Петербурге сделает не хуже. Меншиков посматривая на фонтаны, скульптуры и цветники вздыхал:

- Красота, мин херц!

Пётр кивал кудрявой головой.

- Чужая красота. Мы обязаны свою жизнь сделать не хуже. Человек должен жить на своей земле и стараться для неё. Ничего дайте срок и они будут приезжать удивляться нашим городам и нашему блеску.

Кэт знает - так и будет. Он во всём велик. Что в плохом, что в хорошем. Если любит, то до конца. Ненавидит - до уничтожения. Непременно построит такое, какого нет нигде в мире и на века. Сильною рукою он дал новое движение России и возврата в старину уже не будет никогда.

- Государь, а если понравится и привыкнут?- ухмылялся Алексашка.- Вон наших сколько сюда загнали. Москва не Париж!

Зорко наблюдая за вьюношами, Пётр примирительно, но несколько суховато произнёс:

- Пусть едут. У них есть выбор. Свобода. Это вольная птица. Вернутся. Там много соблазнов, но нет возможности распустить крылья. Они для полёта созданы. А я даю им возможность разбега. Даю возможность парить над Россией. Я реалист. Будет отсев, безусловно, но не большой. К чужбине привыкнуть нельзя. Ностальгия сожрёт. Тоска загложет. Вернуться, куда им деваться, если они любят Россию. Тоска по родине вернёт. - Он покосился на Кэт и добавил:- К чужим краям привыкает только женщина. Так определила природа. Для неё дом рядом с любимым.

Его слова были услышаны, у Катерины порозовели щёчки. Он легонько сжал пальчики Кэт. Она вспыхнув сошлась с ним покорным взглядом. В честь памяти о днях, проведённых ей в этой чудной стране, он велел Кэт выбрать фонтан, который обещался перенести в Петергоф. Вроде бы разговор окончен, но Пётр подумал ещё про страх держащий Россию и её народ в ежовых рукавицах. Общий страх -символ русского общества. Он живёт за каждым ставнем, забором, пеньком. Он и сам, со дня своего рождения, опоясан этим страхом от головы до пят. Никогда не лишиться его родине страха. Никогда. Он впитан с молоком, течёт в крови. И это тоже держит и вертает народ.

Поездка не была прогулкой. Было богато встреч. Полезных посещений. Пётр из тура привёз много заспиртованных трупиков, скелетов и уродцев и распорядился организовать музей. Ему предлагали сделать вход платным, а он усмехаясь распорядился выдавать пришедшим по рюмке водки, дабы привлечь народ к интересу.

Когда-то старанием Петра страну встряхнуло несколько новшеств - новый год перенесли с сентября на январь. Велено праздновать его было весело и с ёлкой. Сменилось летоисчисление и много ещё чего... Хрупкая цепь с прошлым была сломана. Теперь же Пётр готовил для России извержение вулкана.

Весной 1711 года окрылённый победами Пётр затеял новый поход, на сей раз войну с Турцией. Пришлось безотлагательно выехать в армию. Кэт взял с собой. Катерина думала, что неспроста. Она была на 7-ом месяце беременности. Мальчики не выживали. Они рождались здоровенькими и вдруг... умирали. Пётр насторожился. Решил, что этого будет рожать при нём. В Молдовии в июле 190 тысячная армия турок и крымских татар, прижали 38 тысячную русскую армию к реке Прут. Силы были неравные. Турок было вчетверо больше русских войск. К тому же в поход отправились, надеясь на братьев славян, без запасов продовольствия и фуража. В этот поход он впервые взял с собой Катерину открыто. Она ехала в женском платье при полном параде. Перед выездом он пригласил своих близких: сестёр, сына, дядьёв и представил её своей женой. Одна из сестёр было вскинула брови, но царь осадил:

- Не страшно, что не венчана. Я наказываю. Значит, так сему и быть. К девочкам относиться соответственно их особам.

Поход был неудачным. Он проиграл сражение. Глупость имела место, но и предательство откидывать было нельзя. Уж очень многим хотелось русскому наглецу указать его место, раз и навсегда напомнить, с кем он имеет дело. Армия была взята в плен. Кэт ждал выкидыш. Пётр был зол и расстроен.

- Думать наперёд надо было, а я перья распушил. От светлейшего заразился. Высоко взлетел. Вот и хлопнули. Правильно поддали, за дело. Думать, думать надо...

Меншиков держась поодаль, поддакивал:

- Так и есть, мин херц, рано сунулись. Не окрепли. Без предательства опять же, как пить дать не обошлось. Любят наши толстосумы звон злата. За всеми требуется глаз да глаз...

- Да уж, похоже что так, армию бы спасти.

Светлейший с сомнением покачал головой. Не реально.

Слушая их, Кэт, поправив не послушную прядь, быстро поднялась и медленно принялась снимать с себя драгоценности. А потом аккуратно, чтоб не звенели, класть на серебряный поднос. Затем сходила за шкатулкой со взятыми в дорогу драгоценностями и перевернула её туда же.

Меншиков прищурился от блеска бриллиантов, да драгоценных камней и издал протяжное:- "О-о-о!" До этого молчком наблюдающий за ней Пётр побагровел, ведь это всё что он ей подарил. Вопрос мельницей крутился в голове: "Почему она возвращает?" Его глаза были особенно выпуклыми и большими.

- Что ты делаешь?- кричал он, наскакивая на неё, совершенно не способный скрыть неуместные чувства.

- Спокойнее, дружище, спокойнее, возьми себя в руки,- иронически покривился светлейший. Он даже наклонил голову, чтобы скрыть своё торжество. Голубки ссорятся.- Кому суждено быть повешенным, тот не рискует утонуть! Ну?

На Меншикова даже не взглянула. Она поняла пыл царя. Сейчас ей предстоит пройти по лезвию бритвы. Дать совет царю. Порывисто вздохнула. Но с дрожью в голосе справилась. Мимолётная улыбка скользнула по её лицу прежде чем она произнесла:

- Армию спасаю. Шлите послов к басурманам, торгуйтесь.

Враз обмякнув, Пётр с Меншиковым переглянулись. Светлейший с запинкой уточнил:

- Объяснитесь сударыня?

Кет с улыбкой подняла глаза на Петра.

- И ты государь не понимаешь?

Пётр посмотрел на неё сверху вниз и закрутил шеей. Усы встали торчком. Он не смел поверить... Во-первых Кэт даёт ему совет. Во-вторых, вот так просто расстаётся с украшениями. Нет, не послал в тартарары, а нашёл её план превосходным. Через минуту он уже восторгался. Как она мужественно восприняла поражение, насколько стоически приняла решение расстаться с драгоценностями. Опять же, немыслимо быстро сообразила как действовать. А ведь для неё они, эти побрякушки, очень много значат и в смысле ценности и в смысле его подарка. И всё же ради него и земли русской... Оба, разминаясь, медленно прошли из одного конца шатра в другой конец. Пётр резко встал, враз побледнев в лице, помедлив, сорвал с себя золото и бросил на поднос. Его пронзающий насквозь глаз упёрся в Алексашку. Тот, поколебавшись и переводя взгляд с одного на другого, скрепя сердцем и лаясь душой расстался со своими душу греющими драгоценностями. Ох, как он их любил, как любил... У царя и Кэт остались только по медальону на шее с портретами друг друга, да по кресту. Но глаза обоих горели любовью. Пётр велел построить армию. Екатерине взять поднос и выйти к строю, следом вышел к служивым и сам. Речь его не была путаной и длинной.

- Не в простой для армии и России час тяну к вам руку за помощью. Случилась конфузия. Зело поторопились. Но нам не впервой подниматься с колен. Это нас делает только сильнее и злее. Виктории нас ждут ещё впереди. Сейчас главное спасти из полона армию. Жена моя, Екатерина, подала достойный пример, пожертвовав всё, что у неё было на благое дело. Прошу не для себя. Не неволю. Призываю - понять и помочь.

Люди откликнулись. Отдавали последние из-за щеки червонцы. На святое дело! На армию! На Русь!

Возвращаясь в шатёр, Кэт поравнялась с Меншиковым. Лицо его было не проницаемо, и только для неё не существовало масок, видела - глаза скучны, а рот зол.

- Вы были, сударь, великолепны в своей жертвенности,- криво улыбнулась она.

Забавное зрелище, надо признаться, если понаблюдать за Светлейшим. Он был так удивлён, что приостановив движение, так и застыл на месте. Не оставшись в долгу, вспыхнул, но взял себя в руки и холодно-скучающим тоном произнёс:

- Благодарю, разве я мог надеяться на такую столь высокую оценку. Ах, если б у меня было ещё что отдать, я б с радостью выложил.

- Разве я была не учтива? Прошу извинить,- в голосе Кэт прозвучала едкая нотка.

- Вовсе нет,- заюлил он. Дальше ответом последовало что-то невнятное.

- Не скромничайте...- она подняла руку, упреждая его в пустом разглагольствовании.

Он опять встал столбом, Кэт же вздёрнув носик и обойдя его с гордо поднятой головой, пошла в своём направлении.

Она шла и думала, как поведёт себя с ней муж, что он ей скажет... Вечером перед сном, Кэт при свечах расчёсывала голову. Пётр молчал, пыхтел, потом отобрал щётку.

- Позволь мне самому сделать это. У тебя такие чудесные волосы, дорогая.

Её сердце замерло. Кэт не возражала, хотя надо сказать порозовела, повернулась.

- Я подчиняюсь, мой дружочек!

- Ты велика и благородна, я поражён.- Сказал Пётр. Кэт сморщила носик, он перестроился:- Хорошо, свет мой, я не скажу не словечка, а буду действовать.

Кэт благосклонно склонила на бок голову: "Действуй!"

Его губы застывали на её шейке, горели на виске. Она улыбалась. А он осторожно водил и водил щёткой по её пышным волосам. Её сердце билось не совсем спокойно и даже тревожно. Как всё пройдёт с выкупом и как он перенесёт поражение?

Заключили Прутский мир и, пожертвовав завоеваниями на юге, легко отделались. Армию выкупили. Пётр с Кэт вернулись. Меншиков не зря беспокоился на счёт того, что авторитет Кэт возрастёт, а влияние на Петра после её выходки усилится. Армия называла её теперь не иначе как матушкой царицей. Так случилось и с царём - после этого случая, не только вера в неё окрепла, но и дороже Кэт для него не было никого. Он не просто восхищался ей, а боготворил. Пётр и раньше-то смотрел на неё не только как на женщину, а как на близкого, родного человека, а что уж теперь... Всем рассказал о её вкладе в дело спасения армии и очень хотел сделать её счастливой. Меншиков кипел. Ещё бы, на его глазах при появлении Кэт Пётр только что бушевавший как море в шторм, стихал и начинал улыбаться. Все уже не сомневались в развязке этой любовной истории. Так и случилось - 19 февраля 1712 года в церкви Исаакия Далмацкого в Петербурге прохладным утром в присутствии друзей и гостей Пётр официально обвенчался с Екатериной Алексеевной. Он верил, что они будут счастливы в браке, ведь без неё он не представлял себе жизни. Ночь перед венчанием Кэт провела одна. Пётр негодовал, но Кэт не уступила. Пришлось смириться. А она так и не заснула до утра. Сначала молилась. Потом долго сидела у камина, вороша кочергой малиновые угли. Специально попросила разжечь. Отчего-то морозило. Она любила его, таким какой он есть с его взбалмошностью, жизнерадостностью, пристрастием к познанию и ненавистью к врагам. Была счастлива всё это время, и вполне удовлетворена своим существованием не претендуя на большее, но Пётр решил иначе. Получается так: всё что он обещал ей когда-то - выполнил. Он даже позаботился о будущем Кэт на случай того, если он умрёт раньше её. Как оно будет дальше? Время не отступая назад приближалось к рассвету. Лучик, второй... Вот и настало то праздничное утро. Народ, сочтя своим долгом нанести им визит и поздравить с пожеланиями счастья, валом валил на венчание. Многие от души желали им добра. Ведь их чувства проверило время и для дурных предчувствий не было оснований. Опять же горят они не сводя глаз друг с друга, как молодожёны. Меншиков тоже поздравлял, но во всём сквозило лицемерие. Кэт не могла того не заметить. Был шумный праздник. Гостей собралось немало. Свадьба. Как и хотел, он сделал её царицей. В 1713 году Пётр в честь достойного поведения жены во время его неудачного похода заложил церковь и учредил орден "Святой Екатерины" и первой наградил им её. Царь жил в комнатках, где придётся, не имел даже приличной кареты своей, пользуясь при выездах чьей-то уступивших её ему богатых бояр, а Екатеринушке своей построил дворец, завёл двор, окружил роскошью. Он желал её видеть всюду возле себя. Не было военного смотра, спуска корабля, праздника или какой-то церемонии, где бы он появился без неё. Меншиков рвал и метал кривясь от злости, но изменить начертанный ход судьбы не мог. Кэт, находясь всегда на страже своей безопасности, его близко не подпускала. Провернуть с ней тот же сценарий, что и с Анной Монс у него пока не вышло. Она не таскалась по балам, ей не припишешь любовников. Ей нравилось быть в тени Петра. К тому же её шпага была обнажена, и в мушкете не сырел порох. Почти всё время она была рядом с Петром: в дороге, в походах и бою ли. Опять же, она постоянно не выползала из состояния беременности, выбивая у Меншикова главное оружие - ревность. Её большие карие глаза смотрели на мир приветливо - спокойно. Пётр верил ей как себе и с этим Алексашка поделать ничего не мог. Тогда он попробовал развернуть бумеранг в другую сторону. Подсовывал Петру любовные интрижки. О которых моментально доносили Катерине. Светлейший с интересом наблюдал за её реакцией. Только та уверенная в сердце мужа над такими его приключениями смеялась. И как же иначе, если он сам рассказывал ей о них, всегда добавляя: виноват Катенька, пошалил, но ничто не может сравниться с тобой. Кэт, конечно же, не давалось так то спокойствие легко. На её красивое лицо легла некая напряжённость, но и только-то. Меншиков кипел, как ему хотелось проникнуть в её душу. Высмотреть то, что таится в ней... Но не отчаиваясь от неуспехов с Кэт, он сосредоточился на недопущении рождения в царской семье жизнеспособного наследника. Он решил: "Сына у Петра не будет". В своём же плане он время не терял, во всю укрепляя свои позиции. Алексашка мечтал о троне. Если не для себя, то для своего сына. Но это потом, а сейчас, пусть Пётр расширяет окно в Европу. Укрепляет державу и его Алексашке авторитет. Рядом с ним верные ему люди. Да он набрал негодяев, но преданных себе.

Город на Неве рос и расширялся. В 1712 году земли вокруг Санкт - Петербурга стали заселяться крестьянами и мастеровыми, которых перемещали туда целыми селениями из Московской, Костромской, Рязанской... губерний. Им выдавались земли, лес на строительство и деньги на обустройство. Строительством ведала организованная для такого дела именно в том же 1712 году "канцелярия от строений". К строительству города подходили строго. Особое внимание уделяли архитектуре. Пётр свёз в свою новую столицу европейских знаменитостей. Всех заставлял строиться сам определяя какому сословию какой дом. Первым построили дворец для министров и сената. Возведя собор Петра и Павла, он сам перевозит мощи Александра Невского в Петербург. Слава защитника земли русской, выигравшего бой с псами - рыцарями здесь, на Неве, он сделал путеводной звездой. Меншикову, выбрав самолично место, ткнул: "Будешь строить тут!" Светлейший кивнул. То болото ему в горле стояло, но построил в указанном месте дворец и проводил в нём по приказу Петра асамблеи. Гости прибывают на лодках. Музыканты встречая играют на балконе. Себе царь тоже построил летний дворец. Он носом упирался в воду и напоминал корабль. Деревья для сада он выбирал и покупал сам. В саду было много скульптур и царь заставлял гостей рассказывать о них. Таким образом ленивым подданным пришлось изучать мифологию, листать книжки. Когда не было настроения, напаивал гостей вумат и наблюдал за пьяными дураками.

Пётр когда-то мечтал о сильном флоте и вот он красовался на рейде. Мечтал, что вымпела русского флота непременно будут на морских дорогах. И тот час настал. В одну из тёмных весенних ночей, эскадра снялась с якоря и вышла в залив. "Попутного ветра и чистой воды!"- перекрестила их Кэт. Фрегаты и швертботы шли один в один. Русские корабли - его мечта ставшая явью. Режут во славу отечества балтийскую волну. Головной нёс андреевский флаг русского военного флота - на белом полотнище синий крест. Три полоски - синяя, белая и красная танцевали на ветру. На капитанском мостики "Полтавы" стоял адмирал Пётр Михайлов. Конечно, Кэт провожала своего капитана, даже не смотря на то, что курс и время выхода держались в строжайшей секретности, она пришла его проводить. Это будет не лёгкий поход и очень значимый бой. После чего мир узнает, что Россия морская держава, имеющая сильный флот. А она будет всё это время, до самого возвращения, подставив лицо морскому ветру не отрываясь смотреть в слитый в одну линию горизонт. Там море и небо в одной черте. Смотреть и ждать. Что однажды море разойдётся в объятиях с небом и появятся вновь корабли и непременно с победой. Видела - он волновался. По его застывшим глазам и морщинам залёгшим на обветренном лице поняла всё. Встав на цыпочки дотянулась до его губ. Прикоснулась. Сказала твёрдо - ты сильнее. Он как всегда, подхватив её под локти, притянул к себе: - Спасибо, Катенька. Я тоже так думаю. Но бой всё покажет! Ты жди и молись за нас.

Шли ночью, а днём прятались в укромных бухтах. Моряки трудно привыкали к новой не привычной форме, предпочитая босые ноги голландским башмакам и нательные рубахи коротким курткам. Пётр сорил командами, не удержавшись сам лез на мачты. Суровые лица у команды. Суровое у адмирала. Они идут суровым морем впереди суровое дело, поэтому не может быть иначе. Эскадра идёт открытым морем. Пётр искал встречи с самым сильным флотом - шведским. У Гангута шведский флот ждал русскую эскадру. Пётр заметил вымпелы, но молчал. Кивок головы и на мачты поползли сигнальные флаги. Матросы, высыпав из трюма, принялись быстро-быстро карабкаться по вантам. Эскадра с хода перестроилась в три колонны и вмиг вошла в бой. Как и предполагал легко не вышло. Отошли. Но Пётр принял решение нападать. На рассвете всё и началось. По сигналу - выстрела пушки. На вёслах обошли не подвижную из-за безветрия шведскую авангардию. Но по ним в упор палили из пушек. Всё окуталось дымом. На пушечных палубах с грохотом откидывались люки и откатывались орудия. Матросы посылали ядра в ощерившиеся стволы. С обожжёнными лицами пушкари снова и снова забивали заряды в раскалённые медные жерла. Горели паруса, падали, как подрубленные реи, а корабли заходили на абордаж. Шведы выдохлись в третьей атаке. Пётр с радостью заметил, как с них спускают флаги. Спускают шлюпку. Гребут гребцы. Пётр самолично принял шпагу у пленённого шведского адмирала. Бой был выигран. Победа Петра на море ужасает Швецию. В Стокгольме паника. Пётр воистину был признан великим морским офицером. А русский флот мог держать под наглядом всё морское побережье вплоть до Стокгольма. Взяв пленённые корабли на буксир, эскадра взяла курс на Петербург. У Адмиралтейства встали на рейд. Их встретили крикливые чайки. Прогремели поздравлениями пушки. Приветственными залпами ревели берега, от них не отставала эскадра. Пороховой дым, наполнив устье реки, клубами летел к небу. На пристань вступили под звуки труб и литавр. Построенные батальоны "потешных" взяли на караул, выдохнув оглушительное приветствие. Ждали. Нетерпение Кэт томило. И вот он одетый в простой матросский костюм перед ней, она не могла сдержать слёзы. Все лавры, что прописаны государям на столетие большей частью его. Он вернулся не просто живым, а с победой. С великой победой! Пётр действительно велик, ей выпало непомерное счастье быть тенью такого человека. Пётр улыбается белозубой улыбкой: - "Битва выиграна, будем думать о будущем!" Радостные вскрики, чмоканья, объятия... Дождались!

На рейде качаются балтийские корабли. Весёлый ветер развевает на их мачтах сигнальные флажки походов. Российский флот. Впереди у него морские битвы и походы во славу Государства Российского и Российского флага. Салютуют пушки, народ кричит "Виват!" и дружное русское "Ура!!!"

Иностранные послы цокают языками: до петровская Русь - древняя, его и после - новая. Куда, мол, не глянь, что не зацепи - всё в России начато им.

1721 год, Петербург праздновал победу. То тут, то там слышны пересмешки: "Ноне день-то какой, гульнём во всю ширь". Петра провозглашают Великим, императором, а Россию - империей. В Ништадте подписан мирный договор. Война длившаяся двадцать лет закончилась. Швеция признала, что отвоёванные петровскими армиями земли навечно отходят России. На всех высоченных спицах забились вымпелы и флаги. Звонили колокола в соборах. На главной площади города с утра в ожидании действа толпится народ всякого сословия. Праздновать собирались все от набережной, до шлагбаума и сторожевой будки, что означает конец города. Это слободские улочки выходят на тракт Новгород, Москва. Там были моряки, солдаты, плотники, каменщики и просто горожане. Двери лавок в гостином дворе распахнуты настежь. Ради такого праздника всё предлагалось по дешёвке. Между народа сновали лоточники предлагая, горячие блины, пироги и сочни.

У первого царёва домика, стоят в почётном карауле преображенцы. Им честь такая выпала. Пётр поднялся чуть свет. Не спалось. Для него это не просто праздник - веха своего рода. Мир так ему нужен. У него столько планов. Теперь он положит все силы на строительство самого сильного государства. Царь немного бледен. От чего ему не просто справляться с судорогой дёргающей лицо. Раздаёт награды солдатам, благодарит за службу отечеству. Заглушая колокольный звон соборов, ударили пушки...

А ещё впервые были пущены фонтаны Петергофа. Гости гуляли в нижнем саду, проходя через который попадали прямо к главному корпусу и каскаду, где проходил широкий, весь выложенный камнем канал, наполненный цветниками и фонтанами. По зелёным газонам прохаживались павлины. Одетая с иголочки обслуга, носилась с подносами уставленными бокалами с вином и лёгкими закусками, потчуя гостей. Несколько оркестров играло в разных концах парка. Довольный Пётр велел всё это написать в красках и картины раздать иностранным послам. Он хотел ознакомить со своей летней резиденцией Европу.

Но настоящее веселье началось вечером. Зажгли смоляные бочки. На площадь выкатили винные... На вертела насадили баранов. А на помосте жареного быка. Но всё это пойдёт в удовольствие после фейерверка. Народ замерев смотрел в небеса. Знали: потехи огненной быть. Так и есть, знатно полыхали огоньки. Кручеными мельницами прошлись.

Пётр с гостями праздновал в сенате. Там были накрыты столы. Много пожаловало послов и любопытных из других стран. От духоты и табачного дыма время от времени хмельной народ вываливал в сад. Он был не хуже европейского. Тысячи развешанных на деревьях фонарей освещали сумерки. Гремела музыка. Кружились хороводы и зажигательные танцы горячили кровь. Кэт не возможно было не обожать, она просто держалась и была щедра. Её любили женщины, а мужчины были в безумном восторге. Каждый звал в свой круг. Но к концу вечера силы её иссякли, она уморилась и решительно собралась домой. Пётр посмеиваясь отдал распоряжение начинать. Все ждали чуда. Так оно и случилось. В небе разгорелся целый спектакль. По волнам плыли яхты, шагали с огненными дудками клоуны. Боролись медведи. Плясали мужики и бабы. Всё из огня- большого и маленького. Чудно всё! Ай, как чудно! Потом все отправились к ожидающему на площади народу. Пётр отрубил первый кусок от жареного быка, налил первый штоф вина. Пять тысяч ракет взмыли в небо. Их завитые хвосты вызвали бури восторга. Вертящиеся колёса, фонтаны, шары освещали небо над городом, рассыпая разноцветные огни. Миллион сияний и каждое неповторимо. Кэт поймала восторженный взгляд мужа. Рад как ребёнок. Дочки прыгают рядом с отцом. Площадь гудит тысячами голосов. Два часа полыхает фейерверк. По окончании оного Кэт всё же собирается оставить его. Пётр понимая, что эгоистичен в своих чувствах, умоляет. Такой день. Она обещает ему уложить девочек спать и вернуться. Кэт выполнила своё обещание и, отправив девочек, заняла место рядом с ним. Они медленно прогуливались, любуясь праздником по берегу. Он мог часами смотреть на море, на корабли. В сполохах огней они выглядят то сказочно, то таинственно. Шептались, как будто в кустах вокруг них прятались шпионы. Встречали обнявшись рассвет. Сначала посветлело небо над верхушками деревьев. Потом сквозь плотные тучи пробились первые лучи солнца. Волны на Неве заиграли золотыми бликами. Кэт смотрит на волны. Они с такой нежностью бьются о берег. Даже не бьются, а целуются. Наверное, волна очень любит берег, а он её. Вон как он её встречает и пытается заманить подальше, задержать в своих объятиях. А ей, похоже, нравится его постоянность и верность. Он хочет и любит только её, а она рвётся только в его объятия. Где б не носила её жизнь, но спешит домой, к нему. А как они воркуют, заслушаешься. Это она рассказывает ему о дальних берегах, странах, где она была. Он слушает и целует волну. Кэт поднимает глаза на Петра. Они столько вместе, а их любовь не стареет. Да и он тоже всё такой же: высокий с военной выправкой, хорошо сложенный, мускулистый и необыкновенно красивый. Вот только виски посеребрило, хотя волосы всё такие же тёмные и волнистые. Загорелое лицо с ямочкой на подбородке озаряла слегка насмешливая улыбка, а умный взгляд был проницателен. Царь спросил: о чём она задумалась? Кэт помедлив, вдруг будет смеяться, рассказала. Пётр не смеялся. Он аккуратно берёт её в плен своих сильных рук, притягивает к вздымающейся груди.

- Катюша, я счастлив.

Она знает это. Ловит его пальцы, сжимает их в ладошке и говорит тихо, почти шепчет.

- Ты молодец. Другого такого государя мир не знал. Они больше похожи на павлинов. Ты настоящий государь!

Он был оглушён, но тут же разразился смехом:- "Ты слишком добра, лапушка, ко мне!" Затем, одним рывком поднимает её на уровень своего лица, безумный поцелуй обжигает её губы. Она немного располнела от родов, но по-прежнему не дурна. Она его жена всегда будет прекрасна. Он душа хрипы приказывает:

- Ты идёшь со мной, в мои покои...

- Как прикажешь, муж мой!- шепчут её губки.

Кэт пережила с ним трудное время наполнив его прекрасным. Разве такое забудешь.

Она согласно кивает и улыбается. Кэт чувствовала, что он не отпустит её в такое утро. Так и получилось. Он, страстно прижимая Кэт к груди, торопливо вышагивал своими длинными ногами по деревянным тротуарам. Цокая каблуками, он совсем забыл о своём указе, запрещавшим жителям Санкт- Петербурга, подбивать сапоги и башмаки металлическими скобами и гвоздями, наносящими непоправимый вред деревянному покрытию улиц. Чтоб народ не забывался в указе особой строкой шло: "Ослушники будут жестоко штрафованы, а купеческие люди, которые такие скобы и гвозди держать будут, сосланы на каторгу; а имение их взято будет". Катерина обнимала его за шею и улыбалась. Пусть несёт. Ему её вес в удовольствие, а ей в радость.

Именно в 1714 году, после Гангутской победы со всей силой развёртывается строительство Петергофа. Пётр каждое законченное дело отмечает гулянием: фонтан ли то, или беседка. Кэт с радостью сопровождает его. Он водил гостей по прогулочным дорожкам и сам любезно объяснял дамам механизм, управляющий чудесами каскада или фонтанов. Искоса посматривая на послов, которые внимали в оба уха вворачивал о переустройстве фортеции в каменную, о казармах опоясывающих двор, о месте, куда будет вводится на зиму флот. Потом гостям обязательно предлагали посмотреть фейерверк. Кэт каждый раз заворожённая чудесным зрелищем, не сводила глаз с неба. И каждый раз, когда ракеты взмывали в высь и разлетались там на мелкие светлячки, хлопала в ладоши. Пётр получал большое удовольствия, наблюдая её восторг. А в 1723 к Петрову дню Петергоф был подготовлен к приёму первых официальных гостей. Все фонтаны в Монплезире были созданы по приказу Петра. Проект разработал Н. Мекетти. Царь кулаком об стол припечатал: "В Монплезире посредь огорода, на перекрёстке поставить фонтан 1, где четыре статуи золочёные, сделать под них круглые медные точёные пьедесталы нетолстые, позолотя поставить и воду пустить, дабы из-под оного кругом вода лилась к земле гладко, как стекло". Вот так! В тенистых аллеях, были устроены фонтанные затеи: диваны - шутихи. Присядешь отдохнуть, а они неожиданно обольют водой, что поднимается к маске тритона на спинке диванчика. Много чего в те годы было сделано. В частности, был готов фонтан "Адам", "Пирамида", закончилась отделка "Эрмитажа", ждал гостей и дворец "Монплезир", был вырыт прямоугольный Марлинский пруд. Встали на место фонтаны колокола. Для украшение залов дворцов используются гобелены изготовленные на Петербургской мануфактуре, основанной Петром. Царь специальным указом, в котором говорилось: "Ассамблеи слово францужское, которого на Русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать волное, в котором доме собрание или съезд делаетца не для только забавы, но и для дела. Ибо тут может друг друга видеть, и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делаетца, при томже и забава". Ассамблеи те разрешалось посещать "с высших чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, то же знатным приказным". И обязательно было участие женщин. Сначала они устраивались в домах придворной знати, позже для них были созданы специальные помещения. Старой России всё это надо было пережить, а Петру протолкнуть.

А Меншиков все эти годы дул в свою дудку. Медленно капля за каплей он наполнял сосуд надежды. Трон. Камнем к его цели дорогу ему преграждал царевич Алексей Петрович. (Сын Петра и Евдокии Лопухиной) Граф Меншиков был обер-гофмейстером при наследнике Алексее Петровиче. И эту преграду он должен был убрать первой. Оказалось благодаря всё той же Екатерине это не получилось так скоро. Царица жалела тихого спокойного царевича. Он был таким же упрямым, как и отец. За столько лет совместной жизни она отлично изучила обоих. Их отношения с Алексеем не были особо близкими, но и чужими их назвать было нельзя. Ребёнком оторванный от матери и под прессом её родни не обретший любви отца, он был несчастен. Кэт понимала это и старалась по мере возможности помочь. В нём не было отцовской силы, упорства, он был другой. Катерина не раз затевала разговоры с мужем насчёт Алёши, своего крёстного отца. Ведь это он крестил её. Благодаря ей и её настойчивости, царь приблизил сына к себе. Сначала она была уверена в его безопасности. Знала, что бояре стоят на страже его жизни всегда. Наследник престола. Но позже... когда вдруг Алексей был объявлен предателем. Она о многом задумалась. А глядя на довольную физиономию Светлейшего, засомневалась в виновности царевича. Алексей не мог - это теперь она знала точно. Это Светлейшего фокусы и дворовую девку подсунул царевичу тоже он. Скорее всего, напугал тоже сам и подтолкнул к побегу. Мол, отсидись, я царя уговорю. Кэт не раз говорила с царевичем и ведала, что он любил отца и, не смотря на давление бояр, не осуждал его преобразований. Да, не всё принимал, понимал, но не мешал и не перечил. Считал, что царствовать сейчас час отца. На трон не стремился. Тягу к царствованию не имел. Не всё понимал, но поперёк идти не собирался. И бежал в Вену под покровительство родственника своей жены принцессы Шарлотты Брауншвейгской, императора Карла Y1 по какой-то другой причине, а никак, не в поисках поддержки в низложении Петра 1. Оставив семью и не подставляя её родственников под удар, Алексей колесил с дворовой девкой, протеже Светлейшего, по Европе. Естественно Меншиков знал про каждый его шаг. Всё можно было обделать тихо и тайно вывезти его в Москву. Но он создаёт под него тайную службу и отправляет теперь уже выманивать в Россию, советника Толстого. Тот за эту блестяще проведённую в Неаполе операцию получит титул графа и орден "Андрея Первозданного". Толстой пользуясь помощью той девки обделал всё так, что царевич сам вернулся в Россию, она же первая потом и свидетельствовала против него. Кэт ещё не понимая до конца, куда клонит Меншиков, а что он там был замешан, в этом она не сомневалась, поэтому и боялась за царевича. Если б не привязанность царя к Алексашке и его слепая вера в него... То Кэт бы раскрыла глаза мужу. А сейчас опасно. Не поверит. Нет, не поверит! Дружба двух мужчин оставалась крепкой, но они не были столь неразлучны, как в молодые годы. Светлейший мотался по стране, гоняли дела. Хотел везде засветиться и много урвать. После первых же допросов царевича Пётр был в шоке. Алексашка развернул целое дело, которое высасывал из пальца. Вытаскивали всё - кто что видел, кто что сказал. Конечно, никакого заговора не было, Меншиков убирал последних неугодных, ни с дороги Петра, а со своей. Царь в ужасе, он не думал, что столько тех, кто ратует за возвращение старины. Алексашка старался с масштабом, демонстрируя Петру масштаб опасности на случай помилования им царевича. Нет, Кэт не бездействовала. Осторожными разговорами с мужем Кэт отсрочивала Алексею казнь, надеясь вымолить у Петра для его первого сына пощады. Только Алексашка поняв это опередил её и устроил ему "случайную" смерть в каземате. Алексашка провернул всё без большого напряга. Он столько шёл к этому, и из-за дурости этой дамочки уступать Меншиков не намерен. Подготовка велась основательная. Долго не мудрил. Действовал проверенным методом. Трюк был опробован на Мазепе и принёс свои плоды. Старый лис и то попался, а тут... Запугав царевича через близких к тому людей, он вынудил его бежать из России. А потом преподнёс всё так, как было выгодно ему, и на что вызверился Пётр. Измена. Всё, на трон Алексей Петром не будет посажен никогда, но боярами может. Вот это заставило добиваться его возвращения. Такой поворот Меншикову не нужен. Алексея уговорили. В 1717 году он вернулся в Россию, где и был взят под стражу. В 1718 году Верховный суд вынес смертельный приговор царевичу, признав его виновным в государственной измене. Эти слова повергли её в шок. Но Екатерина боролась за его жизнь. Естественно, осторожно, взывая к отцовским чувствам, просила царя. Ей с трудом удалось подавить невольный порыв сказать ему всё о Меншикове. Отказать любимой жене царь не мог, отчего Пётр и тянул с исполнением приговора. Тогда Меншиков поторопил смерть царевича. А царя убедил, что так-то оно лучше и безопаснее для России. Но на пути к цели стоял второй сын Петра, родившийся в 1715 году. Глаза и кудри тёмные, как у отца. Ясный взор. Подбородок с ямочкой - такой у Кэт и Питера. Маленький гибкий мальчик с мягкими руками и звонким смехом. Охраняли его как зеницу ока, он с 1718 года стал официальным наследником короны, и всё же удалось в 1719 году убрать и его. Меншиков благодаря своей выдержке и терпению был почти у цели. Одно усилие и Пётр начал сильно болеть. Не смертельно, но всё же. Официально - почки, мочекаменная болезнь, простатит. Доктора настаивают на его лечении в Европе. Пётр отправляется в Бельгию на минеральные источники. Ему запретили употреблять спиртное и пользоваться женщиной. Он едет без Екатерины. Сетует, мол, иначе не удержаться. До источников три километра, он ходит пешком. Лечится с усердием, выпивая аж по двадцать стаканов воды. Ему становится полегче. И опять работа и ратный труд на благо отечества. 1722 году Пётр своим законом отменил прежний порядок наследования престола прямым потомком по мужской линии, заменив его личным назначением царствующего государя. То есть стать преемником по тому указу мог любой человек, достойный, по мнению государя, возглавить государство. Грудь Меншикова распирало от удовольствия. Время не потрачено напрасно. Вот если б ещё убрать Екатерину. Но как, если Пётр в неё души не чает? В 1723 году он закладывает город Екатеринбург. А в 1724 году короновал её императрицей и соправительницей. "Как посмел! Не виданное дело..."- негодовал Алексашка. Но не прилюдно. Ныл в подушку и бил кулаком в стену в ночи, спуская злость. Ночь она безъязыкая. Среди прочих улыбался. Дело такой. Хоть рвал и метал, а много думал, как себе помочь. Отравить обоих за раз нельзя, всё откроется. Придётся выбирать кого первым. Лучше бы его. Её оставить страховкой. Остановить продвижение к трону этой девки можно только замарав её в глазах Петра изменой. Алексашка старался и нашёл, подсунув ей камердинёра под ненавистной для Петра фамилией Монс. Это был брат Анхен. Картинка получилась один в один, как у Анны Монс. Действовал прямо, нагло и наверняка. Светлейший был доволен. "Да-а-а, будет теперь потеха!" Сработало раз и вот второй опять царь проглотил его тиятр. Бедная Катенька того знать не знала. Подмётную записочку и соответственную картинку организовать с его-то опытом не составляло труда. Кэт спала и не ведала, что в её покои был направлен Монс и приведён царь. Всё сошлось минута в минуту. Якобы свидание. Ни Монс, ни Кэт о котором ничего не знали. Хлебая столько лет счастье ложкой, Кэт расслабилась и пропустила момент. Пётр впервые за 20 лет заподозрил её в супружеской измене. Придумать такое! А она слепая от счастья не видела ничего. Очнулась от того, что в один прекрасный день муж перестал с ней говорить доверительно. Страх враз поселился в её душе. Она вдруг обратила внимание на то, каким изучающим и жёстким взглядом смотрит на неё Пётр, но не чувствуя за собой вины, не предала этому значение, а когда поняла в чём её подозревают у неё вдруг перехватило дыхание. А он со сверкающими бесовским светом глазами, с искажённым лицом рычал:- "Не могу понять! Ты не могла так поступить со мной..." Он вышагивал взад и вперёд, сыпал искрами из трубки, зажатой в углу рта. Ооо! Она всё поняла. Глаза наполнились слезами, губки дрожали, но вздёрнув носик Кэт прошептав:- "Нет, нет, во имя Господа, Питер, очнись...Я и не делала этого и никогда бы не сделала. У меня только один хозяин перед Богом и людьми- ты. Прошу тебя впредь... Слышишь, я никому не позволю, говорить мне такие мерзкие, гадкие вещи..."

Его удивил её взгляд. Да и речь её не меньше. К тому же, Катерина повернулась на каблучках и, не пытаясь смягчить ситуацию, ушла. Она сначала обиделась на такое дурацкое обвинение и не желала объясняться. Много плакала. "За что? За что? За что?"- лупила она маленьким кулачком по подушке. Разве она может так забыться. Неужели она такая дура и свяжется с ненавистными Петру Монсами. Потом грудь рвало: как он мог поверить в такую чушь, если знает, что кроме него для неё мужчин не существует. Он заведённый мерзостью негодовал, а она обиженная отмалчивалась. Первые дни ей было нелегко без него, но она заставила себя пройти через это. Так оскорбить её. Кэт от такого удара просто ушла в себя. Слишком сильна была обида. Как он посмел подумать на неё такую дикость. Ей легче умереть, чем изменить Петру, да и зачем, если лучше его нет. Она несколько дней после этого чувствовала себя самой несчастной. Подавленной. Он смог усомниться в ней!? Она в страшной обиде приняла решение, казалось, правильное и лучшее для неё. Оказалось глупостью. А потом, когда она отошла и способна была мыслить, перекрыл доступ к себе он. Они, напряжённые, как тетива лука, страдали от разлуки оба. Причём каждый и глубоко. Эта напряжённость в отношениях измучили и состарили их. Оба были в отчаянии. Оба сделались больными и раздражёнными. Дочери сердились: "Как маленькие право слово!" Разозлённый Пётр, подзаведённый Алексашкой, мол, я говорил, а ты не слушал..., уничтожает завещание, сделанное в её пользу, где он называет её своей последовательницей. Меншиков потирал руки. Цель достигнута, теперь Пётр вынужден будет искать нового наследника... Ненавистная ему Катерина уничтожена. Впереди маячил трон. Неужели!? Страшно аж самому. Он так близко от победы. Шёл, шёл и вот... Безграмотный сын конюха и царь всея Руси! Ох! Сердце разрывалось от счастья- он, Алексашка Меншиков и царь, кто б подумал... А что был же Борис Годунов. Теперь будет Меншиков. Пробил его звёздный час. "Хитрый, вечно поучающий Лефорт не предполагал, что я буду хитрее его",- упивался он победой.

Кэт пришла в себя первой. Разум взял над сердцем верх. К тому же дочери, таская ей нюхательные соли, рассказывали о переживаниях отца. О том, что тот доведён почти до отчаяния. "Всё, всё,- решила она.- Кто-то должен сделать первый шаг, пусть это буду я, раз он до сих пор раздумывает". И то решение было правильным. Этого бездействия больше нельзя было терпеть! Сообразив, что устроивший такое свинство и она знает кто это, только того и добивался, Катерина, призвав в помощницы дочь Елизавету, сделала шаг к примирению первой, пригласив Петра на обед. Зная его характер и болезненное отношение к изменам, она мало надеялась на удачу, но он пришёл. Чувства к ней оказались сильнее. Она не бросалась ему на шею, но они поговорили. Правда, переломить его в ошибке было не так просто. Упрям. Ему хотелось потребовать объяснений сути дела, которого, он никак не мог понять. Жена же не желала объясняться. Выказывала себя обиженной, но не виноватой. Как поступить с Катериной он не знал. Разговор, как и думала Кэт, оказался нелёгким и напряжённым. И всё же гораздо менее тяжёлым, чем она предполагала. Чем это объяснить она не знала, возможно, Пётр постарался переломить своё упрямство, а возможно безумно скучал по ней. Она то по нему точно. Он, по всей видимости, приложил все усилия держаться по отношению к ней более чем просто корректно. Она отвечала ему тем же. Ей очень хотелось поговорить с ним насчёт козней Меншикова, но она не рискнула. При таких обстоятельствах не поверит и всё будет ещё хуже. Её тоже не отпускала обида- как он мог обвинить её во лжи? Она в отношениях с мужем позволила себе только одну ложь. Догадываясь о замыслах Меншикова, не решилась поделиться ими с мужем. Не поверит и вспылит. Ей казался Пётр сердитым и далёким. Если б она не была так погружена в себя и не искала в кармане свой носовой платок, то вероятно заметила бы, как он смотрел на неё. Как почти готов был к примирению. Да, он любил и скучал. Не понимал, почему она не оправдывалась, не доказывала своей не виновности, а замкнулась в себе. Он верил и не верил обстоятельствам. И очень, очень хотел свою жену. Так ждал её хода, а она молчала. Почему молчала: обиделась, виновата? Это невозможно понять. Но как бы там не было, а эта встреча и поведение Кэт заставило Петра задуматься и вновь заняться вплотную делом камердинёра Монс. Он не пожалел: нашлись письма и заверения в любви и поддержки Меншикова. Вот это да! Кто б подумал... Царь насторожился, велев проверить тайно все дела "любезного" Алексашки. Первые результаты поразили царя. Но больше всего не выходила из ума- связь Светлейшего с Монсом. Чтобы то значило?

Ни Кэт ни Пётр не знали, что им отпущено быть вместе очень мало времени. Шаг к примирению был сделан, но в их запасе почти ничего не оставалось. Пётр отправился осматривать Ладожский канал. С Олонца он проехал в Старую Руссу и дальше водой решил вернуться в Петербург. Ему пришлось стоять по пояс в воде, спасая севший на мель бот с солдатами. Болезнь усилилась, но, игнорируя советы медиков и скручивая рога болям, он занимался государственными делами. Катерина мало верила в болезнь. Скорее уж это больше походило на отравление. Да и про ледяную воду уж больно заливисто рассказывал один Меншиков.

Петру становилось всё хуже и хуже. Кэт была рядом. Он, держа её руку, с милой задумчивой улыбкой шептал:

- Мой маленький котёнок, ты должна простить меня! Кажется, я был несправедлив к тебе. О, да! Теперь я понимаю, почему ты не оправдывалась - ты была не виновата. Яд ревности сыграл со мной злую шутку. По правде я не очень верил в твою измену, но всё равно вспылил. Пойми и прости. Фамилия Монс... Я обезумел.

- Вот на это, родной и делали ставку.

С минуту глядел на колеблющееся пламя свечей. Потом покаянно изрёк:

- Ммм... Я болван...

Она, больше не сдерживала своих чувств, целуя его белые руки, безжизненные губы, молила забыть всё. Клялась, что простила его и никогда не держала на мужа обиды и, естественно, никогда не изменяла.

Он подносил к губам её пальчики и, улыбаясь, пробовал посмеяться.

- Я знал об этом, был уверен... просто дурил. Ждал, когда ты придёшь мириться, а ты всё не шла и не шла. Привык дурень, что ты исполняла любое моё желание. Прости!

Кэт не поставила ему в вину то, что неблагородно было с его стороны истязать её таким образом. Она простила, забыла обиду и сквозь слёзы улыбалась своему любимому Питеру. Она клала поклоны и молила Богородицу пожалеть его и подарить здоровье, закладывая за это свою долю в монастырь. Такова была развязка этой драматической картинки.

Их примирение в расчёты Светлейшего не входило. Он от ярости и бешенства сходил с ума. Ему некогда было оплакивать царя, свои подошвы горели. До ума ничего довести не успел. Делал до конца всё возможное, чтоб помешать новому завещанию в пользу Екатерины, надеясь на своё регентсво или о, страшно подумать- трон. А что престонаследие отменено. А вдруг?! Вот и рвал удила. Только Кэт не нужен был трон. И уж не из-за него она до самой смерти не отходила от мужа. Умер он на её руках. Ей опять так хотелось рассказать всё о Меншикове, но она так и не решилась. Да и зачем ему это там, в вечности. Единственно, что она сделала, это воспользовавшись забытьём мужа, уничтожила его последнее письмо, в коем он всё отдаёт сыну Алексея и ставит регентом Меншикова. В свете того, что она о нём знала - это означало лишь одно - гибель ребёнка и возведение на трон Алексашки. Кэт и думать не могла, что царь всё понял о Меншикове и тем заветом надеялся отвести беду от неё и дочерей. Устремится за властью и оставит их за бортом борьбы. Да и кто кроме Алексашки продолжит его дело? Сволочь, но дело знает. Она, спрятав лист в лиф, оставила тот листок, где было начертано: "Отдайте всё...". Да она взяла грех на душу. Но с одним желанием оставить трон за нащадками Петра, пусть то будут его дочери или дети его сына Алексея, но не допуская к царствованию Меншикова. Больше чем полгода Кэт находилась в состоянии сильнейшего нервного потрясения. Жизни без Петра она себе не представляла. Она вообще не могла ни о чём думать, ощущая в душе болезненную пустоту, не то что о троне. Кэт была потрясена и оглушена его внезапной смертью. Она тихо, забытая всеми, сидела в уголке. Её руки покоились на коленях, а глаза были обращены на его неподвижное лицо. Совершенно в своём горе не обращая внимания на шепчущийся народ, она думала о том, что вот теперь его лицо больше не будет дёргаться, причиняя ему мучения, а ум мчать вперёд обгоняя время и ставя страну на дыбы. Действительно шептались, в голос говорить боялись, словно страшась разбудить покойника. Его и мёртвого боялись. Кэт было плохо, но она не теряла самообладания.

Такой расклад огорчил Светлейшего и принудил, спасая себя, скрепя сердцем и зубами, помочь взойти на трон ненавистной Екатерине. Так, как в ином случае он терял всё и выметался прочь. Верх брали другие, оттесняя его от кормушки. А возводя на трон Екатерину, Меншиков выгадывал время и давал себе шанс. Вот как вывела судьба! Кэт не стремилась и не чаяла. Наоборот, смотрела на Совет с неприкрытым ужасом. Да без Петра ей не только трон, а и белый свет-то был не мил. Правда, допустила к своей персоне, к неудовольствию Меншикова, других людей. Таких как граф Толстой например. Меншикова же предупредила, что терпит его ради дел Петровых, как Пётр терпел. И желает ему на этом поприще постараться. Она прожила после мужа два года. Кэт знала, что подготовив и выстроив коридор к трону, саму её Меншиков уберёт, и не хваталась за жизнь. Без Петра она была ей не мила. Годы её царствования прошли без войн и потрясений. Она была доброй царицей помогающей простому народу. Катерина не отказывала в помощи никому. По любому поводу наделяла простолюдин деньгами. Шла крёстной матерью. Открывала лекарни и школы для бедных. И уж чем она занималась с удовольствием, так это делами флота, не могла иначе ведь он детище Петра. Ей там, на небесах, перед ним отчёт держать.

Меншиков крутил свою партию. Узнав, что Екатерина склонна отдать трон, если не своей дочери, то сыну Алексея, он пытался обручить свою дочь с ним. Кэт сделала всё возможное и невозможное, чтоб отвести это. На масштабную борьбу у Кэт не было сил. Но выполнить волю Петра она надумала твёрдо. Он, если б не вмешалась она, трон отдал внуку. Вот это Кэт и собралась сделать. Но Александр Данилович, после сорвавшегося обручения своей дочери с царевичем, решил ввести в игру Елизавету. Расписал ей коварство матери в своих красках. Мол, Екатерина, оттесняя дочерей от трона, заботится о сыне врага государства Российского. Именно на её приход к власти он поставил всё. Катерина умирала, но зная об алчности Меншикова, тянула с завещанием. И даже пыталась остеречь дочь: "Держись от него подальше, Лизонька. Он страшный человек" Лиза не верила и упрекала мать в том, что та к нему не справедлива. Батюшка, мол, доверял, а ты несправедлива. "Ты права, не выношу его. Это как аллергия. Хитрый, алчный лис. Поверь уж мне, голубушка. Батюшке твоему было это не втолковать, да и он и не поверил бы. Трон супостату нужен. Корона Российская. Оглянись, всех наследников Петра убрал",- шептала дочери Катерина. Та слушала и считала это за предсмертный бред. За Катерину подписывала и переписывала под диктовку Меншикова, как ему хотелось, Елизавета. Светлейшему, естественно, обещая ей трон, удалось добиться у царевны расположения. Таким способом он отправил в ссылку графа Толстого выступающего против авантюрных проектов Меншикова. Но Кэт осталась верна как Петру,- на трон будет определён сын Алексея, так и себе - Меншиков навсегда потеряет власть... Правда России это спокойствия не принесёт. Вечная проблема-борьба за власть откинет её назад.

1 сентября 2009 года.

Комментарии: 4, последний от 22/10/2017. © Copyright Сурская Людмила Анатольевна (l_surskaya@mail.ru) Размещен: 20/01/2013, изменен: 20/01/2013. 574k. Статистика. Роман: История Иллюстрации/приложения: 1 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ... О книге: Ещё одна версия: о любви и ненависти царя Петра 1 и гетмана Мазепы, о роли его писаря Орлика и тайна Мотри Кочубей. Где Меншиков предстаёт совершенно ни в образе пушистого, верного друга, а сначала шпиона Лефорта, и уж потом целенаправленного на трон человека. Катерина- не пленённая шлюшка, а дочь голландца корабела с детства влюблённая в Петра. В истории это одна из загадочных личностей. Всё что известно о ней - сплетни и домыслы. Их авторы хорошо просматриваются - Меншиков, иностранцы и родня первой жены царя. У каждого была своя цель, а вместе они намотались в большой снежный ком. Но как нам известно- снег при тепле очень быстро таит. И вот, подхваченные посланниками, эти пересказы разлетелись по всей Европе и стали почти документальными. А в плетении в них несколько реальных имён и сцен... получилось то, что имеем. Всё тоньше. Помня нелюбовь народа к Анхен, как к иностранке, Пётр ловчил. Царь любил розыгрыши, шутки и представления. Отсюда и весь цирк с Катериной. Скрывая прошлое жены, царь целенаправленно водил всех за нос и не оставил следов. Пусть докажут, что я не права. Мазепа же, в моей книге, не только умный и хитрый, но жестокий и коварный, помешанный на польской короне шляхтич. В его понятии отсутствует слово - Родина, любовь, добро. Его кровь наполняет - власть, голова забита денежными знаками, а душа отдана на откуп дьяволу и колдунам. Даже полезные дела сделаны им поперёк себя. Одна дающая рука его в христианстве, другая ласкает католичество. Ничтожный и мерзкий в своём стремлении величия человечек. Я знаю - такой гетман не придётся по душе украинским националистам, но другим я его не увидела. Всё что он открыл и построил, было сделано, к моему сожалению, не для процветания Малороссии, а для увековечивания своего величия. Величие и богатство - вот его жизнь, а цель - польская корона. Мотря Кочубей вовсе не влюблённая в дряхлого старца девица, а несчастный ребёнок, попавший в чаклунские сети и запутавшийся в паутине интриг Мазепы. Кстати, обкатав Орлика на Мотре, Мазепа и возьмёт его в свои писари. И только Пётр - это Пётр, каким он был и возможно немножко такой, каким его не знали. А ещё - нашумевшая история Мазепы и Мотри не так проста, как кажется на первый взгляд. Её пытались описать многие, в основном в романтических тонах, но разобраться никто не удосужился. Увлёкшись лирикой, прошлись по верхам. Удивляясь: "Что-то в этой истории не так". А ведь и копать-то глубоко не надо было. Тем более и Пётр1, не поверив молве, попытался разобраться самолично. И первое, что сделал после Полтавской битвы и разгона Запорожской сечи - издал указ, запрещающий характерников, (своё название они получили от языческой богини Хары. Это особые воины, которых готовили волхвы. Говорят, что атаман Сирко прошёл обучение именно у них. Они могли ловить пули руками, бороться один с сотней и появляться в нескольких местах враз, создавая иллюзию войска), колдунов, чаклунов, волхвов. Мистика? А ничуть. Иначе, зачем царю понадобился указ и такие строгие меры. Пётр запретил колдовать и воздействовать на людей под страхом смерти. В тех местах то не было ерундой. Колдовали и ещё как. Знаменитая Диканька вотчина Кочубеев. Вот гетман Мазепа в достижении цели (Мотря) использовал магию характерников и чаклунов. Дотошный Пётр разобрался, а больше никому в голову не пришло. Романтический след перевесил. Все спокойно приняли историю любви 16 летней девочки к 70- летнему дряхлому развратнику на ура!

Сурская Людмила Анатольевна : другие произведения.

От любви до ненависти...